trounin.ru

Маркес -> Павич -> Крусанов =
= кузнечик < - луковица <- камень. Самые/главные/слова: реальность\задана.

Сложно поверить, начиная читать "Укус ангела", в то, что в нашей стране существует писатель, так близко подобравшийся по своим литературным способностям к Габриэлю Маркесу, не доставая до него самую малость, остановившись уровнем чуть ниже Милорада Павича. Да, магический реализм коснулся на этот раз не колумбийской пампы и югославского ландшафта. Ныне магический реализм взлетел над Российской Империей, даруя ей власть над половиной мира, где к власти, после смерти восемнадцатилетнего трупа, пришёл метис, в чьих жилах течёт в равных пропорциях кровь русского и китайского народов. Под десницей человека, воплотившего в себе две крупнейшие и могущественные евразийские империи, ломаются судьбы всего человечества. Крусанов не плавает по мелководью, выискивая через сны возможность влиять на процессы, он берёт всё сразу, уходя далеко за пределы человеческого понимания реальности.

Начало книги написано в духе китайских классических романов, когда перед главной сюжетной линией даётся основательная красивая мифологизированная подготовка в виде ладно написанной истории молодых влюблённых, давших жизнь не абы кому, а деспоту всея Евразии. Сюжет пропитан аллегориями, от которых неподготовленный читатель будет твердить про себя одну фразу: "Бред, что за бред, невероятный бред". Нужно иметь за плечами, как минимум, "Сто лет одиночества", где присутствуют точно такие же элементы, включающие необычную трансформацию предметов и инцест. На всём этом завязан весь сюжет, дарующий изрядную порцию эстетического удовольствия от неподдающихся воображению сравнений. Как вам понравятся аисты, что успеют сплести гнездо на переднем колесе грузовика, пока два человека будут удовлетворять свою похоть?

Ровно как фраза "Кузнечик, луковица, камень - самые главные слова". Отчего они только главные, об этом может догадаться только автор. Впрочем, Крусанов настолько эрудирован, что его тонкий юмор может понять далеко не каждый человек. Когда до тебя доходит смысл беседы, где два героя смеются над предположением о судьбе Великой Британии, которую решил захватить Китай, как в такой стране станут называть то, что стали называть в 1815 году в Париже словом бистро; когда понимаешь тот юмор, доступный твоему воображению - приходишь в восторг. Ещё больше я буду рад, когда мне объяснят значение кузнечика, луковицы и камня. Мне действительно интересно.

Когда "четвертование на три половины" подходит к концу, и книга постепенно близится к завершению, остро ощущаешь нехватку увязок всех событий. Они просто идут, сметая всё на своём пути, не подчиняясь никаким логическим обоснованиям. Понимаешь, что в такой книге, где логика пропала уже в первом абзаце, всё скатится в нечто совершенно невменяемое. До конца книгу можно не дочитывать, там может поджидать разочарование. Хотя, как знать, ведь и там может скрываться то, что дано понять лишь единицам.

Трудно подвести итог всему вышесказанному. Россия имеет возможность для влияния на весь мир, но нужно ли такое влияние, которое рисует Крусанов. Распри возникнут внутри страны, что будет в быстром режиме поглощать своих соседей, воплощая старую мечту о панславянском государстве, включающим в свой состав территорию Византии и Польши. Мир антиутопичен, когда во главе стоит правитель Иван Чума. Прекрасный зачин всё-таки превращается в разлёт крупногабаритных дров, коим суждено упасть там, где им велит расклад карт Таро, покуда кто-то раскладывает пасьянс, размышляя о Зигмунде Фрейде и Карле Юнге, препарируя труп растительного происхождения. Возникнет легенда, и решится судьба империи.

Издательство "Амфора" - пожалуй, это главная характеристика для книги.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Приключения Эраста Фандорина» | Книга №7

Усталость — единственное чувство, усиливающееся с каждой книгой. Хочется произнести сакраментальное — «Я устал… я ухожу» (с). Действительно, фандориана изживает сама себя. Она интересна только описанием быта последних десятилетий Российской Империи, поскольку мало кто из нас что-то действительно об этом знает. Акунин красочно опиcывает структуру министерства внутренних дел, кое-где радует раскрытием характеров революционеров, так сильно отличных от тех, которых нам пытался показать Достоевский. Понимаю, при Достоевском это всё только зарождалось, да цвело бурным цветом. Много позже появилась возможность всё проанализировать и обдумать. Можно бесконечно долго укорять Акунина за его собственный картон, на который он пытается перерисовывать сюжет, но ничего от этого не изменится. Революция в книге Акунина получилась не делом отчаянно желавших благополучия стране людей, а делом обыкновенных фанатиков, чей жизненный удел идти против общества, убивая ради своего удовольствия.

С каждой книгой Акунин всё меньше уделяет внимание Фандорину. Читатель уже привык видеть одного и того же человека, что вполне укладывается в рамки сериала. Пускай, годы идут — человек не меняется. Такой девиз у Акунина. Фандорин по прежнему твёрдо стоит на рельсах ниндзя, с которых сходить не планирует. Также сильна японская тематика, отчего становится крайне грустно. Неужели Япония повлияла на дух русского человека так, что он сильно изменился… или это попытки продолжать модное направление двухтысячных годов, когда Япония представляла большой интерес? Внутренний самоконтроль, практики тайных убийц, прыжки с большой высоты, восстановление организма — не будь японского антуража, всё можно было свести к увлечению китайскими историческими фильмами, где герои поступают всегда аналогичными способами. Спасибо за то, что Фандорин не бегал, используя для этой цели деревья, ибо дальше уже было бы просто некуда.

Я верю, что такие люди как Грин существуют. Грин — главный антипод главного героя. Он фанатик своего дела и отнюдь не разделяет убеждений революции. Впрочем, разделяет ли их в этой книге хоть кто-нибудь? Грин думает, что застой надо встряхивать, а официальная власть не считает нужным менять существующее положение дел, которое раз разрушив, потом долго будешь достигать вновь. Обе стороны по своему правы. Прав и Грин, являющийся воплощением сверхчеловека, о котором так любил говорить Ницше. Если отбросить в сторону всю лирику, то перед нами совершенный человек. Он довёл свой организм до полного подчинения, когда даже сердце не смеет биться чаще или реже, он чётко различает ауру всех людей вокруг, отчего в голову лезут мысли о мистическом подходе Акунина. Про личность Грина можно долго говорить. Однако, вновь перед читателем предстаёт преступник с идеально выписанным образом, в реалистичность которого не веришь. Думаю, дальше будет только хуже.

И всё-таки есть что-то во всём этом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

От простого к сложному — именно так поступил Василий Ключевский, начиная второй том своих лекций. Там, где раньше душа читателя отдыхала и внимала новые интересные моменты истории, то теперь предстоит серьёзно браться за ум, вникая в сложные переплетения устройства жизни на Руси. Второй том обошёлся без политики, он в основном именно об укладе. Трудно передать словами, каким тяжёлым стал слог Ключевского, отошедшего он научно-популярного изложения к строго научному, которое под силу понять только профессиональным историкам-специалистам именно этой области — времени от возникновения Москвы, её становления и до смерти Ивана Грозного. Весьма непростой отрезок, где имеется мешанина особенностей, затрудняющих понимание этого периода. Тут стоит долго изучать детали, разбивая один миф за другим. История России — крайне запутанная. Многое из нами понимаемого, оказывается, сложилось уже после Грозного, а до этого было не только название страны другим, но и вся страна была другой.

Ключевский начинает второй том с основания Москвы. Многие бьются над вопросом происхождения названия. Сам Ключевский склонен искать ответ в финских языках, с которыми славяне вошли в контакт, оттеснив финноязычные племена на север. Невольно Ключевский раскрывает англоязычное название нашей столицы. Согласитесь, довольно дико наблюдать такое название как Moscow, так мало похожее на Москву. Ответ кроется в послании Юрия Долгорукого, пригласившего других князей в «Москов», какие тут могут быть непонятности после этого. Первое упоминание города в летописях звучит именно так.

Москва была не географическим, но этнографическим центром Руси. Особенность её роста следует связывать с переселением Сергия Радонежского, после чего город стал развиваться ещё быстрее. Другой важной особенностью стали московские князья, которым по ранжиру не полагалось даже думать о месте Великого Князя, что заставляет их заботиться именно о Москве. С каждым годом территория московского княжества расширялась — покупались окрестные деревни, порой целые княжества, где по сути Москва была во главе. Татарское иго поспособствовало возвышению Москвы, когда с юга Руси на север потянулось большое количество беженцев. Произошёл упадок Киева, случилась децентрализация. Теперь всё окончательно стало зависеть от князей московских.

Тяжелее всего воспринимается описание Новгорода. На нём Ключевский останавливается больше всего. Новгород — очень интересное явление на Руси. Пока остальными землями управляли закреплённые за ними князья, то Новгород самостоятельно призывал на княжение, отчего заслуживал не самую лестную оценку со стороны большинства князей. Новгород был действительно вольным, яркий пример древнегреческого полиса, где демократия скорее пришла к своему вырождению, отчего Новгород был поставлен перед вопросом — стать частью Московского княжества или войти в состав Великого Княжества Литовского.

Стоит остановиться на крестьянах. Земля никогда и нигде не принадлежала князьям, они только управляли. Всем остальным ведали другие люди. В Новгороде существовали и такие крестьяне, что сами владели землёй. В представлении современного жителя России есть стойкое убеждение, что крепостное право на Руси было всегда, вплоть до его отмены в 1861 году, но это не так. На Руси никогда не было крепостного права, оно появилось уже после Ивана Грозного при Борисе Годунове, согласившегося с мнением политической элиты того времени, что негоже терпеть убытки из-за холопов, свободно переходящих с одного надела на другой и показывающих зубы, надо бы их закрепостить. С тех пор в сознании русского человека произошёл коренной перелом, когда человек стал привязан к одному месту, а по сути — превратился в скотину. Спустя какое-то время принцип закрепощения пошёл дальше крестьян, даже бояре и ремесленники не могли отойти дальше тех обязанностей, которыми были наделены их предки. Если твой дед был кузнецом, то и тебе в бояры не ходить. У Ключевского всё описано более подробно, для себя же я вынес этот небольшой объём информации.

Весьма странно Ключевский объясняет опричнину при Иване Грозном — это попытка насадить западное дворянство путём восточных междоусобиц. О самом Грозном Ключевский отзывается крайне положительно. Надо это самостоятельно читать, столько похвалы не передать. При этом Ключевский осознаёт, что Грозный — непростой человек. Он рано потерял родителей, терпел унижения от воспитателей, был образованным и хорошо умел выражать свои мысли на бумаге, был робок, но это не мешало ему быть оратором. Если вчитаться в текст Ключевского, то Грозному легко поставить диагноз шизофрения. Царь мог любить, но мог и испепелить, как он разрушил Новгород, пострадавший до такой степени, до какой не страдали города от монголо-татарского нашествия.

Завершает второй том повествование о храмах и их влиянии на жизнь Руси. Куда шли монахи — туда шли крестьяне, и наоборот. В каждом селении был храм, без него оно считалось неухоженным. Князья ратовали за строительство храмов, да не одного, а нескольких. Сами храмы существовали на пожертвования прихожан. Для расширения страны и возникновения новых городов и деревень, храмы послужили отличным решением.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Говорят, Крапивин — пишет о детстве. У каждого из нас было своё детство. В чём-то похожее, но скорее различное. Моё детство отличалось от того, которое привык изображать Крапивин. Пока прочитано несколько книг, не можешь точно определиться со своим отношением к данному писателю, но чем больше прочитанных книг, тем одолевает всё больше негативных мыслей. С такой литературой надо не жизни радоваться, а пребывать в постоянной глубокой депрессии. Стоит только немного подумать о мире, что предлагает нам Крапивин, как возникает желание бежать без оглядки.

С каждой книгой всё противнее наблюдать за взрослыми в книгах Крапивина. Они все одинаковые. Нет в них даже грани различий: все гады, истероиды и прожжённые бюрократы. Читаешь-читаешь, а на душе всё гаже и гаже. Новая книга — повторение пройденного материала. Крапивин снова и снова грузит читателя непомерной долей депрессии, рисуя беспросветное своё настоящее. Обязательно в клумбе с «розами» (вы же знаете, что роза убивает всё живое в своём окружении, кроме себе подобных), обязательно присутствует один хороший взрослый — именно к нему тянутся герои книги, именно на него равняются и только его слушаются. Такое категоричное разделение на белое и чёрное в мире Крапивина часто разбавляется. Однако, плохие никогда не становятся хорошими, а вот хорошие легко переходят в стан плохих, забывая о детях, ничем, по сути, не отличаясь от остальных «роз».

В этом розарии главная роль отводится детям. Я уже не раз говорил, что Крапивин любит уменьшительно-ласкательные формы. Этим он очень напоминает раннего Достоевского. Я бы даже больше сказал, Крапивин не просто похож, он пишет практически в том же стиле. Возьмите персонажей-детей Крапивина и персонажей Достоевского — это же натуральные плаксивые олигофрены, ищущие справедливости, но натыкающиеся раз за разом на глухую стену непонимания и жестокость реального мира, так небрежно ломающую их судьбы. В одном Крапивин прав — действительность сурова к людям. Только у него она слишком суровая.

Всё вышесказанное — моё личное ИМХО.

» Read more

Цикл «Меч без имени» | Книга №3

Бывают моменты, когда сильно жалеешь о сказанных словах. Слово не воробей — известно, вылетит не поймаешь, или оно вернётся к тебе остроконечным бумерангом. Мало кто знает, но кто знает, тот испытывает большой дискомфорт, понимая суть третьей книги о похождениях свирепого ландграфа Скиминока. Всё очень просто и грустно — много позже у Белянина-реального, как и у Белянина-виртуального, похитят сына… и та история закончится не так благополучно. После этого Белянин надолго перестанет писать книги. Всё печально. Только эта мысль мешает принимать книгу с радостью, не хочется смеяться и сопереживать главным героям. Впрочем, стахановец Белянин слишком сильно разогнался, выдавая продукт собственного вымысла в таком большом объёме. Это сказалось на качестве материала. Третья книга — наиболее увесистая в цикле, однако лишённая той самобытности, которая понравилась читателю изначально. Наступила усталость. Захотелось чего-то другого.

Юмор Белянина всё больше стал скатывать к обыгрыванию слишком низменных человеческих желаний. Одно дело, когда вокруг тебя крутится красивая наёмница, способная дать фору богине красоты; однако другое дело, когда юмор переходит к постоянным упоминаниям кастраток, что любят откусывать мужское достоинство, воплощая в себе ужас средневековых представителей сильной половины человечества; напрягает обилие гомосексуального юмора, что наводит читателя на нехорошие мысли, ведь нельзя всю книгу шутить в одной плоскости — это говорит о кое-каких неполадках в психике автора; об окончательном опошлении юмора свидетельствуют суккубы — последняя стадия сексуальной извращённости. Что-то не так стало с Беляниным. Впрочем, если читатель не предъявляет претензий, то значит он нашёл нужную себе литературу, удовлетворяющую те потребности, которыми он имеет счастье обрадовать.

За одно хвалю Белянина — за проработанных персонажей. Очень трудно создать таких живых и харизматичных. Пускай, главный герой — слишком озабочен своими низкими желаниями, он, в конце концов, не обязательно должен являться в полной мере альтер-эго писателя, хоть и зовут его также, как и автора. Безусловно, за своё творчество и за финал третьей книги — ландграф Андрей от жены получил по голове сковородой, да скалкой по рукам. Чему только сына-озорника хотел научить! Бульдозер и его жена, ведьма Вероника, дракон Кролик, наёмница и другие — незабываемые…

Главное — найти своё призвание. У Белянина получается писать юмористическое фэнтези, а больше и не надо. Любители пораскинуть мозгами будут грызть религиозную ранимость души Достоевского, болезненную реакцию на греховное падение человеческой натуры Ремарка, либо возьмутся за серьёзную фантастику Роберта Шекли, отражающую суровое восприятие мира, или Станислава Лема, предававшегося мыслям о неизбежности трагического исхода благоприятных положений.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Приключения Эраста Фандорина» | Книга №4

Последние годы последнего десятилетия XX века — первые годы первого десятилетия XXI века запомнились массовым всплеском интереса к японской культуре в России. Именно в это время, люди стали узнавать, что такое аниме, манга, суши, почему Mitsubishi — Мицубиси, а Suzuki — Судзуки. Об этом знали и раньше, но не так много людей над этим действительно задумывались, а тут каждый пятый стал интересоваться японским языком и всерьёз отвечать на телефонный звонок «Моси-моси!», ставящим в тупик звонящего. На общем фоне, в ситуацию хорошо вписался Акунин и его цикл о «Приключениях Эраста Фандорина». У него японская тематика начинает прослеживаться с третьей книги («Левиафан»), когда одним из действующих персонажей стал японец. Акунин блестяще описал ход его мыслей, наделив крайне притягательным колоритом и разжевав высокий полёт японских традиций. Больше Япония не уходила из книг. «Смерть Ахиллеса» в хронологии занимает четвёртую строчку, но с момента написания «Левиафана» минуло ещё несколько книг. Кто знает, тот помнит, что Фандорин плыл в Японию. Читатель ждал новый детектив из жизни страны восходящего солнца, но не получил его. Вся тайная жизнь тайного советника осталась тайной. Остаётся только предполагать, чем же так прославился Фандорин в Японии. Вместо всего этого, Акунин предлагает читателю иную историю. Историю ниндзя Фандорина, не менее и не более. Готов ли читатель постигнуть искусство скрытности?

Методики, что вырабатываются у ниндзя, закладываются с рождения, уже с колыбели их тело готовят к способности переносить трудности, а мозг подвергается уникальной обработке, позволяющей ему быть полностью подконтрольным хозяину. Каким образом всё это постиг Фандорин — непонятно. Но он действительно теперь способен применять многое из техник японских убийц, чем будет постоянно пользоваться. Ведь против него стоят не просто люди, а профессиональные убийцы. Пускай и не такие способные. Они не владеют даже малейшими приёмами карате, что не мешает им плавать в мировой среде взаимоотношений и везде извлекать из всего выгоду.

Оппонент Фандорина — выходец с Кавказа. Акунин, в своей привычной манере, делает кавказца всемогущим и самым способным, что, конечно же, выполнит любое задание, да и с Фандориным легко справится. Акунин вообще любит идеализировать злодеев. В «Турецком гамбите» к злодею проникаешься сочувствием, всё-таки человек желал блага для своей страны; в «Пиковом валете» тоже — такой способный был аферист. Все злодеи обязательно космополитичны, имеют тягу в путешествиям по миру. В «Смерти Ахиллеса» Акунин вспомнил Рулеттенбург Достоевского. Было ли это попыткой сыграть на чувствах Фёдора Михайловича, пытаясь противопоставить своего героя со своей системой игры, минуя прочих истерящих персонажей, да минуя Бабуленьку? Во многом, книгу вытягивает именно вторая часть, когда Акунин сосредотачивается на описании жизни наёмного убийцы. Поговаривают, что Ахиллесом является как раз убийца и описание его жизни, во многом, совпадает с жизнью древнегреческого полубога.

Как вариант боевика из девяностых, «Смерть Ахиллеса» подходит идеально.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как-то Президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина спросили о книге, которую он читает в данный момент. Путин долго пытался уйти от ответа на вопрос, чтобы не делать лишней рекламы и не выдать случайным образом своих пристрастий. Настойчивый взгляд собравшихся людей, искренняя заинтересованность в ответе первого лица государства и общее давление, всё-таки вынудили Владимира Владимировича ответить. Он сказал, что читает цикл лекций курса русской истории Василия Осиповича Ключевского, чем создал у людей впечатление человека, заинтересованного не только управляемым государством, но и тем народом, что его в большинстве своём населяет.

Чем примечательна история от Ключевского? Автор не концентрируется на быте и нравах, он строго касается только политики и экономики: сути всех вещей, их первоосновы. Трудно сказать, насколько подход к истории Ключевского оправдан. Он оперирует множеством источников и самостоятельно делает на их основании свои собственные выводы. По тем же источникам, каждый сам сможет вынести как такое же мнение, так и мнение диаметрально противоположное. Примерно на тех же принципах позже работал Лев Гумилёв — исследователь жизни степи и кочевых народов. Однако, все мы прекрасно знаем, что Гумилёва никто и никогда всерьёз из маститых учёных воспринимать не хотел. Степь не оставляла следов после себя. Гумилёв оперировал множеством сомнительных источников и делал свои далеко идущие выводы, с которыми можно было либо согласиться, либо отказаться от их понимания. Ключевский и Гумилёв старались писать доходчивым для читателя языком — за это им большое спасибо. История рассудила так, что Ключевского уважают в России, а Гумилёва стараются не упоминать. Великороссам, впрочем, неважен Гумилёв, его ценят те государства, чей быт вышел из степных традиций.

В первом томе Курса русской истории Ключевский, разумеется, концентрирует внимание на понимании истории, особенно на понимании важности местной истории, причём, порой, без участия и влияния на неё истории всеобщей; автор размышляет: откуда пошли славяне, анализирует летописи, делится мнением о варягах и их влиянии, о превалировании Киевской Руси над остальными русскими землями, немного даёт информации о соседях и немного о другом. Я постараюсь тут рассказать об основных моментах, чтобы помнить.

О летописях. История Руси не настолько богата источниками, как, например, Поднебесная, да и, хоть одно хорошо, бумага, в идеале, разумеется, уже имелась, пускай, что археологи находят записи на бересте. Ключевский разбирает основные летописи, при этом сам говорит о том, что эти исторические документы не попадают под определение летописей. В них нет летоописания, а зачастую авторы летописей отражали события, произошедшие задолго до их рождения. Самая знаменитая летопись — «Повесть временных лет». Она рассказывает о событиях после потопа и до воцарения Олега, в повести много поздних вставок, сделанных другими людьми. Исходный летописец неизвестен, хотя у Ключевского имеются предположения на этот счёт. Повесть примечательно первыми упоминаниями идеи панславянского единства, когда-то существовавшего, но позже распавшегося под влиянием набегов венгров.

С суровой критикой Ключевский обрушивается на «Сказание о крещении Руси». Примерное время написания — XII век. Всем нам это сказание более-менее известно. Оно повествует о том, почему на Руси приняли православие, а не мусульманство и не иудаизм. Гиббон в одном из томов «Падения и заката Римской Империи» поверхностно, но зато обоснованно высказал свою точку зрения о превалировании влияния Византии. Ключевский об этом ничего не говорит, он и не анализирует текст, просто пытается докопаться до источника происхождения. Окончательный вывод — Сказание написано обрусевшим греком, поскольку упоминание Иерусалима, как земли христианской не имело под собой реальной основы в IX веке, ведь в это время Иерусалим принадлежал мусульманам, а до этого римлянам, лишь к XII веку, во время крестовых походов, ситуация изменилась в пользу христианства.

Среди прочих упоминается и «Киево-печерская летопись» от Нестора. Хоть она и является летописью, однако включает события до жизни Нестора. Это, опять же, не нравится Ключевскому.

Происхождение славян. Ключевский начинает отслеживать историю с Карпат с VI века, где изначально жили славяне. Возможно, они там жили и до нашей эры, установить данный факт не представляется возможным. В VI века, под влиянием агрессивного поведения кочевых племён, в Европе происходит массовое переселение народов, вследствие которого одни уходили на другие места, откуда до них кто-то тоже ушёл. Где были готы — там стали жить славяне. Время сделало своё дело, разделив славян на разные народы, теперь имеющих между собой так мало общего.

Касается Ключевский пантеона богов, культа рода, удивляет фактом о существовании многожёнства среди славян, рассуждает об языческом браке. Говорит о хазарах на юге, уникальных оседлых кочевниках, принявших иудаизм. Они брали дань с полян. Дань брали и варяги. Трудно принять такой факт вольному народу, который по нелепой случайности на триста лет попал под иго монголов. Не так проста история, как это пытаются делать в угоду национального самосознания. Впрочем, Ключевский лишь предполагает. Более детально разбирать историю Хазарского каганата пытался только Гумилёв, но его, как уже сказано выше, никто всерьёз воспринимать не хочет. Иных источников о существовании хазар практически нет.

Многие славянские города возникали по пути из варяг в греки. Точных данных о их первых днях нет. Просто эти города уже существовали, когда появилась официальная историческая хроника. Само понятие Руси возникает не раньше VIII века. На территории Руси существовало четыре варяжских княжества и два славянских. Ключевский отводит инициативу объединения Руси Киеву, так как он был центром всей торговли, был первым объектом для агрессии из степи.

Иностранные послы, бывавшие на Руси, жаловались на бесконечный лес. Лес и Русь — взаимосвязанные понятия. Города — свободные от леса места. Ключевский отводит лесу большую роль в развитии русского самосознания, но русский всегда боялся леса, населяя его всевозможными страшными созданиями. В противовес русским, Ключевский выделяет казаков. Он называет их оболтусами и неумехами, что заменили на заставах былинных богатырей.

Управление Русью. Самое интересное в книге — это описание принципа управления. Не было общей страны и одновременно с этим страна была общей. Очень запутанная система вызывает головную боль у читателей, поэтому Ключевский пошёл по пути наименьшего сопротивления, рассказывая в общем. Изначально, земли русские делились между сыновьями, а со временем, всё настолько разрослось, а наделы так уменьшились, что это крайне ослабило Русь, в которой самый уважаемый в роду сидел в Киеве, остальные по строгому ранжиру. В один момент князьям надоело бегать из земли в землю, после смерти более влиятельных родственников, они стали настаивать на своём решении остаться там, где они есть сейчас. Так земли стали закреплять за отдельными ветвями, а позже дробиться в ещё более усиленной прогрессии. При этом, князь киевский не считался самым главным в роду, он просто владел наиболее лакомой землёй, его мнение никого не интересовало, поэтому трудно говорить о едином государстве. Слишком сложной была система управления.

О многом говорит Ключевский в первом томе. Обо всём невозможно сказать. Не буду говорить о викингах, как они пришли, почему закрепились, как повлияли. Скажу лишь то, что мало кому известно. О причине упадка Киева. С XII века эта область пустеет, скорее всего это связано с набегами кочевников, население уходит на запад. В Киеве до XV века от силы насчитывалось двести дворов, не более, он уже не мог считаться крупным городом и его, тем более, никто больше не воспринимал всерьёз. Ключевский отводит на этот период факт возникновения малороссов. Другой малоизвестный факт — на Руси было в ходу рабство, рабов называли челядью. И самым последним становится известие о том, что современные русские — это смесь славян и финно-угорских племён. Ключевский приводит довольно любопытные факты по этому поводу. Весьма и весьма любопытные теории бродили когда-то в светлых головах, а нам о них почему-то не рассказывали.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Великий Кристалл» | Книга №7

После «Лоцмана» можно смело закрывать для себя всю эпопею под названием «Великий Кристалл». Дала ли что-нибудь эта серия. Скорее нет, нежели да. Набор историй, вокруг некоего мироустройства. Чем глубже уходишь в чтение, тем всё явственнее проглядывают «Хроники Амбера» Желязны. Если мир изначально имел кристаллическую структуру с определёнными точками входа/выхода, сюжет протекал чётко без излишней трансформации реальности. К «Лоцману» же ситуация стала достигать абсурда, когда миры Великого Кристалла стали смешиваться при любом удобном случае. Не зря говорят, что при чтении надо останавливаться на последней официальной книге «Белый шарик матроса Вильсона», и не стоит даже пытаться браться за две последующие книги. Они только вносят сумятицу и разлад.

Берём за основу «Лоцмана». О чём книга? О смертельно больном писателе, берущего проводником мальчика и отправляющегося в некое место, где ему откроются иные миры. Писатель рассуждает о своей жизни, о любви к старым книгам, о Библии, об апокрифах, о детстве Христа; о том, что сам хотел уподобиться апостолу Фоме и написать о юных годах Христа, только испугался сложности темы. При всей маститости Крапивина — удивительно, что он этого не сделал. Было бы любопытно почитать его трактовку младых жизнеописаний Иисуса.

Есть в «Лоцмане» некая цикличность событий — эффект дежа вю. На него опирается вся идея Великого Кристалла. Если задуматься, то слишком хрупкая модель мира, где все события сильно взаимосвязаны и любое отклонение способно породить альтернативную грань, что начинает расходиться с изначальным смыслом стабильных граней. Такой поворот событий напрочь уничтожает все предыдущие домысли, при чтении более ранних книг. Идея одновременного существования прошлого, настоящего и будущего — очень заманчивая. Её так легко разрушить, если пытаться внести более деталей, нежели уже есть. Крапивин в «Лоцмане» их не пожалел — обильно добавляя противоречащие элементы в космогонию. Может он и не планировал вписывать книгу в Великий Кристалл, просто написал по мотивам. Может и так.

Одно удручает — Крапивин слишком плодотворный писатель… есть книги, которые не могут радовать.

» Read more

Цикл «Меч без имени» | Книга №2

Если хотите спокойной литературы, где не надо искать потаённый смысл, где весь сюжет на поверхности, где можно немного посмеяться — тогда цикл «Меч без имени» Андрея Белянина для вас. Вы должны любить фэнтези, либо просто уважать фантазии других людей. Если при этом хорошо относитесь к классическим незамысловатым аниме, то вы просто не можете пройти мимо. «Свирепый ландграф» — вторая книга в цикле, она полностью является продолжением первой, немного расширяет ранее прописанный мир.

Не стоит относиться слишком серьёзно, ведь главный герой — это альтер-эго писателя, даже скорее это сам писатель. Отсюда и всё содержание книги. Белянин включил фантазию и начал писать. Кто-то посмеётся над таким способом, да покрутит пальцем у виска. А я вам так отвечу, что Джеймс Джойс ничем не лучше, поскольку писал подобным же образом. Только у Джойса нудная тягомотина с намерением считаться интеллектуальной литературой нового толка, а у Белянина всё гораздо проще. Отчего-то Белянина можно сравнивать с Хулио Кортасаром. Однако, пока большой аргентинец сидел по барам и глядел сквозь стаканы, фильтруя поток сознания, выливая всё на бумагу большими мазками, мусоля газетно-туалетные темы, Белянин тоже не даром свой хлеб ест. Достаточно представить средневековый мир, вооружиться томиком приключений Янки за авторством Марка Твена, и вот уже готов целый мир. Не скучные похождения ирландцев по Дублину, не понимание мира студентом-художником-семинаристом, не рисование бесконечных флэшбэков, а обыкновенная здоровая мужская фантазия.

Представить себя среднестатическим героем, которому помогают: могущественный меч, лучшие друзья, боги, Смерть и сама Фортуна. Теперь можно покорять любые пространства и претерпевать любые приключения. Пускай, что автор малость озабоченный. Всё-таки он здоровый мужчина, волей судьбы разлученный с женой, свято хранит верность и позволяет себе только мечтать о красивых женщинах, что желают главного героя всеми фибрами души. Достаточно было маленько перегнуть палку… и книга смело ушла бы в разряд порнографии. Белянин держал себя в руках. За это ему честь и хвала.

Белянин не вносит нового понимания в мифотворчество драконов, зато создаёт дивных мелких гномов и похотливых орков. Крайне ласково обрисовывает нечисть. Даёт понимание жизни после смерти. Кришнаиты стоят отдельной темы для разговора — Белянин всё крайне правильно сформулировал, остаётся только похвалить: всё вокруг делается чужими руками, слепо верящими во что-то.

» Read more

Есть Достоевский ранний, есть Достоевский средний и есть Достоевский окончательный. Ранний примечателен творчеством до эшафота, где Достоевский из себя ничего не представляет, он просто пытался что-то создавать, делал это крайне кощунственно и до конца не понимал смысла им делаемого. Мастерский слог Достоевского формировался опираясь на перевод иностранной литературы, например книг Бальзака. Средний Достоевский — самый примечательный и маститый: все герои экспрессивны, ярко прописаны, страдают маниакальными состояниями, наделены сонмищем фобий, их хочется лично всех придушить, либо доставить в ближайший опорный пункт участковых полицейских, где доблестные стражи порядка смогут провести с ними беседу в нужном ключе; у самого же руки опускаются. Достоевский окончательный — финальная стадия писателя, где Фёдор Михайлович перестал что-либо создавать оригинальное, всё больше углубляясь в себя, создавая бумажных героев и устраивая мелкие страсти, от которых ничего не изменяется. Достоевский окончательный ставит финальную точку в своём творчестве, отдав все силы на написание «Братьев Карамазовых», ставших последней вехой урагана по имени Фёдор, не изменивших коренным образом ничего, лишь выбросив из вращающейся воронки всё впитанное за долгую и непростую жизнь.

Портит книгу религиозность. Нельзя быть слишком религиозным, нельзя подменять понятия реальности и искать выход в иллюзорном восприятии обыденности. Многие, ближе к смертному одру, решаются на последнюю попытку примириться со стражем врат рая. Христианская мораль требует полного самоотречения. Приняв очевидное, вволю наторговавшись, впав в депрессию и осознав, Достоевский писал «Карамазовых». От книги ожидаешь чего угодно, но не хождения вокруг да около религии. Может я не до конца понимаю замысел автора, всё-таки Достоевский окончательный писал водянистым стилем, не описывая по сути ничего, не сдвигаясь с одной точки, тщательно переливая несколько капель из одной чашки в другую.

Отношение к творчеству Достоевского навсегда останется для меня неоднозначным. К каждой книге Фёдора Михайловича возникает множество вопросов, вызванных недоумением от прочитанного. Гоголь был бы рад, но книги Гоголя всегда понятны, наполнены сутью и ему не знаешь, что возразить, если хочешь возразить. Достоевскому же, пожалуйста, можно высказывать бесконечно. Возможно, на это и было направлено творчество, чтобы читатель пытался разобраться с сутью, хотел найти что-то определённое, важное, определяющее. Вместо этого, читатель сидит и не понимает.

Достоевский окончательный — торнадо сознания.

» Read more