Tag Archives: древний рим

Николай Лесков «Оскорблённая Нетэта» (1891)

Лесков Оскорблённая Нетэта

Редкий автор пишет так, чтобы его современники недоумевали: неужели когда-то люди жили иначе и думали, исходя из других моральных предпосылок? Объясняется это просто — каждое поколение создаёт то представление о прошлом, какое ему кажется более правильным. Иногда доходит до абсурдной интерпретации былых событий, приписывая человеку из прошлого ход мысли, который ему не мог быть свойственным, поскольку он жил при других обстоятельствах, нисколько не способных сравнять его мировоззрение с точкой зрения потомка из необозримо далёкого для него будущего. Но и создание автором представления об ином осмыслении бытия, опираясь на будто бы должное быть естественным для некогда происходившего, чаще оказывается присущим нам заблуждением, когда речь заходит об определённом историческом периоде.

Повесть «Оскорблённая Нетэта» при жизни Николая не публиковалась. Видимо, исходя из содержания, должного трактоваться не совсем допустимым к восприятию читателем тех лет. Лесков подводил повествование к больному для понимания моменту, то есть к неприятию человеческих заблуждений, пропитанных теперь уже ставшими непонятными категориями. Хотя предлагаемая история начиналась едва ли не с красивых описаний, где римляне — сильные и волевые люди, способные сокрушать волю каждого, кто встаёт на их пути, ни с чем не считаясь, ставя собственную честь превыше всего.

Лесков вытесал из слов образ верного императору римлянина. Тот, будучи неказист лицом, отличался истовой преданностью. За это император его примечал, приблизив к себе, позволив числиться в рядах личной охраны, и на каждую просьбу отвечал благосклонным согласием. Император не стал разбираться, каким именно образом умерла жена римлянина, скорее всего утопленная любовником. Ни к чему низводить чувства преданного ему человека, лучше дозволить сочетаться браком с невинной девушкой, чьё мнение значения не играет. Той девушкой окажется Нетэта, жившая теперь так, словно она оказалась ограждена от обид каменной стеной.

Тогда-то и начнут описываться Лесковым события, скорее всего поставившие крест на публикации. В Нетэту влюбится римский гражданин, настолько проникнувшийся красотой девы, что пойдёт на обман, лишь бы иметь интимную близость. Он сделает так, чтобы Нетэте было сообщено — с нею пожелал сойтись сам Анубис, считаемый египтянами за бога. Будучи натурой доверчивой, считающей за должное угождать желаниям богов, Нетэта согласится на близость, нисколько не задумываясь о дозволении мужа, не спрашивая у него мнения, допустимо ли подобное проявление уважения к высшим существам. Для читателя-современника Лескова уже это должно было казаться кощунственным.

Николай продолжил повествовать. Римский гражданин расскажет Нетэте правду, как он её настолько полюбил и возжелал, что предстал в качестве Анубиса, оным в действительности не являясь. Это повлечёт события, в результате которых сей храбрый любовник будет должен подвергнуться казни за преступление против чести приближенного к императору римлянина. И вновь Лесков дополнил повествование необычным развитием — Нетэта оскорбилась на действие власти, посчитав недопустимым убивать человека, который её любит. Неважно, каким образом он осуществил над нею насилие, теперь она отказывается соглашаться с необходимостью казнить любовника, поскольку он ни в чём не виноват.

Мнение о произведении обязательно должны разделиться. Сторонники чувственной сферы посчитают право Нетэты обоснованным, невзирая на изложенные автором события. А те, кому ближе материальные ценности, выступят за обязательное наказание для совершившего проступок, призвав наказать за измену и Нетэту, добровольно возлегшую рядом с мужчиной, пусть и считаемого ею за воплощение божественной сущности. Так или иначе, нравственность повествования оказалась под большим вопросом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Херасков «Нума Помпилий» (1768)

Херасков Нума Помпилий

Поэтом ты быть можешь славным, но, покуда ты — поэт, поверь, до тебя дела в мире этом не было и не будет, нет! Посему бери перо покрепче в руки, и не на пьесу замахивайся, а на повесть, чтобы суметь повергнуть читателя в смятение. Пиши о том, о чём трепещут сообщать другие. У каждого писателя имелась определённая тема, за которую опасались браться остальные. Для академической поры в русской литературе имелось не так уж много примеров, когда писатели брались учить, к тому же надеясь добиться внимания императора. И Херасков не стал стесняться, вполне вознамерившись написать о царях древности таким образом, чтобы им подивилась сама царица Екатерина, восседавшая тогда на троне Российской Империи. Настрой начальных лет правления Екатерины радовал современников. Они всерьёз смели думать, насколько либерально настроенный правитель оказался у власти. Как же не сообщить столь замечательному государю о том, как сделать всё лучше, нежели оно вообще может быть? Вот и составил Херасков первое своё крупное прозаическое произведение, обратившись к опыту мифических римских царей, вторым из которых считается Нума Помпилий.

О Нуме известно мало, а все сведения — есть общее понятие, вероятно относимое к его годам правления. Чем бы не прославился сей правитель, для Хераскова он, прежде всего, великодушный государь, способный воздать каждому по потребности и заботиться о благополучии всякого из сограждан. Оказывался Нума во строках Михаила простым парнем из полей, кому милее слушать шелест деревьев и смотреть на движение облаков, всячески воспевая красоту природы. И такого человека люди призвали стать над ними царём, из им понятных соображений предпочтя такого, нежели доверить управление мужам, знавшим о политике значительно больше. Вдумчивый читатель, конечно, понимал, какая истинная причина могла побудить римлян выбрать Нуму, ибо им казалось, что таким правителем проще помыкать. И Херасков таковое предположение оправдывал, правда видя в подобном отношении царя к согражданам лучшее из возможного, словно забыв про поговорку о пальце, который не следует класть в рот, ибо, вместе с ним, окажется отхваченной по локоть и рука.

У всякого народа есть в истории такой правитель, о котором вспоминается с воодушевлением. Для римлян таким, вероятно, являлся Нума Помпилий. К сожалению, его труды были уничтожены при вскрытии могилы. Вполне очевидно — это было сделано специально. Теперь нам неизвестно, о чём он мог мыслить на самом деле. Это не останавливало Михаила от предположений. Херасков раз за разом забывал, оглашая оды в честь правителя, сумевшего забыть о принципах, на которых зиждется власть, подменяя понятия. Может не Нума задумал дать людям волю распоряжаться правами граждан? Не сами ли римляне заставили Нуму покориться их желаниям? Всё-таки речь про римлян, всегда любивших собственные желания, осуществлению которых никто помешать не мог. Собственно, закат Рима с того и начался, что каждый мог выбиться в императоры, едва ли не из солдат, а то и солидно заплатив за право именоваться государем. И, как бы не хотелось считать иначе, Нума был не столько мудрым, сколько податливым, чья воля не могла вести Рим к процветанию — скорее городу суждено было сгинуть, как сгинули все те города, которые Рим впоследствии поглощал.

Поэтому следует остановиться и вынести самое верное суждение — Михаил Херасков допустил ему желаемое. Никаких иных суждений из текста выделить не получится, ежели к тому не иметь специального желания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вильям Шекспир «Юлий Цезарь» (1599)

Шекспир Юлий Цезарь

Трагедия переведена Николаем Карамзиным в 1786 году

Все убийцы, что доблестью ими содеянного кичатся, фуриями проглочены будут, ибо те не прощают супротив совести совершённого, даже при чистоте моральных помыслов. И быть тому над похитителями жизни Юлия Цезаря, воспользуйся Шекспир подобным сюжетом. Мало ли гнали Ореста фурии, не давая покоя ему, посмевшему мать убить, пусть и делал он то себе в оправдание, ведь убила мать его отца его, ибо тот убил дочь свою — Ореста сестру. Но кто же отмстит за содеянное Брутом со братией? Хотели одного они, и подняли оружие смерти на римского диктатора и великого понтифика, коим являлся Юлий Цезарь. И что пожали они? Фурии побудили их совершить им полагающееся. Только обошёлся Шекспир без фурий, рассказав историю человеческий ожиданий, желания достижения лучшего, про решительные шаги с последующим крахом надежд, ибо общество не стремится к радикальным методам, редко поддерживая начинания фанатиков.

Как вёл себя Цезарь на городских улицах? Безумен он! Бился в припадках, выкрикивал несуразное, за горло хватался, просил отрезать ему голову. Так говорил Брут, зревший ему непонятное. Пребывал Цезарь на улицах, интерес проявлял к каждому. Ежели стираешь бельё ты, то стирать бельё должен, об ином не помышляя. К чему такой диктатор над Римом, заботящийся о времяпровождении других, нежели думая о делах собственных? Может убить?! Пусть слышит крики он: «Убивают Цезаря! Цезаря убивают!» — о том думая. И что делал он? Не придавал значения. Убийства не ожидал, словно не среди римлян мужал и стал в итоге властителем. Так зачем Шекспир тогда это описывал? Властитель любовью народа преисполнялся? Иначе с чего осторожность он позабыл?

Убьют его, ибо известно то из истории. Ближний круг нанесёт решительный удар, чему удивлён он окажется. В пример то потомкам, дабы опасались всякого. Не про данайцев речь, ибо бояться их всегда следует. Но есть данайцы и Бруту подобные, без даров удар нанести готовые. И когда случится должное, упиваться победой начнут зло содеявшие. Они думали — поступили правильно. Народ им скажет — пекла в царстве Плутона достойны вы за ваши деяния. И пока будут думать они, как с телом Цезаря поступить, не подумают о дне насущном, забыв о взорах фурий, на них смотрящих пристально. Так сообщал Шекспир, при том не упоминая фурий вовсе.

Но к чему велось повествование? Есть врагов у государства множество, причём таких, какие сами себя друзьями считают самыми лучшими. Поступают они во благо государственного устроения, ничего не желая взять лично, лишь о нуждах народа проявляя заботу. Как быть с ними, ежели нельзя опередить их намерение? Ведь совершат они безумие, и фуриям они не достанутся, ибо чисты совестью, поскольку вершили зло, о добре помышляя. Останется положиться им на милость судьбы, к чему и свёл Шекспир сказание о деяниях, в былом произошедших. Нет, не достоин Брут к позору предания, ибо думал о величии Рима он. Не будет труп его брошен зверям на съедение, и прочих действий с трупом его произведено не будет, память о нём умаляющих. Поступил он неправильно, но мысль его была самою светлою. Вот потому и скажет Октавиан, дабы удостоили похорон его почётных. И неважно, как сам Брут намеревался поступить с телом Цезаря. Важно иное — как каждый из нас поступать готов. Ведь не по презрению измеряется содеянное, а по способности дать трезвую оценку в Лету канувшему.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Райдер Хаггард «Жемчужина Востока» (1903)

Хаггард Жемчужина Востока

Прошло пятнадцать лет со дня казни Иисуса Христа, чья смерть продолжала будоражить умы единиц. Римское общество было обеспокоено другими проблемами, а именно склонностью населения Иудеи к проявлению актов неповиновения, приведших к восстанию евреев и его жестокому подавлению Титом Флавием Веспасианом, сыном императора Веспасиана. Такова сюжетная канва романа Райдера Хаггарда «Жемчужина Востока: Сказание о падении Иерусалима». Главной роли в котором удостоилась красавица Мириам, чьи испытания начались сразу после рождения, когда она потеряла мать в результате кораблекрушения, и продолжались до обретения ею промежуточного положения счастья, преодолев к тому моменту ряд жизненно опасных ситуаций, к которым относится и прямое участие в военном противостоянии между Римом и Иудеей.

О данном военном конфликте лучше прочих рассказал непосредственный их очевидец — Иосиф Флавий. С помощью его трудов некоторые беллетристы в угодной им манере отразили разнообразные сюжеты. Хаггард взялся за любимую тему раскрытия перед читателем жизненного пути ещё одной красавицы, ради которой мужчины готовы совершать безумства. Мириам допустимо назвать Яблоком раздора — настолько она была прекрасна, что откусить от неё кусочек был бы рад каждый из её видевших. Вне воли она пленила сердца многих, как опекавших её старейшин, так и простого еврейского мальчика Халева и любимца императора Нерона Марка Фортуната. Между двумя последними произойдёт основное драматическое сражение, должное пройти путь от предательских намерений до готовности жертвовать жизнью во имя любви.

Исторической правды в произведении Хаггарда искать не нужно. Трудно сказать, насколько он был правдив в изложении событий, но он подробно отразил беспокоившее тогда людей. За разговорами о христианстве и понимании Христа обществом в качестве преступника, Хаггард не упомянул о предпосылках готовящегося восстания. Если он о том и рассказал, то мельком. От счастливой жизни Мириам, вокруг которой кипели страсти ухажёров, читатель будет перекинут в пекло противостояния, в центре которого окажется башня с главной героиней внутри. На том счастливая жизнь закончится и начнутся страдания — война не способствует благополучию рядовых граждан. Отныне читателю предстоит наблюдать за новым взлётом Яблока раздора, кусочек от которого возжелают откусить уж не рядовые мужи, а вполне влиятельные люди, вплоть до приближённых к императору Веспасиану.

Красота должна губить её носителей. По крайней мере, так всегда случается в художественных произведениях. В действительности же иначе — красота дарует носителям огромные возможности, позволяя им легко добиваться того, чего прочие достойные таких же высот лишены, ибо они обречены на вечное прозябание в низах. Хаггард не стал чрезмерно унижать главную героиню, хоть и дав ей хлебнуть горя, он всё же предпочёл вывести на страницы подлинную Жемчужину Востока, чей блеск затмит умы и позволит главной героине выдержать испытания, чему поспособствуют и удачные стечения обстоятельств.

Удача от неудач — ещё один приём Райдера Хаггарда, позволявший ему портить жизнь главных героев, чтобы в последующем давать им надежду на благополучие, снова вносить неудачу и опять вести к удаче. Казалось бы, в описываемом мраке не может вообще быть речи о счастье, настолько много смертей присутствует на страницах произведения: казнённых действующих лиц представлено не меньше, чем было поставлено крестов на Масличной горе. Но жизнь не стоит на месте — от ошибок прошлого нельзя было увернуться. Значит не стоит хандрить о потерях, ибо человеку предстоит думать о существовании, а не пребывать в прошлом, поскольку память о прошлом никогда не давала человеку возможности не повторить ещё раз подобное в будущем, ибо он всё-таки снова и снова совершал прежние ошибки.

И будет счастье. Оно обязательно будет. Надо верить. Надо видеть счастье и в тех моментах, когда его нет. Оно всегда есть, какой бы горькой участи не удостаивался человек.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лион Фейхтвангер «Иудейская война» (1932)

Рим успешно стирал иудейские города, ничего от них не оставляя, кроме памяти. Результат двух войн с Карфагеном известен, а вот касательно Иерусалима имеется ряд обстоятельств, мешающих пониманию прошлого. И основное, конечно, заключается в том, что современный Иерусалим менее связан с древним городом, нежели нынешние развалины Карфагена с Карфагеном времён процветания. Экскурсоводы вам об этом не скажут, водя вас по Виа Долороза, рассказывая красивые истории о днях минувших. В самом деле, что можно сказать о городе, от которого осталась часть стены, именуемой Стеной Плача? Но одно дело сказать и совсем другое показать. Вот тут и возникает проблема, поскольку в результате иудейских войн Иерусалим был стёрт в пыль. Про возведение позже на его месте римского поселения, ныне именуемого Старым Иерусалимом смысла говорить нет вообще.

Лион Фейхтвангер является именно тем экскурсоводом, который рассказывает историю по своему усмотрению для привлечения внимания читателя. Не единожды он строил повествование исходя из собственных представлений о прошлом, подменяя реальность в угоду красивому сюжету. Вновь и вновь это остаётся на его совести. В очередной раз находить расхождения нет никакого желания. Чтение трудов Фейхтвангера может быть только развлекательным — познавать по его книгам прошлое будет огромным заблуждением. Впрочем, Фейхтвангер чаще рассказывает о прошлом, опираясь на источники, согласно которым кто-то уже подобное написал. Посему ещё один камень летит на делянку Лиона.

В центре повествования Иосиф Флавий, изначально представитель Иудеи в Риме, а потом летописец. Он приехал помогать вызволить из тюрьмы трёх старых иудеев, позволявших себе вести активную антиправительственную деятельность; человек всегда боролся за свои права, и не имеет значения, что следующее поколение борцов снова будет бороться за свои права, понимая их иначе. Иудею штормило, ей не было покоя и данное государственное образование желало избавиться от влияния Рима. Война должна была разгореться, но это случится не сразу. Сперва Фейхтвангер познакомит читателя с устройством Римской Империи, нравами её населения и тем, как плохо обращаются с иудеями.

Большой город у Фейхтвангера напоминает деревню. Всё доступно и с каждым можно найти общий язык. Иосифу Флавию потворствуют влиятельные сенаторы и именитые актёры. Все готовы придти ему на помощь, оказывая услуги едва ли не просто так, не требуя ничего за это. Поэтому не вызывает удивления ситуация, когда сам император нисходит до мольб Иосифа, предлагая Иудее всего лишь отказаться от важного для неё города Кесарии, попутно устроив представление в театре, где иудеев будут унижать. Так и продвигается вперёд сюжет, согласно построению идеальной истории о человеке, в чьих силах совершать невозможное.

События развиваются постепенно. Фейхтвангер излагает часть правдивой истории, вкрапляя в текст красочные моменты. Читатель может лично убедиться, наблюдая за ростом влияния Иосифа, участием его в войне на стороне иудеев и последующую жажду от осады, вплоть до опалы и презрения соплеменников вследствие открывшейся ему истины о Спасителе. Первоначальный задор Фейхтвангера переходит к сухому толкованию конфликта, который римляне сперва проиграли, дав Иудее возможность увериться в способности противостоять силам превосходящего её соперника.

Не обошёл вниманием Фейхтвангер и любимую писателями тему цирка. Подавив восстание, возникла необходимость продемонстрировать другим провинциям пример наказания за неповиновение Риму: животные разрывали людей, пожирая их на глазах у зрителей.

Для примерного ознакомления с одним из эпизодов еврейской истории «Иудейская война» может подойти. Но лучше дополнительно ознакомиться с другими источниками, хотя бы с аналогично названной семитомной работой самого Иосифа Флавия, на которую Фейхтвангер прежде всего и опирался.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Алексей Стрельцов «Врачи у древних римлян» (1888)

«Между разбойниками и врачами разница одна — первые действуют в горах, вторые — в городе»
(с) Гален, II век

В медицине XX века так прочно утвердилась фигура Гиппократа, что за нею не замечаешь ничего из медицины древности. Кто-то выудил из исторических источников обрывочные сведения об этом греке и стал их усиленно пропагандировать, трактуя в срезе гуманизма. Хотелось бы узнать фамилию того человека или группы людей, таким образом поставивших крест на медиках последующих поколений, сделав профессиональное призвание обязательным долгом обществу.

Алексей Стрельцов о Гиппократе ничего не говорит, ведь его интересует медицина Древнего Рима. Он собрал различные оригинальные свидетельства и старается их понять. Но источников мало, поэтому размышления автора являются примерным видением ситуации тех дней. Практически нет сведений о быте врачей до Цезаря. Единственное точное утверждение Стрельцова касается 46 года до н.э., когда Цезарь выселял иностранцев из Рима, то он не тронул врачей.

Скорее всего врачи не относились к свободным людям, то есть являлись рабами. Они могли состоять на государственной службе или при хозяине, их обязанностью становилась забота о здоровье определённого круга лиц. Встречались и врачи с собственной практикой. Может быть врачами были также женщины. Но чаще медики поступали в Рим из-за границы, что вызывало опасение у римлян, видевших в этом происки врагов.

Лучшее время для врачей пришло в годы правления Августа — их освободили от налогов. С этой поры положение улучшалось или ухудшалось, в зависимости от воли сменяющих друг друга императоров. Понимание власти над людьми привело к падению нравов среди врачей, если те вообще имели понятие о нравственности. Говорить о гуманности, сострадании и желании помочь больным людям в данном случае не требуется — до этого европейцы дойдут лишь полторы тысячи лет спустя.

Врачи по большей части были самоучками, некоторые из них после обучались в Риме. Но специализированную литературу они не читали и уровень знаний не повышали, если, опять же, у них имелись хоть какие-то знания. Так как Стрельцов трактует прошлое, часто опираясь на свидетельства Галена, то в части этих авторских размышлений читатель будет склонен поверить в действительность низкого уровня медицинской подготовки врачей в Древнем Риме.

Остаётся предполагать, были ли врачи в составе армии и флота? По обрывочным сведениям можно ответить положительно. В цирке они точно были — за гладиаторами требовался особый уход.

Алексей Стрельцов оставляет после себя много вопросов к прошлому. Нужно серьёзно разбираться, чтобы говорить о чём-то с твёрдой уверенностью. Увидеть положение врачей в Древнем Риме на основании этого труда не получится, но определённое мнение всё-таки будет выработано.

Разобравшись с проблематикой Древнего Рима, читатель задумывается о положении врачей в Древней Греции. Ведь на самом деле — как обстояло дело с медициной у эллинов? Были ли они настолько гуманны, как это принято думать? Пример Гиппократа доказательством быть не может — сведения о нём разнятся. Да и Стрельцов хотя бы воздал ему должное, обозначив его наработанные принципы среди древнегреческих врачей, осуществлявших деятельность на территории Римской Империи, но ничего подобного в монографии нет.

В нашем с вами мире надо, кроме обязательства соблюдать «клятву Гиппократа», даровать врачам освобождение от налогов, согласно делам прошлого. Это можно назвать «эдиктом императора Августа». А также, снова по законам Древнего Рима, максимально строго наказывать людей, совершающих противоправные действия против врачей, а не продолжать попустительствовать, требуя полной отдачи и абсолютно ничего не предлагая взамен искусственно навязанному альтруизму.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Колин Маккалоу «Женщины Цезаря» (1996)

Гай Юлий Цезарь — многократный консул, великий понтифик и диктатор Римской республики. О его жизни известно многое, но ныне мало кто может с твёрдой уверенностью назвать более пары фактов об этом политическом деятеле. Известно, что Цезарь перешёл Рубикон, что он погиб от руки Брута. А ведь жить ему пришлось в непростое время, когда легко было стать жертвой обстоятельств. Только хитрость и дальновидность могли позволить людям добиться высокого положения — при отсутствии оных человека поджидала скорая кончина. Умение влиять на своё окружение и знание подхода к каждому — вот необходимые качества, которыми Цезарь безусловно обладал. И если требовалось, то инструментами его политики могли стать самые близкие женщины: мать, дочь, любовница или жена.

Колин Маккалоу погружает читателя в короткий отрезок из жизни будущего диктатора, который ещё только планирует побороться за право стать великим понтификом. Велеречивыми словесами обрамляется повествование — на глазах воссоздаётся картина тех дней. При неспешном повествовании уделяется внимание мельчайшим деталям. Приходится испытывать весь спектр эмоций, сопровождающий тот или иной поступок главного действующего лица. От читателя не укрываются тайны, а действительность показывается с максимальной достоверностью. Иного склада были тогда люди: они понимали мир совершенно иначе. Никто не исповедовал добродетели, поступая согласно собственной выгоде. Цезарь был человеком своего времени, наделённый талантом к красноречию. Он мог приласкать, но мог и отдалить от себя, если того требовали обстоятельства. Его жизнь заключалась в каждодневной борьбы за право существовать, иначе оппоненты быстро свели его в могилу.

Цезарь мог ошибаться. Он смотрел далеко, но не в его воле знать о последствиях поступков. Маккалоу превосходно строит повествование, позволяя читателю прикоснуться не только к Цезарю-политику, но и к Цезарю-сыну, -отцу, -любовнику и -мужу, без стеснения и укрывательства. За разговорами и думами действие практически всегда перемещается в спальню, где расслабляется взор, уставший наблюдать за мыслями сильных мира сего. Пусть Красс заботится о толщине кошелька, планируя сделать Египет личной вотчиной, это укрепляет позиции Цезаря. Пусть Помпей мечтает о дочери Цезаря Юлии, это тоже укрепляет его позиции. Пусть Цезарь даёт волю телу на постели с матерью Брута, это никак не повлияет на его позиции. Пусть Цезарь потворствует Бруту, а потом отбирает у него лакомый кусок, это пока ему выгодно. Из неприметных эпизодов Колин выстраивает жизнь Цезаря, давая читателю возможность понять к чему приведёт то или иное действие.

Современный читатель будет бесконечно ругать Рим за гнилость его политической системы. Маккалоу так показывает то время, что не остаётся никаких сомнений — ничего с тех пор не поменялось. Цезарь был умным политиком, но и он ничего бы не добился, не найди возможность обходить законы. Не мог римлянин давать взятки, за это его ждало суровое наказание. А ведь Цезарь давал — только таким способом, чтобы его действия никто не мог квалифицировать как что-либо нарушающие. Читатель начинает сомневаться, так ли плоха коррупция, раз с ней ныне активно пытаются бороться? Гораздо лучше, если всё будет также прозрачно, как в Римской республике. Когда Цезарь давал взятку, то он её честно отрабатывал — и все это знали. Допустим, некто в нынешнее время покупает голоса, а потом будет обязан исполнить всё то, что он пообещал в предвыборной программе… это ли не счастье?

У каждого времени должны быть такие порядки, чтобы даже в отрицательных моментах потомки видели лишь положительное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рафаэлло Джованьоли «Спартак» (1874)

Человек может думать о свободе, но он всегда был и будет рабом. Нельзя выйти за рамки, обретя действительную свободу, можно лишь думать, будто она у тебя есть. И даже в этом случае человек продолжает оставаться рабом. Надо понимать, свобода — это возможность жить вне условий, согласно собственным убеждениям. Но кто же даст такое человеку? Даже тот, кто будет противиться и мешать обрести другим свободу, является рабом системы, которую он с усердием отстаивает. В том то и проблема человечества — оно не может придти к единому мнению касательно понимания свободы. Достаточно сослаться на религию, как человеческое стремление к рабству становится наиболее очевидным. Люди сами устанавливают преграды на пути к обретению свободы, низводя самих себя до положения угнетаемых. Ежели кто решается начать борьбу, то из положения раба одних обстоятельств он переходит на положение раба других обстоятельств. Безусловно, мириться с рабством нельзя, но и преодолеть его не получится.

Древний Рим не раз сотрясали восстания рабов. Наиболее известным является то, предводителем которого был Спартак. О жизни сего замечательного мужа известно крайне мало. Без художественного взгляда Рафаэлло Джованьоли было бы известно ещё меньше. А может о Спартаке никто бы так и не вспомнил, как не вспоминают ныне о Сальвии Трифоне и Евне, под чьим руководством находилось ещё больше восставших рабов, нежели было у Спартака. Рим II-I веков до нашей эры был крайне нестабильным государством. Его постоянно трясло и лихорадило. Когда пал последний сильный соперник — Карфаген, римское общество начало стремительно разлагаться: пропал стимул взывать к прежним возвышенным чувствам. Вместо завоевательных походов Рим погряз в гражданских войнах: тяжёлая обстановка была на Пиренейском полуострове, будоражило Фракию и области на востоке, на Сицилии подняли голову рабы, в сердце страны италики развязали боевые действия, да ещё и Спартак взбудоражил гладиаторов, воспользовавшись моментом ослабления Рима.

Истинных побуждений Спартака нам никогда не узнать. Джованьоли его представляет читателю так, как ему самому хочется его видеть. И видит он его в духе литературы романтизма. Поэтому нужно с осторожностью подходить к описываемым Рафаэлло событиям — в них ощутимая доля вымысла и лишь крупица правды. Представленная история показывает римское общество таким, каким его принято считать: население отличается крайней напыщенностью, даже если оно не относится к числу свободных граждан. Когда представляешь римлянина, то видишь его гордую осанку, задранный нос и слышишь патетические речи. Жизнь тех римлян должна была поражать воображение последующих поколений, что усиленно продолжает верить именно в таких представителей античности, чьё государство добилось процветания. Пусть будет так, иначе всё равно Древний Рим никто воспринимать не будет.

Спартак у Джованьоли — сильная личность, некогда представитель фракийской знати и воин римской армии, после ставший рабом, когда решил сражать с Римом за родную страну. Именно на понимании, что Спартак изначально принадлежал к элите и судьбою был выбран для управления людьми и строится его мировоззрение. Он не приемлет рабства, поскольку сам никогда принуждением не занимался. Идеальный человек — этот Спартак. Его гуманизм поражает воображение. Сомнительно, чтобы в его время кто-то говорил о любви ко всем людям. С позиций XIX века иначе смотреть не получается. Не мог же, в самом деле, Спартак восстать просто из-за того, что ему надоело быть рабом и захотелось сделать всех счастливыми. Он скорее мог добиваться личного возвышения, вплоть до захвата власти над Римом, но Джованьоли подобное не допускает. Спартак может быть только идеальным борцом за права угнетённых, честным и верным своим убеждениям — на иное он не имеет права.

Личная жизнь Спартака, его связь с влиятельной женщиной, возможный ребёнок, предательства друзей и распри с соратниками — плод вымысла Джованьоли. Вполне логично, ведь художественная литература на то и опирается, что писатель должен вызвать ответное чувство у читателя. Поэтому без любви история обойтись не могла. Получилось у Джованьоли это хорошо. Опять же, в духе романтизма. Рафаэлло наполнил книгу возвышенными и низменными желаниями, а про конкретику самого восстания предпочёл умолчать. Так и остались неясными многие моменты: всё случилось стихийно, на сцену выходили разные действующие лица, разговоры-разговоры, да вывод — долой рабство.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Генрик Сенкевич «Камо грядеши» (1896)

Сочувствие к давним временам — это основное ощущение, возникающее при чтении книги Сенкевича. Далёкий от современного читателя жестокий Рим кажется напрочь лишённым гуманности. Человек тогда был куском мяса, над которым могли издеваться любым угодным мучителям образом. Сенкевич поставил себе целью отобразить ужасающие моменты жизни людей начала первого века нашей эры, исходя с позиций современности, нисколько не стараясь отразить действительность описываемых им событий. Читатель должен придти в ужас от зверств — всё остальное не имеет никакого значения. С исторической точки зрения сюжет может быть верен, но Сенкевич не отражает хронику событий, а строит повествование от лица жителей Рима, отдавая приоритет любви римлянина к рабыне, страсти Нерона к актёрству, пожару, страданиям христиан и гладиаторским боям.

Сенкевич выводит христианство, как новую религию, призывающую не опасаться гнева Бога, а наоборот любить его. Если верить Генрику, то христианство — оплот гуманизма и человеколюбия. На пустом месте люди поверили в обещание райской загробной жизни, предпочитая не сражаться за веру, а умирать самым болезненным способом. В представлении римлян о мироустройстве произошёл переворот, теперь им нужно любить и заботиться о ближних, а не быть отцами отечества, держа на положении рабов не только жену и детей, но и всю обширную фамилию, напоминающую подобие индийской кастовой системы. Сенкевич строит повествование таким образом, что христианские идеалы станут близки каждому читателю, не говоря уже об изначально настроенных против них римлян.

Главный герой «Камо грядеши» может быть самым почитаемым членом римского общества, но и он ничего не может сделать против одолевающего чувства любви. Как-то получилось, что, отдающий отчёт своим действиям, человек начинает вести себя крайне неразумно, пленившись красотой рабыни. Сенкевич с этого и начинает повествование, красочно описывая быт столицы империи, не доводя ситуацию до точки накала страстей. Сам по себе возникает любовный треугольник, где он любит её, а она любит Бога. И ничего с этим сделать невозможно, поскольку избранная пассия фанатично предана новой вере, поверив словам очевидца дел христовых. Ради любви человек может стерпеть многое, закрыв глаза на очевидное. Именно вокруг этого будет строить дальнейшее повествование Сенкевич, уводя читателя всё дальше в дебри христианской морали.

Часто так случается, что гонимый очень быстро превращается в гонителя, стоит только дать ему возможность спокойно вздохнуть. Подобное случится немного погодя, окончательно подорвав могущество Рима, а пока христиан нещадно преследуют, уничтожая любыми средствами, с удовольствием позволяя разрывать их тела на арене. Дай волю меньшинству, как оно в скорое время станет преобладающей силой, стирая всех бывших обидчиков, а также случайно оказавшихся рядом. Кто будет против веры христовой, того уже христиане будут жестоко пытать, да отправлять на костёр, а пока они продолжают страдать сами, истово надеясь заслужить право на последующее вечное блаженство.

Император Рима получился у Сенкевича чрезмерно слащавым. Генрик через раз говорит о воцарении Нерона, не пожалевшего ради власти отправить мать на тот свет раньше времени. Трудно, спустя почти две тысячи лет, воссоздавать чей-то портрет, даже основанный на использовании сведений его современников. Всё равно Сенкевич исходит из собственного понимания характера человека, не имея возможности почувствовать себя властителем могущественной империи. Было решено сделать Нерона самолюбивым, склонным к искусству человеком, но при этом далёким от политики. Жизнь Рима идёт стороной, как и сама фигура Нерона, поскольку Сенкевича интересует только возможность бросить спичку во имя необходимости поджечь город, чтобы артистически настроенный император смог создать нетленное творение о погибающем городе. Генрик написал именно такой портрет, и он вполне сошёл за правду. Почему бы не быть Нерону именно таким. В конце концов, совершенно неважны мысли императора, когда автора беспокоит совсем другое.

Описать окончательное падение Рима у Сенквича всё-таки не получилось. На страницах книги оказывается много информации, свидетельствующей об утрате былого могущества, но читатель знает, что такое положение дел скоротечно, поскольку Рим ещё не достиг того могущества, которое ждёт его впереди. Безусловно, со временем Рим всё равно падёт, и не Нерон тому виной, и не христиане, а гораздо большее количество навалившихся проблем, преследующих любое крупное государство. Рим мог развалиться изнутри, и его основательно подтачивали черви гуманизма, разложившие стойкое общество на мягкие элементы.

Совершенно не стоит забывать, что в конце XIX века (время написания книги) общество сильно лихорадило, поскольку быстро набирали оборот социалистические идеи и технический прогресс. «Камо грядеши» стоит больше рассматривать под углом влияния страданий пролетариата под пятой капиталистов. Общество готово было взорваться… и спустя два десятка лет пали последние империи.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эдуард Гиббон «Закат и падение Римской Империи. Том 7″ (XVIII век)

В 1787 году Эдуард Гиббон поставил точку в труде всей своей жизни «Закат и падение Римской Империи». Он не раз говорил, что в своей работе будет отражать историю любого народа, что так или иначе был связан с процессом, приведшим Римскую Империю к упадку и уничтожению. Седьмой том стал продолжением — Рим давно не существует, Византия тоже пала — о чём же ещё можно было поведать читателю. Гиббон сильно не старался, он выжимал из себя слова, не желая делиться новыми мыслями. Он стал уходить так далеко от основной темы, что даже к судьбе Византии это не имело никакого отношения.

Гиббон рассказывает о последних десятилетиях существования Византии, окончательно ослабшей после последнего Крестового похода, уничтожившего столицу Восточной Римской Империи, последнего оплота латинской культуры. К такому исходу, безусловно, привели религиозные распри. Византию трясло, императоры серьёзно намеревались обратиться в католичество, что иногда даже делали, но быстро возвращались к православию. Западная Европа уже не могла терпеть такого соседа. Сперва лично уничтожила, а позже отказалась поддержать последних императоров, пребывавших в слёзных просьбах и избегавших собственной страны, предпочитая находиться при королевских дворах других стран, нежели наблюдать нищету своих сограждан.

Французы и венецианцы довели Византию до краха. Когда к стенам подошёл Мехмет II, преследующий только одну цель — взять Константинополь и сделать его своей столицей — Византии никто не стал помогать. При штурме города использовались все технологии для осады, доступные к тому моменту и старые проверенные средства. В ход шли камнеметательные орудия и пушки, приводимые в действие порохом. Константинополь пал за пятьдесят три дня. Последний император не согласился на равноценный обмен, он решил стоять до конца — это стало последними днями существования Империи. Самого Императора в свальной драке внутри города убили. Так закончилась история великого государства.

Дальнейшее повествование уже не представляет интереса для обоснования причин падения. Гиббон расскажет подробнее о Мехмете II, знавшем пять языков, мощно продвигавшемся на запад. Только смерть в пятьдесят один год уберегла Европу от его захватнических планов. Гениальный военный стратег почил, завоевав для турков земли, где ныне они и живут. Немного Гиббон расскажет о предательском поведении поляков и венгров в их противостоянии с турками. Зачем-то Гиббон даст понимание политического устройства Италии, объяснит существование двух враждебных партий гвельфов и гибеллинов, чьи корни уходят глубоко, а причины расхождения во мнениях никому неизвестны.

Неожиданно, Чингисхан. Совсем немного о нём самом. Чуть больше о завоевании Китая и походе его сыновей и внуков на Европу. Совсем ничего о причинах остановки завоевательных походов, когда Европа могла легко пасть под ударами бесчисленных войск — всё-таки полтора миллиона всадников обрушились лавиной. Ничего странного в падении Руси поэтому нет, перед такой массой никто не устоял бы. Впрочем, Гиббон о Руси ничего не говорит. Однако, Гиббон находит следы монголов за полярным кругом и в самых глухих закоулках грузинский гор, объясняя это тем, что монголы не оставляли ни одного метра без своего внимания.

Очень путано Гиббон повествует о турках. С Мехметом II всё понятно. Но откуда и как пришли турки? Складывается впечатление, что османы (переиначенное слово «атаман») пришли откуда-то из Сибири, перебрались через Персию, обосновались в Крыме, откуда грозили Балканам, окружая Константинополь с двух сторон. То есть турки получили контроль над Балканам раньше, чем взяли столицу Византии. Гиббон повествует об янычарах. Это жители Балкан, подвергшиеся исламизации в детском возрасте и призванные в армию. Турки были категоричны в военном отношении — существовал налог, по которому османы забирали из семьи каждого пятого ребёнка, либо по ребёнку каждые пять лет. Суровые времена требовали суровых решений.

Как о Чингисхане, также Гиббон говорит о Тамерлане. Характеризует Великого Хромца с положительной стороны, в стране которого нельзя было даже кошелёк у мальчика отобрать, но при этом Тамерлан воевал ради добычи, оставляя разорённые земли наедине с самими собой, ему не нужны были новые страны. Так, по крайней мере, говорит Гиббон.

Закрывает седьмой том печальное повествование о безжалостности времени, уничтожающего архитектурные реликты, да о бесчинствах людей, растаскивающих исторические объекты для своих нужд. Так, например, римляне разбирали кирпичи с Колизея только для производства из них извести. Время идёт своим чередом, не подвергая ничего консервации, поступаясь в угоду сегодняшнему и на благо завтрашнего дня.

Римской Империи давно нет, но Римская Империя заложила основы западного общества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2