trounin.ru

История, рассказанная Владиславом Бахревским, случилась во время царствования Михаила Фёдоровича. Донские казаки, без указания сверху, малым числом одерживали победы над крымскими ханами, бывшими тогда в вассальной зависимости от турецких султанов. Если говорить конкретнее, то описываемые Бахревским события относятся к «Азовскому сидению» (1637-1642), важному эпизоду, о котором мало кто помнит. Храбрость казаков не дала им особых почестей. Азов вернули обратно, побоявшись нового разора в ещё слабом после смуты Русском государстве. Тем ценнее произведение Бахревского, обозревшего ситуацию со всех сторон: в сюжете, кроме царя Михаила Фёдоровича и казаков, задействованы правители Крыма, султан Османской империи Мурад IV, люд низкого происхождения и прочие; что позволяет читателю по достоинству оценить умение писателя отразить в художественной форме беды и чаяния некогда живших людей.

Не ждал никто в Русском государстве, как им удружит казацкая воля, никогда не считавшаяся с чужим мнением, даже царским. Их героические поступки превосходят былинные сказания. Некогда богатыри в одиночку сражались с угрожающими Руси ордами врагов, ежели не пили беспробудно в час лихолетья. Подобным же занимались и казаки, не в одиночку, но числом в пять тысяч человек могли опрокинуть стотысячную регулярную армию. Это кажется сомнительным, но таков закрепившийся в хрониках факт. Казаки всегда пользовались слабостью османов, добиваясь успехов благодаря периодически случавшимся войнам между Турцией и Персией. Не боялись они и ответного гнева, успешно отражая атаки соперника. Азов был полностью разрушен, прежде чем казаки его покинули, так и не покорившись многократно превосходящим силам противника.

Обо всём этом Бахревский пишет подробно, прилагая мысли всех участников случившегося конфликта. Читателю может быть интересно наблюдать за жестокостью крымских ханов, терявших рассудок от желания вернуть часть отобранной у них территории. Процессы разной сложности протекали в их мыслях, направленных на нахождение выхода из сложившегося положения. Аналогичным образом мыслил и Мурад IV, постоянно думавший над необходимостью привлечь к войне с Персией империю Великих Моголов, чтобы скорее развязаться и обратить свой взор на север. Личность Мурада описывается Бахревским довольно живо, вплоть до мельчайших деталей, вроде причины, побудившей султана забыть о религиозных запретах насчёт пристрастия к хмельным напиткам.

Задевает Бахревский и рабскую долю русских пленных, используемых турецкой армией для гребли на кораблях. Один такой эпизод хорошо разбавляет повествование, говоря читателю, как мало он знаком с отечественной историей, никогда не рассматривавшей насколько русские были интегрированы в систему других государств. Бахревский себе такого не позволяет, находя в сюжете место всем, чьё мужество достойно восхваления. Будь персонаж рабом или вольным казаком — особой роли не играет, или лекарем при русском царе — подход Бахревского только усиливает у читателя благоприятное отношение к его творчеству.

А что же свадьбы? Бахревский их ставит во главу всего. Жениться было нужно многим действующим лицам, как Михаилу Фёдоровичу, ставшему хворым от больных ног и продолжающему оставаться холостым, так и Мураду IV, чьи политические аппетиты никто не мог утолить, а наследника родить ему никто и не удосужился, вследствие чего «Азовское сидение» стало отягощено медлительными мысленными процессами в верхах Русского государства, а также неопределённостью в верхах Османской империи, где к власти пришёл дотоле томимый в заточении брат скончавшегося от очередной попойки Мурада. Роль властителей Турции могла достаться крымским ханам, но история пошла другим путём.

Покуда властители занимались улаживанием личной жизни, казаки готовились принять в жёны смерть. Как им удалось одолеть столь малым числом такую вражескую орду? Бахревский не скрывает секретов. В ход была пущена хитрость, подкопы, ночные налёты и постоянный эффект неожиданности. Реальность постепенно начинает туманить голову читателя, видящего в словах писателя эпические мотивы борцов с неотвратимым, готовых в порыве отчаяния оставить по себе добрую память, найдя такие силы, которые не по уму потомков-обывателей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Национальные эпосы народов СССР, как и эпосы других народов, преимущественно имеют стихотворную форму. Учитывая узкую специфику литературного наследия и интерес сугубо конкретных кругов профессионалов, говорить о блестящей адаптации на русский язык не приходится. Издательство «Художественная литература» и ранее не радовало своей работой, выпуская большое количество переводов с целью повысить уровень понимания чуждых культур, поскольку если не они, то тогда вообще никто и никогда не даст возможность русскоязычному читателю ознакомиться с богатством культурного наследия многочисленных народностей. Понять получается только содержание, тогда как об остальном лучше ничего не говорить.

Составители сборника героических эпосов народов СССР включили в первый том следующие произведения: былины, башкирский эпос «Урал-батыр», бурятский — «Гэсэр», калмыцкий — «Джангар», тувинский — «Мегё Баян-Тоолай», якутский — «Нюргун Боотур», алтайский — «Алтай-Бучай», хакасский — «Албынжи», карельские руны и осетинские, адыгейские, балкаро-карачаевские, абхазские сказания о нартах. Каждое из приведённых произведений достойно отдельного издания, поскольку некоторые из них весьма крупные. К сожалению, читателю предлагаются в основном фрагменты эпосов и сказаний, чтобы можно было получить общее представление. Конечно, кощунственно предлагать к ознакомлению отрывки из разных частей произведений, но выбирать не приходится.

Говорить о богатстве национальных культур, опираясь на фольклор, затруднительно. Хорошо известные русскоязычному читателю былины обрели жизнь благодаря собирателям лишь в середине XIX века, тогда как другие произведения сборника стали принимать единый вид лишь в первой половине XX века. Устное творчество наконец-то было записано и спустя десятилетия читатели всего мира могут с ними ознакомиться. Опять же, выборка фрагментов остаётся на совести издательства «Художественная литература».

Чем примечательны былины? Так ли важны для понимания прошлого те события, которые в них описываются? Читатель в любом случае будет их интерпретировать не так, как следовало бы. Суть былин сводится к осознанию роли алкогольных напитков на разум богатырей. Это и Илья Муромец, убеждённый трезвенник, отказывавшийся от спиртного тридцать лет и три дня, вследствие чего у него отказали ноги, а стоило употребить питьецо медвяное, так вся хворь разом прошла. И Соловей-разбойник, отказывавшийся свистеть при Великом Князе, покуда не напоили, вследствие чего пришлось невольному певцу голову снимать за учинённые при княжеском столе беспорядки. И Василий Буслаевич, что с детства пил алкоголь вёдрами да, возмужав, стал в страхе Новгород держать. А вот Садко пить не звали, на что он постоянно серчал.

Если сравнивать эпосы между собой, то читатель видит в них много сходных черт. Герои обязательно наделены огромной силой, вокруг них происходят сказочные события. Башкирский Урал-батыр пошёл смерть искать, по пути обзаведясь жёнами и детьми. Якутский Нюргун Боотур не прочь сразиться даже с владыкой подземного мира. Алтай-Бучая умертвил любовник жены, из-за чего подросшему сыну пришлось отомстить обидчикам, используя недоступные человеку возможности. Мстит за родителей и герой тувинцев. У эпоса хакасов отчётливой героизации не наблюдается, поэтому читатель будет ощущать недостаток именно сверхспособностей. Ещё одной интересной составляющей является разумность животных, особенно коней, без чьих советов и подсказок ряд богатырей не задумался бы о совершении подвигов.

Национальные эпосы — не просто сказ в стихотворной форме. Это нечто большее, что нельзя перевести и нельзя прочитать — надо слышать из уст носителей языка. Не так просто понять читателю вялотекучесть эпосов бурятов и калмыков. Они, как река в запруде, не желают обновляться, постоянно обыгрывая повторяющиеся моменты. Может именно этим объясняется их объём. Доступные вниманию читателя фрагменты практически ни о чём не говорят. Выводы из их содержания делать бессмысленно. Опять же, «Художественная литература» умеет преподнести материал таким образом, что нельзя получить удовольствие от чтения.

Отдельного упоминания достойны сказаниях о нартах. Этот народ канул в прошлое, оставив о себе предания у всех кавказцев. Изменяются имена и характер историй, но понимание устремлений нартов остаётся прежним. Кем бы они не были и откуда не пришли, они отличаются твёрдой волей, не позволяя кому-либо возвышаться над ними. Нартам проще сгинуть в горных ущельях, нежели покориться. В осетинских сказаниях говорится, что их погубила объявленная богам война. Не стали нарты раболепствовать, предпочтя сражаться до последнего издыхания. Логика этого древнего народа уникальна, заставляет к нему относиться с уважением и стараться нечто подобное привнести в понимание наших дней, где позабыли о человеческом праве на уважение себя, падая ниц перед идолами.

В составе сборника из преданий о нартах выделяются абхазские сказания. Читателю доступна история богатыря Сасрыквы, ставшим сотым ребёнком у матери, рождённый горячим до такой степени, что его охладить смогли только в кузнице. Он питался раскалённым железом и сам качал свою колыбель, проявляя находчивость и высказывая не по годам умные мысли. Дав зачин, составители сборники оставили читателя без продолжения.

Карельские руны представляют собой выдержки из «Калевалы». Этому произведению «Художественная литература» позволила увидеть свет в виде отдельного издания. Подробнее лучше прочитать в соответствующем месте.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ознакомившись с «Котлованом» Андрея Платонова, читатель вынесет вердикт — абсурд. Не могут люди работать сугубо энтузиазма ради, хранить вещи в гробах и жить в таких условиях, что трудно назвать человеческими. Опиши Платонов зверствовавший в народившемся советском государстве каннибализм, как понимание абсурда было бы закреплено за «Котлованом» окончательно. Пусть читатель думает, будто такого никогда не было и никогда не будет. Лучше заблуждаться, нежели знать истинное положение вещей. Мозгу проще отказаться верить, чем принять за исходное некогда происходившее. Платонов начал с нуля, решив сперва выкопать котлован. И не беда, ежели усердные работники поставят перед собой цель сделать яму в шесть раз больше запланированной. Жажда рекордов довлела над людьми — лишь в этом они находили упоение.

С первых страниц читатель видит рост безработицы в стране. Квалифицированные специалисты вынуждены голодать, поскольку их услуги никому не нужны. Остаётся перейти в разряд трудовых людей, добывающих пропитание силой мышц. Пришла пора стать человеком работающим, сменившим человека прямоходячего и человека разумного. Отныне социальный статус определяется достижениями. И не имеет значения, если что-то совершается ради совершения очередного свершения. Вся жизнь уподобляется монотонному выполнению одних и тех же обязанностей, не отличающихся разнообразием.

Самое интересное начинает происходить во время вынужденного простоя, выбивающего людей из ритма. Они желают поскорее приняться за углубление котлована, но биржа не присылает работников на свободные вакансии, которым полагается в этот отрезок времени совершать иные действия. Постепенно участники повествования приходят к осознанию забытых бытовых проблем, вроде поиска съевшего петуха, вследствие чего куры не несутся, или становятся причастными к судьбе девочки, знающей про умершую матерь лишь то, что она — буржуйка, не зная ничего кроме этого. Когда человек работающий не трудится — он уничтожает собственный потенциал, забивая голову лишней информацией. Поэтому простои при рытье котлована сказывались на них негативно, побуждая к мыслям о чём-то ином, никак не связанном непосредственно с рытьём.

Котлован должен быть подготовлен в срок для возведения на нём строения. Чётких представлений о сроке ни у кого нет. Никто не знает, какой лучше котлован вырыть. Не будет хуже, если его без дозволения углубить или расширить. Впрочем, дозволять некому. Каждый представлен сам себе, имея чётко поставленную задачу — трудиться и ещё раз трудиться. Не имел конкретных представлений и Андрей Платонов, рассказывая историю о человеке, что обрёл счастье в бараке, постигая премудрости ремесла, чтобы хотя бы не быть в числе худших работников. Читатель видит муторный процесс, сопряжённый с отступлениями из-за частных простоев. Определённого завершения у «Котлована» нет. Платонов дал представление о начале великих строек и свершений, не стремясь прикоснуться к ожидаемым в обществе переменам.

Писателя можно понять, он написал произведение в конце двадцатых годов, не подозревая, чем обернутся былые несчастья для будущих поколений. На краткий миг всё станет похожим на сказку: будут осуществлены величественные проекты, более крупные не успеют реализовать. Рывшие котлован найдут себе применение на других объектах. У них не будет свободы выбора. Их выбор сведётся к необходимости работать. Человек работающий не должен заниматься чем-то иным, валясь от усталости в конце смены, дабы на следующий день всё повторилось. Позитивного восприятия такой реальности у читателя возникнуть не может, поэтому, кроме абсурда, «Котлован» заслужил жанровую принадлежность к антиутопиям. Но стоит задуматься — разве та утопия не была сбывшейся мечтой рабочих страны, мечтавших об уважении своего труда долгие годы до этого, понукаемых царским режимом?

Желающие перемен, получите наглядное представление о достижении светлого будущего. Желая увидеть справедливое распределение благ, вам в первую очередь придётся рыть ямы, покуда не воспрянет над вами Человек с собственным видением ситуации, далёким от того, о чём вы робко смели мечтать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вокруг так много прекрасных моментов, мимо которых люди проходят, никогда о них не задумываясь. Порой достаточно ограничиться парой строк, позже собрав их в одном месте под видом сборника очерков. Особого смысла при этом не требуется. Поводов существует великое множество: пошёл снег в середине мая, планово отключили горячую воду, мёрзнут ноги и засопливил нос. Почему бы об этом не рассказать? Не имеет значения, если подобное не найдёт отклика в сердцах читателей. Разве играет существенную роль чьё-то мнение, когда желаешь оставить о себе память, поделившись позитивным восприятием реальности? Думается, у Михаила Пришвина в жизни хватало горя, но он старался во всём находить прекрасное. Именно за это ему спасибо.

Представленный для внимания сборник рассказов «Лесной шатёр» разделён на четыре части: Лисичкин хлеб, В краю дедушки Мазая, Дедушкин валенок и Золотой луг. Перечислять их содержание особой надобности нет, частично оно встречается в других сборниках, а некоторые рассказы укладываются в считанные строки. Пришвин подмечает детали, умело увязывая их в единое целое. Казалось бы, уже полюбившиеся читателю герои произведений могут являться второстепенными участниками других историй, позволяя чувствовать приятное ощущение, будто встретился со старыми знакомыми.

Более других выделяется сборник рассказов про край дедушки Мазая. Пришвин попал в такое место, где иных ассоциаций не возникает. Впору садиться на лодку и плыть спасать зайцев, чем, кстати, писателю иногда и приходилось заниматься. Пока он спасал зазевавшихся ушастых, попутно подмечал другие детали, крепко запоминания мельчайшие подробности, чтобы потом всё изложить в письменном виде, где-то приукрасив действительность. Но так ли это важно, когда он стремился видеть во всём положительные стороны?

От некоторых очерков Пришвина читатель может придти в недоумение. Да, у автора прекрасный слог. Однако, чаще в тексте им рассказывается очевидное, без дополнительного приукрашивания: растёт сосулька, бегают муравьи, стучит дятел, полетел днём филин. Читателю хочется сесть и расплакаться, если он не может выехать из города на природу. Пришвин до того любит находиться на свежем воздухе, что, созерцая лосят, может думать не о красивом облике, а о том вкуснейшем студне, который можно из них сварить. Прекрасных моментов даже больше, нежели можно подумать. Всё создано для того, чтобы человек никогда не горевал, наслаждаясь жизнью.

Таков всё подмечающий Пришвин. Гораздо больше у него рассказов про его животных, с которыми он ходит на охоту, а также о тех, что содержатся на его подворье. Особое место в симпатиях писателя отводится собакам, но и птица пользуется у него почётом. Пришвин с одинаковым удовольствием рассказывает об особенностях и тех и других. Где не справится собака, там в дело вмешается хромая утка или грозная курица, имеющие собственные черты, позволяющие их выделить из общей массы. В их делах Пришвин видит особый смысл. Для него не существует усреднённых представителей животного мира — все они умеют размышлять, принимать решения и совершать осознанные действия, будто действительно выполняют заранее осмысленное.

Огорчает Пришвина людская склонность обо всё говорить в общем. Никогда не сходив в настоящий лес, человек предполагает наличие страшного. Он боится, заражая боязнью других. Как знать, может и среди медведей ходят подобные слухи о зверски настроенных против них людей, бродящих по лесу специально, чтобы с ними столкнуться и причинить им вред. Боится человек медведя, медведь в свою очередь боится человека. Так и разойдутся их пути на лесной тропе. Пришвину хочется верить, но почему-то не верится. Впрочем, встречаться с медведем в лесу всё равно нет никого желания. Лучше ещё раз перечитать сборник рассказов о природе, прикоснувшись к прекрасному через творчество сведущего человека, нежели рисковать здоровьем и идти туда, где тебя не ждут. Ведь есть у Пришвина предостерегающая сказка-быль «Кладовая солнца», как раз и повествующая о добрых желаниях и печальных последствиях.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сломаться может каждый. Сломался и Михаил Шолохов. Его слог утратил прежний блеск, а представленное им для читательского внимания повествование служит тому наглядным доказательством. Почему такое произошло? Во-первых, Шолохова очень хвалили, что редко сказывается положительно. Во-вторых, Шолохов переосмыслил прежде написанное, решив сконцентрироваться на описании роста влияния большевиков, ничего толком не объясняя. Он мешает с грязью казаков, не делая между ними особых различий. Получается, казаки выполнили своё историческое назначение и теперь в них нет необходимости. Страшно это осознавать, но иного для них не предусмотрено, если верить именно Михаилу Шолохову.

С давних пор казаки стояли на охране рубежей Руси, не давая иноземным захватчикам вторгаться далее стен своих застав, а порой и сами шли, без царского дозволения, наводить страх на ближайшие и дальние государства, не гнушаясь, весьма часто, устраивать разбой и у себя дома. Минуло множество смут, а казаки продолжали стеречь границы. Вспыхнувшая в начале XX века гражданская война на обломках Российской Империи дала казакам уникальную возможность отделиться и стать самостоятельными. Казалось бы, такое противоречит казацкому духу. Однако, казак выродился, как и все остальные слои населения, решившие начать совершенно новую жизнь, забыв о старых порядках.

Не с самого приятного момента Шолохов начинает повествование. Казаки словно устали воевать, желая обособиться и присоединить к себе недостающие города руками германского кайзера. Быть такого не может — подумает читатель. Не посмеют казаки просить кого-то со стороны оказать им военную помощь, помочь деньгами и снаряжением. Только ничего не изменишь — так было на самом деле.

Неспроста главный герой «Тихого Дона» Григорий Мелехов оказывается на стороне большевиков. Если раньше он озлобился на царскую власть, поскольку она заботилась лишь о себе, отправляя солдат погибать вследствие неразумного мышления, то ныне ему претит находиться среди людей, чья основная страсть сводится к грабежам. Ему противно видеть осатаневших казаков, ведущих бой ради последующей за ним добычи. Он более не чувствует себя казаком, исповедуя совсем другие ценности. Как-то это не мешало раньше Григорию быть отчаянным человеком, почему-то именно теперь у Григория проснулась совесть.

Обосновать упадок казацких нравов у Шолохова получилось. Казаки стали пережитком прошлого. Если они и будут существовать в дальнейшем, то на их долю выпадет сугубо декоративная функция, не связанная с их прежними обязанностями. Новое время смололо во прах абсолютно всё, не оставив ничего существовавшего прежде. Хотелось бы подробнее об этом узнать из «Тихого Дона», но ничего подобного читателю понять не получится, так как автор сосредоточен на резне, разговорах и посторонних занятиях, вроде охоты. Повествованию необходимо движение вперёд, чему Шолохов не удосужился придать значения. Читателя ждёт мясорубка с заранее известным результатом. Кто встал на сторону будущих победителей, тот уже сейчас обязан быть показанным на страницах во всём блеске.

Всё это кажется понятным сейчас. Сомнительно, чтобы сам Шолохов это осознавал. Возможно, он ничего плохого о казачестве и не хотел сказать, сообщая читателю известные в его время факты, согласно которым часть казаков действительно желала обособиться, пока остальные искали лагерь, к которому лучше всего примкнуть. Симпатии читателя в любом случае будут на стороне Григория, какие бы пути он не выбирал. Он представлен сугубо в положительном ключе, каким хочется видеть людей вообще. Таковым он стал именно сейчас, претерпев необъяснимую трансформацию, чему причиной стала авторская воля.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Меняются времена, уходят старые поколения: жизнь безжалостно стирает прошлое. Стоило человеку научиться фиксировать происходящие с ним перемены, как появилась возможность анализировать былое. В будущем в этом плане будет лучше некуда, поскольку уже в начале XXI века только ленивый не оставляет каких-либо свидетельств о себе. Ведь истинно так, что археологи будущего будут радоваться не случайно обнаруженным костям, а обыкновенным микросхемам, восстанавливая которые можно будет судить о чаяниях и заботах живших до них людей. Наступит такой момент, когда всё забудется и появится необходимость заново вспомнить собственную историю.

Вадим Шефнер не судит о переменах в стране, хоть и пришлось ему своими глазами увидеть происходившие с обществом изменения. Он смутно помнит царское время, но становление советского государства у него крепко засело в памяти. Ближе к шестидесяти годам ему захотелось упорядочить воспоминания, для чего им была написана книга «Имя для птицы, или Чаепитие на Жёлтой веранде». Надо сразу сказать, никаких оценок происходившему Шефнер не даёт. Он гордится историей своей семьи, не скрывает от читателя своих мыслей и просто рассказывает о юношеских мытарствах по детским домам, вследствие занятости в оных его матери.

Проследить воспоминания Шефнера можно по названиям глав. Всё начинается с первых моментов, запавших ему в память. Ничего плохого он не видел, как не видел и всю дальнейшую жизнь. Конечно, поверить словам Шефнера трудно. Он даже о блокадном Ленинграде рассказывает с лёгкостью, будто ему ничего не стоило жить впроголодь и перебиваться кошками. Думается, за долгие годы воспоминания притупились и окрасились в более радужные тона, нежели всё было на самом деле. Шефнер с той же лёгкостью рассказывает о жестоких порядках детских домов, коих в его детстве было три, да о собственной довольно обидной кличке, казалось бы теперь совершенно непримечательной, а может и совсем уж безобидной. Подумаешь, прозвали его Косой сволочью. Ежели косой, да к тому же и сволочь, то разве можно этому что-то возразить? Смеяться над собой Шефнер умеет — это должно радовать читателя.

С особой гордостью Вадим Шефнер вспоминает о заслугах своего деда, по указанию начальства принявшего участие в строительстве поста Владивосток, доставив нужное на корабле «Манджур», чьё изображение ныне каждый россиянин созерцает на тысячной купюре. Дед служит отправной точкой к последующим изысканиям касательно мыса Шефнера, чьи поиски на карте вызывают у читателя больше интереса, нежели часто встречающиеся в тексте сухие выдержки из различных метрик, чьё присутствие на страницах скорее приятно самому писателю, посчитавшему нужным оставить для потомков эти данные именно в таком виде. Всё-таки «Имя для птицы» обязана быть в семействе Шефнеров одной из самых важных книг, по которой можно восстановить часть прошлого — безусловно достойного гордости.

Яркие детские воспоминания дали Вадиму Шефнеру возможность красочно поделиться с читателем фрагментами прошлого. Но чем взрослее он становился, чем чётче у него фиксировались события, тем распылённей становится дальнейшее повествование. Шефнеру хотелось рассказать о многом, поэтому у него не получилось выстроить главы в единую линию. Читательский взгляд начинает прыгать от одной истории к другой, отчасти важных, но уже определённо сухих, как те метрики, которые Шефнер помещал в текст ранее.

Вадим пообещал читателю не ограничиваться детскими воспоминаниями, поделившись информацией о поздних периодах своей жизни. Читатель, если ему интересно, всегда может ознакомиться с продолжением, ориентируясь при поисках книги на её название — «Бархатный путь».

Дополнительные метки: шефнер имя для птицы критика, шефнер имя для птицы анализ, шефнер имя для птицы отзывы, шефнер имя для птицы рецензия, шефнер имя для птицы книга, шефнер имя для птицы или чаепитие на жёлтой веранде критика, Vadim Shefner

Евгений Замятин написал произведение-утопию для футуристов. Минула война, выжили избранные, общество исповедует все те принципы, что заложил ещё в начале XX века Филиппо Маринетти. Это рай для человечества прошлого, искавшего в будущем надежду на лучшее из существований. В жизни людей всё станет предельно прозрачно, появится чёткость в действиях, не будет места подлым мыслям и чему-то иному, кроме устремлённых вперёд взглядов касательно достигнутой людьми благости. Разумеется, останутся противники футуристических идеалов, пребывающие на уровне развития пещерного человека. Когда кругом свобода — тогда кажется будто это идиллия. Но свобода взглядов и мыслей ведёт к процветанию идей вырожденцев. На похожей почве уродился футуризм, на ней же взойдут и другие плоды человеческой фантазии, чтобы погрузить планету во мрак. Однако, футуризм не так уж и плох на самом деле — есть в нём своя прелесть.

Прошлого не должно существовать, его нужно исправить — один из пунктов программы футуристов. У Замятина прошлого не существует. Его стёрла глобальная война. Ныне есть город, отграниченный от окружающего мира. Его население живёт по чётко выверенному алгоритму, всеми мыслями стараясь поддерживать заведённый порядок. Всем руководят Хранители, их главной задачей является поддержание города в лучшем из возможных состояний. Никто не исповедует иных устремлений, кроме поддержания всеобщего удовлетворения действительностью. Попытки самовыражаться не порицаются, но самовыражение должно находиться в определённых рамках, то есть нести только новые идеи, ведь уже что-то созданное становится прошлым.

Замятин не до конца последователен. Он вводит в повествование элементы старины и возрождая в людях давно забытые чувства. Герои могут играть на инструментах древности, пробуждать в себе материнские чувства и задумываться о существовании любви. Может Замятин хотел этим сказать читателю, что как не старайся футуристы подчинить общество единым устремлениям, а каждый человек всё равно сохранит в себе изначальные устремления людей вообще? Не зря в сюжете описывается душа: не может быть у футуриста собственной души — его душой является общество. И когда душа всё-таки проявляется непосредственно в отдельно взятом человеке, тогда он становится обузой для всех остальных.

Всё должно быть упрощено до примитива — ещё один пункт из программы футуристов. Нет нужды в вычурной архитектуре, богатой красками живописи и не менее богатой на слова литературе. Нужно обходиться малым. В угол всего ставится угол. В прямом смысле должны быть только прямая. Иное не воспринимается и носит заранее негативный оттенок для восприятия. Замятин воплощает это на страницах романа «Мы» буквально. Герои произведения падки на противодействие идеалам государства, если в них есть хоть что-то, ежели оно самую малость принимает форму окружности. Да и сам Замятин старается придерживаться новаторства, не очень выражено, но кое-что можно обнаружить.

Максимальное упрощение будет достигнуто в идеале. Пока же приветствуется новизна. Какой бы дикой она не казалась, но без неё не обойтись. По сути, любые дела рук человеческих — это постепенное продвижение к примитивизму. Ныне стихи лесенкой Маяковского воспринимаются обыденно и не осуждаются, в чём-то дальше пошёл Пастернак, прорабатывая иное понимание поэтического восприятия создаваемых им образов. Художники дошли в своих изысканиях до минимализма, но и это не является пределом их фантазии. Нужно постоянно изобретать новое — иного выхода у футуристов нет.

Арелигиозное общество вне социальных различий — тоже пункт из программы футуристов. В этом Замятин полностью солидарен. У действующих лиц нет имён в привычном для нас понимании, их чаяния касаются добросовестного труда и о религии им думать не приходится. Система кажется идеальной для существования, ведь в ней все истинно равны и нет лишних для общества элементов — всем находится место.

Возвращаясь к понимаю новаторства, стоит отметить, что футуризм обязан перемолоть себя и придти к чему-то иному, вплоть до противоположного. Когда будет достигнуто идеальное состояние, необходимость двигаться дальше продолжит довлеть над обществом. У Замятина героям тоже чего-то не хватает. Они живут в лучшем из миров и им нечего больше желать. Но им хочется и они начинают пробуждаться. Может оказаться так, что главный герой произведения «Мы» был первым кирпичом, вынутым из стены, чья участь в скором времени быть обрушенной. За Пятьсот третьим последуют другие — так и рассыпется футуризм во прах, снова поставив человечество на порог самоуничтожения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Владислав Бахревский изложил перед читателем жизнь Виктора Васнецова в виде художественного произведения. Такой подход нельзя приравнивать к серьёзной исследовательской работе — книгу Бахревского стоит воспринимать в качестве занимательной литературы, рассказывающей о том, что было и чего не было. Причём провести грань между настоящим и выдуманным смогут только люди, собирающие сведения о писателе Васнецове, его картины и факты о нём. Поэтому вариант биографии за авторством Бахревского следует читать в качестве развлекательной литературы. Для Владислава Виктор Васнецов выступает в качестве гвоздя, на который вешается картина рассказываемой им истории.

Васнецов — истинно русский художник. Ему было тяжело существовать в мире, где от творца требуется не самовыражение, а необходимость угождать чьим-то интересам. На хлеб одобрение не намажешь, а деньги за порывы души никто никогда не платил. Нужно было найти своё призвание, чем Васнецов и занимался. Его призванием оказались сказочные мотивы, над которыми смеялись современники и о которых едко отзывались критики. Работа над собой успеха не приносила, стажировка за границей — тоже, лишь помощь мецената Саввы Мамонтова дала ему шанс писать им желаемое. Однако, печальны последние годы жизни Васнецова — его устремления оказались стёртыми в угоду новой волне людей, поставивших своё младенчество выше заслуг живших до них поколений.

Читатель наблюдает за становлением художника с его юных лет. Будучи сыном священника, Васнецов поступил в духовное училище, где очень рано обнаружил пристрастие к рисованию. Иллюстрировать журналы или заниматься иной плохо оплачиваемой работой ему не хотелось, поэтому он решил поступить в петербургскую Академию художеств. Бахревский подробно описывает становление Васнецова, уделяя основное внимание его чувству собственного достоинства. В жизни Виктора случалось много неудач, но читатель не воспринимает их серьёзно, поскольку постоянно остаётся надежда на благополучный исход. А ведь Васнецова всегда угнетали окружающие, не ценили написанных им картин. Даже удивительно, отчего Виктор не лишился рассудка и не совершил безумный поступок. Его примечал, но игнорировал собиратель картин Павел Третьяков. В такой обстановке тяжело творить и почти невозможно самовыражаться. Был в жизни художника и период нужды: он плохо питался, болел.

Надо учесть, Бахревский описывает талантливого человека, оценивая в первую очередь его способность создавать произведения искусства. При этом Бахревский воссоздаёт перед читателем атмосферу непонимания. Сам Васнецов не всегда был доволен получаемыми результатами, продолжая творить и держа в голове задумки сюжетов будущих картин. Так одной из определяющих работ художника стали «Богатыри», идею которых Васнецов вынашивал всю сознательную жизнь, примечая разные детали, должные попасть на полотно. Пока на страницах проходила жизнь художника, Бахревский из мелких кусочков собирал обоснования для создания самых примечательных картин.

Отдельного упоминания заслуживает бережное отношение Бахревского к критике современников Васнецова. Картины критиковали многие, в том числе и писатели, например Фёдор Достоевский. Трактовать картины — дело неблагодарное: многое зависит от знания прошлого, умения анализировать настоящее и чёткого представления критиком определённого будущего. И при этом надо видеть не то, что изображено на картине, а иное, о чём не задумывался сам творец. Во времена Васнецова русское искусство стремилось обособиться и заново найти себя. Казалось бы, фольклорные работы должны были способствовать популярности Виктора, но этого не происходило. Не умел Васнецов уловить нужное настроение людей, стараясь создавать по собственную усмотрению, без влияния посторонних.

Жить и постоянно совершенствоваться, когда тебя не понимают — трудно. Успокаивает иное — будущие поколения отказались понимать всех вместе взятых. Значит, нужно творить без надежды на светлое будущее. Всё равно твои мысли и поступки будут трактовать на своё усмотрение, в том числе и создавая беллетризированные биографии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лауреат Сталинской премии Борис Горбатов не проявлял радости к народившемуся советскому государству, а наоборот, с предельной точностью, отображал происходившие в обществе изменения, суть которых сводилась к мрачному осознанию голодной действительности при тотальной безработице. Кажется, такой автор не мог пройти цензуру в силу очевидных причин. Однако, Горбатова с удовольствием печатали и допускали к участию во всех значительных стройках Советского Союза. Причина этого проста — Борис не капал желчью, подобно ушедшим в тень писателям, а с радостью принимал рост самосознания сограждан. Ведь так и есть на самом деле — сколько не сетуй на жизнь, а стоит всего лишь принять настоящее, как будущее окрашивается в радужные тона.

Горбатов своеобразно описал собственные молодые годы в произведении «Моё поколение». Его стиль схож с работами Александра Серафимовича, то есть главным для Бориса становится выплеск эмоций на страницы, что создаёт у читателя ощущение погружения в происходящее. Будто кто-то вокруг галдит, а читатель зачарованно стоит в углу разворачивающейся перед ним сцены. Тем интереснее наблюдать за судьбой мальчишек, чей город попеременно переходит от белых к красным. Горбатов не идеализирует — бойцы противоборствующих сторон ничем друг от друга не отличаются, действуя одинаково, распевая схожие песни и толком не зная, ради чего воюют. Под удар попадают семьи мальчишек, на глазах читателя становящихся сиротами и отныне вынужденных озлобиться на тех и других.

Отчего-то больше веришь именно Горбатову. Отражение событий под его пером кажется соответствующим ушедшим в прошлое событиям. Советское государство становилось тяжело: нельзя было найти себе место в жизни, покуда проводимая властями политика усугубляла и без того ужасное положение населения. Мальчишки желали трудиться, учиться и слыть нужными членами для общества. Их желания трудноосуществимы: работать негде, учиться невозможно, да и нет в людях нигде нужды. Хорошо себя чувствуют только нэпманы, разжиревшие от благоприятных условий, бесконтрольно продолжающие набивать бездонную торбу.

Единственное успокаивает читателя: Горбатов знает, что эти трудности будут преодолены и наступит идеальное время для жизни. Собственно, тридцатые годы для советского государства — время могучих свершений, когда человек обрёл способность повелевать силами природы, едва ли не меняя русла рек и влияя на изменение климата на планете. Об этом Борис постоянно писал, будучи корреспондентом газеты «Правда», куда отправлял беллетризированные заметки из разных мест страны, поскольку лично участвовал в первых запусках многих важных объектов. И делал он это с трепещущим сердцем, ведь мечты его детства осуществлялись.

Но! Горбатов всё-таки видит и в идеальных условиях проблемы, касающиеся в первую очередь человеческого фактора, особенно халатности. Кто-то где-то недосмотрел, недоработал или всерьёз не воспринял возникновение серьёзных проблем, как самоотверженный труд честных людей оказывался напрасным. Требовалось отдавать всего себя, лишь бы исправить чужую оплошность. И вот, наконец-то, объект запущен. Все рады — рад и Горбатов.

Ещё одной особенность характера советских людей тридцатых годов была жажда к установлению рекордов. Смены соревновались, применяя различные усовершенствования, позволяющие проделать больший объём работы. Горбатов делится с читателем историей нескольких особо отличившихся людей, начиная со Стаханова, совершившего своё достижение недалеко от тех мест, где Борис Горбатов непосредственно родился. Разве не будут после этого писателя переполнять эмоции? Он невольно стал причастным к свершению знаменитого шахтёра, чьё имя ныне является нарицательным.

Читая Гобратова, читатель понимает, — проблемы в обществе были, есть и навсегда останутся, но из этого не надо делать ещё одну проблему; следует переосмыслить понимание своего недовольства, сумев найти силы для подавления собственного Я в угоду интересам государства, иначе грянет слом старого, а заодно произойдёт и потеря равновесия минимум на одно десятилетие, что, в свою очередь, способно породить проблемы большего масштаба — именно этого следует избегать любыми способами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Прошлое без надежды на будущее. Прошлое без намёков на благополучный исход. Прошлое без определённого смысла. Это прошлое принадлежит воспоминаниям Бориса Пастернака. Всё беспросветно, муторно, тяжело, напряжённо. Так писатель понимал прожитые годы, храня в памяти эпизоды из детства и молодых лет. Он наблюдал за ростом противоречий во время русско-японской войны и за разрешением социальной катастрофы, выразившейся в виде гражданской войны. Родись Пастернак позже — из него мог получиться верный идеалам советского государства гражданин, но он родился раньше, поэтому не мог с чистым сердцем принять происходившие в обществе перемены. Да и кто бы мог спокойно их созерцать, ежели от твоих действий зависит мало, и именно тебе с осознанием этого суждено жить всю оставшуюся жизнь.

Пастернак понимает прошлое по-своему, как должен поступать каждый человек. Никто не имеет одинакового жизненного пути, даже имея сходные моменты в биографии. Всё равно есть отличительные черты, заслуживающие уважительного отношения. Пусть Пастернак не готов был трудиться во славу народившейся страны, хоть и пытался. Со временем в нём должно было проснуться желание заново переосмыслить с ним произошедшее. Именно таким образом родился «Доктор Живаго», крайне трудный для чтения и анализа роман.

Борис начинает повествование с чьей-то нелепой смерти, случившейся на пути следования поезда. Незначительное происшествие не несёт в себе ничего, но Пастернак для чего-то решил ознакомить читателя именно с этим моментом. Происходит погружение в авторскую манеру изложения. И читатель понимает, Пастернак описывает чужую трагедию без какого-либо сочувствия. Это произошло в силу независящих от людей причин, значит надо с таким положением считаться. К сожалению, одна смерть становится предвестником множества других смертей, к которым Пастернак будет относиться также спокойно. Для него данные обстоятельства — повод позволить действующим лицам о чём-то поговорить. А разве может объединить незнакомых людей что-то другое, нежели происшествие, когда нельзя стоять в стороне и не обращать внимания на происходящее вокруг?

Другой аспект описываемого Пастернаком, затрудняющим понимание повествования, является нагромождение всего. Борис свалил в кучу кучу куч, разбавив кучу кучей куч. Его личная трагедия понятна, но она раскрывается через множество диалогов, редко несущих конкретное объяснение происходящего на страницах. Практически невозможно понять, какие именно процессы происходили внутри страны, отчего разразилась гражданская война и каким образом во всё это был втянут главный герой. Безусловно, Пастернак об этом где-то писал, разбавив для всех важное иными сюжетами, важными для него лично. Пусть идёт братоубийственная война — нужно сообщить читателю иные сведения, например о Толстом или чьих-то родах. Это важнее, ведь Пастернак писал якобы о докторе Живаго, которому довелось жить в непростое время. И вот это время становится декорациями. В остальном же ворох мелькающих судеб.

Не хватает в «Докторе Живаго» огонька, накала страстей и человеческого участия. Всё податливо и мнётся словно пластилин. Слепив одну фигуру, Пастернак тут же её мял и из этого же материала лепил следующую, изредка пытаясь слепить ранее встречавшихся в повествовании действующих лиц. В итоге за десять лет он налепил достаточно, опубликовал получившееся за границей, получил Нобелевскую премию и надолго пропал из жизни соотечественников. Его точка зрения имела право на существование, но советское государство не разделяло отличных от своих взглядов. Они все лепили из одного пластилина, трактуя получавшееся по-разному. Прошлого не изменить, а вот заново слепить его можно: Пастернак внёс свою лепту, встав в один ряд с Михаилом Шолоховым.

Автор: Константин Трунин

» Read more