trounin.ru

Нужно быть осторожным в категорических суждениях, не разобравшись предварительно в деталях. Иногда за благое дело легко оказаться среди презираемых обществом людей. Не скоро люди поймут, а то и вовсе забудут сделанное для них благо. Люди могут продолжать помнить, не желая видеть положительного, хотя следовало уже за единственное допущение позволить снисходительное отношение. Тут речь не о преступлениях против человечества, но и о них тоже. Булгарин коснулся эпизода из жизни польского короля Казимира III Великого, любившего еврейку.

Эстерка — личность сомнительного существования. Тем не менее, Фаддей сложил рассказ о ней, наполнив содержание моралью. В самом деле, Эстерка любила короля, у неё были от него дети. Она не требовала лучшей доли для себя, с чем не мирились другие евреи. Не поляки желали расправы, наоборот — расправиться с Эстеркой пожелал раввин. Не собираясь мириться с очевидной мыслью: пока Казимир испытывает любовное чувство к еврейке, от того выигрывают все, и более других евреи, получившие широкие послабления. Как знать, не будь Эстерки, какой участи предстояло удостоиться еврейской общине. И всё-так раввин настаивал на казни.

Размышления возникают сами собой. Булгарин неспроста обратился к прошлому, перестав сочинять небылицы о временах фантастических. «Эстерку» он посвятил Александру Сергеевичу Пушкину. Не сразу стало понятно, к чему Фаддей склонит читателя. Начав издали, дав представление о гайдамаках и визите папского легата, Булгарин показал на страницах короля Казимира. И вскоре начался тот самый суд, поставленный в центр повествования.

Читателю может быть известна история еврейки Ракель из Толедо, чья участь при дворе испанского короля Альфонсо VIII была не намного слаще. Черты двух судеб — Ракель и Эстерки — имеют сходства. Только в случае Булгарина ситуация приняла вид неблагодарности самих евреев, решивших забыть, чьими усилиями им вымощена дорога к спокойному существованию. Они с истовостью католиков решили извести непонятный для них элемент, будто бы ни в чём не следовало поддерживать соотечественницу.

Впрочем, убийство евреями близких по крови людей — один из библейских сюжетов. Ежели то они делали не своими руками, то с помощью судилища. Единственное спасение может существовать, называемое бегством. Кто не готов мириться с возводимой хулой, не стремится доказывать правоту взглядов принятием смерти, тот предпочтёт уйти в тень, навсегда растворившись в безвестности. Собственно, на этом различие между Ракелью и Эстеркой наиболее зримо. Когда не принимают свои, про них просто-напросто следует забыть.

Доподлинно точно установить историю жизни Эстерки нельзя. О ней сохранилось несколько летописных свидетельств, не сообщающих более того, что она могла влиять на короля, призывая к снисхождению, когда евреям угрожало преследование или какое иное наказание. Казимир и по своей воле способен был симпатизировать угнетаемым людям, либо быть приверженцем гуманизма, соблюдающим библейские заповеди. Понятно, таковое отношение к евреям следовало как-то объяснять. Почему бы для того не дать представление о любовнице еврейского происхождения? Тогда всё становится сразу понятным. Перед любовным чувством не всякий мужчина устоит, особенно пленённый женской красотою, когда ему становится безразлично, кем является его избранница в действительности.

Факт остаётся фактом, Казимир III Великий симпатизировал евреям, добивался для них лучшей доли. Его в том наставлялся Эстерка. Всё прочее — вымысел Фаддея. Он решил дать представление о несправедливом суде, учинённом евреями. Отчасти это отсылает к событиям на восемнадцать столетий назад. Сравнение грубое, зато наиболее понятное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Судьбу художника описать сложно, ещё труднее — если он к тому же являлся евреем. Как отразить страдания человека, желающего творить и повсеместно изгоняемого? Достаточно определения принадлежности к иудеям, как все двери закрывались и люди проявляли негативное отношение. Каких успехов не добейся, обязательно начнут укорять за еврейское происхождение. В случае Левитана ситуация получалась совсем невразумительной: не должен еврей так хорошо воссоздавать на холсте русскую природу, он не имеет на то никакого права. Паустовский постарался разобраться, насколько оправданы подобные измышления.

Левитан лишь однажды допустил изображение человека на картине, да и то рисовал его не сам. С той поры он более никогда не допускал присутствия людей в своих работах. Ничего кроме окружающего мира, прекрасного архитектурой и растительным разнообразием. Требовалось изображать максимально правдиво, чтобы зритель отчётливо видел воздух, мог взирать на нарисованное с полным ощущением реальности. Ближе к концу жизни Левитан полюбит изображать дождь. Но всё же важнее понять, почему Исаак так тяжело переносил отрицательное к нему отношение. Может потому он опасался воссоздавать образ человека на полотнах.

Дважды Левитан стрелялся. Не терпел он проявления к нему критики. Зрителя не устраивала туманность его картин. Не хватало ярких красок. Об этом ему прямым текстом сообщалось. Объяснять это присутствием воздуха на полотнах не получалось. А может и не имели к нему претензий, находя причины для недовольства, поскольку не полагалось к работе еврея относиться с восхищением. Обязательно следовало ругать, придумывая всевозможные причины. В случае художественного ремесла затруднений возникать не должно — всегда найдётся момент, трактуемый двояко. Видимо, от эмоциональных переживаний Левитан и не проживёт долго, навсегда закрыв глаза в тридцать девять лет.

Среди друзей Исаака Паустовский особенно выделяет Чехова. Вот он — самый левитанистый из людей. Умеющий шутить, Антон Павлович повергал опасения Левитана в шутку. Нет повода для грусти, когда требуется искать хорошее во всём. Пусть талант Исаака признавали, однако отовсюду изгоняли из-за происхождения, то разве необходимо предаваться хандре? Лучше забыть обо всём и сконцентрироваться на рисовании. Левитан так и поступал, забываясь на природе. Но ему всё равно требовалось найти тихий уголок, где не опасались присутствия рядом еврея. И когда таковой он находил, тогда надолго останавливался и с упоением рисовал. Одним из самых светлых промежутков стал период времени, когда он любовался Волгой, перенося её окрестности на холст.

Сердцу не биться вечно. У некоторых людей оно быстро устаёт. Оно истончается или утолщается, в зависимости от мировосприятия. У Исаака сердце заболело рано, став причиной дополнительных переживаний. Паустовский утверждает, что Левитан осознавал угасание организма и готовился к смерти, продолжая работать, так как только в этом находил отдохновение.

Теперь читатель должен задуматься над категоричностью суждений. Насколько оправдано негативное отношение к людям, любящим всё тебя окружающее? Чем русские художники лучше художников еврейского происхождения? А если никто из них не предаёт этому значения, трудясь лишь на благо художественного ремесла? Разве задумывается зритель, рассматривая картины Левитана, что рисовавший их человек был евреем? Не станет ведь он искать скрытый смысл, пытаясь обнаружить зашифрованные послания? Просто требовалось выражать отрицательное мнение, связанное с общей политикой государства. Вновь Паустовский укорил царский режим в прегрешениях, которых был лишён Советский Союз.

После жизнеописания Исаака Левитана, Константин задумался раскрыть образ ещё одного угнетённого царским режимом — художника и поэта Тараса Шевченко.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Время безжалостно стирает прошлое, делая недоступным прежде важное. Знал ли читатель, как относились к евреям в Российской империи XIX века? А знал ли он, в каком возрасте забирали в рекруты еврейских мальчиков? Оказывается, призывной порог приходился на двенадцатилетие. Да не всё так просто, как того хотелось бы. Достаточно было двух свидетелей, чтобы в рекруты забирали даже семилетних, завышая их возраст до требуемого. Причин тому изрядное количество. Как пример, дети могли ранее проникнуться православием и отказаться от религиозных представлений предков. А учитывая долгий срок службы, своих родителей они чаще всего больше уже не видели.

Особенность службы заключалась ещё и в том, что еврейских мальчиков определяли в далёкие местности, не думая сообщать родителям, куда их чадо было определено. Имелись способы воздействовать на этот процесс, располагая необходимой суммой для разрешения возникающих противоречий. А может были обстоятельства, позволявшие смотреть на происходящее не с такой болью в сердце, каким образом о том сказывал Лесков. Понятно, что христианского мальчика не отправишь служить вместо еврея, потому приходилось евреям договариваться друг с другом. Но не все соглашались расставаться с детьми, с печалью осознавая безысходность влачимой ими бедности, лишающей права жить без потрясений.

Разумно показать страдания отца, чьи душевные муки способны вызывать сочувствие у читателя. Особых стараний для того не требуется. Само положение предрасполагает к выражению желания поддержать отчаявшегося родителя. Никто не захочет стать свидетелем расставания, которому ничего нельзя противопоставить. Единственное средство исправляло ситуацию, снисходить до которого евреи решались в редких случаях, прибегая к нему от крайней степени отчаяния или от стремления жить лучше соотечественников. Оно и поныне зовётся христианством. Крестись, уверуй во Христа, Бога и Святого Духа, прими Святую Троицу без возражений, возблагодари Богородицу: станешь обыкновенным членом общества, более не испытывая давления из-за религиозных предпочтений.

Имелось ещё одно средство, некоторым евреям свойственное. Нужно действовать на опережение, отводя угрозы от собственной семьи, чтобы пострадал кто-то другой. Получается, не только немец немцу рознь, но и еврей еврею. Так можно рассуждать о любом народе, если судить о нём с позиций понимания особенностей поведения человека. Непонятно лишь, зачем делать упор на религию, выискивая неугодных по надуманным причинам. Ведь ясно — еврей не перестанет быть евреем, даже стань он христианином. Просто в этом случае возникает невозможность отделить иудеев от принадлежности к иудаизму.

Лесков скорее показал случай несправедливости, не должный иметь места в человеческом обществе. Но ничего с этим не поделаешь, ежели имеются конкретные установления. Ежели полагается определять еврейских мальчиков с двенадцати лет в рекруты, то против возразить не сможешь, поскольку никто не должен нарушать закон. А вот то, как призывались дети более раннего возраста — это особый случай, требующий пристального внимания, ибо его следует признать за попрание норм морали. Впрочем, мораль — понятие эфемерное, временное и ни к чему в действительности не обязывающее.

Разрешения у ситуации не существовало тогда, нет его и сейчас. Не касательно евреев, так касательно себе подобных. Человек обманывал во имя сиюминутной выгоды, созидая то, что вскоре разрушалось, стоило пройти времени. Доставляя горе другим, вынуждал страдать собственных детей, взращенных при тех же самых условиях необязательности. Когда никто не желает отвечать за поступки, мерой всему служат деньги, до той поры человек останется человеком, либо не перестанет им быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Какой лучше выбрать носитель информации? Неважно, главное, чтобы люди смогли с него читать. Какой веры следует придерживаться? Любой, главное, чтобы люди не переставали осознавать себя людьми. Как нужно жить, чтобы избежать конфликтов? Никак, поскольку человек всегда будет стремится обособиться от себе подобных по какому-либо надуманному принципу. Возможно ли достичь согласие, не находя понимания? Конечно, поскольку человек всегда об этом мечтает. Так почему не получается преодолеть разобщённость? Улицкая решила об этом рассказать на примере жизни Освальда Руфайзена: еврея, католика, переводчика.

Но как поведать о том, для чего нельзя найти собственных слов? Потребовалось прибегнуть к помощи других. Поэтому со страниц произведения звучат голоса разных персонажей, сообщаемые читателю в виде писем, аудиозаписей и прочих всевозможных документальных свидетельств. А как выстроить на этом материале хронологически последовательную историю? Улицкая решила такого не делать, разместив сообщения вразброс. Не возникнет ли повторений сюжетных линий? Обязательно возникнет. Даже допустимо сказать, что повторения встречаются в непозволительном количестве, порою заново пересказывая прежний текст, но другими словами.

Кто же представлен читателю? Человек сложной судьбы, имя которому Даниэль Штайн. Родился он незадолго до Второй Мировой войны и встретил её при не самых простых обстоятельствах, став переводчиком между поляками и немцами. Это не самый трудный период в его жизни, так как больше проблем он встретит после, когда столкнётся с нежеланием евреев признавать в нём соплеменника, а среди христиан к нему появится ряд претензий из-за своеобразного понимания догматов. Уже не переводчик между поляками и немцами, Даниэль остался переводчиком между конфессиями, а также между людьми и Богом. Понимая его, все продолжали стоять на своём, словно не желая уразуметь истину, что вера не имеет значения, когда важнее придти к согласию вообще, дабы не иметь разногласий.

Улицкой действительно требовалось найти особый подход к читателю. Всё сказанное ей на протяжении произведения — религиозный трактат с вкраплениями философии, подводящий к осознанию глупости общественных установок человека. В суете каждого дня кроется переходящее из поколения в поколение заблуждение, не дозволяющее довериться пророкам, подвергая сомнению их проповеди. Как некогда бродили евреи по пустыне сорок лет, так продолжает бродить остальное человечество, не находя покоя и умиротворения.

Писателю, решившему рассказать о людях, подобных Освальду Руфайзену, необходимо обладать аналогичным даром, поскольку иначе он не сможет доходчиво объяснить их мировоззрение. Но это не гарантирует того, что такие люди будут правильно поняты самим писателем, и не окажутся иным образом истолкованными. Для устранения возможных недоразумений требуется взять их взгляды за основу, показав читателю схожую историю, допустив в ней всё угодное личным представлениям о кажущемся правильным.

Посему откажемся от укоров в сторону Улицкой. Ею рассказана довольно правдивая версия имевших место событий, пропущенная через себя и многих других, имевших возможность лично общаться с прототипом главного героя произведения. Помимо самого жития, пришлось проанализировать ряд событий, начиная с библейских времён, понимая под ними нынешние страдания человека, не имеющего возможности вернуться к исходному состоянию райского блаженства. Ежели ранее евреи боролись с несправедливостью, вследствие неспособности сие уразуметь, так таковыми остались до наших дней, на свой лад трактуя ниспосланное им Богом, отказываясь верить в для них предустановленное.

Стена возводится в головах. Каждый народ на свой лад совершает с этой стеной ему потребное. Но стена остаётся нерушимой, возведённой ради демонстрации собственной уникальности, и даже особого указания на избранность. Важно понять, стена возводится именно человеком… не Богом. Для Высшей сущности все существа на земле равны. Главный герой произведения Улицкой это понимал, теперь это должен понять и читатель.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1. «Молох»

Человек никогда себе не принадлежал. В древности его приносили в жертву Молоху, а тех, кого это минуло, сами себя приносили в жертву обществу. Человек обязан выполнять определённые социальные обязательства, находиться в заданных рамках и представлять собой того, чьи устремления соответствуют ожиданиям большинства. Кто выступал против, подвергался остракизму. Кто соглашался жить в согласии с социумом — оказывался в рабской от него зависимости. Каждое время отметилось собственным пониманием пользы от человека, но наиважнейшее значение всегда имело умение трудиться. Человек никогда ничего не стоил, если не отдавался полностью работе. Да и тогда он всё равно ничего не стоил, ибо не стоит человек ничего.

О чём ещё мог рассказать Куприн, как не о нуждах промышленности? Новом проклятии человечества, без которого нельзя было обойтись. Страны Западной Европы успели перемолоть в пыль кости населяющих их людей, породив капиталистическое представление о мире. Своего Молоха они накормили, такового предстояло взрастить и в России. И когда аппетиты Молоха перестанут удовлетворяться, тогда произойдёт революция, во славу Молоха же. Нигилисты не сгинули, они продолжали существовать, как будут всегда среди нас, только под другими именами и с иными моральными установками.

Главный герой произведения Куприна верен тургеневским традициям: в его душе горит огонь, он намерен внести разлад в действующую систему и готов умереть, если того потребуют обстоятельства. Не социальная неустроенность заботит главного героя, он не согласен терпеть деградацию людей, как не согласен взирать на безжалостное истребление в них человеческого. Чем заполняют досуг рабочие? Они пьянствуют и дебоширят, ни о чём не думают. Следовательно, они уже принесены в жертву Молоху.

Кажется, достаточно уничтожить завод, тогда жизнь преобразится. Рабочие поймут присущую им ничтожность, возьмутся за ум. Молоху останется голодать и искать жертвы в другой стране. Так во все времена думали деятельные люди, воспринимающие действующую модель общества за проявление Молоха, измышляя для того необходимые им причины, лишь бы всё сделать, чтобы внести разлад и тем принести счастье. И беда как раз заключается в том, что насильственными методами счастья добиться невозможно. Будет во много раз хуже — даже Молоху столько жертв не требуется.

Главному герою Куприна приходится действовать из лучших побуждений. Он твёрдо уверен в правдивости своего мировосприятия. Он знает, как уничтожить завод. Нужно малое — тогда прожорливый Молох будет обескровлен. Не думает главный герой о действительности, горит желанием позаботиться о других. Он фанатичен и далёк от реальности, как бы Куприн его не пытался представить на страницах. Он видит пустоту в своём окружении. Любимая девушка — подобная прочим пустышка. В такой ситуации легко сойти с ума, утратив последнюю связующую нить с настоящей жизнью. Только не обвиняли в том тургеневских героев, шедших на баррикады и погибавших ради грядущих перемен. Героя Куприна обвинить можно.

Не из простых причин главный герой «Молоха» получил фамилию Бобров. Если он и делает, то прежде всего лучше для себя, причём именно это его раздражает в людях. А коли кого затопит, пускай сами выплывают — нужно было быть предусмотрительней. Они получат желаемую для них свободу: останутся без работы и жилья, будут голодать, влачить счастливое существование, оставаясь благодарными за освобождение от рабской зависимости.

Есть Молох или его нет — не так важно. Есть люди, которым Молох всюду мерещится. Их не переубедить. Поэтому ещё не раз человечеству предстоит испытать на себе дуновение слома привычного уклада жизни.

2. «Гамбринус»

Напиться, забыться и не вспоминать про отличия людей друг от друга. Что стало результатом заложенной в человека особенности, стало иметь весомое значение для дня нынешнего. И ведь не интересует людей, насколько ты сегодняшний отличен от тебе подобных, но живших сто, двести и более лет назад. Есть общие черты, всё остальное в корне отлично. Казалось бы, например, русский — есть русский. И раньше он был русским, если не вдаваться в детали. А разобраться следует повнимательнее. И тогда придёт осознание — действительно общего мало. Касается то многого, в числе прочего и понимание себя. Но так сложилось, что проще закрыть глаза, прикрыться квасным патриотизмом и провозглашать определённые устремления, прикрываясь той же историей, к которой ныне живущие никакого отношения не имеют.

Куприн приглашает читателя погрузиться в интернациональную среду. Место действия повести «Гамбринус» — одноимённое питейное заведение, располагающееся в портовом городе. Туда заходят моряки разных стран, разбавляют колоритом будни постоянных посетителей. Слышен говор понятный и совершенно неведомый. Музыкальные пристрастия тоже различаются. Все они находят воплощение благодаря талантливому скрипачу, умеющему воссоздавать культуру любой страны, стоит ему каким-либо образом дать информацию о требуемой мелодии.

Жизнь хороша, когда всем весело. Понравится итальянская мелодия, бурский марш, марсельеза, вальсы, лезгинка. Главное, чтобы исполнялась музыка с азартом. Куприн изливает душу, читатель с воодушевлением внимает. У всех действующих лиц отличное настроение, будто не знают они горестей и не думают искать причины для конфликтов. Талантливый музыкант продолжает играть, не думая об ином. Ему в радость, он не променяет посетителей «Гамбринуса» на иную публику.

Но вот 1904 год. Россия вступила в войну с Японией. Музыканта забрали на фронт. Притихло пивное заведение. Нет, посетители не конфликтуют, они в прежней мере веселятся, правда без прежнего куража. Главного героя повести не убьют, он весело проведёт время и на войне. Не о том взялся рассказывать Куприн. Об ином нужно узнать читателю. Музыкант оказался евреем. Так ли это важно? Оказалось, что да. Очень важно! Скоро грянут погромы. Население России будто взбесится, словно вскрылась зарубцевавшаяся язва. О чём бы кто не думал, за него нужный ход мыслей определят другие. Так рождается на страницах «Гамбринуса» основная драма.

Главный герой — еврей. Это его боль. Он сирота. Но всё же еврей. И как не играй, не старайся забыться — все отныне видят в нём еврея. Почему раньше не видели? Почему до того веселились, принимали радушно представителей всех стран? Этого главный герой не сможет понять. Он продолжит жить прежними представлениями, каким бы образом его не пытались сломать. У него всего одно желание — играть на музыкальном инструменте и доставлять людям радость. Ему будут мешать, но он не может иначе. Пусть сломают руку или искалечат другим образом, музыкант останется музыкантом, национальность для него значения иметь не будет.

Общество изменчиво — с этим приходится считаться. Главному герою нужно сохранять положительный настрой. Всё вернётся на круги своя. Вернётся и веселье. Забудутся обиды. Наступят новые времена. Никто не хочет перемен, но перемены случаются помимо нашего желания. Кому-то требуется будоражить общество, провоцировать людей на необдуманные поступки и тем обеспечивать себе лучшее из возможных положений. Никто действительно не хочет перемен? А как же утопичное желание жить лучше, нежели сейчас? Вот так и в России: сперва 1904 год, после погромы. Счастья не появилось, зато пришлось пройти через череду страданий. Может оно и оправдано. Сомнительно…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эрих Ремарк был зол на судьбу и зол на Германию, но он держал себя в руках и не впадал в безумие, не имея желания находить слова для оправдания нацистов. Спустя годы всё меняется, даже представления о прошлое — его с удовольствием переписывают, сообразно требованиям времени. Вот уже и нацисты не такие отрицательные фрагменты истории, хотя их и ранее никто не сравнивал с низменными элементами цивилизованного общества, возомнившими себя способными привнести всем для счастья идеи национал-социализма, поправ желаниями остальных наций; воевавшие на стороне Германии чаще всего показывались обыкновенными людьми, вынужденными воевать в силу разных причин, согласно которым они не воевать не могли. Тот же Эрих Ремарк наглядно рассказывал, что именно толкало немцев. И вот, Джонатан Литтелл, спустя шестьдесят лет, пишет книгу, где Вторая Мировая война представлена далеко не тем образом, которым её воспринимали современники, а сугубо по представлению ведения войны в веке XXI: сами военные действия — кратковременные всплески активности, зато грязи и унижений — сверх всякой меры.

Собственно, что ещё отличает современную войну от войн прошлого? Главное, первым приходящее на ум, это широкая сеть дезинформации. Безусловно, мозги населению туманили и раньше, промывая пропагандой в нужной мере. Людьми тогда двигали чувства патриотизма и довлевшие над обществами идеи наступления лучшей жизни. Ныне и мечтать-то не о чем, все с радостью перенимают американский образ жизни, не стесняясь заявлять о склонностях к гомосексуализму и прочим нетрадиционным пристрастиям, потому как, оказывается, все вокруг такие же. Почему бы не применить это и в отношении Второй Мировой войны? Пожалуйста. Джонатан Литтелл наполнил повествование согласно талантливым английским мастерам пера, видевшим ключ к построению отличного сюжета в шокирующих читателя сценах. Только автор «Благоволительниц» не банально лишает действующих лиц жизни, а морально их опускает, находя для этого много места на страницах, в свободные минуты внося в содержание ещё что-нибудь, не менее противное.

Джонатан Литтелл, будучи человеком, опосредованно участвовавшим в вооружённых конфликтах, надо полагать, привык соотносить имеющиеся противоречия у противных сторон с должным на то побуждающим к проявлению атакующих или защитных механизмов. Поэтому читатель, помимо основного действия, наблюдает за логическими умозаключениями автора, выставляющего на обозрение цифры и факты. Так становится известно, сколько война длилась дней, какие потери понесли стороны, а позже и о многом другом, особенно по части евреев, над судьбой которых Литтелл особо озадачился, припоминая из их истории даже такие факты, будто кавказские евреи не знали про написанный вавилонскими евреями Талмуд и поэтому могли рассчитывать на снисхождение нацистов, ведь они — не те евреи. Именно такие тонкости украшают «Благоволительниц», ставя читателя перед осознанием таких фактов, о которых он бы и не стал думать. И про крымских евреев тоже, кстати. Впрочем, Литтелл не стал озадачиваться иудеями вообще, называя их всех евреями, что исторически не совсем верно.

Полезная информация напрочь стирается, стоит автору в очередной раз обратиться к теме гомосексуальности. Оказывается, частенько на павших бойцах обнаруживали женское нижнее бельё. Но и это не так важно, как подробное объяснение, отчего древние греки были так сильны, особенно стоя спина к спине в окружении врагов. С выкладками Литтелла не поспоришь. Да о том ли он взялся рассказывать? Трудно припомнить нечто подобное у других писателей. Ремарк, опять же, красочно описывал разлагающиеся трупы, но он нигде не обмолвился о сперме в анусе солдат; описывал на какие нужды шёл прах сожжённых в печах заключённых, но не думал о заводах, сии печи производящих, как не думал и о гомосексуальных наклонностях среди заключённых. Литтелл же говорит прямо, без стеснения. Оно и понятно — ныне можно и даже нужно говорить, ему обязаны поверить. Хоть в чём он обвиняй — поверят обязательно.

Моральное разложение главного героя следует за ним со страницы на страницу. От скромных мыслей действие всё более переходит к его воспоминаниям и делам нынешним. Из работника концентрационных лагерей он быстро переходит в разряд элитных служителей рейха, достойных аудиенции высокопоставленных лиц. Только подумать, он укусил за нос фюрера и ему за это ничего не сделали. Была ли грань между фантазией и реальностью? Если да, то когда главный герой её перешёл? А если её не было, что именно тогда считать из описанного Литтеллом правдой? Терпящая крах Германия действительно теряла остатки самоуважения, поддаваясь разврату и среди детей, не стеснявшихся взрослых, справляя нужду при них?

Всяк видит так, как способен видеть, иначе ему не увидеть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рим успешно стирал иудейские города, ничего от них не оставляя, кроме памяти. Результат двух войн с Карфагеном известен, а вот касательно Иерусалима имеется ряд обстоятельств, мешающих пониманию прошлого. И основное, конечно, заключается в том, что современный Иерусалим менее связан с древним городом, нежели нынешние развалины Карфагена с Карфагеном времён процветания. Экскурсоводы вам об этом не скажут, водя вас по Виа Долороза, рассказывая красивые истории о днях минувших. В самом деле, что можно сказать о городе, от которого осталась часть стены, именуемой Стеной Плача? Но одно дело сказать и совсем другое показать. Вот тут и возникает проблема, поскольку в результате иудейских войн Иерусалим был стёрт в пыль. Про возведение позже на его месте римского поселения, ныне именуемого Старым Иерусалимом смысла говорить нет вообще.

Лион Фейхтвангер является именно тем экскурсоводом, который рассказывает историю по своему усмотрению для привлечения внимания читателя. Не единожды он строил повествование исходя из собственных представлений о прошлом, подменяя реальность в угоду красивому сюжету. Вновь и вновь это остаётся на его совести. В очередной раз находить расхождения нет никакого желания. Чтение трудов Фейхтвангера может быть только развлекательным — познавать по его книгам прошлое будет огромным заблуждением. Впрочем, Фейхтвангер чаще рассказывает о прошлом, опираясь на источники, согласно которым кто-то уже подобное написал. Посему ещё один камень летит на делянку Лиона.

В центре повествования Иосиф Флавий, изначально представитель Иудеи в Риме, а потом летописец. Он приехал помогать вызволить из тюрьмы трёх старых иудеев, позволявших себе вести активную антиправительственную деятельность; человек всегда боролся за свои права, и не имеет значения, что следующее поколение борцов снова будет бороться за свои права, понимая их иначе. Иудею штормило, ей не было покоя и данное государственное образование желало избавиться от влияния Рима. Война должна была разгореться, но это случится не сразу. Сперва Фейхтвангер познакомит читателя с устройством Римской Империи, нравами её населения и тем, как плохо обращаются с иудеями.

Большой город у Фейхтвангера напоминает деревню. Всё доступно и с каждым можно найти общий язык. Иосифу Флавию потворствуют влиятельные сенаторы и именитые актёры. Все готовы придти ему на помощь, оказывая услуги едва ли не просто так, не требуя ничего за это. Поэтому не вызывает удивления ситуация, когда сам император нисходит до мольб Иосифа, предлагая Иудее всего лишь отказаться от важного для неё города Кесарии, попутно устроив представление в театре, где иудеев будут унижать. Так и продвигается вперёд сюжет, согласно построению идеальной истории о человеке, в чьих силах совершать невозможное.

События развиваются постепенно. Фейхтвангер излагает часть правдивой истории, вкрапляя в текст красочные моменты. Читатель может лично убедиться, наблюдая за ростом влияния Иосифа, участием его в войне на стороне иудеев и последующую жажду от осады, вплоть до опалы и презрения соплеменников вследствие открывшейся ему истины о Спасителе. Первоначальный задор Фейхтвангера переходит к сухому толкованию конфликта, который римляне сперва проиграли, дав Иудее возможность увериться в способности противостоять силам превосходящего её соперника.

Не обошёл вниманием Фейхтвангер и любимую писателями тему цирка. Подавив восстание, возникла необходимость продемонстрировать другим провинциям пример наказания за неповиновение Риму: животные разрывали людей, пожирая их на глазах у зрителей.

Для примерного ознакомления с одним из эпизодов еврейской истории «Иудейская война» может подойти. Но лучше дополнительно ознакомиться с другими источниками, хотя бы с аналогично названной семитомной работой самого Иосифа Флавия, на которую Фейхтвангер прежде всего и опирался.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Любить литературу можно, но сложно. Любить литературу о литературе ещё сложнее. Когда повествование строится вокруг книг и текстов, то у бывалого читателя должны слёзы наворачиваться. Вот он — идеал их бессонных ночей и наглядный пример жертвы чтения. Дело остаётся за антуражем. Чем будет загадочнее, тем лучше. Даже принимаются заезженные темы и избитые сюжеты. Слезы застилают возможность различать действительную полезность. Если брать для рассмотрения книгу Маркуса Зузака, то видишь в ней скабрёзность и игру на эмоциях, тогда как автор не старается с толком рассказать свою историю. Он повесил на главную героиню клеймо книжного вора и весьма своеобразно заново рассказал про Золушку.

Как известно, Золушку мачеха и её дочери не любили. Аналогично главной героини книги Зузака достаётся и от приёмной семьи. Девочку при этом никто не станет жалеть. Кажется, от неё разит нечистотами, а она сама ничем не отличается от пугала. Внимательный читатель так это и понимает, коли автор от начала до конца книги называет её Свинюхой, обосновывая прозвище нежеланием девочки наконец-то сходить помыться. Никто не может на неё повлиять, включая Гитлерюгенд, членом которого ей пришлось стать. Живёт сама по себе, полностью погружённая в чтение, покуда кругом происходят трагические события. Казалось бы, соседство с Дахау даст определённую повествовательную линию, но вместо этого Зузак смело поливает евреев уничижительными выражениями, ища себе оправдание в именно таком отношении к представителям иудейской веры. И тут самое большое недоумение — «Книжного вора» Зузак писал по воспоминаниям людей, самостоятельно не представляя себе того в действительности, о чём он взялся донести.

Текст книги изобилует немецкими выражениями. Логично, в Германии говорят на немецком языке. Но получается, немцы же свой родной язык используют только для брани и выражения негативных мыслей, тогда как всё остальное время говорят на другом языке, в случае Зузака — на английском. Повествование настолько пропитано отрицательными эмоциями, что о сочувствии говорить не приходится. Веры в описываемое автором не возникает. Печально, что гибнет брат главной героини, что она учится читать по книге «Наставления могильщикам», что была непосредственным очевидцем деяний Гитлера, что изредка воровала книги. Кстати, так ли часто главная героиня воровала книги? И можно ли называть её действия воровством? Зузак лукавит, постоянно давя на жалость: не так всё плохо было в жизни главной героини.

«Книжный вор» написан. Он является таким, каким его задумал автор. Не даётся Зузаку слог — не такая большая беда. Время справедливо оценит труд людей, чтобы ещё много раз пересмотреть устаревающие воззрения. Воспоминаний современников потомкам уже не хватает, им нужно заново смотреть на прошлое с позиций сегодняшнего дня. И так получается, что годы идут, а гитлеровская Германия продолжает восприниматься всё с тех же позиций. Другое мнение о тех днях если и возникнет, то не скоро. Вот и пишут авторы на приевшиеся темы, не думая дать читателю нечто новое. Впрочем, читатель сам желает многократного повторения ранее пройдённого материала. Поэтому история Зузака ещё долго будет бередить душу людей, какой бы по качеству она не была. А качество исполнения хромает!

Не раз бывало так, что пробыв в топе рейтингов некое литературное произведение навсегда сходило с полок и читательский интерес к нему больше никогда не возвращался. Этому есть много объяснений — всё зависит от сопутствующих факторов. «Книжному вору» повезло — он сумел чем-то затронуть читателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more