trounin.ru

Первой опубликованной статьёй Лескова стала заметка «О продаже в Киеве Евангелия». Николай обращал внимание на несправедливо возвышенную стоимость Евангелия, должного стоит не сорок копеек, а двадцать. Всякий человек обязан иметь такое издание, чего не может себе позволить, учитывая дороговизну. Вскоре было опубликовано письмо Лескова, после перепечатанное под названием «Нечто о продаже Евангелия, киевском книгопродавце Литове и других». Николай укорял киевских книгопродавцев, делающих книги недоступными для людей, чрезмерно завышая стоимость, и это при том, что им книги отпускались издателями по сниженной цене, дабы те чрезмерно не накручивали стоимость. Вполне очевидно, со стремлением к необоснованной наживе нужно начинать бороться. Правда истребить подобное в русском человеке практически невозможно.

Следующая статья — «Несколько слов о врачах рекрутских присутствий». Николай показывал особенности исполнения закона по воинской повинности, определённого ещё при Петре Великом. Имелся врач, ответственный за рекрутский набор, которого консультировал другой врач, в случае особой на то надобности. Врачи были необходимы, так как им приходилось прилагать большие старания, чтобы понять — болен человек или специально придумывает хворь. Например, призываемые могли помещать внутрь свиную кишку, имитируя несостоятельность собственной прямой кишки. Особое внимание отводилось к призыву евреев, годных к службе с двенадцати лет. Из-за них возникала особая трудность, поскольку евреи не вели метрических книг, вследствие чего возраст приходилось определять по косвенным признакам. Интерес врачу был ещё и в том, что за призыв еврея он получал под сто рублей, тогда как помещичий крестьянин оценивался не более трёх рублей.

В заметке «О соискателях коммерческой службы» Николай старался понять, каким образом это дело устроено в России. Суть сводилась к банальному: если не рос при прилавке, за прилавок тебя никогда не поставят.

Под псевдонимом Фрейшиц Лесков написал заметку «Несколько слов о полицейских врачах в России», чем навлёк на себя гнев министерства внутренних дел. Николай сообщал о мизерной зарплате полицейских врачей, недостаточной для существования, вследствие чего врачи вынуждены брать взятки. Из этого следует понимать, как трудно избавиться от взяточничества в их среде.

В статье «Несколько слов о местах распивочной продажи хлебного вина, водок, пива и мёда» — обсуждение антисанитарии таковых мест. А в статье «Несколько слов об ищущих коммерческих мест в России» — сетование на необходимость подготовленных работников заниматься низкоквалифицированным трудом. В статье «Полицейские врачи в России» — ответ на все возражения, последовавшие после публикации заметки «Несколько слов о полицейских врачах в России». Важным было понять, насколько определяющей является не сама проблема взяток, — врачам нужно повышать жалование.

Как видно, Лесков вступал на путь журналиста, пытаясь говорить о важных проблемах общества. При этом практически никогда не скрывал имени. Однако, исследователи творчества склонны отнести к его авторству следующие статьи: «Распространение трезвости» (заметка за 1859 год, возможно в дальнейшем переработанная в «Очерки винокуренной промышленности»), «Несколько слов о Бердичевской Онуфриевской ярмарке 1860 года», «О постройке общественных бань» (Киеву требуется больше бань, а их содержателям следует снизить цену), «Извещение об ищущем места», «Факт из истории водворения откупной системы в России», цикл «Вести из Киева» (публикуемый вплоть по 1861 год).

Отдельного рассмотрения должны быть удостоены статьи «Заметка о зданиях» и «О рабочем классе». Николай продолжит говорить откровенно и в дальнейшем, всегда стремясь показать читателю обыденность без украшательства. В его строках всегда было больше реализма, чем какого-либо другого литературного жанра.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лесков видел мерзкое не только в человеческих качествах отдельных личностей, но обращал внимание и на ситуацию в общем. И выходило так, что мерзость в России имела место быть во многих аспектах, особенно в плане социальной сферы. Даже перестаёшь удивляться, почему русский человек стремился приобщиться к заграничному быту, когда своё собственное существование ему казалось несносно противным. А всё из-за социальной сферы, продолжавшей оставаться в печальном состоянии. Самое удивительное, практически никто не обращал внимания на подобного рода неурядицы. Может то происходило в силу нежелания смотреть на проблемы простых граждан страны, тогда как для правящей прослойки такое оставалось безразличным. Вот и взялся Лесков рассказать, каким образом происходило на самом деле.

Основное, к чему обращал читателя Николай, — к необходимости задуматься, почему в государственных учреждениях нет уборных. Можно смириться с теснотой в помещениях, с отсутствием отопления, но не с невозможностью справить физиологические потребности. Такая проблема встречалась повсеместно, куда бы человек не обращался. Уборные отсутствовали даже в больницах. Само собой, в тюрьмах оные и не подразумевались, порою поныне отсутствуя. Нельзя было найти уборных в чиновничьих зданиях. Что оставалось делать людям? Вполне очевидное, нужду справляли прямо в коридорах. Такая же ситуация складывалась в учебных учреждениях, где ученикам приходилось ходить в собственные штаны.

Лесков выражал уверенность — высокая смертность в государстве именно вследствие отсутствия внимания к социальной сфере. Отсутствие уборных — проблема важная, но надо ведь отапливать помещения, делать их шире, заботиться о притоке свежего воздуха. Всего этого в России не имелось. Складывалось впечатление, ничего никогда не изменится. А может и грядут перемены, благо царь Александр Николаевич стремился к претворению в жизнь важных для государства реформ, направленных на облегчение существования граждан. Но пока подобное только задумывалось, следовало направить поступь власть имущих в нужную сторону.

Тем более, есть примеры внимания к социальной сфере в Англии. Там смертность резко снизилась, всё благодаря разумному подходу к осмыслению проводимой политики. Требовалось срочно переменить понимание делаемого, чтобы удовлетворять самые простые нужды человека. Пусть хотя бы уборные появятся повсеместно, иначе так и продолжат люди справлять нужду у всех на глазах, так как другого им не остаётся, им не дают иной возможности.

О том же Николай продолжил говорить в статье «О рабочем классе», указывая на аналогичные проблемы. Важным становилось повышать гигиену труда, ведь не должен человек находиться в условиях, подобных скотским. Достаточно начать с малого — позволить свету беспрепятственно проникать в помещения, для чего предусматривать проёмы в стенах под окна. Не помешает озаботиться борьбой с сыростью. Тогда рабочий перестанет часто хворать, вполне способный находиться на работе продолжительное время, не выражая жалоб на самочувствие.

Рассуждая о статьях Лескова, непременно думаешь, насколько Николай выражал правильные мысли. Однако, тогда мало кого заботила социальная сфера. Всё-таки речь о веке, когда мыть руки не считалось обязательным, а гигиена не воспринималась за нечто важное для существования человека. Именно поэтому точка зрения Лескова осталась неуслышанной. Может её восприняли в качестве юмористической заметки частного лица, слишком брезгливого к обыкновенному человеческому естеству, ни в чем не должного быть противным. Разве беда, если человек испражняется в коридоре? Ничего в том нет противоестественного, раз так поступает большинство. Интересными такие статьи останутся только для потомков, кому пожелается увидеть о былом больше, нежели о том известно по художественным произведениям современников тех дней.

Автор: Константин Трунин

» Read more

О чём следует рассказывать читателю? Может о правде бытия? Именно так решил Лесков, приступая к художественному творчеству. Довольно уже оставаться малоизвестным писателем, в основном публиковавшим безымянные заметки в периодических изданиях. Потомок ещё горько вздохнёт, толком не умея разобрать, к чему именно Николай сумел приложить руку, так как не всякий исследователь возьмётся за его творчество с полным осмыслением необходимости разбираться в авторстве текстов, чьё смысловое наполнение более не будет представлять интереса для потомков, оставаясь лишь в качестве свидетельства прошедшего. Но и своего имени Лесков не открывал, создавая истории под псевдонимом «М. Стебницкий». Пусть ещё не заявлял о себе, зато стал тем, кто обрёл лицо.

Рассказ «Засуха» — своеобразие крестьянского быта. Совсем недавно случилась отмена крепостного права, теперь каждый был представлен сам себе. Какой с того толк людям, продолжавшим воспринимать мир с позиций неосведомлённости о происходившем? Крестьянин остался богобоязненным, предпочитающим замаливать каждую беду. Теперь его более не кому оставалось защищать, если только Богу. И на божественную сущность приходилось уповать при всякой неурядице. Как пример, случилась засуха, не позволявшая людям надеяться на лучшее. Им думалось, вскоре предстоит погибнуть, так как дождя они всё никак не могут выпросить. А почему засуха вообще случилась? Не по причине циклических явлений в природе, ибо засуха поражала Россию с завидной регулярностью. Причиной стало иное происшествие — похороны пономаря.

Так совпало, что вслед за похоронами разразилась засуха. Коли так, то могилу следовало раскопать. Деяние сие воспринималось за кощунственное, требовалось получить разрешение от священника, которого тот не дал. Тогда мужики выкопали тело, оставив пока вне земли. И чаяния их оправдались — с неба хлынула вода. Причём лило с такой силой, отчего крестьяне и вовсе испугались, поскольку теперь могли погибнуть от обилия дождя. Тогда решили пономаря заново похоронить, да тело смыло. Пошли вновь к священнику, честно обо всём сообщив. Добавив и такое шокирующее обстоятельство, как надругательство над трупом: содрали с него сало на свечи.

Как с такой паствой управиться? Остаётся развести руками, обращаясь к Богу, укоряя людей, живущих не в свету божественной воли, а в темноте мрака из предрассудков. Священник не стал надеяться на провидение, отправившись к помещику, чтобы уже от него принять укор по собственному адресу. Ведь кто, как не священник, должен уметь давать пастве наставление, так ей нужное?

Повествуя о таком событии, Лесков наполнил содержание художественными элементами, без которых повествование могло сойти за пересказ событий, а то и не одобрено к публикации, настолько тяжёлым для восприятия могло оказаться. И без того тяжело проводились реформы в государстве, так ещё и на благо людей, к ним вовсе не подготовленным.

Другой рассказ Николая — «В тарантасе». Сюжет представлялся читателю в качестве разговора действующих лиц. Таким образом повествовать в российской журналистике любили, порою нисходя до создания подобия небольших пьес. Действующие лица рассуждали у Лескова о насущных проблемах, вроде осмысления стремления народа к воровству. Неужели такая черта присуща сугубо русским? Разве немцы не воруют? Или склонность немцев к мошенничеству за воровство считать нельзя? Да и шведы воруют, и англичане тем же грешат. Потому не надо возводить напраслину, мало кто к такому не имеет склонности.

Проба пера в качестве автора художественной литературы вышла для Николая удачной, его изысканиям способствовало и правление царя Александра Николаевича.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказывая про историю Руси, Екатерина подходила к сложнейшему периоду. Требовалось сообщить о правлении князей, настолько возвеличившихся в собственном мнении, отчего России грозил обязательный крах. Пусть существовала вероятность возрождения государственности под сильной рукой, но такого тогда случиться не могло. Излишне каждый князь боролся за личное право считаться выше прочих, вследствие чего свары не прекращались. Если в 1161 году на великое княжение воссел Ростислав I Мстиславич, его в 1168 году сменил Мстислав I Изяславич, то с 1171 года перестала существовать власть, с первенством которой большинство князей соглашалось. Наоборот, отныне Великий князь мог быть не только владетелем киевского стола, но и столов черниговского, новгород-северского, ростовского и смоленского. Претендовали на право Великих князей и правители Галиции.

Отныне Русь не мыслила себя без связи с соседними образованиями. Важное значение приобретала любая помощь, на которую получалось опереться. При этом вражда не угасала. С одинаковой степенью приходилось принимать не только помощь, но и отбиваться от нападок. Ежели упоминать кочевые народы, с ними князья не раз старались водить дружбу, находя в том возможность заявить о праве на власть. Только любая помощь со стороны омрачалась последующим, когда прежние союзники считали себя правыми, вновь нападая, теперь уже на прежних друзей. Впору подумать, будто Руси могло коснуться событие, подобное испанскому, когда мавры приглашались для борьбы за право на власть готских правителей, в итоге утвердив над полуостровом собственную власть. Да вот Русь того избежать не смогла, пускай и в ином виде, так как всё-таки оказалась покорена монгольскими завоевателями.

Знакомясь с историей от Екатерины, читатель приходит к однозначному суждению — иго сталось благом для Руси. Как бы то печально не звучало, но без радикальных методов воздействия достичь благого не получится. Как монголы сжигали города и вырезали население, чем способствовали снижению напряжения между князьями, поскольку многие роды пресекались. Теперь становилось проще вести борьбу за власть, учитывая необходимость исходить из совсем других предпосылок, где не находилось место сугубо лишь желанию статься Великим князем, оспаривая то с помощью применения силы. С этого времени требовалось проявлять больше хитрости, иным способом не имея возможности добиться влияния. Но к таким суждениям Екатерина пока не подходила, она продолжала рассказывать про неослабевающие княжеские распри.

Безусловно, последующие историки не будут столь категоричными в суждениях. Великое княжение обязательно разделится, хотя и не столь радикальным способом. А может, поступая так, историки облегчали себе способность к сопоставлению фактического. То есть проще считать за Великих князей некоторых правителей, тогда как прочих не брать в расчёт, лишь обвиняя в наведении мелкой смуты. Екатерина так не поступала, она твёрдо стояла на мнении, демонстрируя раздробленность княжеских родов, отказывавшихся соглашаться на признание за кем-то власти большей, нежели каковую желали оставить за собой.

Заканчивая третью часть истории упоминанием сражения на Калке, Екатерина сообщала, насколько усиливалось напряжение, так как до Батыева нашествия в сражениях с монголами погибло до семидесяти тысяч русичей, тогда как численность монгольской армии доходила до значения в сто тысяч. В четвёртой части Екатерина предпочла остановиться, подводя итог всему рассказанному прежде, делая то в виде краткого пересказа. Если читатель посчитает нужным, он волен ознакомиться с записками Екатерины именно по четвёртой части, тем самым находя возможность не тратить силы на знакомство с выдержками из летописей, ежели не имеет цели вникнуть более детально.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель может представить, будто он взялся за чтение книги и тут же от этого отказался, но его часть — подобие копии — всё-таки принялась за чтение, только в качестве участника описываемого на страницах? Фантастика: скажет читатель. А если взять более простой пример? Допустим, человек решил стать участником компьютерной игры, зарегистрировался, после чего его попросили уйти, так как на том его участие заканчивается. Вместо него теперь будет играть его копия, причём становясь полноправным участником действия, с одной оговоркой — она обладает одной жизнью, в случае гибели умрёт и сам человек. Довольно закрученное предположение: вновь скажет читатель. Тогда как быть, если Лукьяненко представил для внимания именно такую ситуацию? У него получалось, что настоящий мир и виртуальная реальность — воплощение единственности, только далеко друг от друга отдалённое в пространстве. Проще говоря, никакой виртуальности нет, а есть далёкий мир, куда переносится копия главного героя, став полноценным человеком. Просто в какой-то момент это придётся осознать и принять факт данности, поскольку обратного пути нет.

Как будут развиваться дальнейшие события? Не так важно, о чём именно примется повествовать Лукьяненко, ведь он должен был чем-то наполнять содержание. Вполне очевидно, жизнь копии будет протекать при тех же желаниях, какие свойственны всякому неофиту, оказавшемуся в непривычной ситуации. Понадобится принять условия нового существования, вжиться в роль, постараться найти место, а после заявлять право на хотя бы некое превосходство над другими. Будет и любовь, от которой человеку вообще трудно скрыться. Лукьяненко постарается затронуть разные аспекты существования человека в иной реальности, где ничего толком не продумано, так как читатель ближе к концу узнает, кто на самом деле позволил данной системе существовать, причём не в мирных целях, а сугубо ради возможности разбавить воинственный пыл стремлений, им свойственный.

Главная задача для действующих лиц, поставленная Лукьяненко, разобраться, почему мир устроен именно таким образом, и почему возникают стремления, будто есть кто-то, внимательно за ними следящий и протягивающий руку помощи. Такая же задача будет перед теми, кто некогда регистрировался в игре. Они в той же мере не понимают, почему в то время, когда они не играют, кто-то за них принимает решения. Всему найдётся объяснение, когда наконец-то станет ясно, копия действительно существует, как подлинная сущность, действительно разделённые при регистрации.

Что делать дальше? Лукьяненко пришёл к очевидному решению, учитывая, насколько ему свойственно искать возможности в мирах, им самим придуманных, после желая найти прорехи. Сергей не стал допускать мысли о виртуальности, для реалистичности которой никогда не найдёшь объяснения. Виртуальность сошла за подлинную реальность. А раз так, значит действующие лица будут искать способы, чтобы соединиться. Разве такое возможно? Сложно представить, как копия встречается с человеком, послужившим за её прототип. Этого и не должно случиться. По крайней мере, пока, если Лукьяненко не задумает писать продолжение произведения. Да разве Сергей от такой мысли способен отказаться? Или он действительно не станет добиваться слияния миров? Тогда это покажется странным, ведь планета просто обязана подвергнуться нашествию извне, хотя бы уже тем получая право для качественного развития.

Остаётся наблюдать за творческим ростом Сергея, продолжающим работать в других направлениях. В его жизни наступала такая пора, когда уже не он, как некогда, да и как в случае «Конкурентов», начинали паразитировать уже на его собственном творчестве. А ежели так, придётся не только самому измышлять новое, но и курировать работу над проектами, проводя работу над ошибками других, не позволяя лишних вольностей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Работа над ошибками» | Книга №2

Что может быть лучше, нежели стать воплощением божественной силы? Разве тогда не рухнут преграды, не станешь воплощением всего, о чём только можешь мечтать? В мире, где правят функционалы, требовалось найти особое положение для главного героя, поскольку в функции таможенника он себя исчерпал, должный стать кем-то более важным, поскольку должность куратора в той же мере не станет для него интересной. Но кто такой куратор? Это нечто вроде наместника Бога, умельца, чья власть заключается в праве контролировать развитие процессов в отдельно взятом мире. Но разве это не та же функция таможенника, только в гораздо большем смысле? Тогда зачем таковой наделять главного героя? Лукьяненко иначе не мог, так как без функции куратора главный герой не мог продолжать поиски изначальной Земли. И вот он начинает приобретать функцию куратора. Что же дальше? Разумеется, дорога к проявлению в главном герое стремления к осуществлению божественной функции.

Но идея о Боге появляется не сразу, она будет постоянно отдаляться от читателя. Сперва нужно понять, зачем вообще главному герою понадобилось вновь ввязываться в события, связанные с функционалами. Он вроде развязался с прошлым, уничтожил связующие нити, только вот функционалы затаили на него обиду, решив устроить погоню. Как бы главный герой не убегал, его будут постоянно настигать. Не заглядывая далеко вперёд, как и Лукьяненко, он будет постоянно куда-то стремиться, переходя из локации в локацию, думая о насущном и предполагая допущение невероятного. Однажды главный герой окажется в мире, где Дарвин так и не сумел доказать теорию эволюции, потому как утонул во время путешествия на «Бигле», вследствие чего получили развитие его ранние теологические труды, продолжавшие философию прежних веков, вроде работ Ньютона и Декарта, в которых всё исходило от необходимости примирять науку с божественным промыслом. Может именно в этот момент Лукьяненко принял решение об обожествлении главного героя.

Дабы читатель заново осмыслил созданный автором мир, Сергей в спокойной форме позволил главному герою рассказывать другим о существовании функционалов, открывая и такие моменты, о которых прежде не сообщалось. В целом, куда бы действие не заходило, Лукьяненко старался останавливать развитие событий, погружая читателя в беседы действующих лиц. Решительный перелом в повествовании Сергей измыслил к моменту встречи главного героя с роботом, чтобы они вместе отправились сокрушать устройство мира, наконец-то найдя изначальную Землю, откуда некогда функционалы предпочли удалиться. И вот там-то главный герой начнёт бороться за право стать Богом, сам того не желая, поскольку божественная функция окажется ничем иным, как кураторством над изначальной Землёй, и не более того. То есть не нужно бороться за право стать Богом, так как нужно стремиться к совершенно иному — к возможности стать обыкновенным человеком, равным среди равных.

Что тогда делать с существованием функционалов? Пусть они дальше существуют. Всё равно человек не должен решать, кому и по каким правилам следует жить, это нужно отдать на откуп каждому отдельно. Пусть отдельно взятое человечество живёт по порядкам того социума, к коему желает себя относить, и никогда не вмешивается в дела другой части человечества, предпочитающего жить по иным правилам и представлениям о должном быть. Тогда как быть с идеей понимания божественного промысла? Она должна пониматься в том же смысле — человечество по-разному будет решать, какой Бог ему нужен, ведь божественная сущность останется неизменно той же, только всегда понимаемой в угоду нужд того или иного социума.

А как быть с главным героем? Он понял смысл жизни, и уже никогда не станет разрушителем чужих представлений о мире, требуя единственного — не вмешиваться в дела его собственного существования.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обратившись к опыту Толстого и Горького, Фёдор Гладков решил написать о собственном детстве. Но о чём он мог рассказывать, если происходил из крестьянской семьи? Как раз о крестьянском быте. Показать его таким, каким сумел запомнить. На деле вышло, воспоминания Гладкова получились отражением той среды, которая и должна была сформироваться в представлении граждан Советского Союза о прошлом. То есть крестьян обязательно следовало показать примечательными на грубость, невежество и отсутствие образованности, словно ничего не поменялось с древнейших времён. Гладков не стал делать исключения ни для деда, жившего порядками середины XIX века, ни для отца, просто обязанного иметь отличия в мировоззрении от старших поколений. Зато он, Фёдор, получил возможность переосмысления, пускай и прожив для того более пяти десятков лет.

Как сложились семейные порядки при деде? Всё держалось на строгости. Дед наводил авторитарные порядки, не допуская свободомыслия. Кто заговорит за столом — тому мог дать ложкой по лбу. И не так важно, что в таком духе детей воспитывали всегда, невзирая на политический строй и социальное положение. Вполне очевидно, дед отличался набожностью, чего требовал от других. Всему этому находится объяснение, ведь жил дед при крепостничестве. Да вот при нём ли? Если исходить от года рождения Фёдора, то его дед мог быть уже вольным крестьянином, когда вступал в сознательную жизнь, пусть и сохраняя верность прежним традициям. А вот отец Фёдора явно не знал власти помещика над собой, вполне эмансипированный и вольный хозяйственник, только решивший слыть за подобие своего же отца, ставший таким же авторитарным главой семьи, применяя ложку для наказания и требуя трепетного почтения к Богу.

Каким бы отец не являлся важным для семьи, сколько бы не указывал на важность своей личности, то он показывал, исходя из очевидного, — был скудоумным, неграмотным и не представлял собою того, о ком можно говорить с гордостью. Мать Фёдора он бил жестоко, чаще даже без причины, дозволял грубить и кричать. Однажды случилось и вовсе непонятное для понимания личности отца, он пошёл против заведённых дедом порядков. Может понял, насколько жизнь меняется? Или не понял, просто жил таким образом, каким ему казалось нужным? Всё-таки ведь должен был наступить перелом в сознании крестьян, когда годы шли, а уклад не менялся, хотя наступили другие времена, требующие находить возможности, дабы прокормить семью, так как сидеть за пазухой у помещика больше не получится.

Что до самого Фёдора, если он писал подлинно о себе, то детство его прошло в тяжёлом труде, какой знаком каждому крестьянскому сыну. К девяти годам Гладков обладал всеми знаниями, благодаря которым знал и умел практически всё, требующееся от крестьянина. Имел он представление и о народных приметах, по которым протекала крестьянская жизнь. Фёдор умел боронить, не пользуясь помощью взрослых, в нужных случаях применял травы, когда к тому появлялась необходимость, используя и другие знания, поскольку понимал, насколько необходимо это знать, ибо наступления другой жизни тогда ожидать не приходилось.

Как же быть читателю? Следует ли знакомиться с воспоминаниями Гладкова? При желании ознакомиться с тем крестьянским бытом, на благости искоренения которого настаивала впоследствии советская власть, то читать нужно. А ежели мысль не принимает допустимости подобного среди населения Российской Империи, будто и не было эмансипации крестьян, и деятельность славянофилов ни к чему не привела, то лучше к произведению Гладкова не обращаться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Во втором выпуске «Северной пчелы» за 1831 год в разделе «Внутренние известия» опубликована заметка «О разрешении императора поднести ему роман Булгарина «Пётр Иванович Выжигин» с приведением письма об этом Бенкендорфа». Булгарин по праву издателя считал необходимым делиться своими успехами на ниве художественной литературы. В седьмом выпуске — рецензия на «Путевые записки» Геракова. В восьмом выпуске — рецензия на «Исторические записки» Маржерета. Несмотря на значимость данного труда, приходилось укорять переводчиков в нерадивости. В девятом выпуске — рецензия на «Сочинения, переводы и подражания в стихах» Масальского. В одиннадцатом выпуске — рецензия на «Краткое извлечение из Истории государства Российского, для юношества». Фаддей посчитал издание слишком маленьким по объёму за просимые за него деньги, отметил неточности в содержании.

В семнадцатом выпуске — повествование «Букинист, или Разносчик книг». Булгарин описал встречу Александра Македонского и Диогена. В тридцать первом и тридцать втором выпусках — отзыв на первую постановку комедии Грибоедова «Горе от ума». Постановка ожидалась с большим трепетом, но оказалась неудачной. В сорок первом и сорок втором выпусках — повествование «Полчаса в передней присутственных мест». В том же сорок втором выпуске в разделе «Новые книги» — «О своём романе «Пётр Иванович Выжигин» и его критиках». В сорок девятом и пятидесятом выпусках — рецензия на «Царствование царя Алексея Михайловича» за авторством Берха. В семьдесят пятом выпуске — рецензия на «Сочинения» Веневитинова. С какими рецензиями Булгарина не знакомься, полезного зерна вынести не сможешь.

С семьдесят восьмого по восьмидесятый, в девяносто четвёртом и сто восьмом выпусках — повествование «Отрывки из тайных записок станционного смотрителя на Петербургском тракте, или Картинная галерея нравственных портретов». Суть сводилась к тому, что о людях высокого ранга нужно судить, начиная с людей ранга наименьшего, поэтому для рассмотрения взят станционный смотритель.

В сто пятьдесят шестом и сто пятьдесят седьмом номерах — письмо к Ушакову «Наше положение и наш долг», где рассматривались заслуги русского народа в победе над великими полководцами и хворями. В сто семьдесят первом выпуске — диалог «Рассудок и холера». В сто восемьдесят третьем, сто восемьдесят четвёртом, сто восемьдесят девятом и сто девяностом — повествование «Похвальное слово безграмотным, читанное студентом безграмотности в Ахинее (Атенее то ж), на острове Мадагаскаре, и посвящённое кандидату безграмотности и бессмыслицы высшего училища в земле кафров и готтентотов, неподалеку от мыса, называемо­го португальцами Мысом Доброй Надежды (которая однако ж не исполнилась, ибо надежда и обманчивость родные сестры), издателю журналов «Микроскопа» и «Сплетней», и проч. и проч». Довольно сумбурное изложение продолжилось в выпусках со сто девяносто шестого по сто девяносто восьмой, в двести двадцать седьмом и двести двадцать восьмом повествованием «Письмо копииста Мирона Бульбулькина к издателям о премудрости и суете мира сего».

В двести двадцать втором и двести двадцать третьем выпусках — поучительная статья «Беседа с крестьянами о нынешних обстоятельствах», сообщаемая как «Письмо к сельскому священнику о холере». В статье говорилось, насколько важно до людей доносить необходимость соблюдения предписаний медиков. Тема получила развитие с двести сорок первого по двести сорок третий выпуск — «Письмо к В.А. Ушакову из Дерпта в Москву от 16 октября 1831».

В двести сорок седьмом выпуске — рецензия на произведение «Пан Подстолич» Массальского. В двести шестьдесят шестом выпуске — рецензия на «Русскую Библиотеку для немцев, издаваемую Карлом фон Кноррингом». В двести восьмидесятом, двести восемьдесят первом и с двести восемьдесят четвёртого по двести восемьдесят восьмой выпуск — «Письма из Петербурга в Москву к Ушакову», содержавшие рассказы о делах театральных и литературных.

Автор: Константин Трунин

» Read more

С шестьдесят девятого по сто второй выпуск «Северной пчелы», общим числом в семь выпусков, были изданы «Письма провинциалки из столицы». Булгарин брался показать обывателю, какой должна восприниматься светская жизнь. Выходила не совсем радужная картина, так как писавшая письма девушка не видела ничего хорошего в столичной жизни, поскольку была лишена возможностей, какими обладала в провинции. Правильно ли было покидать родное гнездо, перебираясь ближе к высшему свету? Вот на этот вопрос Фаддей и пытался ответить, может сразу и не понимая, каким образом придётся дополнять письма.

Провинциалке тяжело пришлось в столице на первых порах. Некогда она блистала, теперь ей никто не уделяет внимания. Более нет ажиотажа вокруг её появления в обществе, она остаётся незаметной, да и имеющая мало способностей сама хоть где-нибудь появиться, чтобы её окружили почитатели. Приходится с этим мириться, оставаясь посредственностью. Попробуй в столице попасть на бал… Не попадёшь!

Радостей в столичной жизни вовсе нет. Казалось бы, есть естественные возможности получать удовольствие, взирая на красоты природы. Да вот нет этого в Санкт-Петербурге. Солнце на небе — редкий гость, скорее всё до горизонта затянуто серостью, постоянно льёт дождь, служащий дополнительной причиной для скверного настроения. Впору подумать, будто столица наводнена рыбами, поскольку люди тут жить не должны из-за повсеместной сырости.

Можно ходить на музыкальные концерты. Но и там скука смертная. Сходишь пару раз, а более не захочешь: всё равно дают одинаковые представления, без какого-либо разнообразия. Появления новых лиц можешь не ждать, оттого и застоялось всё в столице, словно кругом подлинное болото. Можно ещё ходить по театрам. Из всех получается выделить русский и французский, и итальянскую оперу. Что касается немецкого театра — туда лучше не ходить, о нём вовсе предпочитают не вспоминать, потому и про его посещение никому не расскажешь. Ещё можно пройтись по магазинам, вот чего в жизни столичного человека с избытком — хотя бы таким образом сумеешь разбавить скуку великосветского постоянства.

В последних письмах Булгарин всё-таки позволил автору писем добиться внимания, скинуть одолевавшую хандру, оживиться и обрести надежду на исправление к лучшему. Случилось долгожданное — удалось попасть на бал. Перед этим следовало сделать все приготовления. Вот с этим возникли затруднения. Во-первых, не могла найти парикмахера, а кого находила, тех не получалось уговорить уделить внимание именно ей. Во-вторых, с невероятным усилием пришлось добиваться изготовления платья, пошитого аккурат к необходимости уже отбыть на бал.

Что до самого бала, там провинциалка произвела фурор. Всякий желал танцевать именно с нею, она ни минуты не сидела, постоянно приглашаемая. Всем понравился её вид, платье и причёска… как бы сказали тогда в столице — куафура. Что до прочих дам на балу, то было сделано наблюдение, согласно которому получалось, что дамская мода всегда идёт следом за покроем военных мундиров.

Если всё было именно так, как описал это Фаддей Булгарин, то остаётся поблагодарить его за оставленные свидетельства очевидца. Неважно, насколько правдиво изложены письма, одна из точек зрения потомком была услышана, выработано представление о светской жизни, касавшейся интереса молодых людей тех лет. И не так важно, как именно потомок должен реагировать на обстоятельства светской жизни одного из прошлых веков, важно именно видеть и внимать. Вполне вероятно именно из-за таких обстоятельств Булгарин всё чаще предпочитал уезжать из столицы, особенно после той памятной поездки по Ливонии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В третьем выпуске «Северной пчелы» за 1830 год Булгарин изложил мнение «Взгляд на Россию в 1829 году», где сравнивал политическую карту с небесными телами, согласно чему получалось, что ничему не дано стоять на месте, всё должно находиться в постоянном движении. Особенно радовал Фаддея успех России в военных действиях с Турцией. В том же номере от лица издателей было написано послание «Северной пчелы» к «Северному муравью» с надеждой на успешность начинания сей новой литературной газеты.

В четвёртом и пятом выпусках — рецензия на альманах «Северные цветы на 1830 год». В одиннадцатом и двенадцатом выпусках — на альманах «Денница». В тринадцатом выпуске опубликовано обращение к издателю «Русского инвалида», которому сообщалось, что со страниц «Северной пчелы» раздаются не ругательства, а критика по существу. В тридцатом выпуске — анекдот про Пушкина, взятый из английского журнала. В том же выпуске — статья «Светская известность».

В тридцать втором, тридцать четвёртом, тридцать шестом и тридцать седьмом выпусках — хвалебная рецензия с продолжительным пересказом содержания на «Монастырку» Погорельского. В тридцать пятом и тридцать девятом выпусках — отзыв на седьмую главу «Евгения Онегина» за авторством Пушкина. Булгарин выражал разочарование, не видя в действии ничего, кроме одного события, как Татьяну увозят из Москвы в деревню. Для разбавления критики Фаддей добавлял воспоминания о некогда приятном прочтении поэмы «Руслан и Людмила». В сорок четвёртом выпуске — рецензия на «Учебный исторический, хронологический и критический курс французской словесности, изданный для употребления в училищах господином Ферри де Пиньи».

С семьдесят четвёртого по семьдесят шестой выпуск — публикация письма «Дерптская жизнь». В девяносто первом выпуске — «Письмо из Карлова на Каменный остров». В девяносто четвёртом выпуске — «Второе письмо из Карлова на Каменный остров». В сто девятом — «Письмо в Дерпт о девице Зонтаг».

В сто десятом выпуске — рецензия на вторую часть «Истории русского народа» за авторством Полевого. Теперь Булгарин убеждался в прежней правоте, вполне уверенный — будет труд, ничем не уступающий историческим изысканиям Карамзина. В сто шестнадцатом выпуске в разделе «Петербургские новости» — «Письмо в Москву, к В.А. Ушакову». В сто двадцатом выпуске — ещё одно послание Ушакову: «Письмо из Петербурга в Москву». Поднималась тема вспышки холеры. Булгарин поделился мнением, почему в Азии от этого заболевания умирают в большом количестве, а в России всё не так плохо. Причиной назван уровень медицины. Ведь в Азии придерживаются знахарства, отказываясь от советов медиков, тогда как русские скорее прислушаются к словам лекаря. Исключением являются старообрядцы, отказывавшиеся следовать наставлениям медиков, отчего смертность среди них остаётся высокой. В сто двадцать шестом выпуске — ещё одно письмо Ушакову о холере, где отражена позиция царя, требовавшего строгого исполнения карантинных мер.

В сто двадцать девятом выпуске — рецензия на «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского» за авторством Жака Маржерета, бывшего на Руси в Смутное время. В России не первый век ожидали публикации данного издания, наконец-то оно состоялось. В сто сорок третьем выпуске в разделе «Внутренние известия» — публикация сведений о варшавском восстании.

В сто пятьдесят пятом выпуске — статья «О русской журналистике», написанная от лица издателей. Читатель уведомлялся, что как бы не было велико количество журналов, появляющихся всё в большем количестве, «Северная пчела» продолжит оставаться такой же, какой является. Никто и не думает обращать внимание на успехи или неудачи других журналов. Поэтому читатель должен понимать, насколько издание «Северной пчелы» останется постоянным, тогда как другим газетам и журналам ещё предстоит побороться за право на существование.

Автор: Константин Трунин

» Read more