Tag Archives: античность

Василий Жуковский «Цеикс и Гальциона» (1819)

Жуковский Цеикс и Гальциона

Кто бы стихи Овидия переводил так, чтобы рифмой осветить силлабо-тонической поэзии мрак? Не Жуковский — точно. Наоборот, Василий рифмой ощутимо становился тяготим, он предпочитал браться за стих так, словно с рифмой не дружил. А как не взяться за поэзию древнейших лет? Там рифмы не было никогда, и снова рифмы нет. В том сложность понимания, ибо нельзя научиться понимать, если не можешь одного с другим связать. Тяжёлыми словесами окутан, будто прикоснулся к одному из искусных творений, работал над которым не простой ваятель, а работал гений. И так он творение своё обрамлял, талантливо и велеречиво, отчего получалось на взгляд отстранённый красиво. Ежели приблизиться, рассмотреть собственным взором, наградишь от досады гения немногословным укором. Но ничего не поделаешь, коли к точности Жуковский стремился в переводе, ведь рифмой не владели древние вроде.

«Цеикс и Гальциона» — овидиевых «Метаморфоз» фрагмент малый. Надо сказать, был Овидий в годы их написания от жизни усталый. Рушилась жизнь, перед глазами поэта печаль, недоволен оказался поэтом государь. Пока писал «Метаморфозы», думал, будет прославлен в веках, делился радостью, оживали мифы в его ритмичных словах. Как не славить Овидия, чьё имя должно вечно сиять? Но любили в античности на край света лучших из лучших отдалять. Вот и Овидию было суждено покинуть Рима пределы, отправившись в скифских земель наделы. Оттого печаль, и горе оттого же, судьба была к поэту с каждым годом строже. Что до перевода Жуковского, взялся он за эпизод, примечательный момент расставания действующих лиц, в итоге обретших счастье, но уже под видом птиц.

Ту легенду толковали на разный лад. Одни видели, любили друг друга люди как. Иным мерещилась заносчивость и спесь. В общем, всегда желающим доступен спектр мыслей весь. Всякую историю можно с любой стороны рассмотреть, разным образом оценить её сметь. Да вот Жуковский переводил Овидия так, чтобы не смущал потомка невежества зрак. Конечно же, молодые любили друг друга, он был супруг, она — его супруга, ему — отплывать, ей — остаться суждено, даже думалось, что корабль может уйти скоро на дно. Кто бы спорил с волей богов, ежели они желают судьбы людские вершить, им лучше ведомо, чему миновать, чему всё-таки быть. За заслуги, либо за грехи, во славу сделанного или думая о поступке, достоинство божеств умаляющим, поступая для награды за страдания, а то и от спеси бессовестно сгорающим, наслали боги наказание, по сути дар, когда корабль отправили на дно, но встретиться двум любящим сердцам оказалось, правда, суждено. Течение принесёт тело супруга к берегу, где проливала слёзы жена, в награду то случится за верность браку, либо такова за гордость цена… Никак не понять, благо Жуковский вёл размеренный с читателем разговор. У Василия становилось ясным, что любовь побеждает, прочее — вздор.

Следовало не останавливаться на пути, дальше «Метаморфозы» переводить. Тяжёлый этот труд, смог бы кто его достойно оценить. Но перед глазами множество поэтов, славных стихами. Пусть Жуковского их строки говорят устами! Может потому Овидий оказался в стороне, а может Василий думал тогда о себе. Ведь и он старался в тот момент стихи правильно подбирать, о любви своей желал он сказать. Разве делается нечто без причины? Бывает, безусловно, поступок спонтанным. Но не мог быть выбор Жуковского на этот раз настолько случайным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский «Одиссея» (перевод из Гомера) (1842-49)

Жуковский Одиссея перевод из Гомера

Когда мысль созревает у человека великой, и от понимания смысла полнится голова, мнится тогда право быть истории снова открытой, скажет человек громко об ушедшем слова: он сообщит о некогда происходившем, расскажет о битвах богов, про Одиссея, на острове Цирцеи зелья испившем, о Персея подвигах поведать станет готов. Как не приложить руку к творчеству былых лет? Иногда пропадает желание смотреть вперёд! Без канувшего в Лету ничего и в настоящем нет, ничего подлинно важного людей больше не ждёт. Так должен Жуковский думать был, о переводе Гомера долгие годы мечтавший, однажды замысел он свой осуществил, эталонным переводом ставший. В течение семи годин, отдохновения порою страстно желая, делал дело такое не Василий один, к подстрочнику всегда прибегая. Строчка за строчкой, рядок за рядком, месяц за месяцем, годы минуя, проявляя настойчивость, действуя в праве своём, зато позже, по праву общему, ликуя.

Но какую речь вести про путешествие Одиссея? И было ли путешествие то? Говорить об этом — не лучшая в мире затея, поскольку лучше Гомера уже не расскажет никто. Чем славен Одиссей? Он — осады Илиона герой. Хитростью славный, хитрее не являлось в мир храбрецов. Но и его жизнь была лишь для божеств олимпийских игрой, к которой не всякий бывает оказаться готов. Вот пали стены града, не устояв перед хитростью Итаки царя, устранена ахейцами преграда, десятилетия странствий были не зря. Не одного Одиссея ждали в краю родном, всех эллинов бравых ждали родные, но дольше прочих не имели вестей об Одиссее одном, говорили лишь про ветры на море злые. Давно трагедия в доме Атридов разыгралась, иных на колени ставила судьба, жизнь героев илионских забывалась, а за Итаку только начиналась борьба. Где Одиссей? Когда вернётся домой? Остров стался во власти зловредных мужей. Дабы это узнать, в переводе Жуковского текст «Одиссеи», читатель, открой, сможешь увидеть, как человек слаб пред богами в ложной силе своей.

Да не стоит искать Одиссея в тексте поэмы, не о том сказывал Гомер, не достоин был царь Итаки главной в произведении темы, не он для читающего подавал важный пример. Что Одиссей для текста? Имя — славное при осаде Илиона. Более нет для него славного места, удостоится имя его едва ли не пустого звона. Нет Одиссея в начале сказания, и в прочем не так уж важен он для сюжета, но только ему отдаётся больше прочих внимания, ведь именем его как раз и названа поэма эта. И запоминает читатель преимущественно те события, связанные непосредственно с именем Одиссея, о прочем он при прочтении словно совершает открытия, иначе поступать не умея. Чем славен Одиссей? Из Илиона плыл домой. В пути впал в забвение, затем метался. Да шёл Одиссей дорогой простой, быстро до Итаки он всё же добрался. Посему отставить в сторону Одиссея нужно, взирайте на Итаку, на сына царского, жену. И делать это надо дружно, узреть, что описал Гомер ещё одну войну.

Как же Жуковский переводил? — скажет читатель, словно критик о том совсем позабыл. Но как сказать, не оценишь никак, да и все размышления о подобном — пустословия зрак. Долго трудился, во славу труд будет ему? Увы, в глазах читателя — всё к одному. Редкий читатель оценит труд переводчика сполна, суть этого и по оценке критика должна быть видна.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Демосфен «Девятая филиппика» (IV век до н.э.)

Демосфен Девятая филиппика

Филиппика переведена Николаем Карамзиным в 1803 году

О, греки! Власть Филиппа над вами велика! Велика власть того, кто держит над вами власть тринадцать лет, и не думает этой власти никому уступать. Кому прежде вы, греки, доверяли над собою власть, как ныне македонскому царю? Разве афиняне владели греками? Никогда. Лишь малой их частью, и то не владея полноценно. Может спартанцы? И их власть — ничто, ежели браться сравнивать с властью Филиппа. Есть отчего негодовать, оттого и негодовал аттический оратор Демосфен, всячески призывая греков к сопротивлению. Пора сбросить иго всевластия македонца — вещал он с трибуны. Да не знал тогда Демосфен, к чему приведёт власть Филиппа, какого могущества на стартовом капитале отца достигнет его сын — Александр. Не ведал Демосфен и о распаде империи македонцев. Но всё он успеет застать, ибо переживёт Филиппа, Александра и сам падёт, поскольку афиняне выскажут ему приговор, должный привести к смерти оратора.

Речь Демосфена не во всех моментах ясна, скорее местами пространна. Но интерес к ней сохраняется на протяжении всех последующих лет. Среди русских историков к оной проявил внимание Николай Карамзин, взявшись перевести для читателя «Вестника Европы» одну из филиппик — девятую, прозываемую одной из лучших, каковые принадлежали Демосфену.

О чём ведал жителю Афин оратор? Он сетовал на раздор, неизбывно пребывающий между греками. Как так получается, что сила греческих городов — в разнообразии нравов? Взять афинян — это целеустремлённые люди, считающие, будто мудрость мира сосредоточилась сугубо в их владениях — аттических. Никто не может жить в Афинах, кроме афинян, он только имеет право пребывать в качестве гостя, не смея рассчитывать на большее. А вот взять для примера их соседей — беотийцев. Такие же греки, только за таковых афинянами не принимаемые. Или взять жителей южного полуострова, где царствовали спартанцы — довольно военизированный народ, среди соседей которых числились лаконцы, на века прославившиеся неразговорчивостью и максимальной краткостью в высказываниях. Уж не лаконцам ли являли полную противоположность афиняне, любившие много и пространно говорить? Поистине, Демосфен — золото среди подобия драгоценных камней. Он словно один говорил по делу, тогда как прочие переливали из пустого в порожнее.

Итак, греки пребывают в раздорах. А таковых всегда проще одолеть, нежели сильных единым духом. Тем и пользовался Филипп, сумевший раскинуть над греками власть. Не следует ли сынам Эллады забыть о предрассудках, сплотиться, навроде когда-то уже бывшего объединения, стоило возникнуть нужде выступить одной силой против троянцев. Ведь тогда в бой шли бок о бок будущие спартанцы, афиняне и жители отдалённых западных островов, представителем каковых был Одиссей с Итаки. Разве такое невозможно повторить вновь? Реальность всегда оказывается отличимой от преданий. Это в сказаниях о прошлом земли греков населяли герои, ныне канувшие в Лету вместе с олимпийскими богами.

Подобно Демосфену будут ещё не раз раздаваться призывы, дабы люди забывали обо всём, когда предстояло предстать единой силой. Таковое станет случаться каждый раз, стоит очередному оратору осознать крах той системы мира, которая прежде для него была привычной. Нужен яркий пример? Достаточно упомянуть Виктора Гюго, чьи жаркие стихи обвиняли французов в трусости, так как те соглашались на возвращение над собою императорской власти, приняв в качестве полновластного владетеля Наполеона III. Но всё это сводится к риторике. Ежели потребуется говорить с жаром — такие речи раздадутся с трибун. Не может человек спокойно воспринимать крушение ему близкого… и всё же обязан принимать! Ещё не бывало такого, чтобы ничего не поменялось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лонг «Дафнис и Хлоя» (II век н.э.)

Лонг Дафнис и Хлоя

Повесть переведена Дмитрием Мережковским в 1896 году

Каков он — классический греческий роман? Наверное, на его страницах боги живут людскими страстями, делая всякого человека игрушкой в своих руках. Так следует из древнейших эпических сказаний, такими предстают и труды древнегреческих трагиков. Но иным стало сказание Лонга — некоего писателя, возможно грека, жившего может быть во II веке, либо позднее. О нём нет никаких данных, он — таинственная личность. По нему осталась память в виде произведения «Дафнис и Хлоя», пропитанного пасторалью настолько, что удивляешься, каким образом с его идиллическими сценами мирилась католическая церковь. Да и каким образом сей роман сумел пролежать втайне от папских прелатов? Не зря ведь он становится широко известным в Европе аккурат к XVI веку. Что до мнения римского понтифика, ежели европейцы нуждались в раскрепощении? В России этот сюжет решил раскрыть Мережковский, питавший особое отношение к религии.

«Дафнис и Хлоя» — это история любви простых сердец, чьему счастью постоянно мешали. Кто они? Отнюдь, не пастухи. Дети богатых родителей, в силу разных причин бывших вынужденными избавиться от чад. Но воспитаны они были в одной бедной крестьянской семье, считая друг друга братом и сестрой. Названные родители не поскупились и дали детям образование. У детей появилась возможность говорить на высокие темы, неизменно чувствуя неразрывную взаимную связь. И они понимали — быть вместе им не суждено, поскольку жизнь разведёт по разным домам. Пока же они находились в окружении полей и лугов, чувствуя хотя бы такое счастье.

Сюжет наполнится горестными событиями. Отношения между Дафнисом и Хлоей укрепятся. Однажды они пожелают сблизиться, не понимая, каким образом удовлетворить возникшее чувство. С этого момента читатель ощутит главное отличие от всего, благодаря чему имел представление о произведениях древних греков — он увидит эротические мотивы. До самого конца произведения Дафнис с Хлоей будут биться над разрешением задачи, чего им не хватает для подлинной близости. Подражание животным не сможет донести до них суть человеческих отношений. Да и содержание произведения скорее выдаёт фривольность авторских взглядов, отчего читатель непременно задумается: а был ли Лонг древним греком? Может и греком, но древним ли?

Разобраться с плотскими утехами Дафнис сможет, только без Хлои. Его соблазнит девица, таким вот способом нашедшая возможность удовлетворить собственную похоть. Что до Дафниса, он толком и не поймёт, правильно ли поступал. Наивность в его глазах нисколько не убавится. Наоборот, он ничего безнравственного в том не найдёт, скорее поблагодарит за преподнесённый урок. Почему же до такового не додумалась Хлоя? Или её саму никто не соблазнил? Остаётся думать, что некоторые ограничения всё-таки владели Лонгом, вполне осознававшим, как мужская неверность малозначительна, зато женская — недопустимый край во взаимоотношениях. Впрочем, пастораль может быть разной. Однако, столь развратной — никогда.

Чем же заканчивается произведение? Всё встанет на свои места. Окажется, родители, отказавшиеся от детей, успели за прошедшие годы претерпеть лишения. Теперь они с радостью согласны принять их назад. И даже сыграют между Дафнисом и Хлоей свадьбу, дадут солидные средства на существование, сделав наследниками. Останется единственное — разрешить интимную сторону повествования. Думается, читатель понимает, каким событием автор сделает завершение сказания. Истинно так! Во имя европейской раскрепощённости, позабыв о допустимости и недопустимости некоторых аспектов человеческого существования на страницах художественных произведений, всему венцом станет соитие. Конечно, это естественно и жизненно. Да кто говорит, будто литература должна вторить всему, имеющему отношение к действительности?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Херасков «Полидор» (1794)

Херасков Полидор

Если бы античная мифология разрабатывалась на основе произведений, написанных европейцами, спустя тысячи лет, быть тем мифам низведёнными до ничем непримечательных баек. Надо ли ставить в пример драматургов Древней Греции? Что нам кажется мифами — есть продукт измышления прежде живших, причём друг с другом соревновавшихся: у кого получится лучше. В результате человечество имеет мифологию с античных времён, тщательно проработанную и продуманную. Теперь человек получил возможность вставлять собственные предположения об ушедшем. Только утеряно понимание необходимости в преобразовании былого. Никто всерьёз и не воспринимает литературные опыты европейцев, чётко проводя границу между уже измышленным и тем, что выдаётся за хоть какое-то подобие.

Собственно, Херасков продолжил писать прозаические произведения о жизни древних. «Полидор» стал прямым продолжением «Кадма и Гармонии». Да и полное его название звучит как «Полидор, сын Кадма и Гармонии». Следуя логике, можно было предположить разное. Но Полидору следует стремиться в Фивы, поскольку по сведениям он являлся главой города. В действительности Хераскова этот мифологический аспект нисколько не занимал. Он стремился созидать то, о чём прежде никто не писал. И получилось у него на самое деле собственное творение, ни в чём не схожее с жизнеописанием Полидора. Вновь у Михаила разыгралась фантазия. В каких только местах не предстоит побывать главному герою, много чему он станет свидетелем. И вот бы обогатить этими сведениями историю, выдав похождения Полидора за якобы истинные. Всё-таки этому не бывать. Нет, Херасков не создавал мифологию, он писал по очень далёким от мифов предположениям.

Современники могли увидеть в произведении Михаила всякое. Может кому-то мерещились отголоски Великой Французской революции, тогда разгоравшейся. Немудрено найти то, что желаешь увидеть. Так оно всегда и происходит, в чём переубедить не получится. А что же сам Херасков? Неужели он заложил в «Полидора» нечто схожее с революционными порывами французов? Может оно и так, о чём приходится лишь догадываться. В целом, особого значения это не имеет, учитывая малый интерес у потомка к литературному наследию Михаила, особенно по части прозы.

В чём же затруднение? Херасков не позволял читателю легко знакомиться с содержанием. Приходится постоянно продираться через нагромождения слов, вследствие чего массив текста воспринимается непреодолимым пластом содержания, понять суть которого способен истинно усидчивый человек. Осталось разобраться, зачем читателю тратить время и внимать тому, чему удел — быть достоянием литературоведов, тем себя и утешающих, будто их разборы кому-то пригодятся. Ежели читатель не знаком с оригинальным произведением, то ему ничего не скажут и исследования. Разумеется, ежели не считать исследования в качестве первичного источника информации, тогда как само произведение останется всё тем же непреодолимым пластом.

Читатель может сказать — непосредственно о «Полидоре» тут ничего нет. Критика и анализ не подразумевают подробный пересказ. Достаточно сообщить в общих чертах, чтобы сложилось определённое мнение. А ещё лучше найти оригинальный текст и приступить к ознакомлению. Ещё лучше будет адаптировать прозу Хераскова под современные читателю языковые нормы — может после творчество Михаила станет гораздо понятнее. Правда, далеко не обязательно, если так оно и окажется. Скорее ничего не изменится — «Полидор», как и прочая проза Михаила, останется всём тем же неприступным нагромождением текста.

Кажется, вольных фантазий Хераскова хватило ещё в «Кадме и Гармонии». Славяне найдут себе применение и на страницах «Полидора». А вообще было бы интересно, случись потомку узнать, например, о роли славян хоть в той же осаде Трои.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Херасков «Кадм и Гармония» (1787)

Херасков Кадм и Гармония

Свои крупные прозаические произведения Херасков писал на тему жития древних. Но он настолько желал воплотить в жизнь взаимосвязь между былым и настоящим, что всерьёз подобные фантазии воспринимать не стоит. Впрочем, отчего бы не искать предков славян среди вавилонян или египтян? Михаил всего лишь предполагал, не претендуя на правдивость. Да и кто может говорить о столь давних событиях с твёрдой уверенностью? Например, главным героем повествования является Кадм. Это тот, чью сестру — Европу — похитил Зевс в образе быка. Его дедом был Посейдон. Он сам основал город Фивы в Беотии. Он же — прапрадед царя Эдипа, печально известного женитьбой на матери и убийством отца. Супругой Кадма выступает Гармония — дочь Афродиты и Ареса — богиня согласия и счастливого брака. Поэтому не следует искать подтверждение описываемого в произведении. Читатель бы о том и не задумался, не реши Херасков изыскивать корни славян в столь спорном мифологическом эпизоде.

Боги богами, но есть ли боги, когда нет иного бога, кроме самого Бога? Не Зевс похитил Европу, то сделал владыка Крита, именуемый Таурусом, то есть быком. А если так, то следует отправляться на Крит. А чем остров знаменит? Лабиринтом! Как известно — войти в него легко, а выйти нельзя. Михаил поступил проще, связав лабиринт с аидом — посмертным местом в греческих верованиях. Дальше в сюжете будет Мавритания, Беотия, Египет и Вавилон. Уж не на творчество ли Фёдора Эмина — уже почившего — оглядывался Херасков? Действие продвигалось без возможности логически его осмыслить. И не так важно, что, говоря о древних греках, подразумеваешь не общий народ, а множество разных. Но для Михаила такого различия не существовало. Более того, греки шли быстрее в развитии, нежели известно по дошедшей до нас философии. Херасков вполне уверен, что к идее единобожия они пришли задолго до.

Если довериться Михаилу, вполне можно считать Кадма прародителем славянских княжеских родов. И в змей он и Гармония обратятся не в ставшей ему родной Беотии, а где-то среди скифов, следовательно и славян. Ему будут предлагать стать царём — от этого он откажется. Почему? Иначе нельзя. Не связана греческая мифология с прошлым славянских народов. Казалось опасным проводить параллели, доводя до критического допущения, способного разрушить бытовавшую уверенность, будто Рюрик для истории важен, якобы он — один из прямых потомков императора Августа. Всё это, разумеется, такие же вольные отступления от сюжета, каковые позволил себе сам Херасков.

И всё же Михаил писал о другом, к чему постоянно склоняются исследователи его творчества, въедающиеся в текст так, трактуя с позиций буквоедства. Им привидится утопическое воззрение Хераскова, они разберут каждое движение Кадма, выискивая им требуемое. И совершенно упустят из внимания славян. Как же быть? Искать славянский след в былом — равносильное исканию любым народом собственной причастности к минувшему. Зачем так делать? Доказать невозможно, если бы оно вообще требовалось. Отнюдь, Михаил созидал приключение, акцентировав внимание на для него занимательной теме. Просто к другому проявить интерес не получится, когда глаз выхватывает из текста момент, которому там нет места. Опять же, если не браться за идеи хотя бы того же Фёдора Эмина. И он видел след в старине глубокой. Так почему бы не согласиться? Ежели нельзя доказать, никто не сможет и привести аргументы за противоположную точку зрения. Однако, славяне были, есть и будут, какими их прошлое не представляй.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Тредиаковский «Тилемахида» (1766)

Тредиаковский Тилемахида

Один из крупнейших трудов Тредиаковского — перевод «Приключений Телемака» за авторством Франсуа Фенелона. Делал то Василий с желанием пробудить в русскоязычном читателе стремление к познанию прекрасного. Перевод был подан в виде героического сказания о деяниях сына Одиссея, отправившегося на поиски отца, о странствиях которого написал Гомер. В качестве формы подачи было выбрано подобие античного стихосложения, будто должное приблизить к примерному осознанию величия искусства древних греков. Единственный момент мешает насладиться творческими изысканиями Тредиаковского — нежелание вникать в кропотливый труд Василия, что услужливо предварял каждую главу её кратким пересказом. Ознакомившись с должными стать известными событиями, попытавшись вчитаться в стихотворство без каких-либо намёков на само стихотворство, читатель ещё при жизни Василия разводил руками, считая «Тилемахиду» способом для наказания нерадивых учеников.

Нет нужды разбираться непосредственно в приключениях Телемака. Это плод человеческой фантазии, угодный к трактованию любым способом. Можно отправить сына по следам отца, а можно проложить для него другой путь. Проще, разумеется, пустить как раз по следам, иной раз действуя на опережение. До наших дней дошло достаточно художественных произведений, где хорошо удаётся проследить за множеством нюансов, и где важнее всё-таки судьба участвовавших в Троянской войне лиц, нежели опосредованно к ней причастных персонажей. На беду Телемака, он из числа причастных, поэтому любой его шаг — оторванный от основной канвы сюжет, обречённый на вечное следование рядом с событиями, не способный на них оказать существенного влияния.

Тредиаковский переводил Фенелона, но насколько точно — судить сложно. Для этого надо уделить время и ознакомиться с прочими переводами произведения. Ежели кто решится исполнить такую задачу, то он заранее готов к отсутствию интереса со стороны читателя. Объяснение тому очевидно — мифотворчество последующих веков пошло по другому пути, предпочтя забыть мифологию древности, сделав выбор в пользу верований тёмных и средних веков, всё согласно тому же неувядающему романтизму, так и не ставшему для Тредиаковского близким. И тут причина такая же понятная! Василий просто не успел стать свидетелем смерти академических пристрастий, довольно быстро уступивших место новому поколению литературных предпочтений.

Несмотря на важность, поэтика античных авторов чаще всего претерпевает отторжение. Русскоязычный читатель не может её принять, не имеющий возможности для адекватного восприятия, связанного с языковым барьером, мешающим даже адекватной возможности создать хотя бы подобие. Остаётся слагать в возвышенных тонах, уповая на заложенную в повествование гордость действующих лиц, вещающих о доставшемся им для свершения важном деле. Только в таком духе получается говорить про античные поэмы, тогда как никак иначе того сделать нельзя. И никакой гекзаметр не станет помощником, излишне противоестественный уху человека, привыкшего к русской речи.

Тредиаковский это отлично понимал. Но он понимал и то, что сложная для усвоения поэзия — это признак, должный ставить высокое искусство над лёгкостью народного стихосложения. У него получалось, будто героическая поэма должна звучать громко, надменно и становиться испытанием для стремящегося понять её содержание. Тогда как сами древние греки ни о чём подобном не мыслили, создавая поэтические произведения, дабы петь их под музыкальное сопровождение. Возможно ли такое проделать с «Тилемахидой»? Лучше и не пытаться.

«Приключения Телемака» стали непреодолимой стеной, в очередной раз отгородившей Тредиаковского от читателя. Василий не стремился создать искусство для всех, специально находя способы его усложнения. Потому становится непонятным, зачем Тредиаковскому вообще требовалось задумываться над структуризацией русского языка.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александрия (II-III, XIV-XV)

Александрия

Имя Александра Македонского многое значило и продолжает иметь значение для народов Запада и Востока. Покоритель мира, как принято было прежде считать. И пусть тот мир оказался в границах греческих полисов и Персидской империи. Главное, умами этой территории владели крупные государства, заложившие основы просвещения. Будь то Римская империя, Византия или арабские халифаты. Сквозь время дошла память о деяниях полководца, окружённого тайнами. Имеется труд, неизвестно чьему перу принадлежащий, поэтому обычно приписываемый Каллисфену, либо Псевдокаллисфену. Первоначальный источник текста не сохранился. Приблизительным периодом создания считается II или III век. Значительный интерес имеет сербская редакция, имевшая хождение на Руси. Её создание относится к XIV или XV веку.

Жизнеописание Александра начинается незадолго до его рождения. Те события происходили в Египте, где правил Нектанеб II, последний из автохтонных фараонов. Он укреплял государство, благоволил жрецам, но уступил персидскому вторжению, предпочтя уйти странником в Грецию, пообещав вернуться через тридцать лет и восстановить утраченную власть. Преемственность правителей, ведущих происхождение от богов — особенность мышления монархических держав прошлого. Поэтому читатель примет со снисхождением тот факт, что отцом Александра являлся не Филипп, а именно Нектанеб, пришедший в Македонию и позволивший забеременеть бесплодной Олимпиаде. Даже есть свидетельство, будто тайна раскрылась в тот момент, когда ещё неизвестный отец убеждал юного Александра, будто смерть ему суждено принять от рук собственного сына, как сразу был сброшен с высоты, чем и доказал правоту своих слов.

Становление Александра — действительно похоже на сказку. Он быстро покорил греческие полисы, создал стотысячное войско, продолжил путь в сторону Египта и Израиля, где намеревался отринуть веру в богов-олимпийцев, приняв над собою покровительство единого Бога. С этого момента читатель станет внимательнее относиться к тексту, понимая, такое вкрапление могло попасть когда угодно, в том числе и в момент первого написания, либо посредством арабского трактования легенд об Искандере. Так или иначе, даётся представление об Александре, как о верном духу иудейских, христианских или мусульманских традиций. В дальнейшем никто не сможет заставить его вернуться к вере предков.

Исторически известно, Александр покорит Персию, но остановится перед Индией. Возможно, то связано не с какими-то особыми обстоятельствами, просто его соратники могли потребовать остановить продвижение, дав время для отдыха. Скорая смерть Александра так и не позволила его планам получить развитие. Тогда стали придумываться различные происшествия, будто бы имевшие место после завоевательных походов. Тут у какого народа какая имелась фантазия. Допустим, у арабов Искандер покорил едва ли не всю Вселенную, сумев одолеть живших на севере гипербореев. В «Александрии» более показаны удивительные земли с не менее удивительными существами, в том числе и Райский остров, где некогда жили первые люди — Адам и Ева.

Но как же умер Александр? «Александрия» даст на то своеобразный ответ, будто он принял яд из рук лекаря, которому всегда доверял, даже тогда, когда понимал, что подносимое ему отравлено. Но почему он на то согласился? И тут дана не совсем понятная формулировка. Якобы Александр допустил над собой власть женщины, с чем он никак не мог смириться, предпочтя уйти победителем, но не побеждённым.

Разбираться с подлинно тогда случившимся нет смысла. Достаточно домыслов и предположений. Важен факт завоевания Александром всего известного грекам мира. Удалось сломить сильного соперника, каким являлась Персидская империя. Уже за это имя македонского царя навсегда останется в истории.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фёдор Эмин «Приключения Фемистокла» (1763)

Эмин Приключения Фемистокла

Отягощённый грузом знаний, повидавший многое и теперь обосновавшийся в России, Фёдор Эмин стремился делиться мудростью с другими. Будучи человеком просвещённым, хорошо знающим науки и философию, он не жалел времени дабы к тому приобщить других. Ещё лучше, ежели сама правительница — Екатерина II — проявит к нему интерес. Для того он написал «Приключения Фемистокла», надеясь увидеть ответную реакцию. Не простым содержанием Эмин наполнил данное произведение — оно представляет из себя философский трактат, написанный в духе Платона. Действующими лицами выступили изгнанный из Афин Фемистокл и его сын Неокл, отправившиеся искать пристанище на чужбине. Переходя из города в город, они расскажут друг другу о многом, сообщив весьма важные для миропонимания сведения. Таковые оказались полезными не только для царицы, они вполне подойдут всякому потомку, решившему прикоснуться к мудрости. Потому не стоит удивляться, если мужи современности возьмутся за ум и перестанут беспокоиться о нравственности, оставаясь при том безнравственными, и подадут пример, прочитав «Приключения Фемистокла» самостоятельно, приобщив к тому же и подрастающее поколение.

Преданный Афинам, Фемистокл был предан афинянами. Он подвергся остракизму, то есть изгнанию. Верный сын отечества, защитник от персидских завоевательных походов, радетель за лучшую долю соотечественников, конец жизни он встретил среди прежних врагов. Должный подчиниться воле большинства, Фемистокл оказался подданным властителя державы персов. Там он проявил себя с лучшей стороны, получив под руководство несколько городов. Возможно, он даже возглавлял персидские войска. Он и умер, не сумев добиться расположения афинян, поскольку был обвинён в предательстве интересов Афин. Об этом периоде его жизни и повествует Фёдор Эмин, позволив древнему греку рассуждать так, будто он житель просвещённого XVIII века.

Главнее не мнение читателя, важно влияние на Екатерину II. Именно в её адрес писались «Приключения Фемистокла». Едва ли не с первых строк определяется понятие бремени властителя, обязанного заботиться о многих, принимая в ответ неблагодарность: следует заботиться об общем благе, не строя иллюзий; нужно осуществлять требуемое, не задумываясь о должной последовать реакции; надо понимать, угодить всем невозможно — всегда найдутся недовольные. Это не так просто, как кажется. Потому Эмин уверен, выражая мнение словами Фемистокла, что теперь, оказавшись в изгнании, он волен распоряжаться только собственной жизнью, не задумываясь над чаяниями некогда подвластных ему афинян.

Где мог Фемистокл остановиться? Его не прельщало жить в государстве, где властвует коррупция или плохо устроена судебная система. Он желал оказаться среди просвещённых людей, способных понять его взгляды. Для того не требовалось изменять представление о себе самом. Пусть все видят — к ним пришёл просвещённый муж. И если там смогут принять, дать место и позволить созидать благое, тогда он останется. Таковое произойдёт как раз в землях персов. Несмотря на положение врага, оказавшись изгнанником, Фемистокл заслужил прощение, перешедшее в обязательное почитание. Вне всякой злобы, понимая безысходность положения, Фемистокл продолжил наставлять другие народы, которые если и призывать к лучшему образу жизни, то действуя изнутри. Ему было над чем работать, пусть и пришлось усилить гнев афинян, не понимавших, что враг, принявший твои ценности, становится другом.

На своём пути Фемистокл мог скрываться, поскольку был преследуем. Не полагалось ему принимать почёт, так как афиняне желали ему доли Одиссея. Не должен Фемистокл найти постоянного пристанища, вечно гонимый. И лучше, если гнать его будут эринии — богини мести. Фемистокл должен быть сжигаем изнутри, всего лишь осознавая, как он обязан принять неизбежное завершение избранного для него мойрами бытия. Но уж лучше голодать, нежели чем попало питаться, говоря словами жившего много лет после него восточного мудреца. Не станет изгнанник принимать вид нищего или иначе извращать облик, ибо понимает — кто представляется нищим, тот им вскоре станет. А ежели человек не желает испытывать несчастную долю, он с тем никогда не столкнётся. Просто необходимо прилагать усилия для достижения желаемого результата.

Есть в Фемистокле, в представлении Фёдора Эмина, занимательное понимание религии. Не секрет, древние греки видели себя окружёнными богами. Один из них являл общую власть над всеми, другой управлял чем-то определённым. Эмин же предложил новое трактование, приравняв политеизм к единобожию. Как у него это получилось? А вот представьте, будто Бог един. Только у, допустим, эфиопов он чернокожий. Военные прозывают его Марсом. Бог неизменно представляется имеющим черты человека. То есть получается так, что выбирается наиболее приятное уму сочетание качеств. Согласно этой логике иначе не получится. Но, разумеется, Фемистокл не мог именно так рассуждать, ежели он являлся по рождению афинянином. Для выработки такого мнения требовалось пройти множество земель, чего он, будучи недавно изгнанным, совершить не мог.

Может Фемистокл не являлся честным человеком? Будто бы шёл путём наименьшего сопротивления, выбирая ему более выгодное? Совсем нет. Эмин говорит иное. И это иное объясняет происходящее в человеческом обществе, вследствие чего народы не могут найти общий язык. Собственно, для каждого государства понятие честности может отличаться. Ежели афиняне под нею понимали одно, то персы могли понимать в противоположном значении. Правыми оказывались обе стороны, пришедшие к такому мнению через предшествовавшие века жизни их предков. И никак не доказать, будто бы афинянин прав, а перс заблуждается. Как и наоборот. Так и Фемистокл. Он опасался соответствовать чужим ожиданиям, предпочитая сохранять убеждения в неизменности. За это он и был ценим персами, хотя нравы афинян они с трудом переносили.

Если говорить серьёзно, то произведение «Приключения Фемистокла» за авторством Фёдора Эмина следует разбить на составляющие его части, изучая каждую отдельно. Когда-нибудь так и произойдёт. Пока же этого не требуется — всё равно останешься неуслышанным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Авсоний — Стихотворения (IV век)

Авсоний Стихотворения

Авсоний пережил века, но так он и остался безызвестным. Судьба поэта нелегка, когда потомкам не становится он интересным. Авсоний Децим Магн — кто он? Чем славен путь его, ныне похвальбы достойный? То объясняется легко. Ответ на то вполне пристойный. Не тот велик, кому преграды не страшны. Не славен тот, кто даром слова обладает. Мимо поэзии Авсония можно пройти, потомок ничего от того не потеряет. Объяснение тому ниже облаков, и даже ниже травы. Истину потомок услышать готов, и высказать готов возражения свои. Так правду, потомок, знай, о величии просто гласящую. Другим, ты, её передай, веками читателей манящую. Суть успеха прошлого всегда в одном, чьи деяния сохранились, лишь его труды мы прочтём, остальные словно в былом растворились. Жребий слепой определил кому славным быть среди последующих поколений, повезло малому количеству из некогда живших людей, потому теперь с благоговением читаем обрывки их стихотворений, делясь хотя бы о таком великой радостью своей.

Чем славен Авсоний? Век четвёртый — время его. Родился он в римской провинции, где ныне стоит славный город Бордо. Поэтом от Бога себя не считал, не для того он жил на свете, он городами управлял, за сына императора он был в ответе. А ежели возвышенно он говорил, то записать желал то непременно, да разве он был из тех один, кто в Риме речи вёл надменно? Возьми любое, о чём хочешь громогласно заявить, и заяви, хотя бы так ты не сможешь забыть. На тему любую, хоть всю перечисли родню, вспомни и то, что предстоит сделать на дню, либо вовсе перечисли императоров или названия каждого месяца в каждом году, покажи тем самому себе образованность не зря полученную свою.

Овидий сквозит, не зря вспоминается данный поэт. Величие его прольёт на манеру стихосложения Авсония свет. Без мудрости великой, сугубо с формой играя, строки на слоги разной длины склоняя, Авсоний писал, решая задачи поэзии истинной суть, чего редко касается, вирши созидающий хотя бы как-нибудь. Лишь кажется, будто просто достаточно в рифму сказать, а как же ударение? А стихотворный размер кому тогда соблюдать? Но то не про Авсония, рифмой тогда никто не говорил, потому трудно понять латинского поэта, как бы его другой поэт не переводил. Усвоим содержание поэзии, ибо нет сложностей в том, такого уровня поэзию сейчас мы не найдём.

Но тут не об Авсонии речь. Авсоний важен, но речь не о нём. Хвалить нужно тех, в чьих переводах его мы прочтём. Это Ярхо, Брюсов и, безусловно, Гаспаров Михаил, что жизнь поэзии античной посвятил. Он жил, как дышал, и дышал, ибо жил, имя ему — Гаспаров Михаил. Он брался, не боясь услышать грозный окрик толпы, и слагал так, делая доступными гигантов поэзии древних столпы. И пусть не каждый поймёт, ежели то вообще необходимо, если такая поэзия не по духу, пусть каждый пройдёт мимо.

Теперь же, для грусти время пришло. Что раньше ценилось, теперь не оценит никто. Когда-то недавно, сроком малым давно, труд Гаспарова для читателя — важной яркости пятно. И вот прошли годы, блекнет всё, как блекнет труд человека, некогда оценили, забыв до наступления лучшего века. Даже на уровне государства, та самая печаль, ныне не ценят поэтов, что до безумия жаль. Не ценят и писателей, восхваляя кого угодно. Хочется спросить высших лиц страны: разве так можно?

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2 3 8