trounin.ru

Замечательная книга документальных очерков вышла в 1876 году, благодаря товарищам из типографии «Общественная польза». Под обложкой сразу два автора. Если Луи Жаколио известен российскому читателю, то Джон Томпсон этим похвастаться не может. И жаль, что труды таких замечательных людей пылятся на полках библиотек, становясь кладом для истинного почитателя нравов былых времён. Где же ещё читатель сможет узнать о быте китайских территорий, особенностей английской колониальной политики и трудностях понимания иной культуры на острове Цейлон. Всё это из самых первых рук — XIX век открывает ровно такие же темы, о которых мы с вами говорим спустя сто пятьдесят лет, понимая, что по сути ничего не изменилось.

I. Если нужно пробудить интерес, то стоит начать с Луи Жаколио. Этот француз изъездил добрую часть Азии и Океании, оставив детальные описания путешествий, а его труд по переводу важных литературных работ делает ему дополнительную честь. Самое большое, что удивляет в описаниях Жаколио — он трактует всё с позиций рядового обывателя, которому больно за родную Францию, наглым образом изгнанную из своих же бывших колоний. Там, где Франция начинала общение с коренным населением, пытаясь наладить добрососедские отношения, туда позже приходила Британская Империя, внедряя политику подлога и военного давления, устраивая революции и подкупая людей перспективами богатой жизни, пытаясь получить контроль над максимально возможной территорией. Обо всём этом Жаколио рассказывает не жалея слов, сокрушаясь мягкостью характера своих соотечественников, которым совесть не позволяет действовать решительнее.

Путь Жаколио пролегает вдоль строящегося суэцкого канала по железной дороге, где ему противны обхождения местного населения с проезжающими. Если торговцы готовы всучить тебе всякую ерунду, а вор с радостью подрежет сумку, то чемодан будет летать в вагон и из вагона, без принятия каких-либо жалоб с твоей стороны. Если есть претензии, то местному населению на это плевать. Не мало переживает Жаколио, плывя по Красному морю, славному своими коварными коралловыми островами, иные не выступают над поверхностью воды, отчего суда напарываются и тонут. Больше всего испытаний пришлось на время пребывания в Адене, где столкновение с порядками едва не стоило ему жизни. Местный кофе оказался до ужаса противным, а иссушающее солнце могло довершить дело по изгнанию души из тела. Жаколио, предварительно разрушив романтические представления о морских путешествиях, тут же обрушивает на читателя правду о востоке, что многими писателями превозносится с самых выгодных позиций… хотя на самом деле всё далеко не так, а ужас человеческой нищеты показан автором заметок с оборотной стороны фасада.

Основное — это, конечно, пребывание на Цейлоне, где Жаколио задерживается по просьбе одного из своих друзей. Он участвует в охоте на диких слонов, наблюдает за особенностями местной жизни (на острове практикуется многомужество, призванное удерживать рост численности населения) и за необычной религией, которая по иному трактует сказание об Адаме и Еве, созданных именно в этих местах. При этом, Цейлон — не является той самой страной баядерок, хотя о представителях этой касты Жаколио скажет много слов, делясь большим количеством сведений о местных жителях и людях, населяющих полуостров Индостан. Оказывается, кастовая система настолько внедрилась в жизненный уклад людей, что каждая профессия превращается в отдельную касту, что занимается строго своим делом, отказываясь от любых других занятий. Если вам нужно принести воды, то этого никогда не сделает тот, кто чистит обувь, отчего количество прислуги в иных домах превосходит все мыслимые размеры.

Баядерки — это своего рода гетеры. У них свой образ жизни, и свои обязательства перед обществом, настолько трудно понимаемое, что проще быть местным жителем, нежели пытаться осознать все особенности. Иностранцы — это отдельная каста… для общего сведения. Стоит ли говорить, что иностранцу всегда предлагается для любовных утех женщина: жена или одна из дочерей; отказ от которой может испортить жизнь женщине, отчего добропорядочный Жаколио каждый раз придумывает различные увёртки, стараясь сохранить свою честь и честь подосланных к нему женщин.

Подводя итог хождению по странам с Жаколио, приходишь к однозначному выводу — идеальное общество Индостана было доведено до того, что этот котёл противоречий стал совершенно доступным для любого завоевателя, чем в итоге англичане с удовольствием воспользовались.

II. Если Луи Жаколио предлагает читателю свои мысли по поводу всего им увиденного, то Джон Томпсон — первый шотландский фотограф, предпринявший путешествие на восток с целью ознакомления с нравами ориентальных народов, описывает всё без лишних отступлений. Жалко, конечно, что в книге его отчёт лишь о посещении Гонконга, Макао и Формозы в 1870 году, было бы интересно прочитать и о его дальнейшем путешествии. Но приходится ограничиться тем, что есть в наличии.

Гонконг — это английская колония. Местное население говорит на пиджине — смеси кантонского диалекта китайского языка и английского языка. Всюду можно передвигаться на повозке рикши. Джонсон отмечает, что местное население за минимум усилий всегда просит самую максимальную плату, изыскивая для этого множество уловок. Даже игра на валютных курсах оставляет путешественников с дырявыми карманами, поскольку местное население везде находит для себя выгоду. При этом цены на уровне лондонских. Томпсон ознакомится с игорными домами, также расскажет об ураганных ветрах, часто посещающих побережье Китая. В дальнейшем путешествии автор отмечает полнейшую бедность крестьян, еле находящих себе возможность для существования.

Скажет Томсон и о мастерстве китайских ремесленников, способных делать точные копии чего угодно в максимально короткие сроки. Между делом заметит, что если бы до этих мест дошёл технический прогресс, то весь мир давно был бы покорён китайскими товарами… и ведь в нужную сторону смотрел наблюдательный взгляд фотографа. Фальсификация чая, монет и разных товаров — особенность китайской экономики уже в конце XIX века. Всё доведено до такой степени мастерства, когда отличить подделку от оригинала практически невозможно. Ломбарды превращены во дворцы, куда не стыдятся ходить богатые люди, покуда в европейских государствах эти заведения рассчитаны только на бедные слои населения. Печальная участь женского населения хорошо известна, Томпсон рассказывает об этом дополнительно, делая акцент на уродовании ног. Огорчает Томпсона и уровень китайской медицины, где всё ставится в угол результата гаданий. И самое интересное — видя миллионное население каждого города, Томпсон предлагает переправить часть китайцев для заселения Африки. Что бы было, случись это на самом деле?

Заканчивается отчёт Томпсона посещением Формозы (ныне Тайвань), где население на полудиком состоянии, страдающее от набегов горных аборигенов, отличающихся нечеловеческой жестокостью. Общество сплошь аграрное, одежда из собачьей шерсти, каждое поселение имеет обособленный статус, не имея единого центра управления; за преступления наказывают только штрафами, муж не может говорить с женой публично; местные каннибалы жалуются на жёсткость китайского мяса. В общем, не тот Тайвань предстал перед Томпсоном, который известен нам.

Ещё раз повторюсь, за сто пятьдесят лет практически ничего не изменилось. Просто географическая карта окрашена немного в другие цвета… вот и всё.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Англо-бурская война 1899-1902 годов — это прообраз последующих мировых войн, когда на территории южной Африки были задействованы силы многих государств, где помимо основных противников в виде Англии и бурских республик замечены французы, немцы, русские, шведы и прочие. В боевых действиях применялись бронепоезда, пулемёты, окопы и колючая проволока. Англичане возродили тактику выжженной земли, применяемой для уничтожения гражданской инфраструктуры, и впервые во время боевых действий стали сгонять местное население в концентрационные лагеря, чтобы сильно развернувшееся партизанское движение не получало помощь. В такой кровавой круговерти вопрос независимости от метрополии был поставлен только из-за того, что юг Африки богат алмазами и золотом, вследствие чего на эти земли хлынул новый поток золотоискателей, а далее первая война, потом вторая, в итоге загублено порядочное число людей.

Луи Буссенар предлагает читателю почувствовать тяготы жизни партизанских отрядов, особенно тех, что были составлены из лиц сочувствующих угнетаемым молодым государствам, не желающих терпеть над собой чужую власть. Компания партизан будет иметь интернациональный состав, возраст многих участников ещё не перешагнул порог совершеннолетия. Кто-то пошёл на поиски приключений, иным просто на кусок хлеба не хватало, а главный герой и вовсе является ветераном клондайкской лихорадки, что не может жить без приключений. Совсем не имеют значения причины разгоревшейся войны, главное помочь нуждающимся — от этого и исходит Буссенар, давая выплеск эмоций застоявшейся без дела французской крови, склонной к приключениям на стороне, особенно, если можно что-то противопоставить старому врагу своей страны. Только не делает на этом Буссенар акцент. Просто собралась компания: сама себя организовала, придумала гимн, разработала кодекс поведения, практически став государством в государстве, где каждый житель готов жизнь отдать за общее благо. Нужно прожить ярко — это и есть основной стимул для действий.

Сюжет книги выстроен вокруг мести за смерть приёмного отца одного из юных повстанцев, пострадавшего за, как бы сейчас сказали, террористическую деятельность, направленную в качестве ответной реакции на выжигание земли мерами аналогичного проведения мероприятий по ослаблению сил соперника. Буссенар блестяще показывает чувство патриотизма и желания быть полезным обществу, не стараясь как-то это объяснить, но с жаром приводя примеры необходимости продолжения борьбы за карательные действия против любого акта несогласия. Читателя ожидает железная логика по искоренению конкретных лиц, виновных в вынесении смертного приговора. Только задача эта не из лёгких, для чего придётся изрядно постараться, проводя порой операции, сравнимые с вылазками бравых коммандос: малым количеством с максимумом смекалки и 100%-ой вероятностью на успех.

Конечно, «Капитан Сорви-голова» — это литература эпохи романтизма современности, пришедшего на смену романтизму прошлого. Буссенар жил во время англо-бурской войны, и может быть даже принимал в ней какое-то участие, поэтому он как можно точнее отразил ход войны, сделав всё возможное, чтобы о происходящих событиях узнало больше людей, особенно тех, кто не читает утренних газет. Книга написана в духе отчаянных приключений, в ней нет нотаций, а просто наглядно показывается юношеский максимализм в действии.

При чтении книг Буссенара удручает то, что его книги очень быстро забываются, а сюжет остаётся в голове только в виде маленьких штрихов, да и те не дают о себе знать, если целенаправленно не заставить себя обратить внимание на когда-то прочитанную книгу. Наглядность должна быть превыше всего, только автор подошёл не с той стороны, которая нужна взрослому читателю, зато дети будут в большом восторге.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Проклятые короли» | Книга №6

Вся жизнь — это суета, длящаяся медленными шагами, покуда не осознают потомки скоротечность событий прошлого. Желание урвать кусок от пирога побольше, содержащий начинку повкуснее — точно такая же суета, характерная для одного краткого момента, грозящего только тем, что кусок может развалиться, огорчив не только того, кто за него боролся, но и тех, кто в итоге останется вообще без пирога. Если пытаться понять содержание «Проклятых королей», то первой приходит мысль именно о тщете всех окружающих нас процессов и цикличности происходящих событий, замешанных на человеческой неистребимой натуре к притягиванию к себе всевозможных проблем, связанных с желанием иметь все блага именно сейчас, не задумываясь о завтрашнем дне. Ведь жизнь даётся только раз, значит и прожить её надо с комфортом именно для себя, чем люди занимаются постоянно. А мы, потомки, с укором смотрим на их дела да пытаемся осуждать. Только имеем ли право, не задумываясь ни о чём, кроме чем сегодня набить желудок да как найти более дешёвые варианты. Во многом именно об этом думают все умирающие на страницах «Проклятых королей», и всем Дрюон вкладывает в мысли повторяющиеся слова, передёргивая практически каждую возможность для появления других слов. За писателем имеется такое право — трактовать свою собственную философию, не стремясь задуматься о настоящем действующих лиц.

Шестая книга в цикле продолжает раскрывать для читателя историю Франции XIV века. Проклятие тамплиеров, высказанное в адрес Филиппа IV «Железного короля» Красивого в итоге приведёт к Столетней войне. Но читателю это неизвестно. Цикл читается, а неведомая жизнь французов, англичан и итальянцев раскрывается перед тобой. Лишь «Лилия и лев» расставляет акценты, став последней книгой (по планам Дрюона), не считая последовавшей, но спустя много-много лет. Дрюон честно открывается перед читателем, когда на смертном одре Робера Артуа со слезами говорит о смерти любимого героя, жизнь которого он прожил практически сам, стараясь с самой первой книги показать фигуру гиганта в полный рост её значения для истории. Обо всём этом читатель узнаёт только к шестой книге, отчего становится обидно, ведь внимание при чтении уделялось совсем не тем людям. И ведь пылал в душе гнев на Дрюона, когда большую часть книги он отдал под тяжбы Робера за обладание Артуа. Казалось бы, вот Филипп VI, первый в династии Валуа, что не был готов к принятию короны, идя по счёту четвёртым претендентом, покуда они все не погибли, предоставив ему возможность занять трон Франции; Дрюон со смаком описывает все ситуации, когда на трон может претендовать даже король Англии Эдуард III, сын дочери Филиппа IV, имея при этом больше прав, нежели сын брата, каким и являлся Филипп VI.

Цепочка всех событий приводит к началу Столетней войны. Дрюон начинает боевые действия, показывая дальнейшее развитие Робера Артуа, ставшего спусковым механизмом для стошестнадцатилетнего военного конфликта между двумя соседями, когда над Францией возникнет реальная возможность слияния с Туманным Альбионом, потеряв себя для дальнейшей истории. Дрюон не раз будет говорить о величии страны лилии, противопоставляя её стране льва. Франция крупнее, её населяет в четыре раза больше людей, даже власть короля является абсолютной, а не подобна урезанной версии, которой пользуются английские короли, вынужденные спрашивать разрешение для любого решения. Так уж сложилось, что Филипп VI стал терпеть поражения, уступив в итоге весь север страны. Но это уже не касается событий шестой книги цикла, она завершается не только смертью Робера Артуа, но и печальным концом Жана Посмертного, наследника дома Капетингов, чью жизненную нить Дрюон плёл с колыбели, наполнив цикл персонажами, не имевшими к власти никакого отношения, но чья судьба в итоге пересеклась, принеся только горе.

Одно мгновение творит историю; помните об этом, совершая тот или иной поступок.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Время жить и время умирать» — это радость для некрофила: Ремарк с большой любовью описывает истлевшие тела на полях сражений и раздавленные трупы под разваленными домами. Первая реакция — шок, вызванный выверенными до мельчайших деталей подробностями. Такие моменты невозможно перенести на экран, покуда зрителей больше захватывает бесполезный спецэффект ветром рвущегося на фрагменты фюзеляжа самолёта или точное следование взгляда за падающей бомбой и следующий за этим взрыв, после, казалось бы, на нескольких секунд задумавшегося механизма. Ремарк чётко рисует каждый кадр, создавая у читателя ощущение присутствия. Да, воевать в России, это не может сравниваться с боями в Африке. Если жаркий климат беспощаден к телам павших воинов, то слякотный климат нашей страны может хоронить один слой над другим, а тот над третьим, перемешивая всё в кашу, что потом с трудом можно отличить своего от чужого. Ремарк категоричен в описании ужасов войны, показывая их именно ужасами, а не героическим сужение фронта, либо постыдным отступлением с завоёванных областей назад.

Во многом, Ремарк уже писал о подобном, повторяя сюжет «На западном фронте без перемен», только немного другими словами и в несколько ином антураже, поменяв западный фронт на восточный, а противника сделав не из бывшего врага, а из бывшего союзника, от которого родная страна писателя вынуждена терпеть поражение за поражением. Ремарк вкладывает в уста героев книги много мыслей, представляя их на суд читателя точно такими же неуверенными в себе людьми, потерявшими смысл жизни, когда пропаганда начитает вызывать лишь усмешки, а замалчиваемые события порождают подозрения. Только деваться солдатам с фронта некуда — нужно продолжать бессмысленное отступление, пока руководство кормит обещаниями о новом оружии.

Да, Ремарк мастерски показал обыденную сторону войны. И знаете — Вторая Мировая война ведь не была настолько негуманной, как это принято считать. Были концентрационные лагеря, были толки о превосходстве рас, но при этом на поле сражений уже не прибегали к применению боевых отравляющих веществ, а если и прибегали, то Ремарк о них не говорит. Вспомните «На западном фронте без перемен» — это же ползание по воронкам, заполненных водой, с натянутым на голову противогазом. Достаточно посмотреть несколько фотографий, как в голове всплывают возможные кадры Третьей Мировой войны, которая может повторить глобальность Второй и, по желанию убивать всю живую массу, превзойдёт Первую.

Одно удручает, начав с окопных бесед, главный герой отправляется в отпуск в родной город, подвергающийся регулярным авианалётам. Тут и начинается тот самый Ремарк, к которому читатель привык. Не за войной предстоит наблюдать, а за хаотическими движениями в тылу, где надо герою дать больше страданий, нежели он испытывал на фронте, и обязательно нужно главного героя влюбить в девушку с тяжёлыми эмоциональными проблемами. Даже алкоголь толком в книге не упоминается, хотя Ремарк в лучших своих традициях снова познакомит читателя с какой-нибудь разновидностью подобной жидкости.

И нет понимания целостности сюжета, а есть только осознание спонтанно происходящих событий. Жизнь у Ремарка не подчиняется каким-то привычным нормам, уподобляясь скорее форме постоянных переживаний за рождение в столь агрессивном мире, где человек используется лишь для осуществления чьих-то амбиций. А то, что главный герой вынужден страдать — так это просто время такое. Действительно, можешь цепляться за жизнь, а можешь умереть — выбор за тобой. Впрочем, если эта книга Ремарка пошла полностью по стопам «На западном фронте без перемен», то можно кратко сказать, что в творчестве Ремарка по-прежнему нет перемен. Всё повторяется…

Автор: Константин Трунин

» Read more

Иван Басаргин — представитель дальневосточной литературы, воспевающий родной край и позволяющий рядовому читателю приоткрыть для себя время первых контактов переселенцев с местным населением. Судьба писателя не была радужной до той степени, чтобы в книге можно было увидеть счастливые моменты: всё более того погружено в мрачное осознание трудностей задуманного тяжёлого предприятия. Одно можно сказать точно, русские стали проникать в земли современного Приморского края много раньше, нежели об этом задумалась власть. События книги начинают развиваться задолго до того, как будет основан город Владивосток, а случится это в 1860 году, до чего местным жителям придётся хлебнуть горя от китайских, американских и своих собственных разбойников, стерпеть ужасы от тигров и кабанов, а также испытать на себе силу наводнения. Но всё это будет только к концу книги, а пока до Дальнего Востока ещё надо добраться.

«В горах тигровых» — книга о самобытности человека, о порядках середины XIX века и тяготах крестьянской жизни. Басаргин в меру своих сил старается возродить не только говор того времени, от чего только культуролог и придёт в восторг, а остальной читатель лишь будет взывать к отсутствию у автора желания повествовать на принятом литературном языке. Все эти «ча», «баста» и прочие — были бы хороши в меру, но они будут на страницах книги от начала до самого конца. Это не делает книгу хуже, но затрудняет восприятие, поскольку большая часть состоит из бесконечных коротких диалогов, слегка приоткрывающих завесу над аспектами жизни простых русских людей, которые превыше всего ценят царя, уподобляя его богу; но чем дальше будет уходить караван в Сибирь, тем всё меньше будет оставаться бога в душе человека, когда к концу пути не останется вообще. Лишь моральные принципы и христианские заповеди продолжат оказывать влияние на мысли и поступки, а бог и царь отойдут на последний план, будто живут они отныне в другой стране, что по сути и будет таковым добрые два десятка лет.

Сибирь — это место для ссыльных. Туда отправляли всех несогласных с действующим режимом, а также остальных преступников. Не сказать, что всем дарованы вольготные поля и непролазные леса: многие сидят в тюрьмах под зорким наблюдением бурятов, да мрут пачками каждый день, поскольку условия содержания заключённых самые отвратные. Не может русский человек сидеть без дела в четырёх стенах, да спать под лавкой на холодном полу, от такого обязательно последует бунт. А если есть на горизонте хоть какая-то цель, то к ней надо обязательно стремиться. Для многих крестьян таковым становится слух о беловодском царстве за уральскими горами где-то на краю океана, вот туда и устремляются мужики, утягивая следом своих жён и детей. Уходят в поисках счастья не только ссыльные, но и простые крестьяне, что не видят никакого стимула жить в рабской стране, когда есть возможность стать свободным человеком.

Никакой китайский классический роман не сравнится с тем количеством бесчинства, что творилось в Сибири, где было слишком много вольных людей. Иные были слишком вольными, творя бесчинства и не имея над собой никакой угрозы. Чем дальше продвигаешься, тем меньше становится разбойников на дороге, которые стремятся жить вдоль сибирского тракта. Иные селятся деревнями, обирая путников до последней нитки, прогоняя угрозами дальше, покуда ещё хоть голова осталась на плечах. Не будет покоя и на Дальнем Востоке, где кроме местных племён бесчинствуют китайцы, коим никакая бумага о мире не указ. В глухом месте трудно прожить, а тут хоть твоё мясо едят только дикие звери, а не другие люди, отчего немного легче, а может просто Басаргин не обо всём рассказывает.

Основное, из-за чего собственно и стоит читать «В горах тигровых», это описание быта первопоселенцев и тех трудностей, которые им предстоит преодолеть. Не всё является бесспорным, а многое просто-напросто идеализировано, а то и банально подвержено влиянию размышлений человека с советским складом ума. Не зря же крестьяне в итоге отринули бога с царём, а позже не особо радовались пришедшим по их следам военным и чиновникам, когда кончилась вольная жизнь. Некоторые аспекты вызывают недоумение — коли в Сибири в те времена картошку презирали, то откуда тогда ещё и кукуруза у поселенцев взялась. Ничего такого они с собой не везли, а как всё в итоге появилось — тоже непонятно. Из мелких несуразностей в итоге вырастает большой ком недопонимания. Будет в книге и место геройскому поступку за благо отныне родного поселения, только зачем потом Басаргин всё сводит на нет, заканчивая книгу на печальном осознании конца жизни вне государственных границ.

Читайте, пусть Дальний Восток станет ближе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что было на русской земле миллионы лет тому назад? Кажется, всем людям это известно: было тепло, раскинулся на этих землях великий океан, даже уральских и кавказских гор не было, а лишь одна территория нынешней Финляндии грозно выдыхала в небо огненный пар и горячие извержения вулканов, покуда не пришла земля в движение, да не стала подниматься в одних местах, уходя вниз в других. Так было миллионы лет тому назад, а сколько именно миллионов лет назад — это Рубакин не может точно пояснить, так как писал книгу в начале XX века, что превращает повествование в пособие для любознательных детей, генерирующих иногда такие удивительные вопросы, что диву даёшься.

Начинает разговор Рубакин с окаменелостей и отпечатков, что встречаются повсеместно, чего на суше быть не может. Не могли появиться тут разнообразныя рачки и прочия морския обитатели, но откуда-то же всё-таки они появились. Рубакин не просто приводит обоснование теории обширного океана, но и пытается найти обоснование этому, приводя вполне адекватные примеры, с которыми, в общем-то, современная наука полностью согласна. Было на русской земле миллионы лет тому назад большое море, в котором водилась разная живность. После вода стала отступать, а единственный наследный водоём великого разлива продолжает уменьшаться с каждым днём. Некогда Каспийское море соединялось с Ледовитым океаном, а ныне чахнет в песках. Другой примечательный факт — не было раньше никаких холодов, а было очень даже тепло. Вот и водилась в море всякая живность, что мороз не переносила.

Поднялась земля. Пришёл ледник — тогда и наступили холода. Рубакин тщательно объясняет теорию ледников, рассказывает о их свойствах передвигаться ползучим способом и их влияние на современное положение дел. Не все знают, что за чернозём стоит благодарить именно ледники. Не каждый ведает тайну повсеместных булыжников, залегающих в самых разнообразных местах. Рубакин наглядно демонстрирует происхождение всех подобных камней — это гости из Финляндии, принесённые ледником. Если кому-то сомнительна сия версия, то приглядитесь к булыжникам повнимательнее — они же гладкие, а порой и круглые. Такое свойство придал им ледник. Безусловно, реки также могли разнести такие каменные семена, но порой попадаются булыжники таких размеров, да в таких местах, куда никакой поток не смог бы их занести. Во всём веришь Рубакину. Прямо таки энциклопедия древностей, которой, к сожалению, блистать не приходится — всё это кажется таким очевидным.

Расскажет Рубакин о больших ящерах, о носорогах, мамонтах, пещерных львах и пещерных медведях, а также о мечезубах (наверное — это саблезубые тигры). Даже поделиться версией существования эласмотерия — существа с рогом во лбу, похожего на носорога и мамонта одновременно. Много тайн хранит русская земля, только кто бы пытался в ней хоть что-нибудь найти, кроме нефти и газа. Впрочем, нефть и газ — это ещё более древняя история русской земли, о которой Рубакин не задумывается. Слишком давно это всё было. Но было…

Достаточно места уделяется большим рекам. Читатель узнает об их происхождении, да поймёт секрет передвижения по земле. Казалось бы, куда может уйти река? А ведь достаточно пяти лет, чтобы невероятное стало очевидным фактом. Рубакин это покажет не только на примере Волги, которая убежала от Казани, но и на примере одного городка, что постоянно убегал от реки, а река продолжала наступать.

Вот такие книжки надо детям в школе читать. А не усложнять всё хитромудрыми словесами о наряженной повисшей грузом разросшейся псевдоглобальности. Мир мал, да человек всё себя великим мнит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О первых контактах России с Японией есть много упоминаний, но особого заслуживает эпизод, случившийся в конце XVIII века, когда японский грузовой корабль был выкинут штормом на один из тихоокеанских островов, который находился под контролем России, после чего группа японских моряков предприняла большое сухопутное путешествие через Сибирь до самой столицы империи, где им дала аудиенцию Екатерина Великая, разрешив вернуться на родину. Сам по себе эпизод был незначительным, поскольку в России к тому моменту жило достаточное количество подобных моряков, заброшенных злой фортуной в чужие края, имелись подробные географические карты японских островов и чуть ли не вся политическая составляющая местных жителей. При этом в самой Японии о России знали скорее по слухам от голландских купцов, не обладая какой-то конкретной информацией. Всё это очень интересно. Сам взгляд японца на жизнь в иной стране — редкое явление для того времени.

«Оросиякоку суймудан» дословно переводится как «Сонный бред о России». Не стоит строить удивлённое лицо, найдя за мелодичным словосочетанием ошарашивающий факт. В то время японец не мог покинуть родную страну, за это при возвращении его ждала смертная казнь; не мог он и рассказывать о жизни вне Японии — за это тоже полагалась смертная казнь. Именно поэтому многие закинутые на берега других стран уже никогда больше не вернулись назад — боясь за свою жизнь. Разумным выходом стало прикрытие о якобы приснившемся сне, на что цензура смотрела гораздо мягче, а власти не начинали преследование. Вообще о событиях данной книги есть большое количество трудов, связанных с воспоминаниями очевидцев. Есть также некогда утерянные рукописи, к коим относится и «Оросиякоку суймудан», выкупленная Владивостокским Восточным Институтом у некоего человека из Киото. Надо полагать, что о данной рукописи могут знать только в России. При этом составители стараются придерживаться исторических фактов, которым данная рукопись во многом соответствует — японоведы с удовольствием смогут прочитать рукопись в подлиннике, так как вторая часть книги полностью состоит из отсканированных страниц оригинала, занимая большую часть, нежели её русский перевод.

Не легко приходилось в Японии иностранцам. Голландцы могли приводить несколько торговых кораблей в год. С остальными странами японские власти контакты не поддерживали, изолировав страну. Япония была настолько погружена в свои феодальные разборки, унижая всех чужестранцев, гордая своей уникальностью, находясь и без того в природной изоляции от азиатского континента, что могли ещё долгое время вести свою политику без допускания вмешательств в свои дела. Не стоит говорить о том, как напряжение общества вылилось в последующую гегемонию над Азией и Океанией. Из-за чего японский народ дошёл до той стадии, когда надо было расширять свои сферы влияния, через которую многие страны успешно прошли уже давно. В конце XVIII века японское островное государство было меньше нынешнего — в рукописи Хоккайдо считается отдельной от Японии страной, не было соответственно контроля над Курилами и частью Сахалина, всё это попадёт в сферу влияния гораздо позже, а пока скромное судно с грузом риса оказывается в результате долгого дрейфа рядом с Камчаткой.

Трудно судить о реальности слов японцев, которые утверждают, что их встретили люди, живущие в пещерах, женщины которых вдевали украшения в виде рогов на подбородок и в нос. Как-то не доводилось до этого сталкиваться с подобной информацией. Впрочем, большого удивления от описания России нет. Следующий непонятный момент случается только при встрече с императрицей, где японцы совершают странные ритуалы российского царствующего двора. В остальном содержание рукописи краткое и сухое. Одно уясняешь точно — кроме японцев в Сибири хватало китайцев и корейцев, наладивших плотные контакты с российской стороной. Не все члены экспедиции вернулись назад, кое-кто остался в Россия, добившись приличных чиновничьих должностей.

Хотелось бы увидеть художественное отражение данного события. Надеюсь, когда-нибудь один мэтр отечественной литературы наконец-то оторвётся от переписывания истории страны, то возьмётся именно за подобное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Екатерина Вторая, Александр Первый, декабристы, Николай Первый — таково краткое содержание пятого и заключительного тома курсов русской истории Василия Ключевского. Подводить итог всем лекциям нет смысла. Просто стоит сказать слова благодарности за титанический труд, где Ключевский не ставил себе целью отразить все процессы, что происходили за всю историю России, а только избранные, связанные больше с человеческим фактором, нежели с движением страны по дороге истории. Ключевский дал читателю понимание государства от человека, а не безликой организации, чья жизнь идёт своим чередом, вне зависимости от внутренних чувств людей. История — это набор случайных событий. Так случилось — иначе быть не могло.

Про Екатерину Петровну Ключевский рассказывает с особой любовью, вспоминая не только детство на родине, но и два скромных платья, с которыми она приехала в Россию, не имея за душой ничего другого, но гонимая вперёд целью быть женой наследника российского престола. Екатерина так прочно позже сядет на трон, что устранит мужа от власти, а политику всем угождать заменит на противоположную, отчего кругом страны появится слишком много врагов. Примечателен случай одного плохого результата окрашивания волос, после чего ей пришлось сбрить волосы на голове, а так как никто не мог одеваться красивее императрицы и даже выглядеть лучше не мог, то придворные дамы со слезами на глазах сбрили локоны, натянув парики. Много и подробно Ключевский рассказывает о придворных нравах, делясь любопытными деталями. Только особой роли для истории они не несут, просто Ключевский чувствовал скорый конец выбранного им периода, ограниченного началом правления Александра Второго. Упомянутые победоносные войны с Турцией никак не были пояснены — просто воевали и побеждали, а когда, почему, из-за чего и чем всё обернулось — непонятно. Лишь про освобождение Крыма от турок Ключевский не забыл упомянуть, правда облачив всё в довольно парадоксальную обёртку, представив ситуацию так, что крымский хан отказался признавать зависимость от России, дабы отдалиться от Турции, наподобие других ханств, вот и пришлось его насильно отдалять.

Говорит Ключевский и о разделе Речи Посполитой, когда бывшие Польша и Великое Княжество Литовское исчезли с карт. Вот именно в этот момент истории Россия столкнулась с проблемой собирания всех славян в границах одной страны, когда своё требовали соседние государства, а славяне раскинулись слишком широким фронтом. Так и вернула себе Россия по результатам раздела свои же исконные территории, не получив новых земель, коими до этого никогда не обладала. Отдельного разговора удостаивается возможность раздела Турции, от чего советники государя российского советовали отказываться — ведь бывший Константинополь мог в этом случае успешно отобрать титул столицы государства у Санкт-Петербурга.

Наглядно Ключевский продолжает рассказывать о всё более сильном закрепощении крестьян, вспоминая проблематику вопроса со времён Петра Первого, решившего закрепить всех людей за кем-то, кто будет надзирать и налог собирать. Людей прикрепляли против их воли к какой-либо земле, чтобы потом лишить их всех прав, не давая возможности жаловаться на помещика, переезжать и хоть как-то влиять на сложившееся положение дел. Если до Петра помещик убивал крестьянина, то в силу вступал закон «око за око, зуб за зуб» — такого помещика казнили. Только отчего-то все благие начинания были извращены, когда в европейском государстве действовали порядки похлеще, нежели на американском континенте, где одни местные жители брали в рабство других местных жителей, а чаще своих собственных детей, то в России происходит непоправимое закабаление своих собственных собратьев по крови, вынужденных терпеть от жизни свалившиеся на них невзгоды — так сложилось исторически, и что-то с этим сделать было уже невозможно. Екатерина, как и Пётр, хотели и могли повернуть ситуацию с крепостными вспять, но одному не хватило для этого времени, а у другой не было для этого достаточного желания: вместо послаблений, Екатерина дарила крестьян тысячами в качестве приятного бонуса, начав со своих соратников, что подстроили заговор против её мужа.

Корни русского дворянства под прозванием знать были не от слова знать. Управляющие при Екатерине государством люди не знали собственной страны — для чего Екатерина лично повелела купить им карту, дабы люди представление имели о том, о чём пытаются рассуждать. Размах страны поражал воображение уже тогда, когда государство раскинулось максимально широко, столкнувшись с естественными преградами в виде гор и пустынь, а также с крупными игроками на политической арене, вроде Китая, Персии и сильных европейских держав. Екатерина увеличила количество губерний с двадцати до пятидесяти, разделив не по историческим и географическим принципам, а строго по населению, чтобы каждая губерния имела по четыреста тысяч душ, более допускалось в виде редких исключений. Екатерина же любила играть в демократию, позволяя крестьянам выражать своё мнение, правда — когда все наигрались в общение с народом, то крестьянам запретили выражать любое своё мнение.

Ключевский идёт по верхам. Он не только не рассказывает о войнах с Турцией, о противостоянии Наполеону, он просто бежит вперёд, не обращая внимания на смену властей, что происходило как бы само по себе, да нет нужды об этом что-то говорить, а может просто цензура времён Ключевского особенно рьяно смотрела на все слова и выражения касательно последней сотни лет. Перед читателем кратко мелькнёт фигура Павла, потом перед взором пройдёт Александр Первый, запомнившийся больше деятельностью Сперанского, о которой Ключевский будет говорить долго, стараясь донести до читателя мысль о первом действительно деятельном человеке, хоть и прозападной направленности. Позже будут декабристы и общий обзор закрытой политики Николая Первого, а пока Ключевский старается понять мотивы поступка восстания на Сенатской площади.

В начале XIX века было модно иметь в качестве домашних учителей иностранцев. И так совпало, что все иностранцы оказывались либо сторонниками французского республиканства, либо с симпатией относились к лютеранству. Слово учителя всегда имеет важное значение для ученика, но Ключевский рассказал о таком явлении и тут же завернул предположение, найдя более веские причины. Всё оказалось очень просто — Александр Первый был бездетным, для него остро стоял вопрос передачи власти. Женатый на «Конституции» (у полячек порой встречаются странные имена, как тем пытались ввести в заблуждение сочувствующих восставшим) Константин не мог передать власть своим детям, поэтому от предложенного трона сразу отказался. Осталась только кандидатура третьего сына Павла — Николая, чьё назначение станет в итоге сюрпризом для него самого, поскольку Александр велел завещание вскрыть лишь после своей смерти. Николая никто и никогда не готовил к роли императора, поэтому он всегда смотрел на ситуацию со стороны простого человека, что боялся каких-либо неконтролируемых перемен. Поэтому, когда Александр умер, по стране пополз слух о том, что Константин не отказался, это Николай устроил насильственный захват власти, тогда-то декабристы и вышли на площадь, не имея никакой особой цели, кроме желания пасть за Константина и за «Конституцию». Несколько залпов из пушек быстро разогнали заговорщиков, а начавший царствовать Николай надолго загнал страну в застой, не желая ничего менять.

Отдельно стоит сказать о взгляде Ключевского на вопрос Кавказа. Когда границы России подошли к кавказским горам, то встал вопрос о защите христианской Грузии, терпящей набеги Персии. Россия не сильно хотела заходить в этот опасный регион, понимая всю возможность дальнейших последствий. А когда Грузия всё-таки попросилась в состав России, то пришлось переходить к боевым действиям против всё той же Персии, попутно усиливая своё влияние на Кавказе, когда после Грузии в состав России также друг за другом попросились Имеретия, Мингрелия и Гурия, порождая затянувшуюся почти вековую кавказскую войну, когда к России отходила одна земля за другой.

А позже стол земли русской займёт Александр Второй, что принесёт долгожданное освобождение от крестьянского рабства, но этого момента истории Ключевский уже не касался, закончив повествование характеристикой правления Николая Второго.

Так и прошла перед глазами тысяча лет русской истории, начавшаяся где-то близ Карпатских гор, от которых путь пролёг к северным землям, где в ходе смешивания с местными финно-угорскими племенами из славян родился русский народ. А потом… потом православие, да оппозиция к католичеству. Так уж вышло, что история России — это противостояние славян готам… и нет никакого влияния востока — оно может наступить, но для этого надо закрыть ставни с европейской стороны, иначе сквозняк не позволит чувствовать себя полностью здоровым и благополучным народом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Проклятые короли» | Книга №5

Пятая книга цикла выбивается из общего плана изложения событий — все художественные линии судеб Дрюон переплёл ещё в четвёртой книге, достигнув высшей точки. Последовавший после этого писательский застой позволил увидеть свет «Французской волчице», проявившей скорее отрицательные черты совершенства стиля Дрюона, нежели как-то особенно пролив свет на когда-то произошедшие события. Непонимание встречает с первых страниц, когда перечисление действующих лиц растягивается на многие листы. Дальнейшее чтение показывает правдивость таких мыслей. Дрюон не развивает действие дальше, а только концентрируется на описании конкретных сцен, имевших свою роль для истории. Причём, Дрюон раз описав героя повествования, обычно к нему уже не возвращается, делая это в редких исключительных случаях. Так и получается, что «Французская волчица» — скорее набор очерков, нежели полноценное художественное произведение.

Самое малопонятное — это игнорирование Дрюоном большого пласта произошедших событий после предыдущей книги. Ведь до этого автор отличался излишней скурпулёзностью к каждому дню, концентрируя внимание на всём. А теперь даже гибель королей не является поводом для отображения этого в книге, давая читателю общую картину произошедших событий. Ну умер король испив плохой воды из реки, что в этом такого интересного. Его же не отравили ирисками, да не пал он от клыков кабана на охоте. Правил же так, что остался никем непонятым. Даже имя постоянно выпадает из памяти, настолько Дрюон сделал его незначительной фигурой, а ведь был попредставительней, нежели растянутое на две книги полуторагодовалое правление Людовика X Сварливого.

Прошло семь лет. Дрюон решает оставить дела Франции внутри самой Франции: где Карл Валуа долго и нудно будет перечислять все пункты своего завещания, так и не воплотив при жизни свою мечту о какой-либо короне и о так и не собранном новом крестовом походе для борьбы за кавказские христианские государства; где новый Папа Римский будет продолжать вершить свою хитроумную политику; где якобы выживший наследник дома Капетингов наконец-то станет приёмным сыном человека из Ломбардии — всё это настолько незначительно, что Дрюон и не старается как-то раскрывать важность происходящих событий, просто удерживая старые ниточки, сильно подпорченные за столь продолжительный срок пропущенного к ним внимания.

Дрюон предлагает читателю перевести свой взор на Англию, где без малого пятнадцать лет влачит жалкое существование одна из представительниц Капетингов, выданная для сохранения мирных отношений в жёны Эдуарду II. Историки до конца не определились с сексуальной ориентацией Эдуарда II, поэтому не стоит слишком доверять Дрюону, делающего из короля беспардонного мужеложца, чью постель греет не королева, а придворные куртизаны. Не внушает доверия и восхваление Дрюоном английских палачей, рубящих головы одним ударом, когда все прекрасно знают, что эти мясники толком казнить не умели, делая это от случая к случаю и не испытывая на своих плечах всю важность возложенной на них обязанности. В жестоких нравах века автор покажет многое из того, от чего сердце будет противно сжиматься в камень, заставляя кровь колотиться о плотные стенки, пытаясь войти в одну из камер, чтобы продолжать циркулировать по организму, но камень вызовет только потемнение в глазах. Дрюон очень постарался со смаком описать каждую казнь, уделяя им всё своё внимание.

Безусловно, от «Французской волчицы» ожидаешь большего, чем в итоге получаешь. Это книга совсем не о том, что хотел бы видеть читатель, да и нравы тех времён Дрюон больше раскрашивает, нежели пытается хоть как-то правдиво донести.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Разве может читатель пройти мимо книги, которая озаглавлена не иначе, а очень громогласно, где сокрыто пленительное ожидание увидеть под обложкой те самые аспекты, которые могли помочь Алтаю достичь статуса равного калифорнийскому. Но на деле реальность оказывается более суровой, ведь не зря автор пишет под псевдонимом Отпетого, то есть человека, что уже всего лишён и ставший никому ненужным; издаёт книгу в Лейпциге в 1882 году, подальше от своей родины, да в своём повествовании ссылается на события десятилетней давности. Отнюдь, не «Алтай, будущая Калифорния России», а именно «Царствовавшие на Алтае порядки», как гласит вторая часть названия, написанная мелким шрифтом. Давайте разбираться с содержанием книги — оно довольно поучительное и написано на злобу дня.

Годы идут, меняются поколения людей, изменяются границы: кажется — жизнь не стоит на месте. Такое мнение складывается и при чтении первых глав книги, где Отпетый сожалеет об оторванности Алтая от европейской части страны и даже от главной дороги, ведущей на Дальний Восток. Алтай, в понимании Отпетого, довольно большая территория, являющаяся частью Томской губернии, но наделённая большой самостоятельностью в деле внутреннего управления. Что делают местные чиновники? Они исследуют край, разрабатывают новые рудники, заботятся о благе населения, повышают рождаемость, совершенствуют законы — как бы не так. Одна страна поменяла другую, на место которой пришла очередная страна, а коренных изменений в подходе к процессу управления не происходит. Человек был волком по отношению к человеку, он волком и остаётся. В книге ярко прослеживается кумовство, коррупция и казнокрадство — все стараются набить собственный карман, а заворовавшихся родственников отстранить с разваленных объектов, дабы перевести их на новую должность, а доведённый до полной разрухи прежний объект представляется самому себе… и чаще всего его дни становятся сочтены. Годы идут — люди остаются. Алтайский край и ныне на последнем месте по заработной плате и практически возглавляет список регионов с самым высоким уровнем безработицы.

Отпетый не просто обличает печальное положение дел, он предлагает ряд советов для улучшения ситуации. Только, к его словам не прислушались тогда, не прислушаются и сейчас. Наибольшего сочувствия удостаивается основная доходная часть Алтая — рудники, на которых можно добывать очень много разной руды, но Отпетый, с печальным тоном, повествует о варварских методах добычи и отсутствии желания у ответственный лиц разведывать новые места. Изначально пришли на уже известные места добычи, поскольку задолго до русских тут обитал народ, который Отпетым называется Чудью. Они первыми принялись за поверхностную разработку рудников, чем и продолжили пользоваться пришедшие им на смену новые люди. С горным делом на Алтае до сих пор тяжёлое положение, а вот развитое сельское хозяйство уничтожается практически на корню, загоняя Алтай всё в более печальное положение, из которого он опять же не скоро сможет выбраться. Бедная земля на периферии страны век за веком не может обрести счастье, и не обретёт, на что Отпетый открыл глаза.

Что поделать. Алтай, как и вся остальная Сибирь, изначально выполнял для страны одно важное значение — был местом для ссылки людей. Европейская часть страны не спешила налаживать связи с местным населением, получая для себя только золото и серебро с медью, необходимые для выпуска денежной массы. Отпетый, с сожалением, говорит о совсем других инвестициях, которые вкладывают в Алтай далекие народы, вроде шведов, что-то здесь нашедших, да решивших наладить постоянный товарообмен через Обь. Отпетый так и говорит, что пользу извлекают иноземцы, пока своим тут ничего не требуется. И сейчас в новостях мелькают только сводки о визитах представителей тех или иных стран, да с большой помпезностью всё это обставляется. То алтайский сыр скупают для нужд Франции, то вся пшеница уходит на пропитание Скандинавии, а бывает так, что гречка становится весьма важной культурой, но вне Алтая. От людей, заставших советские порядки, также слышишь о пустых прилавках, тогда как весь товар уходил в другие регионы, оставляя местному населению чувство непонятной гордости за качественный продукт. Печально, когда нет ощущения действительной пользы, а лишь наблюдаешь иллюзию успеха.

Отпетый переводит алтайские горы словом «золотые», ссылаясь на тюркские и китайские языки. Он рассказывает об известных путешественниках, посетивших Алтай с целью дальнейшего транзита, и их именами теперь названы улицы. Только насколько это справедливо в отношении людей, заглянувших на эти земли на два-четыре месяца с обозреванием уже известных мест, и без попыток узнать что-то новое. Их посещения были обличены в литературную форму, в которой они только повторяются, не давая стороннему человеку новых сведений. Лично от «золота» у меня всплывает только одна ассоциация с профессией «золотаря», а если всплывает, то оно и должно всплывать, ведь золото должно тонуть, да не тонет, а остаётся на поверхности: пустотелым стал Алтай.

Отпетый в книге рассказывает о климатических особенностях региона (например, в Барнауле среднегодовая температура равняется нулю), о быте и нравах местного населения, сохранивших великорусское и новгородское наречие, да обряд умыкания невесты; а вот навоз для удобрения совсем не используют, отчего по улицам невозможно передвигаться — порой проще становится построить дом в новом месте, куда и перебраться дальше жить. Картофель в восьмидесятых годах XIX века на Алтае сажали редко, считая его, как и табак, «нечистым зельем». Предпочтение отдавалось огурцам, капусте, моркови, редьке, брюкве и репе. Было сильно развито скотоводство: на одного крестьянина приходилось не менее сорока лошадей. Судоходство не развивалось, и до сих пор не развито. Зато по выплавке серебра и золота алтайские заводы уступали лишь Австрии.

Отдельного внимания удостаивается медицина, пребывавшая в крайне плохом состоянии. Диковинную болячку, именуемую сибирской язвой, никто изучать не брался, а местные от неё спасались простым рецептом: накрывали тряпкой поражённое место, обкусывая его по краям зубами или прокалывали и присыпали табаком с нашатырём. Весьма нелестно Отпетый отзывается о ведении лесного хозяйства, одной из необходимейших отраслей для нужд горного дела: постоянные пожары из-за неправильного весеннего и осеннего выжигания травы сочетаются с варварским вырубанием всего и вся, без забот о новых посадках.

Выводом, после прочтения книги, может быть только печаль — с 1882 минуло много времени, но всё осталось на своих местах. И не только на Алтае, а повсеместно.

Автор: Константин Трунин

» Read more