trounin.ru

Сколько всего осталось сокрытым в архивах! Не покидает убеждение – многое было упущено. Сложности добавляет увлечение Екатерины писать произведения на французском языке, требующим соответствующего перевода. Но основное предназначение сочинённых ею пьес – быть поставленными на сцене. Иные пьесы по ряду причин не могли оказаться на виду, например “Неожидаемое приключенье”. Достаточно основного момента, на котором строится повествование, чтобы понять причину опасений. Отец, должного быть представленного зрителю семейства, желает устроить судьбу приехавшего к нему в гости поручика. Он-то думает – парню нравится дочь соседа. И не ведает, насколько влюблена в поручика его собственная дочь. Всем всё кажется очевидным, отчего отец семейства будет старательно отдаляться. И финал произведения заранее читаем – как не помогай другим, твоя же помощь выйдет тебе боком.

Что делать поручику? Его не гонят из дома. Наоборот, готовы угождать в желаниях. В качестве гостя в нём не видят обузы. А то обстоятельство, что можно удружить соседу, представив подобную партию – нравится отцу семейства ещё больше. Все стоят на ушах, в том числе и дочь соседа, сердцу которой поручик весьма мил. Узнав об этом, отец семейства уверится в решении обвенчать молодых. Поручик при том рвался из дома, предпочитая покинуть место будущих несчастий, не готовый соглашаться на ему уготованное.

Бедность всё-таки является пороком. На бедного смотрят свысока, им помыкают. Особенно плохо, ежели бедный ни к чему не стремится, соглашаясь быть тем, кем он является. Да, поручик не рвётся в генералы. Ему всё равно, каким местом повернётся к нему удача. И брак на дочери богатого человека ему не столь важен, как возможность жениться на любимой женщине. Беда в том и заключается – невеста из богатых. Это усугубляет положение поручика. Он робок и зависим от других, оттого не имеющий способности настоять на своём и уехать. Ещё не раз опечалится, разузнав о намёках отцах семейства на должные иметься чувства между ним и дочерью соседа. То есть Екатериной создавался практически любовный треугольник, не будь происходящее гораздо прозрачнее.

Всё повествование – отражение недальновидности отца семейства: он закрыл глаза – и не видит; закрыл уши – и не слышит. Он задумался о правдивости нравящихся ему домыслов, стремясь к их скорейшей реализации. И не ведал, насколько способствует совершенно иным процессам, в правдивости которых он истинно сомневался. Ведь знал – есть вероятность любовного чувства между дочерью и поручиком, о том говорили факты и обстоятельства. Однако, малейшего намёка на иное хватило, дабы переосмыслить ситуацию под иным восприятием. Потому он в конечном счёте и пострадает, ибо своими действиями затягивает разрешение затруднения. Разве не мог отдалить поручика? И разве стоило выяснять обстоятельства, когда для принятия решения хватит и мельчайшего намёка?

Давайте найдём мораль в данном произведении. Ошибаться не вредно – очень полезно оказываться введённым в заблуждение. Итог получится угодным для всех, даже тем, чьё самолюбие пострадает. Вообще не бывает таких ситуаций, чтобы нечто приносило неизмеримое горе, не даруя при том радость хотя бы кому-то. Нужно научится примиряться с неизбежным, понимая, жить приходится при постоянно изменяющихся обстоятельствах, поскольку на месте никогда ничего не стоит. Примем за данность уязвление отца семейства. Он получил в зятья человека из бедных и с худой родословной, а обретёт единственное – внука, который и станет для него отрадой. Наперёд не угадаешь, однако всегда уверен – счастье не променяешь на доход и положение. Впрочем, и это мнение мнимо, только в настоящем случае иное рассмотрено быть не может.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Помимо оперы, есть у Екатерины сказка про Горебогатыря Косометовича. Писаться она должна была раньше, и лаконичнее звучала. Сообщалось в ней всё нужное, без использования лишнего украшательства. Читателю, видимо юного возраста, а может и возраста постарше, сообщалась история приключений богатыря, истинно сильного силой, но умом недалёкого. Горести к нему перешли от отца, того за косое метание при игре в бабки прозвали Косометом, да и помер он через семь лет после рождения сына, как умерла прочая родня в день рождения самого богатыря, оттого и был прозван он Горебогатырём. Осталась лишь матушка при нём – добрая женщина. Теперь читателю следует понять, каким образом сталось так, что при столь печальных условиях, Горебогатырь оказался женихом на зависть? Проживал он в Арзамасе, имел всё потребное, хоть на принцессе женись. Но зачем торопиться? Екатерина взялась рассмешить и урок сообщить.

Существовало в те годы сказание о некоем Фуфлыге. Собственно, образ оного Екатерина воплотила в Горебогатыре. Силой он действительно наделён, аж доспехи ломаются под рукой. Размером был громадным, что никакую броню использовать не мог, даже кони его не держали. За какими тогда приключениями ему отправляться? А ведь хотелось Горебогатырю отправиться на мир посмотреть. Правда, заглядывая вперёд, далеко уйти он не сможет. Первое же препятствие омрачится поражением. Старый дед его знатно поколотит, отчего придётся отлёживаться и вздыхать от пережитого. И не сдался бы Горебогатырь, ибо всегда шёл напролом, невзирая на неудачи, не случись маменьке позвать назад, поскольку пришли сваты, значит и жениться пора. Касательно же приключений, он испытал итак достаточно, чтобы хватило и внукам о чём рассказывать.

Хотел до возвращения Горебогатырь в рыцарских поединках поучаствовать. Без брони не пойдёшь – облачился тогда в бумагу крашенную. Не пойдёшь и без коня – взял тогда клячу он, так как добрый конь кряхтеть под тяжестью начинал. Что до шлема – нацепил шапочку шитую с перьями. Сразу по выходе та шапочка в грязь упала, став плохим предзнаменованием.

Впрочем, не всё настолько плохо было. Глуповат Горебогатырь был, пусть и с благими устремлениями. Просто мать не хотела отпускать сына на ратные подвиги, потому всё делала, дабы сладить с его желанием. Она и людей к нему приставила, дабы заботу о нём проявили. Вот потому и не ладилось ничего. Может были доспехи крепкие или кони добрые, кто бы их предоставил. Но имея твёрдое убеждение, соглашался Горебогатырь на всё. Осталось понять, какой чудо-дед надавал ему тумаков. Да сказка ведь сказывается, так зачем вопросами лишними задаваться?

Когда прибыли сваты с невестой Гремилой Шумиловной, важным стало поскорее вернуть Горебогатыря. Запуганный испытаниями, нашёл он лучшее место для спасения: на дерево забрался. Сняли его оттуда и со славою отправили венчаться. И, должно быть, сказывал он о подвигах такое, к чему проявляли интерес все слушавшие. Дело нехитрое – сообщать о геройских поступках, которые никто толком не подтвердит и не опровергнет. Уже о том не сказывала Екатерина далее, предоставив читателю право на самостоятельное рассуждение.

Не иди, когда тебя о том близкие просят – первый урок. Позволяя уйти, сделай всё для скорейшего возвращения – второй урок. Выбирай исполнителей своих желаний правильно, не полагаясь на мнение других – третий урок. Вот так и получилось, что главным действующим лицом повествования оказалась маменька, при том оставаясь на второстепенных ролях.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Из цикла рассказов “Потревоженные тени”

Завтра будет новый день, в котором нас уже не будет. В том дне будут жить плоды той страсти, которой мы переполняемся сегодня. Так не нужно ли смотреть наперёд, соотнося желаемое с действительно нужным к свершению? Ответ всегда будет отрицательным. Человеку важно понимать происходящее лишь сейчас, тогда как до будущего ему дела нет. Впрочем, и до прошлого ему дела нет, ежели он не может извлечь из него выгоду, опять же, для дня сегодняшнего. Тем и существуют люди на протяжении тысячелетий, нисколько внутренне не изменяясь, пусть и имея внешние отличия. Чтобы лучше понять, давайте обратимся к ещё одному рассказу Сергея Терпигорева из цикла “Потревоженные тени”.

В его детстве случилась оказия – от дяди понесла крепостная. Что делать? Сестра придумала женить крепостную на мелком дворянине, получившем право на дворянство службой и не имея возможности передавать его своим детям. В любом случае, в подобном браке сын не окажется крепостным. Но так поступая, сестра решилась отомстить, назвав ребёнка Иудой. Он же не виноват! – будет переполняться возмущением Серёжа. Однако, злость тётки никто не мог унять. Да и как бы не звали ребёнка, нужно уметь смотреть на происходящее с разных сторон. Собственно, помимо Иуды-предателя существовали и святые с таким именем.

А что до родителей, им ничего не оставалось, кроме соглашения с им навязываемым условием. Про крепостную разговора нет, зато мелкий дворянин всё-таки имел право на голос. Потому с первых страниц читателю показывался не волевой человек, скорее старающийся всем угождать. Над сим дворянином всяк открыто смеялся, в том числе и крепостные. Может он тоже был человеком несчастной судьбы? Жил он блёкло, продолжит жить в столь же мрачных перспективах. Благо, женившая его на своей крепостной, найдёт им место для жительства и обустроит их досуг.

Время безжалостно стирает былое. Вчерашний день приобретает вид размытого прошлого, будто никогда не случавшегося. Куда денется злость? Она испарится. И связано это с обстоятельствами обыденности. Если её брат в чём и ошибся, то плод его любви принесёт радость другим. Вполне очевидно, радость он доставит как раз тётке Сергея. Утеряв всех, оставшись наедине с ребёнком, она найдёт в нём воплощение имевшихся у неё чаяний. Хоть некогда она погорячилась, проявив строптивый нрав, теперь от собирания камней ей не деться. Не думая о будущем, не оценивая возможностей, она должна была смириться. Ведь никто не мешал жить в мире с окружением и подстраиваться под происходящее. Надо просто знать – всему идти своим чередом, каким бы противным оно тебе не казалось.

Что осталось от былой ненависти? Необходимость смириться. А после? После и смиряться было уже некому. Сергею доведётся встретиться ещё раз с Иудой, как раз за несколько лет до написания рассказа о нём. Кто он? Один из многих, живущий жизнь, ничем не напоминающей прошлое. Никто не знает, какие страсти сопровождали его рождения. И не узнал бы, не случись ему встретиться с Сергеем. Его продолжают звать Иудой, не находя в том ничего особенного. Почему ему дали такое имя? Значения то не имеет. Сам он живёт скромно, довольствуясь имеющимся, ни к кому не предъявляя претензий.

Так какой смысл выступать против и искать персональную выгоду? Всему суждено сгинуть, оставив по себе добрые или негативные воспоминания, а то и вовсе предстоит кануть в забвение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Десятого марта 1940 года Булгаков умер. Зная заранее, думая об ином исходе, он предпочёл достойно перенести мучения. Жизнь не щадила его ни в чём. С рождения он шёл по пути должного принять неизбежное. Не осталось после него и прямых продолжателей. А ведь он мог быть отцом, не случись употреблять морфий, по причине чего первая жена Татьяна Николаевна делала аборты. Следовало ли позволять рождаться заранее обречённым? Перед Михаилом стоял неразрешимый вопрос. Он мог стать отцом, его дети могли жить, но кому-то из них тогда было суждено принять наследственное заболевание и не переступить порог сорока семи или сорока восьми лет.

Ещё третьего марта сестра Елены Сергеевны писала матери о состоянии Булгакова. Он пребывал в бреду, после приходил в себя. Что с ним? Почему он так себя ведёт? Сомнения разрешила медицинская энциклопедия. У Михаила уремия – организм отравляется частицами мочи. Он хватается за печень, ему больно. Пятого марта боль разлилась по всему телу, наступило полное помрачение сознания. Восьмого марта Михаил замолк, периодически вскрикивал от боли, мочеиспускание почти прекратилось. Девятого марта перестали обезболивать наркотические препараты. Следующее письмо отправлено двенадцатого марта – после смерти Булгакова – сообщалось о событиях десятого числа. В тот день в доме звенела тишина, казалось наступление лучшего. Однако, это не так. Михаил спокойно спал, он дышал ровно и глубоко. Появилась надежда – он переборол болезнь и пошёл на поправку. В двенадцать часов начался отёк лёгких, пульс снизился до сорока ударов – стало ясно, ему жить не больше суток. Вскоре он умер. Заботу о похоронах взял на себя Союз Советских Писателей. Музыки не было – так желал Михаил. Его тело кремировали, урну с прахом захоронили.

Разумеется, с марта на имя Елены Сергеевны приходили послания с сожалениями. В числе прочих писали Немирович-Данченко, Василий Качалов, Викентий Вересаев, Александр Фадеев, Николай Лямин, Александр Мелик-Пашаев, Владимир Дмитриев. Писал и Павел Попов, всё-таки составивший первую биографию Булгакова, каковая задача на него изначально и возлагалась, хоть и написанную без изысков, скорее напомнившую перечисление основных моментов с короткими комментариями.

В 1946 году Елена Сергеевна обратилась с благодарностью к Сталину. Она выражала уверенность, что именно звонок Иосифа Виссарионовича в 1930 году помог Михаилу прожить ещё десять лет. Обращалась она к нему по просьбе мужа, завещавшего ей написать Сталину, чтобы он решил вопрос с изданием собрания сочинений. Дошло ли то письмо непосредственно до внимания адресата – неизвестно.

В 1955 году послание от Елены Сергеевны Самуилу Маршаку. Ничего с творческим наследием Булгакова не происходило. Как он был в забвении последние десятилетия жизни, так в оном остался и после смерти. Разве в чём Михаил оказывался лживым? Он говорил правду, за которую и подвергся остракизму. И теперь пора переосмыслить им созданное. Может не следовало избирать путь сатирика, отказываясь от призвания врача, но сделанного не воротишь.

В 1960 году переписка Елены Сергеевны с Надеждой. Вспоминалось, как Михаил в 1939 году расцвёл и преобразился. И всё же он продолжал шутить об ожидаемой им смерти. Когда состояние резко ухудшилось, он думал умирать дома. Согласился на санаторий, врачи дали прогноз на три-четыре дня жизни. Что же, Михаил прожил ещё семь месяцев. Горести добавляла смерть её старшего сына, умершего тридцатипятилетним. Продолжать существовать ей помогала вера в обретение Михаилом посмертной славы, лишь этому она уделяла всё своё время.

В 1961 году Елена Сергеевна пересказала Надежде историю о событиях 1932 года, когда Михаил серьёзно ей говорил о собственной смерти в 1939 году, будучи всего лишь сорокалетним. Заранее предупреждал, просил всё взвесить, прежде заключения супружества. Она ему не верила. Но вот наступило десятое марта 1940 года, на часах шестнадцать часов тридцать девять минут – он умер с улыбкой на губах, лицо его казалось помолодевшим. Время шло, теперь к ней обращаются люди, высказывают удивление состоянием могилы Михаила Афанасьевича. На месте упокоения Булгакова высаживались цветы, посажены четыре грушевых дерева, ограда долго не ставилась. Однажды ей приметилась гранитная глыба на кладбище – ею оказалась ставшая ненужной голгофа с могилы Гоголя, снятая по установке нового памятника. Эту глыбу ей помогли перенести на могилу Булгакова, выбив соответствующую захоронению надпись. Какая же судьба сего гранита? Он морской – был специально привезён Аксаковым.

Тут можно поставить точку. Пролито порядочно слёз, и перечитывая – снова проливаешь слёзы о судьбе Михаила.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1938 год – Булгаков не предавался унынию. Он вполне мог продолжать считать – возводимые против него преграды, случающиеся случайности. В способности разбираться с трудностями он не сомневался. Так в феврале писал Сталину, прося смягчить меру наказания драматургу Николаю Эрдману, отбывшему трёхлетний срок ссылки, но продолжающего пребывать вне Москвы. С мая на август он писал жене, уехавшей с пасынком на отдых в Лебедянь, говорил о плотном графике, появившейся в его мыслях каше. В течение дня он работал в Большом, помогая ставить “Сусанина”, ночью в голове поселялся Пилат. На него продолжал оказывать давление Соловьёв-Седой, требуя помочь написанием либретто. Про роман Михаил говорил жене: “Нужно окончить! Теперь! Теперь!” Но как? Пришлось браться за Сервантеса и сочинять для оперы “Дон Кихота”. Положение усугубляли проблемы бытового характера, он не ведал, где и как найти ему нужное. Михаил совершенно растерялся в отсутствии Елены Сергеевны. С декабря началась переписка с Исааком Дунаевским, им предстояло вместе работать над “Рашелью”.

В январе 1939 года переписка с Дунаевским продолжалась, происходила она в обмене любезностями. Михаил просто работал над либретто, получая требуемые ему материалы. Никаких мыслей или сомнений о будущем не высказывалось. Казалось, что Булгаков смирился, ничего не ожидая и уже не предъявляя. Может по вполне объясняемой причине, он был уверен – смерть придёт к нему как раз в 1939 году. О том он говорил ещё задолго до. Позже Елена Сергеевна будет вспоминать – ещё во время начала их взаимоотношений, Михаил её предупредил о дате собственной смерти. В этом он был уверен, так как болел наследственным заболеванием, от которого в возрасте сорока семи лет умер его отец. И Булгакову в 1939 году исполнилось сорок семь лет.

В марте послание Вересаеву, Михаил желал видеть две фамилии в авторстве пьесы о Пушкине. Писал ему и про “Дон Кихота”. Хоть либретто одобрено, гнить ему на постели, поскольку заранее понятно, чем закончится попытка поставить на сцене. В мае снова чехарда с гонораром от заграничных представлений. Вновь объявился Каганский и отнял половину денежных средств в свою пользу. О том же писал самому Каганскому, сухо излагая недоумение от его действий.

В июле писал театроведу Виталию Виленкину. Помимо прочего, речь велась о пьесе “Батум”. Не поздно ли вспомнил Михаил о недавней просьбе написать к двадцатилетию Октября? Тогда вполне можно было добиться постановки. Теперь же, как не старайся, сей литературный труд не будет представлен зрителю. В августе обращался к Сергею Ермолинскому, уведомляя о готовящейся поездке в Тбилиси и Батуми – это требуется для внесения ясности в пьесу о молодом Сталине.

Уже в сентябре Михаил хворал. Он писал Александру Гдешинскому, что из-за осложнившегося течения болезни почек у него появилось расстройство зрения: лишён возможности читать и писать, и глядеть на свет. В октябре писал Павлу Попову о мучающих головных болях, из-за чего не может составлять обстоятельных посланий. К декабрю Михаил лечится в санатории “Барвиха”, состояние улучшилось, как он сообщал драматургу Алексею Файко, если бы не грипп, мешавший относительно полному выздоровлению. О том же писал Елене, своей младшей сестре.

В конце декабря Булгаков дома. Он вернулся из санатория и написал письмо Гдешинскому. Он говорил, хоть и выписали его с улучшением, но сосёт Михаила мысль – выписали умирать. Ему же говорил, что есть один приличный вид смерти – от огнестрельного оружия. Только таковым он не располагал. Негативно он отзывался о врачах-терапевтах, как о гастролёрах, халтурщиках и бездарностях. Имеются исключения! Впрочем, ему уже никто не сможет помочь. Кому оставалось довериться, ежели традиционная медицина себя исчерпала? Потому Михаил предпочёл последнюю надежду – на гомеопатию. Доверял ли он ей? Ему было всё равно, ведь он считал себя обречённым. Про такое решение Михаил писал сестре Елене.

В январе 1940 года писал Павлу Попову: я чувствую себя плохо, позвони. А последней прижизненной записью Булгакова стал автограф от восьмого февраля на фотографии с его изображением. Он желал счастья в жизни Оле и Лене – дочерям Надежды.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В феврале 1936 года “Мольер” сыгран. Радостью Булгаков поделился с Павлом Поповым. Но сыграна и дальнейшая творческая деятельность Михаила. Первый критический отзыв – негативный. Вскоре пьеса будет снята с показа. О том же Булгаков писал Вересаеву. Более того, репетиции по другой пьесе “Иван Васильевич” под угрозой – пьесу скорее всего не допустят до представления зрителю. Всё посыпалось: так стоит судить по посланию от июня кинорежиссёру Сергею Ермолинскому – во взорах людей мрак, одну за другой снимают пьесы с показа. К осени Булгаков ожидал наступления непоправимого, так следует из письма театральному деятелю Якову Леонтьеву. В октябре послание Вересаеву – Михаил покинул МХАТ, теперь он будет создавать либретто для опер. О том же он писал Павлу Попову, уведомляя о переходе в Большой театр.

С июля началась переписка с композитором Борисом Асафьевым по поводу музыкальных произведений. Продолжаться она будет по июнь 1938 года. Планировалась совместная работа над оперой “Минин и Пожарский”. Но опера так и не будет поставлена. Как не будут реализованы прочие планы, хотя у Булгакова имелись громадные замыслы. В конечном итоге Михаил останется с пустыми руками, Асафьев музыку заберёт, видимо найдя ей применение в другой опере. Ситуация усугубится давлением на Асафьева. Может не по собственному желанию, Борис поймёт, каким шатким станет его положение, если он и в дальнейшем будет сотрудничать с Булгаковым.

С января 1937 года Михаил слал письма Николаю, он всерьёз опасался повторения возобновления деятельности лжепредставителей. Вполне может статься, что они будут присваивать себе его гонорар за постановку “Зойкиной квартиры”. С февраля свет продолжил сходиться клином на авторских правах. Представитель издательства Ладыжникова и издательство “С. Фишер” не собирались отходить от дележа ожидаемых доходов.

В марте Булгаков написал заявление на имя Платона Керженцева – председателя Всесоюзного комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР. Михаил просил помочь разобраться с ситуаций по предъявленному к нему и Вересаеву иску Харьковским Театром Русской Драмы. Получив по договору о постановке пьесы “Последние дни” гонорар, теперь их принуждали в судебном порядке возвратить издержки на три тысячи рублей. Булгаков недоумевал – в случае отказа театра от постановки полагается выплачивать отступные как раз автору, но никак не требовать с него деньги. Ситуацию он описывал и в послании к Павлу Попову.

В апреле писал Вересаеву: дело в городском суде выиграно нами. В том же месяце очередное нетерпеливое послание Николаю, тот не отвечал. В июне сообщал Ермолинскому о работе над либретто о Петре Первом. Заранее знал, о чём он не напиши – это будет подвергнуто такому же же запрету, как то произошло с “Чёрным морем” и “Мининым и Пожарским”. В июле опять послание Николаю. Почему брат продолжает молчать?

В августе Михаил отвечал на запрос Бюро секции драматургов ССП. Ожидалась двадцатая годовщина Октября. Всем драматургам вменялось обязательство написать пьесу на соответствующую тему. Что оставалось делать Булгакову? Только оправдываться. Он прямо сообщил – его пьесы более года нигде не ставят, и явно ставить не будут. Ныне он – либреттист. К тому же, творить ему мешает теснота в квартире.

В октябре писал Вересаеву. Михаил подсчитал, что за последние семь лет им написано шестнадцать вещей и только одна обрела успех – это инсценировка Гоголя. В ноябре он отказал в удовлетворении предложения от композитора Василия Соловьёва-Седого, сославшись на болезнь.

Звезда катилась к закату.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Его произведения ставят, по ним снимают фильмы, а он продолжает высказывать недовольство: таков Булгаков и в 1935 году. В феврале он обратился в Управление по охране авторских прав, требуя внести ясность в его взаимоотношения с 1-й кинофабрикой. Нельзя допускать, чтобы его авторство ставилось под сомнение из-за внесённых в текст правок. Однако, размышление над ситуацией скорее показывает, насколько извлечение прибыли стало для Михаила первичным. Он уцепился за возможность получать выгоду при дополнительных правках. Столкнуться с противодействием ему тогда казалось невозможным. Потому об этом он и писал в Управление. Он знал – в крайнем случае опять сможет обратиться к Сталину. Свои требования Михаил излагал и в послании “Украинфильму”.

В марте с Булгаковым опять не посчитались. Станиславский смел перед актёрами открыто высказываться против Михаила, будто бы не так следовало описывать жизнь великих театралов, как он стремился показать зрителю Мольера. Булгаков думал вспылить, но предпочёл высказать недовольство в письме к Павлу Попову. Ему же сообщил о постоянно его сопровождающем чувстве беспокойства, стоит остаться одному. В дальнейшем Михаил не раз сообщал о боязни одиночества.

В апреле послал ответ Николаю, он знал о постановках “Дней Турбиных” в Америке, говорил о планах подать прошение о разрешении на заграничную поездку. В том же месяце отправил письмо Станиславскому: если не устраивает “Мольер” в нынешнем виде, тогда прекратите проводить по нему репетиции. В мае продолжил утрясать французский перевод. Николаю поручалось разобраться, почему изменения так и не были внесены. В тексте продолжали присутствовать имена членов Правительства. К июлю требования были выполнены, но ряд недочётов остался. Было принято решение написать о том письмо Марии Рейнгардт.

С мая началась переписка с Вересаевым по поводу совместного написания “Последних дней” (другое название “Александр Пушкин”). Булгаков брался за реализацию, а на Вересаева возлагался подбор материала. Михаил продолжал проявлять авторитарность, опять показав, как легко он умеет общаться с людьми и не менее легче с ними расставаться. Его жёсткий разговор приводил к разочарованию у собеседников, потому всегда происходило охлаждение отношений. Когда Вересаев требовал, Булгаков уступал, делая так, понимая должный последовать разрыв, ежели не уговорит себя смягчить занимаемую позицию. На одном Михаил стоял твёрдо – сам Пушкин в пьесе не появится. К августу Вересаев сказал: мы говорим на разных языках, оба мы готовы друг друга ненавидеть. Осталось разобраться, кому быть отмеченным за автора пьесы. Об этом и позже не будет принято определённого решения. К декабрю Вересаев полностью откажется от соавторства. А ещё позже Булгаков получит удар в виде запрета пьесы к постановке, что нивелирует весь его изначальный пыл и непримирение.

В сентябре Булгаков писал художнице Надежде Шведе-Радловой о с ним происходящем. В числе прочего упомянул законченную работу над пьесой: той самой, с Вересаевым. Рассказывал и про пасынка Сергея – сына Елены Сергеевны.

В октябре обратился к Александру Щербакову – ответственному секретарю Союза Советских Писателей – подписавшись Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, членом того же Союза. Он сообщал, что живёт в надстройке к дому Советского Писателя, дом тот отличается ужасным качеством стройки, в нём чудовищная слышимость, посему он просит четырёхкомнатную квартиру в новом доме по Лаврушинскому переулку.

Крах пока ещё не казался близким. Однако, тучи сходились над Булгаковым. Отстаивание позиции продолжало создавать иллюзию благоприятного течения дел. Совсем скоро всё окажется излишне печальным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В январе 1934 года американец Юджин Лайонс проявил интерес к “Зойкиной квартире”, готовый предложить услугу по переводу на английский язык. С прочими издательствами Михаил планировал продлить соглашения. Как всегда, просил о том он своего представителя за границей – Николая. К марту выяснилось, почившее издательство Ладыженского якобы продолжает существовать в лице Б. Рубинштейна, проживающего в Париже. Следовало аннулировать с ним все возможные договорённости. Тогда же писал Павлу Попову, уведомляя его наравне с прежними адресатами, рассказывая о свершившемся долгожданном переезде.

К апрелю Николай так и не ответил, поэтому Михаил направил письмо другому брату – Ивану, проживающему вне Советского Союза, желая узнать, не случилось ли чего. В том же месяце писал Вересаеву, рассказывал об успешно им завершённой сатире – пьесе “Блаженство” (которую, впрочем, слушавшие встретили прохладно), смел говорить и про желание подать прошение о заграничной поездке. Говорил о поездке Павлу Попову и Максиму Горькому. Неужели настолько Михаила отпустило, раз он забыл о ситуации четыре года назад, когда он доходил до истерики, так и не получив разрешения на выезд из страны? Дополнительно он всё-таки написал заявление в Комиссию по приёму в члены Союза Советских Писателей.

Разрешения на выезд Михаил так и не получил. Ему не давали и прямого отказа, просто не выдав заграничного паспорта. Когда всему коллективу МХАТа в выезде не отказали, он – единственный – остался без желаемого. Пришлось использовать последнее средство – написать письмо Сталину. Таковое он отправил в июне. О ситуации Михаил рассказал и Павлу Попову. Зато к июлю ожидалось письмо от Николая с французским переводом “Зойкиной квартиры”, но именно перевод так и не был доставлен. В том же месяце подробно сообщал Вересаеву о с ним происходящем. Оказывалось, Булгаков болен нервным истощением, он безуспешно лечится электричеством и водой, тогда как помочь могла бы лишь поездка за границу, должная уравновесить эмоциональное состояние.

К концу июля Михаила ждал сюрприз. Французский перевод “Зойкиной квартиры” был им получен, только какой это перевод… Пьеса практически была переосмыслена, грозя обрушить на голову Михаила порцию очередной критики. Всё ему неугодное он разложил по пунктам в письме к Марии Рейнгардт. Особенно его возмущало появление в пьесе Ленина и Сталина – их в оригинальном тексте нет. Посланием от августа Михаил уточнял, как видит пьесу он сам. Что же, Булгаков столкнулся с литературным приёмом переводчиков, который позже будет воспевать Нора Галь, уделяя незначительное внимание к изначальному варианту, домысливая для красоты описываемой картины. В тот же день Михаил писал Николаю, сообщая о сделанных им неприятных открытиях в переводе, упрашивая вмешаться и не допустить подобной интерпретации текста.

Твёрдость характера Михаил проявил и в отношении написанного киносценария по “Мёртвым душам”. Два раза его просили переделать, с чем он соглашался, так как это было прописано в договоре. Но в третий раз он возьмётся за внесение правок только за дополнительную плату. Об этом он писал в октябре в дирекцию 1-й кинофабрики. В ноябре обратился с письмом к кинорежиссёру Ивану Пырьеву, требуя убрать сделанные тем правки. Например, во времена Чичикова танца менуэт ещё не существовало, как не было и урядников, не считая прочих множественных неточностей. В ноябре Михаил обратился к одному из руководителей кинофабрики – Михаилу Загорскому. Теперь требовал съёмки “Ревизора” поручить Михаилу Каростину.

Истинно, Булгаков преобразился. Из затравленного он превратился в того, чьё мнение должно оказываться всегда решающим. Понимал ли он, насколько иллюзорно достигнутое им временное состояние?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель, желающий увидеть в Булгакове простого человека, должен ознакомиться с перепиской, которую он вёл с Павлом Поповым. 1932 год – её разгар. Необязательно размышлять о творческих побуждениях или уделять политической составляющей мировоззрения. Отнюдь, иногда возникает желание поболтать о разном, ни с чем определённым не связанным. Вынести новые суждения о Михаиле не получится. Разве только научится умению трезво мыслить о людях, оставивших посмертный след. Например, что угнетало Булгакова больше всего? Он был самым старшим в семье… вместе с тем и самым немощным. Ему бы следовало заботиться о младших, а просить о помощи приходится как раз у них.

В марте всё словно образумилось. Постановку “Дней Турбиных” возобновили. Немецкое издательство “С. Фишер” через Николая передаёт гонорар. Сам Николай ведёт успешную научную деятельность, он прислал Михаилу написанную им книгу “Учение о бактериофагах”. Впрочем, добиться постановки пьесы о Мольере всё никак не получалось. Сохранилось письмо для Вересаева, написанное Булгаковым между делом, чему причиной стала временная невозможность их встречи. Вновь Михаил говорит о слабости своего организма, теперь словами: я – стар.

В мае был нанесён удар по самолюбию. Некий господин Greanin явился во французское Общество драматургов и театральных композиторов, заявил о дозволении Булгаковым забрать ему причитающиеся три тысячи франков. И забрал! Булгаков направил Николаю послание, упрашивая поскорее выяснить обстоятельства данного дела. В том же мае Михаил писал Павлу Попову, говоря, что через девять дней ему исполнится сорок один год, это – чудовищно. Помимо этого, Михаил размышлял о невозможности инсценировки “Мёртвых душ”.

В следующем месяце новые послания Павлу Попову. Михаил задумался, почему он – писатель, не состоит в Горкоме писателей? В августе уведомил о начале работы над биографией Мольера. В сентябре обратился к Евгению Шиловскому, объяснившись в любви к Елене Сергеевне, на которой тот тогда был женат. В том же месяце передал записку Василию Сахновскому – работнику МХАТа – прося через десять минут отпустить его, так как он сегодня венчается. В октябре отметилась продолжающаяся напряжённость в отношениях с Замятиным, Евгений не желал давать подробных ответов на отправляемые ему письма.

В ноябре Булгаков отправил послание Финансовому управлению Моабит-Вест. Ежели он получает доход в Германии, значит обязывается платить налог, поэтому просит сделать соответствующие расчёты и через издательство “С. Фишер” совершить требуемые денежные операции. О том же он писал в само издательство.

В январе 1933 года работа над биографией Мольера продолжалась. Потребовалось узнать, как выглядит его могила. Он попросил Николая описать её и прислать снимок. С февраля Михаил стал испрашивать в издательстве “С. Фишер” разные суммы, уведомляя о необходимости направлять в Ригу на имя отца его жены, к тому моменту серьёзно больного. От февраля же сохранилось послание к Любови Евгеньевне, бывшей его жене. Её он просил об одолжении, посчитав необходимым добавить: целую тебя. В марте получил нужное ему от Николая, уведомив брата об окончании работы над биографией.

В апреле отправил рукописи “Мольера” и “Мёртвых душ” в издательство “С. Фишер”. В том же месяце написал огорчительное письмо Александру Тихонову – помощнику Горького по серии ЖЗЛ. Михаил отказывался переделывать биографию, удовлетворяя выдвинутым требованиям. Он писал о личном понимании Мольера, каким его он мог представлять, потому и не соглашаясь с иной трактовкой жизни французского драматурга. О том же Булгаков писал Павлу Попову, негодуя, как можно было в биографии Мольера разглядеть намёки на советскую действительность.

В мае Михаил писал Сталину, теперь не касательно себя. Он просил помочь Немировичу-Данченко, попавшему за границей в затруднительное положение – он задолжал полторы тысячи долларов. В июне Михаил отказался высылать пьесу “Бег” по запросу издательства “С. Фишер”, не имея для того разрешения. Этот вопрос он утрясал с Ильёй Судаковым – режиссёром МХАТа. В июле отмечается начало переписки с Марией Рейнгардт – немецкой актрисой – желавшей заняться постановкой “Зойкиной квартиры” во французских театрах.

В августе в письме к Вересаеву, помимо выражения радости от улучшающейся ситуации, Михаил упомянул о возобновлении работы над романом, текст которого три года назад уничтожил. Так сухо он, скорее всего, отзывался о том труде, должном оказаться его magnum opus, то есть – “Мастер и Маргарита”. Через два дня Михаил писал Горькому, выражая надежду повидать. Через неделю писал Николаю, прося проследить за заключением договора с Марией Рейнгардт, заодно выяснить про издательство Ладыжникова, поскольку ранее права на “Зойкину квартиру” передавались ему, а теперь это издательство прекратило существование. К письму прилагалась доверенность на вступление в право распоряжаться пьесой “Зойкина квартира” Николаю Булгакову сроком на три года. Следом Михаил писал Марии Рейнгардт, уведомления о необходимости проведения дальнейших переговоров только с Николаем.

Как становится понятно, для Михаила наступило золотое время. Он перестал говорить о нехватке средств. Вообще ничего не говорит о проблемах, если не рассматривать лжепредставителей за границей, незаконно наживающихся за его счёт. Михаил даже борется за появившиеся у него права. Тому же Николаю в сентябре он писал, что голова идёт кругом от пьес, все финансовые вопросы он перевёл в ведомство жены. В октябре стало известно про издательство Ладыжникова – оно, возможно, передавало права на “Зойкину квартиру” издательству “С. Фишер”. В том же октябре Михаилом написано письмо в редакцию “Жизнь замечательных людей”: он спрашивал разрешение на публикацию отрывков из биографии Мольера за границей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

С Николаем всё нормально! Небольшой денежный ручеёк наконец-то потянулся из Парижа в Москву. Что оставалось делать Михаилу, как не браться за голову и не измыслить отстранённый сюжет для создаваемых им пьес? О том он писал Николаю, начиная с января 1930 года. Им написано произведение о Мольере, к чему претензий со стороны критики быть не должно. Но пьеса была запрещена. Это вызвало бурную реакцию, Михаил не смог совладать с собой и на повышенных тонах обратился в марте с посланием к Правительству. Теперь он вернулся к прежнему требованию выслать его из страны. Продолжать терпеть нужду он не в силах. В случае очередного молчания, вместо явного отказа, дополнительно выдвигал требование помочь ему устроиться работать в любой театр в качестве штатного режиссёра. Следом Булгаков написал в ОГПУ, прося довести текст послания до Правительства. Крик отчаяния помог – Генрих Ягода распорядился удовлетворить его просьбу о работе в театре.

Однако, кричать пришлось снова. На работу Булгакова к маю так и не взяли. Теперь он писал Сталину, ссылаясь на бедность. В июне у Михаила и вовсе изъяли телефон, о чём он уведомлял Вересаева, дополнительно всё-таки выразил радость: ныне он режиссёр МХТ. Жизнь казалась налаживающейся. С июля Михаил в крымском санатории, он слал письма об этом своей второй жене – Любови Евгеньевне (они сочетались браком в 1925 году, но через несколько лет будет оформлен развод). Из Крыма Булгаков писал телеграмму и Елене Сергеевне – будущей жене – правда был крайне сух. Чуть добрее он писал из пансионата Наталье Венкстерн, для неё он был ассистентом при постановке инсценировки “Пиквикского клуба” по Чарльзу Диккенсу.

В августе произошёл обмен любезностями со Станиславским. Пока ещё Михаил и Константин были рады обществу друг друга, не задумываясь, каким в действительности окажется их дальнейшее сотрудничество. В том же месяце написал послание Николаю. Срочно нужны деньги! Заработной платы в одном театре не хватает, поэтому устроился подрабатывать в другой – в ТРАМ. На этом письма за 1930 год заканчиваются.

За январь 1931 года сохранилось несколько слов из послания Елене Сергеевне. Михаил полон извинений и называет её милым другом. Чуть более многословный отрывок сохранился и из послания того времени к Сталину. Булгаков сообщал, что полтора года ничего не пишет, теперь же просит Иосифа Виссарионовича стать его первым читателем. В марте написал Станиславскому, уведомлял о прекращении работы в ТРАМе из-за излишне большой нагрузки. В мае снова направил письмо к Сталину. Уведомил о сохраняющемся желании посетить заграницу, поскольку ему нужны свежие впечатления, ведь как иначе убедиться в прелести России, как не посмотрев на неё со стороны? Несмотря на это, в июне Михаил писал Вересаеву, радуя обилием родившихся у него замыслов.

В августе писал Станиславскому, рассказывал о пьесе про будущую войну, названную им “Адам и Ева”. Заказывал её один театр, ставить взялся другой. Теперь появился заказ на инсценировку “Войны и мира”. Очень обидно Михаилу, что МХАТ не берёт. Да и объясняется это просто. Согласно заключённому договору, если пьеса окажется запрещённой, тогда автору полагается вернуть уплаченный ему аванс. Немыслимый пункт! – заключал Михаил.

В сентябре Булгаков отправил Горькому на рассмотрение текст пьесы о Мольере. В октябре укорил Замятина – он ездил за границу, писем оттуда не писал. С того же месяца отмечается начало переписки с Павлом Поповым – первым биографом Булгакова. В конце декабря отмечается ещё одна радость – идут репетиции инсценировки “Мёртвых душ”.

Автор: Константин Трунин

» Read more