Tag Archives: романтизм

Рафаил Зотов «Юность Иоанна III, или нашествие Тамерлана на Россию» (1821)

Зотов Юность Иоанна III

Как легко изменяется история в руках писателей. Достаточно иметь общее представление о прошлом, как создаётся художественный пласт угодного автору содержания. Ведь важно показать некоторую мысль, тогда как обстоятельства становятся декорациями. Например, некогда могущественный завоеватель Тамерлан подошёл к Руси, встав лагерем у южных границ, намереваясь или не намереваясь отправиться в поход на северные земли, либо продолжить усиливать влияние на Золотую Орду. Тот момент полон загадок, поскольку Русь могла быть уничтожена — чего не случилось. Теперь возникал вопрос: какую версию предложит Рафаил Зотов. Увы, ничего общего с действительностью, кроме разыгрываемого среди декараций действа, читатель не увидит.

Зотов предложил в качестве основного действующего лица — Иоанна III. Вернее, будущего государя, сумевшего объединить русские земли, уничтожив вольницу ряда княжеств, вроде Новгородского, и освободить Русь из-под ига. Причём тогда тут Тамерлан, умерший за тридцать пять лет до его рождения? Непонимание останется открытым, так как Иоанн пребывает в юношестве, наделён мудростью и рвётся защищать справедливое распределение благ. Может Зотов упоминал некоего другого Иоанна? И может не про Русь вообще говорил, учитывая, насколько положение Москвы, особенно в годы пришествия Тамерлана, продолжало оставаться шатким и ничего не обещающим.

Для Зотова важнее показалось создать впечатление о важности старшего в роду, за кем следует идти и на кого возлагать чаяния. И это тогда, когда не успел родиться отец Иоанна — Василий Тёмный, — чья власть постоянно находилась под угрозой, для чего достаточно вспомнить его борьбу с новгородским князем Дмитрием Шемякой. Что у Зотова? Рафаил даёт представление, будто на Иоанна все возлагают надежды, за него готовы умирать, только бы он избежал опасности. Пусть читатель удивляется, когда основным защитником выступит рязанский князь, чьи предки если и запоминались в историческом аспекте, то в качестве предателей Руси или верных слуг Золотой Орды, смотря какой взгляд иметь на историю.

Для внесения нелепости, Зотов дал в прислужники Тамерлану Узбека. Из-за этого приходилось недоумевать: неужели, того самого хана Узбека? Но нет, Узбек жил относительно давно от похода Тамерлана на Русь, поэтому если о ком речь и шла, то о человеке, чьё имя должно восприниматься за знакомое. Вот в лице Узбека и предстоит увидеть, почему Тамерлан отказывался продолжать движение на север. Одна из причин — неподготовленность к погодным условиям. Другая причина — не найдётся столько прокорма для коней, каковое количество требуется. А наиболее очевидным объяснением выступит обстоятельство мятежей в империи Тамерлана, должные быть задушенными сразу.

Если говорить о наполнении, Зотов дал для читателя широкое повествовательное полотно. Пьеса «Юность Иоанна III» публиковалась с подзаголовком «Национальное представление в пяти действиях». И размах на самом деле захватывал дух. Нельзя было спокойно внимать происходящему на сцене, наблюдая за вознамерившимся грабить Русь кочевником. На задний план отступали нелепости, вроде умеющего говорить на русском языке Тамерлана. Главное, показывалась возможность единения народа перед опасностью. По следам победы над миллионной армией Наполеона — подобный сюжет не казался сомнительным. Зотов словно напоминал, что тем могущественнее государство, чем сильнее люди любят правителя, готовые отдать жизнь, лишь бы позволить государю продолжать править.

Как же всё-таки воспринимать пьесу Зотова? Видимо, Рафаил вдохновился трудом Карамзина, из которого дозволялось черпать любой сюжет. И как не говорить про Иоанна III, носившего прозвание Великого? Сей правитель стал подлинным царём. Ну а прочее — красиво созданная на вымысле композиция.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Василий Жуковский «Адельстан» (1813)

Жуковский Баллады

В преданиях немецкой земли, давних по истечению лет, историй можно много найти: можно найти любой ответ. Как не обратиться к былому, пройти дорогой других? Не подавишь зовущую к поэзии истому, родится во строках о прежде бывшем стих. А если знаком во красках изложенный слог, от поэта, пусть английских кровей, преподнесёшь опоздавшим урок, лирикой удивляя своей. Ежели так, другого автора выбирал для перевода Жуковский, чей талант уважал. Это Роберт Саути, взявший за канву сюжет бесовский, как рыцарь в жертву демону дитя отдавал. Василий опять не точен, не желает только лишь переводить. Стих должен быть монолитен и прочен, дабы собственным творением он мог побыть.

Изменены имена, не звали героя Адельстаном, осталась общая канва… и Рейн, порой окутанный туманом. За красотою края кроется краса людей, прекрасен замок Аллен, красив и тот из лебедей, что причастностью к действию славен. Не имеет значения, из каких побуждений действовал Адельстан, всё равно останутся разные мнения: под воздействием чего он был обуян? Отчего приплыл, какие цели имел, почему оказался населению Аллена мил, как в жарких сечах с ними уцелел. Всем пришёлся Адельстан по душе. Была ли душа у него самого? Замыкался рыцарь часто в себе, словно не интересовал никто.

Какая тайна его сердце точила червём? Кто он — человека подобие? Посмотришь со стороны: при жизни обречён. Не поставлено ли где над могилой надгробие? Но Василий паладином Адельстана прозывал, тогда это воин света иль тьмы. Никто пояснять точно не стал, ограничившись представлением из суеты. Не знала ничего об Адельстане даже жена. Девушка местная — Лора. Красавица на зависть, принадлежать паладину стала она, для того хватило еле заметного слова. Может Адельстан был прежде свободен от оков, до прибытия в замок вольным, стал он к ожиданию худшего готов, когда ребёнка рождения оказался достойным. Тогда и замирал читатель, неизвестного ожидая, о чём поведает дальше поэт-ваятель, пишущий, со смертью играя. Две огромные руки — из «Адельстана». Они — демона черта. Ими была воля паладина обуяна, им он должен отдать своё дитя. Так будет жертва принесена, не воспротивься Лора, она призовёт на помощь Вседержителя — Творца, не выдержав судьбы укора.

Сюжет не прост для понимания, загадочностью переполняется. А если приложить старания? Немного туман над Рейном проясняется. За таинственностью не видишь полную картину, от домыслов голова кружится, автор не сообщил и половину, так проще — антуражем призакрыться. Читатель, взглядов приземлённых, склонный находить в мистическом суть, не ищет понимания способов сложных, объяснить постарается как-нибудь.

О судьбе человека поведано во строках, насколько тяжела рутина, рождённый некогда на небесах, его окружает земная тина. Пришёл из неизвестных до того краёв, о чём никто не ведает совсем, вне воли стал жить вдоль берегов, ставший разрешителем бытовых проблем. Есть сложная преграда — редкого человека не касалась она. Не бывает в семьях слада, если родилось между ними дитя. Мрачность начинает одолевать мужчин, женщины на это смотрят иначе. Каждый день — причина новых кручин, отчего на душе тяжелеет тем паче. И хочется, поскольку не видишь выхода проще, броситься прочь. Да не станешь бродить, подобно балладному герою, по роще, не станешь звать идти с собою жену в ночь. Кто одолеет миг таких несчастий, других проблем познать успеет, для адельстанов же не будет более ненастий, такой рыцарь ничего всерьёз не одолеет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рафаил Зотов «Никлас — Медвежья лапа, атаман контрабандистов, или Некоторые черты из жизни Фридриха II» (1837)

Зотов Никлас Медвежья лапа

Сколько не говори про произведения в духе романтизма — их обязан любить, либо ненавидеть. Иного не дано! Внимать выдумкам автора, нисколько не схожими с действительностью, может быть и интересно, но совсем не обязательно с подобной трактовкой истории знакомиться. Конечно, автор волен точно преподнести исходную ситуацию, в дальнейшем расплывшись в описании событий, никогда не происходивших, которые не могли быть на самом деле. Но на то романтизм и существовал, чтобы читатель мог отдохнуть от суеты дней, утонув в чьих-то фантазиях, ежели своими силами не мог создать выдумок. Что до Рафаила Зотова — он писал в приподнятом настроении, высказывая мысли существенно важные, перемешивая с абсолютным вздором. К нему ведь не применят осуждения… разве можно требовать чего-то с романиста?

Теперь Рафаил решил создать роман, опираясь на время правления прусского короля Фридриха II. Это стало довольно неожиданным решением. Прежде Зотов писал романы на мотивы истории, но не настолько отдаляясь от русских земель. Тот же «Леонид», не считая периода нахождения главного героя произведения в качестве подданного Наполеона, всё-таки принимался за сына Отечества, волею судьбы перешедшим на сторону противника. Теперь совсем не так. Всё сразу предстаёт в виде реалий, далёких от российских. Предстояло рассказывать о фигурах королей Пруссии, мечтавших создать нечто, способное обосновать их претензии на большее. Собственно, одной из таковых стала идея о создании идеальных солдат.

Каким должен быть солдат? Все качества кажутся понятными. А для прусских королей желалось более прочего нечто другое — они хотели видеть в армейских рядах рослых людей. Для этого они искали высоких девушек по всей Священной Римской империи, устраивая браки между ними и прусскими воинами. Когда-нибудь такой принцип должен был дать ожидаемый результат. Он и найдёт отражение на страницах романа Зотова — одним из героев окажется крупный солдат, чьей комплекцией Фридрих станет беспрестанно восхищаться.

Чем ещё примечателен Фридрих? Он стремился к просвещению нации: беседовал с Вольтером, вёл соответствующую деятельность. Одним словом, Фридрих всячески способствовал возвышению Пруссии среди европейских государств. Вполне очевидно, некоторый успех он имел. А его идея улучшать качества солдат, действуя не через муштру (пусть и через неё), скорее предпочитая ковать прусское воинство с пелёнок.

Тут можно остановиться и посетовать на предпочтения германских народов, слишком часто задумывающихся о влиянии на ход развития человеческого общества, теми или иными способами способствуя созданию германцев с уникальными свойствами. Немецкие короли ограничивались предварительной целенаправленной не слишком навязчивой селекцией, ни к чему иному не побуждая. Почему об этом зашла речь? Другой полезной информации из романа Зотова вынести не получится. О чём ещё рассуждать, кроме столь очевидного наблюдения, поставленного в центр повествования.

Нужно ли представлять, о каком контрабандисте Зотов хотел рассказать читателю? Кем был тот Никлас в действительности? Оставим то для исследователей творчества Рафаила, каковых всё равно найти не получится, или на усмотрение читателя, что решит знакомиться с чтением романа в старой орфографии. Лучше обратить внимание на вторую часть названия «Некоторые черты из жизни Фридриха II», воплощением чего и стал роман, будто бы про Никласа.

При жизни Зотова произведение публиковалось в составе трёх отдельно изданных книг, вышедших из печати на протяжении 1837 года, начавшие проходить цензуру немного ранее — в декабре года 1836. Общий их объём насчитывал почти шестьсот страниц. Никаких других сведений более о романе сообщено не будет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мадлен Фелисите Жанлис «Роза, или Палаты и хижина» (1802)

Жанлис Роза или Палаты и хижина

Сей анекдот переведён Николаем Карамзиным в 1802 году

О графине Жанлис русскому читателю известно многое, и при этом всё равно графиня Жанлис остаётся для него переполненной загадочностью. Кем же была мадам Стефани-Фелисите Дюкре де Сент-Обен, больше известная под именем как раз графини Жанлис? Несмотря на зрелый возраст, в каковом она встретила XIX век, её основной сборник сочинений (как того желается думать) вышел при власти Наполеона, который принял обратно беглянку, спасавшуюся от революции вне пределов Франции, поскольку революционный порыв сограждан умертвил её мужа, как мог поступить и с нею. Набравшись впечатлений, теперь снова во Франции, графиня Жанлис могла сказывать разные романтические истории, будто бы где-то от кого-то услышанные. Таким образом свет увидел многотомный сборник морализаторских историй. Именно из него брал Николай Карамзин произведения для ознакомления русского читателя с современной французской литературой. Среди прочего выступил и анекдот, поведанный графине Жанлис одной немецкой барышней, именованный в переводе следующим образом — «Роза, или Палаты и хижина».

Суть анекдота проста. Она даже смешна, ежели попытаться поверить рассказываемому. С другой стороны, подобное легко могло произойти на немецких землях, где каких только королевств не случалось, порою в оных и король мог статься беднее крестьянина. Разве не так? Вот и в рассказе графини Жанлис случилось брести крестьянке с младенцем, желая найти не кров, но кроху пропитания. Дабы накормить ребёнка, женщина сама должна была поесть. И вот-вот смерть порывалась нависнуть над путниками, чьё нутро томил голод. Погибнуть бы им и стать кормом для диких зверей. Да случилось следующее — встретилась им влиятельная дама, вполне себе принцесса, на редкость добрая и отзывчивая. Накормила та принцесса ребёнка собственной грудью, проявив сочувствие.

В том и заключается анекдот, ибо влиятельные дамы своих детей грудью не кормили, приглашая для исполнения подобной обязанности крестьянок. А тут такое! Читатель может и верил. В самом деле, каких только чудес не случается в маленьких немецких королевствах. Вполне можно допустить, будто принцесса накормила грудью крестьянского малыша. Что же за этим могло последовать?

Малыш благополучно стал крепчать от питательного молока из королевских кровей. К сожалению, его мать через несколько дней скончалась. Поговаривают, якобы её одолела хворь. Читатель же думал, будто крестьянке предложили откушать, чему та не воспротивилась, отъев изрядно… отчего и околела в жутких животных коликах. Да не к тому далее графиня Жанлис поведёт разговор, так как анекдот требовал продолжения.

Давая зачин, графиня Жанлис вела читателя по дороге представлений о романтическом содержании литературных произведений. Разумеется, нужно предположить, будто окрепший ребёнок будет воспитываться среди дворян, получив в итоге право выбраться из низшего сословия, связав судьбу с, допустим, графом. Ведь для того книги тогда и читались, чтобы тонуть в грёзах человеческой фантазии. Довольно очевидно, рассказываемое является сказкой. Хотя, опять же, отчего подобному не случиться где-то на просторах немецкой земли?

К тому и подводила графиня Жанлис читателя. Крестьянскому ребёнку потребуется выбирать: выходить замуж за графа и расцвести в полную силу или избрать в супруги горячо любимого человека из крестьян, тем снизойдя на ту ступень, откуда провидение её старалось вывести. Какой же выбор будет сделан? Отнюдь, прагматизмом графиня Жанлис не радует читателя. Не даёт представления и о том, как быстро придёт разочарование от остывшей любви и заедающего крестьянского быта. Окажется, что золушкам не всегда желается найти принца на белом коне, порою они должны соглашаться и на конюха.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Райдер Хаггард «Голова ведьмы» (1884)

Haggard The Witch's Head

Хаггард верен русской пословице: терпение и труд всё перетрут. Райдер продолжал пытаться сочинять, создавая художественные работы сомнительной полезности. Он только теперь начал определяться, к чему ему стоит склоняться в творчестве. Продолжать писать подобие викторианской литературы — не совсем его. Он, если выражаться точно, писал не так, как того требовалось. Вместо тщательной остановки на деталях, Хаггард всё-таки стремился к наполнению. Но как ему это делать? Вторгаться в личное пространство описываемых им действующих лиц вполне допустимо, было бы то интересно читателю. И читатель, как раз, совершенно не интересовался литературными изысканиями Райдера. Снова последовал крах писательских ожиданий, Хаггард оставался на мели. Куда же далее направлять взор? Неужели так и пришлось бы ему сочинять истории, не способные приковать интерес? Даже на страницах этого произведения, второго по счёту, не имелось так остро необходимого, пусть и затронул Райдер тему Африки. Что же, «Копи царя Соломона» он напишет следующими, пожнёт успех и до конца жизни будет создавать приключения, скорее ориентируясь на аудиторию, склонную верить фантазиям о том, что продолжало расцениваться таинственным и непонятным.

Стоит сказать и про стремление Хаггарда растекаться мыслью по древу. Викторианская литература требовала от писателей многословия. Чем больше глав будет в произведении, тем интереснее читателю следить за еженедельно выходящими выпусками, которые он ожидал в предвкушении прояснить до того остававшееся ему неизвестным. Райдер на подобное внимание рассчитывать не мог. Его просто не публиковали, соглашаясь издать в виде отдельной книжки, да и то за мизерные отчисления, не способные покрыть расходы. Райдер почти и не стремился к пространности, создавая средние произведения, их читатель мог осилить за два дня — при условии усидчивого и безотрывного чтения. И этого оказывалось много. Скука овладевала читателем, предпочитающим остановиться и найти более ему интересное. Как можно было исправить ситуацию? Сразу писать об Африке — до этой мысли Хаггард созреет после.

Пока же загадка происходящего проистекала от самой малой таинственности. Разбег повествования начинался с берегов Англии, далее пролегая на африканский континент. Повествование касалось зулусов и государства колонистов Наталь. Что и к чему вело — представляет малый интерес. Если спросить внимательно читавшего произведение, он скажет о запутанных связях между действующими лицами, упомнит голову некой колдуньи. Вот, пожалуй, и всё. Прочий читатель и вовсе не вспомнит, о чём ему пытался сообщить Хаггард. Литература выходила написанной на одно чтение, либо на невзыскательного книгочея, которому не так важно, что ему будет сообщено. Впрочем, заинтересоваться произведением мог и подросток. Всё-таки получалось прикоснуться к таинственной африканской земле. А куда ещё могли стремиться дети англичан, как не в пределы Африки? Ведь как раз там ныне разворачивались основные события колониальной политики. Англичанам приходилось участвовать в боевых действиях со всех сторон континента, насаждать право сильной державы с помощью вооружённого вмешательства. Понимая это, Хаггард мог вполне рассчитывать на успех. Пусть не сейчас, в следующем произведении он исправит допущенные им ошибки.

У Райдера уже должен был сложиться образ южноафриканского охотника за артефактами. Хаггард явно горел желанием дать ему жизнь. Требовался стимул. Стимул тот же, к коему Райдер прибегал прежде — писать книгу сообща с кем-то, но каждый создаёт при этом собственное произведение. Так будет и в случае «Копей царя Соломона», как возможно было с прежде написанными произведениями. Теперь точно можно утверждать, что в споре рождается ценное: Райдер Хаггард тому яркий пример.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Райдер Хаггард «Рассвет» (1884)

Хаггард Dawn

О чём писать, если не имеешь о том никакого представления? Это самое тяжёлое в жизни писателя, не умеющего ещё понять, о чём ему вообще следует рассказывать. Годного для художественной обработки много, а её достойного почему-то не находится. Следует поступить по рецепту Хаггарда. Находите человека, убеждаете его составить вам компанию. После находите другого человека, который о вашем замысле ничего не должен знать, в идеале ему не полагается узнать и после. Лучше, если им окажется постороннее лицо, совершенно неизвестное. Достаточно один раз его увидеть, чтобы в остальном додумать сюжетные детали самостоятельно. Теперь следует приступить к написанию истории, но не совместно, а раздельно. Потом проверите — у кого лучше получилось. В случае Хаггарда произошло следующее: он продолжил писать до финальной точки, а с кем он договаривался — сдался едва ли не сразу. Вполне можно сказать, кем приходился Райдеру тот человек — им была его жена.

Проблему начинающего писателя усугубляет неумение грамотно подходить к изложению. Хаггард этому не придавал значения. Пусть получится плохо — лишь бы получилось. Никому не понравится? Только бы набить руку. Совершенствоваться Райдер будет долго и плодотворно. Первые его художественные работы отличались стремлением к написанию полновесных романов, тогда как в последующем он чаще ограничивался созданием расширенных повестей.

Что происходило с первым художественным произведением Хаггарда? Говорят, Райдер увидел миловидную девушку в церкви, твёрдо утвердившись в желании написать о её жизни, пускай никогда её он больше не встречал. С какого конца браться? Представить девушку в церкви и продолжить жить за неё на страницах, либо вернуться назад, а может и вовсе писать о разных моментах её жизни? Довольно трудно определиться. Райдер хватался за всё. Пока ещё он не умел продумывать действие наперёд, поэтому сперва сообщал одно, после возвращался по хронологии персонажа назад, описывая, почему всё случилось именно так. Повествование получалось рваным. Зато оно получалось, какой бы читательский отклик не был получен. Впрочем, придавать значение читательскому вкусу явно не стоило. Хаггард был прав хотя бы в том, что набивал руку, для чего в беллетристике все средства хороши, вплоть до написания произведения по мотивам, либо вовсе переписывая знакомую историю своими словами.

Желательно добавить в сюжет печальное прошлое действующих лиц, связанное с проблемами их теперешнего быта. Обязательно зародить интригу ожидания развития событий. Ещё лучше бросать действующих лиц на совершение опрометчивых поступков, дабы они не сумели с ними никогда справиться, постоянно подавляемые морально. Чем круче будет перед читателем подъём по сюжетной канве, тем лучше. Да вот не скажешь, чтобы читатель настолько уж проникся вниманием к данному произведению Хаггарда. Чудо и то, что нашлось всё-таки издательство, согласившееся на публикацию. Не сразу Райдер смог таковое найти, понадобились доработки и смена названия. Прежнее звучало иначе — «There Remaineth a Rest».

Читатель может узнать о содержании произведения. Это викторианский роман с разнообразием задействованных персонажей и запутанностью родственных связей, поэтому это ещё и семейная сага. Такого описания достаточно, чтобы читатель им заинтересовался или отказался от знакомства с ним. Надо помнить и о слабости подачи материала. Вместе с тем, произведение требуется к осмыслению всяким, кто берётся понять рост творческого потенциала Хаггарда, кому интересно найти грань перехода от романтизма английских будней к романтизму сокрытых от человеческих глаз миров. Этого осталось ждать не так долго.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Полевой «Живописец» (1833)

Полевой Живописец

Призвание рождается в человеке спонтанно. Хорошо, если это случается в детстве, тогда с юных лет происходит становление. Ежели позже, возможны разочарования и совсем иное понимание избранного душой предмета. Не должно быть у человека учителя, ибо научит он его не согласно призванию, а иначе, как был обучен сам. Для примера предлагается избрать направление художественного ремесла. Рукою должен двигать не сам человек, некто другой будет управлять его движениями, пробуждая нечто удивительно прекрасное, исходящее единожды и редко повторяясь во второй раз. Без всякой рутины, сугубо по наитию, призвание принимает определённую форму, услаждая органы человеческих чувств. Кому-то удаётся творить от Бога, наполняя строки словами, кому-то лучше удаётся наполнять красками окружающую действительность. Таким предстал и герой повести «Живописец» — трепетным созданием, живущим ради кратких мгновений привнесения в мир частицы своего естества.

Герой повествования выбран богиней удачи. Рождённый вне благоприятной среды, он оказался приближенным к меценату. Живя без хлопот, служа идеалам художества, сей живописец имел твёрдое убеждение, каким должен быть человек, воссоздающий на любой доступной ему поверхности изображения. Он не желает создавать реплики, писать картины, если то не будет продиктовано волей высшего создания, коему каждый живописец и должен служить. Не ради осуществления собственных надобностей, забывая обо всём на свете, должен он творить, ибо душа нуждается в этом.

Легко быть цветком в руках заботливого цветовода. Не менее легко являться персонажем произведения, если автор придерживается романтического представления в изложении. Не существует затруднений, пока человек не сможет понять, настолько трудна жизнь. Не вечно ему испытывать благоприятное влияние мецената, должного когда-нибудь умереть. Что произойдёт с живописцем тогда? Утратив обстановку для реализации творческого процесса, он столкнётся с необходимостью переосмыслить бытие, озаботившись необходимостью сперва накормить себя, дабы суметь найти применение им же создаваемому в последующем.

Желается увидеть крах идеалов, отказ от реализации данного Богом призвания, признание в никчёмности дарованного с ранних лет удела, ведь так и должно быть, когда почва уходит из-под ног, оставляя с осознанием продолжения существования у разбитого корыта. Должны найтись слова для сожаления, взрасти драма на упадке человека, всегда склонного к саморазрушению. Но Полевой не позволит тому случиться. Не для того он представил читателю трепетное создание, не имел цели показать крах всего. Возвышенное должно остаться возвышенным, не изменив представлениям и живя с ощущением исходящей изнутри правды.

Таковы должны быть все живописцы, достойные пристального к ним интереса. Они редко приковывают взгляд при жизни, становясь объектом пристального изучения после смерти. Всякий творец именно тогда удостаивается признания, когда пройдут годы и имя его в прежней мере продолжит оставаться не слуху. Случается и так, что жестокий потомок не знает о достойных памяти, остающихся в сфере интереса малой группы людей. Главное, чтобы хотя бы кто-то помнил, поскольку нет того человека, и он уже ничего не сможет оценить.

Остаётся думать, Полевой подразумевал не одних живописцев, указывая на всякого творца, способного перекладывать внутреннее во внешнее. Таким людям нужно научиться сохранять спокойствие при любых обстоятельствах, продолжая создавать, твёрдо зная о данном им свыше предназначении, обязывающем их трудиться без жалости к себе. Пусть окружающие не смогут понять, выскажут обидную критику и унизят в глазах современников. Лишь бы не оказаться в числе творящих на волне однотипности, истинно обречённых на вековечное забвение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Загоскин «Рославлев, или Русские в 1812 году» (1831)

Загоскин Рославлев

Любимая тема для обсуждения среди населяющих Россию людей — нелюбовь к отечественному при явном возвеличивании Отечества. Таков характер русского человека, не способного поддерживать достойные условия собственного существования. Ему вторят иностранцы, считающие русских варварами. Говорить об этом можно бесконечно, но для явного примера предлагается обратиться к произведению «Рославлев, или Русские в 1812 году», где всё расписано от и до.

Накануне Отечественной войны с Наполеоном самосознание россиян опять упало ниже некуда. Почти все готовы были поверить в величие французской армии, науки, языка и всего прочего. Верили с тем же успехом в превосходство турецкой армии, выученной французскими наставниками. Верили и слухам, будто армия Российской Империи проигрывает сражение за сражением, отдавая города и тем лишая страну принадлежащих ей территорий. Это казалось объяснимым, невзирая на то, что на самом деле русская армия никому не проигрывала, наоборот беря город за городом. Кто же знал в действительности о происходящем на театре русско-турецкой войны, толком никогда не являвшейся ведомой рядовому жителю России.

Не было веры и в способность русских людей к чему-то. Ежели требовался доктор, то лучше предпочесть выучившегося во Франции, нежели обучившегося врачеванию в Москве. Галломания продолжала процветать. Немудрено понимать, как дворянство относилось к культуре родной им страны, не умея до сознательного возраста сказать пары слов по-русски, зато с пелёнок прекрасно владея речью французов.

Ещё не случилось нападения армии Наполеона, то считалось проявлением безумства, так как такого не могло произойти. Требовалось проанализировать мотивы Императора Французов, дабы понять, зачем ему потребовалось идти на Россию, если перед этим он не сумел справиться с оказавшими ему сопротивление испанцами. Причина заключалась в Англии, значение которой Загоскин принижает. Не о том написано им произведение, оно о восприятии французской нации вообще, покорившей сердца и души россиян, дабы следом разом обрушить на них мощь армий всей Европы.

В войну не верили, но её начала ждали. Ненависть к французам росла, их несносный нрав напомнил русским польских и литовских интервентов времён Смутного времени. Некоторые граждане оказывались готовы в упор расстреливать ещё не ставшими врагами французов. И многие уже говорили, что не пожалеют сил, лишь бы оказать сопротивление захватчику, вплоть до уничтожения всего у них имевшегося — готовы были сжигать дома с имуществом.

На этом фоне требовалось показать историю похождений молодого человека, чья жизнь должна омрачиться драматическими событиями. Он благороден и верен Отечеству, в ближайших планах жениться, а после жить счастливой семейной жизнью. Надежды рухнули в мгновение, стоило невесте попросить подождать, а французам вторгнуться в пределы Империи. Молодой человек слышал известия, как армия Наполеона взяла Смоленск и направилась к Москве. Более не жених, он предпочёл встать на защиту Отечества.

Загоскин рассказал читателю о происходившем на полях сражений. Тяжело передать особенности ведения боевых действий тех дней. Солдатам требовалось держаться занимаемых позиций, невзирая на пушечные ядра, случайно обрывающие жизни. Необходимым считалось заниматься шагистикой, передвигаясь тем же образом, как при проведении парадов. Объяснение тому давалось разумное — так солдат забудет о грозящей ему опасности и сконцентрируется на других мыслях.

Когда Москва вспыхнет, главный герой повествования окажется раненным в пылающем сердце Отечества, скрываемый от французов. Дабы читатель понял картину происходящего, Загоскин отправил на его спасение человека, пошедшего на риск, облачившись во французскую военную форму. Надо ли говорить о благородстве такого поступка? Рискуя жизнью, он будет пробираться через сомнения встречаемых на пути противников, встречая ещё больше сомнения, отходя обратно в расположение русской армии, вынужденный заверять партизан в собственной благонадёжности, не считая прочих отщепенцев из пёстрого состава армии французов.

На событиях 1812 года Загоскин не остановился, дополнив повествование историями действующих лиц о заграничном походе. Вместо ладного рассказа, вышел набор зарисовок, довольно занимательных, но лишённых смысловой нагрузки. Важнее окажется внимать последним страницам, где перед читателем раскроется трагедия главного героя, едва не потерявшего голову, но лишившегося всего, о чём он смел прежде мечтать.

А русские всё равно останутся для французов варварами, ибо свою столицу они спалили, не тронув Парижа.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Иван Лажечников «Ледяной дом» (1835)

Лажечников Ледяной дом

Иван Лажечников вырос на рассказах бабушки о забаве, устроенной Анной Иоанновной для своего любимого шута. Был построен Ледяной дом, в стенах которого сыграна свадьба. Подобное запоминается надолго, особенно при неимении такого ранее. Осталось обрисовать событие деталями. Так на страницах расцвела история любви и ненависти придворных, замешанная на политических амбициях иностранцев в России, в итоге потерпевших крах.

Прежде всего стоит сказать о похвале романа Александром Пушкиным, посчитавшем, что литературный труд Лажечникова неизменно будет пользоваться популярностью у последующих поколений. Оправдание сему мнению легко объясняется, стоит ознакомиться с эпиграфами к главам. Большая их часть взята как раз у Пушкина. А если размышлять серьёзно, то редкий эпиграф отражает суть содержания, чаще не имея к описываемому отношения. Назначение сего элемента художественной литературы имеет утилитарное значение, благодаря чему из ничего будто возводится нечто основательное.

Название «Ледяной дом» можно принять за метафору. Сегодня он крепок и нерушим, а при изменении обстоятельств — хрупок и эфемерен. Как Лажечников некогда казался непотопляемым, так ныне его работы редко интересуют современного читателя. Произведения Иван писал по тому же принципу, создавая монументальное из того, что и при жизни серьёзно не воспринималось. При более буквальном понимании названия можно заключить следующее — вода является водой, каким образом её не пытайся представить вниманию.

Единственный положительный момент романа — подробное описание Ледяного дома. Лажечников не пожалел красок. Он вообще их не жалеет, когда дело касается отражения событий и деталей. Но кто будет читать сей труд, если его не снабдить историей человеческих взаимоотношений? Художественная литература всегда требует наличие любовной линии, прощая всё остальное. Поэтому, если читателю требуется видеть именно жизнь людей, то Лажечников в прежней мере оправдает ожидания. Исторический фон традиционно является в его произведениях декорацией к описанию судьбы неких лиц, порою похожих на реальных, а иногда и специально придуманных.

Ледяной дом был построен в последний год царствования Анны Иоанновны. Следом за этим разразится ряд событий, стоивших населению государства определённых переживаний. Лажечников не мог обойти данный момент вниманием, показав рост влияния иностранцев. Главным лицом в Империи станет Бирон, особенно гневавшийся, если какой указ или действие с ним не согласовывалось. По этой причине можно упомянуть наставительный тон произведения, будто бы предупреждающий всех власть имущих, что сколько не имей силы над людьми, легко оказаться у разбитого корыта. Однако, как такового акцента Лажечников не сделал. Во всём случившемся виноват будет непосредственно оступившийся человек, банально утративший контроль над ранее цепко удерживаемым.

А как же любовная линия? Пусть её читатель узнает сам. Нет смысла распространяться над тем, чего в действительности не происходило. Ничего нового узнать не получится, кроме так называемых дворцовых слухов, кои окажутся весьма запутанными и неожиданными для действующих лиц. Допустимо проследить за тем, как становится явным то, о чём лучше не узнавать.

В любом случае, стоит похвалить Лажечникова за выбранный им период времени. Царствование Анны Иоанновны едва ли не белое пятно для потомков, если и знавших о происходивших тогда событиях, то почти полностью о них забывших. Теперь появилась отличная возможность окончательно запомнить и уже не забывать. Каждый вынесет собственное понимание о тех днях. Кто-то сохранит воспоминание о Ледяном доме, а кому-то будет повод крепче задуматься о будущем, ежели ему захочется извлечь выгоду, запамятовав о последствиях.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Иван Лажечников «Последний Новик» (1831-33)

Лажечников Последний Новик

Историческая беллетристика от Ивана Лажечникова всегда вызывает нарекания со стороны обывателя. Не мирится сознание со столь вольным обращением с некогда происходившими событиями. Нет погружения в предложенное автором повествование. Действительным воспринимается фон происходящего, тогда как всё прочее подвергается сомнению. Не те образы встают перед глазами. Пусть Лажечников взялся отразить тему завоевания Петром Первым Лифляндии, задействовав для того лица со всех сторон, якобы давая читателю объективное мнение для всестороннего рассмотрения. Не обходится без придуманных деталей, наделённых важнейшим из возможных значений.

Нельзя подходить к чтению произведения Лажечникова с ожиданием узнать правду о минувших событиях. Нужно настроиться на непритязательное чтение, получая удовольствие от внимания разговорам действующих лиц. Только в этом случае действие на страницах оживёт и примет должный вид. Иначе воссоздать перед глазами картину не получится, так как зрению предстоит бороться с сигналами мозга, выступающего против любого отклонения от правды.

Зачем столько лишних слов? Жанром «Последнего Новика» является романтизм. Кто не является поклонником извращения действительно происходившего, тому к сему литературному труду лучше не подходить. Он написан для лиц, чьё познание готово поглощать любую красиво поданную информацию, и адресован лицам, далёким от знания истории. При этом сам Иван Лажечников должен быть достаточно осведомлён об описываемом периоде времени. Но перед ним не стояла задача реконструкции прошлого — ему требовались декорации, внутри которых он разместит желаемое развитие событий, вне зависимости от того, как всё было на самом деле.

Заранее обговорив манеру Лажечникова, допустимо прикоснуться к содержанию романа. Что видит читатель? Развёрнутые сцены с многостраничными диалогами. Беседы кажутся бесконечными. Персонажи могут общаться с извозчиком, узнавая у него любопытные детали о быте лифляндцев, а могут погружаться в мысли ответственных за судьбу региона исторических персонажей, предполагающих прежде поиск лучшей доли для себя. Окажется так, что Лифляндия обязана была стать частью России, ибо её жителям станет от того лучше.

Ознакомившись с фоном произведения, читатель приблизится к фигуре персонажа, чья историчность сомнительна, — это Последний Новик, являющийся внебрачным сыном царской особы. Возникает вопрос — насколько утверждение Лажечникова о новиках соответствует действительности? По версии Ивана, к моменту воцарения Петра новики перестали существовать. Что они из себя представляли? Новик — это молодой дворянин. Подобие пажа, если читателю требуется яркое сравнение. Такие личности совершенно извелись на Руси, прекратив существование при образовании Империи. Другой вопрос — насколько оправдано называть Последним Новиком того, кто являлся именно подобием пажа? Есть свидетельства, что новики при Петре Первом остались — они совершали заграничные путешествия с целью получения требуемого для развития государства опыта.

Опять же, неправильно подходить к чтению, имея хоть какие-либо требования. Следует проникнуться описываемым: увидеть зарождение чувств между Петром Первым и будущей его женой, понять сложность в отношениях дворян Лифляндии с государем Швеции и стать чуть-чуть осведомлённым в событиях Северной войны. Прочих требований к Лажечникову предъявлять не следует. Он писал, как умел, посему написал так, что его современники с одобрением приняли предложенную им трактовку, значит и читателю из последующих поколений не стоит требовать иного.

Дополнительно стараясь размышлять над беллетристами прошлого и настоящего, приходишь к выводу: кажущееся ныне правдивым, со временем обрастает подробностями с выработкой более-менее единого общественного мнения. Во времена Лажечникова определённых мнений о царствовании Петра Первого ещё не успело сформироваться. Поэтому, спустя триста лет, о событиях тех дней теперь можно говорить с твёрдой уверенностью. Более близкие сознанию времена, продолжающие оставаться без единого общественного мнения, могут описываться беллетристами на разный лад, в том числе и с патриотическим настроем, получая положительные отклики читателей, хотя через триста лет люди будут иначе смотреть на прошлое и высказывать претензии к писателям по их неверной трактовке.

Так и с Лажечниковым. Он был человеком своего времени, но утратил значение для потомков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2 3