trounin.ru

Кто бы стихи Овидия переводил так, чтобы рифмой осветить силлабо-тонической поэзии мрак? Не Жуковский — точно. Наоборот, Василий рифмой ощутимо становился тяготим, он предпочитал браться за стих так, словно с рифмой не дружил. А как не взяться за поэзию древнейших лет? Там рифмы не было никогда, и снова рифмы нет. В том сложность понимания, ибо нельзя научиться понимать, если не можешь одного с другим связать. Тяжёлыми словесами окутан, будто прикоснулся к одному из искусных творений, работал над которым не простой ваятель, а работал гений. И так он творение своё обрамлял, талантливо и велеречиво, отчего получалось на взгляд отстранённый красиво. Ежели приблизиться, рассмотреть собственным взором, наградишь от досады гения немногословным укором. Но ничего не поделаешь, коли к точности Жуковский стремился в переводе, ведь рифмой не владели древние вроде.

«Цеикс и Гальциона» — овидиевых «Метаморфоз» фрагмент малый. Надо сказать, был Овидий в годы их написания от жизни усталый. Рушилась жизнь, перед глазами поэта печаль, недоволен оказался поэтом государь. Пока писал «Метаморфозы», думал, будет прославлен в веках, делился радостью, оживали мифы в его ритмичных словах. Как не славить Овидия, чьё имя должно вечно сиять? Но любили в античности на край света лучших из лучших отдалять. Вот и Овидию было суждено покинуть Рима пределы, отправившись в скифских земель наделы. Оттого печаль, и горе оттого же, судьба была к поэту с каждым годом строже. Что до перевода Жуковского, взялся он за эпизод, примечательный момент расставания действующих лиц, в итоге обретших счастье, но уже под видом птиц.

Ту легенду толковали на разный лад. Одни видели, любили друг друга люди как. Иным мерещилась заносчивость и спесь. В общем, всегда желающим доступен спектр мыслей весь. Всякую историю можно с любой стороны рассмотреть, разным образом оценить её сметь. Да вот Жуковский переводил Овидия так, чтобы не смущал потомка невежества зрак. Конечно же, молодые любили друг друга, он был супруг, она — его супруга, ему — отплывать, ей — остаться суждено, даже думалось, что корабль может уйти скоро на дно. Кто бы спорил с волей богов, ежели они желают судьбы людские вершить, им лучше ведомо, чему миновать, чему всё-таки быть. За заслуги, либо за грехи, во славу сделанного или думая о поступке, достоинство божеств умаляющим, поступая для награды за страдания, а то и от спеси бессовестно сгорающим, наслали боги наказание, по сути дар, когда корабль отправили на дно, но встретиться двум любящим сердцам оказалось, правда, суждено. Течение принесёт тело супруга к берегу, где проливала слёзы жена, в награду то случится за верность браку, либо такова за гордость цена… Никак не понять, благо Жуковский вёл размеренный с читателем разговор. У Василия становилось ясным, что любовь побеждает, прочее — вздор.

Следовало не останавливаться на пути, дальше «Метаморфозы» переводить. Тяжёлый этот труд, смог бы кто его достойно оценить. Но перед глазами множество поэтов, славных стихами. Пусть Жуковского их строки говорят устами! Может потому Овидий оказался в стороне, а может Василий думал тогда о себе. Ведь и он старался в тот момент стихи правильно подбирать, о любви своей желал он сказать. Разве делается нечто без причины? Бывает, безусловно, поступок спонтанным. Но не мог быть выбор Жуковского на этот раз настолько случайным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Балладу о прошлом, в духе Оссиана, сложить не сложно. Сказать о времени грозном, о порядках древнего стана, всегда можно. Возьмём страну — Морвеной наречём, пусть так. Её возьмём одну — Ордала сделаем царём, вкруг мрак. Красавицу-дочь — Минваной зовут, во главу сюжета поставим. Опустится ночь — её призраки ждут, просто это представим. Пока же она вне беды, поэтом Арминием любима, ей на горе. В любви порывы молодых всегда злы, трагедия сразу зрима — из слёз море. Рыцари съедутся, за право руку поцеловать… Минваны. Обратно вскоре разъедутся, на турнирах устав верх держать… они правы. Может душа Жуковского дрожала, или не покинул мысли… «Ахилл»? Балладу Василия муза не продолжала. Крылья её обвисли? Сюжет застыл.

А суть действительно проста — проста действительно она. Баллада незатейлива весьма — на то и Жуковского сочинение. Да-да! Дал Василий представление о некой стране из дальних времён, там царили порядки средневековья и тёмных веков, замок в повествовании высокой травой окружён, никогда не существовавший — из Жуковского снов. Там жили Ордал, Минвана и Арминий, не считая прочих имён. Не было среди жителей грозных эриний, ничего из мифического в балладе не найдём. Есть некая данность, в ней за главное сюжет, потому придал Василий плавность, ритмом собственным стих этот пропет.

Влюблённые тайно встречались — отец про встречи не знал. Игрою на арфе молодые наслаждались — отец ничего не слыхал. Но всеведущ ветер, не знает преград, до отца весть донесёт. Настанет в отношениях спад, Арминия изгнание ждёт. Не узнает Минвана, куда любимый пропал, отчего арфу оставил под древом. Он уже на корабле вдаль отплывал, не могла мчаться любимая следом. Тогда струны арфы её печаль пытались утолить, Минвана мрачнела от мелодии пустой, не могла любимого ничем Ордала дочь заменить, мрачнела с инструмента дальнейшей игрой.

Тот же ветер — проказник, сердец разлучитель. Ветер — Арминия изгнанник, Минваны мучитель. Ветер на струнах играл, заменяя любимого руки, слух девицы ласкал, продлевая тем муки. Зачем арфа, когда нет любимого рядом? Ветер зачем, раз любовь разрушает? Словно небо орошает растения градом, будто с добром к живым существам поступает. Решится Минвана на решительный шаг, отцу следовало о том заранее понять, подаст провидению красавица знак, пожелает невидимой стать. В безвестности растает, никогда не жившая среди людей, ведь и снег по весне тает, оживает на радость ручей. Но Минвана погибнет, без любимого не способная жить, её желание смерти настигнет, того никак не изменить.

Что же, Василий… он продолжал писать о наболевшем. Отчего не Вергилий? О ему столь угодном писать смевшем. Любовь сильна? Ответа не даётся на любовь? Зато воля поэта смогла. Новой балладе путь готовь. — Без тебя — нет меня. Без меня — нет тебя. — Мог шептать баллад сочинитель. Самого себя снова виня, собственных стихов он единственный зритель. А та, кто должен лицезреть деяния поэта, во имя чьё он беспокойным был, преобразила поэзию России, дав луч света, хотя Жуковский лишь о взаимности просил.

В жизни не так, иначе совсем. Никто не растает, любовь утеряв. Хватает людям прочих проблем, сильнее от всякого затруднения став. Вот для примера Жуковского труды, возникшие благодаря тоске любовной. Василий если сочинял, то ради цели найти… подойти к той, отказывать ему неосторожной. Но это домыслы, конечно, если знать, кто любился поэту. Но ведь можно говорить беспечно, по тем временам нисколько не осуждая мечту Жуковского эту.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вольным стал перевод баллады «Отшельник» («Эдвин и Анжелина»), допускал разночтения русский вариант, главная героиня во строках прозывалась Мальвина, но сама баллада — сентиментализма бриллиант. Сюжет из древности был взят: из средних веков. Английские поэты его вниманием не обходили. Для Жуковского версия Оливера Голдсмита — основа основ. Баллада про то, как два любящих сердца себя вновь находили. Грузен казался слог, ибо поступь грусти должна отягощать. Значит, писал Василий, коли мог, показывая, через какие страдания надо тягости жизни принимать.

Канва происходящего проста, а вместе с тем и мудростью полнится, зато изложено доходчиво весьма, редкий читатель не впечатлится. Таков уж замысел, чтобы читатель переживал, полагается испытать эмоции от недоумения к радости, не пустыни житель главным героем в сказе стал, а некий странник, пожелавший вкусить пребывания в пустыне тягости. Кто он? Читатель будет томиться едва ли не конца. Ради каких помыслов странник пришёл в место, где находят угодные Богу приют? Всё пройдёт, когда читатель узрит, смотрящие друг на друга, оба лица. Укорит тогда же судьбу, поскольку два сердца иначе счастье никогда не обретут.

Ведь путник — девушка-краса. Она — страдалица времён. Её отец — хитрейшая лиса. Жених её достоинства лишён. Лишён не по причине преступлений. Он беден, словно мышь. Зачем такой? Для впечатлений??? Ему и скажут: «Кыш!!!». Любовь напрасна, невозможной казалась она, потому, без всякого коварства, ушёл жених куда-то навсегда, и может прочь из грубостью наполненного царства. «Ушёл в пустыню!» — говорили люди, и приходилось тому верить. «Ушёл из жизни!» — говорили слуги, осуждением их приходилось мерить.

Читатель понимает, к чему стремится автор подвести. Ясным становилось желание девушки покинуть отчий дом. Конечно, лучше по пустыне брести, чем слушать от сражающихся рыцарей мечей звон. Рыцари бились за право руку девушки поцеловать, притворно бились, притворно целуя, стало ей это надоедать, осталось себе нашёптывать: «Уйду я!». И вот пустынник, вот пустыня. Вот странник, девушкой представший. Да знал без слов пустынник его имя. Мальвиной звался он, мужской облик для утайки принявший.

Как тут слезам не хлынуть из глаз? Столько вложено автором смысла в сюжет. Ничуть не изменившееся общество окружает поныне нас, смены долгожданной никак нет. Сохранились запреты, желание родителей видеть счастливыми детей сохранилось. Неважно, сколько баллад о том напишут поэты, сколько человеческих сердец во строчках разбилось. Неизменно и желание детей самим устраивать судьбу, скорее действуя воле чуждой вопреки, готовы объявить близким людям войну, пусть хоть родители давно уже старики. Что тут скажешь? Поэтам то надо говорить. Они загадочно молчат. Не любят сообщать, чем дальше сим влюблённым жить, отчего их жизнь превращается в ад.

Баллада сложена. Жуковский хорошо перевести сумел. Внимать истории душа читателя расположена, для того поэт её ладно и спел. Как сказано было, поступь стиха тяжела, во строчках всё будто застыло, лишь поступь двоих оказалась легка. Пустынник доволен, нашёл он покой. Доволен и странник, чьи помыслы не сразу стали ясны. Каждый из них был доволен судьбой. Особенно, когда друг друга они снова нашли. Для общества мертвы, нельзя назвать живыми, как призраки войны, что бродят промеж ними. Их счастье — пустыня хладная, разгорается к утру жар чей, зато не видится там мина злорадная, на чужое счастье искры мечущая из очей.

С судьбою не борись, иди наперекор всему — иного смысла не стоит искать. Надо, тогда объяви войну, либо молча можешь от всех убежать. Но зачем далее размышлять, ежели сказано лишнего изрядно. Главное, Жуковский оттачивал навык баллады сочинять, получалось ведь у Василия складно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэзия Овидия сложна для чтения в силу непривычного современному человеку изложения. Безусловно, можно подобрать ритм, чтобы чередующиеся гекзаметры и пентаметры сложились в приятное уху сочетание, но для этого надо иметь огромное желание, усидчивость и ясную голову, поскольку в ином случае начинают слипаться глаза. Возможно, проблема кроется в переводе. Однако, примерное знакомство с творчеством Овидия в оригинале говорит за то, что это не так. И всё-таки! Смысловое наполнение читатель усваивает легко. Овидий не юлит и его единственный приём, украшающий строки, заключается в упоминании греческой и римской мифологии, а также в обращении непосредственно к императору и прочим власть имущим людям. Овидий говорит о простом, настолько ясном, будто и не требовалось об этом писать. Но если душа требует творить — человека может остановить только отсутствие пишущего инструментария и писчего материала.

Овидий прожил такую жизнь, о которой можно рассказывать другим. Именно об этом он писал, наполняя строчки думами о прошлом, настоящем и будущем. В своих размышлениях Овидий прямо и без лишней поэтики доводит до сведения читателя личное понимание происходящих вокруг событий. Особое место среди его поэзии занимают Любовные и Скорбные элегии, раскрывающие перед читателем его душу. Овидий ведёт монолог на разные темы, преимущественно опираясь на мифологические мотивы. По смысловому содержанию читатель должен отнести слова Овидия к афоризмам, настолько они иной раз красиво смотрятся и могут быть применены для разных нужд.

Далеко не так важно, о чём именно пишет Овидий. Миропонимание жителя Древнего Рима не уж сильно отличалось от взглядов на жизнь европейца XXI века. Может быть Овидий специально не переходил на крайности, говоря о свойственных людям чертах, вроде отношения супругов друг к другу или отчего у женщины может болеть голова при нежелании вступать в близость с мужчиной. Спустя две тысячи лет общество придерживается тех же моральных ценностей и испытывает аналогичный дискомфорт, когда дело касается соотношения Я с мнение окружающих.

Когда Овидий чем-то не угодил Августу, его сослали на край римских владений, где поэт написал значительную часть дошедших до нас произведений. Радужных и нравоучительных тем читатель больше не найдёт. Отныне Овидий лишь сетует на судьбу, старается переосмыслить себя и выпрашивает прощение, дабы суметь вернуться обратно. Так уж было суждено, чтобы Овидий умер в ссылке. Читатель может в подробностях узнать, как поэт плыл на корабле к тем местам, что с ним случилось, какие чувства боролись в изгнанном из общества человеке. Об этом повествуют Скорбные элегии. Овидию было о чём задуматься.

Любопытному читателю может быть интересно прочитать переписку мифологических героев в «Героидах» или ознакомиться с календарём событий от Овидия — «Фасты», либо прочитать послания поэта славным римлянам, написанные в порывах откровения — «Письма с Понта». И всё-таки Овидий лучше всего писал о любви, а также о том, как с любовью бороться. Его, будем говорить без стеснения, трактаты «Наука любви» и «Лекарство от любви» наглядно показывают человеку незамысловатое и болезненное чувство привязанности к объекту желания, такое понятное, но вместе с тем и невероятно трудное для осознания.

Как бы прозаики не пытались передать дух своего или чужого времени — они никогда не смогут сравниться с поэтами, чьё пылающее сердце сплетает в строчки чувства и мысли от глубоко запавших в душу впечатлений. В случае Овидия дать подобную характеристику затруднительно. Вроде он поэт, но поэзия не чувствуется. А может нужно иметь склонность к пониманию прошлого, не опираясь на день сегодняшний, да знакомиться с поэзией Овидия под аккомпанемент флейты.

Автор: Константин Трунин

» Read more