trounin.ru

Годы идут, Буйда остаётся неизменен. Он пишет в том же стиле, ни в чём ему не изменяя. Тот же преобладающий надо всем абсурд. В чём же секрет успеха? Как издавна повелось в любом художественном ремесле, чем непонятнее, тем для более искушённых. То есть нужно видеть скрытые смыслы. И чем непонятнее, тем таких смыслов можно увидеть гораздо больше. Даже возникнут разногласия. Всякое кривое слово будет сразу же перечёркнуто обвинением в скудоумии. Тебе скажут о твоей неспособности понять прекрасное творение рук человеческих. Скажут, насколько отдалённым должно быть искусство от толкования скучного обывателя. Человеку полагается испытывать мучения. Он должен вникать. Для него не подразумевается лёгкой прогулки. И если у великих мастеров абсурда случаются вполне очевидные по простоте вещи, то при знакомстве с очередным трудом Юрия задаёшься вопросом: неужели вот оно, то самое, очевидное и понятное. Увы, «Дар речи» не такой.

Годы идут, Буйда становится менее экспрессивным. Уже нет вакханалии на страницах. Быть может его попросили убавить разудалость в использовании ряда образов, не побуждая читателя к ощущению тошноты. Пусть в действии появится труп. Никто не станет задумываться над наполнением сей человеческой оболочки, разбирать на составляющие части, подвергать экспериментам. Достаточно того, чтобы труп периодически упоминался. Он станет загадкой для читателя. Кто всё-таки убийца? И насколько следовало искать оправдания? И почему труп появился поздно? У Чернышевского всё случилось сразу, читатель был заинтригован. Спасибо, Юрий не назвал читающего дураком. Да и причём тут Чернышевский?

Годы идут, Буйда задумывается над цельностью сюжета. Не просто движение вперёд по прихоти необходимости наполнения строк, целенаправленное развитие событий. Суметь бы отделить одно от другого, потому как Юрий ушёл от прямого изложения, показывая события в разных временных промежутках, постоянно перескакивая от прошлого к будущему, после возвращаясь. В чём-то следовало остаться прежним. Читателю надо напрягаться, пока Юрию захотелось поразмыслить о чём-то другом. Почему тогда после написания нельзя было сложить фрагменты истории в прямой последовательности? Это искусство! Вам должно быть тяжело.

Годы идут, Буйда продолжает упрощать повествование. Но каким образом он сумел пленить современников? Нашедших в «Даре речи» нечто для них притягательное. Этаким образом ещё лет через десять Юрий заберёт главную литературную премию, хотя бы той же «Большой книги». Окажется, вполне можно написать очевидное, красиво его изложив, восхитив абсолютно всех. Почему-то думается, Буйда сумеет поразить воображение. Или это всё надуманно. Новое время потребовало отказаться от до того казавшегося необходимым. Стало нельзя сохранять тот стиль, который в ближайшее время запретят. Однажды законотворцы проснутся, запретив многое из литературных трудов, написанных благодаря имевшимся в предыдущие годы вольностям.

Году идут, Буйда пересматривает подход к литературному процессу. Не скажешь, будто «Дар речи» обладает хотя бы каплей понятности. Всё может свестись к случайности. Говорить увереннее не получится, надо быть постоянным читателем Юрия, изучать его творчество. Но на такой подвиг не каждый согласится пойти. Или спросить о том самого Юрия? Отчего-то кажется, его характер за прошедшие годы не смягчился. Интересно и другое, начал ли Буйда хранить свои труды? Неужели он продолжает творить, не оглядываясь на уже написанное?

Году идут, критик Юрия остаётся точно таким же созерцателем его творчества. И критик не знает, действительно ли Буйда остаётся неизменным. Но дар речи он имеет. Потому и говорит.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В литературе очень часто сталкиваешься с невозможностью продолжить начатое. В голове возникает сюжет, он имеет некоторые формы, но при попытке реализации упираешься в глухую стену извечной писательской проблемы — о чём именно дальше рассказывать. У Водолазкина данное затруднение встречается постоянно. Идею Евгений придумывает замечательную. Быть может лучше писать повести? Или ограничиться формой рассказа? Ведь там можно оборвать повествование в любой момент на полуслове, предоставив читателю возможность самому размышлять, каким действие могло быть дальше. И пусть получишь укор за недописанное произведение — сошлёшься на авторскую задумку. Но к крупному произведению такого отношения быть не должно. Раз взялся повествовать о человеке с гениальной памятью, будь добр наполнить страницы соответствующим содержанием, а не тем унынием, которое читатель оказался вынужден лицезреть.

Какие перспективы могут быть у человека, чья память не имеет границ? Как минимум, удивлять публику способностью к запоминанию. Как максимум, найти применение в узких специальностях. Ну или податься в агенты различных структур. Отчасти всё это есть в произведении. Присутствует демонстрация запоминания, показанная Водолазкиным на примере фотографической памяти. Профессию главный герой выбрал соответственно умению. И агентом он побудет. Правда, быть ему агентом безопасности библиотеки… Как бы вам сказать помягче? Довольно бредовая идея. Отправить за границу искать некий Синайский кодекс… Вроде бы здраво. Но в лице Чагина — сомнительно.

Можно сказать иначе. Сам Водолазкин, в силу профессиональных пристрастий, любит заниматься литературоведением. Он получает доступ к древним рукописям, переводит их на современный язык, всячески это фиксирует в памяти, продолжая работать над всё новым материалом, формируя внутри себя базу знаний. Он должен обладать хорошей памятью. Един ли Евгений с рассказчиком? Понять трудно, учитывая жалобу рассказчика на невозможность удерживать в памяти даже одно трёхзначное число. Да и читатель понимает, хорошая память требует усидчивости. Значит, остаётся единственное допущение.

Водолазкин написал ещё одно произведение, используя элементы магического реализма. Гениальная память главного героя — есть то самое единственное допущение. Иметь такую память невозможно. Как он этим воспользуется? Сугубо его дело. Он не обязан быть никем, кроме как кем пожелает. Знания может растратить на бесполезное времяпровождение. Чагин никому и ничем не обязан. Да и по природе своей с рождения чрезмерно глуп. Он легко верит любым нелепицам. Так ведь и должно быть! Имея в чём-то преимущество, в другом обязательно уступишь. Получилось так, что умея запоминать, Чагин не мог адекватно воспринимать действительность. К чему тогда ему получение информации, раз не способен её осмыслить? Запомнит он арабское начертание текста, сумеет воспроизвести. И?

А ведь как читатель хотел поверить написанному. Сложилось впечатление, будто автор знал человека, про которого взялся рассказывать. Этот Чагин был действительно кем-то известным. Прожил он именно ту жизнь, о которой поведал Водолазкин. Так думалось. Или так хотелось думать. На деле же, Чагин — придуманный Евгением персонаж. Может потому повествование не сложилось в восприятии. Читатель ожидал ознакомиться с совсем другой историей, более захватывающей дух. Вместо чего вынужден был наблюдать за передвижениями муравья, который, как известно, перемещается в пространстве с помощью как раз той самой фотографической памяти. Ему давали те картинки для миропонимания, которым он безоговорочно верил. Либо Водолазкин к тому и вёл повествование, между строк посоветовав читателю беречь присущие ему таланты.

И теперь читатель думает, он обладает гениальной памятью. Только она не в голове, а в наших девайсах. Попробуй вот только вспомнить, где там что находится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хорошо, когда находится человек, способный сохранить память о былом и о своём настоящем. Ещё лучше, если он это излагает понятным языком. Ни в коем случае не берётся излагать в форме художественного произведения, где нельзя быть уверенным в любом из описанных событий. Получается не летопись рода… а беллетристика. Просто красиво, или не очень, написанная история. Неужели автор такого изложения желает внимания со стороны? По идее, подобного рода вещи нужно считать семейной реликвией, не придавая огласке. Или имеется элемент некоторого тщеславия? Мало кто может сослаться на дворянство предков. Неважно, насколько оно по итогу оказалось необходимым потомкам. Матвеева такой цели перед собой и не ставила. Будем считать, Анна пыталась проследить взаимосвязь между увлечением предка к написанию дневниковых записей и своим собственным — к созданию художественных произведений.

Читатель может на разный лад оценивать содержание. Кто-то будет изливать восхищение, практически разбивая лоб (что он, к слову говоря, делает постоянно, будто всегда в восторге от любой книги, какая не попадись ему в руки). Другие сошлются на несогласие с автором (и не в силу свойственной им поперечности, скорее адекватно оценивая им доставшееся на прочтение). Кому-то произведение не понравится вовсе (такие вообще непонятно для чего берутся за подобную литературу, должные читать более качественно написанное). Как же всё-таки следует отнестись к произведению Матвеевой? Со скепсисом.

Понятно, раньше дети рано взрослели. В десять лет они могли переплюнуть людей постарше. Не в силу особых способностей. Такие дети есть и сейчас, когда над ними не проявляют опеку. Они в десять лет разумом превосходят родителей. Видимо, к таким относилась героиня, жившая веком ранее. В десять лет она ведёт дневник, излагая мысли вполне здраво. Она ли излагала? Или Матвеева довела до читателя на собственное усмотрение? Но в десять лет думать о составлении летописи рода??? Юный Нестор бы о таком не помыслил. Да и юная Анна Матвеева не могла. Или могла… если у неё был доступ к описываемым ею материалам.

Описание прошлого и настоящего чередуется. Героиня вековой давности может потерять дневник, тогда как в наше время героиня теряет рюкзак. Они одинаково пристыжены окружением. Совпадение? Как знать. Скорее подгонка обстоятельств. А действие продолжается. И чем дальше, тем меньше отмечаешь сходств. Или не замечаешь тяжести жизни героини настоящего. Конечно, обе застали слом империй, время безвластия, тяжёлые десятилетия новых порядков. Да ведь не каждые сто лет такое происходит. Или Матвеева мягко намекает на события, которым предстоит случиться через полвека-век?

Как уже читатель понял, внимать рассказу Матвеевой трудно. Даже можно сказать — не совсем нужно. На страницах постоянно будет мерещиться Улицкая, аналогичным образом применявшая отражение прошлого ей знакомых людей в иносказательном повествовании. Матвеева нашла в себе силы определить место для собственного присутствия на страницах в третьем лице. Интересный ход — подумает читатель. Почему повествование началось не с этого момента? Тогда восприятие истории складывалось бы немного иначе. В любом случае, разделом к пониманию произведения становится её начало. Дальше читатель может утонуть от обилия ему рассказанного.

Самый главный минус книги Матвеевой, содержание полностью выветрится из головы читателя. Неужели кто-то сможет спустя годы говорить и рассуждать об им прочитанном? Безусловно, будут и такие. Книгу спасёт только экранизация. В ином случае она затеряется на просторах рунета… а то и вовсе к тексту будет перекрыт доступ.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дорога в бездну. Так можно назвать литературный путь Гузели Яхиной. Начав за здравие, буквально ворвавшись в литературный мир с произведением «Зулейха открывает глаза», собрав едва ли не всё, что только могла, добившись экранизации и прочего, Яхина замыслила другой труд — «Дети мои», который был принят столь же радостно, но более холодно. «Эшелон на Самарканд», написанный третьим, практически ушёл в пустоту. Стало ясно, успеху для четвёртого романа не бывать. Не в тот омут Гузель окунулась с головой, дабы кто-то после того проявил к ней прежние симпатии. Зачем она пестовала обездоленных, каждый раз им давая надежду на лучшее? Вот и в «Эшелоне на Самарканд» читателю предстоит наблюдать за передвижением поезда с голодными беспризорными детьми. Их отвезут в благодатный край. Но читатель лишь в конце узнает подлинную сущность такого перемещения. Можно сказать наперёд, если чем они и будут заниматься в благодатном краю, то собирать абрикосы и перерабатывать их в курагу, дабы наполнить ими эшелон, должный отправиться обратно.

Давайте посмотрим, как излагает повествование Яхина. Это можно назвать кинематографическим стилем. Написано так, чтобы после было меньше проблем со сценарием. Не так важны действия, насколько выше всего поставлены диалоги. Действующие лица постоянно разговаривают, чаще выясняя личные отношения, нежели формируя какую-либо картину для читательского восприятия. Потоптавшись в одной главе, аналогичное происходит в следующей. Если читателю интересно внимать несущественному, он получает от такого чтения удовольствие, то есть проводит впустую время, тогда как лучше бы взял иные произведения… хотя бы «Мою жизнь» Льва Троцкого, на которую Гузель ссылается, поясняя некоторые эпизоды. Оно, знаете ли, всегда интереснее узнавать со слов очевидца, правдиво он излагает или привирает. Зато ты точно уверен, там нет художественного вымысла сторонних исследователей, к тому же посвящённых в тему благодаря поверхностному интересу для написания очередной книги.

Пусть на страницах произведения Яхиной происходят конфликты, разгораются противоречия, разыскивается решение возникающим затруднениям, читатель к тому остаётся безучастным. С подобной манерой изложения надо бороться. Или излагать иначе, стремительно развивая повествование, уберегая читателя от скуки. Можно взять за пример творчество Бориса Васильева. Прикасаешься, например, к повести «А зори здесь тихие…», и понимаешь красоту слога, закрывая глаза на кинематографичность и шаблонность повествования. Взираешь на развивающееся действие, вменяя автору в вину множественные нелепости. Однако же, читатель по итогу остаётся довольным, излив на страницы поток из слёз за судьбы девчонок, погибших кинематографичной и шаблонной смертью. Так было надо для сюжета. У Яхиной никто не станет горевать над судьбой голодных беспризорников. Хотя бы потому, что они выступают в качестве статистов, важные самим фактом своего присутствия.

Как быть? Куда двигаться дальше? Это Гузель Яхина решит без нас. Мы же невольно продолжим следить за её литературными достижениями. Никуда от того не денешься. Быть может услышим нечто про жизнь в землях Казахстана, раз часть действия «Эшелона на Самарканд» развивалась в его пределах. Скоро узнаем, куда Гузель хотела бы ещё отправиться. Быть может вернуться на русский север, куда изначально бросила Зулейху. В любом случае, она выберет рассказ про обиженных жизнью. А история человечества такова, подобного найти можно везде и много. Только бы Яхина не ступила на тонкий лёд не до конца ясных реалий современных дней, особенно предпосылок к ним. Тогда дорога в бездну станет для неё безвозвратной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В какой момент Сергей Беляков посчитал необходимым сойти на рельсы потока сознания? Причём настолько изощрённого, что информация подаётся блоками, когда каждый из них самодостаточен. Читатель вынужден каждый раз начинать сначала, после заканчивать, и вновь приступать к чтению следующего блока. Таким образом сложено всё повествование. В этих блоках собрана едва ли не энциклопедическая информация. Не проще ли было позаимствовать идею Кортасара из «Игры в Классики», заставив читателя не перелистывать страницы, а переходить к чтению следующих друг за другом сносок? Тогда бы и недопонимания не возникло. Либо создать произведение наподобие «Хазарского словаря» Милорада Павича, когда вся информация подаётся по главам, сложенным в алфавитном порядке. Суть ведь от этого не поменяется. Да хоть обратиться к творчеству Василия Гроссмана, взять образом произведения «За правое дело» и «Жизнь и судьба», тогда все бы сказали, насколько Беляков хороший беллетрист.

О чём повествуется в блоках? О футболе, о Сталинской премии по литературе, о прочем. А между ними, или непосредственно в них, происходит становление Георгия Эфрона (сына Цветаевой) и Дмитрия Сеземана. Они действительно рождены вне Советского Союза, теперь проживающие в Москве. Они обуреваемы страстями полового созревания, рвутся понять мир согласно нахождения по разным сторонам способности его познавать. Вся информация была доступна Белякову из оставленных ими же свидетельств. Требовалось свести всё под одно. Тогда-то видимо и произошёл слом в авторском сознании, Сергею хотелось рассказать больше, чем могла вместить книга. Он впитывал новые свидетельства, ими же наполняя страницы. Можно было действительно написать про парижских мальчиков в сталинской Москве, вместо чего взыграло желание набить содержание до отказа. Впору сказать, следовало семь раз отрезать написанное, сократив до подлинно необходимого объёма.

Сколько бы не возмущался данным словам Беляков, со стороны его изложение воспринимается за блуждание в поиске новых обстоятельств. Какая в сущности разница, какие тогда были цены, чем питались люди, какая температура была в разные годы, какие маршалы имели место быть. Достаточно сказать в общем. Но зачем приводить читателя в магазин, ставить у прилавка и перечислять ему все продукты на полках, называть цену на каждый из них. Это всего лишь пример манеры подачи информации. Беляков без спешки перечисляет все обстоятельства, словно тот самый переводчик, который изрядно добавил биологических наименований в «Двадцать тысяч лье под водой» Жюля Верна, не взирая на отсутствие оных в оригинальном произведении. Или Беляков возжелал лавров Дюма и Диккенса, выживавших за счёт количества написанных ими строк?

Что остаётся думать читателю? Проникнуть в чужую душу не так легко. Порою сам человек не понимает, каким его воспринимают окружающие. Можно бесконечно переосмыслять других, не умея понять себя. И другие тебя никогда не поймут, смотря на твою жизнь со своей колокольни. Что оттуда видно? Мелкие штрихи и детали. Были ли такими Георгий Эфрон и Дмитрий Сеземан, какими их представил Сергей Беляков? И настолько ли были они правдивы в излагаемых о себе свидетельствах? На эти вопросы одновременно легко и тяжело ответить. А учитывая чрезмерное расползание автора по событиям тех десятилетий, вполне можно заблудиться, свернув не туда. Лишь кажется, будто так оно и было. На деле — нельзя осмыслить прошлое, взирая на него из будущего. Ныне сложно внять людям, отстоящим от тебя на двадцать лет. Так отчего будет иначе касательно происходившего сто лет назад?

Главное понять, «Парижских мальчиков в сталинской Москве» погубил изощрённый поток сознания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Их много, чьи имена практически канули в безвестность, теперь постепенно доводимые до сведения читателя. Всех не перечесть… Можно наобум взять Сумарокова, Нарежного, Булгарина, Лескова, Куприна, и вот теперь Розанова. Но именно Розанов из всех перечисленных наименее известен. Быть может в силу опосредованного отношения к художественной литературе. Пусть Варламов поставил Розанова на роль выведшего Серебряный век к идеальному состоянию. Однако, что с того читателю? По правде говоря, Розанов так и останется непонятным, если исходить только из составленной о нём биографии за авторством Алексея Варламова.

Добрую часть повествования Алексей посвятил отношениям с первой женой. Не самое интересное чтение — внимать размышлениям о связи молодого человека с женщиной, старше его на полтора десятилетия. Но рассказывать о чём-то требовалось. Может от скудости имевшегося на руках материала. После читатель поймёт, что оно и к лучшему, когда Варламов разбирался с личной жизнью Розанова, нежели представлял для обозрения жизненную позицию и литературные труды. Так проще уйти с головой в песок, нежели суметь разобраться, каким Розанов был на самом деле. Вина за то будет возложена на неумеренное цитирование объёмными кусками. Причём не только самого Розанова, но и трудов прочих современников и исследователей. Понятно, без этого никак. Так требуется писать по науке. Однако, что же всё-таки с того читателю? Нужна биография человека, а не сведение одного источника с другим.

Алексей скажет о причинах размолвок Розанова с пока ещё не сумевшей устояться властью после падения дома Романовых: он был ей противен. Его высказывания ставили на нём крест. И более не из-за того, будто он говорил против. Скорее по причине неустоявшегося отношения к евреям (чаще отрицательном) и, сложится представление, о пристрастии к православной вере непосредственно перед смертью. Зачем сохранять наследие неопределившегося человека? Если не был последовательным от начала до конца, не должен восприниматься всерьёз.

Противен Розанов был и своим современникам. Варламов приводит слова студента, описавшего его в качестве малоприятного преподавателя, издевавшегося над учащимися морально и физически. Может в те времена учебный процесс обязательно включал элемент духовного и телесного унижения, но для чего-то ведь Алексей сделал на этом моменте акцент.

С той же ловкостью Варламов отыскал в письмах Розанова мнение об убывших из России по политическим разногласиям, не соглашаясь им разрешать в дальнейшем амнистию. Казалось бы, в тему современности. Однако, что опять с того читателю? Это очень тонкий момент, о который легко обжечься. Особенно вспоминая, как всё закончилось.

Но над чем надо посочувствовать — над итогом жизни Розанова. Она свелась к нулю. Дом Романовых пал, Розанов был разбит инсультом. Средств к существованию у него не было. Обеспечить себя пропитанием он не мог. Надежда оставалась на дочерей. Только и они не сумели обеспечить собственный быт. У Розанова не будет внуков. Совсем некому продолжать хранить память о нём. Сомнительно, чтобы исследователи творчества смогли добиться признания к его трудам. И без того сложно внимать процессам рубежа тех веков, излишне богатых на оставленные свидетельства современников.

Имя Розанова вспомнили. Биографию о нём написали. Читательский интерес частично возродили. Теперь последуют переиздания сочинений. Или не последуют… Не то ныне время, когда читательские полки наполняются по принципу собрания сочинений. А жаль! Впрочем, сочинения собираются на индивидуальную полку в электронном варианте. Однако, решать предстоит самому читателю.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кто-то пишет о литературных произведениях скромные пятьсот слов, иные же слагают книги. Не станем подвергать отдельному исследованию «Подлинную историю Анны Карениной», напишем лишь пятьсот слов. Незачем нам пересказывать содержание, искать предпосылки, делать глубокие выводы. Такой цели не ставилось. Напишем так, как посоветовал сам Павел Басинский: составим мнение читателя. Но не во всём мы его послушаемся, учитывая умение Басинского долго и интересно рассказывать.

Павел в очередной раз выступил в качестве учителя, скорее предложив читателю курс из лекций на определённые темы, нежели брался ненавязчиво рассуждать. Не каждый решится устраивать столь подробные разборы. Благо Басинскому это в радость. Он с того и начинает, сообщая о десятикратно перечитанном романе «Анна Каренина», каждый раз отмечая для себя новые детали. Мог замечать одно, после не придавать ему значения, чтобы при следующем прочтении переосмыслить едва ли не наоборот. Читатель обязательно согласится с Басинским. Если читать одно произведение в разные годы на протяжении жизни, обязательно скажется приобретённый опыт и жизненные познания, заставляющие переосмысливать прежние мысли, вплоть до прямо противоположных. Ничего в том нет необычного. Другое дело, насколько человек готов читать это произведение не менее десяти раз. Вполне может оказаться, он сам напишет исследование о каждом из прочтений.

Павел задумывается о разном. Почему Анна бросилась именно под поезд? Откуда Лев Толстой черпал подобный сюжет? Откуда Толстой вообще мог заимствовать сюжет для произведения? Как он и его семья относились к черновым рукописям? Кто такие Вронский и Каренин? Насколько тяжело в те времена было развестись? Каким образом на скачках сломали спину лошади? Лишь поверхностное упоминание затронутых Басинским тем. И чем далее Павел погружался в разбор повествования, тем читателю становилось всё скучнее. Лёгкая прогулка по страницам быстро сошла на нет, уступив место литературоведческим изысканиям.

Насколько важно внимать творчеству Флобера? Павел посчитал, что для знакомства с «Анной Карениной» не помешает. Дело в романе «Мадам Бовари», откуда Толстой позаимствовал некоторые сюжетные моменты. Позаимствовал ли? Точных доказательств того нет. Впрочем, быть может до Флобера никто из европейских писателей не писал про тяготы развода. Басинский на этом не остановился, опосредованно знакомя читателя с особенностями творчества Флобера. Невольно узнаёшь о вживании писателя в роль главного героя ровно до того момента, когда произведение не будет закончено. За Толстым такого же отношения Павел не заметил.

Требуется ли обо всём этом рассказывать именно сейчас? Труд Басинского вообще не нуждается в критическом осмыслении. Его просто читаешь. Другое дело, когда сам являешься специалистом в творчестве Льва Толстого, имеешь собственное суждение. Только тогда сможешь найти веские слова для одобрения или порицания. Иначе просто знакомишься с точкой зрения автора, словно прочитал нечто познавательное. И хорошо, если прочитанное отложится в памяти хотя бы на один процент.

Насколько важно прочитать «Подлинную историю Анны Карениной»? Полностью на усмотрение читателя. Больше нужного Басинский не сообщает, затрагивая наиболее (по его мнению) интересные моменты. Где ещё узнаешь про бросившуюся под поезд соседку Льва Толстого? Кто напомнит про первое черновое оглавление романа — «Баба-молодец»? А вот если интересует творчество самого Павла Басинского, непосредственно Льва Толстого, понравился или не понравился роман «Анна Каренина», хочется блеснуть знаниями о некоторых аспектах содержания, тогда почему бы и не ознакомиться.

Можно продолжить разговор, но отпущенные для выражения мнения пятьсот слов истекли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Годы прошли, Степнова осталась верной себе. Повествование точно такое же, каким оно было прежде. Кажется, к любому её роману подойдёт любая рецензия, написанная на её же книгу. Если довелось прежде ознакомиться с «Женщинами Лазаря» и составить впечатление, можно смело считать его аналогичным по содержанию. Ничего нового добавлять не потребуется. Однако же, литературные критики обладают умением говорить о книгах так, чтобы автору было немножечко стыдно, если это не конъюнктурные критики, самих книг не читающие, зато выдающие на-гора множество лестных эпитетов подобного рода произведениям. Поэтому, давайте снова о том же самом чуть другим словами.

Как рассказывает историю Степнова? Давайте представим колокольчик. Не спешите. Сконцентрируйтесь на колокольчике. Автор сообщит его цвет, поиграет с нюансами палитры. Задастся вопросом — насколько он звонок. Или не звонок? Точно не глух. Не может быть колокольчик глухим. Кхм… А как часто он используется? Или им пользуются? Или он пользует? А трогают ли его? Аккуратно срывают? Грубо рвут… Сколько раз? Сколько раз позавчера? Один раз? Подумайте… Сколько раз за неделю? Вы уверены? Кстати, про цветок шла речь или про маленький колокол? Загвоздка. Или автор попивал одноимённый газированный напиток, аналог сами знаете чего. Не знаете? Значит вы молоды. Он прозрачен как слеза. Речь сейчас про напиток. Он наполнен пузырьками газа. Или… кол о кол чик. Сколько скрытых граней.

Степнова тот случай, когда спасает краткое содержание или аннотация. Глазам своим не веришь. Правда? Такое есть в произведении? Кто эти люди, сумевшие разобраться с нюансами слов-колокольчиков? Если оно и было, то утонуло в прочих словах. Когда Марина задумывала сказать А, обмусолив его всевозможные характеристики, где-то промелькнул сюжет, чтобы продолжить рассуждениями о свойствах Б, дабы где-то между слов пролить немного сюжета, попутно разыскивая понимание прочим словам. Как через такое продраться читателю? Непонятно.

Но! Степнова нравится читателю. Каким же образом? Того не дано понять. Читатель ангажирован? Зачем это ему… Зачем-то. Приз зрительских симпатий от литературных премий «Большая книга» и «Ясная поляна». Каким образом??? Чёрт его знает. Неким образом «Сад» прошёл через отборочные этапы, попал в длинные списки, оказавшись в коротких. Или нужно рассуждать о более высших материях, сравнимых с художественным ремеслом? Чем полотно более отдалённое от понимания, тем оно большего внимания достойно. Касательно изображений — такое вполне можно допустить. Там кто-то обязан быть первым, чтобы уже тем обессмертить своё имя, выделившись из множества прочих мастеров. Но разве такое возможно в литературе? Чрезмерное нагромождение слов ничего не должно давать. Загадка.

Не стоит вспоминать прочих писателей, творивших в подобном духе. Они были обласканы читающей публикой, не побоявшись после этим людям плюнуть в душу. Степнова так поступать не стала. Ей нет смысла этого делать. Она продолжит создавать произведения, ничем не уступающие прежде написанным. Изменится ли сам читатель? Вероятность того имеется. Сможет ли Степнова вновь привлечь к себе его внимание? Так и произойдёт. Почему? Достаточно того, что имя автора на слуху. Всё прочее приложится.

Теперь, когда слова исчерпаны. Приходит время замолчать. Необходимо собраться с мыслями в ожидании нового романа от Марины Степновой. О нём будет не тяжелее рассуждать, ведь о романах Степновой думать нет смысла. Кто не согласен, продолжайте и дальше возносить все книги подряд, вы ангажированы в силу вашего склада ума, вы — самовольный конъюнктурщик, вы боитесь сказать честно о прочитанном. Или… Но не будем говорить о крупах. Подумаете ещё про кашу в головах, хотя подразумевался лошадиный круп, близкий к тому, что рядом с репицей, тогда как речь шла про осиплость голоса и лающий кашель. Довольно!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что же, скажем Поляринову прощай. Где-то поговаривают, его имя возносили на литературный Олимп русской прозы. Видимо, действительно невысокая гора. Занести его туда было не так сложно. Толком не имея за плечами ничего, он шёл лёгкой поступью по пологому склону, взбираясь без усилий. А потом перед ним возникла отвесная скала, по которой он продолжил восхождение. Забравшись, он понял, что восходил на Олимп русской прозы, а оказался на вершине других гор. Снег ли его ослепил, либо по иной причине, но после издания «Рифа» Алексей продолжил жить в ином пространстве. Поэтому нужно задать себе при чтении вопрос: о какой действительности Поляринов взялся рассказывать, если сам не сумел разобраться в жизни?

«Все мы каннибалы» — гласит эпиграф произведения. В нём сообщается о болезни куру, свойственной аборигенам Новой Гвинеи. Передаётся она, согласно эпиграфу, из-за поедания человеческого мозга. Будем думать, Алексей мягко намекнул читателю на каннибализм иного толка, когда человеческое самосознание пожирается окружающими его источниками информации. Что на этот счёт подумал сам читатель? Если чей мозг и пригоден к употреблению, то точно не его. Быть может это мозг писателя излишне мягок, слишком податлив и восприимчив, отчего не в силах отличить нужное от полезного, воспринимая всё через необходимость быть угодным лично ему… и без возражений. Ежели так, можно переходить к содержанию «Рифа».

Роман состоит из трёх историй. Нет надобности разбирать каждую в отдельности, автор рассказывает их, перемешав друг с другом. Вот город Сулим, там откопали линзу изо льда, появились сюрреалистические ожившие ящерки. Улицы в том городе названы в честь танковых бригад. Вот Америка, где изучают аллигаторов. Вот про сектантов, отказывающихся от благ цивилизации (вроде электричества). Что-то про американских антропологов, опыты над жителями Микронезии. Внезапно бунт и расстрел в Сулиме. Что, к чему, зачем?

Разбираться и вникать во всё это читатель не станет, поскольку нет в том нужды. Если основательно засиживаться над каждой книгой, будешь ими без меры пропитан и утратишь связь с реальностью. Считай, по собственной воле окажешься в числе книжных сектантов, не желающих продолжения развития. Другое дело, ежели ты берёшься изучать творческий потенциал, культурную составляющую, собираешься писать крупные исследования. Но кому… Кому будут нужны ваши исследования по ничем непримечательным произведениям? Будет достаточно ознакомиться с предисловием к вашему труду, чтобы его далее не читать. Или вы собрались концентрироваться на творчестве Поляринова? Да есть ли там на чём концентрироваться?

Всё пройдёт. Схлынет и это. Пока рано говорить о месте Алексея в литературе XXI века. Его заслуги: победа на читательском голосовании в премии «Новая словесность» и читательское же внимание на премии «Большая книга». За дело ли? А может благодаря имени на слуху? Как знать. Вкус читателя переменчив: при жизни ценят, забывая сразу после смерти. Не боится ли такого варианта Поляринов? Если мозг не совсем поражён чуждым источником информации, излечение вполне вероятно. Иначе грозит энцефалопатия и потеря идентичности.

Оставим «Риф» в стороне. Это проходное произведение. Назовём — продолжением расписывания ручки. Автор пытается созидать, создавая творения в пустоту. Пусть он возмутится данным словам, попытается найти оправдание. И он его обязательно найдёт, и даже применит, но не будет понят, так как не дано нам понять человека с потерянной идентичностью на пороге энцефалопатии. Питаться продуктами его труда опасно!

Автор: Константин Трунин

» Read more

В жизни случается разное. Порой не знаешь, как на это реагировать. Можно лишь сказать — возможно всё. И это действительно так. Например, в неком граде, что в горах, жили женщины с несчастной судьбой, куда деться от своих бед они не знали, но находили утешение в лице одного мужчины, умевшего снять с них тяжесть быта, обременив их на радость ребёночком. Как раз об этом взялась повествовать Наринэ Абгарян. Читатель волен спросить: доколе можно? На что получит ответ: о горе людском в отдалённых селениях будет написано ещё многажды. Давайте разберёмся с этим чуть подробнее.

Жизнь Симона — не сахар. С женой он не в очень хороших отношениях. Ему проще сходиться с другими женщинами. Благо жена смотрит на его измены сквозь пальцы. Читатель обязательно вспомнит Казанову, знаменитого персонажа из прошлого. Про Казанову говорили: не так важно количество, насколько имеет значение качество. О нём женщины потом и судили подобным образом, вспоминая оказанное им внимание, тогда как прочие аспекты отношений становились малосущественными. Но насколько легко пленить женщин, с которыми имеешь короткое знакомство? Такие отношения не разбиваются о быт, рассыпаясь раньше, когда двое расходятся по обоюдному согласию задолго до того. Немудрено, когда подобных Казанове могут продолжать любить на протяжении всей жизни, поскольку он за краткий миг знакомства никак не мог испортить отношений.

Понимая это, иначе начинаешь смотреть на поведение Симона, другим образом воспринимаешь рассказы его мимолётных спутниц. Он приходил в миг отчаяния, давал умиротворение и уходил на крыльях любовного подвига. Ему просто получать ответные чувства, находя для опечаленных нужные к тому слова. От него потом не требуется воспитывать детей. Он был нужен на определённое мгновение. Читатель согласится, что любить без обязательств всегда легко. Даже можно назвать Симона злодеем, умело находившим подход к разбитым сердцам. Или он был благодетелем, те сердца исцеляя от ран? Пусть каждый решает самостоятельно.

Абгарян скорее обеляла Симона. Каким бы он не был, он давал женщинам счастье. Отчего им горемычным жить с нелюбимыми мужьями, которыми они обзавелись по необходимости, воле прочих, либо по глупости ранних любовных отношений. Но читатель всё-таки спросит: тогда почему жена Симона была такой же несчастливой, какими являлись прочие действующие лица? И почему Симон не сумел дать счастье той, с которой жил до старости? Или его жена была достаточно честна, чтобы не искать утех на стороне? Или читатель упустил столь важный для внимания момент? Жизнь подлинно сложна. Случается действительно разное. Для накала страстей нет ничего лучше, чем порождать противоречия. У иного автора исход мог быть гораздо печальнее — с Симоном могли расправиться или принудить к пути истинному истязаниями. Наринэ излишне добра к действующим лицам, при этом делая каждого из них скорее несчастным.

На деле — всё рассказанное является аморальным. Имей Армения другую религию, быть тем женщинам забитыми насмерть, а то и по благости в наказание им отсидеть несколько лет в тюрьме с отнятием права на имущество. Той же участи мог удостоится Симон. Быть может вопрос решили отсечением орудия преступления и носа.

Ежели всё случилось и не имело последствий, читатель согласится — не так уж плохо прожить жизнь в горе, имея частицу счастья на душе. Случается и более страшное. Всему своя мера и своё понимание. Только не вспоминайте сюжет «Алой буквы»…

Автор: Константин Трунин

» Read more