trounin.ru

Средний отрезок творчества Эриха Ремарка ознаменовался шокирующими читателя первыми страницами произведений. Если где-то перемешаны в кучу тела убитых войной людей, то «Искра жизни» начинается с пробуждения безымянного человека с номером на груди, практически умершего от истощения, но продолжающего пребывать в сонном состоянии, покуда лучше оказаться спящим, нежели проснувшимся. Ремарк никогда не был узником концлагеря, он был эмигрантом, поэтому ему хорошо удавались произведения про страдания людей, вынужденных бродить по Европе от одной границы до другой, поскольку они никому не были нужны. Но вот Ремарк взялся показать ужасы пребывания людей в концлагере, причём не только со стороны узников, но и со стороны начальника, чья жизнь отнюдь не отличается благополучием. Всюду Ремарк стремится показать людей, создавая обезличенных персонажей, под которыми каждый может узнать самого себя. Только всё происходящее лишь вызывает трепетный ужас перед кощунственным отношением к человеческой плоти, но не является чем-то уникальным в плане литературы, сводя сюжет от животрепещущих тем к совсем уж малоправдоподобным выдумкам.

Человек — это пыль, которую можно использовать в качестве искусственного удобрения, посыпать дороги зимой вместо песка; человек — это подопытное животное: такие образы создаёт Ремарк, показывая действительную сторону власти одних людей над другими. Удивительно, но Ремарк никого не обвиняет, сокрушаясь только над заложенными природой в человека качествами. Дай кому-то возможность быть выше остальных, разреши ему делать абсолютно всё, закрой ему глаза на моральные принципы и помести в герметичную обстановку, где он будет властелином, а другие — пустотелыми существами, тогда в человеке проснётся неистовый демон, чья душа уже никогда не вернёт прежний блеск, а руки будут обагрены кровью. В этом деле не может быть исключений — так считает Ремарк — каждый станет жестоким, утратив человечность. Не может быть доброго начальника и не может быть восстающих за справедливость подчинённых — они все заражены спорами власти, их делом отныне является только пуск газа в камеры и разжигание огня в крематории, ведь другого им уже не дано. Это покажется читателю сомнительным.

Желая создать должную атмосферу, писатели легко забывают о реальности. Обелять можно бесконечно, придумывая различные оправдывающие причины. Но стоило ли развивать повествование в те годы, когда Германия практически потерпела поражение в войне? Безусловно, с таким раскладом дел легче подвести героев к благополучному завершению их пути, а не обречь на мучительную смерть, выстраданную неделями и месяцами истязаний. Ремарк мог не кормить, мог не поить, мог не сообщать узникам никакой информации, сообщая читателю при этом, что концлагерь никогда не испытывает нехватки в заключённых, поскольку с воли постоянно пребывают новые волны осуждённых и евреев, которые в последующем становятся глухонемыми свидетелями творимых бесчинств, не открывая рта и не сообщая никому важной информации, что надо набраться терпения и ждать скорейшего освобождения. Ремарк просто не в силах дать надежду людям от самих людей, заставляя узников сжигать драгоценные спички, чтобы прочитать удачно подобранный отрывок газеты, где содержится именно та информация, что не даёт угаснуть искре жизни окончательно. Свет в конце тоннеля действительно может присутствовать, и не обязательно, если под ним подразумевается жадный огонь крематория.

Перед обстоятельствами, против которых человек бессилен, Ремарк не раз призывает придти к смирению с неизбежным. Лучше покориться воле сильного, тогда можно будет дожить до счастливого конца. Однако, не всё так радужно на самом деле. Сперва Ремарк показывает читателю пример яростного неповиновения служителям науки, желая таким образом обосновать разумное противление насилию, чтобы следом похвалить дерзкое отношение угнетённого, дабы потом этот храбрый человек призывал всех к благоразумию и порицал любые акты сопротивления: противоречия на противоречиях. Конечно, за ужасами будних дней концлагеря это не должно приковывать чьё-либо внимание. Однако, надо быть последовательным до конца. Стоит признать, что у Ремарка вышел не тот концлагерь, который должен был получиться. Не те события и не в том месте происходят, это приходится признать.

Художественной ценности в «Искре жизни» минимум, но быт концлагеря описан превосходно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Главный постулат гугенотов — Бог любит людей, которые успешны и умеют зарабатывать деньги. Можно бесконечно рассуждать на данную тему, но делать этого не следует, поскольку французы сказали всё за нас, и говорили это на протяжении многих веков, покуда Францию сотрясали войны между гугенотами и католиками, которые не могли поделить власть при практически одинаковых требованиях. Всем должно быть понятно, что религия — это один из инструментов воздействия на людей; всё остальное при этом не имеет никакого значения. Главное результат! Александр Дюма никогда не писал для души, полностью отдав свои таланты на переписывание исторических моментов, коренным образом их перерабатывая и выдавая в прямо таки дурном свете. У неподготовленного человека может сложиться неправильное отношение к реальным историческим лицам, которое будет очень трудно из себя вытравить. Рано или поздно к читателю приходит осознание, что добрая часть любой книги Дюма — это фальшь. «Две Дианы» встают глыбой над всем творчеством французского классика, ставя проблему переписывания истории ребром, поскольку нигде и никогда Дюма не менял всё так кардинально, как ему пришлось поступить с событиями, затрагивающими начало главной религиозной войны Франции, разделившей общество на две части.

Достаточно простого анализа, чтобы сюжет «Двух Диан» рассыпался в прах. Дюма утверждает, что главный герой не знал своих родителей, был обвенчан на такой же безродной сироте, а потом они оба узнали о своём завидном происхождении: всё из разряда фальши переходит в фарс, а то и просто в сказку для подростков, привыкших видеть в окружающем мире множество скрытых возможностей, что становятся доступными по мере взросления. Вот и стремится молодёжь быть похожей на взрослых, тайно мечтая самостоятельно строить свою жизнь, где не будет места чьим-то нотациям, а люди будут выступать только в качестве гаранта твоего благополучия. К сожалению, столкновение с реальностью разобьёт все мечты на мелкие осколки, от которых поранится в первую очередь будущий взрослый, и только потом его близкие, знакомые и самые лучшие друзья. Разумеется, такого просто не может быть в книгах Дюма. Конечно, взросление наступает, но для Дюма оно начинается не ранее тридцати лет, тогда как для современников французского классика — этот возраст воспринимался в виде нежданно подкравшейся старости.

Молодой человек у Дюма — это всегда молодой человек: не подросток и не ребёнок, сколько бы лет ему не было. И в девять лет молодой человек способен рассуждать и поступать будто ему уже есть все двадцать. И не важно, молодой человек при этом девушка или юноша, у всех у них в голове опилки, а мозг просто не способен мыслить иным образом, нежели как у жаждущего приключений организма. Нелегко понять мотивы поведения Дианы, когда она в весьма юном возрасте решает порвать с суженным, предпочтя ему другого, чтобы моментально стать вдовой. Эмансипация — скажет читатель, — отныне мыслить нужно не иначе, словно ты уже взрослый. Позвольте, Александр, — ответит критик, — а вас не смущает, что слишком быстро сменяется палитра чувств у главных героев, то готовых на всё ради любви, то уподобляющихся лысым брёвнам, в чей сердцевине жук-древоточец задел новую струну, отчего привязанность навсегда уходит в прошлое? Дюма в задумчивости напишет новый роман, никого не спрашивая: выпуски его произведений покупают, они пользуются спросом, а значит нужно древесину перерабатывать в картон, если не в туалетную бумагу, исписывая свою ручку, перо Маке и прочих литературных работников, чьими силами создавался тот нереальный пласт художественной литературы, размаху которого можно позавидовать.

Описываемые в «Двух Дианах» события не только далеки от реальности, они к тому же пересекаются с другими происшествиями, имевшими место во французской истории. Если бы это было в равной степени близко по духу, но ведь Дюма тщательно изменяет абсолютно всё, подгоняя каждую деталь прошлого под заданный им шаблонный сюжет. И ведь не так важно, были ли вообще в реальности знакомы главные герои, не говоря уже о каких-либо тёплых чувствах между ними; когда более важно, что Дюма всё больше осваивается в писательском мастерстве, чаще концентрируясь на описании сцен, нежели двигая повествование вперёд. Опытный читатель тщательно фильтрует внутри себя любые отхождения Дюма от повествования, поскольку в них ещё больше вымысла, чем в самих исторических событиях. Кто в лес. кто по дрова — гласит народная мудрость. И к Дюма она имеет прямое отношение. Казалось бы, ловко удалось Дюма вплести в одну канву истории разного плана, раздув объём книги — только нужно либо читать Дюма и не интересоваться французской историей, либо забыть о Дюма, сосредоточившись на хрониках… из которых Дюма и черпал вдохновение, не брезгуя мемуарами и всей доступной ему литературой, способной взорвать воображение, перестроив исторически верное на романтично-художественно-желаемое.

«Две Дианы» — это история о начале заката династии Валуа. Можно узнать любопытные детали, опускаемые в учебниках, но не нужно забывать о предвзятости Дюма, под чьим взглядом должна гореть бумага, но отчего-то зажигаются сердца молодых людей, и без того готовых на любые безумства во имя первой любви.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пески времени утекают сквозь пальцы, давая Сидни Шелдону возможность построить одну из своих книг с использованием флэшбэков. Начав повествование со сцены в испанском женском монастыре, где служители церкви придерживаются строгой системы молчания, самоистязая себя ударами по спине; продолжает разворачиванием перед читателем ярких сочных картин предшествующей жизни каждого действующего лица. Все главные герои в «Песках времени» — пропитанные шаблоном шелдонского мировосприятия: если сицилийка, то дочь влиятельного главаря мафии; если безобразна, то обязательно обладает чем-то сногсшибательным; если сирота, то обязательно сверху свалится минимум миллиард долларов. Всё красочно и притягивает взгляд, при условии плохой осведомлённости с творчеством автора. Граница 1985 года была Шелдоном преодолена с особым воодушевлением, став для его поклонников больше головной болью, нежели радостным осознанием роста мастерства писателя: «Если наступит завтра» дал миру нового Шелдона, коего без зазрения совести можно называть графоманом.

Пытался ли Шелдон в «Песках времени» свести сюжет к единой линии, выстраивая разные истории? Скорее всего нет. Гораздо проще создавать произведение, наполняя его множеством героев. И смешал Шелдон не только истории о временном духовном упадке блестящих женщин, но и вмешал во всё это баскских террористов, приверженцев режима Франко, европейскую полицию, слегка разбавив склоками в мафиозных кругах, среди наследников богатого состояния и внутрисемейными разборками между сёстрами: нигде нет спокойствия, лишь монастырь с жёстким кодексом поведения способен всем принести умиротворение. Но Шелдон не был бы просто Шелдоном, остановись он на бытоописании общины, причём описании блестящем. Если глубоко не вникать в картины писателя, то всё можно принять за чистую монету. Только читатель уже не раз ловил Шелдона за руку, когда тот чрезмерно фантазировал, выдавая желаемое за действительное. Покуда никто из читателей не столкнётся с тем самым монастырём, либо не прочитает хотя бы одну научную работу, до той поры Шелдону верить нельзя. Но одно можно сказать точно — Сидни создаёт превосходные картины. И если где-то они лишены логики, то не стоит ругать творца за прямые линии в царстве кривой реальности.

Наполнить прошлое героев личным горем, объясняя этим нынешнее положение каждого из них — именно к такому приёму Шелдон прибегает в очередной раз. И обязательно за все обиды должно быть воздано соответственно: за личное оскорбление — смерть предателям; за разрушенную любовь — восстановление попранной чести. Про излишки романтизма говорить тоже не приходится: преступники должны быть прощены, вороватые чиновники — построить больницу для бедных в Бангладеше. Лишь настоящие люди, желавшие простой спокойной жизни, останутся у разбитого корыта; их скучная жизнь Шелдона не интересует, поскольку бумаги на всех не хватит, но при должной сноровке Сидни мог проработать каждого персонажа до совершенства, раздувая и без того раздутую историю.

Когда дело переходит к любовной сцене, шаблонность Шелдона выедает глаза лучше свеженарезанного репчатого лука. Просто невыносимо в очередной книге находить однотипные описания постельных сцен и жаждущих сексуальных ласк женщин, предпочитающих за высшее счастье развести ноги перед любимым, на чём описание и заканчивается. При отсутствии других физиологических потребностей — это странно. Впрочем, у каждого писателя свои подходы к творчеству. Герои Ремарка ни разу не умерли от того, что кроме употребления алкоголя они ничем больше не подкреплялись, а даже трезво мыслили и делились бесконечной печалью о терпящей крах человеческой цивилизации. Воистину, каждому своё. Не зря оба автора считаются хорошо продаваемыми писателями, значит читатель в их творчестве нашёл что-то его цепляющее, а значит любое утрирование является весьма полезным.

Песка всё больше и больше. Перед очередной книгой Шелдона нужно запастись лопаткой с ведёрком, и играть, играть, играть с чужими песочными жизнями.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О преданности собаки человеку можно говорить долго, но нельзя категорично утверждать, что собака — преданное человеку животное. Есть существенные отличия между породами, поэтому в среднем с большой натяжкой можно взять на себя смелость, подтверждая старую истину о тесной дружбе человека и собаки. Джек Лондон пошёл ещё дальше, наделив главного героя книги «Джерри-островитянин» раболепной привязанностью к белым людям, отрицая при этом малейший шанс для достойного положения в мире людям с другим цветом кожи. Прогресс расового превосходства англо-саксов настолько возмужал за годы творчества Лондона, что воззрения Джерри очень далеки от ранних работ, где Лондон порадовал читателей историями о «Белом клыке» и о другой собаке в «Зове предков». Тогда всё было больше похоже на сказку о животных, чья суровая доля пронеслась от горя к счастью. В «Джерри-островитянине» ничего подобного нет, а есть лишь неистребимое обожествление человека с белой кожей.

Книга была издана уже после смерти писателя, и она не является наглядной демонстрацией таланта автора. Натянутая история о собаке с приниженным пониманием происходящих вокруг событий. Действие разворачивается на Соломоновых островах, оказавших на Лондона сильное впечатление. Читатель мог познакомиться с этими островами в ряде произведений автора, в том числе и в «Приключении», которое объединило в себе многое из того, что не давало покоя Лондону, но тогда не хватило животной темы. Упущенное было восстановлено.

Гложет Джерри не только присутствие на борту корабля диких собак, которых главный герой люто ненавидит, презирая их непонятное происхождение и отсутствие породы. При этом, Джерри опирается на осознание собственного высокого происхождения, берущего начало в 1870 году, когда ирландские терьеры получили признание. Если разбираться, то породистость главного героя сама по себе вызывает большие сомнения. Веди он родословную не от мифической привязки к ирландским волкодавам, а к самостоятельной породе терьеров с далёких времён, берущих начало не раньше тёмных веков, то претензии Джерри могли считаться обоснованными. Только стоит ли это требовать от шестимесячного щенка, наделённого слишком яркой способностью к мышлению, далёкому от понимания мира взрослеющими организмами, более походя на устойчивый сформировавшийся взгляд. Не не любит, а именно ненавидит диких собак, а также негров, которых при любом удобном моменте кусает.

Может ли собака понять, что её кормит не тот, кто приносит пищу, а её настоящий хозяин, отдающий об этом распоряжение? По мнению Джека Лондона может — это вполне укладывается в рамки понимания происходящего Джерри, любящего не те руки, что кормят, а именно того белого человека, к которому он всегда стремится подойти поближе, чью ласку от готов принять без возмущения. Ещё более удивляет Лондон, давая Джерри возможность проявить себя в одиночестве среди туземцев-каннибалов. Казалось бы, на костёр собаку, да сытно перекусить породистым мясом. Но нет! Каннибалы хоть и проявляют агрессию к белым людям, но безмерно горды держать при себе не только оставшиеся черепа, но и всё прочее, включая живность. Как вождь определился с важным назначением собаки — непонятно. Согласно их традициям, нужно было скормить собаку своим питомцам, чтобы они переняли себе все лучшие качества. Лондон такого допустить не мог, введя в заблуждение читателя.

В некоторых местах сюжет провисает, давя словесной пустотой. Прекрасным дополнением к повествованию становятся отрубленные руки, ноги и пальцы. В остальном, «Джерри-островитянин» — это расовые предрассудки глазами согласной с ними собаки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Четвёртый разворот — это последний манёвр самолёта перед посадкой. Но если не работает двигатель, если на борту нестандартная ситуация и если между членами экипажа пробегает искра давно назревавшего конфликта, то как выполнить четвёртый разворот без погрешностей — вот проблема из проблем. Пётр Кириченко не предлагает читателю с напряжением вчитываться в строчки своей книги, а лишь ровно повествует о своих воспоминаниях, причём чаще далёких от авиации, рассказывает чужие истории и предлагает ознакомиться с «Бегством из круга», где любовный треугольник содержит в себе слишком большое количество противоречий, чтобы окончание истории получилось позитивным.

Стиль автора тяжёл для восприятия: перегрузка знаками пунктуации, хоть и грамотно расставленными, иной раз отвлекает внимание от повествования. Нет в тексте завлекательных поворотов сюжета, лишь следование одной истории за другой. Вот автор едет в родную деревню, вспоминая важные события, вновь знакомясь со старыми друзьями и близкими подругами, от шарма которых он не может устоять, являясь женатым человеком. Зацикленность на эротическую тему сквозит через каждый рассказ, порой становясь центром происходящих действий. Можно всё свести к особенностям профессии лётчика, чей жизненный ритм не располагает к постоянному пребыванию на одном месте, бороздя небо между грозовыми облаками, находя на земле покой и умиротворение — ведь пока ещё не случалось такого, чтобы самолёт остался в небе навсегда, не вернувшись назад.

Каждый рассказ — это эпизод чьей-то жизни, где автор часто уступает своё место другим. Читателю предстоит узнать истории далёких обид и нравоучительные заметки о тяжёлых людских характерах, не находящих поддержки даже у самых близких. Надо быть терпимей к окружающим — постоянно приходишь к такому выводу, читая книгу Петра Кириченко. Нрав отца не могут терпеть дети, предпочитая покинуть родной кров, найдя приют в более спокойной обстановке; желание всех воспитывать и делать на благо — изначально кажется хорошим качеством, только отчего школьный преподаватель не может добиться от мужа понимания, угнетаемого каждодневным понуканием; либо автор останавливается на подозрительности ревнивого мужа, чьи претензии обоснованы, но слишком портят жизнь обоим супругам. Лишь к концу книги читатель найдёт упоминания о самолётах и лётчиках.

«Бегство из круга» — главное произведение сборника. Кириченко начинает со сцены конфликтной ситуации в кабине пилотов, где между двумя мастерами своего дела — капитаном самолёта и штурманом — возникает ненавязчивое разногласие вследствие желания проявлять симпатии к новенькой стюардессе. Простой любовный треугольник обрастает множеством подробностей, которые Кириченко будет скрупулёзно подавать читателю, удерживая интерес к произведению (а ведь интерес так и желает угаснуть, не находя опоры для обоснования мотивов поведения каждого персонажа). Но и тут Кириченко не оплошает, вводя главную интригу ровно в тот момент, когда начинает возникать желание отложить книгу в сторону. Краткий всплеск больше основан на недоумении логикой автора, решившего развести любовные нити именно таким образом.

На личных трагедиях построено каждое произведение сборника. Судьбы ломаются, но жизнь от этого не останавливается, предоставляя участникам возможность осознать произошедшие события, делая из них определённые выводы. Простого рецепта не существует, да и выписать такой рецепт никто не сможет. Нужно менять обстановку. Лётчику это сделать проще всего, набирая высоту и отправляясь к новым горизонтам.

Было бы интересно узнать про автора хоть что-нибудь: нигде нет о нём информации. Похоже, только случайные находки в книжном шкафу дают возможность ознакомиться с творчеством многих из тех, чьи имена ныне забыты.

Автор: Константин Трунин

» Read more

— Это режут свиней?
— Нет, это шотландские волынки.

Цикл «Анжелика» | Книга №8

Изначально цикл о французской авантюристке задумывался Всеволодом Голубиновым (он же Серж Голон) из желания показать дух эпохи Людовика XIV Короля-Солнца. Самостоятельно он браться не решался — для этого ему нужен был толковый беллетрист. Судьба свела с Симоной Шанжё (она же Анн Голон), ставшей больше, чем просто соавтором. Шесть книг об Анжелике пришлись по душе читателям всего мира, но необходимость поиска новых решений навела Голонов на идею отправить героиню цикла в Новый Свет. К этому моменту уже были сведены воедино все линии, а основная цель Анжеликой достигнута. Разумно ли, оправдано ли, но путь привёл Анжелику в необжитые европейцами места, где толком невозможно показать развитие каких-либо сюжетных линий вокруг одного поселения, где героине пришлось проводить год за годом.

«Искушение Анжелики» — это своего рода детектив, где авторы не брезгуют строить повествование в стиле поступка персонажей именно так, потому как в будущем всё героям станет гораздо яснее. Ранее подобных спойлеров в похождениях Анжелики замечено не было. Книгу от начала и до конца читатель может принимать с радушием, а может сомневаться, но лишь середина повествования расскажет о запутанном клубке событий, что плетётся против Пейрака и его жены. При этом сцены строятся не самым лучшим образом, позволяя авторам заполнять страницы бесчисленными диалогами, не содержащими никакой сути. Религиозная фанатичность индейцев в седьмой книге и то лучше показана, нежели особенности быта в голландской фактории или в английской деревне. Поставить же в центр действия пародию на одного из грозных пиратов, но назвать его Золотой Бородой — это лишь первая весточка к глупым улыбкам, которые станут всё чаще возникать на лице читателя.

Новая жизнь для Анжелики стала не просто пресной, изредка наполняемой далеко не теми приключениями, которые ей приходилось переживать в юности и вплоть до бальзаковского возраста, а очень даже скучной, особенно на любовной ниве. Теперь у неё есть муж, и это служит сдерживающим фактором от случайных авантюр. Только лишь в «Искушении» Голоны открыли читателю страшную правду о Новом Свете, на землях которого зверствует сифилис, коего боится и главная героиня. Хотя за свою бурную жизнь, включая приключения в парижской клоаке, чем-нибудь венерическим она просто была обязана переболеть. Отчего же не вспомнить роту солдат из «Бунтующей», давшей Анжелике изначально нежеланную дочь, но не наградив пикантным заболеванием. Ранее Голонов этот вопрос не беспокоил, но чувство диссонанса читателя они уловили точно, пытаясь хоть таким образом объяснить строгое отношение главной героини к себе, отказывающей абсолютно всем мужчинам в интимной близости, кроме своего мужа. Будет в «Искушении» один человек, старый друг, который устранит из дум Анжелики все риски пасть под стрелой Амура, обретя плод Венеры, но это всё сделано в угоду романтики и постоянных размолвок с мужем.

Происходящие в цикле об Анжелике события всё больше подвергаются сомнениям, как и некоторые факты. Самым ярким примером служит новое умение главной героини, научившейся сводить края раны: спасение первого пациента — это эпическое достижение хирургии; пират со вспоротым брюхом всю ночь пролежал в кустах, а содержимое живота мирно покоилось рядом, чудом уцелев и не пострадав от нанесённых ран. И ладно бы борода кишела насекомыми, что при этом происходило с содержимым живота? Однако, Голоны просто засунули кишки обратно и зашили живот, да таким образом спасли человека — невероятная вещь.

Говорят о том и о сём, решают наказать или отпустить с миром, ждут кого-то и вот наконец-то дожидаются. «Искушение Анжелики» становится искушением для читателя, чтобы наконец-то успокоиться и перестать читать цикл, словив в конце спойлер про пустоту следующей, уже девятой книги, где предстоит внимать распрям двух женщин, и не надо быть слишком умным, чтобы понять, за кем останется правда.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Конец XIX и начало XX веков — это слом старого строя. Можно бесконечно искать причины случившегося, объясняя произошедшее с позиций собственной вины, что так свойственно человеку, желающему во всех аспектах обвинить в первую очередь себя, не задумываясь над тем, что всё складывается моментально без чьего-либо участия или умысла. Не важен факт, где впервые изобрели колесо — его изобрели везде сразу, а если где обошлись без колеса, там придумали замену. Также и со всеми другими особенностями человеческого общества, пронизанного подсознательной связью с каждым человеком. Русский коммунизм не мог перекинуться на другие страны, как об этом смел мечтать товарищ Ленин, отказавшийся от коммунизма товарища Маркса, желая действовать именно на фоне народных волнений — ему было неважно, какая именно страна станет ареной для его пропаганды: не будь ей Россия, то ничего не могло в итоге поменяться; монархия должна была утратить свои позиции, расшатанная народными волнениями из-за неудачной внешней политики, принёсшей вышедший из-под контроля хаос, воспаривший над утраченной стабильностью, стёкшей в реки роста отрицания власти избранных по рождению. Говорят, что русскому народу нужен царь, что русский народ привык находиться по контролем одного единственного человека с жестоким нравом и деятельной рукой; говорят, что русскому народу не суждено понять истинных республиканских и демократических форм правления, надолго оставаясь под властью сменяющих друг друга диктаторов, заботящихся о благополучии населения в разрезе понимания собственных интересов и желания не входить в единую систему взаимопонимания, а противопоставляя себя всем с позиции осознания собственной важности. Эдвард Радзинский предлагает читателю уникальную возможность совершить путешествие в жизнь Иосифа Сталина, ставшего для России ключевым историческим лицом, выдвинутым на первые роли стихийно, но вполне заслужено.

«Государство — это я» — знакомый многим принцип власти. Вся история человечества пропитана им. «Государство — это я» не заключается в понимании, что всем управляет некое лицо — всё гораздо шире. «Государство — это я», а под «я» понимается много кто, каждый из которых мнит себя важным лицом. Сжимая власть в руках, чувствуя внушительное ощущение выпирающей гордости за занимаемое в обществе положение и способность влиять на находящиеся под твоим контролем процессы. Важными могут себя чувствовать президент, премьер-министр, министры, депутаты, начальники разных уровней и гордый мелкий исполнитель, готовый бросить сакраментальное напоминание о важности винтика в расшатанном механизме, о необходимости смазки соприкасающихся деталей; и совсем неважно, что связующим звеном может оказаться не нефть и не газ, и не само ощущение собственной причастности к государству, а обыкновенная человеческая кровь, являющаяся лучшим средством для осуществления знакового определения «Государство — это я». Испортить жизнь другим и воспарить над всеми — такое призвание людей, обречённых в необозримом будущем исчезнуть с лица вселенной, вспыхнув беспощадным конфликтом ради той самой внутренней важности, не имеющей никакого отношения к спорам за право быть главным.

Эдвард Радзинский правдиво начинает трилогию о Сталине, изложив историю странной посылки, доставшейся ему во Франции от неизвестного человека, что становится знаком читателю под псевдонимом Фудзи. Исправлять прошлое легко, а исходить из уже случившегося всегда следует в ключе нужного понимая происходящих сейчас событий. Этому помогает стадность общества, идущего стройными рядами за большинством, не взирая на любые последствия. Просто кто-то в чём-то уверен, а если кто-то это грамотно обосновывает, то ему уже нельзя не верить. Всё легко свести к банальному урчанию живота или зевоте, перекидывающихся на соседа, невольно начинающего также зевать и урчать животом. Раздался кашель, как кашель рвётся уже из твоей груди. Если человек настолько связан с другими людьми, то его стадность больше не вызывает сомнений. Удивительно осознавать, что за время чтения ты веришь в слова Фудзи. Веришь и в осетинское происхождение отца Иосифа Джугаева, веришь в шесть пальцев на ноге, веришь в историю появления юношеского прозвища Коба, что взяло начало из грузинской книги с ясным названием «Отцеубийца», а ведь Иосиф не любил пьяного сапожника, коим и являлся его отец, доводивший подрастающего революционера до белого каления, а его мать заставлял хвататься на нож из желания уберечь сына от рукоприкладства. Такими сведениями мог располагать только лучший друг детства, им и является Фудзи.

Веришь и не веришь. Фудзи постоянно говорит о людях, сводя всё в начале разговора к одному — такого-то в таком-то году расстреляют. Люди вокруг Сталина менялись постоянно. Те, кто помог сделать революцию, обязаны быть устранены первыми, поскольку их революционный дух уже никому не нужен. В тексте книги постоянно идут отсылки к Великой Французской революции, по чьим следам пошло становление русского коммунизма. Кроме сиюминутных выгод, человек никогда не заглядывает в прошлое, а если и анализирует его, то опять же никогда не примеряет на себя, думая, что те события уже не могут повториться, а сейчас — это сейчас: всё в твоих руках, а любые доводы за цикличность процессов наталкиваются на стену непонимания в виде отрицания предопределённости всего. Человек — кузнец собственного счастья; каждое поколение куёт одно и тоже, пережёвывая всё ту же жвачку, только под разными соусами, находя в еле уловимых оттенках кажущиеся важными отличия, которых на самом деле нет.

Радзинский старается не отклоняться от повествования, опуская многие важные детали, что не будут способствовать должному пониманию текста. Допустим, зреет конфликт в обществе, грозящий вылиться в кровопролитие, но автор при этом не говорит из-за чего народ решил бунтовать. Почему люди так накинулись на монарха? Просто им так захотелось, ведь не было никакого толкового понимания будущего страны. Даже выстрел Авроры и штурм Зимнего — это не свержение монарха, давно отрекшегося от престола, а внутренняя борьба между случайными людьми, в нужный момент оказавшимися в том месте, что позволило им взять ситуацию под свой контроль. Сталин никогда не был ангелом, его прошлое полно криминальных моментов, начиная с грабежей и заканчивая убийствами. Причём, всё не политики ради, а строго ради цели упрочить собственное положение. Великий товарищ Ленин на последнем издыхании взберётся на постамент, горячо призывая взять власть в руки советов, а Сталин уже будет готовить ему место в пантеоне богов коммунизма, где мумия вождя станет символом эпохи, созданной кучкой людей, не преследовавших действительной цели достижения благополучия, кроме идеи поджечь мир пламенем революции. Конечная цель при этом не была ясной, как и возможность осуществления задуманного. Создавать добро насилием, будто на бочке с порохом устроить для мышей сыр в мышеловке, где от захлопывающейся ловушки подрывается вся задуманная система, сметая всё на своём пути. Все мечтали достичь чего-то, жаркими речами подготавливая казни, расстрелы и суды, сменяя палачей, становясь жертвами.

Точку в становлении Сталина можно поставить, когда автором предлагается более далёкое, нежели французская революция, понимание опричнины Ивана Грозного, заменившего старую знать на новую, воспитанную им самим. Ленин умер сам, а вот Каменев, Зиновьев и Троцкий были слишком яркими личностями, чтобы строить альянсы и думать о неблагоприятных последствиях своих зажигающих речей. Сталин уважал каждого из них, восхищался дельным мыслям, но молча делал дело, заботясь в первую очередь о собственном благополучии, не желая допустить распространение сведений о личном прошлом. И только благодаря Фудзи, читатель сможет понять все тайны вождя. Однако, как смог уцелеть сам Фудзи, да ещё ведущий записи о каждом поступке Сталина? Пусть это останется на совести Радзинского, в чьих словах всё получается слишком ладно, а возражать ему при этом не возникает желания. Хотя…. возражать надо. Но пусть это делают другие.

Можно строить идеальное общество, но архитектор умрёт, а дальше новый архитектор будет строить уже своё идеальное общество, но когда-нибудь, и это случится обязательно, всё идеальное будет уничтожено.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Генрих Наваррский» | Книга №2

Читателю стоит на минуту задуматься, когда он берёт в руки очередную книгу Дюма, особенно из написанных в период между 1843 и 1847 годами. Никакой гений не мог так плодотворно излагать свои мысли, даже два гения не могли сделать такой колоссальный объём работы за столь короткий срок. Там, где Виктор Гюго пишет тридцать лет, а Лев Толстой не тридцать, но меньше, а в итоге можно держать в руках многотомные «Отверженных» и «Войну и Мир». А что мы видим у Дюма: 1843 год — «Жорж», «Асканио»; 1844 год — «Три мушкетёра», «Граф Монте-Кристо»; 1845 год — «Двадцать лет спустя», «Королева Марго», «Шевалье де Мезон-Руж», «Дочь регента»; 1846 — «Графиня де Монсоро», «Жозеф Бальзамо», «Две Дианы»; 1847 — «Сорок пять», «Виконт де Бражелон». Некоторые произведения Дюма растягивал на два-три года, поскольку разумно держать читателя в напряжении, заставляя постоянно раздобывать свежий выпуск литературной газеты с продолжением похождений полюбившихся героев. И ведь все книги из данного периода — это написанные для чтения в течение не одного вечера: иные затягивают на несколько дней, а то и недель, если не месяцев. Только не всё так превосходно, как может показаться на первый взгляд. Если цикл о Трёх мушкетёрах пропитан старанием автора показать действительно увлекательное повествование с проработкой персонажей, то цикл Генрих Наваррский, также известный под названием цикла о Гугенотских войнах — это в большей своей части сухая историческая хроника, где Дюма уделяет большое внимание только диалогам, причём невероятно пустым по содержанию. Бесспорно, есть в сюжете несколько харизматичных героев, но трудно в них увидеть что-то действительно достойное внимания, особенно учитывая, что весь цикл имеет общими с реальностью только имена действующих лиц, чьи мотивы и мысли были изменены в угоду пера Дюма, извратившего для читателя важность происходящего с исторической точки зрения.

Временной отрезок, выбранный Дюма для «Графини де Монсоро», сам по себе содержит намёк на борьбу за власть над государством. Находящийся у власти Генрих III бездетен, он последний из династии Валуа, особо болезненно воспринимающий любой намёк на салический закон, благодаря которому его далёкие предки пришли к власти. Когда-то Филипп VI не желал отдавать власть над страной в руки английского монарха, также имевшего все права на французский престол, что также был внуком Филиппа IV, но его мать приходилась тому сыном. Именно для устранения недоразумений был придуман закон, трактующий право на власть строго по мужской линии, так и воцарились Валуа. Последующие события поставили Францию в условия возможного исчезновения с географической карты, но всё само собой образовалось. Только это не радует Генриха III, осознающего проблему передачи власти следующему правителю. Тут тебе и герцог Анжуйский Франсуа с одной стороны и король Наваррский Генрих с другой — оба достойны принять регалии короля, но выбран может быть только один. Хоть цикл и относится больше к Королю Наваррскому, но самого Генриха в сюжете почти нет. Впрочем, по доброй традиции, нет в сюжете и того лица, которое громко вынесено в название книги: Дюма в очередной раз оставляет читателя с носом, повествуя о совсем других людях. Конечно, графиня де Монсоро будет показана читателю, но строго на второстепенных ролях.

Совсем неоднозначное отношение у читателя складывается к Генриху III и его придворному шуту Шико. Кажется, почему бы и не быть такой ситуации на самом деле. Но в сознание активно проникает недоверие к самой возможности подобного рода развития событий. Воспринимать короля в виде человека с мозгом маленького ребёнка, едва ли не с соской во рту, чья жизнь сводится к одним забавам, когда никто не стесняется ему указать на место, постоянно говоря, что король во Франции — это шестая фигура по важности, далёкая от управления государством, являющаяся номинальным лицом. Не зря герои Дюма размышляют не столько над тем, кто же в итоге займёт трон следующим, а как сделать так, чтобы Франция перестала быть монархией, сменив режим правления на республиканский. И это всё при живом короле, дающим слишком большую волю своим приближённым. И в это же время далеко на Руси скипетр и булава находились в руках Ивана IV Грозного. Либо Дюма рисует деградирующее общество с правом считаться великосветским государством, либо Франция по своей сути была заражена червём вседозволенности придворных, не чующих, что они сидят на бочке с порохом.

Читателю может понравиться Шико — язва, мудрец в колпаке и портативное подслушивающее устройство образца XVI века. Если не задумываться над его действиями, то всё может быть в порядке вещей, но если сравнивать события двадцати страниц назад и через следующие двадцать страниц, то ничего нового не происходит. Всё случается в точно том же порядке, где, прикинувшийся предметом интерьера, Шико узнаёт чей-то секрет, а дальше строит свои собственные умозаключения, предоставляя нужному человеку самостоятельно своим умом дойти до осознания важной информации. Каждый диалог в «Графине де Монсоро» не содержит ничего, кроме попыток Дюма пошутить, а каждая глава начинается с абзаца, который полностью раскрывает её суть, становящейся очевидной при углублении в повествование. На самом деле, эту книгу можно читать с любого места — абсолютно ничего не потеряешь, поскольку всё понимаешь, а лишние строчки текста — они действительно лишние.

Все отдыхают по-разному, а Дюма отдыхает в процессе написания проходных книг.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Значение Стивенсона для литературы слишком завышено. Никто и никогда не задумывается читать далее, останавливаясь на «Острове сокровищ» и «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». Безусловно, Стивенсон может быть причастным к идеализации пиратского образа жизни, породившим новую волну интереса к духу морских приключений; безусловно, Стивенсон внёс свой вклад в развитие мистического направления литературы, показав возможность существования допельгангера внутри каждого из нас на наиболее ярком примере. В обоих случаях Стивенсон не блистал художественным слогом, не отличился логическим построением сюжета и последующие его произведения так и остались наполнеными чрезмерным количеством текста, не несущим никакой нагрузки.

«Принц Отто» относится к ранним произведениям Стивенсона, но выделяется на фоне приключений Флоризеля и похождений мальчиков с мамой (Остров сокровищ) и девочкой (Чёрная стрела). Читателю предлагается взгляд на трудности европейской политики, где империи прекращают своё существование, а короли отходят на задний план, уступая власть набирающему обороту республиканскому правлению. Лучшим выходом для Стивенсона стало придумывание некоего мелкого государства на границе с Богемией, лишённого твёрдой руки правителя, вследствие чего над этим крохотным оплотом единоличной власти нависает угроза утраты самостоятельности. Не обязательно всё может закончиться провозглашением республики: предлагаемое читателю государство может быть поглощено желанием немецких княжеств сплотиться в единую страну.

Основная проблема власти, поднимаемая Стивенсоном, это извечная борьба, связанная со сменой законных правителей, назначаемых по тем или иным внутренним законам. Пускай, что должен править принц Отто, но в непростое время ситуация требует суровых мер, на которые главное действующее лицо неспособно. Тупиковая ситуация осложняется не только тем, что власть в любом государстве никогда не может достаться более достойному, поскольку для этого надо будет значительно сократить население в ходе междоусобиц, истории было угодно поставить во главу сомневающегося в себе человека. Принц Отто крайне болезненно относится к критике своих умений, постоянно пребывая в портящих настроение мыслях, никак не помогающих проявлению способности к принятию безапелляционных решений. Государство просто обязано быть разрушено, не имея руководителя, способного грамотно воспользоваться своим авторитетом.

Стивенсон бросает главного героя в сомнительные приключения, больше направленные на то, чтобы принц Отто сполна понял свою никчёмность. Ему предстоит не только разговор с обыкновенным крестьянином, который будет откровенно плевать в душу собеседника. не подозревая о высоком положении оппонента, но и с учёными мужами, советниками, а также проезжающим мимо писателем, взявшем на себя обязанность просветить Европу о нравах каждого государства. Всюду принц Отто видит порочащие его личность мнения, не принимаемые осознанием собственного превосходства. Главный герой — оплот гуманности, справедливости и всех остальных качеств, более присущих мягкотелому правителю, что никогда не сможет устоять на шатающемся во все стороны троне.

Основная линия понятна читателю с самого начала. Но чем дальше развивается сюжет, тем всё более сумбурный вид принимает повествование. Принцу только и остаётся, что думать о сохранении целостности государства, разваливающегося скорее изнутри, не имея для этого никаких предпосылок, нежели подвергающееся влиянию бродящих по планете идей сен-симонизма — Стивенсон не определился точно с расстановкой точек для причин, побудивших провоцирование смены одного режима на другой. Да, был принц Отто слабовольным и неуверенным в себе, но это не является основанием для какого-либо упаднического настроения. Просто Стивенсон в очередной раз предпочитает не задумываться над сюжетом, отдаваясь течению, больше концентрируясь на описании диалогов, нежели наполняя книгу обоснованиями происходящих в ней процессов.

Может просто книга слишком детская… но зачем такая книга детям?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мастер игры: так называется эта книга в оригинале. Шелдон уже успел набить себе руку, создавая разных персонажей, наполняя книги красивым сюжетом. За два года до этого им написан шедевральный «Гнев ангелов», где отталкиваться следует не только от слова шедевр, но и, безусловно, от врального тоже. Хочется верить, и веришь. На крыльях успеха Сидни берётся за новую книгу, планируя создать семейную сагу длиною в сто лет, где события начинаются со времён одной из алмазных лихорадок в ЮАР, а заканчиваются уже в современные дни. Слишком многое поместил Шелдон под одну обложку, да облёк всё в приторно-гладкое повествование, завесив читателю глаза. После «Интриганки» не следует искать в работах Сидни хоть какой-то смысл: он утрачивается окончательно, ставя на поток создание историй ради историй, не задумываясь над логичностью происходящих событий. Безусловно, читаешь с интересом, но вновь и вновь налетаешь на глухую стену, не имея возможности её обойти, смиряясь с происходящим.

Всё начинается просто замечательно, даже волшебно. Юный шотландец МакГрегор оставляет семью на родине, отдавшись воле судьбы, уезжает с пустыми карманами в поисках надежды на быструю возможность обогатиться. И всё будет идти прекрасно, покуда Шелдон не огорошит читателя безумным планом мести, рисуя неправдоподобные картины намибийской пустыни, наращивая всё в виде снежного кома, что в условиях жаркого климата становится подобием самума, забивая читателю не только глаза, уши и рот, но и основательно засоряет мозги песком. И песка-то просто невообразимое количество. Проблема в том, что песок на вкус сладкий и быстро тает во рту, доставляя удовольствие. Способность соображать постоянно отключается, взрываясь ураганом негативных эмоций, когда в краткие периоды отдыха от книги приходит осознание нелепости сюжетных ходов.

И, ладно бы, можно понять желание людей иметь больше, нежели есть. Но показывать в начале книги жадного человека, имеющего много больше, чем кто-то может ему противопоставить. Так Шелдон даёт ход совершенно невразумительным способностям, отчего один из хитрейших людей падает перед глупыми обстоятельствами. Впрочем, Шелдон видимо не зря описывал различные эпизоды, выводя изначально бурное сочетание из потомков семьи отчаянных людей, сошедшихся с жадными до всего. Спустя поколение в семье родится человек, обладающий всеми нужными качествами, чтобы встать во главе крупной компании, имея неограниченный запас финансов, поставляя оружие для нужд воюющих армий. Эпизод создаётся за эпизодом, а одна история сменяется следующей, чтобы в конце концов свести всё к трагическому финалу. Деньги не могут принести счастья — это все отлично понимают, стараясь отойти от бизнеса в тень, но железная рука дочери шотландца будет на своё усмотрение строить игру.

Практически никто из действующих лиц не оборачивается назад и не пытается анализировать прожитые годы. Для этого у них нет времени. Шелдон, конечно, не обо всём рассказывает, создавая лишь особо важные моменты жизни героев книги. Кроме участия в лихорадке на африканском континенте, читатель побывает в Париже, знакомясь с творческими муками одного из наследников богатого дома; побывает и за спиной героини-нимфоманки, прожигающей жизнь на манер скандальной звезды. Во всём можно найти прекрасное, но оно у Шелдона почему-то не задерживалось, постоянно превращаясь в фарс. Окончательную точку поставит история с близнецами, где отрицательной половине Сидни уделяет всё время, оставляя читателя недоумевать над жизнью положительной половины, поставленной в пассивное созерцательное положение. Утверждение, что близнецов невозможно отличить разбивается о стену непонимания со стороны читателя, который недоумевает, как развратная девушка может иметь полное сходство со скромной и забитой. Неужели причёски одинаковые, макияж и одежда… не голые же все были.

Ладно сшито, плотно подогнано, сделано качественно, нравится носить… ещё бы наряд не эпатировал публику.

Автор: Константин Трунин

» Read more