Category Archives: Поэзия

Тарас Шевченко «Гайдамаки» (1838-41)

Шевченко Творения Том Первый

Воздав москалям за обиды, готовый и дальше воздавать, решил Шевченко и полякам презрение в стихах показать. Получалось так, что всякому, кто брался землями малороссов владеть, тому полагалось в муках страшных истлеть. Виноваты кругом все, кто брался судьбу Малороссии вершить, осуждалось даже желание просто в мыслях властелином быть. Такое право дозволялось одним малороссам, коим они воспользоваться так и не сумели, отчего потомки их в мучениях горели. Не мог народ в одном порыве заявить о праве на власть, не мог и под чьё-то влияние в полном составе подпасть, сугубо из-за стремления к вольной жизни, каковое досталось в наследие от казаков, теперь к тому же стремятся потомки некогда вольных сынов. Так не лучше ли видеть Украину, где каждый борется за лучшую долю для сего края? Только судьба для Малороссии всегда была особенно злая. Причина в том, что слишком разнятся взгляды народа, давно не единого, разных культур наследника, ни древней Руси, ни прежней Малороссии ни в чем не приемника. Уже при Шевченко то было ясно всем. Теперь посмотрим, гайдамаки были примечательны чем.

Возьмём Сечь, где никто не ведал, каким образом лучше жить. Могли казаки к русским, либо полякам интерес проявить. Могли с турками договор о дружбе заключить, вовсе к шведам могли взоры обратить. При этом не имели единого мнения, вольные чрез меры, в одном друг с другом схожие — сторонники православной веры. В остальном, куда подует ветер — туда отправляются вскачь. Получалось, казак — сам себе палач. С русским дружбу имея, на русского шёл войной, не объявляя сигнала к атаке. И с турком он сцеплялся в подобной же драке. Чего ждать от казацкой вольницы — никто не знал, потому Сечь видеть у себя на границе никто не желал. Проще оказывалось казаков устранить, их земли поделить. Так и случится, казакам останется бунтовать. Например, на польской стороне их стали гайдамаками называть.

Как взялся повествовать Шевченко о том? Он написал цикл стихотворений. Украинец скажет: в том проявился поэта малороссийского гений. Каждый стих — явление отдельное. Порою кажется, ни в чём общем с поэмой не цельное. Разным образом брался Шевченко повествовать, выбирая разный ритм и с рифмой по-разному он мог поступать. Может причина в неоднозначности гайдамачного движения, скорее общего для восстававших казаков явления. На протяжении середины восемнадцатого века они поднимали оружие против панов, отразить всего этого Шевченко не был готов. Но чего хотели малороссы, то сбылось в виде ином, о чём информацию в истории Речи Посполитой найдём. Что сталось с малороссами? Уже за иное им приходилось клясть судьбу, в том числе со злобой поминать в мыслях Москву.

Что же, гайдамаки боролись, понимая бессилие, с которым справиться не могли. Не москали их тревожили, а только ляхи и жиды. Думали гайдамаки, напьются кровопийцы и слягут от переизбытка наслаждений, тогда то станет самым прекрасным из мгновений, ибо станут гайдамаки мстить, смогут многих они тогда перебить. Готовыми оказывались поджигать страну с разных сторон, только бы облегчить народом выдыхаемый стон. Отчего-то стало свойственным такое стремление у украинцев с тех пор, чтобы всё своё уничтожать, дабы враг ничего потом не обрёл.

Сложно обо всём этом говорить, ведь единственного правильного мнения не может никогда быть. Просто жили люди прежде, боровшиеся за лучшую долю, ни на что не взирая, только достижения лучшего из возможного на свою долю желая. В том беда, и не только украинского народа, нет общего мнения для приемлемого для всех единого исхода.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тарас Шевченко «Катерина» (1838)

Шевченко Творения Том Первый

Москаль суров, москаль жесток — кто того не понял, тому от Шевченко будет рассказан урок. И пусть москаль — собирательный образ скорее, ибо таким может быть любой, чья душа угля чернее. Возьми поляка, разве не может он поступить плохо? Или немца, тот тоже способен поступить жестоко. Возьми еврея — плохо поступать привычно и ему. Возьми француза — дашь схожую оценку с ним связанному всему. Да хоть малоросса возьми, украинца, сына степей, и тот поступит москаля злей. Проблема не в происхождении, она кроется в желании хоть кого-то обвинить в промахах твоей судьбы, и тогда начинает раскрываться, должное стать поводом для вечной борьбы. Даже можно проще понять от Шевченко сюжет, которого подобия где только нет. Проще говоря, поехал человек из столицы в отдалённый район, там стал себя вести важно он, понимая, насколько легко сможет закрыть глаза и уехать домой, оставив после себя девичий вой. Но кто бы знал, ведь не только малороссы способны за счастьем ехать на край света в ответ, потому послушаем, какой Шевченко приготовил для читателя завет.

Кто только Катерину не предупреждал, чтобы не водилась с москалями. Но люди — такие существа, никому не верят, пока не убедятся сами. Понравился Катерине москаль, к нему она ходила, с ним веселилась, время проводила. И на косые взгляды обращать внимание не хотела, о лучшей доле душа её в то время пела. Ничего не поделаешь, когда приходит любовное чувство, никак не уймёшь поселившееся в сердце буйство, не управишься с отуманенной головой, никому никогда не поверишь, думая, опровергнуть заблуждение общее у тебя получится, один ты это сделать сумеешь. К тому склонялась Катерина, полюбив москаля, как некогда казачка — в выборе она была вольна. И вот покинул москаль Катерину, оставив с ребёнком на руках, ещё одним напоминанием для малороссийских девушек став: не любите москалей, бегите без оглядки — таковые извечные на Украине порядки.

Почему жесток москаль к дивчине из малороссийских степей? О том даже мыслить, читатель, не смей. Неважно, каким местом думал москаль, какая сила его побуждала. Важно другое, Катерина от его действий пострадала. Неважен стался москаль, он — развратник и лжец… лёгкой поступи человек, сокрушитель женских сердец. Обидно Катерине, желала она поступок москаля понять, для чего захотела к нему стремиться, хоть где разыскать. И нашла, пройдя по дорогам страны, об одном судьбу умоляя, дабы принял её москаль, даже в виде рабыни видеть желая. Катерина согласной оказывалась ноги целовать, быть игрушкой в руках, а её не узнали, словно встречи с москалем были только в мечтах. Что делать теперь? Куда обиду сокрыть? И тут Шевченко о гордом нраве малороссов предпочёл позабыть. Держаться до последнего должен сын степей, но, видимо, то не свойственно степей дочерям, они стремятся за обиду предаваться смертям. Утопилась Катерина, ни о чём не думая мыслить другом, может думая — мир проклянут москалём.

Как сказано выше, сюжет такой — не удивительное дело. Можешь такое рассказать при разных обстоятельствах смело. Для этого берёшь страну, её народы, замечая, кто с кем не согласен делить невзгоды, заставляешь соединиться, наделяя мужскую половину помысла чернотой, и вот рождается москаль — у Шевченко как раз такой. Впрочем, зачем защищать человека, кто Катерину обманул, лучше бы сам он в водах Днепра утонул. Просто Шевченко с самого начала стремился именно москалей обвинять, ведь и Польши житель мог причиной смерти Катерины стать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тарас Шевченко «Кобзарь» (1838-40)

Шевченко Творения Том Первый

Как не воспринимай Шевченко, редкий читатель отметит красоту его поэтических строк. Скорее следует говорить про желание выразить себя посредством поэзии. Сборник «Кобзарь» создавался примерно в двухлетний срок, но Тарас не был первым, и до него малороссийские поэты о лучшей доле для своего края грезили. Это можно представить так, будто Шевченко оставался наедине с собой, брал в руки перо с бумагой, о судьбе Малороссии начиная стенать, он мог взирать на солнце, на голубизну неба, черноту ночи, общаться с луной, в горестных размышлениях продолжая печаль на рифмованные строки изливать. Что до рифмы — плохой из Шевченко образчик человека, способного ладные стихи сложить. Тут стоит говорить о желании украинского народа видеть больше, нежели было. В качестве доказательства можно «Кобзарь» на части разложить, хотя, понятно, у украинцев за народного поэта сердце от обиды заныло. Однако, получается тенденция такой, каким образом речь об Украине не заводи, обязательно увидишь судьбу к народу украинскому злой, словно украинцам никогда достоинства не суметь обрести.

Сразу читатель знакомится со стихотворением «Думы мои…» — отражением малороссийской печали. Край украинский всякий обижал, ибо местом столкновения интересов служил. Знали и прежде украинцы это, и поныне они о том знали, мало кто из них о том обидно, для себя же, не шутил. Одно успокаивало, когда на Польшу взор они обращали, и тут уже без шуток каждый вспомнит историю, о том ясно скажет, землю панскую чью только сапоги не топтали, да разве читатель точно такого же обстоятельства с Украиной не свяжет? Такова беда срединных территорий, особенно когда они слабы, рассказывая множество историй, какой только не было в степях украинских войны. Иные народы покидали земли и уходили в мирные для них края, как поступали, допустим, якуты и прочий северный люд, но украинцы держались крепко за родную землю, готовые испить чашу горя до дна, но только им там жить — другому свой край они не отдадут.

В стихотворении «Перебендя» — про слепого старца, игравшего на кобзе. Он бард, хуглар, жонглёр: каких в истории разных стран хватало. И пел тот старец, плача, не ожидающий встретить счастья нигде, как и Шевченко. Похоже, отличительной чертой украинцев то издавна стало. Этому можно с помощью стихотворения «Тополь» объяснение дать, где ветер данное дерево к земле постоянно прижимает, а сломать не может всё равно. То есть, народ украинский никто не сломает, он будет постоянно выживать. Хотя, насколько это стало свойственным украинцам давно? Кажется, черту такую народ малороссийский приобрёл не от невзгод, скорее так сложилось исторически со стародавних времён, ещё до нашествия татар земли вокруг Киева опустели от непогод, и иными людьми тот край был после населён.

Стихотворение «Думка» — очередная печаль. Манит родной край малоросса, и будет манить. Девичьих очей, стана девичьего жаль, потери сего украинец никогда не сможет простить. Пусть годы минули, дряхлость пришла, ослабли руки, плечи опали, заменят дела отваги тогда поэта слова. На прочее хватит сил едва ли.

«К Основьяненко» Тарас обратиться решил, подкрепить осознание утраты народного духа. Некогда Сечь грозная существовала, край вольнолюбивых казаков, теперь ставшая навсегда утраченным, подобием слуха, к чему более не суждено повернуть малороссийских сынов. Ветер гуляет по степям, и нет надежды на иное. Остаётся делиться печалью по горькому осознанию утраты. Таково представление о свершившемся — к малороссам злое… Никто в том не виноват: ни русские, ни польские солдаты. О том же Шевченко в стихотворении «Тарасова ночь» повторил, вспомнил про то, как казаки бились с москалями, ляхами и ордой. Тот миг в прошлом остался, его малоросс похоже забыл, уже не ассоциируя казаков с самим собой.

Есть ещё стихотворение «Иван Подкова», такое же воспоминание о славных делах. О таком Шевченко мог повторять снова и снова, с неизменно остающимся выражением печали на устах. Сказать бы ещё про «Катерину», то сказано отдельно будет, дополнят «Гайдамаки» общую картину. Остаётся надеяться, потомок критика за то не осудит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тарас Шевченко — Ранняя поэзия 1837-42

Шевченко Творения Том Первый

Поэзии бродит дух по степям бескрайним, в тиши лишь льются слёзы по несбыточным мечтам, удел страны одной — быть местом крайним, где песни горькие петь вечно кобзарям. Разорванное сердце той страны, душа изранена отчаяньем и горем, то русский муж, то польские паны: идут войною сим бескрайним полем. Прошли века, когда страны той люди говорили в полный голос, им не давали после говорить, — минула вольница и пал казацкий волос, и чашу горя там поныне не испить. Но пели люди песни, грусть свою скрывая за напевом, казалось более не видеть жизни прежних лет, сплошь чернота пред взором на сём свете белом, погаснуть должен был и этот свет. Сказать бы, озарилась Украина, когда Шевченко пришёл в мир, как стала в миг страна едина… Увы, печален той страны кумир. Он брался за поэзию, творя, его ценили после за язык, страдал же вовсе от царя, кляня не настоящий — прошлый миг.

Как говорить, раз Николай — России властелин? Цензура не давала слово против. И человек всегда был в размышлениях один, вызов редко государству бросив. Живёт душа поэта горькою обидой, ведь больше больно за былое, обиды иное становилось причиной, для Украины сама обида — слово роковое.

В год тридцать седьмой сложена «Причинная» — поэзия вечных украинских красот, становилась ясной суть изложенного былинная, брался Шевченко повествовать о своём крае с определяющих нот. Что Украина значит? Это Днепр — широкая река. И где-то рядом с ним русалка плачет, проносят воды плач тот через века. В такой тональности Шевченко брался в поэзию вклад вносить, придерживаясь далее такого же настроя, он грустью пытался своё сердце больше разбить, невзирая на избыток должного достаться вскоре горя.

В тридцать восьмом «- Вечной памяти Котляревского» Шевченко стих сложил, упомянув тем поэта, славного творением на языке украинских степей, что в год тот безвременно почил, покинув детей Малороссии — её сыновей. Следом полились стихи-думки, Шевченко так их называл: «Ветер буйный…» — море, буйная голова, кручина; «Течёт вода в синее море…» — казак с чужбины в родные степи приезжал, а там бурьян, снова для грусти причина.

В сороковом году — думка «Тяжело на свете жить… » — сироте не найти, где его примут среди своих. Но тяжелее в другом случае быть, когда в чужом краю ветер для тебя стих. Тяжело осознавать, вне родных краёв пребывая, что предстоит там умирать, забвения нисколько не желая. Не про казака, но про брата по стремлению мир в красках живописца отражать, четверостишие «Обращение к Штернбергу» Шевченко сложил, перед поездкой в Рим он старался ему напутственное слово дать, не зная наперёд, как молодым тот там чрез пять лет почил. С напутственной речью Шевченко и к «Маркевичу» обращался, радостный за возвращение историка Малороссии в родные края, он с ним нисколько не прощался, за вклад в изучение прошлого очень ценя.

За гимн Малороссии можно стихотворение «Утопленница» принять, как бы больно подобное сравнение не звучало, к чему бы не шли люди того края, чего бы хотели желать, возрождаясь к большему — всё всегда надолго угасало. В год сорок первый Шевченко этот стих сложил, дополнил про «Челн» стихом, о бедах родных краёв он снова говорил, рассказывая словно об одном. В тот год Шевченко поэму «Марьяна-монашка» начал писать, но остановил повествование на приходе в круг молодёжи кобзаря, удаль девчат и юношей стала угасать, одного из них ждала горькая судьба.

В сорок втором году Шевченко стих «Гамалия» сложил, как край его между ляхами, москалями и ордой томился. Понятным должно быть, Тарас с обидой на душе жил, и за прожитые годы с болью не смирился.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский — Из опыта перевода Илиады (1828-50)

Жуковский Илиада

За Гомера браться не бойтесь, раскройте тему войны Троянской сполна. Ведь непонятно поныне, какой же была она — за Трою война. Не стояли всегда под стенами града ахейцы, то лишь последний эпизод. Кто ищет информацию о том — найдёт. Известно из мифов — терпела крушение Троя не раз. Отчего эпическим стал момент лишь в определённый час? Того Приама, что царём над Троей был, не кто иной, а сам Геракл на царство посадил. И за Елену так ли важно было устремлять движение вперёд? Одним словом, много открытий чудных читателя ждёт. А пока, для пущего осведомления, нужно понять, какие испытывал Жуковский впечатления.

В 1828 году он отрывками «Илиаду» переводит. Детской забавой он то действо находит. Не себе в усладу, сугубо для подрастающих детей, кому быть в числе русских царей. Создав шестьсот строчек, сей порыв благостный остановив, потом отложив и вовсе забыв. К 1846 году принялся за раскрытие темы большой — показать, какой была на самом деле Троянская битва войной. Задумал он объяснить суть конфликта, изучив его от начала до конца, но на сотой строчке стихов отказался от права считаться за сей истории творца. Так и закончилась «Повесть о войне Троянской», практически не получив начала, да и другого мысль Василия желала. Взялся он вскоре за «Одиссеи» перевод, который поныне читательского внимания ждёт.

В 1849 году вновь идея о переводе «Илиады» возникла, но годом позже снова погибла. Нашлись другие важные дела, только идея о замысле оставалась цела. Следовало найти силы и перевод завершить, чему уже не суждено оказалось быть. Как не брался Жуковский, всякий раз находил иные занятия. Можно подумать, перевод «Илиады» стал навроде проклятия. Таковы уж домыслы, коих не избежать. Но найдём, о чём по сему поводу сказать.

Сложность перевода, который планировал Жуковский осуществить, в читательском внимании, которого не может вовсе быть. Это поэту легко играть со словами, наслаждаясь чужими именами, воссоздавая на языке своём… поэтику иных стран и времён, используя тот же самый подход. А разве поэзия другой страны себя в той же мере за границей найдёт? Увы, гекзаметр, сколько не пытайся выдать его за допустимое, — нечто для понимания русского человека невообразимое. Нельзя толком донести, о чём пытаешься сказать. Как не говори, не станут тебя ни в коей мере понимать. Пусть пафос заметен, слышна напыщенная речь… Да разве не пойдёт корабль на дно, имея течь? В том и заключена сложность, о чём Жуковский должен был размышлять. К сожалению, где можно обойтись без рифмы — так он и предпочитал поступать.

Честно нужно сказать и о том, насколько Жуковский оказался зависим от складывавшихся обстоятельств. Особенно теперь, когда лишался приятельств. Ступал он на опасный путь, другим дорогу перекрывая, авторитетом одолеть одним желая. Ведь не мог Жуковский с оригинала переводить, вновь через переводы он пытался смысл к сложению стихов находить. Обращался и к русским переводам, благо такие появились. И всё же мечты поэта не осуществились.

За началом работы так продолжения и не случилось, Жуковского попытка перевода в архивах пылилась. Требовалось извлечь и показать… Разве? Будто без того талант поэта не могли потомки осознать. Не всякий замысел даётся осуществить, и с грузом этим надо дальше жить. В конце концов, что случается чаще всего — запомнят не по множеству созданного, а достоинства найдут, исходя из чего-то одного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский — Из опыта перевода эпических стихотворений (1822-43)

Жуковский Эпические стихотворения

Сколь славен путь, усеянный переводами славными, где-то проходными, а где-то трудами для поэта главными. И как же велико желание переводить, причастным к переводу на русский мирового наследия быть. Но берясь за часть, берись за целое тогда, да разве какого поэта сможет осилить рука? Великое наследие, хочется объять, начинаешь себя распылять. Как итог, «Одиссея» покорилась поэту, осуществил он мечту эту. А прочее — частями освоено, увы… сколько, причитая, о том не говори. Из Овидия крошка от огромного массива, про Сида маленько — как-то некрасиво. Из необъятного «Шах-наме» — жалкий эпизод, не больше кусочек «Махабхараты» в переводе оживёт. Где тут не печалиться? Как осознать разрушение надежд? Всё же не будем походить на невежд. Поэт стремился прекрасное понять, может не мог он более доступного ему взять, не созрела русская литература для принятия откровений, бедная от доступных пониманию мгновений, потому и брался Василий идти по верхам, в том уже он казался превозмогшим трудности сам.

Скажем о том, к чему вскользь обращаемся. Отчасти так к подходу Жуковского мы приобщаемся. В 1822 году к Вергилию Василий обратился, чтобы русский читатель «Энеидой» насладился. Брался краткий момент — с сюжетом гомеровских поэм пересечение. К осознанию «Разрушения Трои» проявил Василий стремление. Ведь читатель должен был наконец-то понять, куда старались троянцы бежать. Повержен град Приама, разрушен Илион… и где же троянцев после найдём? Удивительно, но следом за ахейцами они шли, ибо новый дом на полуострове за Элладой они обрели. Туда устремился Эней, и там он брался за восстановление сил. Сугубо к знанию этого Жуковский талант приложил. Что до содержания перевода — можно сказать кратко: резня. Ничего тут не поделаешь — такова любая война.

В 1828 году перевести «Конрада Валленрода» пытание, к творчеству Мицкевича проявил Жуковский внимание. Остановлен вскоре стался порыв, одной страницей интерес быстро закрыв. «Преданием» именована попытка перевода, из которой понятно не так уж и много. Зато читатель имя одного из магистров Тевтонского ордена узнавал, к чему стремление никогда прежде ни в чём не проявлял. Говорят, замечательным магистром Валленрод был, и орден о могуществе вновь заявил. А как на деле, да и мог ли Мицкевич в положительных чертах о магистре говорить? Известно, Польше и Литве с орденом в соперничестве и после смерти Валленрода быть. Что читателю Жуковского до того? Да и у Василия не получилось толком ничего.

В 1836 году Жуковский браться за «Потерянный рай» Мильтона пытался. Но не получалось — замысел буквально рассыпался. Не выходило, и не могло выйти никак, вместо должного душу радовать — сплошной брак. Требовалось бросить, какие бы причины для того не послужили, оттого все мы подобное в творчестве Василия справедливо забыли.

Скажем ещё об одном опыте — к Данте Жуковский обратился. Доподлинно известно — никто в России переводом тем не насладился. Самую малость «Божественной комедии» в 1843 году Василий брался переводить, но после нескольких абзацев предпочёл текст отложить. Раз не получается, или пропало желание замысел раскрывать, тогда так и нужно поступать. Зачем терзать себя, никакой смысл не пытаясь извлечь? На отсутствие смысла разве нужно себя тем обречь? Не взялся Жуковский, значит не стоит на то внимание обращать, сумеет Василий через другое свой талант доказать.

Конечно, можно было обойтись и без упоминания неудачных проб пера. Но раз наследие сохранилось, нужно и о нём иметь слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский «Отрывки из испанских романсов о Сиде» (1831)

Жуковский Отрывки из испанских романсов о Сиде

Минуло время, шаг сделал Василий вперёд, как ногу в стремя, верной дорогой идёт. Переводить старался, но и сам писал, в чужие тексты он вгрызался, о своём мечтал. Ведь раньше он старался, говорил сперва сам, стих новый создавался, верил читатель Василия словам. Он мог и не говорить, выдавая за изобретение своё, от стыда не сгорит, не говоря, взял он чьё. Как в случае Сида, что из города Вивар происходил: забыта интрига, Жуковский сам сочинил. Брал ли он частью или иначе сказывать брался, к личному счастью, на этот раз рассказ удался. Ожил Сид у Василия, живым предстал героем, странной вышла о днях тех идиллия, где бой следовал за боем.

Некогда, такое происходило прежде, в былые года, в слепой ли надежде, когда Испания раздробленной была, мавры землями теми владели, когда-то готов потеснив, не добившиеся цели, при Пуатье французам уступив, осели они, более на север идти не желая, коротая с той поры дни, владения укрупняя. И вот событие — куражился Сид, совершивший открытие, никто пред ним не устоит. Легко одолевал царей, кто бы против него не шёл, становился только злей… Как ещё царский титул не обрёл? Не того Сид желал, Фердинанда он видел королём, его честь он защищал, бился за него огнём и мечом. Тогда же Коимбру пытался взять, чего не получалось, семь лет был вынужден под стенами стоять, овладеть градом сим ему желалось.

Но не так Сид у Жуковского интересен, бывший во времена Фердинанда героем, пускай сей рыцарь нам казался честен, о чём легко читать хотя бы и запоем. Интересен Сид после наступления Фердинанда смерти, когда кастильский Санчо взялся право на власть насаждать, пошла жизнь по извечной круговерти, за власть каждый каждого стремился убивать. Но Санчо ведь правитель по наследству, каким бы не был: он — король. Потому предстояло развернуться кровавому действу, описывать, умелым Сид оказывался сколь. Отбиты стремления Гарсия, и Альфонса аппетит умерен, разыгрывалась царская партия, в которой Сид показывал насколько верен. В одном он Санчо уступать не брался, ибо помнил Фердинанда завет, град Самора дочери Урраке по наследству достался, иного правителя для града значит нет. Разлад случился, изгнан Сид из королевских земель, он удалился, он — прогнанный зверь. Что дальше было? Смерти Санчо не избежал, его сердце остыло, жизнь пресёк вражий кинжал. И Сид не печалился, ибо ясным стало ему, лучше бы у Санчо пыл убавился, так поступать недостойно королю.

Такова баллада, которую Жуковский сам сочинил. Безусловно, сюжеты он черпал, какие находил. Верный рассказ, разве добавить чего получится, хороший юному поколению посыл, может чему мудрому оно научится. Каким бы не был король, верой и правдой ему служи, проглоти обиду и боль, о прочем не тужи. Таково призвание человека — блюсти сохранение порядка! Иначе не дано людям избежать общего упадка. И пусть король окажется без царя в голове, такое бывает, подданный ему зла всё равно никогда не пожелает. Пусть правит твёрдой или безумной рукой, на служении порядку вечно стой. За то тебя вознесут, кто вспомнит о тебе, обелён будешь даже по случаю, участвуй в кровавой войне. Пусть мог Сид за Санчо биться до последнего вздоха, но порядок всё-таки чтил, даже будь правитель прав, не он вечный ход сущего определил.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский «Сид в царствование Фердинанда» (1820)

Жуковский Сид в царствование Фердинанда

Немецкая поэзия казаться могла Василию прекрасной, черпал он вдохновение и силу. И подавал читателю в России в жарком переводе, словно с пылу. А был ли верен перевод? И есть ли важность в верности переводимых слов? Ведь всякий видит так, каким он образом желает видеть, и видит собственный оттенок из теней-полутонов. И думает поэт, что верно подал текст, каким он должен быть. И думает, наверное, что оригинала сможет налёт смыть. А если и не думает, то в забвение отправляет перевод, не давая читателю узнать, чего не дано найти среди оставленных работ. А может вовсе не хотел Жуковский делиться с читателем вариантом своих изысканий, поскольку приложил излишне мало стараний. Оттого, например, «Сид в царствование Фердинанда» вышел сух, не очень способным понравиться, читай хоть громко вслух.

Кто Сид? Герой баллад испанских, рыцарь, достойный вечного почёта. Не ведал сей воитель от арабов притязания, не испытывал под ними гнёта. Он — смелый воин, кто царям служил, кто мавров сторонился. Впрочем, читатель в том бы лучше усомнился. Запомнить нужно, суть иной в жизни бывает всегда. Воевал ли Сид с арабами, или иначе протекала вовсе война? Не для того сейчас нужно упражнять речь, важно Сида облагородить, достоинством великим облечь. Да и забыть можно, что Сид — главный герой. Нет, Родриго в стихах сражает врага железной рукой. Именно он — есть Сид, надо то для читателя пояснить, во строках у Жуковского это можно пропустить.

Чем славен Сид? Сказать ли то потребно… или промолчать? За прошедшие века правду всё равно не узнать. Его образ — компиляция трудов, а сам Сид — лишь одна из основ. Отважный рыцарь, славный делами прошлых лет, про чью жизнь ряд песен спет, и ныне способен служить для потомков за лучшее из напоминаний, к чему прилагалось порядком стараний. Сид стал тем, о ком сложили предположений изрядно, внимать которым можно с упоением жадно, но есть ли доля правды в большинстве рассказов? Может славился Сид за друга и среди… допустим, мавров? Припомните короля Артура, рыцарей круглого стола, чего только о них не разнесла молва. В той же мере и Сид, рождённый некогда в граде Вивар, возбуждал в умах поэтов пожар.

Что же, Жуковский приложил старание, нашёл своё о Сиде понимание. Взял те эпизоды из Гердера, к которым проникнулся желанием, отобразив под личным осознанием. Убрал всё, способное помешать читателю из русской земли, внеся тем вымыслы сугубо свои. Никакого уравнения в правах Василий не допустил, каждый на страницах важным по всем аспектам был. Если дворянин, то по чистоте крови, не допуская мысли иной. Кто бы интересовался настолько героев судьбой. Допуская погрешности, смысля Сида на собственный лад, мог понять Жуковский, насколько стался виноват. Лучше не давать свободу переводу, не дозволяя публиковать, нет нужды, ведь это будут читать.

А как же Сид? Он семь лет под стенами Коимбры провёл. Сей град он взять не мог, и счастье не скоро его взятьем обрёл. И вовсе как-то умирал, чего избежать не дано, и как-то свадьбу закатил… ну да это всё равно. Не к подобному должен читатель склонять взор, если всё же знакомиться с творчеством Василия желание обрёл. Ещё скажет после Василий про Сида, внимательней возьмётся изучать, может тогда и получится больше про Сида сказать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский «Цеикс и Гальциона» (1819)

Жуковский Цеикс и Гальциона

Кто бы стихи Овидия переводил так, чтобы рифмой осветить силлабо-тонической поэзии мрак? Не Жуковский — точно. Наоборот, Василий рифмой ощутимо становился тяготим, он предпочитал браться за стих так, словно с рифмой не дружил. А как не взяться за поэзию древнейших лет? Там рифмы не было никогда, и снова рифмы нет. В том сложность понимания, ибо нельзя научиться понимать, если не можешь одного с другим связать. Тяжёлыми словесами окутан, будто прикоснулся к одному из искусных творений, работал над которым не простой ваятель, а работал гений. И так он творение своё обрамлял, талантливо и велеречиво, отчего получалось на взгляд отстранённый красиво. Ежели приблизиться, рассмотреть собственным взором, наградишь от досады гения немногословным укором. Но ничего не поделаешь, коли к точности Жуковский стремился в переводе, ведь рифмой не владели древние вроде.

«Цеикс и Гальциона» — овидиевых «Метаморфоз» фрагмент малый. Надо сказать, был Овидий в годы их написания от жизни усталый. Рушилась жизнь, перед глазами поэта печаль, недоволен оказался поэтом государь. Пока писал «Метаморфозы», думал, будет прославлен в веках, делился радостью, оживали мифы в его ритмичных словах. Как не славить Овидия, чьё имя должно вечно сиять? Но любили в античности на край света лучших из лучших отдалять. Вот и Овидию было суждено покинуть Рима пределы, отправившись в скифских земель наделы. Оттого печаль, и горе оттого же, судьба была к поэту с каждым годом строже. Что до перевода Жуковского, взялся он за эпизод, примечательный момент расставания действующих лиц, в итоге обретших счастье, но уже под видом птиц.

Ту легенду толковали на разный лад. Одни видели, любили друг друга люди как. Иным мерещилась заносчивость и спесь. В общем, всегда желающим доступен спектр мыслей весь. Всякую историю можно с любой стороны рассмотреть, разным образом оценить её сметь. Да вот Жуковский переводил Овидия так, чтобы не смущал потомка невежества зрак. Конечно же, молодые любили друг друга, он был супруг, она — его супруга, ему — отплывать, ей — остаться суждено, даже думалось, что корабль может уйти скоро на дно. Кто бы спорил с волей богов, ежели они желают судьбы людские вершить, им лучше ведомо, чему миновать, чему всё-таки быть. За заслуги, либо за грехи, во славу сделанного или думая о поступке, достоинство божеств умаляющим, поступая для награды за страдания, а то и от спеси бессовестно сгорающим, наслали боги наказание, по сути дар, когда корабль отправили на дно, но встретиться двум любящим сердцам оказалось, правда, суждено. Течение принесёт тело супруга к берегу, где проливала слёзы жена, в награду то случится за верность браку, либо такова за гордость цена… Никак не понять, благо Жуковский вёл размеренный с читателем разговор. У Василия становилось ясным, что любовь побеждает, прочее — вздор.

Следовало не останавливаться на пути, дальше «Метаморфозы» переводить. Тяжёлый этот труд, смог бы кто его достойно оценить. Но перед глазами множество поэтов, славных стихами. Пусть Жуковского их строки говорят устами! Может потому Овидий оказался в стороне, а может Василий думал тогда о себе. Ведь и он старался в тот момент стихи правильно подбирать, о любви своей желал он сказать. Разве делается нечто без причины? Бывает, безусловно, поступок спонтанным. Но не мог быть выбор Жуковского на этот раз настолько случайным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский «Слово о полку Игореве» (1817)

Жуковский Слово о полку Игореве

Зная примеры чуждых земель, не ведая о красоте мудрости народной, берёшься думать о былом, говорить о прошлом в манере притворной. Были князья некогда славные славой, воля чуждая им не являла указ, жили они, правя достойно, сами на прочих поднимали глас. Печенеги ли, половцы ли, едино было — кого с земли родной изгонять, и хотелось потомкам тех князей именно всё так себе представлять. Но вот век девятнадцатый наступил, из архивов извлекли творение стародавних дней, стало явным неприятное — били русских смертельно, как раз люди кочевые — дети степей. У многих с момента понимания того факта появлялось желание «Слово о полку Игореве» перевести, чтобы своим слогом ясность в это дело внести. Среди прочих оказался и Жуковский, чей вклад должен скромным показаться, ведь не сразу стало ясно, кому автором перевода надо считаться.

Когда написал Василий перевод? Вероятно, когда шёл 1817 год. Точно ли следует таким образом считать? Приходится исследователям творчества поэта доверять. Уверены они и за необходимость автором Жуковского считать, чего не могли сперва предполагать. Кто автор перевода, если среди наследия Пушкина он был? В веке девятнадцатом Александр Сергеевич за переводчика «Слова» прослыл. Сложность в другом, поскольку публикации прижизненной не произошло, уже не мог ничего сказать никто. Вроде бы Пушкин, ибо гений перевода очевиден. Такой выбор автора не мог быть постыден. А если не Пушкин? Тогда с чего переводу среди его работ быть? Благо пушкинистам есть причина хоть о чём-то найти повод говорить. Выяснили скоро, Жуковский — автор перевода, ему стоит воздать славу за гений переведённого «Слова».

Так оно так, если в само «Слово» глубоко не вникать. За чей перевод не берись — не сможешь одного понять! В чём прелесть изложенного в сём творении древних времён? Что полезного о прошлом в тексте мы с вами прочтём? Не о славе написан древний стих, не о том, как княжеский поход оказывался лих, хоть есть случаи у Игоря удачных хождений во степь, в памяти остался эпизод, за который князь пожелал бы от стыда скорее истлеть. Поражение нанёс ему тогда враг, пришлось бегством спасаться, о чём и пришлось потомкам в знании того отныне расписаться. Проиграл бой Игорь, ушедший несолоно хлебавши, однако героем на века всё-таки ставши.

Жуковский в переводе не спешил, пусть говорят — он в каждом слове точен. Показано вступление, где Боян затянутую вёл речь, ни на слог в переводе не укорочен. И шли воины Игоря, долгой поступью ступая, надежды на победу словно не питая. Будто ворон омрачил криком начало похода, или вина кроется в алом цвете восхода, или солнце сокрыла от глаз ворона тень, отчего померк свет на краткий миг в тот день. Шли воины, зная о неудаче, которая их ожидала. И знали они, русского сила духа никого ещё не покидала. Быть битыми — такая судьба, но не ослабнет отбиваться русских рука.

А как же сражение… где красок полёт? Увы, читатель того не найдёт. Видно лишь, как шли, ожидая поражение потерпеть, и как поражение потерпели, о чём предок древний посчитал за нужное спеть. Может оттого, ибо грустен момент, не стал Жуковский перевод публиковать, смысл содержания понимая, ничего подобного стране родной не желая, особенно в годы, когда о русском оружии прознала вся Европа, отброшенная от России богатырской силой, повернувшей вспять течение французского потопа.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2 3 34