Tag Archives: размышления

Михаил Пришвин «Дорога к другу» (1957)

Пришвин Дорога к другу

Над Михаилом Пришвиным всю его сознательную жизнь довлело одиночество. Несмотря на лёгкий подход ко всему, искреннее дружелюбие, любовь к людям и братьям меньшим, он постоянно находился в поисках своей копии: того, кого можно было бы назвать настоящим другом. Пришвин стал наблюдателем обыденности, постоянно делясь с дневником мироощущением и отношением к тем или иным проблемам, должных получить частицу его размышлений. Так появился сборник мыслей Пришвина под названием «Дорога к другу». У читателя теперь есть возможность лучше понять человека, чья проза прививала любовь к природе у последующих поколений.

Пришвин часто писал, не боясь повториться. В самом повторении заранее заложено многообразие. Весна одного года никогда не напомнит другую весну. Подмечая детали, Пришвин мог в дальнейшем создавать новые заметки. Казалось бы, всё повторяется и оригинальным быть уже на получится. Однако, как нет похожих вёсен, так нет и похожих ситуаций, связанных с этим временем года. Нужно постоянно сравнивать и анализировать, не поддаваясь ложным выводам. Пришвин находил общие закономерности, продолжая осознавать сиюминутность выводов, должных обратиться во прах, стоит планете обернуться вокруг солнца, поменяв положение в пространстве относительно множества факторов, до сих пор неизвестных человеку.

Почему Пришвин писал о природе? Михаил отвечает честно, не придумывая отговорок. Он пытался создавать произведения в других жанрах, но всюду сталкивался с непониманием. Когда в его тексте прославлялись хорошие поступки животных — читатели верили, стоило обратить внимание на доброту людей — Пришвину верить перестали. Не может человек быть бесконечно положительным. Кажется, сам Пришвин и помыслить не мог о чём-то плохом, всегда поступая сообразно ожиданиям. В дневниках Михаила читатель не найдёт чёрных мыслей. Думается, Пришвин, подобно людям, иногда переполнялся злобой и желал грубо устранить препятствия. Он был человеком, а значит сложившееся о нём мнение — ложно. Впрочем, философские размышления Пришвина не выставляют его в белом свете, показывая его обыкновенность.

Читатель видит размышления Пришвина о любви, поэзии, правде, отношении людей к нему. Михаил привык говорить о происходящих в природе процессах, применяя это и на себя лично. В соотношении с окружающим миром формировалась его личность, сделав из него того, кем он запомнился потомкам. Никто и не мог помыслить, будто Пришвину чего-то могло не хватать. Он был окружён верными ему животными, в его рассказах встречаются хорошие знакомые. Странно видеть в записях Пришвина его сожаления о том, что он так и не сумел найти настоящего друга, во всём его повторяющего.

Каждый сам возводит перед собой стену из надуманных представлений о действительности. Человека может многое не устраивать, отчего возникает ряд требований абсолютно ко всему. Мало кто захочет стать губкой, способной пропускать через себя происходящие вокруг события. Нужно быть поистине аморфным, уподобившись адептам восточных практик, нашедших счастье в созерцании пустоты и достигших состояния вечного покоя. Разумеется, Пришвин не мог стать таковым, принимая жизнь без прикрас и поступая сообразно налагаемым на него требованиям общества.

Не мог найти Пришвин друга при жизни. Может его удастся найти после смерти. Не он, так его. Мысли Михаила теперь хорошо известны, хоть и не прозрачны. Читателю был представлен идеализированный образ некогда жившего человека, чьи чаяния оставались при нём, покуда не пришло время сделать их общим достоянием. Отсутствие отрицательных моментов настораживает. Но кто будет специально себя очернять? Может Пришвин действительно был таким, каким он представлен в написанных им рассказах?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джон Кутзее «Детство Иисуса» (2013)

Кутзее Детство Иисуса

Кутзее в очередной раз озадачил читателя абсурдической загадкой. Искать смысл в его произведениях необходимо, но нужно ли? Что читатель может увидеть в нелогичном поведении героев с последующими их оправданиями своих поступков? Или чем примечательно устранение засора в трубах с попутными размышлениями о роли экскрементов для человека, привыкшего питаться свининой? Или как охарактеризовать спонтанно возникающие привязанности к ранее незнакомым людям, без участия которых дальнейшее существование не мыслишь, ощущая себя виноватым в их личных бедах, случившихся задолго до знакомства?

В одном портовом городе случилось непоправимое — потерялся мальчик. Вернее, он нашёлся, а потерялись его родители. Добрый человек приютил ребёнка, чтобы потом передоверить его случайно встреченной женщине. Именно так начинается «Детство Иисуса». Что же далее предлагает читателю Кутзее? Не захватывающую историю поиска родных и не повествование о возникновении привязанности друг к другу троих людей. Отнюдь, суть рассказа Кутзее сводится к авторским размышлениям, позволяющим ему полнее раскрыть собственное понимание устройства реальности. Иногда заботы Кутзее действительно раскрывают замалчиваемые обществом моменты. Впрочем, замалчивают их прежде всего из-за нелицеприятности, предпочитая не затрагивать то, что должно само находить решение, поскольку внимание к мелочам приведёт к излишней стандартизации, вследствие чего некогда невзрачная проблема обретёт важный статус, породив свойственную людям истерию на пустом месте.

Должны ли воспитывать ребёнка чужие ему люди? Об этом Кутзее опосредованно строит диалог с читателем на протяжении всего повествования. Для него значение имеет многое, начиная от моральных качеств и заканчивая подлинным чувством привязанности. Если глубже вникнуть в содержание, то размышления Кутзее оказываются построенными ради рассуждений, ведь, говоря об отрицательных чертах людей, он их постоянно оправдывает. Новоявленная мать может не иметь собственных детей, встречаться с мужчинами и жить в своё удовольствие, а новоявленный отец плыть по течению, сетуя на болячки и думая о важности работы грузчика для благоденствия всех жителей на планете, имея при этом сомнительное мировоззрение, навязанное ему кем-то чрезмерно умным (допустим, Джоном Максвеллом Кутзее).

Думается, понимание жизни настолько сложное, что человек не имеет права на твёрдые убеждения. Кутзее не стесняется раскрывать личное представление о происходящих в мире процессах, опосредованно стараясь повлиять на читателя. Не он один уверен, будто его мнение единственно правильное, тогда как все остальные точки зрения — плоды с дерева заблуждений, выросшем на искажённых представлениях о должном быть. Многие писатели склонны строить повествование, уверенные в окончательной правдивости. В случае Кутзее ситуация усугубляется тем, что действующие лица без стеснения навязывают ребёнку свою философию, после чего тот замыкается и предпочитает вместо рассудительных ответных соображений демонстрировать неуравновешенное поведение.

Читатель может увидеть в «Детстве Иисуса» аллюзии на библейские сюжеты, проводя параллели, исходя уже из самого названия книги Кутзее. В мальчике легко разглядеть Иисуса, остальное подстроить под осознание этого. Не стоит данное предположение опровергать — при должном старании во всём легко найти сходство, главное проявить фантазию в должной мере. За Иисуса можно принять других героев произведения, имеющих на то аналогичное право. Не зря названный отец размышляет о смысле им делаемого, а названная мать стремится найти другим место среди себе подобных За пороком каждого кроется добродетель, что и доносит до читателя Кутзее, давая всем одинаковое право не слышать кривотолков за спиной.

И жили они счастливо, ибо не жили счастливо; и бед не знали, ибо беда их не покидала.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джон Кутзее «В ожидании варваров» (1980)

«В ожидании варваров» Джона Кутзее — это самое настоящее фэнтези, к которому применимы основные определения данного жанра художественной литературы: вымышленный мир — его расположение неизвестно, придуманные варвары — их описание смутно. К тому же, книга обильно наполнена сценами сексуального характера, довольно обыкновенными для Кутзее и вообще для времени написания книги в частности; особенно, если говорить о фэнтези, в которое с семидесятых годов XX века всё активнее внедряется описание низменных чувств человека, не связанных с возвышенным осознанием любви, уступающей место активному удовлетворению нужд тела, где в угоду всему ставится именно потребность читателя узнать о похоти героев, что заставляет писателей упрощать жанр и ускорять падение фэнтези в пропасть. Можно восхищаться талантом Кутзее, пытаясь основную тему книгу перенести на различные аспекты жизни, но всё разбивается о глухую стену, если пытаться понять книгу буквально, не прибегая к различным ранее встречаемым в литературе произведениям и не делая выводов из пустоты, стремясь отождествить книгу с желанием автора наставить человечество на путь истинный. Для этого необязательно наполнять повествование страданиями правдолюба-извращенца, выискивая для него в окружающем мире какие-то определения — он просто сошёл с ума. И сойти с ума есть от чего.

Кутзее ведёт повествование от первого лица, стараясь таким образом усилить впечатление читателя от книги, будто давая каждому из нас возможность погрузиться в переживания главного героя. Понять все мотивы поведения — опутанные пустотой, ощутить стремление к поиску новых увлечений — порождённых эмоциональной подавленностью, перебороть в себе чувство страха перед неизвестным — заставляя страдать зависящих от тебя людей, полностью удовлетворить либидо — уделив этому половину книги. «В ожидании варваров» нельзя сделать привязку к чему-либо, остаётся лишь недоумевать. Только варвары — это не мифические существа, а вполне существующие люди, которых Кутзее помещает в сюжет, наделяя их различными уродствами и ограничивая функционирование организма, при этом позволяя варварам игнорировать свои недостатки. И вполне осознаёшь, что варвары могут захотеть вернуть свои земли назад. Если при этом отталкиваться от позиции буров в Южной Африке: ими активно внедрялось в головы населения, что белый человек появился на контролируемых ими землях раньше представителей негроидной расы. Во всём можно заблуждаться — главное верить в правду собственных слов.

Книга наполнена глупостью. Буквально всё здесь — ода глупости. Глуп не только главный герой, глупы абсолютно все, совершая глупые поступки. Если не делать самовнушения, то в такой глупости от автора можно найти откровение, но только оно становится таким же глупым, как и происходящие в книге события. Глупость получает эпический размах, заставляя всех совершать необдуманные действия, более похожие на гонку за миражом в пустыне, желая поскорее добраться до спасительной прохлады под раскидистыми деревьями. Человек разумный всегда сможет сделать правильные выводы из самой запутанной ситуации, но постарается воздержаться от совершения глупых поступков. Как после всего этого положительно относиться к происходящему в книге? Если бы кто-то действительно ждал варваров, то делал бы это более разумным способом, а не распылял силы по пустыне, наводя страх на жителей империи, ожидающих нападения жестоких варваров. Только отчего они должны напасть, откуда они вообще придут, из чего возникло предположение о жестокости? Если империя должна быть разрушена, то она будет разрушена в первую очередь из-за грызущих её противоречий, которые отчего-то во вселенной Кутзее практически незаметны.

Эфемерность взглядов автора, импотенция главного героя и поиск пустоты в себе — это и есть «В ожидании варваров».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки» (1989)

Люблю понятную литературу, где не надо думать над игрой слов автора, тем более над домыслами переводчика в адаптации иносказательных переливов в нашу с вами родную речь. Порой получается. Но чаще всего нет. Где герои понятны, их мотивы близки. Действие идёт и не погрязает в тине морской среди заболоченной местности. Когда язык автора легко усваивается. Люблю. Остальное не люблю. Всякий модернизм, посмодернизм — пусть такого рода явлением в культуре увлекаются критики и стремящиеся им подражать. Мне близко другое. Простое. Человеческое.

К сожалению, Ерофеев не попадает под вышеописанное. Сей «Ангел» в довольно автобиографической манере рассказывает о своём путешествии на поезде из Москвы в Петушки. Его беседы с собутыльниками. Попытки прослыть барменом советского застоя порой веселят, иногда. Белочка автора также не внушает доверия. Я бы не стал пробовать никакие там «поцелуи тёты Клавы» и прочую мерзость, что Ерофеев с любовью предоставляет читателю в своём небольшом гастрономическом меню в разделе спиртных напитков. Даже эксперименты Ерофеева по вызыванию икоты, дабы потом описать этот эксперимент на бумаге. Затем вывести формулу возникновения сокращений диафрагмы. Пустое…

Как изучение русской культуры в плане распития водки, самогона и прочих производных, а также смешивания оных друг с другом и другими алкоголь содержащими веществами, однако помимо кефира, книга подойдёт для изучения на курсах поваров и на курсах прочих страждущих интеллигентов, чьи мысли о шикарной трапезе ограничиваются небольшим набором закусок. Счастье в малом. Вот так взял и плюнул в загадочную душу русских ханыг. Простите. Но ханыга — это не тот, кем я обычно способен восхищаться. Пускай и философом-ханыгой, чьи мысли в своём развитии плавно растворились в чистом «как слеза комсомолки» спирте.

» Read more