trounin.ru

Знаете, магический реализм не всем нравится. И портят его те писатели, которые под его видом предлагают читателю плоды тяжких дум, выуженные из совсем уж тёмных закоулков подсознания. И совсем уж беда, если закоулки превращаются в улицы. Да не просто в улицы, а во вполне осязаемые улицы какого-нибудь крупного города. А если город к тому же довольно старый, то значит за долгое время скопилось достаточное количество историй, которые можно рассказывать бесконечно. Хорошо, если это будут городские легенды или важные и определяющие сказания, но если вместо этого будет предлагаться сюрреалистическая картина бытия, ломающая представление о реальности… В таком случае любой фонарный столб может стать достопримечательностью — нужно лишь выдумать что-нибудь занятное. Собственно, Макс Фрай занимается чем-то подобным. Только он оперирует не накопленными годами данными, а выуживает текст прямо из головы.

Человек с богатой фантазией постоянно генерирует уникальную информацию. Практически никто её не записывает, тут же забывая. А вот Макс Фрай всё дотошно заносит в память. Показались ему примечательными «лежачие полицейские», захотелось их согреть горячим напитком в промозглую погоду, так почему бы не придать этому нечто большее, нежели спустить мимолётные мысли на тормозах. Или вообразить некий дом с некой женщиной, исполняющей желания единственный и последний раз в твоей жизни. Отчего бы и нет. Главное в этом деле не переусердствовать. Санитары — они, на самом деле, всегда рядом. Стоит сделать лишний шаг, как даже жёлтые стены обретут свою собственную жизнь. И Макс Фрай не останавливается, задумав затронуть все улицы старого Вильнюса, придумав для каждой из них уникальную историю. В любом случае, это похвальное желание. Как знать, может в будущем Вильнюс заслужит свой собственный Фрайдень, наподобие Блумсдэя в Дублине, что вырос благодаря поклонникам творчества Джеймса Джойса.

Адекватно оценить данную работу Макса Фрая трудно. Вроде и является она художественным произведением, а чего-то ей явственно не хватает. Может из-за того, что нет центрально сюжета и всё происходящее напоминает хождения самого автора по закоулкам в поисках деталей, которые можно увидеть под новым для них углом. Безусловно, доброе и вечное так и сквозит со страниц. Часто впечатление портится — насколько бы весёлыми истории не казались, только вот они постоянно омрачаются едва ли не хамством действующих лиц, а то и невежеством самого автора, незнамо отчего вкручивающего неуместную для подобной книги брань. Ну скажи хоть кто-нибудь: «Вильнюс!», выражая скопившийся негатив наподобие стругацкого Массаракша. Однако же, Макс Фрай не сходит до таких уморительных словообразований, предпочитая, подпоив полицейскими «лежачих полицейских», в хлам разрушить весь позитивный настрой.

Задумка была отличной, реализация местами тоже, но в общем вышло совсем плохо. Однако, современникам понравилось. Да так понравилось, что Макс Фрай выпустил ещё несколько книг-продолжений. Стоит ли с ними знакомиться? Понять трудно. Выпущены они были едва ли не разом, а это значит, что стиль автора не сильно изменился. Сам город, по которому бродил автор, ближе не стал. Есть пара моментов — они бы точно пригодились в любом городе. Правда, честно говоря, лучше иметь канализацию во всех домах, нежели давать имена «лежачим полицейским». Опять «лежачие полицейские»… будь они неладны. Кстати, если в Вильнюсе они наперечёт, то в России их количество спешно приближается к числу жителей страны… и даже грозит оное обогнать. Смертность-то не уменьшается, а искусственных неровностей с каждым годом становится всё больше.

Муудручительно и маггрустно, муччительно и немвкумкусно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Экзистенциализм, поиск себя, расстановка приоритетов, борьба с обстоятельствами, ощущение безысходности — «Женщина в песках» Кобо Абэ. Можно всю жизнь искать смысл бытия, чтобы наконец-то его найти. И, кажется, он действительно найден. Тогда как на самом деле — это всего лишь иллюзорное восприятие действительности. Человек никогда не сможет достичь той степени гармонии, чтобы обрести уверенность в понимании происходящего вокруг. Версии сменяют друг друга, бесконечно повторяясь, так и не приходя к единому определению искомой сути. Произведение Кобо Абэ может восприниматься аналогично. Происходящие в книге события замкнуты на непредсказуемости предопределённости. Нужно смириться с обстоятельствами, иначе суждено погибнуть, не выбравшись из вороха свалившихся на тебя проблем.

Не сумбура ради, а из желания разобраться с абсурдом. Главный герой «Женщины в песках» — энтомолог, приехавший в забытую всеми местность, чтобы найти новый вид насекомых. Его увлечение достойно внимания Жюля Верна или другого автора, делающего из подобных интересов масштабное полотно, не позволяя сюжету увязать в яме посреди пустыни. Кобо Абэ не даёт повествованию уйти далее одного места, предпочитая рассказывать читателю о свойствах песка и особенностях человеческих взаимоотношений. Так уж случилось, что единственным спутником главного героя оказался не умилительный Маленький принц, а некое безропотное существо, желающее в этой жизни иметь только две вещи, одной из которых является радио, а второй могла быть свобода, но для японца понятие оной имеет свои особенности.

Помните, как Антуан де Сент-Экзюпери говорил: «Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету». Собственно, Кобо Абэ говорит точно также. Нет смысла искать в «Женщине в песках» образ погрязшего в проблемах человечества, как нет необходимости сводить повествование к подведению происходящего под абсурд, видя в бессмысленности описываемых событий подобие «Процесса» или «Замка» Франца Кафки. У Кобо Абэ каждое действие объясняется, чаще всего нежеланием людей искать выход из сложившегося положения: то им не хватает денег для разработки более совершенных методов, то им мешает собственная недальновидность, а то и вовсе во всём виновата банальная лень. Читатель скажет, что ленивый человек не будет сутками выгребать из ямы песок. Только вот люди бывают разными. Если не хватает извилин в голове, то работа лопатой ничем не лучше одностороннего внимания средствам массовой информации.

Понятие свободы в любом случае было и навсегда останется неопределённым. Главный герой «Женщины в песках» не может преодолеть обстоятельства. Он желает вернуться домой, снова работать учителем. Он нужен обществу. Ему нельзя сидеть запертым в яме, покуда его ждут. А на деле оказалось, что его нигде не ждут, работа обойдётся без него, а дома у него и вовсе никакого нет. Поэтому он может жить где угодно и как ему заблагорассудится — всё равно он останется в той же самой яме, да ещё и с женщиной, которой он нужен ради нужды, поскольку ей одной тяжело справляться с проблемами.

Имеет ли человек право думать и размышлять? Может ли он решать за других? Любые размышления так или иначе утонут в потоке информации. Человек — такая же песчинка в общем потоке. Он кому-то доставляет неудобства, заставляя то и дело браться за лопату, чтобы расчищать скопившиеся завалы. Никто не хочет, чтобы что-то было против его воли. Но куда деться, если в одной яме одновременно живёт несколько миллиардов человек и ещё больше других форм жизни? Отсидеться не получится.

Кобо Абэ показал один из примеров существования в замкнутом пространстве. Обстоятельства всегда выше возможностей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Угнать самолёт очень просто, если не обычным людям, то героям Чака Паланика точно. Для этого достаточно использовать банку из-под газировки и урну для праха. И считай, что самолёт тобой угнан. Но ведь это нужно не акта терроризма ради, а чтобы рассказать чёрному ящику длинную историю жизни. Собственно, подобная история — это и есть «Уцелевший». Заявленные автором несколько часов не оправдывают ожиданий, поскольку история растягивается на десять, из которых значительная часть отведена под полную чушь, которая не должна была попасть на ленту записывающего устройства. Читатель должен приготовиться к тому, что главный герой будет рассказывать абсолютно всё, начиная от правил разделки омара перед приготовлением и заканчивая цитатами из Ветхого Завета. Это не Паланик, написавший «Бойцовский клуб». Это Паланик, понявший, что надо писать, не обращая внимания на других.

Паланик любит делиться с читателем рецептами. Все прекрасно помнят, как его герои готовили из человеческого жира взрывчатку. Теперь подошла очередь к обыденным проблемам. Так, например, Паланик делится секретами по домоводству, сообщая сомнительные полезные советы. Хотя, если их проверить, то, думается, они себя не оправдают. Ловить Паланика можно на любой странице. Читатель из России поднимет себе настроение, узнав каким образом автор проводит параллель между сектой самоубийц и реформами патриарха Никона. Паланик не придумал ничего лучше, чем искать корни проблем современного общества в расколе православной церкви.

Впрочем, люди с отклонениями — это основные герои книг Паланика. Они должны быть ущербными. И они таковыми являются. Главный герой «Уцелевшего» последний из таинственной секты, каждый участник которой должен умереть. Непонятно, отчего Паланик делает из этого проблему. Её в принципе быть не может. Он нарисовал наиболее нереальное объединение людей, наделив их всем тем, чего нормальные люди стремятся держаться стороной. Бывают и среди нас странные люди, предпочитающие жить по кем-то придуманным правилам, якобы это обосновано с религиозной точки зрения. Общество когда-нибудь нормализуется, поскольку для контроля над людьми религия уже не требуется. Но это мысли в сторону.

Структура секты Паланика построена следующим образом: её члены обезличены — они имеют одинаковые имена и фамилии, всегда носят коричневую тёплую одежду, учат наизусть Ветхий Завет и должны когда-нибудь умереть. Никакого экстремизма в данной секте нет. У всех свои тараканы в голове. Беда в том, что Паланик делится ими с читателем, наполняя пустоту копошащимися насекомыми. Отнюдь, в «Уцелевшем» нет ничего противного, чем так славится автор. Всё чинно и в меру благородно. Секты в сюжете могло бы и не быть — от этого всё равно ничего в судьбе главного героя измениться не могло. Он бы захватил самолёт, высадил всех пассажиров и пилотов, чтобы зачем-то поделиться накопившейся у него ересью.

Нет в повествовании тех моментов, за которые Паланика ценят. Вместо ярких однообразных выражений, повторяемых из главы в главу при изменяющемся смысле их содержания, автор предлагает цитаты из религиозных книг. Хотел ли Паланик показать читателю фанатика, или он сам от них отталкивался, строя сюжет? Обратное раскрытие истории, сообщающее читателю важные связующие её элементы, присутствует, но больше выражается в отсчёте нумерации глав с конца, тогда как сам сюжет порублен на куски, не имея чёткой последовательности событий. Сложилось впечатление, будто Паланик писал ради объёма, а не из желания создать действительно качественное произведение.

Губит писателей не умение складывать слова, а желание что-то обязательно написать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мо Янь однажды родился и ещё ни разу не умирал, вместо него это делали другие. Зато Мо Янь сумел их глазами показать самого себя. Пожалуй, подобный вариант автобиографии ранее никто не писал. Мо Янь слишком импульсивен, категоричен и обладает излишне поганым языком. Он создаёт иллюзию деревенского простака и не скупится на унижающие собственное достоинство слова. Поведать он мог о чём угодно, но предпочёл уделить внимание своей личности. И самое интересное, Мо Янь не является главным действующим лицом повествования — эту роль он отвёл другому человеку, вынужденному постоянно перерождаться. Именно от его лица Мо Янь предпочитает говорить. Только слишком часто Мо Янь забывает о чём пишет, отдаляя внимание читателя от страданий очередного перерождения. Книга «Устал рождаться и умирать» начинается бодро, но вскоре теряет очертания, всё более распадаясь и не неся уже того смысла, которого до этого Мо Янь придерживался.

У классической китайской литературы есть определённые черты, по которым она легко узнаётся. Мо Янь старается их придерживаться, но только на первых страницах, чтобы далее уже никогда о них не вспоминать. По своей форме «Устал рождаться и умирать» напоминает книги XIX века, где автор в начале каждой главы коротко сообщает её содержание, что убивает интерес у читателя XXI века, не терпящего, когда ему сообщают подобную информацию заранее. Содержание книги — это скорее сказка: Мо Янь соединил в повествовании представления китайцев о загробной жизни и буддийскую модель перерождений. Результатом этого стало вольное авторское представление о перерождениях одного человека, убитого ещё до появления на свет самого Мо Яня. Можно сказать больше, Мо Янь и этот человек родились практически в одно время, о чём читатель вскоре догадается, недоумевая от тех эпитетов, которыми автор награждает не только себя в утробе матери, но и унизительные выражения о своих же родителях. Как-то это расходится с нормами конфуцианской морали, как бы ещё не совсем уничтоженную Культурной революцией.

Самые яркие эпизоды книги связаны с жизнью осла, в теле которого главный герой перерождается в начале. Мо Янь не описывает состояние плода до родов. Читатель сразу знакомится с его первыми мыслями после появления на свет. Автор никого не жалеет, едко делясь словами человека, что ныне обратился в упрямое животное. Постепенно происходит отождествление, дающееся с большим трудом. Десять лет ему будет отведено прожить в данном обличье, и все эти годы стали для Мо Яня отличной возможностью рассказать о собственном детстве, которое он помнит плохо, зато от лица осла представляет их в весьма забавном виде. Это скорее эпическое представление быта осла, нежели серьёзное понимание мотивов человека, волей Владыки подземного мира принявшего обличье подобного существа. Не сказать чтобы Мо Янь переживал за подобные проделки, поскольку и себя он ни в грош не ставит, равняя едва ли не с самым последним созданием на планете.

Мо Янь не просто вспоминает себя, он ещё и цитирует собственные произведения, заполняя ими страницы. Будто нет новых мыслей — книга и без того напоминает свалку всего. Со смертью осла Мо Янь потерялся, не сумев вжиться в последующие перерождения. Безлико перед читателем проходит вол, также незаметно пройдёт собака. Некоторый всплеск у Мо Яня случится только при перерождении главного героя в свинью. Тут автор никак не мог стоять в стороне, поскольку вдоль и поперёк страницы исписаны выдержками из его труда по свиноводству, которые он с успехом применил в данном художественном произведении. Теперь читателя будет ждать более эпический рассказ, где найдётся место революции внутри стада и счастливому спасению от глупостей коллективного разума людей. Свинье Мо Яня не хватает размаха, поэтому её нельзя поставить в один ряд с Чжу Бацзе из «Путешествия на запад» У Чэнъэня. Думается, Мо Янь хотел создать нечто подобное, да не сумел.

Простых событий не происходит. Мо Янь родился и рос в сложное время. Его можно приравнять к китайской поговорке, говорящей, что плохо жить в эпоху перемен. В пятидесятых годах XX века компартия Китая наконец-то твёрдо встала на ноги, после многолетней гражданской войны и отражения агрессии японских милитаристов. Происходившие в стране события не принесли облегчения крестьянам, как и ранее изнывающих под гнётом. Описываемая Мо Янем история уникальна ещё и в том плане, что сюжет не просто отражает прошедшие события, но и показывает жизнь людей, которым Мао Цзедун позволил вести личное хозяйство. Когда весь Китай объединялся в колхозы, сохранился один крестьянин в Гаоми, выступивший против большинства — им был отец Мо Яня. На такой почве сами собой возникают трения между родителем и сыновьями. И это уже не проблема отцов и детей, а более трагический процесс, отчасти раскрытый Мо Янем для внимания читателя. В такой атмосфере было бы слишком кощунственным уделять внимание перерождениям главного героя, отодвинутого вследствие этого на задний план.

Надо было главному герою внимательнее читать «Тибетскую книгу мёртвых». В ней подробно рассказывается, как не ошибиться при перерождении. Впрочем, китайская мифология накладывает свои особенности: душа уже не нуждается в необходимости принять факт смерти тела и в очищении перед новой жизнью.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человек всегда стремится выделиться из толпы, особенно если он не является её среднестатистическим представителем, а занимается художественным творчеством, создавая силой мысли продукт собственного интеллекта. Не каждый может показать оригинальность, вследствие чего на полках скапливается большое количество однотипной литературы. Она может быть исполнена качественно, но ничем не будет отличаться от подобных ей. Очень трудно найти ту грань, переступив которую автор так и не будет понят современниками. Ясно одно — экспериментировать нужно. Необязательно играть с формой произведения, лишая его знаков препинания, абзацев или создавая подобие задействованных в процессе чтения страниц — подобный подход подрывает устои привычной литературы. Писателю необходимо работать над содержанием. Если у него есть желание стать популярным, то он пойдёт по проторенному другими пути, создав идентичное произведение. Оно будет воспринято с воодушевлением, заслужит положительные отклики, но критики его примут без энтузиазма, справедливо проехавшись по всем пунктам затёртого до дыр изложения.

Анатолий Тосс написал довольно оригинальное произведение, поместив под обложку слишком много элементов, чтобы о них можно было рассказать в общем. Если удалить из повествования похотливость главной героини и интимные сцены, книга «Фантазии женщины средних лет» воспринималась бы совсем иначе. В сюжете присутствует интрига, есть беседы действующих лиц о высоких материях, и самое главное — нестандартное повествование. Читатель может рыдать над переживаниями главной героини, чья жизнь изначально отмечается неудовлетворённостью в сексуальных отношениях с её парнем. А потом читатель будет вникать в совсем другие проблемы, где за насыщенностью событиями забудутся моменты ежедневного быта, и расцветёт личность главной героини, ставшей заложницей своих желаний.

В книге имеется ряд вставок, будто Анатолию Тоссу показалось незначительной сама история Женщины средних лет. Писатель бросает читателя в разборки полиции с преступным миром, в судебные страсти вокруг доктора-исследователя, да в спонтанно возникшую повествовательную линию о некой таблетке, дарующей принявшим её людям сверхспособности. Под занавес книги Тосс порадует читателя ещё несколькими подобными историями, одна из которых и несёт в себе основную интригу, предположения о существовании которой во время чтения не возникает, но которая подводит к осознанию нелепости Фантазий от начала и до конца. Тосс перегнул палку со своей оригинальностью, рассказав читателю весьма необычные вещи. Для добротного голливудского сценария данный сюжет должен быть лакомым кусочком.

«Фантазии женщины средних лет» имеют много спорных моментов. Не будем забывать, что писатель не зря использовал в названии слово «Фантазии», а «Женщину средних лет» он придумал самостоятельно, проявив к тому дар Творца, создающего и дарующего Всё на своё усмотрение. Тосс мягко намекнул читателю, что в жизни многое предопределено. Каждый живёт по написанному сценарию, и выполняет кем-то строго заданную программу. Такая идея воспринимается кощунством, но Творец имеет право давать и забирать, наказывать и поощрять. Читатель при этом выступает в роли наблюдателя: он может смотреть, но никогда не сможет повлиять. Также читатель имеет право закрыть глаза на вольности автора в описании интимных сцен. Эти сцены не блещут чем-то особенным, повторяя одна другую. У действующих лиц постоянно выделяется влага, даже из глаз; влаги действительно много — ей пропитана книга. Как только страницы не покрылись плесенью?

Можно поступить подобно главной героине, прочитав случайную главу из книги, отложив её в сторону и никогда больше не открывать. Приняв часть чужих Фантазий, можно задуматься о собственном Творце, сущность которого умирает в людях, так и не найдя выход наружу. Нужно самому быть Творцом, тогда существует вероятность не оказаться чьим-то Творением.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Человеку очень трудно найти себя среди других подобных ему людей. Если не получается взять талантом и умением делать лучше, чем получается у остальных, то выход будет заключаться в оригинальности. Примерно таким образом с конца XIX века в литературе, живописи и других отраслях культурных проявлений достижения наивысшей ступени пирамиды человеческих потребностей зародилось движение модернистов; они не стали новым явлением, а лишь заново закрутили цикл понимания людьми художественных ценностей, сбиваясь на примитивизм и иное видение окружающей действительности. Случилось перенапряжение в обществе, завершившееся пересмотром достигнутого. Людей перестал интересовать ровный логичный строй слов в книжных произведениях, реалистичность в картинах и правильность форм скульптурных творений. Нужно было всё разом вымарать, подменив наивысшее достижение культуры первобытным пониманием действительности. Именно такими являются модернисты, отрицающие красоту формы во имя собственной оригинальной идеи. Однажды Джон Фаулз решил пересмотреть традиции классических английских романов, для чего взял перо в руки, гордо прозвав себя Творцом, он начал писать «Подругу французского лейтенанта».

Согласись, читатель, вступление к рецензии обязательно должно содержать отвлечённое вступление, несколько интригуя и обещая гораздо больше, чем будет дано на самом деле. Горе всех рецензентов в том и заключается, что необходимо свои критические мысли о прочитанной книге облекать в соответствующую форму, постепенно подводя читателя к заключительным абзацам. Разве не так, читатель? Возможны разные варианты, ведь иной рецензент станет выше всего этого, взяв на себя роль модерниста, выдав свою заметку не по правилам, а согласно секундному наитию, принявшую в итоге фантастический вид, который при оригинальном исполнении будет у всех на устах. Написать подобное трудно, но при определённом вдохновении не составляет труда. Очень начитанный рецензент, желающий быть умнее, чем есть на самом деле — берёт в качестве эпиграфа цитату из постороннего произведения, созвучного с его заметкой, порой делая сам эпиграф тем самым средством, от которого он будет постоянно отталкиваться. Более приземлённый рецензент берёт цитату из непосредственно прочитанного произведения, якобы именно в ней заключается весь смысл книги. Хотя, ты никогда не станешь это опровергать, читатель, одна цитата, да даже ворох цитат — вырванные из контекста слова, не требующие анализа, как это любят делать некоторые рецензенты, не имея других средств сказать разумное суждение, подменив сухой выдержкой собственные мысли.

Что же делает Фаулз? Он превращает «Подругу французского лейтенанта» во вступительную статью к им же написанному произведению, где он тщательно разбирает собственные плоды умственных страданий. Трудно встретить другое художественное произведение, когда за окончанием подобной статьи кончается и сама книга. «Где, собственно, полный текст!?» — воскликнет читатель, заранее разобравший с автором сюжетные ходы. Далее текст отсутствует, поскольку Фаулз не стал его писать, ловко выдав нон-фикшн за художественное произведение с многостраничными отступлениями. В своих суждениях он каждый раз отсылает читателя к английским классикам, извращая приёмы их работы, раздувая до невозможности. Можно согласиться с Фаулзом, когда он делится с читателем монологом, якобы точно так же поступали классики, но те мастера не упивались собственной личностью, рассказывая отвлечённые факты читателю не ради цели перенести часть Британской Энциклопедии на страницы книги, а для лучшего понимания происходящих событий. Фаулзу и этого мало: он смотрит на «Подругу французского лейтенанта», как на возможность с позиций человека середины XX века критически отнестись к авторам XIX века, будто те не ведали, что творили, выдавая толстенные произведения.

Основное содержание рецензент наполняет не только личным впечатлением о прочитанном. Необходимо выделить главные мысли, постаравшись сперва самостоятельно в них разобраться, чтобы уже потом обстоятельно изложить мысли, заполнившие голову во время чтения. Можно снова прибегнуть к цитатам, даже совершенно левым. Задав изначально интригу, дальше можно сбавить накал полезной информации, скупо пересказав содержание произведения, подведя тебя, читатель, к тем или иным выводам. Редкий рецензент сохраняет трезвой голову, не опьянённую флюидами радости, злобы или усталости; однако, если повезло с обстоятельным рецензентом, высказывающим мнение стороннего наблюдателя, то и тут надо быть очень острожным, поскольку за отстранённостью всё равно заметно отношение к книге, даже при старании удерживаться на нейтральных позициях. Другое дело, что труд рецензента может оказаться оплаченным заинтересованными лицами; такая ситуация довольно типична, когда хвалебные оды выдаёт наигранность. Беда тут иная, в которой повинен уже ты, читатель, начитавшийся положительных мнений, уже не смеющий высказать противоположное суждение, даже не из-за солидарности с большинством, а действительно изменив настоящее первоначальное мнение под нажимом на подсознательном уровне. С отрицательным посулом происходит идентичная ситуация. Читатель, не забывай — человек был и будет представителем стадных животных.

Писатель может работать с материалом в удобной для него манере. Если Фаулз подходит к коллекционированию камней с ошибочной теории Линнея об окаменелостях, то это его полное право. Не зря же Фаулз без стеснения заверяет читателя, что он может творить с «Подругой французского лейтенанта» абсолютно всё, что ему захочется. Пожелает автор пофантазировать на вольную тему — всегда пожалуйста. Решит поместить себя среди персонажей — ничего с этим не поделаешь. Всякий горазд в своей манере искажать доступную ему реальность. Автор может сделать произведение многовариантным, выдавая зажатый в рамки сюжет за интерактивное действие. Тебе лишь, читатель, решать — поступил автор разумно, или на страницах оказалось чрезмерное количество посторонней информации.

Кстати, читатель. Я уже доводил до твоего сведения, что важнее первой цитаты ничего нет. Может я сказал несколько иначе, но на первую цитату в эпиграфе всегда стоит обращать внимание. Фаулз, например, не стал ссылаться на Шекспира, а сразу взялся за Маркса, вспомнив про эмансипацию. Именно эмансипацией пропитана книга «Подруга французского лейтенанта»: Фаулз на протяжении всего романа будет избавлять читателя от зависимости от устоявшихся мнений и предрассудков. Он показывает литературу новой волны, построенной на исходных классических данных с пересмотром отработанной до идеальности схемы изложения событий. Только знай, читатель, ты можешь верить Фаулзу, а можешь не верить, поскольку все теории литературоведов и им сочувствующих — это гнилое болото чопорных фанатиков, скептически, либо враждебно относящихся к любым проявлениям отклонений от занятыми ими позиций кем-то давно написанных теорий. Фаулз не опровергает, он скорее поддакивает, находя свой сюжет среди доступных ему вариантов. Его суждения — всего лишь его частное мнение, как и его видение классической литературы.

Заключение рецензии должно быть ёмким. Именно ёмким. Не нужно много слов, когда выше их было сказано вполне достаточно. Желательно закончить рецензию афоризмом, извлечённым рецензентом в тяжкой борьбе с самим собой. Мудрость — понятие временное и эфемерное, не обязанное быть привязанным к действительности. Поэтому, читатель, никогда не серчай на рецензента, если он ляпнул глупость в самом конце, смазав общее заработанное впечатление. Не кори рецензента, читатель, если тот в своих суждениях не до конца разобрал произведение, ведь он не ставил себе целью написать пятисотстраничную монографию по теме, которую ты, читатель, тем более бы не стал читать. Помни, читатель, плод мыслей писателя практически вечен, а, засидевшийся на бобах, рецензент, вследствие плохого питания, желает прикоснуться к чему-то великому, заранее зная ветхость написанных им слов.

Кто запомнит рецензента? Никто. Но знаешь, читатель, были в истории литературы исключения!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Особенности национальной охоты возвращаются: пьяный русский народ, в своём слитом с природой состоянии, внимает мудрости восточного человека. Химера! Такое возможно. Особенно на пике увлечённости японской культурой: кругом японская анимация и японские общепиты. Почему бы не оттолкнуться от этого, взяв за основу историю рода одного японца, органически переплетя её с реалиями глухой сибирской деревни времён Второй Мировой войны? Геласимов так и поступает, делая деревню сборником стереотипов. Но! Коли Геласимов писатель, а перефразируя на японский манер — писака; да не простой писатель, поскольку его стиль тяготеет к обильному использованию в тексте обширной энциклопедической информации, перемешанной с сумбурным изложением, то само собой сознание автора разливается безудержным потоком, не разбирающим важности тех или иных отклонений от сюжета, что заставляет воображение читателя изрядно напрягаться, если отсутствует желание потерять нить повествования.

Стереотипы — это не всегда хорошо. Русская деревня не обязательно должна быть наполнена вечно пьяными жителями, ведущими лёгкий образ жизни, буквально гуляющими в любом удобном для них месте. Разгуляевка — реально существующая деревня в Красноярском крае, совсем рядом с Ачинском, чуть поодаль от Красноярска, примерно располагаясь на равном удалении от Оби и Ангары. Геласимов не мог этого не знать, если, конечно, он не использовал именно эту деревню, описывая происходившие на её территории события. Для него важнее был антураж, хотя читатель никогда не заподозрит тяжёлое для местного населения время. Война гремит слишком далеко, чтобы о ней реально вспоминать. Об этом задумывается только мальчик, вокруг которого изначально развивается повествование, да японец, что основывается уже не на бурной фантазии, а на личных переживаниях.

Русская деревня — не только пьяные жители, но и мат-перемат в любое время. Геласимов активно прибегает к ненормативной лексике, превращая повествование в постоянное сквернословие, нисколько не заботясь о глазах читателя. Именно такая культура в деревнях, ничего с этим не поделаешь. Ведь тем советская деревня от российской и отличается, что наполнена тунеядцами. А может и не отличается, имея стопроцентное сходство. Может для Геласимова такое положение дел — личные детские воспоминания. Ясно одно — для подвижных ребят брань и суровые выпады взрослых не являются действительно важными. Со страниц мат не вытравишь, каким бы он не являлся средством выражения. Будем считать, что Геласимов общался с современниками тех лет, и те от него ничего не скрывали, а действительность не приукрашивали.

«Степные боги» не зря отнесены к потоку сознания. Разбей Геласимов повествование на несколько отдельных повестей, тогда текст мог смотреться самобытно, но под единой обложкой всё выглядит просто дико. Будни мальчика прерываются дневниковыми записями японца, желающим сохранить сведения о своей семье. Именно дневник ломает восприятие книги, становясь инородной частью. Геласимов зачем-то рассказывает читателю о быте японцев, их традициях и истории, будто кто-то другой взялся помочь автору, настолько стиль становится лаконичным и последовательным, отходя от бранной речи к высокому слогу. Напиши Геласимов так всю книгу — ему бы не было цены. Однако, такого не случилось. Геласимов писал по воле вдохновения, не возвращаясь назад. Как после такого подхода относиться к расхлябанным русским, проигрывающим перед образами морально идеальных японцев?

Геласимов-писатель становится Геласимовым-писакой каждый раз, стоит ему вернуться в реалии русской деревни. Казалось бы, писака — слово оскорбительное, но в случае Геласимова оно приобретает собственное значение, исконно русское. Откуда столько сбивчивости при возвращении на родную землю? Творческие метания или неопределённость тому могут быть виной. Не получается у Геласимова выстроить ровное повествование, когда дело касается жителей Разгуляевки. Совершенства не существует. Однако, дневник японца говорит об обратном. Вот и возникают перед читателем образы охотников, идущих по стопам за сэнсэем, засевшим в голове одного из них.

Малую форму Геласимов не смог в должном объёме снабдить логической выдержкой. Будто сошлись в Сибири в вечной борьбе казаки и японцы за право обладать читинским золотом. Порубленный на куски сумбур, пошлый антураж и похабные частушки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Зародившееся в Италии на рубеже XIX и XX веков движение футуристов радикально воспринимало рост человеческих возможностей в результате быстрого развития технических достижений. Люди смотрели вперёд с надеждой на скорые изменения в общественных ценностях, обязанных сплотить человечество в единое целое. Для раздробленной страны идея объединения казалась самой естественной. Вчерашние нигилисты отрицали всё, кроме прогресса. На их место пришли футуристы, взявшие на вооружение стремление двигаться вперёд, но с полным отрицанием истории. Настала пора забыть прошлое в угоду будущему. Одно портит впечатление от идей молодого итальянского движения — оно выродилось в фашизм.

Филиппо Маринетти видел во всём только сложности, предлагая их упростить. Его не устраивали художественные произведения, изобилующие описаниями от первого лица и с богатой лексикой, которую следовало сократить до примитива, оставив чуть ли не одни существительные и глаголы неопределённой формы, убрав при этом знаки препинания. Предлагаемые образцы — это полное отсутствие вкуса и чужеродная грамота, скорее формирующая при чтении образы. Впрочем, в будущем всё должно быть упрощено, может так будет и с языком. Маринетти не останавливается на литературе, рассказывая о своём видении музыки и всего остального, что можно упростить.

Во всём предпочтителен только новаторский подход, не имевший аналогов ранее. Если это стихи лесенкой — отлично. Если какофония в музыке — ещё лучше. Главное — не повторяться. Где-то бывшее ранее — должно остаться в прошлом и больше не заслуживает уважения. Футуризм становится направленным на постоянное обновление, пока не будет достигнута конечная идеальная точка. Однако, читая манифесты Маринетти, не веришь, что все его идеи могут быть воплощены в реальность. Человечество должно стать чем-то вроде муравейника, где нет любви, а есть только производство потомства, способного в едином порыве мыслить чуть ли не одним общим мозгом. Как при этом будут создаваться новые идеи — непонятно.

Когда человека не устраивает его настоящее, то он начинает прорабатывать внутри себя собственное видение, навязывая его другим. Это является по отношению к большинству людей, которых всё устраивает, экстремизмом. Желание поменять жизнь других в лучшую сторону похвально, но Маринетти выдвигает революционные требования, призывая уничтожать культурные ценности, исторические объекты и модернизировать архитектуру. Венецию он сравнивает с болотом, предлагая проект из геометрически правильных фигур, в чертах которых ему видится красота. Футуристы желают уничтожить всё, заменив и упростив до безобразия. Была бы их воля, то они могут закрыться от Луны, свет который отныне не нужен людям, поскольку его можно заменить электричеством.

Футуризм арелигиозен — Маринетти предлагает испанцам вымарать католичество. Футуризм вне социальных различий — англичане должны забыть про аристократизм и двадцатилетних атлетов-гомосексуалистов. Футуризм за войну — она поможет остаться на Земле только одному типу людей, доказавшему право на существование. Футуризм порицает спонтанное развитие — отношения между полами должны быть механическими. При этом футуризм выступает за права женщин, считая — феминизм сможет разрушить институт брака и семьи. Маринетти утверждает, что футуризму нужно много трупов, принесённых во благо прогресса. Он призывает устранить индивидуализм.

Со стороны всё это воспринимается за стремление довести общество до полной деградации. Футуристы смотрели вперёд, но откатывались в развитии назад. Их желание приравнивать к никчёмности достижения человеческой мысли исходили из неспособности добиться успеха на фоне великолепных произведений. Там, где писатели-футуристы выплёскивали на бумагу свои невнятные произведения, композиторы-футуристы подменяли классическое звучание непонятными шумами и прочими звуками. Безусловно, многое из стремлений футуристов всё-таки нашло воплощение в жизни. Однако, большинство людей продолжает сохранять трезвый ум, памятуя о том, к чему приводят попытки выразить себя нетрадиционными способами, что с виду безобидны, но таят в себе предвестие грядущих социальных проблем.

Маринетти был слишком горячим на действия человеком, своими взглядами напоминая другого, более позднего политика, чьи воззрения «о благе для мира» стали настоящим проклятием человечества. Пускай история и дальше движется скачками, но люди не меняют своих взглядов кардинальным образом, делая это постепенно.

Автор: Константин Трунин

» Read more