trounin.ru

Особенности национальной охоты возвращаются: пьяный русский народ, в своём слитом с природой состоянии, внимает мудрости восточного человека. Химера! Такое возможно. Особенно на пике увлечённости японской культурой: кругом японская анимация и японские общепиты. Почему бы не оттолкнуться от этого, взяв за основу историю рода одного японца, органически переплетя её с реалиями глухой сибирской деревни времён Второй Мировой войны? Геласимов так и поступает, делая деревню сборником стереотипов. Но! Коли Геласимов писатель, а перефразируя на японский манер — писака; да не простой писатель, поскольку его стиль тяготеет к обильному использованию в тексте обширной энциклопедической информации, перемешанной с сумбурным изложением, то само собой сознание автора разливается безудержным потоком, не разбирающим важности тех или иных отклонений от сюжета, что заставляет воображение читателя изрядно напрягаться, если отсутствует желание потерять нить повествования.

Стереотипы — это не всегда хорошо. Русская деревня не обязательно должна быть наполнена вечно пьяными жителями, ведущими лёгкий образ жизни, буквально гуляющими в любом удобном для них месте. Разгуляевка — реально существующая деревня в Красноярском крае, совсем рядом с Ачинском, чуть поодаль от Красноярска, примерно располагаясь на равном удалении от Оби и Ангары. Геласимов не мог этого не знать, если, конечно, он не использовал именно эту деревню, описывая происходившие на её территории события. Для него важнее был антураж, хотя читатель никогда не заподозрит тяжёлое для местного населения время. Война гремит слишком далеко, чтобы о ней реально вспоминать. Об этом задумывается только мальчик, вокруг которого изначально развивается повествование, да японец, что основывается уже не на бурной фантазии, а на личных переживаниях.

Русская деревня — не только пьяные жители, но и мат-перемат в любое время. Геласимов активно прибегает к ненормативной лексике, превращая повествование в постоянное сквернословие, нисколько не заботясь о глазах читателя. Именно такая культура в деревнях, ничего с этим не поделаешь. Ведь тем советская деревня от российской и отличается, что наполнена тунеядцами. А может и не отличается, имея стопроцентное сходство. Может для Геласимова такое положение дел — личные детские воспоминания. Ясно одно — для подвижных ребят брань и суровые выпады взрослых не являются действительно важными. Со страниц мат не вытравишь, каким бы он не являлся средством выражения. Будем считать, что Геласимов общался с современниками тех лет, и те от него ничего не скрывали, а действительность не приукрашивали.

«Степные боги» не зря отнесены к потоку сознания. Разбей Геласимов повествование на несколько отдельных повестей, тогда текст мог смотреться самобытно, но под единой обложкой всё выглядит просто дико. Будни мальчика прерываются дневниковыми записями японца, желающим сохранить сведения о своей семье. Именно дневник ломает восприятие книги, становясь инородной частью. Геласимов зачем-то рассказывает читателю о быте японцев, их традициях и истории, будто кто-то другой взялся помочь автору, настолько стиль становится лаконичным и последовательным, отходя от бранной речи к высокому слогу. Напиши Геласимов так всю книгу — ему бы не было цены. Однако, такого не случилось. Геласимов писал по воле вдохновения, не возвращаясь назад. Как после такого подхода относиться к расхлябанным русским, проигрывающим перед образами морально идеальных японцев?

Геласимов-писатель становится Геласимовым-писакой каждый раз, стоит ему вернуться в реалии русской деревни. Казалось бы, писака — слово оскорбительное, но в случае Геласимова оно приобретает собственное значение, исконно русское. Откуда столько сбивчивости при возвращении на родную землю? Творческие метания или неопределённость тому могут быть виной. Не получается у Геласимова выстроить ровное повествование, когда дело касается жителей Разгуляевки. Совершенства не существует. Однако, дневник японца говорит об обратном. Вот и возникают перед читателем образы охотников, идущих по стопам за сэнсэем, засевшим в голове одного из них.

Малую форму Геласимов не смог в должном объёме снабдить логической выдержкой. Будто сошлись в Сибири в вечной борьбе казаки и японцы за право обладать читинским золотом. Порубленный на куски сумбур, пошлый антураж и похабные частушки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Начать с собственных переживаний, выложенных на бумагу — достойный первый шаг для писателя, пока ещё пребывающего без чётких взглядов на возможное творчество. Лев Толстой решил взять за основу годы молодости, сдобрив повествование разительными от своей биографии отступами и задатками будущей философии, влияние которой на слог писателя всё сильнее ощущается, если начинать чтение с «Детства», а закончить «Юностью» — более взрослым произведением. Перед читателем попеременно предстанет Толстой-ребёнок, -отрок и -юноша, но не как человек, а именно в образе писателя. Незрелый подход к сложению слов в предложения и содержание в форме маленьких рассказов перерастают в размышления о бытие, заменяя основное повествование авторскими мыслями, далёкими от сюжетной канвы.

Читатель может себе представить, с большой натяжкой, середину XIX века, когда Толстой взялся за перо, в виде стандартных декораций, не имеющих каких-либо особенностей. Будто нашу жизнь перенесли на сотни лет назад, забрали все достижения цивилизации за это время, и дали в руки вожжи, чтобы можно было передвигаться на лошади, ощущая дискомфорт от непривычной обстановки. Удивляет арелигиозность Толстого, или может он просто предпочёл не задевать такую щекотливую тему, хотя, в представлении читателя, в то время человек должен был быть богобоязненным, молиться и думать только о благих делах. «Детство» Толстого ничего этого не отображает, концентрируя внимание читателя на совсем других воспоминаниях. Возможно, автор просто посчитал лишним упоминать самые обыденные вещи, которые итак каждому известны. С этой стороны первая проба пера Толстого сразу воспринимается с удручающей стороны, поскольку для автора важнее оказалось вспомнить старика-гувернанта, участие в охоте, мимолётную влюблённость и похороны, опустив всё остальное.

Развитие событий по цепочке продолжается в «Отрочестве». Толстой отошёл от рассказов, предлагая уже более-менее связанную историю. Поднаторевшее мастерство теперь требует большего количество используемых слов, даже в ущерб общему смыслу произведения. Читателю предлагаются точно такие же темы, что и раньше, но разбавленные доброй порцией отступлений, в которых ещё не проглядывается авторская философия, но активно предлагается возможная философия героев произведения. Многое меркнет перед проблемами французов, ныне обитающих в России и вспоминающих ужасные условия пребывания в армии Наполеона.

«Юность» — это творчество сформировавшегося писателя, находящего удовлетворение в возможности высказывать свои взгляды на происходящие вокруг события. А так как главный герой повзрослел, то можно наконец-то оторвать его от родительского очага и бросить на ученические парты, показав скрытый от посторонних глаз его внутренний мир, представленный не тянущимся к знаниям юношей, а балбесом и оторвой, что от имеющихся в наличии больших денег может вести жизнь на широкую ногу, иногда стесняясь бедных сверстников, но имеющий ровно такие же амбиции, как и они. Такой человек мог добиться успехов при любом стечении обстоятельств, но взявшийся за нравоучения Толстой рисует объективную реальность, когда жизнь наполнена страданиями, а благоприятный исход при лёгком отношении может пройти мимо любого человека.

Толстой написал три части о становлении личности, проведя её через неосознанное детство, давая бесценный опыт, завершив всё разбитыми надеждами, но с ясным добрым напутствием. Читателю покажется, что главный герой наконец-то образумился, но скорее всего именно покажется. Люди просто так не изменяются, быстро забывая печальный опыт, если получается вновь добиться успеха. У молодого человека впереди ещё много забот, о которых также следовало написать, но Толстой решил этого не делать. Всё дальнейшее творчество автора итак раскрыло для читателя особенности жизни общества XIX века.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обернуться назад и заново воспроизвести прожитую жизнь — основное занятие главного героя «Посредника» Лесли Хартли. Ему шестьдесят лет, и ему неинтересно то, что окружает его в моменты дум, постоянно заставляющих вспоминать один и тот же эпизод из прошлого, сделавшим воспоминания о нём весьма болезненными. Хартли берётся описать чьё-то детство, совершая путешествие на пятьдесят три года назад в 1900 год. Не так важен год происходящих событий, как описываемое детство. Язык Хартли тяжёл, а некоторые сцены он описывает с рьяной фанатичностью, сообщая читателю много деталей, которые для книги становятся лишними. Главному герою будет море по колено, но это море состоит из чужих проблем, а его собственные способности не позволят спокойно стоять под воздействием сильного ветра обстоятельств. «Посредник» — это восприятие детства с позиций опыта шестидесятилетнего человека, взявшегося посмотреть на себя глупого двенадцатилетнего. И образ возник перед ним слишком наивным, чтобы читатель стал за него переживать.

Отец главного героя был против школьного образования, предпочитая ему частные занятия в домашней обстановке.В Англии это было выбором для обеспеченных семей, не испытывавших необходимости отослать ребёнка подальше с глаз долой. Проблема образования в пансионах всегда вызывала у англичан чувство трепетного ужаса перед строгой дисциплиной и незащищённостью перед учителями, когда воля родителя имела весьма незначительное влияние. С первых страниц читатель заметит в главном герое оторванность от действительности, в чём повинна будет тяга к фантазиям и постоянному желанию спрятаться от всех. Для главного героя фигуры родителей не имеют никакого значения, а раннюю смерть отца он воспринимает результатом подсознательного желания устранить мешающую преграду. Хартли опосредованно наполняет книгу мистикой, делая для главного героя реальной возможность задействовать скрытый потенциал осуществления желаний.

Главный герой увлекается астрологией — любит составлять гороскопы. Иногда о чём-то сильно задумавшись, он воплощает фантазии в жизнь. Вспышка эпидемии кори служит основным подтверждением способностей главного героя, но Хартли будет это отрицать, наполняя голову мальчика мыслями о случайном совпадении. Однако, никак иначе не получается объяснить, когда читатель замечает цепь совпадений, помогающих главному герою жить согласно своим желаниям. Он пошёл против отца, а теперь ему захотелось устроить внеплановые каникулы, и именно в этот момент начинает распространяться корь. Читатель скажет, что это всё незначительные эпизоды книги, поскольку «Посредник» совсем о другом. Частично читатель оказывается прав.

Повествование оставляет ощущение сумбурного изложения. Хартли может надолго растянуть описание крикетного матча, знакомя с правилами игры и позволяя читателю проникнуться духом этого командного вида спорта. Не брезгует Хартли и шансом поведать про особенности милования лошадей, о чём он в том же духе рассказывает чрезмерно долго, издали подготавливая главного героя к суровой действительности, где под милованием нужно понимать совсем другое, а также то, что подобное возможно и среди людей. Главный герой не рос в уличной среде, поэтому он довольно изнежен, что также сказалось на его сообразительности и умственном развитии. У него нет богатого багажа знаний, чем Хартли бессовестно пользуется, на каждой странице объясняя ему что-то новое (едва ли не с энциклопедической точностью). Задавать разъясняющие вопросы — это яркая черта авторского стиля изложения. К сожалению, ответы не смогут удовлетворить главного героя, для которого в каждом ответе находится возможность задать ещё более глупый вопрос.

«Посредник» не поможет лучше понять особенности британских нравов начала XX века, но покажет рост интереса к оккультным практикам.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Маргарет Этвуд можно сравнить с Вирджинией Вулф наших дней. И если Вирджиния была в тренде — настоящей находкой для издателей, то к какой волне стоит отнести Этвуд, чей поток сознания модернизировал понимание «женской литературы», смешав в разных пропорциях внутри себя реальность и фантазию? Классические писатели предпочитали следовать строгой линии повествования, концентрируясь на психологической составляющей — этого сильно не хватает насыщенной сюжетными линиями современной литературе, построенной по принципу многостраничного общения персонажей друг с другом на самые различные темы, где постоянно происходит какое-то движение вокруг разных обстоятельств, а то и в виде хаотичных прыжков, где легко запутаться. Этвуд, безусловно, писатель наших дней, а у издателей сейчас основное желание — это выпуск шокирующих публику книг. «Слепой убийца» — это брань на страницах, грязь в мыслях героев и фантастическая составляющая. Иного нет.

Породить альтернативу легко. Труднее её представить в выгодном свете. Альтернатива может сильно увлечь читателей, но ещё больше оттолкнёт. В альтернативе часто предлагается нестандартный подход не только к изложению, но и мыслительный процесс героев книги далёк от привычного. На всём этом Этвуд строит сюжет, наполняя «Слепого убийцу» переживаниями старой женщины, сказками о маленьких тихих преступниках и проблемами одной доведённой до крайности семьи. Везде присутствует элемент таинственности, а загадка вытекает из загадки, которые читатель либо будет решать, либо вновь и вновь — отрывать глаза от чтения, чтобы в n-раз высказать потолку о своих накипевших эмоциях. Как говорит сама Этвуд: «Собачьи какашки оттаивают», поясняя подобными вкраплениями в текст всю суть происходящих событий, что подобно означенному продукту жизнедеятельности организма становятся всё более видимыми читателю. Если с первых страниц трудно уловить взаимосвязь нескольких сюжетных историй, то чем дальше, тем оттаявшее более доступно анализированию и установлению степени поражения, но вместе с этим появляются и все сопутствующие характеристики, позволяющие задействовать обоняние, а кто-то даже сможет распробовать на вкус, если появится такое желание.

Брань на страницах книги может вызвать шок, а может и не вызвать — это зависит от подготовленности читателя к необходимости современных писателей прибегать к отображению вульгарного поведения людей. Только Этвуд использует данный приём не ради выражения эмоций героев книги, а скорее просто так, исходя на брань от своего собственного лица. Это так похоже на добрую часть современной американской литературы, что наличие таких элементов обязано быть, дабы потешить чувство запретного, когда вокруг только и говорят о необходимом соблюдении нравственности. От брани и вульгарности критики тоже обычно пребывают в восторге, вознося такие книги на вершину творческой мысли, находя в этом личное удовлетворение, а может и привычно выступая против массового пристрастия рядовых читателей к более попсовым произведениям литературы, где наличие нравственно низких моментов просто недопустимо.

«Слепой убийца» содержит многое из того, что может быть присуще людям, поскольку Этвуд взялась отобразить целую жизнь человека, прошедшего едва ли не через всё. Что и говорить, если от менархе неподготовленные девочки бьются в истерике и кричат о приближающейся смерти, а публика жаждет мистического тайного начала, способного отрыть скрытое от глаз среднего обывателя, когда дошедший до предела писатель сводит счёты с жизнью, наказывая окружение за накопленные обиды, оставляя после себя ворох разнообразных эмоций, среди которых самое важное значение отдаётся возникающему чувству безвозвратной утраты. Этвуд использует в своём подходе к написанию книги практически всё, что помогает наполнять страницы текстом, чтобы мыльная мелодрама показалась чем-то несущественным, если её сравнивать со «Слепым убийцей» — далёкой от понимания книгой, содержащей в себе чрезмерное количество различных происшествий, суть которых не несёт ничего, кроме развлекательного элемента.

Сводить воедино распустившиеся нитки трудно, и далеко не факт, что это могут сделать дети. Не сможет это сделать и «Слепой убийца», написанный престижной премии для, чтобы было трудно сказать что-то по существу, да легко сделать вид умного человека, который всё понял, да ещё и оценил по достоинству книгу, которую другие понять не смогли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Никогда не бойтесь говорить правду — именно на это делает упор Халед Хоссейни, предлагая читателю ознакомиться с версией трагических событий восьмидесятых годов XX века, в очередной раз переиначивших Афганистан: заново украв у людей родину, поменяв страну с радужного противостояния шиитов суннитам на тотальный автогеноцид, сравнимый с трагедией Камбоджи, в одночасье одичавшей и утратившей связь с разумным подходом к решению социальных проблем. Афганистан для Хоссейни — это его детство и потерянное прошлое, куда уже никогда невозможно будет вернуться. «Бегущий за ветром» был написан по горячим следам нью-йоркских терактов одиннадцатого сентября, что только подхлестнуло интерес людей к подобного рода историям. Хоссейни без обид вмешал во всё уничижающие Советский Союз и Россию нотки, от которых весь западных мир пришёл в неописуемый восторг — значение которого и сыграло решаю роль в судьбе книги.

Повествование «Бегущего за ветром» нельзя подвергнуть однозначной трактовке. Книга подобна «Шах-наме», упоминание о которой так часто встречается на страницах. Со стороны кажется, что перед читателем эпохальное произведение, отражающее глубокую суть бытия, в котором найдётся место слепой несправедливости, чей жребий падёт на самых достойных людей. Только слепым трудно ориентироваться в пространстве, вынужденным с покорностью принимать мир таким, каким его им дают окружающие. В «Шах-наме» нет простых историй, но каждая из них содержит солидного размера булыжник в бурной реке, уносящий жизни самоуверенных людей, решивших показать свою удаль перед другими. Может и станет кто-то проливать слёзы над событиями, в которых действующие лица были виноваты сами: они не стремились расставить все точки над задаваемыми им вопросами, чтобы остаться в живых и не создавать никому проблем. Именно так, перекатываясь с одной строчки на другую, Фирдоуси создавал литературный памятник средневековой иранской литературы, потратив жизнь на возрождение самосознания сородичей перед волной арабских завоевателей, чья культура быстрыми темпами распространялась по Азии.

Если Хоссейни, упоминая «Шах-наме», старался показать возможность перемен к лучшему, для чего он напишет успешную книгу, что вызовет в сердцах читателей хотя бы сочувствие, то отчасти ему это удалось. Конечно, «Бегущий за ветром» не станет откровением, даже не сумеет повлиять на изменение ситуации к лучшему, но своё место в мировой литературе он найдёт. Книга была написана по всем канонам хорошо продающихся книг, от чтения которых одна часть читателей пребывает в восторге, а вторая — подвергает произведение ураганной критике, находя, специально заложенные автором, провокационные моменты: когда кто-то говорит о тебе — это лучшая реклама. Поток читателей будет постоянно увеличиваться, ведь каждому будет интересно присоединиться к прочитавшему большинству. Напиши Хоссейни действительно правдивую книгу, то пылиться ей у него в столе на листах черновика, а так получилась отличная заготовка для голливудского фильма, где нашлось место индийским мотивам о родственных связях, злодейских кознях, предательствах, а также важным судьбоносным потерям, от которых зритель обязан разрыдаться, дабы в момент титров понять, что жизнь продолжается, повторяясь вновь и вновь.

«Бегущий за ветром» может серьёзно надорвать картину восприятия мусульманского мира, когда читатель постоянно видит в словах Хоссейни упоминание не самых лицеприятных моментов, которые, возможно, являются традициями живущих в Афганистане народов. Трудно утверждать однозначно, но это вполне может быть так. Тяжело принять факт детской жестокости к своим сверстникам, особенно жестокости, направленной на моральное унижение, не имеющего никаких конкретных целей, кроме желания показать свою силу. С другой стороны, наполнив книгу гомосексуальными сценами, Хоссейни смог найти отклик в душах определённой группы людей, увидевшей возможность распространить свои ценности и в те страны, куда они до этого боялись показываться, осознавая неминуемую казнь на месте за осквернение норм поведения.

Хоссейни покажет читателю не только жизнь Афганистана его детских воспоминаний, но и афганскую диаспору в США, нашедшей на американском континенте новую родину, по достоинству оценив все прелести жизни демократического государства. Кажется, «Бегущий за ветром» должен был закончиться побегом из Афганистана, поскольку дальнейшее повествование превращается в мелодраму с самым обыкновенным сюжетом, где будут действовать классические правила разговорчивых злодеев и вмешательств третьей силы в разрешение конфликта; где главный герой обязательно хлебнёт горя на почве своей личной несостоятельности, толкающей его на принятие необдуманных решений, целью которых станет установление гуманного отношения к ошибкам прошедших лет, когда наказание за молчание приводит к путешествию в прошлое с борьбой против восставших картин былых дней.

Когда кто-то рассказывает об отсутствии гуманизма в каком-либо месте, то читатель всегда воспринимает подобный сюжет с особым чувством сожаления к происходящим в книге событиям. Но когда человек жил спокойно, не вмешиваясь в дела другого человека? Никогда.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Самая лучшая сказка для ребёнка — это реальная история, где присутствует не только приятный элемент, но и жестокое отражение реальности, содержащее в себе смерть близких и переживания из-за утраты. Можно бесконечно сюсюкаться и говорить с ребёнком на манер иллюзорного восприятия действительности, но нужно знать ту границу, за которую переходить не следует. Чадо вырастает и обретает самостоятельность, а родители к нему по-прежнему лезут с соской и не спускают с рук, будто не понимая, что ответственность за рождение человека по прежнему лежит на их плечах, только ребёнок уже не чувствует признательности за своё появление на свет. Иван Хрущов в 1865 году издал прекрасную «сказку», отразив в ней быт села, навсегда потерянного, но оставшегося для понимания в виде вот таких «добрых» историй.

Читателя от книги может оттолкнуть упоминание Параши, когда-то популярного имени в крестьянской среде, являющегося краткой формой от Прасковьи. К сожалению, это имя давно приобрело в русском языке другой аналог с резко отрицательным значением, поэтому надо принимать сложившиеся положения действительности. Что касается леса, то это живописное место на склоне горы возле реки Хопер, названное автором в честь девочки, чья судьба типична для крестьянской среды, но само детство неотличимо от точно такого же детства дочерей помещика. Им нравится находится рядом, у них общие интересы и они одинаково сопереживают друг другу: одним словом, девочки — это девочки. Это потом они вырастут, и, может быть, сохранят в воспоминаниях мимолётный эпизод детства с переживаниями о грозе и молнии, плохой погоде, бурном нраве мальчишек и прочих приятностях, а также неприятностях. Пока же они воспитываются в религиозности, не забывая молиться перед сном и совершая поступки, за которые не будет стыдно перед другими людьми.

Иван Хрущов описывает счастливый быт, постоянно разбавляемый горестными известиями, показывая закалку детей к подобного рода переживаниям. Дети не будут плакать, но они будут всё понимать и принимать правильные решения, осознавая неизбежность заболеть от промозглой погоды и не отрицая смерть близких, от чего можно проронить слёзы, но расстраивать психическое самочувствие не следует. Может погибнуть мать, может погибнуть отец, даже любимая подружка может не встать с постели, сваленная шквалом неприятных известий и страдающая от юной прыти бесстрашного исследователя и лучшего друга, которым может оказаться озорной мальчишка, не понимающий поведения девчонок, но желающий познавать мир, покуда не прижмёт осознание вины за безрассудное поведения. повлёкшее за собой опасную хворь. Нет, Хрущов не настолько сгущает краски — он просто кратко излагает события конца одного лета, к которому действительно приятно обратиться, лучше понимая чьё-то чужое детство, отдалённое от тебя на целый век.

Добродетельное отношение к ближним — вот чему пытается научить детей «Парашин лесок». А осознание смертельных болезней и самой смерти подразумевается само собой, так часто встречаемое на жизненном пути каждого из нас. В сознании настолько сильно закрепляется боязнь плохого, что всю оставшуюся жизнь стараешься всеми силами избегать неблагоприятных моментов, находя нужным обманывать и недоговаривать, если считаешь это необходимым, тогда как в дурной вести нет ничего плохого, как и в поступках, случайно повлекших ухудшение чьего-то положения. Люди привыкли закрывать глаза на всё, а ведь корни такого явления стоит пытаться найти в то время, когда психика только формировалась, но в этот момент дети только и слышат елейные голоса взрослых и видят неадекватные выражения обращённых к ним лиц.

Единого рецепта не существует, но избегать лжи следует с самого начала. Правильную сказку написал Хрущов — самую адекватную из бесконечного множества подобных ей, но излишне приторных или чересчур переполненных эзоповым подходом к пониманию реального положения дел.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Он, бредущий во тьме лет по земле забвения, где каждый человек оказывается первым»

Можно ли назвать художественным произведением работу, которая по своей сути является автобиографией человека, писавшего книгу в виде личного дневника? Никогда не планируя его издавать, если только не посмертно. Ещё труднее определиться с понятием неоконченного произведения. Неоконченность проявилась лишь сумбуром мыслей на бумаге и отсутствием пунктуации в оригинале, сама же концовка не имеет никакого значения, поскольку книга кончается как раз там, где и должна была закончиться. Кто знает о смерти Камю и её обстоятельствах, те будут рекомендовать эту книгу в качестве вводной для знакомства с творчеством автора. Камю стал лауреатом Нобелевской премии в 1957 году, а в 1960 погиб а автокатастрофе. «Первый человек» не затронет темы личной взрослой жизни — эта книга только о взрослении Камю.

Камю предстаёт перед читателем кристально честным человеком, которому претит любое проявление лжи, от которой автор старается отдалиться всеми возможными способами. Он всегда тянулся к знаниям, сталкиваясь с нищетой семьи, трудностью религиозной проблематики, народными волнениями в Алжире, где рос. Он никогда не задумывается над тем, что у него никогда не было отца. Тем не менее, тема отца пронизывает всю книгу. Камю остро ощущает нехватку мужской руки, от которой жизнь превратилась в кромешный ад под женским гнётом, где бабушка экономила каждую копейку, а мать тянула из себя все жилы, стараясь прокормить семью. В самом начале книги Камю предстаёт перед читателем тем самым Первым человеком, который вынесен в название, что идёт своей собственной дорогой, не оглядываясь назад, не имея связи с родившими его людьми, не придавая значения давшим ему путёвку во взрослую жизнь учителям. У его семьи была только одна оберегаемая драгоценность — осколок снаряда, пробивший голову отцу на войне, когда он безоружным совершал передвижение из одного пункта до другого. Колонна людей была безжалостно расстреляна — так Камю потерял отца, забыв про него на сорок лет. Отцу было двадцать девять лет на момент смерти — этот факт вызвал у Камю сильное чувство дискомфорта, заставивший мысленные процессы судорожно выхватывать фрагменты памяти прошедшей жизни, в том числе и его собственного взросления.

В книге найдётся много места самым мелким деталям. Тут не просто взаимоотношения внутри семьи и со школьными друзьями, тут показан путь становления человека, желающего чего-то добиться в жизни, но сталкивающегося с устаревшим пониманием мира, где нищий тянет других людей на дно, а богатый вытаскивает на поверхность. Впрочем, богатых в «Первом человеке» нет, зато нищих выше всякой меры. Камю стал единственным человеком в семье, что получил образование. Голодные годы могли уничтожить этого человека, как того, кем он в итоге стал, дав миру, допустим, моряка, но Камю «везло» в жизни, когда за него брались другие люди, разглядевшие в скромном парне потенциал. Если бы не школьный учитель, убедивший семью Камю отринуть религиозные замашки, да дать юноше немного воли, не уничтожая зачатки большого будущего, то всё обязательно окупится. Со скрипом это приняла строгая бабушка, которая без сомнений лезла в навозную кучу, если там блестела монета. Камю любил футбол, снашивая обувь за несколько недель, отчего вся семья пребывала в печали, не имея средств на новую. Его было трудно в чём-то переубедить, особенно, если он этого сильно желал. Тяга к футболу была неистребима. Иной раз семья могла лишиться еды, пока мальчик с трибун взирал на футбольные баталии, потратив деньги, что предназначались на покупку хлеба.

На общем фоне напряжённых событий между Алжиром и Францией, о которых Камю будет писать без лишних красок, отражая цикличность взаимоотношений двух похожих друг на друга народов, которым суждено разойтись, но им всё равно придётся сойтись в будущем. На этом фоне Камю делится с читателем годами учёбы, где ему пришлось хлебнуть практически всё, начиная от телесных наказаний и заканчивая презрительным к себе отношением.

Жизнь каждого человека всегда уникальна, только она скоротечна и быстро забывается… Навсегда!

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Иметь веру в себя — это практически то же, что иметь крылья» (с)

Хорошо писать приквелы, это благое дело. Поклонники требуют, остаётся только немного включить фантазию. Западная литература вообще склонна к повествованию основного сюжета, даже не задумываясь о том, откуда вообще всё началось. И если не началось, то где искать точку опоры. Западному читателю это не интересно, ему надо видеть действие, происходящее сейчас и основное, а не истории о том, что было до. Такой подход всегда вызывает недоумение. Вроде бы читал об одном, а вылилось в другое. Куда такое годится? Возникают кривотолки. Писатель, немного погодя, решается писать приквел. Все рады, всем всё понятно. Однако, приквел в западном понимании распространяется только на предысторию для основной истории, и редко уходит куда-то дальше. Восточный писатель воспитан тысячелетиями в другой традиции — там писатель повествование начинает порой за шесть веков до описываемых событий, иначе его книгу просто не станут читать. Разные взгляды.

Сумбур возник не зря. Джеймс Барри известен историей о Питере Пэне и Венди. Мальчик, что умел летать и никогда не взрослел. Девочка, что нужна была ему взамен матери. Фея, что искала внимания. Крокодил, что искал капитана Крюка. Все нам знакомы с детства. Но что было с Питером Пэном до, откуда он пошёл, почему не взрослеет? Пытался ли Барри ответить на эти вопросы, это тоже вопрос. Скорее возникает больше новых вопросов, более связанных со смыслом повествования, нежели с давно забытой идеей предыстории. Честно говоря, вообще не интересно, что было там до. Это ведь психология западного читателя. Было и было. Главное — настоящее. Возможно, будущее. Но прошлое… Пожалуй, нет. Описывая прошлое, автор отталкивается от основной книги и толкает сюжет под нож в угоду будущих событий, что уже произошли. Либо выдаёт совсем не то, что может привести к разногласиям с первоосновой. Впрочем, Барри ставил пьесу, уже потом он написал о похождениях Питера в Кенсингтонском саду, и лишь после этого вышла в свет книга о Питере и Венди. Приквел вышел раньше основной истории. Значит все домыслы уже не так важны.

Почему же не важны? Трудно понять основную загадку Питера. Он не взрослеет. Нет, не лилипут. Нет, без врождённой аномалии. Он не только не растёт физически, он остаётся эмоционально на уровне подростка и даже не подростка, а на уровне дошкольника. Впрочем, Питер рос. Как-то же достиг он той формы, что предстаёт перед читателем. Самое удивительное — Питер сбежал от матери в семь дней отроду. Как такое могло произойти непонятно. Может, принёсший его аист, снялся с гнезда и полетел в парк на новое место жительства, только Барри об этом не написал. Питер вполне успешно рос и развивался. Когда настал тот момент, что природа сказала ему хватит. И почему так произошло. Сыграли свою роль феи и эльфы? Почему бы и нет.

Феи и Эльфы в творчестве Барри довольно самобытные создания. Они вполне укладываются в сознании ребёнка, но не укладываются в сознании читателя фэнтези. Идёт внутреннее отторжение таких взбалмошных созданий, суть существования которых неясна. Эти создания, порождённые хаосом в виде детского смеха, не могут быть воплощением добра. Феи и Эльфы Барри скорее неразумные создания, практически животные, так и не сумевшие эволюционировать в человека. Также как и Питер, они когда-то остановились на уровне дошкольников и теперь живут ничего не желая менять. Ум ребёнка, способности магической сущности. Иерархия фей и эльфов лишний раз подтверждает теорию хаоса. У них главный тот, кто младше. Как такое может быть и почему у них возведён в культ принцип уважения старшего младшему? Может восприятие мира со стороны ребёнка породило в них суть одного из периодов взросления, что называется коротко, ясно и понятно — Я сам! Самостоятельности этим существам не занимать.

Но не с феями и эльфами сравнивает себя Питер Пэн. Он — птица. Вернее, птица наполовину, а вторая половина осталась за человеком. Выкормыш дроздов, защитник родного гнезда. Может всё-таки не аист Питера принёс, а дрозд? Птицы стоят даже выше фей и эльфов. Однако, дрозды не умеют говорить, хотя у Барри они говорят. Будь Питер воспитанником ворон, то может и по другому мы бы воспринимали мальчика, который не хотел взрослеть. Он птица вольного полёта и летать научился видимо у птиц.

Почему же Питер Пэн не вернулся обратно к маме? История довольно слезливая и о ней вам лучше узнать из книги самостоятельно, как и о первой привязанности к девочке. Во многом книга повторяется с сюжетом «Питер Пэна и Венди», только лица разные и антураж слегка другой. Вот только одно остаётся непонятно — как Питер окажется на острове с пиратами и индейцами. Чувство недосказанности всё-таки возникло. Вот один из огрехов приквелов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фрагмент жизни, обрамлённый художественными вставками. Таким представляется читателю «Республика ШкиД». О такой литературе нельзя сказать ничего плохого, можно сказать хорошее. Конкретно в этом произведении лучше оставить всё как есть. Детдомовская тематика всегда тяжело воспринимается. Нет в таких книгах розовой мечты, нет запаха вина из одуванчиков, нет никакой романтики. Суровая реальность как бетонная стена за окном вместо свежего воздуха, гонок на велосипедах и дружбы с соседями. На развалинах Российской Империи тем более счастье не построить. Только отгремела гражданская война. Все хлебнули свою порцию горя. Мало кто остался в стороне от событий. Младшее поколение ещё помнит царя, оно уже представляет всю ситуацию вокруг. Мрачная атмосфера детдома в антураже мрачной действительности. Всё это «Республика ШкиД». Без позитива, без надежды на светлое будущее. Но отодвинуть на задний план все свои идеалы и стараться брать от жизни всё. В советской стране было проще стать человеком, получив беспризорную оплеуху от жизни. Ныне стать человеком труднее. Рыночная экономика не способствует заботе о ближнем.

Угнетать в книге может многое. Дети как шпана. Мальчики вообще склонны к самодурству, а представленные самим себе тем более. У них есть свой кодекс чести, свои понятия о жизни. На их взросление оказывает существенный отпечаток социалистическая действительность. Белых и Пантелеев не могли сказать читателю всей правды. Они писали как могли. Не стоит их ругать. Спасибо уже за то, что стали достойными людьми.

В книге много элементов, которые можно вспомнить и из своего детства: прозвища, различные игры на переменах, подражание взрослым, высмеивание учителей, выпячивание собственной важности. Это ведь дети, а всем детям такое поведение свойственно. Мало чем отличаются жители республики ШкиД от своих сверстников, просто живут на казарменном положении, да варятся в собственном соку.

» Read more

Эту историю знают все дети. Она о мальчике, который никогда не хотел стать взрослым. Популярен ли этот персонаж среди нынешнего подрастающего поколения и был ли он когда-нибудь популярен? Лично меня берут большие сомнения. Дети всегда хотят стать взрослыми как можно скорее, либо просто растут молча и не задаются такой целью. Всё-равно вырастут. Никуда не денутся. Всё дурное на этом пути лезет вперёд них самих. Ох уж и мучаются родители, принимая своих детей. Подростковый бунт подобен бунту на корабле пиратов. Так и хочется пустить их по доске на корм акулам. Правда, ведь? Эпизодическая эмоция утихает, и дети вновь самые любимые существа на свете. Нет милее ребёнка. Дети — это цветы жизни. И они растут-растут-растут. Неся с каждым годом проблемы всё большего масштаба.

Отвлечёмся от проблем педагогии. Давным-давно, ещё в начале XX века драматург из Шотландии, которого звали Джеймс Барри решил написать книгу о мальчике, вечно юном. Основываясь на собственных переживаниях и воспоминаниях о погибшем в 13-летнем возрасте брате. Грустный момент жизни дал ему шанс написать славную сказку для детей. В ней дети, такие же дети, как и все остальные. У них бунт в крови. Воля родителей не авторитет. Уйти с незнакомым мальчиком на геройские дела — самое любимое занятие. Вот они и сбегают, даже улетают. В окно. Дара речи можно лишиться от таких поступков. Надо осторожнее выводить на взлёт ребят. Всё-таки не все как орлы начинают летать, падая с отвесного утёса. Есть в книге любовь. Любовь совсем маленькой девочки и девочки постарше. Есть предательство. Есть индейцы и пираты. Всё в наличии. Остаётся только грамотно расположить и правильно расписать. Не скажу, что у Барри это вышло удачно. Где-то он перетягивал канат на себя, делясь своими переживаниями, кои для детей совсем не нужны, где-то слишком нудлив и серьёзен. В целом книга почти притча. Ричард Бах наверное отсюда черпал вдохновение при написании своей знаменитой Чайки Ливингстон.

В книге сталкиваются интересы мечтателя и прагматика. Причём прагматик — это Венди. Без таких прагматиков, как она, не было бы и Питера Пэна. Не зря ведь он и его банда безуспешно пытаются найти маму. Находят мам среди девочек, но девочки в их коллективе не задерживаются. Может все девочки в мире прагматики, а может просто все мальчики — мечтатели. И нет иного исхода. Такая точка зрения у Джейма Барри. Даже гордая индеанка прагматик. Сурово смотрит на всё. Прагматик и фея Динь-Динь. Мальчики — лоботрясы. Толку от них никакого. Как ещё потом миром управляют… совершенно непонятно. Почему втаптывают в грязь детские мечты. Куда это выветривается? И почему девочки из прагматиков переходят в разряд мечтателей. Пусть над этим ломают голову психологи.

Кто же такой капитан Крюк? Инфантильный взрослый, боящийся в тёмной комнате наступить на крокодила? Боится проснуться от звона будильника, или такой же ребёнок. Ребёнок серьёзный, рано повзрослевший. Вынужденный самостоятельно заботиться о себе и своей семье. Наверное так. Не может быть в сказке плохих персонажей. Все они изначально добрые, надо просто понять причины такого поведения. Возможно, они с Питером Пэном были лучшими друзьями. Потом их пути разошлись. Один не хотел взрослеть, другой повзрослел против своей воли.

Джеймс Барри не стесняется убивать своих персонажей. А потом, для радости читающего ребёнка, рана оказывается не такой серьёзной. Да просто герой сказки сознание потерял от потрясения. Пусть дети привыкают к смерти. Может это отобьёт у них желание взрослеть. Ну а если смерти не избежать, то достаточно поверить в благополучный исход. И всё вновь станет хорошо.

Жизнь циклична — ничто, ребёнок, взрослый, ребёнок, ничто.

Автор: Константин Трунин

» Read more