Author Archives: trounin

Фёдор Егоров «Гвардейцы» (1971)

Егоров Гвардейцы

Нужны ли человеку негативные эмоции? Зачем лишний раз напоминать о тяжестях жизни, а также о лишениях, связанных с неблагоприятными обстоятельствами? Правильно, порой требуется подняться выше обыденности и представить всё лучше, нежели оно могло быть. Фёдор Егоров так написал о Второй Мировой войне, что читатель невольно верит во встречаемые на страницах произведения прекрасные мгновения. Пусть немец под командованием Гудериана рвётся к Москве, ему всё равно суждено потерпеть поражение. Советский солдат обязательно выстоит, найдёт нужное решение и опрокинет врага, перейдя в контрнаступление.

Однажды — под Ельней — завязалась схватка новобранцев Красной Армии и танков противника. Егоров не нисходит до описаний возможного месива, излишнего героизма и чрезмерной бравады. Конечно, действующим лицам его повести «Гвардейцы» суждено пройти тяжёлый путь до истинного признания заслуг, а кому-то повезёт влюбиться и даже жениться, но до того придётся многое совершить и обрести настоящий дух победителя. Безусловно, Егоров красит текст вне всякой меры, излишне утрируя и обставляя войну таким образом, будто бои не так страшны, солдаты всегда могут отточить навыки на учебном полигоне, спать и принимать пищу в положенное время.

«Гвардейцы» сквозят тёплыми писательскими чувствами. Егоров очень рад за советских солдат, сумевших найти в себе силы отстоять Родину. На глазах читателя новобранцы шаг за шагом совершают храбрые поступки, рискуя погибнуть под шальной пулей. Немец ведь патронов не жалел, поливая сплошным огнём и делая всё, чтобы не позволить себя выгнать с занятых позиций. Впрочем, патронов в избытке было и у советских солдат, как и гранат, перевязочного материала и людского ресурса, только командование отчего-то мялось и не шло на врага должным образом, безрассудно отдавая приказ атаковать противника в лоб. Разумеется, в повествовании появятся сообразительные люди, чей ум позволит переломить ход войны.

С особой теплотой Егоров отзывается о бойцах-казахах, а также о выходцах с Алтая. Вторая Мировая война была поистине объединением народов, связанных единым образом мысли. Советские солдаты истинно переживали за судьбу товарищей и шли на риск, если требовалось вынести их ранеными из зоны поражения. А если доводилось общаться с девушками-саниструкторами, то и до возникновения тёплых любовных чувств было недалеко. Собственно, как может обойтись художественная литература без любви? Вот Егоров и вводит в повествование яркое возникновение привязанности, взаимное переживание и веру в окончательную победу, в том числе и на личном фронте.

Хватает в сюжете «Гвардейцев» и военной хитрости. Читатель, помимо рядовых, видит мысли командования с той и другой стороны. Немцы уверены в своих возможностях, советские командиры тоже. Многое решит хитрость и огромное желание одержать победу над противником. Ничего на войне не бывает лишним, поэтому солдаты роют ложные окопы, вводят врага в заблуждение и совершают обходные манёвры. Для победы никто ничего не жалел, особенно жизни. Егоров с уважением относится ко всем, показывая высокие идеалы каждого задействованного в повествовании персонажа, в том числе и безликих, разряжающих себе в голову пистолет, избегая таким образом пленения.

Остаётся сожалеть, что хорошая литература, прославляющая человека в человеке, подвергается забвению. Забыв о страхе за будущее, люди поддаются ложным представлениям и ведут себя самым отталкивающим образом. Нужно помнить, именно такое отношение приводит к социальным потрясениям и конфликтам. А там и до войны недалеко. Избежать её не получится. С природными инстинктами человек ещё не научился бороться. Остаётся надеяться, что хоть тогда человек поймёт, как именно нужно подставлять плечо для помощи товарищу и как тонка нить жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Энтони Бёрджесс «Трепет намерения» (1966)

Бёрджесс Трепет намерения

Существует точка зрения, гласящая, будто «Трепет намерения» Энтони Бёрджесса является пародией на шпионские романы. Надо сразу сказать, данное определение произведению дал сам автор, ссылаясь в предисловии на бессмысленность Холодной войны. Читателю не дано найти то, о чём говорит Бёрджесс, поскольку «Трепет намерения» действительно подобен пародии, но только на английский юмор. Толком пошутить у Энтони так и не получилось. Происходящее на страницах вышло плоским, разбавленным суждениями о религии среди британских солдат и забавными приключениями засланца на территории Советского Союза.

Об английском юморе разговор всегда особый. Он у обитателей Альбиона весьма своеобразный: британцы высмеивают обыденность на примитивном уровне, воспроизводя наиглупейшие ситуации. Сразу становится понятным, почему редко возникает желание смеяться от дурацки представленных сцен, если они не снисходят до откровенной пошлости. Собственно, Бёрджесс низко не опускался, сохраняя вид интеллигента. Ему удаётся шутить, как истинному британцу, внося в сюжет глупые ситуации. Приводить конкретные примеры нет необходимости, они встречаются регулярно.

Впрочем, высмеять образ врага — это одно, а проехаться по религиозным чувствам сограждан — другое дело. Главный герой повествования изначально учится в религиозном учреждении, потом изучает славянские языки. Его дальнейший путь ясен и понятен — он становится военным. Теперь нужно решить задачу из задач — определиться с конфессией, чтобы и служить было приятно да не страдать от должных по уставу совершения требуемых ритуалов. Парадокс заключается в том, что атеисту в британских войсках приходится тяжко, чуть меньше достаётся протестантам, а католики подвержены особого рода мучениям, связанным со строгой позицией церкви к религиозным отправлениям.

Основательно надавив на больное, Бёрджесс кидается из крайности в крайность, наполняя сюжет сумбурными похождениями главного героя, разбавляя повествование уходом в эротические фантазии географического толка, воспринимая, допустим, Дарданеллы, женским половым органом. Фантазия на фантазии — ничего кроме фантазий. Внимать подобному со страниц читателю будет трудновато, как бы Бёрджесс не старался акцентировать внимание на нелепых моментах. Нет интереса искать вместе с автором немецкую проститутку в Лондоне, как и нет желания наблюдать за тупостью советских граждан, видящих в неадекватном милиционере работника КГБ.

Понимать «Трепет намерения» нужно максимально просто: Бёрджесс куражится. Это надо принять, не придавая значения предлагаемой Энтони истории. Шпионы были и будут, а рассказывать про них дано не каждому писателю. Остаётся ссылаться на пародийность сюжета, оправдывая желание выместить на бумаге мысли. Трепета на самом деле нет — всё дело в треморе. Дрожь имеет свойство возникать от желания нечто осуществить. Бёрджесс хотел написать — и написал. Читатель захотел прочитать — и прочитал. Обоюдное исцеление свершилось — трепет намерения иссяк.

Что «Заводной апельсин», что «Трепет намерения» раскрываются благодаря авторскому сопроводительному тексту. Только не всегда задуманное писателем им исполняется в желаемом для него виде. Где-то всё пошло наперекосяк — и скорее всего тогда, когда разговоры вокруг религии уступили место действительным шпионским страстям. Повествование покатилось и Бёрджесс потерял над ним управление. Приводимые в тексте ситуации всё более усугубляли положение. Возвращаться к теме религии уже не имело смысла, ведь Энтони не про неё собирался писать, а про Холодную войну.

Бёрджесс не верит в возможность войны на уничтожение, считая это безрассудным и потому невозможным вариантом развития событий. Хотелось бы так думать и читателю, не вполне доверяющему адекватности находящихся у власти людей. В политику всегда шли люди амбициозные, желающие реформировать имеющееся. И не все из них настроены мирно, чаще наоборот — не против воспользоваться продолжением политики радикальными методами. Но это уже не тема для шуток.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Халед Хоссейни «И эхо летит по горам» (2013)

Хоссейни И эхо летит по горам

Хвалить беллетристов авансом никогда не следует, как не следует думать, будто, написав нечто интересное, автор сможет найти в себе силы дальше создавать достойные внимания произведения. К сожалению, читательская культура подпитывается самообманом, особенно, когда нужно показаться окружению ценителем хорошей литературы, пропев дифирамбы чему угодно, лишь бы оказаться в кругу себе подобных. Но как быть, если действительность интерпретируется в разрез с понимаем того, о чём писатель взялся рассказать? Допустим, Афганистан — это, помимо региона постоянных конфликтов, ещё и религиозная страна, где за обсуждение некоторых тем могут жестоко покарать без каких-либо судебных разбирательств. Разве можно, строя чью-то личную историю, прибегать к популяризации западных ценностей на страницах произведения? Халед Хоссейни думает, что можно. Оттого и возникает недоумение у читателя, совсем не ожидавшего увидеть то, чего быть не должно.

В своих историях Хоссейни опирается на детские впечатления о родной стране, откуда он уехал будучи мальчиком, а также на знакомство с жизнью Афганистана, оценивая её с позиции выросшего на Западе человека. Повествование отдаёт шаблонностью, заезженной индийскими писателями, а также Болливудом. Попытки Хоссейни дать читателю представление про Афганистан — калька представлений о бедняцкой жизни многих стран Востока, сохранившейся в неизменном виде с древнейших времён, продолжая существовать и ныне. В одном Хоссейни точно не прав — он не показывает склонность бедняков Востока к авантюризму и невольному желанию объегорить всех и вся, при малейшем на то удачном стечении обстоятельств. Вместо этого Хоссейни говорит о честных и глубоко несчастных людях, вынужденных мириться с обстоятельствами без надежд на светлое будущее.

Цельного сюжета произведение «И эхо летит по горам» не содержит. Читателю предлагается цепочка событий, связанных друг с другом судьбами героев, изредка пересекающихся, что даёт писателю момент для воссоздания на страницах будней очередного действующего лица. Говорить о кристальной честности каждого из них не приходится. Там, где надо извлекать выгоду, герои решают проникнуться тяжёлым положением людей и всеми силами стремятся им помогать. Будь то выходец из бедной семьи, кому судьбой было суждено стать обладателем состояния, или пластический хирург, тратящий накопления на исправление дефектов у обиженных войной и наследственностью — все действующие лица оторваны от реальности, что выдаёт в Хоссейни романтика, не желающего придать описываемому налёт настоящей жизни, словно подготавливая почву для экранизации, но никак не с целью показать настоящее.

Читатель может сказать, что «И эхо летит по горам» Халеда Хоссейни — это «От убийства до убийства» Аравинда Адиги наоборот. Авторы используют одинаковые приёмы изложения, но Хоссейни смотрит на жестокость мира через розовые очки, а Адига обходится без заслоняющей глаза мутной пелены ничего не значащих иллюзий. Оба этих писателя правдивы, но правда каждого исходит из истинного понимания проблем с позиций Запада и Востока. Творчество Хоссейни пропитано западными представлениями о реальности, а значит Халед обманываться рад, думая найти защиту в гуманизме, тогда как гуманизм-то и ведёт человечество к вырождению.

Проблемы Афганистана понятны. Их нельзя преодолеть силой желания. Нужно приложить общие усилия. Возрождение должно начаться с низа. Когда-то страна сделала шаг к лучшей жизни. Население Афганистана наконец-то получило надежду преодолеть многовековую отсталость. Последовавшие монархические раздоры и два государственных переворота ухудшили положение. Семья Хоссейни за два года до апрельской революции 1979 года покинула страну. Поэтому трудно судить насколько произведения Халеда могут отражать действительность, так как он не является свидетелем многого из того, что описывает. И акценты Хоссейни расставляет, не опираясь на полную историю Афганистана. С его слов получается, проблемы начались в 1979 году, а до того все жили в согласии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жорж Санд «Валентина» (1832)

Жорж Санд Валентина

Человеку свойственно хотеть. Хотеть он может разное, чаще ему недоступное. Недоступное манит с такой силой, что человек вынужден бросать вызов обществу. Общество на это реагирует отрицательно, создавая из ничего бурю страстей. Страстей, способных снести основы, дав повод к реформации устоев. Нужно лишь уловить момент, когда накал достигает предела и грозит вылиться в обострение накопившихся противоречий. В истории примеров подобному имеется достаточное количество. Об одном таком эпизоде взялась донести до читателя начинающая писательница Жорж Санд, взяв за основу неоднозначно трактуемую её современниками историю Франции после падения Наполеона I.

Некогда попранная аристократия снова возродилась. Ей присущ прежний образ жизни, но все прекрасно понимают, что случись ещё одна революция, как с их мнением снова перестанут считаться. И если мужчины найдут возможность для продолжения приличного существования, то, выращенные подобием цветов, их женщины могут радовать глаз, не умея ничего делать руками. Почему не умеют? Тут дело не в отсутствии желания или иных особенностей воспитания, а в общественном осуждении: не принято аристократкам заниматься чем-то иным, кроме украшения интерьеров.

Жорж Санд отлично описывает особенности быта своего времени. Читатель с первых страниц погружается в будни французской провинции, ещё не подвергшейся влиянию прогрессивно настроенных сограждан. Дни текут неспешно, аристократы отращивают косички, все довольны своим существованием и ничего не желают менять. Конечно, что-то должно было раскачать покрывшуюся тиной обыденность. Жорж Санд исходит из разрушительной силы любви, не различающей преград, в том числе и тех, что нарушают покой всех к ней причастных, особенно лиц противящихся вопиющим нарушениям правил приличия.

В плане проработки сюжетных линий всё не так замечательно, как читателю хотелось бы. Действующие лица сами не знают, чего хотят, совершая поступки таковым образом, чтобы от них обязательно душевно страдать. Привязанности героев повествования рождаются, не могут найти себе места и умирают. Всем хочется придти к согласию, для чего они честно обсуждают складывающееся положение дел, принимая не то решение, которое могло удовлетворить все стороны. Когда следует дать положительный ответ — дают отрицательный, а ежели наконец-то нисходят до положительного ответа, то обязательно следует отрицательная развязка. Легко понять страдания действующих лиц, хотя сами они не могут придти к обоюдным договорённостям. Так и будут подниматься/опускаться качели, пока кого-нибудь не придавит насмерть.

Читатель желает действующим лицам произведения собраться и обсудить сложившееся положение дел. Чего, разумеется, не происходит. Жорж Санд раскрывает происходящие на страницах события через диалоги, позволяя каждому герою высказаться. Много действующих лиц в одной сцене собраться не может, за рядом исключений, дабы не портилась структура повествования. Герои бьются головой о стену, желают выяснять отношения и устранить противоречия. Этому активно потворствует автор, делая из благих побуждений почву для приумножения конфликтных ситуаций.

Драматизация повествования смотрится органично. Если человек не желает жить сообразно заведённым порядкам, то его скорее всего ждёт огорчение. Валентина смотрела на жизнь глазами прагматика, пыталась идти в ногу со временем и заранее заботилась о преодолении будущих проблем. И всё равно она была обречена. Жорж Санд поэтому и вела главную героиню по шаткой дороге, готовя ей ловушку в конце повествования. Обстоятельства сломали действующих лиц, запутавшихся в чувствах и изменивших своим представлениям о должном быть.

Для начала не так уж и плохо. Надо присмотреться к творчеству Жорж Санд повнимательнее.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нечисть, или Золотая книга ужасов II (1991)

Нечисть или Золотая книга ужасов II

Валентин Махоничев, составитель сборника фольклорной мистики, объединил под одной обложкой художественные изыскания собирателя народного творчества Александра Афанасьева (1826-1871), романтика украинской старины Ореста Сомова (1793-1833), писателя-сказочника Павла Засодимского (1843-1912), графа советской литературы Алексея Толстого (1883-1945). Также в сборник включены переводы с древнеславянского самого Махоничева и тексты заговоров. Обратить внимание есть на что.

Именно в XIX веке в России началось пробуждение интереса к собственной культуре. Сказания, передававшиеся устно, были записаны и опубликованы. Стали известны не только рассказы о богатырях, но и разного рода мистические предания. На этом фоне в русской литературе активизировались писатели, приложившие руку к дополнению стародавних преданий собственными страшилками, что хорошо заметно, стоит лишь проявить интерес к литературе того времени.

Несмотря на новизну тематики, писавший в начале XIX века, Орест Сомов уже тогда находился в поисках свободных сюжетов. Ему казалось, что про всё было рассказано, а вот про оборотней он поведает читателю первым. Собственно, «Оборотень» Сомова представляется страшным рассказом про колдуна и его способность превращаться в волка. Читатель не видит в повествовании желания автора его напугать. Сомов всего-то сказку сказывает, сообразно принципу, гласящему истину о лживости придуманного сюжета, содержащего намёк добрым молодцам. Только у Сомова всё проще некуда. Управлять ситуацией способна умелая женщина, которая везде найдёт для себя выгоду. Не так страшны оборотни, как стали думать о них позже — это ранимые создания. Их нужно понять и дать право жить мирно, тогда и овцы перестанут по ночам пропадать.

Павел Засодимский взялся рассказать о легендарной «Разрыв-траве», способной не только помогать открывать замки, но и находить клады. В сказочной манере читателю предлагается ознакомиться с подобного рода историей, где нищей братии стал известен секрет обретения богатства, для чего нужно совершить ряд подвигов, дабы сей секрет обрёл конкретику. Многие сгинут, покуда единственный из них не пройдёт испытания, проявив мужество и смекалку. Да проку от всех свершений увидеть не получается, Засодимский обрекает нищую братию на бесплодные попытки добиться счастья. Не прилагая усилий, нельзя поймать золотую рыбку, так и разрыв-трава сможет помочь только при определённых обстоятельствах, в числе которых самым главным является наличие головы на плечах.

«Рассказами о мертвецах» пугает читателя Александр Афанасьев. До чего же пугливы были славяне, коли так боялись возможности столкнуться с мертвецом. Пусть часть рассказов Афанасьева имеет схожие черты — это только усиливает понимание содержания. Чаще всего героем действия становится пришлый человек или солдат, не знающий о местных порядках, но храбрый сверх всякой меры. Такие люди без боязни могут распивать алкоголь на могилах или свадьбах, наблюдая за бесчинствами нежити, чтобы позже обязательно вызнать секрет оживления умерщвлённых мертвецами молодых. Народ оказывается скор на расправу, а спасителю почёт и слава. Бороться с нечистой силой не так трудно и не так страшно, как может показаться — нужно обладать способностью им противостоять или иметь защитников на том свете, и тогда никакой мертвец живому человеку не страшен.

Своеобразно выстраивает сюжет «Русалочьих сказок» Алексей Толстой, более похожих на путевые заметки, где-то мимолётом замеченные. Возможно, их сюжет был взят из народных преданий. В повествовании встречается нечисть разного рода, вроде водяных, ведьмаков, кикимор, полевиков и прочих созданий, якобы появившихся среди людей после разрушения вавилонской башни. Нравоучительных выводов из сказок Толстого сделать нельзя — они мрачные и почти всегда заканчиваются смертью. Как бы человек не пытался мирно соседствовать с нечистью, ему всегда следует опасаться печального исхода. Хоть русалка вскроет заботящемуся о ней грудную клетку и вопьётся зубами в его сердце, хоть правдолюб обратится в ерша, хоть лукавый змей в приятном облике не позволит рассеяться гибельным чарам: во всех стихиях читатель должен ожидать встречу с угрозой для жизни.

В заключении Валентин Махоничев в форме словаря знакомит читателя с некоторыми понятиями о нечисти. Рассказывает про отличие европейских колдунов и ведьм от славянских. Некогда люди во всё это верили, стараясь найти защиту от нечистой силы в христианской религии. Складывается впечатление, будто именно христианство настроило людей против мрачных начал, ведь до того люди не боялись, мирно сосуществуя с тёмным миром, успешно применяя проверенные способы для борьбы, ежели того требовали обстоятельства.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Энн Маккефри «Полёт дракона» (1968)

Маккефри

Цикл «Всадники Перна» | Книга №1

Энн Маккефри представила читателю выдуманную историю о будущем, сохранив в повествовании элементы фэнтези. Кажется странным, но человечество пошло по пути обратного развития, предпочтя слиться с природой и отринуть многие из достижений. Связь с Землёй давно утеряна, теперь люди обитают на Перне. Так начинается многотомное сказание о драконьих всадниках и их противостоянии инопланетному вторжению. На выходе получилась научная фантастика, слишком многовариантная, чтобы остановиться на конкретном определении жанра. На деле всё проще: коли писатель фантазирует, толком ничего не объясняет, двигает сюжет вперёд и наполняет повествование замороченными поворотами, то пусть «Полёт дракона» останется в рамках понимания фэнтези. Кибернетизация, космическое пространство, путешествия во времени — суть одна: фэнтези не должно восприниматься относительно настоящего времени — оно, по умолчанию, либо о прошлом, либо о будущем, и чаще о будущем, какие бы события писатель не использовал.

Читатель ожидает схватку за власть и жаркие баталии на драконах, ежели автор изначально заманчиво предлагает историю про сильного бездетного правителя, должного держать в железной хватке подданных ещё много лет, а благодаря Энн Маккефри умирает, так и не озаботившись наследником. Вот-вот разгорится борьба за власть, польются реки крови: автор описывает подковёрную игру, поскольку родная кровь всё-таки есть, хоть о ней мало кто знает. Читатель твёрдо уверен в своих предположениях, касательно развития событий. Пусть читатель огорчиться. Маккефри претит нисходить до мелких распрей. Она скорее создаст из ничего нового человека, наделит его уникальными способностями и сведёт повествование к эпической битве.

Другое дело, как Энн Маккефри создаёт условия для грядущего сражения. Её слог водянист, что не даёт читатель возможность осознать, зачем на страницах происходят те события, которые автор описывает. Алогичность происходящего чётко прослеживается на протяжении всего повествования. Это не мешает автору, в своё удовольствие, наполнять содержание чем-то ещё дополнительным, придумывая малоправдоподобные ходы. Впрочем, Маккефри не просто так считает «Всадников Перна» научной фантастикой — она развязала себе руки. При таких условиях в сюжете может быть абсолютно всё. В том числе и элементы взаимодействия со временем и использование прочего искажения реальности.

Действие проходит мягко, без надрыва. Энн Маккефри постоянно вводит читателя в заблуждение, продолжая находить такое развитие сюжета, о котором читатель и помыслить не мог. Происходящее начинает восприниматься подобием доброй сказки: враг ясен и понятен, он должен быть наказан, всё к тому и идёт. У человечества есть лишь одна возможность противостоять — развить драконов до состояния мощных созданий и наладить с ними телепатическое общение. Примерно этим и занимается главная героиня «Полёта дракона». Если не она, то кто?

Драконы у Энн Маккефри получились без отличительных особенностей. Разве только она усмирила их гордость, позволив людям ими управлять. Учитывая, что действие происходит в будущем, то преобразование неких созданий на генном уровне в крупные огнедышащие летальные организмы смотрится довольно правдиво. Как знать, вдруг драконы такими и были изначально, много позже порвав связь с людьми и став от них независимыми?

Героями не рождаются — героями людей делают сказители… или исказители. Энн Маккефри действительно создала уникальную фэнтезийную вселенную. Пусть её слог лишён лаконичности, а содержание водянисто сверх меры; главное, что есть смысл в описываемых событиях, какими бы надуманными они не казались. «Полёт дракона» — первая книга. Дальше может оказаться лучше. Гарантий этому нет. Остаётся надеяться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Морис Метерлинк — Собрание сочинений. Том 1 (1889-96)

Морис Метерлинк Драмы

Ранние пьесы Метерлинка навевают скуку. Трудно представить, чтобы описываемое действо возымело благоприятный эффект на театрального зрителя: Морис редко ограничивался кратким изложением событий, предпочитая разойтись на пять актов, в течение которых действующие лица говорят пустыми словами и совершают ни к чему не обязывающие поступки. Сам Метерлинк хорошо относится к подобной подаче материала, упирая на его собственное понимание отношения к смерти. Говоря проще, в пьесах Морис раскрывает тему смерти для общества. Один из персонажей обязательно умирает к окончанию повествования или действие строится непосредственно вокруг остывающего трупа. Таковы пьесы: «Принцесса Мален», «Вторжение смерти», «Аглавена и Селизета», «Слепые», «Interieur».

Композиционно привлекает внимание пьеса «Слепые». Действующие лица лишены зрения, в текущий момент представлены сами себе — это их настораживает. Они вынуждены предполагать, отчего они остались без опеки священника. Текст наполнен воплями. Читатель погружается в мрачное осознание довлеющей темноты. Будучи писателем наблюдательным, Метерлинк постарался переложить на страницы отчаяние людей, не готовых к существованию без посторонней помощи. Среди них есть глухие и психически нездоровые, оказывающие на происходящее опосредованное действие. Брошенные на произвол судьбы вынуждены определять не только время суток, но и то место, где они находятся. Действие происходит не в закрытом помещении, а на открытой местности.

Создав интересную ситуацию, Метерлинк в своей манере старательно заполнил повествование малосодержательными высказываниями. Основное, что читатель начинает понимать, происходит под занавес, усугубляя и без того мрачную обстановку. Беспомощность слепых читателю очевидна, как понятно и желание слепых цепляться за жизнь. На благоприятный исход надеяться не приходится.

Аналогично «Слепым» выделяется пьеса «Interieur». На этот раз Метерлинк преподносит понимание смерти, как неизбежное явление, к которому нельзя подготовиться. Два человека на сцене наблюдают за поведением семьи через распахнутые окна их дома. Семья не знает, что она лишилась одного из своих членов, поэтому продолжает страдать от мелких дрязг и прочих несуразных мелочей, будто истинное горе никогда их не коснётся. Именно об этом говорят действующие лица, уже зная о найденном за рекой трупе молодой девушки.

Метерлинк ясно обрисовывает детали, снова давая читателю необходимую информацию для размышлений, не подразумевая собственных выводов. Происходящее в пьесе ясно без слов, как и эмоции действующих лиц, чьи силуэты возникают в окне. Надо полагать, для актёров театра подобная пьеса стала бы отличной возможностью показать своё мастерство, не прибегая к излишней игре, которой они обыкновенно грешат. Персонажи Метерлинка говорят больше на отвлечённые темы, порой уходя в неоправданно длинные монологи. Со стороны такое поведение воспринимается бухтением под нос.

Пьесы «Принцесса Мален», «Вторжение смерти», «Аглавена и Селизета» лишены привлекательности, вследствие своего затяжного характера. Разыгрываемые в них трагедии подводят к осознанию обязательного печального конца. Наигранность речей действующих лиц оптимально подходит для театральной игры, как и возникающие из ничего надуманные страсти. Персонажи могут страдать ради страданий, либо предполагать нелепости ради предположения нелепостей. Разворачивающееся на страницах, действие призвано дать читателю понимание необходимости взвешивать слова и поступки ради ухода от неблагоприятных последствий.

Свою роль играет и интриганка-любовь, никак не проявляясь, всё равно внося собственный вклад. Будь то привязанность юных представителей враждующих царских домов Голландии или очевидная измена дотоле порядочного мужа. Возникающий разлад позволяет Метерлинку выразить собственную точку зрения словами придуманных им персонажей. Через печальные последствия будет строиться счастье продолжающих жить.

Иначе воспринимается творчество Метерлинка, когда дело касается его сказок. Морис раскрывается с неожиданной стороны, за что ему и вручили Нобелевскую премию по литературе. Сказка «Ариана и Синяя Борода, или Бесполезное освобождение» обыгрывается в восточном антураже. Девушка пришла выручать сестёр от властного мужа, запершего их в подземелье. Желание дать свободу невольникам кажется разумным — не должен человек страдать и претерпевать лишения. Эта сказка должна быть поставлена в пример всем людям, желающим нести собственное понимание добра туда, где, по их мнению, творится несправедливость. Насильно мил не будешь, гласит русская пословица. Читатель приходит к такому же выводу, наблюдая за символическим антуражем Метерлинка.

Нет необходимости в пересказывании сказки. Её наполнение всего лишь подводит читателя к финалу, к которому его ведёт автор. Поддерживать интерес на протяжении всего повествования у Метерлинка редко получается, не получилось и в этой сказке. Зато финал снова радует. Мораль на этот раз такова: свободному противно рабство. рабу противна свобода.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тициано Скарпа «Венеция — это рыба» (2000)

Скарпа Венеция это рыба

Литературе пока только предстоит подвергнуться массированному натиску писателей, считающих нужным рассказать читателю о тех замечательных городах, в которых они живут. Кто-то пишет подробный путеводитель, кто-то повествует в стиле городского фэнтези, а иные предпочитают с юмором отметить ряд особенностей, характеризующих город с худшей из сторон. Собственно, Тициано Скарпа создал подобие памфлета, развеяв романтическое представление, добавив в повествование отталкивающие моменты. В самом деле, так ли это важно, что по каналам Венеции плавают фекалии, а жители под покровом темноты уподобляются сексуально озабоченным животным? Возможно, у Тициано извращённые представления о том, как надо говорить о родном городе. Впрочем, кому, как не ему, открыть глаза людям на недостатки? Может и венецианцы о них наконец-то задумаются.

С высоты птичьего полёта Венеция представляется Скарпе рыбой. Конечно, ему виднее. Если смотреть на контуры города иначе, то можно его представить в виде руки, протянутой для рукопожатия. Но если Скарпа настаивает на рыбе, читателю придётся с этим смириться, поскольку знакомиться ему предстоит с пониманием проблем Венеции, будто она плавает на поверхности воды. Почему плавает и не тонет? Вероятнее всего — протухла. А может её поддерживают на плаву так любимые Скарпой фекалии, караванам которых он то и дело поёт оды. В самом деле, как можно не замечать того, что тебя окружает, да отвращает от желания искупаться жарким днём в прохладной воде?

Скарпа травит байки, благо прошлое у Венеции богатое. Не зря она заявляет о праве на отделение от Италии, вспоминая времена, когда была самостоятельной республикой и имела большой политический вес. Каждая улица и каждый дом связаны с чем-то определённым, поэтому рассказывать о Венеции можно часами, перечисляя бородатые факты, да добавляя собственные, всё равно никто не упомнит всех происшествий, накопившихся за последнюю тысячу лет.

Внезапно из-за угла на читателя со страниц могут не только выбежать футболисты (со здоровыми сердцами и больными от артрита ногам) и выйти перегруженные паромы (под управлением гондольеров), но и могут появиться мужчины с натруженными половыми органами (перемотанными бинтами) и быстро двигающиеся в сторону канала вполне приличные девушки, чтобы прямо так взять и спустить трусы, сесть и справить большую нужду (под пристальным наблюдением туристов). Именно такой видит Венецию Скарпа, так теперь видит её и читатель его труда, понимая, что автор не зря сравнивает свой город с рыбой: на ощупь она склизкая, на запах — отвратительная.

Хорошо, что автор не забывает, за что Венецию ценят иностранцы. Он и сам упивается особенностями местного диалекта и кухни, не забывая их соединить, дабы ещё раз испортить читателю впечатление. Вместо адекватной подачи разъяснения блюд, Скарпа, словно заядлый лингвист, рассказывает, какое положение язык должен занимать, чтобы, перед вкушением пищи, правильно произнести её название. Автор не делится оттенками ароматов и вкуса еды, будто суть венецианской кухни заключается в самом её существовании. И нет для Скарпы ничего приятней, нежели дать читателю продегустировать Гетто, словно в этом есть неизъяснимая прелесть, которой действительно стоит гордиться.

Посему, читатель, ежели возжелаешь посетить Венецию, дабы найти розетку для штепселя, то воспользуйся рекомендациями Тициано Скарпы. И тогда обязательно найдёшь не только розетку, но и прочие места, куда сможешь слить скопившуюся в штепселе влагу, а также узнаешь, где бесплатно дают мазь от ушибов. А ежели, читатель, поедешь искать не розетку, а штепсель… то с этим тебе Скарпа не поможет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Валентин Распутин «Прощание с Матёрой» (1976)

Распутин Прощание с Матёрой

Человек создан для жизни в социуме. Он не может находиться вне общества, как бы ему этого не хотелось. Это накладывает ряд обязательств. С ними необходимо мириться. А как мириться, если задуманное в верхах благое для страны дело поставит крест на отдельно взятом индивидууме? Или на группе людей, должных принять требуемое и переехать из одного места в другое? Разыгрывается драма из человеческий страданий: личная трагедия позволяет заново взглянуть на себя со стороны. Валентин Распутин взялся отразить эпизод ряда будней жителей острова, что будет затоплен после запуска ГЭС. На страницах читателя ждут воинственно настроенные против перемен, радующиеся представленной возможности развязаться с островом и безразлично принимающие, ведь всё равно лучше не станет.

Распутин не акцентирует внимание читателя на основной проблеме действующих лиц. Они понимают неизбежность затопления, продолжая жить, как жили до этого. Они заняты делами по огороду, белят стены, хотя электричество отключили, а бригады молодчиков расчищают остров от построек, а также переносят захоронения. Все знают о грядущих переменах, сетуют на судьбу, дают выход агрессии, вступая в жаркие споры с соседями по острову, но у читателя не складывается ощущение, будто не случись угрозы затопления, то жизнь текла бы иначе. В чём-то быт местных жителей обогатился. Словесные перепалки строятся вокруг пришедших извне проблем.

Единого мнения у жителей острова нет. Старики держатся за прежний уклад, молодёжь рвётся в город: между поколениями и на этот раз не возникает взаимопонимания. Объединиться против общей беды у островитян не получится — они слишком разрознены и каждый из них по-своему воспринимает сложившееся положение. Распутин не стремится занять чью-то позицию, чтобы осудить или оправдать грядущие перемены. Наоборот, он делится стремлениями и переживаниями всех действующих лиц, обосновывая позицию каждого. Правы старики — не желающие затопления, права молодёжь — она всегда легка на подъём. Не правы старики, думая прежде о личном благополучии. Не права молодёжь, готовая погрузить прошлое на дно.

Найти точку соприкосновения не получится. Нужно бороться или принять неизбежное. Распутин не даёт действующим лицам возможности заявить о своём желании, предоставив их самим себе. Не было необходимости ставить интересы человека выше государственных, поэтому на страницах видна только внутренняя борьба людей. Читателю понятно, каким бы образом не возмущались люди — они примут единственное верное решение. Их ждут перемены. Остаётся смириться. Пусть действующие лица совершают отчасти безумные поступки, весьма импульсивно — подобные сцены показаны Распутиным ради цели обозначить остроту проблемы отдельных личностей.

И всё-таки Распутину не хватило слов для полноценного отражения людского горя. Чувства людей предсказуемы, интересно представлены лишь декорации. Часто Распутин уходит в себя, концентрируя внимание читателя на суете. Действующие лица постоянно ударяются в рассуждения, делясь переживаниями. Рассказав обо всём, что должно было быть в повествовании, Распутин продолжал наполнять страницы содержанием, далёким от должного вскоре произойти. Он едва ли не считает дни до начала затопления, нагнетая отчаяние, показывая достигнутое переселенцами смирение.

Дела прошлого имеют значение, будучи представленными от лица заинтересованных, на себе прочувствовавших, к чему приведут перемены. Той Матёры уже нет на карте, как и нет большей части живших на ней людей. Их личное горе осталось в прошлом. Страна построит ещё не одну ГЭС, в том числе и на Ангаре, а значит другим людям предстоит пережить подобное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джон Уиндем «Кракен пробуждается», «Куколки» (1953-55)

Уиндем Кракен пробуждается

У читателя может сложиться мнение, будто Джон Уиндем красиво строит повествование, уделяя внимание важным для сюжета деталям, красочно описывая мельчайшие эпизоды. Это действительно так. Но именно в этом и заключается порочность писательского мастерства: читатель желает узнать подробности, а получает пустое пережёвывание ранее сказанного. Каждая представленная глава обозначена первыми строками, за которыми следует повторение и дополнительные объяснения итак понятного. «Кракен пробуждается» оказался до жути предсказуемым, а «Куколки» лишь на первых порах содержали не до конца ясные моменты, вылившиеся в совсем уж несуразное продолжение.

Нет сомнений, Уиндем может считаться новатором в ряде поднимаемых проблем. Он смотрит в будущее трезвым взглядом, предостерегая человечество о возможных проблемах. Над решением непоправимого нужно думать уже сейчас. Разумеется, никто не верит предостережениям, даже твёрдо веря в наступление худшего из вариантов. Как зима приходит неожиданно, так и инопланетяне могут начать вторжение, подавая людям очевидные сигналы. Уиндем, безусловно, предупреждает. Только о чём именно?

Название «Кракен пробуждается» уже само по себе сообщает читателю о некоей силе, должной придти в мир и разрушить его. Уиндем не первый, кто увидел угрозу человечеству со стороны моря. Он просто расширил рамки, смешав в единое целое гостей из космоса с особенностями их физиологии, позволив им обосноваться на дне океанов, откуда они и развернут боевые порядки. Разве не писал Герберт Уэллс «Войну миров» в подобных предостерегающих тонах? Он ничего не говорил о мотивах вторгающихся, повергнул население Земли в ужас и предложил единственно верный вариант исхода. Уэллс смотрел с оптимизмом — Уиндем же пессимистичен.

По накалу интереса «Кракен пробуждается» уступает «Войне с саламандрами» Карела Чапека. Согласно произведению чешского писателя, угроза пришла со стороны моря, вследствие возродившихся созданий прошлого, чья эволюция должна была пойти по пути развития разума, да отчего-то на миллионы лет затихшая. Оба образчика фантастической литературы были написаны задолго до работы Уиндема, что не позволяет восхищаться талантом английского писателя, решившего предостеречь, популярно рассказав про ожидаемые беды.

Упрёка Уиндем заслуживает не за пустословие, а за излишнюю загадочность. «Кракен пробуждается» наполнен предположениями, не давая читателю конкретных представлений о происходящем. Никто ничего не знает. Человечество ждёт смерти от неведомых существ, пока те сокращают континенты и устраивают рейды на побережьях. Нет в произведении и очевидного финала. Уиндем даёт представление о найденном оружии для противодействия, но говорит крайне неубедительно и не делает логического заключения ошибкам человечества. Мол, кто не ошибается, тот не ошибается, а если ошибается, то ошибается.

Неоднозначное отношение у читателя возникает к ещё одному произведению Уиндема — к «Куколкам», также встречаемым в более близком для понимания текста переводе «Отклонение от нормы». Человечество пережило ядерную войну, отстояло у мутантов право на существование, ныне пребывая в разрозненном состоянии, едва ли не на уровне пещерных представлений об окружающем мире. Приводимая Уиндемом ситуация случилась на том отрезке суши, где умами людей заправляет религиозная нетерпимость к любым физическим отклонениям. Если имеется лишний палец — такого ребёнка умерщвляют. Если некое животное отличается размером от подобных ему представителей — аналогично обрывают жизнь.

И не было бы к автору претензий, продолжи он описывать беды людей, исходя только из намеченных им сюжетных рамок. Представленная им ситуация имеет множество отличных вариантов для развития событий, чем Уиндем пользуется, устраивая для читателя незабываемое погружение в постапокалиптический мир человеческой звериной натуры. Читатель может сказать много слов, находя в описываемой автором ситуации достаточное количество должных для того примеров из собственной жизни. Так бы и было, не подвергнись фантазия Уиндема потоку необоснованного желания привнести во вполне реальный мир сверхспособности, даровав избранным членам общества возможность общаться с помощью мыслей.

До того ровные рельсы, положенные на шпалы, мгновенно превратились в шпалы, положенные на рельсы, отчего читатель начал запинаться, не находя слов для оправдания вывернутому наизнанку сюжету. Блестящая задумка автора поблекла, уподобившись произведению, повторяющему рассказанную другими фантастами историю. За примерами далеко ходить не надо — ярче «Слэна» Альфреда Ван Вогта не найти: будущее, обыкновенные люди истребляют телепатов, в том числе охотятся и за главным героем. Такое же развитие событий происходит у Уиндема, почему-то позабывшего, что писал он, собственно, не про мутантов, а про изредка случающееся поветрие со стороны заражённых территорий, отчего происходил всплеск рождения людей с физическими отклонениями, против чего общество было настроено самым радикальным образом.

Единственный вывод из «Куколок», возникающий логически, это осознание трудности преодолеть барьер из твёрдых убеждений людей, вбивших себе в голову определённые принципы, не соглашаясь менять исторически сложившиеся правила поведения. Уиндем предлагает бежать. Но куда может уйти человек, если на его пути обязательно встанет другой человек, подверженный пусть не таким, но иным предубеждениям, настолько же опасным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 283 284 285 286 287 376