trounin.ru

История, рассказанная Владиславом Бахревским, случилась во время царствования Михаила Фёдоровича. Донские казаки, без указания сверху, малым числом одерживали победы над крымскими ханами, бывшими тогда в вассальной зависимости от турецких султанов. Если говорить конкретнее, то описываемые Бахревским события относятся к «Азовскому сидению» (1637-1642), важному эпизоду, о котором мало кто помнит. Храбрость казаков не дала им особых почестей. Азов вернули обратно, побоявшись нового разора в ещё слабом после смуты Русском государстве. Тем ценнее произведение Бахревского, обозревшего ситуацию со всех сторон: в сюжете, кроме царя Михаила Фёдоровича и казаков, задействованы правители Крыма, султан Османской империи Мурад IV, люд низкого происхождения и прочие; что позволяет читателю по достоинству оценить умение писателя отразить в художественной форме беды и чаяния некогда живших людей.

Не ждал никто в Русском государстве, как им удружит казацкая воля, никогда не считавшаяся с чужим мнением, даже царским. Их героические поступки превосходят былинные сказания. Некогда богатыри в одиночку сражались с угрожающими Руси ордами врагов, ежели не пили беспробудно в час лихолетья. Подобным же занимались и казаки, не в одиночку, но числом в пять тысяч человек могли опрокинуть стотысячную регулярную армию. Это кажется сомнительным, но таков закрепившийся в хрониках факт. Казаки всегда пользовались слабостью османов, добиваясь успехов благодаря периодически случавшимся войнам между Турцией и Персией. Не боялись они и ответного гнева, успешно отражая атаки соперника. Азов был полностью разрушен, прежде чем казаки его покинули, так и не покорившись многократно превосходящим силам противника.

Обо всём этом Бахревский пишет подробно, прилагая мысли всех участников случившегося конфликта. Читателю может быть интересно наблюдать за жестокостью крымских ханов, терявших рассудок от желания вернуть часть отобранной у них территории. Процессы разной сложности протекали в их мыслях, направленных на нахождение выхода из сложившегося положения. Аналогичным образом мыслил и Мурад IV, постоянно думавший над необходимостью привлечь к войне с Персией империю Великих Моголов, чтобы скорее развязаться и обратить свой взор на север. Личность Мурада описывается Бахревским довольно живо, вплоть до мельчайших деталей, вроде причины, побудившей султана забыть о религиозных запретах насчёт пристрастия к хмельным напиткам.

Задевает Бахревский и рабскую долю русских пленных, используемых турецкой армией для гребли на кораблях. Один такой эпизод хорошо разбавляет повествование, говоря читателю, как мало он знаком с отечественной историей, никогда не рассматривавшей насколько русские были интегрированы в систему других государств. Бахревский себе такого не позволяет, находя в сюжете место всем, чьё мужество достойно восхваления. Будь персонаж рабом или вольным казаком — особой роли не играет, или лекарем при русском царе — подход Бахревского только усиливает у читателя благоприятное отношение к его творчеству.

А что же свадьбы? Бахревский их ставит во главу всего. Жениться было нужно многим действующим лицам, как Михаилу Фёдоровичу, ставшему хворым от больных ног и продолжающему оставаться холостым, так и Мураду IV, чьи политические аппетиты никто не мог утолить, а наследника родить ему никто и не удосужился, вследствие чего «Азовское сидение» стало отягощено медлительными мысленными процессами в верхах Русского государства, а также неопределённостью в верхах Османской империи, где к власти пришёл дотоле томимый в заточении брат скончавшегося от очередной попойки Мурада. Роль властителей Турции могла достаться крымским ханам, но история пошла другим путём.

Покуда властители занимались улаживанием личной жизни, казаки готовились принять в жёны смерть. Как им удалось одолеть столь малым числом такую вражескую орду? Бахревский не скрывает секретов. В ход была пущена хитрость, подкопы, ночные налёты и постоянный эффект неожиданности. Реальность постепенно начинает туманить голову читателя, видящего в словах писателя эпические мотивы борцов с неотвратимым, готовых в порыве отчаяния оставить по себе добрую память, найдя такие силы, которые не по уму потомков-обывателей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эрих Ремарк был зол на судьбу и зол на Германию, но он держал себя в руках и не впадал в безумие, не имея желания находить слова для оправдания нацистов. Спустя годы всё меняется, даже представления о прошлое — его с удовольствием переписывают, сообразно требованиям времени. Вот уже и нацисты не такие отрицательные фрагменты истории, хотя их и ранее никто не сравнивал с низменными элементами цивилизованного общества, возомнившими себя способными привнести всем для счастья идеи национал-социализма, поправ желаниями остальных наций; воевавшие на стороне Германии чаще всего показывались обыкновенными людьми, вынужденными воевать в силу разных причин, согласно которым они не воевать не могли. Тот же Эрих Ремарк наглядно рассказывал, что именно толкало немцев. И вот, Джонатан Литтелл, спустя шестьдесят лет, пишет книгу, где Вторая Мировая война представлена далеко не тем образом, которым её воспринимали современники, а сугубо по представлению ведения войны в веке XXI: сами военные действия — кратковременные всплески активности, зато грязи и унижений — сверх всякой меры.

Собственно, что ещё отличает современную войну от войн прошлого? Главное, первым приходящее на ум, это широкая сеть дезинформации. Безусловно, мозги населению туманили и раньше, промывая пропагандой в нужной мере. Людьми тогда двигали чувства патриотизма и довлевшие над обществами идеи наступления лучшей жизни. Ныне и мечтать-то не о чем, все с радостью перенимают американский образ жизни, не стесняясь заявлять о склонностях к гомосексуализму и прочим нетрадиционным пристрастиям, потому как, оказывается, все вокруг такие же. Почему бы не применить это и в отношении Второй Мировой войны? Пожалуйста. Джонатан Литтелл наполнил повествование согласно талантливым английским мастерам пера, видевшим ключ к построению отличного сюжета в шокирующих читателя сценах. Только автор «Благоволительниц» не банально лишает действующих лиц жизни, а морально их опускает, находя для этого много места на страницах, в свободные минуты внося в содержание ещё что-нибудь, не менее противное.

Джонатан Литтелл, будучи человеком, опосредованно участвовавшим в вооружённых конфликтах, надо полагать, привык соотносить имеющиеся противоречия у противных сторон с должным на то побуждающим к проявлению атакующих или защитных механизмов. Поэтому читатель, помимо основного действия, наблюдает за логическими умозаключениями автора, выставляющего на обозрение цифры и факты. Так становится известно, сколько война длилась дней, какие потери понесли стороны, а позже и о многом другом, особенно по части евреев, над судьбой которых Литтелл особо озадачился, припоминая из их истории даже такие факты, будто кавказские евреи не знали про написанный вавилонскими евреями Талмуд и поэтому могли рассчитывать на снисхождение нацистов, ведь они — не те евреи. Именно такие тонкости украшают «Благоволительниц», ставя читателя перед осознанием таких фактов, о которых он бы и не стал думать. И про крымских евреев тоже, кстати. Впрочем, Литтелл не стал озадачиваться иудеями вообще, называя их всех евреями, что исторически не совсем верно.

Полезная информация напрочь стирается, стоит автору в очередной раз обратиться к теме гомосексуальности. Оказывается, частенько на павших бойцах обнаруживали женское нижнее бельё. Но и это не так важно, как подробное объяснение, отчего древние греки были так сильны, особенно стоя спина к спине в окружении врагов. С выкладками Литтелла не поспоришь. Да о том ли он взялся рассказывать? Трудно припомнить нечто подобное у других писателей. Ремарк, опять же, красочно описывал разлагающиеся трупы, но он нигде не обмолвился о сперме в анусе солдат; описывал на какие нужды шёл прах сожжённых в печах заключённых, но не думал о заводах, сии печи производящих, как не думал и о гомосексуальных наклонностях среди заключённых. Литтелл же говорит прямо, без стеснения. Оно и понятно — ныне можно и даже нужно говорить, ему обязаны поверить. Хоть в чём он обвиняй — поверят обязательно.

Моральное разложение главного героя следует за ним со страницы на страницу. От скромных мыслей действие всё более переходит к его воспоминаниям и делам нынешним. Из работника концентрационных лагерей он быстро переходит в разряд элитных служителей рейха, достойных аудиенции высокопоставленных лиц. Только подумать, он укусил за нос фюрера и ему за это ничего не сделали. Была ли грань между фантазией и реальностью? Если да, то когда главный герой её перешёл? А если её не было, что именно тогда считать из описанного Литтеллом правдой? Терпящая крах Германия действительно теряла остатки самоуважения, поддаваясь разврату и среди детей, не стеснявшихся взрослых, справляя нужду при них?

Всяк видит так, как способен видеть, иначе ему не увидеть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Август Стриндберг никогда ничего не придумывал. Сюжеты всех его произведений — это отражение реалий тех дней. Между строк сквозит боль от бессилия, когда исправить ситуацию ему хотелось, но он на неё мог повлиять лишь словом. Самый первый роман Стриндберга «Красная комната» — одна из тех литературных работ, что могла положить начало жанру абсурда. Роман «Жители острова Хемсё» рассказывает о сломе старых традиций в угоду техническому прогрессу и непомерным аппетитам человеческой жадности. В части новелл. собранных из двух сборников под ёмким названием «Браки», Стриндберг с разных сторон подходит к пониманию института семьи. Пьесы «Отец» и «Фрёкен Жюли» раскрывают, резонирующую со старыми порядками, борьбу феминисток за обретение женщинами равных прав с мужчинами.

Что представляет из себя «Красная комната»? По форме и содержанию — это рваное произведение. В нём прослеживается сюжетная линия, но она имеет опосредованное значение для содержания. Самое главное, о чём говорит Стриндберг, о человеческой способности поступаться принципами и жить без забот о завтрашнем дне, подчиняя текущее положение дел своим низменным нуждам. На данном направлении более прославился Франц Кафка, дерзко и довольно правдиво отразивший в «Замке» и «Процессе» никчёмность людей, не способных организовать дело так, чтобы ни у кого не возникало затруднений. Задолго до него Стриндберг в «Красной комнате» отобразил это же, показав деятельность шведских органов власти, вроде бы имеющих место существовать, а на самом деле — это фиктивная организация, якобы работающая, но, на самом деле, создающая видимость деятельности.

Испробовав критику властей, Стриндберг уже не останавливался. Он прошёлся по всему шведскому обществу, где-то прямо, где-то иносказательно, сообщая читателю горькую правду. Например, ныне крупные компании по сути не имеют веса, созданные с помощью махинаций, готовые, при первом известии о грядущем крахе, тут же развалиться, ничего в итоге не потеряв. Страдают от их действий конечные потребители, польстившиеся на выгодные условия. Или другой пример, касающийся создания писателей-звёзд, чьё творчество никого не интересует, кроме людей, способных на них заработать. Литература — тот же бизнес, имеющий чёткую структуру, где важно придать любому тексту то значение, после чего его начнёт хвалить большинство. Не имеет значения содержание произведений — их обычно не читают дальше первой главы. Коли хвалят одни, то похвалят и другие. Нужно всего-то обеспечить благостное расположение основных критиков, чья лесть будет трактоваться в угоду новоявленному гению пера. А ежели где-то разнесут популярное произведение в пух и прах, то кто же станет верить этим «самодурам»?

Цельный и грамотно выстроенный сюжет ждёт читателя в романе «Жители острова Хемсё». Перед его взором предстаёт один из множества шведских островов, жители которого живут по исстари заведённым традициям. Религиозные деятели от них далеко, чиновники ещё дальше. Земледелие в упадке, рыбу тоже ловят древними методами. Всё изменяется, стоит появиться на острове Хемсё новому человеку, перепробовавшему множество профессий, а теперь нанятому для восстановления хозяйства из упадочного состояния. Разумеется, ему придётся бороться с местными нравами, находить методы для воздействия и, в конце концов, праздновать успех.

Стриндберг смотрит не так оптимистично, как хотелось бы думать читателю. Разбавляет повествование юмор, периодически встречающийся на страницах. Уморительно наблюдать за столь отсталым обществом и попытками его исправить. Очень странно, что столь сильное произведение до сих пор не было экранизировано. В нём есть всё для успеха у зрителей, причём над сценарием трудиться не придётся. Поразительно прорисован Стриндбергом финал действия, ставящий окончательную точку, когда всё кажется свершившимся, но оборачивается полной неожиданностью, являющейся разумным выходом из сложившегося положения.

Очень ярко Стриндберг повествует о «Браках». Он сводит разных людей, проживает их жизни и рисует печальные обстоятельства, возникающие до или во время совместной жизни. Есть у него персонажи, не понимающие смысл семейных посиделок и шумных гулянок, покуда не обзаводятся собственным выводком детей, уподобляясь толпе. Есть и такие, кто живёт в любви, покуда их интересы не расходятся из-за бурных перемен в обществе, когда одна из половин брачного союза видит в отношениях черты из литературных произведений, трактуя кем-то описанное, примеряя чужую жизнь на себя, создавая химерные представления о действительности, едва не разрывая дотоле крепкие узы. Есть браки из необходимости, если он статный и игнорируемый красавицами, а она весьма страшна: в их отношениях чередуется привязанность с отторжением, вплоть до окончательного осознания необходимости дальнейшего существования, какими бы противниками по жизни супруги не являлись. Есть браки, пережившие бурное лето и впавшие в осеннюю хандру — теперь надо позаботиться об истлевающей нитке привязанности.

В каждом рассказе читатель видит самого Стриндберга и его метания. Вместо главного действующего лица предстаёт Август, в образе жены — Сири фон Эссен (первая жена писателя). О трудностях их отношений Стриндберг писал часто, впоследствии создав роман «Исповедь безумца», постаравшись рассказать о возникновении между ними привязанности, тяжёлой совместной жизни и о возможном разрыве в дальнейшем, поскольку Августу не хватало моральных сил для продолжения поддерживания отношений с человеком, выводящим его из равновесия и не считающим нужным поощрять в нём творческий задор, скорее вгоняя в тоску, нежели даря возможность ощутить радость. Стриндберг страдал, зато без этого ему просто не было бы о чём писать.

Подтверждением этому служат пьесы «Отец» и «Фрёкен Жюли», в которых Август отразил не только отношения с женой, но и затронул тему феминизма. Ему глубоко противно осознавать, что когда-нибудь женщины смогут управлять мужчинами или просто жить, не отдавая отчёта своим поступкам. Стриндберга это беспокоит в основном из-за Сири фон Эссен, чьё поведение его возмущало. Действующим лицам мужского пола проще было наложить на себя руки, нежели испытывать влияние свободных от обязательств женщин.

Как бы не смотрел на жизнь Август Стриндберг, он делал это честно. Он отлично передал дух своего времени.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Приключения Аллана Квотермейна» | Книга №1

Приключения Аллана Квотермейна начинаются. Хаггард ещё сам не знает, каких размеров достигнет общее количество сочинений об этом искателе неприятностей. Да и писатель он пока лишь начинающий. Поэтому стоит простить автору, делающему первые шаги, нетривиальный сюжет и подмену действительности выдумкой. Его герои ищут ими же придуманное, находят выход из ситуаций, в которых оказались по собственной глупости, и с блеском демонстрируют кодекс поведения настоящих викторианских британцев, что чувствуют себя хозяевами мира и надменно относятся к окружающим, продолжая считаться благородными людьми: ведь представители Туманного Альбиона не могут обманывать, хотя, на страницах книги, ничем другим и не занимаются, кроме введения в заблуждение всех и вся, включая себя же, поскольку ищут то, чего нет, и находят то, что искали; британцы на пустое не размениваются, всегда получая желаемое, даже при его отсутствии.

Вооружившись ветхозаветными преданиями и вполне осязаемой картой, Аллан Квотермейн начинает полное опасностей приключение. На его пути встанет жаркая пустыня и холодный климат гор, кровожадные племена и силы природы: всё это он преодолеет с помощью верных друзей и железной воли. Изначально лёгкая познавательная прогулка, не предвещала будущих проблем. Пока главные герои охотились на животных, поедали их сердца и пилили бивни на трофеи, они продолжали помнить о главной цели, а именно о копях царя Соломона, якобы должных быть где-то в этих местах. Разумеется, копи найдутся обязательно — их в Южной Африке и без того хватает. Только того ли царя Соломона они? Хаггард старательно увязывает предания, помещая в сюжет остатки могущества растворившейся в прошлом цивилизации.

Хаггард являлся писателем своего времени. Узнав мир лучше, люди принялись за его изучение Уже никто не верил в мифических чудовищ, но тяга к устранению белых пятен осталась. И ведь не было никакой гарантии, что в доселе неизученной местности не найдётся таинственный артефакт. Хаггард взялся именно за мифологизирование, описывая не личный опыт, а используя экзотический антураж, в декорациях которого возможно абсолютно всё. А где, как не в Африке, колыбели человечества, искать легендарные сокровища? За каждым камнем кроется история, за следом газели — открытие, за пиком на горизонте — опасные порядки одичавших людей.

Взаимодействие с действительностью у героев происходит чрезмерно утрированным способом. Всё для них сложно и легко одновременно. Хаггард использует различные ситуации, чтобы продемонстрировать их находчивость. Традиционно, для подобной литературы, накопленный багаж знаний позволяет применять нужные умения, переводя ситуацию из разряда опасных в разряд извлечения выгоды. Снова читатель видит эрудированность, стоит европейцу столкнуться с проблемой, разрешаемой примерным знанием, допустим, положения светил на небе.

Повествование движется скачкообразно. Если у героев и имелась первоначальная цель, то она ими забывается в угоду разрешения других проблем. Перед их воображением стоят копи, но это для них не имеет существенного значения. Прежде им предстоит пережить ещё один день и только после продолжить движение дальше. Копи их уже не интересуют. Рано или поздно кривой путь выведет героев повествования к нужной цели. Она служит для увязки сюжета в единое приключение, показав читателю, отчего рассказывающий историю Аллан Квотермейн мучится от изжёванной львом ноги.

Хаггард посвятил книгу всем мальчишкам, что её прочитают. Это правильный подход. Девочкам противно будет читать про грубость мужчин, а взрослые с улыбкой вспомнят, какими они были в детстве и как они оказывались доверчивы, веря фантазиям писателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

За одной историей обязательно скрывается другая история, за которой, в свою очередь, прячется ещё одна. И так до бесконечности. Почему бы писателю не рассказать о своей работе, особенно, если дело касается нового дела. В случае Чарльза Буковски — это написание сценария для художественного фильма, причём задумка и воплощение лежит полностью на писателе, должном продумать всё от начала и до конца. А о чём мог ещё рассказать Буковски, как не о самом себе, попирая общественными ценностями и показывая жизнь без прикрас. Его герой — беспробудный пьяница, живущий ради пьянства и скачек, совершающий своеобразные поступки во имя приятного ему образа жизни и плюющий на любые правила приличия. Ныне проза Буковски воспринимается обыденно, следом за Чарльзом на литературный Олимп забрались сонмы пьяниц, наркоманов, гомосексуалистов, психопатов и сексуально озабоченных, с упоением рассказывающих уже собственные истории. Самое странное — читателю это нравится.

Какой он: Голливуд? Теперь это не та фабрика, где зажигались приятные взору звёзды и снимались романтические истории. Надлом произошёл в восьмидесятых, дав людям возможность ощутить вседозволенность. Ранее скрываемое вырвалось на страницы книг и экраны кинотеатров, удостоившись интереса публики. Разумеется, Буковски оказался востребованным, проповедуя мировоззрение отверженных. Подобных ему оказалось едва ли не большинство, живущих не в лоске и приятной атмосфере, а убивающих время попойками и прибегающих к прочим занятиям, позволяющим прожигать жизнь в беззаботном угаре. Отчего пьяница не может быть идеальным героем для произведения? Чарльз Буковски сам об этом говорит, когда всюду ссылается на ценителей своего творчества, считающих за святое дело опрокинуть с писателем в баре алкогольный напиток за их общее здоровье.

Буковски не делает акцент на пьянстве, хоть и пишет об этом на каждой странице. Он рассказывает читателю про определённый эпизод, участником которого был. Где в повествовании вымысел, а где правда — понять трудно. Слишком всё перемешалось с киношными сценариями, до жути однотипными, построенными на одинаковых приёмах, угодных зрительскому желанию. Заслуга Буковски сводится сугубо к благостному расположению к выпивающим людям, готовым пить постоянно и в питье находить радостные моменты. И всё равно акцента на пьянстве нет. Оно лишь помогает писателю работать и позволяет жить без мук совести. Впрочем, бессмысленно употреблять слово совесть рядом с именем Чарльза Буковски: нужно существовать и не думать о завтрашнем дне.

Пока Буковски пишет сценарий, читатель наблюдает за процессом сознания кинокартины: жадные продюсеры, готовые на всё режиссёры, капризничающие актёры, пинаемый всеми сценарист. Иные участники готовы лишить себя жизни, если их что-то не устраивает. Читатель подметит и другую специфику рабочих моментов. Борьба идёт не ради искусства, а с целью заработать на прокате. Кажется, один Чарльз Буковски озабочен финальным результатом, тогда как остальные действующие лица оказываются людьми со стороны, посягающими на его право топить себя в алкоголе. Конечно, всё пойдёт не так, как задумал писатель, а, опять же, в угоду зрительскому интересу, когда экспрессивные сцены разбавляются, что Буковски воспринимает кощунством.

И вот фильм готов, он даже пользуется успехом. Да и чёрт с ним. Чарльз Буковски просадит деньги на скачках и снова напьётся. Как бы человек не жил, он всё-таки жил. Впереди ещё много дней, их тоже следует чем-то заполнить. Создавать ли художественную литературу или жить в своё удовольствие — дело личное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Национальные эпосы народов СССР, как и эпосы других народов, преимущественно имеют стихотворную форму. Учитывая узкую специфику литературного наследия и интерес сугубо конкретных кругов профессионалов, говорить о блестящей адаптации на русский язык не приходится. Издательство «Художественная литература» и ранее не радовало своей работой, выпуская большое количество переводов с целью повысить уровень понимания чуждых культур, поскольку если не они, то тогда вообще никто и никогда не даст возможность русскоязычному читателю ознакомиться с богатством культурного наследия многочисленных народностей. Понять получается только содержание, тогда как об остальном лучше ничего не говорить.

Составители сборника героических эпосов народов СССР включили в первый том следующие произведения: былины, башкирский эпос «Урал-батыр», бурятский — «Гэсэр», калмыцкий — «Джангар», тувинский — «Мегё Баян-Тоолай», якутский — «Нюргун Боотур», алтайский — «Алтай-Бучай», хакасский — «Албынжи», карельские руны и осетинские, адыгейские, балкаро-карачаевские, абхазские сказания о нартах. Каждое из приведённых произведений достойно отдельного издания, поскольку некоторые из них весьма крупные. К сожалению, читателю предлагаются в основном фрагменты эпосов и сказаний, чтобы можно было получить общее представление. Конечно, кощунственно предлагать к ознакомлению отрывки из разных частей произведений, но выбирать не приходится.

Говорить о богатстве национальных культур, опираясь на фольклор, затруднительно. Хорошо известные русскоязычному читателю былины обрели жизнь благодаря собирателям лишь в середине XIX века, тогда как другие произведения сборника стали принимать единый вид лишь в первой половине XX века. Устное творчество наконец-то было записано и спустя десятилетия читатели всего мира могут с ними ознакомиться. Опять же, выборка фрагментов остаётся на совести издательства «Художественная литература».

Чем примечательны былины? Так ли важны для понимания прошлого те события, которые в них описываются? Читатель в любом случае будет их интерпретировать не так, как следовало бы. Суть былин сводится к осознанию роли алкогольных напитков на разум богатырей. Это и Илья Муромец, убеждённый трезвенник, отказывавшийся от спиртного тридцать лет и три дня, вследствие чего у него отказали ноги, а стоило употребить питьецо медвяное, так вся хворь разом прошла. И Соловей-разбойник, отказывавшийся свистеть при Великом Князе, покуда не напоили, вследствие чего пришлось невольному певцу голову снимать за учинённые при княжеском столе беспорядки. И Василий Буслаевич, что с детства пил алкоголь вёдрами да, возмужав, стал в страхе Новгород держать. А вот Садко пить не звали, на что он постоянно серчал.

Если сравнивать эпосы между собой, то читатель видит в них много сходных черт. Герои обязательно наделены огромной силой, вокруг них происходят сказочные события. Башкирский Урал-батыр пошёл смерть искать, по пути обзаведясь жёнами и детьми. Якутский Нюргун Боотур не прочь сразиться даже с владыкой подземного мира. Алтай-Бучая умертвил любовник жены, из-за чего подросшему сыну пришлось отомстить обидчикам, используя недоступные человеку возможности. Мстит за родителей и герой тувинцев. У эпоса хакасов отчётливой героизации не наблюдается, поэтому читатель будет ощущать недостаток именно сверхспособностей. Ещё одной интересной составляющей является разумность животных, особенно коней, без чьих советов и подсказок ряд богатырей не задумался бы о совершении подвигов.

Национальные эпосы — не просто сказ в стихотворной форме. Это нечто большее, что нельзя перевести и нельзя прочитать — надо слышать из уст носителей языка. Не так просто понять читателю вялотекучесть эпосов бурятов и калмыков. Они, как река в запруде, не желают обновляться, постоянно обыгрывая повторяющиеся моменты. Может именно этим объясняется их объём. Доступные вниманию читателя фрагменты практически ни о чём не говорят. Выводы из их содержания делать бессмысленно. Опять же, «Художественная литература» умеет преподнести материал таким образом, что нельзя получить удовольствие от чтения.

Отдельного упоминания достойны сказаниях о нартах. Этот народ канул в прошлое, оставив о себе предания у всех кавказцев. Изменяются имена и характер историй, но понимание устремлений нартов остаётся прежним. Кем бы они не были и откуда не пришли, они отличаются твёрдой волей, не позволяя кому-либо возвышаться над ними. Нартам проще сгинуть в горных ущельях, нежели покориться. В осетинских сказаниях говорится, что их погубила объявленная богам война. Не стали нарты раболепствовать, предпочтя сражаться до последнего издыхания. Логика этого древнего народа уникальна, заставляет к нему относиться с уважением и стараться нечто подобное привнести в понимание наших дней, где позабыли о человеческом праве на уважение себя, падая ниц перед идолами.

В составе сборника из преданий о нартах выделяются абхазские сказания. Читателю доступна история богатыря Сасрыквы, ставшим сотым ребёнком у матери, рождённый горячим до такой степени, что его охладить смогли только в кузнице. Он питался раскалённым железом и сам качал свою колыбель, проявляя находчивость и высказывая не по годам умные мысли. Дав зачин, составители сборники оставили читателя без продолжения.

Карельские руны представляют собой выдержки из «Калевалы». Этому произведению «Художественная литература» позволила увидеть свет в виде отдельного издания. Подробнее лучше прочитать в соответствующем месте.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кутзее в очередной раз озадачил читателя абсурдической загадкой. Искать смысл в его произведениях необходимо, но нужно ли? Что читатель может увидеть в нелогичном поведении героев с последующими их оправданиями своих поступков? Или чем примечательно устранение засора в трубах с попутными размышлениями о роли экскрементов для человека, привыкшего питаться свининой? Или как охарактеризовать спонтанно возникающие привязанности к ранее незнакомым людям, без участия которых дальнейшее существование не мыслишь, ощущая себя виноватым в их личных бедах, случившихся задолго до знакомства?

В одном портовом городе случилось непоправимое — потерялся мальчик. Вернее, он нашёлся, а потерялись его родители. Добрый человек приютил ребёнка, чтобы потом передоверить его случайно встреченной женщине. Именно так начинается «Детство Иисуса». Что же далее предлагает читателю Кутзее? Не захватывающую историю поиска родных и не повествование о возникновении привязанности друг к другу троих людей. Отнюдь, суть рассказа Кутзее сводится к авторским размышлениям, позволяющим ему полнее раскрыть собственное понимание устройства реальности. Иногда заботы Кутзее действительно раскрывают замалчиваемые обществом моменты. Впрочем, замалчивают их прежде всего из-за нелицеприятности, предпочитая не затрагивать то, что должно само находить решение, поскольку внимание к мелочам приведёт к излишней стандартизации, вследствие чего некогда невзрачная проблема обретёт важный статус, породив свойственную людям истерию на пустом месте.

Должны ли воспитывать ребёнка чужие ему люди? Об этом Кутзее опосредованно строит диалог с читателем на протяжении всего повествования. Для него значение имеет многое, начиная от моральных качеств и заканчивая подлинным чувством привязанности. Если глубже вникнуть в содержание, то размышления Кутзее оказываются построенными ради рассуждений, ведь, говоря об отрицательных чертах людей, он их постоянно оправдывает. Новоявленная мать может не иметь собственных детей, встречаться с мужчинами и жить в своё удовольствие, а новоявленный отец плыть по течению, сетуя на болячки и думая о важности работы грузчика для благоденствия всех жителей на планете, имея при этом сомнительное мировоззрение, навязанное ему кем-то чрезмерно умным (допустим, Джоном Максвеллом Кутзее).

Думается, понимание жизни настолько сложное, что человек не имеет права на твёрдые убеждения. Кутзее не стесняется раскрывать личное представление о происходящих в мире процессах, опосредованно стараясь повлиять на читателя. Не он один уверен, будто его мнение единственно правильное, тогда как все остальные точки зрения — плоды с дерева заблуждений, выросшем на искажённых представлениях о должном быть. Многие писатели склонны строить повествование, уверенные в окончательной правдивости. В случае Кутзее ситуация усугубляется тем, что действующие лица без стеснения навязывают ребёнку свою философию, после чего тот замыкается и предпочитает вместо рассудительных ответных соображений демонстрировать неуравновешенное поведение.

Читатель может увидеть в «Детстве Иисуса» аллюзии на библейские сюжеты, проводя параллели, исходя уже из самого названия книги Кутзее. В мальчике легко разглядеть Иисуса, остальное подстроить под осознание этого. Не стоит данное предположение опровергать — при должном старании во всём легко найти сходство, главное проявить фантазию в должной мере. За Иисуса можно принять других героев произведения, имеющих на то аналогичное право. Не зря названный отец размышляет о смысле им делаемого, а названная мать стремится найти другим место среди себе подобных За пороком каждого кроется добродетель, что и доносит до читателя Кутзее, давая всем одинаковое право не слышать кривотолков за спиной.

И жили они счастливо, ибо не жили счастливо; и бед не знали, ибо беда их не покидала.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказывая историю о молодом монахе, удостоенным геростратовой славы, Юкио Мисима исходит из собственных представлений о понимании значения прекрасного. Для него, японского писателя, разрушение личности тесно связано с обязательным наступлением смерти для всего, что окружает человека. Сам человек, толкуя Мисиму, является тем, кто, будучи обречённым на гибель, способен уничтожать всё, с чем соприкасается. Взяв за основу реальную историю, Юкио выворачивает своё нутро, используя свойственное ему мироощущение в качестве обоснования случившегося. И без того спонтанно действовавший монах получил в нагрузку гомосексуальные мысли, влечение к животным во сне и ряд дополнительных отклонений от адекватного восприятия действительности. Повествование происходит на фоне Второй Мировой войны и её последствий, сказавшихся на психическом самочувствии главного героя «Золотого храма».

Мисима строит рассказ с юных лет главного героя, делая это от первого лица. Так проще понять мотивы, побудившие его в будущем совершить отчаянный поступок. Впрочем, не зная о чём книга, читатель не сразу поймёт, почему именно финал должен быть определяющим для повествования, поскольку прописан поверхностно и не несёт в себе ничего, кроме привязки авторской версии произошедшего к этому самому произошедшему. Стоит опустить факт вандализма и эмоционального выгорания, не имеющих для представленной автором истории явного значения. Сойти с ума можно в любой момент, если случится ряд обстоятельств, серьёзно повлиявших на расхождение в восприятии должного быть при осознании имеющегося на самом деле.

Сын буддийского монаха скорее всего пойдёт по стопам отца. Он может любить, ненавидеть и являться обыкновенным представителем общества, поскольку его религия не навязывает ему определённых ограничений. Усугубляющим фактором остаётся лишь происходящее в данный момент. Моральная ломка главного героя связана с участием Японии в войне, на которую уходят и не возвращаются близкие люди, а также с действиями американских солдат, потешавшихся над порядками японцев, находя возможность посмеяться надо всем, не брезгуя унизить побеждённый ими народ. Подобная обстановка навсегда изменяет мировоззрение, делая из склонного к миру пацифиста отчаянного адепта яркой и запоминающейся мести, причём направленной на самого себя и на всё то, что ему дорого.

Мисимой ярко обозначена точка окончательного слома устоявшихся для главного героя представлений о мире — это принуждение к насилию над безвинным (и всё-таки порочным) человеком. Внутренний стержень оказался ломким: не алмаз, а всего лишь графит. Создав нужную среду для начала процесса саморазрушения, Мисима по нарастающей вводит в повествование события, делающие из некогда скромного заики всё более развращённое существо, чья дальнейшая деятельность сводится к выявлению отрицательных черт даже среди всеми уважаемых членов общества. Собственно, этот приём Мисима и сам применяет, создавая «Золотой храм», наделяя не самыми приятными для читателя чертами действующих лиц, чьё миропонимание может было далеко от того, что им так старательно приписывает Юкио.

Основная ценность «Золотого храма» — описание быта японцев во время утраты ими империалистических амбиций и размытых представлений о дальнейшем развитии их нации. Многовековая история обратилась во прах, надеяться на благополучие не приходилось. Заставшие эти времена поколения постепенно сходили с ума, пытаясь вернуться к прежнему равновесию. Выдерживали не все. Склонные к безрассудным поступкам кончали жизнь самоубийством, тихо уходя, либо громко хлопнув дверью. «Золотой храм» мог оказаться пророческим для самого Юкио Мисимы, горевшего и в итоге сгоревшего, отказывавшегося мириться и оказывавшего сопротивление.

Всё пустое: умерев, даёшь право жить другим; уничтожив, освобождаешь место для другого. Никак иначе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Колин Маккалоу больше справок не выдаёт. Пришла пора заканчивать доводить до сведения читателя выкладки из истории Австралии и Древнего Рима, теперь нужно подробнее раскрыть другую тему, всегда присутствовавшую в её произведениях, но не игравшую существенной роли — речь идёт о женской физиологии. Для большего эффекта Колин строит повествование в виде дневниковых записей, длящихся два года. За это время происходит полная трансформация главной героини, изначально девственницы с неуёмной жаждой расстаться с невинность, решившей покинуть отчий дом и поселиться в окружении женщин лёгкого поведения.

Устремления главной героини понятны — она желает обрести самостоятельность и не терпеть над собой чьей-либо власти. Маккалоу этому потворствует, отчего-то предлагая для развития повествования уход в маргинальность. Героиня занимает должность лаборанта в рентгенологическом отделении, однако её жизнь трудно назвать образцом порядочности. С трудом воспарив, она обзаводится мимолётными отношениями, не имея твёрдых представлений о завтрашнем дне. Это и не так важно, ведь читатель начинает знакомиться с записями, наполненными огорчениями, будто для писавшего их нет ничего важнее, кроме как поскорее почувствовать себя взрослым. От этого и отталкивается Маккалоу, весьма быстро развивая сюжет, позволяя за два года совершиться такому количеству событий, что иным людям хватило бы на десять лет.

Третья тема, активно используемая Колин, — постоянное ухудшение положения действующих лиц. Чем бы персонажи на страницах произведений Маккалоу не занимались — им будет только хуже. Счастливый конец возможен, но чаще его не случается. Герои должны страдать, поскольку они сами этого добиваются. Ну, или этого для них добивается автор. Каждый шаг ведёт к падению, о чём герои никогда не задумываются. Им кажется, что с ними не желают обращаться справедливо. Мир настроен против них, отчего им приходится громко заявлять о недовольстве, исходя на крик и совершая не самые адекватные поступки.

Впрочем, героиня «Милого ангела» — юная натура, старающаяся анализировать важные события. Может показаться странным, анализ производится с целью более не думать о ранее произошедшем. Получается, героиня записывает мысли, чтобы их забыть, снова и снова совершая однотипные ошибки. Не её в том вина, а сугубо Колин Маккалоу, в очередной раз выстраивающей сюжет вокруг ранее обозначенных моментов, просто на этот раз читателю представлена вспыльчивая особа, не имеющая конкретных убеждений, зато жаждущая осуществления спонтанно приходящих в её голову мыслей.

Умственно отсталые дети — ещё одна тема, часто встречающаяся в произведениях Маккалоу. Именно история про Тима, так и не повзрослевшего, стала дебютной работой писательницы. В дальнейшем Колин постоянно вводила в повествование героев с отклонениями в развитии. Портреты получались яркими. Поэтому встреча на страницах ещё одного обделённого судьбой персонажа воспринимается читателем спокойно. Это позволяет писателю проработать новую-старую сюжетную линию, вполне важную для внимания, однако происходит это ближе к концу, создавая у читателя понимание искусственности сего вкрапления.

Создать хорошее произведение у Маккалоу на этот раз не получилось. Описываемое на страницах книги излишне натянуто. Конечно, в жизни случаются разные происшествия: любая история могла произойти на самом деле. Вот только зная страсть ряда англоязычных писателей рассказывать историю, постоянно подбавляя дёготь в бочку мёда, напрочь губит интерес к развитию предлагаемых событий. Писатель играет судьбами персонажей, стараясь вызвать у читателя чувство негодования. И у него это получается. Негодовать, правда, приходится, от авторской манеры изложения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чистая душа, белый налёт причастности к действительности и обыкновенные чаяния подростка, воспитанного в рамках культуры США — исходные моменты для начала построения истории про обделённого женским вниманием юношу, готового погибнуть ради единственного поцелуя. Рафинированные представления о жизни, создающие мнение, будто негатив возможен только на страницах книг и на экранах телевизоров, обязательно приведут к печальным последствиям отторжения реальности в угоду неспособности поверить в возможность подобного в современных условиях. И это несмотря на то, что главный герой произведения Джуно Диаса является внуком опального политика Доминиканской Республики времён правления диктатора Трухильо, сгноившего некогда влиятельного предка в тюрьме, породив последующую цепочку проклятий, доводящую до мучительной гибели оставшихся в живых членов его семьи. Если Джуно не будет суждено умереть в муках от ракового процесса, то его дни закончатся любым иным болезненным образом, избежать которого нельзя.

Джуно Диас постепенно вводит читателя в суть рассказываемой им истории. Лишь на первый взгляд кажется, что автора заклинило на задорных американских комедиях про буйство гормонов людей в пору пубертата, поставивших перед собой цель лишиться девственности не позже прощальной вечеринки со школой. Даже не стоит пытаться подсчитать, сколько жизней было загублено и сколько нанесено глубоких ран по самолюбию во время взросления во имя счастливого разрешения надуманных проблем. Но не всё так просто — иные молодые люди накладывают на себя руки, не видя смысла жить дальше. Таковых представителей американского подросткового социума и напоминает Оскар, главный герой истории о собственной короткой удивительной жизни.

Покуда человек ограждён от насилия внешнего, испытывая его только пристрастием к компьютерным играм и комиксам, где сражения и убийства признаны основной составляющей действия; он не будет готов встретиться с аналогичным поведением людей в настоящей жизни. Насилие не проистекает само по себе — тяга к нему формируется, подчиняясь природным инстинктам, говорящим, что мужчина — это прежде всего самец, должный озаботиться продолжением рода и подчинением своему влиянию других самцов. Оскар — дитя современности, поэтому он не готов следовать зову природу и совершать асоциальные поступки, не видя в них смысла. Он ждёт, когда женский пол обратит на него внимание, ничего не делая, чтобы это произошло.

Личная трагедия заключается не только в невозможности почувствовать любовь противоположного пола, но и в собственном несовершенстве, связанном с избыточной массой тела. Оскар — романтичная натура. Он предпочитает умственный труд, готов писать литературные произведения и купаться в славе. Его жизнь — отражение дня сегодняшнего, помнящего о прошлом и не представляющим, будто день вчерашний продолжает преобладать в поступках большого числа людей, чьи помыслы не принято доводить до сведения законопослушных граждан.

Джуно Диас делится переживаниями главного героя, вызывая у читателя чувство сострадания. И вот, незаметно, Диас начинает пересказывать историю Доминиканской Республики, создавая для читателя иную атмосферу. Мир наполняется постоянным насилием, страхом за жизнь и отсутствием веры в разумность человека. Главным героем повествования становится дед Оскара, выходец из благополучной семьи, всё потерявший от прихоти избранного демократическим путём диктатора. Никому не было дела до творимых бесчинств на острове Гаити. Диас приоткрывает занавес над малоизвестными фактами, давая читателю возможность прочувствовать довлеющее над обществом безумие, из которого нельзя выбраться без чужой помощи. Читателю так и хочется задуматься, насколько вмешательство во внутренние дела государства на политическом уровне может считаться признаком дурного тона, и почему оно всегда трактуется не тем образом, каким бы это следовало делать.

Читатель может решить, якобы Доминиканская Республика смогла оправиться после Трухильо. Смогла ли? Никогда лично не знавшая отца, мать Оскара испытала на себе унижение другого рода, родившись с чёрным цветом кожи. Её мытарствами испещрены страницы произведения. И вот перед читателем снова Оскар, отчасти счастливый парень, поскольку живёт в относительно спокойное время, позволяя себе жить надеждами на будущее, не стремясь его приблизить, имея достаточно свободы для существования. Стоит ли сетовать на судьбу из-за пренебрегающих тобой девушек? Ведь на Оскара никто не оказывает давления.

В жизни нужно бороться, не позволяя другим навязывать свои условия. Оскар это слишком поздно понял, столкнувшись с настоящей стороной жизни. Его не поняли, наказали и остались с пониманием правильности совершённого деяния. На каком бы уровне не происходил выплеск агрессии, нужно продолжать сохранять бдительность и не закрывать глаза людям на их истинную сущность. Человек навсегда останется зверем: хоть в космосе, хоть в раю, хоть на необитаемом острове; каждый должен стремиться выжить, а этого невозможно добиться без применения насилия, хотя бы в качестве защитной реакции.

Автор: Константин Трунин

» Read more