trounin.ru

Начало начал — шумерская цивилизация. Самая известная из древнейших. Основа современного общества, происходящего от земель, где некогда излился с неба потоп, где строили башню к небесам. Ныне сохранились археологические воспоминания, в том числе таблички, исписанные клинописью, без которых не получилось бы установить ничего, кроме бесплотных предположений. У шумеров обязана была существовать литература, поскольку имела хождение письменность. Но поэзия ли она? Точно установить того нельзя. Скорее — это подобие исторических преданий и вспомогательное средство для проведения религиозных обрядов. Именно так и следует относиться к творчеству древних, берясь за чтение антологии шумерской поэзии. Не следует искать поэзии современного дня — для шумеров она не была свойственной. Но если есть огромное желание найти подобие — читатель должен обратить внимание на «Калевалу».

Вот есть человек, среди шумеров он — человек, и среди богов он — человек, и для богов он — человек, и семя он разбрасывает, что приходит ему на смену человек. Но кто человек в мире его окружающем? Он — человек, деяния свершающий. Он — человек, в плуг запрягающий священного быка. Он — человек, знающий предания мироустройства. Он — человек, владеющий письменностью. Он — человек, слышит от других и оставляет о том записи. Он — человек, знает о будущем, уверенный, прочтёт те послания другой человек, от семян его рождающийся. Но века минуют, как не станет шумеров, растворившихся в безвестности. Найдутся люди способные, умелые, клинопись понимающие. Они и расшифруют для человека, кем он некогда был, как запрягал священного быка и боронил землю, дабы семя разбрасывать.

О самой малости думал шумер. Богов славил шумер. Пиво пил шумер. Женскую хитрость подмечал шумер. Деяниями богов гордился шумер. Славу сынов божьих воспевал шумер. Предания о Гильгамеше составил шумер. Времени зря не терял шумер. Время потеряло шумеров. Ветер развеял время шумеров. Предания остались от шумеров. Не переломило время табличек с клинописью, в целости сохранившиеся. Более утрачено табличек было, с чем ничего не поделаешь. Благо крох прошлого достаточно, дабы сложить о былом представление. Теперь, читая шумеров предания, отдаёшь уважение минувшему. Теперь, отдавая уважение минувшему, сожалеешь о сгинувшем бесследно. Теперь, сожалея о сгинувшем бесследно, не сожалеешь о дне сегодняшнем, задумываясь, как сохранить текущее, чтобы через тридцать веков потомки вспомнили предков, микросхемы расшифровывая да заново изобретая адаптер наипримитивнейший.

Возникает понимание необходимости существования комментаторов, славных заслугами ими сделанных. Кто не помнит Лукреция, в поэтической форме мудрость древних греков для нас сохранившего? А кто забыл Диогена Лаэртского, составителя той же мудрости древнегреческой? Иных стоит славить комментаторов, через себя пропускавших слова предков, достоянием делая потомков уже. Так бы и с шумерами сталось, не стой они далеко во времени. Чрез кого бы не шла мудрость их, за их мудрость она уже не принимается, представленная самобытно, будто из ничего берущая корни. На деле же, корни от шумеров цивилизации берут начало, хоть возьми слова библейские, мифологию из шумерских преданий черпающих. Пусть кажется было утраченным — не так оно. Срослось былое с настоящим, что не отличишь ушедшего от наступившего.

Как же читать поэзию шумеров? Без спешки и не думая увидеть нечто сверх ожидаемого. Всё это знакомо, мало отличается от прочего. Богов славили шумеры, героев они славили и семейный уют ценили, гордясь на равных великими делами мужей по укреплению могущества стен Шумера снаружи и не менее великими делами жён, укреплявших могущество стен Шумера изнутри.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Строить предположения о древнем прошлом, что гадать на киселе. Никогда не получится установить, как именно всё обстояло в прежние времена, если человеку не удастся разработать сторонний инструмент, либо оный будет ему сообщён извне. Да и требовалось бы вообще выяснять, откуда всё изначально пошло, кроме как подспорья для политических деятелей, предпочитающих обосновывать настоящее за счёт их никогда не касавшихся моментов былого. И всё же будут существовать люди, желающие предполагать, выдвигать собственное видение прошлого, обосновывая за счёт тех или иных, считающихся ими важными, обстоятельств. Так поступал и Валентин Седов, взявший описывать славян в древности. Какими они могли быть? И откуда они всё-таки берут начало?

Ясно одно — некогда Европу населяла определённая группа людей, от которой возникли все современные европейские народы. Данная позиция может быть подвергнута сомнению, как и всякое другое слово, учитывая допустимость абсолютно любых предположений. Установить для готов и славян общего предка вполне возможно, имелась бы на то существенная надобность. Велика вероятность включения древних народов Азии или, почему бы и нет, представителей Атлантиды, до чего Седов нисходить не стал, не допуская в научное разрешение вопроса мифологическую составляющую. Не требуется усложнять и без того сложное! Проще всё свети к примитиву, именно подводя к необходимости принятия прогрессии, когда от одного в конечном счёте получается великое множество.

Что же, славяне могут быть пришлым народом — это нельзя исключать. Они могут являться автохтонами, настолько древними обитателями определённой местности, что установить их прежнее место жительства не представляется возможным. Впрочем, философы не первое столетие склонны считать всё ныне существующее некогда кардинальным образом отличалось. Нельзя утверждать, будто европейцы — коренное население Европы. Такое мнение должно быть ошибочным. Ничего за то не говорит, поскольку достаточно внешних признаков, заставляющих в том усомниться. Впрочем, в такие дали Седов не заглядывал. Он определился судить о славянах в рамках первого тысячелетия до нашей эры. Ему требовалось рассматривать археологические памятники и летописные свидетельства, как основные инструменты, способные помочь определиться с прошлым славян.

Лучше про славян получается понять со времени их взаимодействия с римлянами. Уже допускается судить, делая предположения, в том числе и касательно прошлого. Но однозначного ответа всё равно сказать невозможно. За славянство чаще всего говорит языковая культура, отделившая их от готов. Из этого следуют различия в географических названиях и прочее. Однако, судить о чём-то согласно поверхностной информации не получится. Поэтому нет разницы, кто и как называл реки и местности, учитывая склонность европейцев к постоянным миграциям, опять же в связи с набегами кочевых народов Азии. Не значит ли это, что и в древние времена заселение Европы формировалось именно за счёт подобных набегов? В тех же славянах не зря видят потомков скифов и сарматов. Одно можно установить точно — сугубо европейского в европейцах изначально не было, если не допустить влияние мифологической Атлантиды.

Считается важным установить происхождение славян сугубо из-за необходимости думать над судьбою Европы, давно поделённой между ними и готами, с одним исключением — славяне продолжают считать себя славянами, а вот среди готов подобного не отмечается, словно их объединяет наследие Римской Империи, давшей в наследие каждому готскому народу Европы право на владение собственной вульгарной латынью, и ничего более.

Седов стремился заглянуть глубже. И всё-таки не настолько, дабы иметь представление, чем всё-таки занимались славяне, когда шумеры создавали первое государство на Земле. Вполне может быть и так, что славяне были среди них, много позже перекочевав на север.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказ обо всём, чтобы обо всём рассказать, ибо оглашенные те, кто без умолку говорит, не до конца доверяя истине. Есть ли Бог? А если есть, то творец он сущего или подобен художнику, раскрасившему холст и предоставив право жить творению собственной жизнью? А существовал ли витязь в тигровой шкуре, описанный грузинским поэтом-сказителем Шотой Руставели? Скелет такового в действительности был найден, пусть и возрастом в шесть тысяч лет, зато укутанным в звериную шерсть. Это лишняя смысловая нагрузка! Основное внимание Битов уделил страстям по орнитологии. Вкусны ли чайки? Они отвратительны. Иной читатель в схожей манере спросит себя: удобоварима ли проза Андрея Битова? И ответит в схожем духе: она…

Нет, она не отвратительна. Вернее, она отвратительна читателю, решившему ознакомиться с текстом ради его ожидаемой художественности. Отнюдь, большая часть повествования — рассуждения автора о разном, порою в виде потока сознания. О чём ему хотелось говорить, о том он и сообщал на страницах. Понимание «Оглашенных» будет сложно ещё и тем, что подобие сих заметок Битов писал на протяжении более двадцати лет, решив в окончании дать им место под одной обложкой. Идея оказалась удачной — в результате получена Государственная премия. Как теперь не относись к сему труду, он останется важным в рамках признания на самом высшем уровне встававшей на ноги России.

Всё-таки читателю хочется узнать про физиологию птиц? Тогда без чтения Битова не обойтись. Окажется известным следующее обстоятельство — температура у птиц не повышается, так как она является для них нормой на максимальном пределе. Чем-то такая информация полезна? Вполне можно после писать школьные сообщения по биологии. Только станут ли школьники читать Битова? В отдалённом будущем может и да. Пока же это происходит в принудительном порядке в некоторых высших учебных учреждениях, когда доклады о птицах делать не понадобится.

Вот Битов говорит о художниках. Кризис их жанра — получение возможности фотографировать. С той поры начался отход от реализма, ежели к оному живопись вообще когда-то стремилась. Во всяком случае, Битов иначе не считает, видя в импрессионизме попытку поиска нового видения действительности. В литературе примерно схожая ситуация — это извечная борьба романистов с реалистами, приведшая к созданию третьего направления — отчасти протестного — модернизма. Его Битов как раз и придерживается, никак не желая ладно сказывать о имеющем место быть, всякий раз уходя от ладного повествования, при этом стремясь всё к тому же реализму, правда с налётом романтизма. Ни рыба ни мясо, значит птица. Собственно, о птицах потому Битов и взялся повествовать. Почему бы не сделать такое предположение?

Возвращаясь к художникам, Битов спрашивал читателя о Боге. Каждый художник обычно работает на заказ. Тогда кто был заказчиком проделанной им работы? И раз речь зашла о творении сущего, самое время поговорить об обезьянах, перейдя после к теме древних людей, затем обсудив кавказцев, причём не в самых приятных выражениях, понижающих до нуля ценность «Уроков Армении». И так постепенно разговор коснётся евреев, дабы в дальнейшем характеризовать народы по степени пристрастия к пивным напиткам. После такого разнообразия тем, учитывая всяческие трактовки происходящего с человеческим обществом, читатель наконец-то догадается, где в подобном духе любят беседовать, создавая не менее умопомрачительные предположения. Именно! В таком духе свойственно рассуждать обитателям домов с жёлтыми стенами.

Поискам истины предстоит продолжиться. Битов достаточно сказал слов для её установления. Скажут и другие.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1938 год Сталин встретил шестидесятилетним. Позади добрые пожелания Гитлера. Впереди ожидается война с Германией, скорее всего ей будет положено начало в 1942 году. Пока же нужно озаботиться о судьбе украинцев и белорусов, проживавших на территории Польши. Следует аннексия, устроенная совместно всё с той же Германией. И вот Сталин — уже не Сталин, отныне он есть лицо, воплощающее собой всё государство. Как о нём следовало рассказывать далее? Волкогонов рассудил необходимым сообщать о происходивших событиях, делая акцент на отношении к ним вождя социалистического движения восточноевропейских стран. Приходилось действовать на опережение. Однако, с мнением Советского Союза не хотели соглашаться. Сперва был получен больной удар от Финляндии, а затем разразилась война. Что же… Волкогонов готов говорить, уточняя по мере необходимости.

Судить о Сталина с высоты прошедших лет легко. Но нужно соотноситесь непосредственно с тогда бывшим известным ему самому. Со своей стороны он стремился к благу. Впрочем, сам Волкогонов извлекает труды Платона, находя в них характеристику для диктаторского режима. Как оказалось, Сталин подходит под описание полностью. И всё равно не он один стоял у власти. Ему подчинялись люди, исповедовавшие сходное мировоззрение, а то и во много раз хуже. Как бы Сталин не поступал и не мыслил, по факту оказалось, что по военной части государство оказалось разваленным. Новой армии Сталин создать не успел, если вообще о таком задумывался. Скорее всего он рассчитывал на сознательность граждан, некогда уже сумевших встретить с оружием революцию, повергнув вспять краткие успехи профессиональной белой военщины.

Первый этап Мировой войны Советский Союз проигрывал. Виною тому стал непосредственно Сталин. Как бы ныне не мифологизировали прошлое, тот же приказ «Ни шагу назад!» не был в особом ходу. Волкогонов так и говорит, как о случайно обнаруженном в архивах документе. Текст побуждал население к организации сопротивления, в одной из строчек призывая не отступать с занимаемых позиций. С первых дней войны Сталин и так наказывал каждого смертью или лагерем, кто поддавался натиску немцев, либо соглашался оказаться на оккупированной территории или в плену.

Переломный момент под Сталинградом — определяющий, как думает русский потомок тех событий. Сталин ли сыграл определяющую роль или воля народа — отдельная тема для рассуждений. При этом нужно отметить, что русский потомок совершенно не владеет информацией о течении Мировой войны, ежели вообще осведомлён о всех нюансах собственной Великий Отечественной. Волкогонов в той же мере не стал излишне уделять внимание действиям союзнических армий, остановившись на проблематике открытия Второго фронта.

По завершении войны обозначилась проблема в виде повсеместной разрухи. Людям не хватало еды, отчего они ели собственных детей. Кто-то накладывал на себя руки, не готовый терпеть лишений. Причём Волкогонов предпочитает об этом рассказывать, ничего толком не сообщив о тяжести жизни ленинградских блокадников, вместо чего посчитал необходимым оставить в меру подробное жизнеописание генерала Власова, печально прославившегося поражением 2-ой Ударной Армии — с последующим пленом и службой в рядах Третьего Рейха.

С 1948 года Сталин потерял чувство реальности. Он считал себя властелином Восточной Европы, нисколько не соглашаясь уступать мнению оппонентов. Однако, воплощая собой государство, он продолжал встречать отпор несогласных. Разработка ядерного оружия нисколько не способствовала укреплению личного авторитета среди социалистических держав. И не умри он в 1953 году, он мог серьёзно повлиять на закрепление могущества Советского Союза. Тогда начиналось новое противостояние, проистекавшее от окончания гражданской войны в Китае и продолжавшейся в Корее.

Оставалось рассказать о развенчании культа личности. Как-то в один момент, будто из ничего, обозначились противники диктатора Сталина, хотя до того ходившие среди его самых преданных людей. Эпоха завершилась, чтобы уступить место новой эпохе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Больше всего врут об охоте и войне. Вернее, не врут, а рассказывают так, как сами в то хотят верить. И у Астафьева есть собственная правда, какой бы жизненный путь он не прошёл. Он видел войну глазами человека, большую её часть проведшего на больничных койках. И видел войну так, как никто не желает видеть войны. Не доблесть русских солдат он заметил. Наоборот, зверства немцев и рядом не стояли. Русские предпочитали глумиться над противником, делая это постоянно. Астафьев уверен, что с годами ничего не изменилось. Русские остались такими же и поныне. Куда бы они не шли, всюду за ними следует шлейф неприятия. Как бы не хотелось в подобное верить, однако оспаривать точку зрения Астафьева не получится. Просто нужно принять за факт присущую русским жестокость. Сообразно этому остаётся призывать не стремиться к разрешению конфликтов с помощью вооружённых противостояний. Может и не настолько плохи русские в поступках, просто на войнах ничего другого не остаётся, как давать выход животным инстинктам. Даже больше можно сказать — на войнах все люди дичают, какой бы они национальности не были.

Вторая часть дилогии «Прокляты и убиты» наконец-то привела читателя к боевым действиям. Ожидаемого всё равно не произошло. Астафьев остался в прежней мере многословен. Он готов часами повествовать, ничего в итоге не сообщив. Но как это у него получается? В действительности Виктор точен в деталях. Он стремится обратить внимание абсолютно на всё, скрупулёзно описывая каждое происходящее событие. Если и видеть войну, то глазами Астафьева. Только за множеством мелочей не удаётся разглядеть общего фона. А перед читателем не какое-то рядовое событие, а форсирование Днепра.

Повествование построено по принципу рассмотрения каждого дня. Вернее, первая неделя описывается особенно подробно, тогда как последующие события без столь пристального внимания. Читатель готов побывать среди штрафной роты, едва ли не стать каждым боевым снарядом, способным перейти через руки, хорошо хоть не от момента производства, вплоть до поражения обозначенной цели. И, пройдя сквозь всё описанное Астафьевым, читатель остаётся без каких-либо знаний, кроме ощущения неприятия не только войны, но и литературы вообще.

Но зачем Астафьев с таким упорством представлял читателю многие аспекты войны? Так ли нужно знать, какими качества полагается обладать телефонисту или артиллеристу? Виктор пытался залезть в душу каждого, пусть и сам был причастным в качестве связиста и отчасти артиллериста. Его понимание происходящего — всё-таки останется его собственным принятием происходящего на поле боя. При этом он сообщал скорее общие сведения, понятные читателю и без особого акцентирования на тех или иных особенностях.

Виктор видел войну изнутри, не желая смотреть на неё в совокупности. Он придавал значение каждой детали, отказываясь замечать слаженную работу всего механизма. Снова и снова он пытался отказаться принять всё, объясняя это приданием важности каждому элементу на войне. По его логике всякому солдату полагалось осуществлять функции не ниже генеральских, самостоятельно определяя, кому каким делом предпочесть заниматься. Может и не зверели бы тогда солдаты на войне, и войны тогда не оборачивались трагизмом. Но ведь и солдат имеет право рассуждать о доставшейся ему доле. И пусть даже так, как это решил сделать Астафьев.

Былое уходит, но человек остаётся. Снова случаются войны, и человек опять оказывает изломанным. Ничему былое не учит. А хотелось бы забыть о войнах. Остаётся сожалеть, что из сущих глупостей суждено развернуться очередному вооружённому конфликту, который никому не нужен, кроме ряда амбициозно настроенных личностей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Второй том записок охватывает период с 1952 по 1962 год. После его публикации Лидия Чуковская была выдвинута на соискание Госпремии, которую получила за 1994 год. Последующий — третий том — оказался вне внимания, и вышел он уже после смерти Чуковской.

Минула война, Ахматова и Чуковская снова встретились. Теперь Ахматова — нежелательное лицо в государстве. Анна нужна Советскому Союзу в качестве доказательства отсутствия диктатуры, её стихотворения не публикуют, она живёт переводами. Чуковская в той же мере сопротивлялась государственной идеологии, резко выступая против любых проявлений неправдоподобия. Например, Лидия высказывалась против растиражированной писательницы Осеевой, прямо указывая на преднамеренное пропагандирование советских ценностей. Но, вместе с тем, личность Чуковской становится сложной для понимания. С одной стороны — она выступает в роли верного оруженосца Ахматовой, с другой — противится некоторым её суждениям.

Записки об Анне Ахматовой растворились в повседневности. Ахматова в них играет опосредованное значение. Прежде всего Лидия рассказывает о своих мыслях и минувшей эпохе. Она делится впечатлениями о творчестве писателя Рязанского (Солженицына), уделяет особое внимание конфликту Пастернака с государством. Читатель задумается, кто для повествования важнее. С одинаковым чувством важности Чуковская подошла ко всем троим, выражая сугубо своё мнение, утверждающее её в оппозиционных воззрениях.

В очередной раз забыт Лев Гумилёв, вернувшийся из лагеря, дабы отправиться обратно. Казалось бы, сын Ахматовой заслуживал больше места на страницах записок, вместо тех же Рязанского и Пастернака. Безусловно, особенность советского государства тех времён имеет значение, однако требуется проводить разграничение. Ежели поставлена цель писать об определённом, не надо забывать и переключаться на происходившие параллельно события, либо уделять им не так много внимания. Понятно, Чуковская почувствовала возможность выражаться открыто, чем она и пользовалась. Но причём тут тогда Ахматова?

Ахматова теряется для читателя. Он видит её существование в качестве переводчика иностранной поэзии. Анне ничего другого и не оставалось, как удовлетворять требования издательств, продолжавших с нею поддерживать сотрудничество. Но разве Ахматова не могла согласиться с требованиями? Требовалось не так много, и угождать не было нужды. Творец всегда найдёт способность для самовыражения. Существовали и иные нейтральные способы творить. Допустимо переквалифицироваться в детские поэты или писать об ином. Ничего не мешало самую малость уподобиться в творчестве той же Осеевой.

Нет сомнений, требования советского государства казались абсурдными. Ежели пишешь произведение, тогда покажи борьбу народа. Если критикуешь произведение, оценивай это со стороны борьбы народа. С надетыми шорами далеко не уедешь — ценность подобного творчества обязательно будет приравнена к нулю. Опять же, не все граждане Советского Союза от этого страдали. Некоторые с чистой совестью соглашались с линией партии, творя во имя её славы, считая то вполне необходимым обществу. Ахматовой и Чуковской мешал естественный фактор — они родились до установления советской власти, их мировоззрение формировалось при иных условиях, поэтому образ мысли никак не может соответствовать им вменяемым требованиям. Разумеется, они противились, считая ниже достоинства потворствовать.

Кто же ищет лучшей доли в современности? Обязательно находятся моменты, которые не устраивают. В абсолют возводится в том числе и мелочь. Но судить о режиме Сталина в оправдывающих тонах не получится, ровно как и о правлении Николая I, о ком Чуковская написала в окончании второго тома записок. Ею приведён пример порки бунтовщиков-поляков, забитых шпицрутенами до смерти. Остаётся понимать, когда нет причин для объективного недовольства — лучше не проявлять возмущения. Как знать, тихое время без репрессий когда-нибудь закончится, только отчего-то именно тогда замолкает голос всякого, кому прежде хватало духа говорить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Любая поэзия прекрасна — просто следует найти возможность её по достоинству оценить. Именно так должен был считать Михаил Гаспаров. Он предложил читателю поэтические изыскания почти ста поэтов. Каждый из них стремился дать новое слово в понимании присущей ему склонности к творчеству. Если смотреть на всё проще, то муки российских и советских поэтов проще назвать страстями по футуризму. Собственно, тем каждый из них и занимался, извращаясь на угодный ему лад. Осталось всему этому дать обобщающую характеристику, систематизировать и представить в виде научного труда, что Михаил Гаспаров и осуществил.

Поэзия может писаться прозой. Это делается за счёт рифмы, ритмики, подачи текста и множества иных способов, позволяющих относить прозу к поэзии. Белый, свободный стих, либо метрическая, мнимая проза, а то и использование элементов графики при расположении слов — всё это элементы, дающие писателю право на самовыражение. Вполне допустимы и такие явления, вроде моностиха (стихотворение одной строчкой), акростиха, месостиха и телестиха (по первым буквам или иным можно дополнительно прочитать некоторое скрытое послание). Есть ещё и палиндромон, когда строчки можно читать к тому же и задом наперёд.

Поэзия древности не использовала рифму, основываясь на других принципах. Гаспаров рассказывает и об этом, но оговаривается, не всё можно отразить в переводе, поскольку, чем не пример, русский язык не имеет длинных и коротких гласных звуков, вследствие чего никак не получится передать красоту стиха античных авторов. Но всё-таки разрабатываются правила, пусть и не дающие схожего представления, зато худо-бедно позволяющие хотя бы на самую малость понять должное быть прекрасным.

Русская поэзия не сразу признала рифму. Находились деятели, долго от неё отказывавшиеся. Но в наше время рифма — это и есть поэзия, иначе современный читатель её за оную не принимает, либо относится с большим скепсисом. Впрочем, рифма — особое явление, не всегда правильно понимаемое. В классическом представлении — это незыблемое понятие, придерживающееся правила красоты, благозвучия и схожести. Футуристы разрушили былое мнение, позволив рифме повторяться частично и полностью. И самое основное, тут уже разговор о графоманстве, рифма уподобилась растяжимому понятию. Рвущимся творить футуристам хватало слабого созвучия, дабы уже за то считать несхожесть допустимой. И поныне поэты не брезгуют данным приёмом, чаще всего не имеющие сил, желания и терпения работать над ими «выстраданным».

И всё-таки, все вопросы снимаются, если поэтическое произведение придерживается определённых правил, ни в чём от них не отступая. Должно быть видно — поэт старался выразиться определённым образом, а не сложил слова под видом стихотворения. Тут особенно хорошо помогает видение поэзии через осознание принятых в иных культурах традиций. Хорошо известна японская система построения стихотворений, основанная на определённом количестве слогов в строках. Менее известны традиции испанских хугларов, французских жонглёров и прочих исполнителей средневековой поэзии, придерживавшихся чётких рамок в исполняемых ими произведениях. Гаспаров приводит в пример следующие стихотворные формы: триолет, рондель, рондо, вилланель, ритурнель, глосса, газель, рубаи, концона. И при этом Михаил забыл про традиционные для англосаксов и германцев напевы, построенные на собственной игре созвучием, проистекающем от взаимной связи сообщаемого в строках.

Остаётся сделать заключение. Как не относись к поэзии, стремится её осознавать вовсе не нужно. Должно быть понятно, о чём хотел сказать автор. Прочее оставим литературоведам, желающим уяснить и без того ясное — всему должен быть присущ здравый смысл. Ежели футуристы стремились придерживаться необходимости изыскивать для поэзии новые способы подачи — они с этим умело справлялись.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Оправданий не должно существовать! Требуемое нужно выполнять, не раздумывая, каким образом придти к необходимому результату. Все мелочи следует отставить, признав их несущественными. Отставить необходимо и поток негативных слов, не обращая на него внимания. Всякому всегда воздаётся по потребностям, и никогда по его желаниям. Должно случиться действительно трудновыполнимое, чтобы признаться в бессилии. Однако, в истории хватает примеров, опровергающих сам факт любого расписывания в неспособности выполнить задуманное. Чем не является обоснованием весомости данных слов героическое противостояние солдатам Третьего Рейха, сделавшее невозможным противнику Советского Союза войти во взятый ими в блокаду Ленинград?

Тяжесть быта ленинградцев не поддаётся разумному осмыслению. И даже тогда люди продолжали бороться за существование. Какие бы они не использовали методы, позволим друг другу посмотреть немного иначе. В тех условиях человек позволял себе оставаться человеком. Заботился он не столько о собственной жизни, сколько уделял внимание другим. В то время матери делали сложный выбор — кому из детей позволить продолжать жить. Дети задумывались — каким образом суметь накормить родителей. И все они вместе находили возможность для поддержания блокадного города, не задумываясь о нехватке денежных средств и не придумывая других причин, лишь бы забыть о присущей им человечности.

Кураева интересует: почему в мирное время находятся люди, готовые продать всё и вся, ибо не имеют способности для поддержания у них имеющегося? А если случится война, неужели современное поколение бросит города, сбежав от ответственности? Отовсюду слышатся слова гордости за страну, гражданам России внушаются громкие речи о трудных годах их предков, побуждая тем мыслить, ни в чём не уступая в реалиях дня каждого из потомков давно отгремевшей войны. Или действительно необходима война, чтобы в человеке пробудилось человеческое? Не слишком ли это будет неблагоразумным поступком? Глядя на обыденность, иного вывода сделать не можешь! Если никак иначе не пробудить в человеке человеческое, тогда можно окончательно потерять это самое человеческое, как и самого человека. Приходится признать, на войне человек является человеком, но в мирное время — он зверь среди зверей.

Дабы лучше донести мысль до читателя, Михаил написал произведение «Блок — ада», рассказав о лично им испытанном. На глазах читателя развернётся полная картина, начиная от высылки немцев из города, вплоть до последующий тягот, разрушивших будущее каждого из тех, на чью долю они пришлись. В том числе жертвой блокады станет брат писателя, бывший талантливым художником, умело рисовавший талоны на питание, не сумевший в последующем дать продолжение ниспосланному ему провидением призванию.

Нашлись слова у Кураева и про бойцов, оборонявших Ленинград. Читатель знает, какое тяжелое положение было у той же 2-й Ударной армии, о кровавых стычках близ места, над которым у немцев не было контроля, — Мясным бором. Описывать события тех дней тяжело. Нужно иметь особое мужество. Но и его не хватит, чтобы отразить трагедию человеческой жизни. Именно человеческой! Весьма далёкой от философии мирного времени, более опасного для людей. И опять возникает вопрос: почему зверь пробуждается в человеке тогда, когда возникают лучшие из возможных условий для налаживания существования без агрессии и войн?

Довольно неожиданно Михаилу Кураеву удалось рассказать о былом. Причина того, надо понимать, в его личном участии. Пусть ему удаётся поднимать исторические документы, создавать промежуточное между документальной и художественной литературой, но в качестве очевидца в нём следует признать мастера слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кураев говорит о своих предках. Так он сказывает прямым текстом со страниц произведения «Жребий №241″. От деда с бабушкой у него сохранилось тридцать писем, умерли они ещё до его рождения, основное воспоминание о них касается событий русско-японской войны, на которую дед отправился в качестве врача. Дабы добавить повествовательности, Михаил предлагает вниманию читателя личные заметки императора Николая II, крайне едко на них отзываясь. Кураев знает о том, о чём не могли тогда знать люди. Михаилу известны обстоятельства, ставшие известными позже. И читателю предстоит внимать прошлому глазами человека будущего, решившего осуждать прежде живших людей за неверные суждения.

Дед Кураева отправился на войну, чтобы на ней так и не оказаться. Он проедет по железной дороге, будет прививать оспу, постоянно делясь переживаниями касательно ожидающей его печальной судьбы, вот-вот должной омрачиться смертью. Каждое письмо от него следует считать за последнее. Он увидит зимний Байкал, прерывающиеся пути, переброску вагонов по льду едва ли не вручную. Та война мнилась победоносной, знал бы император, какие условия претерпевает военный люд. Солдат могло быть больше — не хватало для того вагонов. И не хватало вагонов, так как ничего другого не хватало.

Будет дед взирать на происходящее, горюя о скудной информации. Он уверен — в столице известно о войне больше, нежели становится известным ему. Будучи практически рядом с передовой, он чувствует себя отрезанным от мира. И такое чувство у него возникает через письмо. Но через следующее письмо он проявляет полное знание о случившемся. Ведает о передвижениях японцев, кто и когда затонул, какие трудности имеются у армии.

Память родственников Михаила не следует трогать читателю. Они показаны в присущей им для того необходимости. А вот самого Кураева обязательно требуется пожурить. Зачем осуждать других, не пытаясь понять ситуацию изнутри? Никто не защищает недальновидность Николая II, обязанного лично проследить через доверенных лиц, каким образом выполняют его приказания. Складывается впечатление, Михаил не знает о бытующем в России обычае замыливать руководителю страны глаза. Разве не было случаев, чтобы выделив денежные средства на объект, не получить его по окончании строительства? Дорога через Байкал просто обязана была существовать, в чём Николай II не мог сомневаться. Другое дело, куда она исчезла в действительности…

Наверное не зря Кураев одновременно показывает письма деда (человека из низов) и императора (обладателя абсолютной власти). Читатель обязательно найдёт сходство в их мышлении. Ежели кому-то нечто не может быть известным, тогда почему может быть иначе для других? Допусти Николая II до истинной ситуации на фронте, он не проявлял бы беспечности, не был бы уверен в успехе военного мероприятия и действовал отличным от им совершённого способом. Но он не знал, как не знал и дед Кураева, пока собственными глазами не увидел расхождение действительного с ему прежде казавшимся должным быть.

Вместе с тем, произведение Михаила раскрывает русско-японскую войну с другой стороны. Читателю показываются обстоятельства, о которых он не знал и спустя прошедшее время. Всё внимание уделялось происходящему на Корейском полуострове и в морях между Россией, Японией и китайскими территориями. Но о делах за пределами фронта обычно не говорят. Наоборот, газеты тех лет писали о массовой поддержке народом военного мероприятия, стремлении отдать на нужды армии чуть ли не последние накопления. Но стоило народу ещё тогда узнать, каким образом распределялись финансовые потоки, быть бунту. А может потому бунт и случился аккурат в 1905 году, и в том же году Россия потерпела поражение от Японии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В литературном наследии Искандера действительно трудно разобраться. Прижизненные издания носят скорее ознакомительный характер, содержащие разные истории, порою перемешанные для пышности текста. Надо ли в очередной раз говорить про само построение произведений Фазиля? Если кто возьмётся за грамотное составление собрания его сочинений, то он будет поставлен перед необходимостью задуматься о формировании сборников согласно дате первых публикаций, либо взяться за ещё более масштабное мероприятие, объединив основную часть трудов в единое повествование, напоминающее роман-реку. Всё прочее — это всё тот же опыт прижизненных изданий, оценивать которые в совокупности расположенного на их страницах — ни к чему не обязывающее занятие.

Но интерес к Фазилю в данный момент исходит от факта присуждения ему Госпремии за два сборника, одним из которых является «Стоянка человека». Тут Искандер показывается как бы в полном раскрытии с преобладанием описания детских лет. Но сперва даётся представление в общем. Выросший в Абхазии, Искандер думал поступить в институт. Желая то осуществить согласно умственных способностей, он столкнулся с таким понятием, имя которому разнарядка. Быть кем-то особенным Фазиль не желал, поэтому поступил туда, где не смотрели на его национальность. В итоге он выучился в Литинстуте, после начав работать в газетах разной степени важности, о чём он с удовольствием писал, особенно раскрывая моменты недопонимания между ним и редакторами.

Сборник «Стоянка человека» повествует о многом. Повествовательная канва откатывается и далеко назад. Искандер писал про деда, которому довелось в числе абхазов переселиться в Турцию, поверив тамошним обещаниям о едва ли не райской жизни. Когда реальность оказалась обыденно жестокой, то через череду едких саркастических суждений, дед подался обратно. Уж лучше жить и страдать на своей земле, нежели жить и страдать на чужбине.

Был у Фазиля сумасшедший дядя. Как не описать с юмором подобного человека? Пусть другие хвалятся родственниками космонавтами, военными, милиционерами, он же гордится столь неоднозначным представителем семейства. В этом и заключалось мировоззрение Искандера, готового выставлять напоказ самое неприятное, придавая ему вид забавной ситуации. Тут бы стоило читателю поучиться, усвоив урок в виде отношения к действительности, не придавая ей особого значения, зато умея принимать свыше данное.

Не обойдёт Фазиль и тему первой любви. Не он выступил инициатором отношений, девушка сама написала ему письмо. Правда та история приобрела развитие в духе мелодрамы, где особое место отведено ёмкости слов непосредственно Искандера, тогда как от других требовалось соглашаться с его предположениями. Пусть читатель знает сразу, ежели к чему-то Фазиль стремился и легко то обретал, он от того тут же отказывался, ибо этим он возвышался в собственных глазах. Вроде бы должен был поддаться искушению, но он будто бы выстоял. Пускай и оскорбил тем чувства других людей.

Есть в сборнике история и про беседу с немецким туристом, затрагивающая положение предвоенной Германии, военные события и суждения о лидере Третьего Рейха. Хватает и историй об Абхазии периода Великой Отечественной войны. Особенно из всего выделяется цикл заметок, озаглавленных «Стоянкой человека», послуживших и названием для всего сборника. В них Искандер отступил от повествования от своего лица, передав право слова литературному персонажу, особенно акцентируя внимание на его дворянском происхождении. Войну он пройдёт лётчиком. В старости станет испытывать страх перед глубиной. А в целом — все истории выдержаны в общем духе, отчего читатель не сразу сумеет провести черту между присутствием автора и выдуманными им обстоятельствами чужой жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more