trounin.ru

Дело #5 открыто. Вложены чистые листы.

В английских легендах существует предание об огромном чёрном псе, что является человеку перед смертью. Подобное поверье до сих пор сохраняется в англоязычном мире, заставляя людей трепетать перед собаками с шерстью цвета воронова крыла. Этим сюжетом решил воспользоваться и Артур Конан Дойл, возродив Шерлока Холмса спустя восемь лет после падения с Райхенбахского водопада. К моменту написания «Собаки Баскервилей» однозначно утверждать возможность спасения сыщика не приходится, поскольку события развиваются до печального происшествия. Читатель будет рад вернуться к наблюдению за дедуктивным ходом размышлений, хотя именно в этой книге Дойл больше не старается доказывать абсолютную верность делаемых Холмсом выводов, ведь любое обстоятельство можно легко изменить, заводя сыщика в тупик.

С мистическими загадками Дойл ранее обходился самым простым способом, доказывая их обыкновенное происхождение, до которого нужно только додуматься, не позволяя разуму проявлять слабость перед необъяснимыми явлениями. Всё в мире поддаётся объяснению с той позиции, до которой общество доросло. «Собака Баскервилей» — это не произведение из далёких лет преданий, а обыденная реальность, где всему можно найти своё место. Дойл активно нагнетает обстановку, давая читателю понять, что на этот раз в происходящем будут замешаны таинственные необъяснимые силы. Безусловно, автор для себя раскручивал историю с конца, придумав преступника, мотив и средства для осуществления убийства, чтобы уже исходя из этого постараться запутать следы, дополнив содержание несколькими дополнительными загадками, которые на первый взгляд могут оказаться весьма существенными.

Холмс редко преображается, уходя в дело с головой, залегая где-нибудь в лондонской клоаке или в непроходимой местности, предпочитая этому размышлять в уютной квартире на Бейкер-стрит. Дойл ранее не позволял доктору Уотсону проявлять инициативу в расследованиях, ограничиваясь насмешками над дедукцией военного ветерана, чья сообразительность всегда подвергалась сомнению, но чей литературный талант позволил Дойлю сделать из него в первую очередь нарратора, благодаря которому мир узнал о существовании Шерлока Холмса и его способностей к тонкому разбирательству в самых непростых делах, хоть и связанных больше с частной практикой для выяснения правых и виноватых в семейных разборках. «Собака Баскервилей» не сильно отличается от прежних повестей и рассказов цикла — на этот раз широкое поле для деятельности получил именно Уотсон, отправленный разбираться с загадкой на месте, покуда Холмс активно раскуривает трубку, предаваясь размышлениям. Конечно, дальнейшее поведение лондонского сыщика вызывает только вопросы, основанные на нелогичном построении сюжета.

Дойл буквально заставляет читателя поверить в способности Шерлока Холмса. И если метод дедукции теряет позиции благодаря самому автору, то воспринимать другие особенности Холмса гораздо труднее. Не может активный курильщик и кокаинист обладать превосходным обонянием, благодаря чему «Собака Баскервилей» получает логическое завершение, якобы известное сыщику с самого начала: ему необходимо провести лишь полевые испытания. Оставить шоры на глазах — это выбор читателя. Повествование чересчур сконцентрировано на Уотсоне, которому не очень мила врачебная практика, если вместо неё он отправляется в болотистую местность, желая своими глазами увидеть таинственного монстра, непонятная сущность которого грозит свести в могилу всех представителей рода Баскервилей.

Получается, что не такое уж страшное родовое проклятие, если оно основано на старинных преданиях. Подобный пёс может померещиться любому человеку, особенно в темноте. Дойл всего лишь немного придал истории больший вес, смешав вымысел народа со своим собственным. Как знать, не послужил ли чёрный пёс предвестником гибели самого Холмса. Может именно после этой истории в его жизни появился влиятельный криминальный авторитет Мориарти?

Дело #5 закрыто. Документы подшиты. Папка отправлена в архив.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Для чего-то или просто так? В случае Вирджинии Вулф всё сводится к простому пониманию скоротечности жизненных процессов, когда за малейшей деталью не получается заметить главного и не удаётся построить цельную картину из происходящих вокруг тебя событий. Всё разрушается из-за проигнорированного кирпичика в основании стены и не той пропорции песка в растворе, больше нуждавшемся в куриных яйцах для придания крепости, нежели важную суть можно постигнуть с помощью философии, сконцентрированную на размышлениях, хотя всё довольно легко поддаётся объяснению без применения заумных теорий. Вирджиния в своих рассказах старалась донести до читателя важность каждого момента жизни, высмеивая желание увидеть большее за малым. Только делала она это в виде потока сознания, к которому не каждый читатель оказывается подготовленным, лишь сокрушаясь над обилием быстро сменяющих друг друга декораций, не дающих времени задуматься, покуда к финалу Вирджиния прямым текстом скажет о сути повествования. Если задуматься, то последний абзац является наиболее важной частью каждого рассказа, но для привлечения внимания читателя нужно сообщать гораздо больше информации, чем следует.  
Лишнее в художественной литературе принято называть «водой». Оно колыхается, не давая читателю ни удовольствия, ни приковывая его взгляд. Без лишнего в тексте обойтись невозможно: наполнитель требуется не только для производства литературных продуктов, но и для любой сферы жизни, где потребитель намерен получить много больше, чем ему предлагается изначально. Только как добиться нужного результата, если писатель придерживается точки зрения, отличающейся от принятого понимания классической литературы с ладно выстроенным сюжетом и обязательными эпизодами нравоучений? Вирджиния Вулф творила тогда, когда модернизм расцвел и поражал внимание людей своей дикостью, более характерной для животной природы, не признающей ничьих авторитетов, делая всё по своему усмотрению с прицелом на продолжительный срок. Модернизм стал подтверждением теории людей, склонных считать, что эволюция совершается скачками, а не длительным процессом плавно перетекающих изменений. Резкий переход от классики к экспериментам стал стартовой площадкой для различных литературных течений, одним из которых ярко обозначился поток сознания, много позже принявший иные формы, что стали отличны от изначальной, но при Вирджинии Вулф этот стиль был молод, и стальное перо писательницы могло уверено выводить на бумаге именно тот литературный жанр, который не каждому современному читателю может понравиться.

Так и хочешь каждый раз сказать, когда очередной рассказ подходит к завершающим аккордам, что собственно это всё значит? Для чего писал автор столько букв, зачем их связывал в слова и выводил предложениями до абзаца, перекидывая их со страницы на страницу. Нет никакой сути, и нет её по той причине, что Вулф не поднимает никаких важных вопросов и не старается поразить читателя любопытными мировоззрениями. Даже лучше будет сказать, что каждый рассказ скорее напоминает детективное расследование, в котором читателю предлагается следить за логикой автора, стремящемуся показать обыденность с обыденной стороны, не привлекая к этому иных высоких материй. Всё настолько эфемерно, сиюминутно и малозначительно, что уже это может насторожить придирчивого читателя.

Рассказы Вирджинии Вулф стоит читать, если надоели стенания людей о горе и о их недовольстве абсолютно всем, начиная от условий работы, конфликтов внутри семьи и вплоть до политических неурядиц. Надо понять одно — можно разбить себе лоб в кровь, пытаясь обосновать свою точку зрения, а можно просто быть себе на уме, внутренне понимая, что лучше на самом деле быть не может. Не было лучше людям раньше, не будет лучше и в будущем. Так зачем портить себе настроение?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дело #4 открыто. Вложены чистые листы.

Дойл правильно сделал, что убил Шерлока. В пучине неизбежного ослабления собственного интереса к персонажу, писатель когда-нибудь должен пойти на решительный шаг. При этом нет нужды сводить дело к печальному концу: можно тихо о нём забыть. Дойл решает завершить цикл рассказов скорее загадочным исчезновением, нежели описанием кровопролитной сцены. В благородных порывах частного сыщика всегда скрывалось тайное злое начало, должное в какой-то момент выйти наружу. Тем более, даже гораздо хуже, тёмное начало стало для Шерлока воплощением грозящей опасности в виде точно такого же умного и гениального человека, каким являлся сам Холмс. Удивительно, отчего такой тёплый и мягкий человек с железными кулаками решил бросить вызов лондонскому преступному миру, ограничиваясь до этого лишь разборками на уровне бесед между домочадцами, совершенно случайно обратившихся за помощью на Бейкер-стрит. Крещение боем Шерлок не выдержал, если, разумеется, Дойл не имел определённых планов на будущее героя, чьё исчезновение взорвало весь читающий мир.

Каждое дело Шерлока Холмса — это сеанс у психоаналитика. К нему приходили люди, рассказывали свои истории, а Шерлок применял при этом минимум усилий, чтобы придти к нужным умозаключениям, причём не всегда правильным, поскольку добрая половина дел не доводилась до конца, оставляя читателя наедине с гениальными выводами сыщика. В один момент Дойлю это надоело, и рассказ за рассказом он стал выводить Холмса к «Последнему делу», которое должно было поставить точку в его приключениях. Читатель всё больше убеждается в заблуждениях Холмса, способного ошибаться и не имеющего альтернативных решений для очередного дела, основываясь только на личных доводах, не принимая возражений и считая свою линию рассуждений правильной, не прилагая попыток посмотреть на ситуацию с другой стороны. Дойл с особым удовольствием приводит примеры заблуждений Холмса, сводя повествование к сумбуру; читатель лишь недоуменно пожимает плечами и удивляется скоротечности истории, в которой великий сыщик не смог разобраться, придя к ложным умозаключениям.

Дойл устал — это хорошо заметно. Блеск рассказов о Шерлоке Холмсе засиял яркими красками в период издания «Приключений», когда поднаторевший Дойл уже умел заинтриговать читателя и не затягивал каждую историю среди разбросанных там и тут ответов на неразрешимые задачи. А что представляют из себя «Записки»? Это шелуха из вороха оставшихся дел, не имеющих решений, способных будоражить мысли; ход рассуждений тоже вызывает больше нареканий. Конан Дойл сдулся, и сдувание омрачилось итоговым правом писателя на прекращение творческих мук одним росчерком пера. Конечно, «Записки» дают много нового для понимания вселенной Шерлока Холмса, ведь тут появляется брат главного героя, ещё более гениальный человек, с такой же наблюдательностью и способностью делать далекоидущие выводы, из-за чего вместе с интересом писателя, стал сдуваться и сам Шерлок, чьи заслуги всё более принижаются, а его фигура меркнет перед гением Майкрофта.

Брат Шерлока вспыхивает яркой звездой, как и криминальный авторитет Мориарти, сумевший найти управу на сыщика. Не сумел Холмс устоять перед людьми иного толка, что предпочитают действовать молча, не оставляя никаких зацепок, заставляя Шерлока не бороться, а бежать без оглядки, скорее испытывая страх вследствие беспомощности, нежели действительно у него могло появиться желание оказать противодействие. Проблема свелась к следующему пониманию печального исхода — Шерлок не умел обходиться с лживыми людьми, привыкнув верить всем на слово, поскольку каждый раз к нему заходили честнейшие несчастливцы, вываливавшие на голову Холмса достаточное количество информации, чтобы во всём без проблем разобраться.

Промежуточный результат пока только один — Шерлок умел драться, перевоплощаться, думать, но пасовал на уровне серьёзных неприятностей.

Дело #4 закрыто. Документы подшиты. Папка отправлена в архив.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«В ожидании варваров» Джона Кутзее — это самое настоящее фэнтези, к которому применимы основные определения данного жанра художественной литературы: вымышленный мир — его расположение неизвестно, придуманные варвары — их описание смутно. К тому же, книга обильно наполнена сценами сексуального характера, довольно обыкновенными для Кутзее и вообще для времени написания книги в частности; особенно, если говорить о фэнтези, в которое с семидесятых годов XX века всё активнее внедряется описание низменных чувств человека, не связанных с возвышенным осознанием любви, уступающей место активному удовлетворению нужд тела, где в угоду всему ставится именно потребность читателя узнать о похоти героев, что заставляет писателей упрощать жанр и ускорять падение фэнтези в пропасть. Можно восхищаться талантом Кутзее, пытаясь основную тему книгу перенести на различные аспекты жизни, но всё разбивается о глухую стену, если пытаться понять книгу буквально, не прибегая к различным ранее встречаемым в литературе произведениям и не делая выводов из пустоты, стремясь отождествить книгу с желанием автора наставить человечество на путь истинный. Для этого необязательно наполнять повествование страданиями правдолюба-извращенца, выискивая для него в окружающем мире какие-то определения — он просто сошёл с ума. И сойти с ума есть от чего.

Кутзее ведёт повествование от первого лица, стараясь таким образом усилить впечатление читателя от книги, будто давая каждому из нас возможность погрузиться в переживания главного героя. Понять все мотивы поведения — опутанные пустотой, ощутить стремление к поиску новых увлечений — порождённых эмоциональной подавленностью, перебороть в себе чувство страха перед неизвестным — заставляя страдать зависящих от тебя людей, полностью удовлетворить либидо — уделив этому половину книги. «В ожидании варваров» нельзя сделать привязку к чему-либо, остаётся лишь недоумевать. Только варвары — это не мифические существа, а вполне существующие люди, которых Кутзее помещает в сюжет, наделяя их различными уродствами и ограничивая функционирование организма, при этом позволяя варварам игнорировать свои недостатки. И вполне осознаёшь, что варвары могут захотеть вернуть свои земли назад. Если при этом отталкиваться от позиции буров в Южной Африке: ими активно внедрялось в головы населения, что белый человек появился на контролируемых ими землях раньше представителей негроидной расы. Во всём можно заблуждаться — главное верить в правду собственных слов.

Книга наполнена глупостью. Буквально всё здесь — ода глупости. Глуп не только главный герой, глупы абсолютно все, совершая глупые поступки. Если не делать самовнушения, то в такой глупости от автора можно найти откровение, но только оно становится таким же глупым, как и происходящие в книге события. Глупость получает эпический размах, заставляя всех совершать необдуманные действия, более похожие на гонку за миражом в пустыне, желая поскорее добраться до спасительной прохлады под раскидистыми деревьями. Человек разумный всегда сможет сделать правильные выводы из самой запутанной ситуации, но постарается воздержаться от совершения глупых поступков. Как после всего этого положительно относиться к происходящему в книге? Если бы кто-то действительно ждал варваров, то делал бы это более разумным способом, а не распылял силы по пустыне, наводя страх на жителей империи, ожидающих нападения жестоких варваров. Только отчего они должны напасть, откуда они вообще придут, из чего возникло предположение о жестокости? Если империя должна быть разрушена, то она будет разрушена в первую очередь из-за грызущих её противоречий, которые отчего-то во вселенной Кутзее практически незаметны.

Эфемерность взглядов автора, импотенция главного героя и поиск пустоты в себе — это и есть «В ожидании варваров».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Быт северных американских штатов образца 1842 года глазами Чарльза Диккенса, взявшего с собой на добровольных началах лишь жену, да желание пройтись по «самым интересным» местам нарождающейся государственности одного из любопытных государств. Диккенс всегда остаётся Диккенсом — он не изменяет своему стилю даже в документалистике, наполняя заметки о путешествии в виде всё того же скучного размазывания повествования по страницам. Ведь можно было написать гораздо интереснее, только в таком случае это уже не будет плодом деятельности дум Диккенса, а чья-то иная работа. Диккенс не обозначает цель поездки, оставляя читателя догадываться, что писателю просто нужен был новый материал для работы. И Диккенс его получил сполна, испытав ужас до погружения на корабль и во время океанского круиза, пытаясь найти плавающие по каюте ботинки и иногда не совсем удачно определяя положение потолка и пола, настолько всё мешается у него голове. До начала американских заметок читатель долго изучает подробности жизни на корабле, приходя к неутешительному выводу — лучше ходить по земле, чем подвергать организм испытаниям в водном пространстве.

Чарльз Диккенс боялся темноты, он испытывал дискомфорт при пребывании с незнакомыми людьми в одном помещении, особенно если приходилось спать с ними рядом. Но всё это только начало. Дальше читатель погрузится в однообразную схему пребывания в каждом городе… Диккенс посещает только тюрьмы, суды, психиатрические больницы и школы для глухонемых, больше его ничего не интересует. Конечно, Диккенс уделит внимание описанию нравов жителей американского континента; как тут не уделишь, когда всё вокруг заплёвано, везде следы жёванного табака, а к горлу подходит ощущение омерзения. Даже в суде Диккенс находит только два отличия от суда британского: отсутствие высокопарности и наличие у каждого участника процесса плевательницы. Американцы жуют табак постоянно, не стесняясь сплёвывать не только в плевательницу, но и вообще рядом с собой, не гнушаясь полами в помещении, либо показывая меткость, уводя твой взгляд в сторону какой-либо ёмкости, куда всё равно удаётся попасть только с десятого раза, да и то в лучшем случае. Таким образом, Диккенс изначально настроен отрицательно к жителям штатов, не находя ничего положительного в их поведении.

В Нью-Йорке Диккенса поразили свиньи — «священные» животные для большого города, лишённого забот об уборке мусора с улиц. С этим прекрасно справляются свиньи, за которыми никто не следит, которых никто не содержит, но свиньи тем не менее отлично процветают, принося городу неоценимую пользу. В Нью-Йорк Диккенс попал следуя путём из Бостона и Коннектикута, продолжая путь в сторону Мэриленда, Питтсбурга, Цинциннати, Сент-Луиса, Луисвилля, Вашингтона и Ниагары, курсом до британских владений в Канаде. Удивляет Диккенса в американских тюрьмах разное отношение к заключённым, когда в большинстве из них сидящим не даётся возможность выходить на свежий воздух, а в филадельфийской одиночной тюрьме прямо в камерах установлены ткацкие станки, позволяющие арестантам коротать время за работой, единственной возможностью сохранить здравый рассудок при отсутствии общения с другими осуждёнными.

Середина XIX века — не самое лучшее время для приятных поездок на длинные расстояния. Диккенс с сожаление отмечает, что если во время передвижения в карете тебе удаётся доехать целым до пункта назначения, а сама карета ни разу не перевернулась, то тебе по-настоящему повезло. Речной транспорт также не внушал Диккенсу доверия, начитавшемуся в местных газетах заметок об очередном взорвавшемся корабле. Вот и думает знаменитый английский писатель не о возможности быстрее доехать, а о поиске наиболее безопасного средства для передвижения. Отчего-то Диккенсу противно наблюдать бесконечно прямые улицы в городах, он желает найти хотя бы малейший изгиб. Да как-то ему будет безрадостно смотреть на течение «великой американской реки» Миссисипи, где вместо воды лишь жидкая грязь, перемешанная с плесенью, производящая скорее вид медленно передвигающегося болота.

Британские территории в Канаде вызвали у Диккенса подлинный восторг, заставляя его на время забыть быт американских штатов, чтобы позже в них вернуться снова, дабы выполнить ещё несколько пунктов в плане культурного просвещения. Так Диккенсу очень интересна деревня шейкеров, дающая писателю много полезной информации в сфере понимания религиозных сект, отделившихся от матери-церкви, нашедших на новом континенте приют и процветание. Диккенс сам признаёт, что всё разнообразие взглядов на религию никогда не удастся собрать под крышу одной религии снова. Ну, не Диккенсу ведь об этом говорить — англичане одни из первых решились на полное отделение от католичества, поэтому не стоит удивляться поехавшему по накатанной процессу. Хотел Диккенс проехать на юг штатов, чтобы поближе познакомиться с рабством, но жаркая погода и всё тот же сомнительный транспорт заставили его сконцентрироваться лишь на чтении газет, публикующих на первой странице информацию о беглых рабах, из чего Диккенс не сделал никаких вдохновляющих выводов, придя к заключению о зверстве, выраженном в стремлении хозяев калечить негров, чтобы у рабов были примечательные особенности, по которым потом будет проще найти сбежавшего.

Такая вот она — Америка накануне гражданской войны. Даже Диккенс сумел разглядеть рост противоречий, что приведёт к внутреннему конфликту. Поменялось ли что-то в мировоззрении деятельных американцев спустя полтора века… или они всё также жуют табак и плюют себе под ноги?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Красивая ладно построенная речь с богатым наполнением, влекущая читателя в глубину повествования, имеющая поражающий воображение сюжет, заставляющий читателя не выпускать книгу из рук, имеющего целью поскорее дочитать и придти в неописуемый восторг — это всё не про творчество Вирджинии Вулф, взявшей на себя обязательство поразить мир своей неординарностью, выраженной в нестандартном подходе к написанию книг, вызывая чувство недоумения и подливая масла в огонь тем, кто имеет смелость признать мастерство писательницы, чинно строя монолог о прекрасном слоге и удивительной притягательности автора, выражающего мысли потоком сознания, революционно ворвавшегося в головы писателей начала XX века, перебродив из бесконечно прекрасного романтического взгляда на мир в нечто вроде браги, позволяя работать над составлением слов в единое предложение под видом изменённого восприятия реальности, напрочь опровергая устои всего, начиная от моральных ценностей и заканчивая чувством вкуса: кому-то такой подход может показаться новаторским, а кто-то просто не терпит простоты, но всем им нужно гораздо больше, нежели чья-то история, выраженная набором хорошо подогнанных друг к другу предложений, абзацев и глав — требуется нечто вызывающее трепет непонимания, дающее толчок к бесконечным формам возможной эволюции передачи информации, что в конечно счёте может восприниматься не только революционным подходом, означающим благо, но и беспросветным туннелем, ведущим в тупик, что останется в истории литературы жалкой попыткой на чьё-то собственное желание изменить понимание хорошего в иную сторону; всё в итоге упирается в игру словами, но никак не в ту литературу, что как-то отражает реальность, подменяя собой галлюцинации, магическое восприятие и мракобесие, создавая альтернативу окружающей среде с претензией на возможность стать определяющим трендом развития вперёд, поднимая Волну за Волной, где окончательного результата быть не может, поскольку авторы подобные Вирджинии Вулф — это экспериментаторы от литературы, достойные изучения, чтобы хотя бы понять возможности подбора букв в строго заданной последовательности, изредка использующих для выражения мыслей также знаки препинания.

Долго думая, находясь наедине с собой, собираясь с мыслями по несколько лет кряду, извлекая в глубинах подсознания всплывающие слова, занося их на бумагу, окончательно формируешь свой собственный стиль, неподвластный времени и остающийся на память читателям, заходящих в бурный поток авторских мыслей по своей собственной воле, чтобы ощутить истину древности о реке и её постоянном движении, выраженном в самообновлении. Только вода всегда остаётся водой, лишь примеси могут изменить положение, а то и довести дело до катастрофы. Вирджиния Вулф пользуется своими умениями, становясь новатором, постоянно изобретая что-то новое, не имея желания развиваться другими способами: для неё наиболее простым выходом была именно игра со словами, но никак не желание выстраивать полноценные истории, в которых читатель будет плавать как рыба, но при всём таланте писательницы читатель тонет в водоёме, не имея жабр и плавательного пузыря, адаптированного для рыб ещё и с такой удивительной способностью, как дар слышать окружающую среду. Берёт ли читатель в руки «Волны» или же предпочитает остановиться на «Флаше» — везде его поджидает построение предложений, в которые надо нырять с дополнительным грузом знаний, либо без знаний вообще: только в таком случае можно будет находить для себя цельное зерно, остальные же только мнут бумагу, не имея ни сил, ни желания добраться до сути сказанного, не находя этой сути вообще.

Разрываясь между историей о собаке и историей об историях, не видишь никакой связи между ними. Никогда не скажешь, что автором обоих произведений является Вирджиния Вулф. Книги разные, никак друг на друга не похожие. Всё в них отлично: наполнение, построение слов, авторский стиль. И если с «Флашем» читатель ещё разберётся, радуясь способности Вулф отходить от потока сознания, обложившейся источниками и энциклопедиями, переписывающей одни слова, придавая им иной смысл, но всё-таки оставаясь самой собой — писательница подаёт рассказ о собаке под видом понимания мира от лица этой самой собаки, что уже само по себе не является особенностью стиля Вулф, скрипя сердцем наполняющей страницу за страницей вполне адекватным содержанием, воспроизводя текст в стиле понимания чужих нравов, сравнивая собачьи общества нескольких стран и человеческого отношения к собакам, выраженного в пестовании пород или наплевательском отношении, порождающим рост числа дворовых псов. Где-то в глубине повествования читатель всё-таки начнёт чувствовать внутренний переполох души собачьих метаний от одного хозяина к другому, пребывающей в редких приключениях вне своей воли и желающей обрести простое собачье счастье, никак не достижимое.

Но «Волны»! Легко запнуться при неловком движении глаз, скользящих взором по пустоте чёрных символов, что-то обозначающих, но не содержащих в себе цельной картины понимания происходящего. Книга должна быть взята штурмом к такому-то числу, к такому-то часу и такой-то секунде, иначе чтение превращается в форменное издевательство над самим собой, пока пытаясь осознать происходящее, теряешь нить историй, выражаемых стремлением автора заглянуть в каждую голову по отдельности, находя там что-то новое. Прекрасное желание автора осуществляется именно теми способами самовыражения, которые Вулф привыкла использовать в своей работе. Однако, поток сознания одного человека — это его личный поток сознания, что не может просто так перекинуться с одного объекта на другой. Даже во «Флаше» читатель видит Вирджинию, а ловить волны чьего-то чужого восприятия отдельно от писательницы также не получается — всё равно перед тобой остаётся Вирджиния Вулф: она была, она есть, ей суждено оставаться на тех позициях, которые удалось достичь.

Игра в слова — всего лишь, игра в слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дело #3 открыто. Вложены чистые листы.

Под звуки критской лиры, вдохновлённый расследованиями бытового уровня, читатель забыл о пристрастиях Шерлока к игре на скрипке и о его тяге к кокаину, оставив себе возможность наблюдать только за перевоплощениями, случающимися крайне редко. Третья изданная книга о приключениях сыщика с Бейкер-стрит представляет из себя сборник, содержащий двенадцать рассказов. Каждый по-своему уникален, давая лишний повод говорить о гениальности хода логических размышлений Дойля. Были ли все истории полностью вымышленными или взяты из жизни — об этом остаётся только догадываться, либо читать исследовательские работы. Впрочем, это совершенно неважно. Перед читателем Холмс предстаёт в виде уставшего от жизни человека, что с удовольствием берётся за расследование любой загадки, отдавая предпочтение в первую очередь самым незначительным преступлениям, где до конца неясен мотив преступления, давая возможность извилинам мозга работать в полном объёме. Дойл не стал вкладывать в рассказы содержание, что могло напрямую повлечь дальнейшее судебное разбирательство с целью выяснить подробности случившегося — это отличает «Приключения» от «Этюда в багровых тонах» и «Знака четырёх», где читателю предлагалось небольшое расследование и огромная предыстория. На этот раз всё в меру и очень лаконично.

При расследовании ни один подозреваемый не пострадал — так можно охарактеризовать каждый из рассказов. Преступники либо отпускались на все четыре стороны, либо были и без того на краю гибели, либо сами умирали, не давая свершиться справедливому правосудию. С одной стороны, понятно желание Дойля не растягивать повествование, а заканчивать каждый рассказ наиболее быстро после прояснения обстоятельств. Возможно, дело сыграла и критика людей, недовольных переходом книги в последующий приквел, разбивая повествование на две отдельные истории. С точкой в каждом рассказе все дальнейшие вопросы отпадают — Дойлю удалось в краткой форме изложить загадку, суть проблемы и вывернутый наизнанку ход рассуждения, дающий противоположные выводы, никак не подразумеваемые с самого начала. Действительно, «Приключения» так глубоко забираются, что только и может помочь метод дедукции, хотя гораздо чаще всё заканчивалось благополучно и без участия Шерлока, а иной раз он сам лезет в тайные дебри, не имея при этом никаких причин для этого — ему просто интересно.

Во многом, книга напоминает расследования частного детектива, коим без сомнения Шерлок Холмс и является. Мало каким делом может заинтересоваться полиция, а где-то в ней и вовсе нет необходимости. Взять для примера «Скандал в Богемии», когда к Холмсу обращается важное лицо с просьбой изъять фотографии у бывшей возлюбленной короля, чтобы не разгорелись страсти вокруг высоких домов Европы. Дойл представляет фигуру Холмса на самом привилегированном уровне, к которому обращение самого короля не вызывает никакого удивления, хоть Шерлок и не гнушается заниматься делами нищих, доказывая на примере «Человека с рассечённой губой», что ему не претит копаться в истоках стекающих в Темзу канализационных вод. Читатель, увлечённый повествованием, не сразу задумается, почему Шерлок крайне щедр и старается держаться подальше от накопления денег; совсем непонятно — откуда у знаменитого героя Дойля средства для съёма квартиры и на прочие нужды, когда он готов крупному драгоценному камню предпочесть фотографию, из-за которой, собственно, и был весь переполох с самого начала книги, где автор показывал Шерлока не просто заинтересованным лицом, но и абсолютно не от мира сего, пребывающего наедине со своими размышлениями, предпочитая разглядывать ботинки пришедших на наличие грязи между подошвой и голенищем, но никак не заниматься самим собой. Так и живёт сыщик — на случайно перепавшие средства, не имея желания обзавестись представительницей женского пола, с жаждой накидываясь на новое дело, дабы поскорее забыть о кокаине.

Если брать для рассмотрения «Союз рыжих», «Голубой карбункул», «Медные буки», «Палец инженера» и «Пёструю ленту», то долго не можешь понять, отчего вообще появилось столько шума. Если желание найти укравшего карбункул ещё может как-то подвести читателя под логику совершаемого Холмсом расследования, то остальные на выходе дают уж совсем умопомрачительную картину, что могла выглядеть совершенно в другом виде, задумайся автор как-то иначе повернуть сюжет. В самом деле, читатель не представляет никакой проблемы из того, что некий рыжий джентльмен переписывает британскую энциклопедию за хорошую плату, гувернантку новый работодатель заставляет остричь волосы, девушка боится выйти замуж из-за ремонта дома и её переезда в комнату с подозрительными звуками, некий человек теряет палец при побеге от случайного работодателя, предложившего крайне привлекательные условия для быстрого заработка. Но как это всё рассказывает Дойл… полёт фантазии и увлекательное чтение.

«Установление личности», «Знатный холостяк», «Тайна Боскомской долины» настолько выпадают из общего ряда рассказов, что их кроме приятного дополнения и не назовёшь. Впрочем, любое дело должно быть интересно читателю. А если компаньон сыщика, а по совместительству примечательный доктор, отобрал именно эти три истории для дополнения к остальным девяти, то значит и выбирать особо было не из чего. Возможно и то, что остальные рассказы были настолько хороши, отчего эти на их фоне просто теряются, да и не имеют они какой-то особой важности, оставаясь абсолютно бытовыми проблемами каждого отдельного участвующего в них лица.

Настоящее расследование читателю предстоит в выяснении обстоятельств неизвестно кем посылаемых «Пяти апельсиновых зёрнышек», после чего адресат погибает, да страсти вокруг национального достояния в виде «Берилловой диадемы». Кажется, всё ясно, но одновременно с этим крайне запутано. Шерлок и не такое может раскрыть, только это не является гарантией, что он думал правильно. Если апельсиновая история оставит у читателя ощущение незавершённости, то разгадка диадемы даст повод поразмышлять над действительностью произошедшей истории.

Дело #3 закрыто. Документы подшиты. Папка отправлена в архив.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если смотреть на допустимость невидимости человеческими глазами, то книга Уэллса «Человек-невидимка» имеет полное право на отображение реальности в том виде, в каком её предлагает читателю писатель. Совершенно неважно, что ныне можно использовать специальные приборы, позволяющие видеть мир множеством других способов, далёких от человеческого восприятия. Не самый удобный способ понимать мир с позиции нужды определять температуру окружающих объектов или двигаться, посылая во все стороны сигналы определённой частоты. Человеку стало доступно многое из того, что делает возможность невидимости мифом. Если же не думать о высоких материях, а просто рассматривать приведённый текст в виде наглядной демонстрации возможности стать чем-то большим, нежели человек себе может позволить, то книга Уэллса представляется весьма занятным повествованием о чувстве собственного достоинства и возможности получения уникальных способностей.

Главный герой — химик. Он нашёл нужный состав, позволивший его телу добиться полной прозрачности, но сама форма тела осталась неизменной, отчего герой и испытывает проблемы: он не может ходить голым в холодную погоду, спокойно разгуливать босым по городу, есть в присутствии других людей; на бытовом уровне возникает острое чувство стыда, не давая полностью насладиться невидимостью, ставшей для героя скорее проклятием, нежели желанным эффектом целенаправленных исследований. Важно, впрочем, совсем не это, а то, что во время написания книги, вокруг автора только и ходили разговоры о сверхлюдях, способным своими возможностями превзойти всех остальных. Со временем поиск суперлюдей вырастет в востребованную индустрию, от чего детские мечты становятся реальностью, но и читатель тоже радуется, что всё это возможно лишь на экране, да в литературе, но никак не в жизни. Хотя, не помешало бы меньше заниматься идеализацией, предлагая более важные сюжеты.

Очень разумно поведение главного героя, столкнувшегося с непониманием людей, отрицающих саму возможность невидимости. Это не только пугает людей, но и заставляет предпринимать решительные действия. Любая угроза должна быть задушена в начале, не считаясь со всеми возможными выгодами. Если пустить всё на самотёк, то в итоге будешь потом долго разбираться с последствиями. Мудрено ли после актов агрессии, видеть обозлившегося на мир главного героя, возомнившего себя террористом номер один с важной для себя целью устранения всех обидчиков. Кажется, герой впал в маразм, оставляя за собой лужи крови, пустые карманы и осознание чьего-то присутствия рядом с тобой, будто читатель заранее знает о колебаниях воздуха за спиной, изредка оборачиваясь, стремясь успокоить своё подсознание. Уйти от животного ужаса не получится, покуда невидимка не перестанет существовать. Так устроен человек — всё непонятное подлежит уничтожению, пока люди поумнее не постарались взять ситуацию под свой контроль.

И пусть главный герой родил создание Франкенштейна внутри себя, сохраняя контроль над невидимостью, не позволяя выйти наружу затаённому злу в виде допельгангера. Уэллс не стал слишком глубоко прорабатывать тему, стремясь разрешить повествование скорейшим образом. Отчасти — это хорошо. Начни автор развивать тему дальше, то получилось бы нечто похожее на «Гиперболоид инженера Гарина» за авторством Алексея Толстого, там также злой гений изобрёл оружие, способное дать ему право на владение всем миром. Да, получить контроль над планетой нужно, но зачем для этого топить миллионы людей, раздавливая все преграды на пути. Любая возможность потешить самого себя обречена на провал в виду неотвратимой последующей смерти. Империи создавались и рушились, человек из года в год живёт одним моментом — что-то изменить не представляется возможным.

Кажется, нет в мире необычных вещей — просто человек любит придумывать для себя развлечения. Через триста лет над этими словами будут смеяться — каждый обретёт возможность менять себя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть в мире много тайн, которых следует бояться на полном серьёзе. Не только бояться, но и думать о том, что этого следует бояться. Люди любят изводить себя страхами, некоторые просто помешаны на удовлетворении этого животного инстинкта, находя в нём много больше, чем те, кому нравится прыгать с парашютом или забираться на отвесную скалу. Природных врагов можно искать у себя дома, можно на улице, либо в дремучем лесу и ближайшем водоёме, а можно обратиться к полной неизвестности, стараясь применить её в своей жизни. Подобным последнему методу поступил и Джон Уиндем, создав идеальную обстановку для следующего шага к эволюции, только выраженного не планомерным переходом от одного к другому, а резким скачком, благодаря постороннему влиянию. Всё-таки, необъятный космос хранит много тайн, и при желании развивать человеческую фантазию можно бесконечно. Уидем поступил ещё проще: он взял всем известный пример поведения кукушки, взял секретный объект, создал интригу при загадочных обстоятельств и родил на свет совсем не то, что хотелось бы видеть человеку на своей планете. Уиндем начинает борьбу за право человека на существование.

Книги Уиндема примечательны небольшим объёмом. Не желает автор парить выше нужного, наполняя свои произведения левыми рассуждениями, нагромождением лишних сюжетных линий, развитием темы далее необходимого. «Кукушки Мидвича» обрываются на едва ли не самом интересном месте, но не стоит винить в том автора, когда допусти он выход угрозы за пределы допустимого и не придав налёт разума некоторым людям, то уже не нашлось бы такого оружия, способного помочь. Каждая сцена — это полноценная картина обстоятельств. Каждому моменту уделено своё место. Всё развивается по строго заданной программе. Читатель узнаёт всё постепенно, открывая для себя все необходимые детали. Уиндем не старается уводить разговор в сторону, излагая слова непонятным образом под прикрытием художественных изысканий и высоких идеалов — книга написана именно так, как должна быть написана любая книга вообще.

Много загадок предстоит решить читателю, начиная с вопроса определения границ зоны сна и сочувствия жителям городка, где никогда ничего не происходит, до наблюдения за забеременевшими женщинами и результатами этой независимой от них деятельности. Вмешает Уиндем государственные структуры, формируя таким образом любимую человечеством теорию заговора, где нужно быть крайне влиятельным. Можно ли это использовать для своей выгоды или стоит поступить как эскимосы, вырезавшие всех кукушек подчистую, либо на манер стран из-за железного занавеса, жахнувших так, что тайга Дальнего Востока оказалась выжженной на километры вокруг. И самое необычное — Уиндему веришь, а по телу разбегаются мурашки, заставляя мозг впиваться глазами в текст. Хорошая фантастическая повесть — скажет читатель, отличная идея о бренности бытия — ответит подсознание.

Очень жаль, что книга издаётся только вместе с «Днём триффидов», другой замечательной работой автора, где Уиндем придумал апокалипсис с самым понятным концом света — почти все жители ослепли. К тому же были примешаны триффиды — плотоядные передвигающиеся растения, что придало книге элемент фантастики. Трудно сказать, что именно объединяет «День триффидов» с «Кукушками Мидвича», где в первой книге речь идёт о наказании человека за недальновидность, а во второй — участие в судьбе планеты некоего таинственного объекта, в одно утро появившегося и в один вечер покинувшего предполагаемое место приземления. Одно в этих произведениях есть общее точно — это борьба человека за право быть доминирующим на планете существом, способным оказывать сопротивление и решать всё самостоятельно, не прибегая к помощи третьей силы.

Организм женщины устроен так, что иногда медики регистрируют случаи самооплодотворения; странная реальность может таить в себе даже больше, нежели человек способен осознать — просто не всё он замечает, находясь не на той стадии развития.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Плоский мир» — книга №27 | Подцикл «Ринсвинд» — книга №7

Собрать всё в кучу, да послать всех на покорение божественного Олимпа, имея лишь одну цель, связанную с навязыванием своей воли высшим созданиям, заигравшимся с человеческими судьбами, бросившими самим себе очередной вызов, сравнимый по масштабам с ребусами вероисповедания «Мелких богов», а по размаху не уступающий завоеванию противовесного континента престарелыми варварами. Пратчетт попытался создать практически эпическое фэнтези, дав читателю возможность наблюдать одновременно за Ринсвиндом, Коэном, Моркоу, Леонардом, Витинари, волшебниками и богами — все они сойдутся в схватке за право быть тем, за кем останется последнее слово. Казалось бы, всё просто отлично, но 2001 года был слишком обильным на книги для Пратчетта, что отразилось на качестве. Безусловно, «Последний герой» поражает довольно малым количеством текста, куцей философией и совсем угнетающим воображение стремлением свести всё к иллюстрированной книге.

Цикл о «Ринсвинде» во вселенной Плоского мира всегда имел и будет иметь определяющее значение. Хотя бы из-за того, что благодаря трусливому волшебнику-неудачнику, чья жизненная установка гласит бежать куда глаза глядят от любой опасности, в голове Пратчетта возникла идея о серии книг, пародирующих фэнтези и некоторые иные наболевшие аспекты из окружающей писателя жизни. Именно Ринсвинд каждый раз знакомил читателя с расширяющейся географией мира. Только все исследовательские изыскания постепенно начали скатываться в пропасть, не давая толком ничего. А присоединившиеся на этом пути к Ринсвинду варвары и волшебники — лишь попытка немного разбавить постоянные бега в ту или иную сторону. Если волшебники являются достойными отдельного повествования со своей самобытной примечательной магией, то старые «пенсионеры» варвары всё никак не могут почить на достойном отдыхе, сотрясая Плоский мир своими непомерными амбициями. Ладно было, когда их бойкая ватага ринулась на захват ориентальной страны, отчасти повторяя исторические моменты. Но отчего Пратчетт решился отправить их на покорение Олимпа, дабы вернуть огонь туда, откуда он был взят изначально, да не просто вернуть, а возвратить в той степени умения обращаться с огнём, которого удалось достигнуть последующим поколениям?

Конечно, любые шутки с богами могут закончиться банальным уничтожением мира, что, впрочем, не может пугать стариков, прожигавших жизнь, разбрасывая снопы искр, так почему бы теперь на зажечь напоследок в виде огромного фейерверка? Так и решил Пратчетт, отправляя последнего героя на место воровства первого героя, посылая следом группу здравых людей, чтобы не допустить непоправимого. В такой недоваренной каше и предстоит разобраться читателю.

А теперь стоит остановиться, чтобы немного подумать о Плоском мире вообще. Хочется хвалить Пратчетта за бесконечные усовершенствования, пускай и не такие блестящие, каким всё было раньше. Хотя, не стоит отрицать, что Пратчетт пишет крайне неравномерно, играя стилями. Может кому-то действительно пришлись по душе приключения Ринсвинда, пока остальные хвалили любой другой цикл кроме этого. Ринсвинд — должен быть любимым детищем Пратчетта. В конце-то концов, именно Ринсвинд сделал Плоский мир тем, чем теперь восхищается армия поклонников творчества писателя, внёсшего свою частичку в удивительный английский юмор. Если вдуматься, то Плоский мир — это тот самый вид издевательства над обыденностью, которого порой не хватает людям, чтобы сказать серьёзно об очень серьёзном.

Почему-то, читая Пратчетта, всегда веришь, что перед тобой лежит действительно интересная книга, пока не прочитываешь первую четверть, когда ты приходишь к однозначному выводу — книга шедевр, либо так себе, либо видишь утиль. «Последний герой» получился так себе. Пусть фанаты Пратчетта обижаются, но ведь каждый из нас понимает, что нельзя обо всём говорить хорошо! Что-то просто нуждается в справедливой критике.

Автор: Константин Трунин

» Read more