trounin.ru

Давайте посмотрим на Антона Павловича Чехова глазами Владимира Ермилова. Что увидел советский литературовед в этом писателе? А увидел он человека, выросшего при тяжёлых условиях. И жизнь он показал человека, жившего тяжёлой судьбой. Изложил всё так, какое представление складывается, когда речь заходит об Антоне Павловиче Чехове. Но что важнее всего? Конечно же, происхождение. Для советских людей нужно показывать людей с происхождением из народа. Негоже искать предков в землях литовских или татарских, каким образом прежде полагалось. Чем ниже происхождение, тем гораздо лучше. Вот у Чехова как раз дед вышел из крепостных, был настолько крепок, что встал на ноги и выкупил всю свою семью. Тут бы читателю не менее крепко задуматься, насколько данная характеристика служила в пользу непосредственно Чехова. Из крепостных — хорошее дело, но сумевшего наладить хозяйство, да ещё и иметь с этого солидный заработок. Значит, дед Чехова был зажиточным? Нет, это определённо не могло его показать с выгодной для Антона Павловича стороны. Таковы уж рассуждения о прошлом. Значит, крепкий хозяйственник к окончанию сороковых годов считался дельным человеком.

Рос Чехов в тяжёлых условиях, как уже было сказано. Пороли будущего писателя нещадно. Может из-за этого здоровье пошатнулось ещё с детских лет. Или не во всём дед был настолько хорошим. Получается, крепко встать на ноги самому — не означает хорошего положения для остальных. Только вот если Чехов впоследствии станет писателем, образование он всё-таки получил порядочное. Писать начал рано — в юношестве. И писал настолько хорошо, что сумел заработать на оплату обучения. То есть, получив изначальное направление к становлению, Антон Павлович грамотно распорядился представленными возможностями. Именно таким образом выходит, если судить по биографическим изысканиям от Ермилова.

А по какой стезе предстояло пойти Чехову? Сам Антон Павлович предпочитал медицину. Насколько оправданным было такое желание? Не сказать, чтобы врачи хорошо жили в Российской империи. Некоторые из них едва сводили концы с концами. Это не учитывая колоссальных физических нагрузок, поскольку дни не были нормированными. Врачей могли поднять среди ночи, не позволяли расслабиться ни на минуту. Врач должен был быть всегда при исполнении. Для некрепкого здоровьем Чехова это могло закончиться трагически. Надо ведь было и литературной работой заниматься. Где же найдёшь силы на всё подобное? К тому же, Ермилов показал Антона Павловича за любителя театра. Интересной жизнью должен был жить Чехов, должен подумать читатель.

Значительную часть труда Ермилова составляет обзор произведений Антона Павловича. Повествование строится по форме пересказа с последующими размышлениями о содержании. Читатель отметит, насколько тяжело даётся биографам изучение жизни именно писателей. Как про них рассказывать? Если самое важное в их жизни — литература. Помимо воли оказываешься вынужден заниматься дополнительной литературоведческой практикой. Правда, не всякая биография это подразумевает. Может это зависит от жизненных обстоятельств, которых у писателя порою словно и не бывает. Поэтому, должно быть решил Ермилов, как порою решают прочие биографы, жизнь писателя можно рассмотреть в соотношении с происходившим вокруг него. Например, какую позицию занимал Антон Павлович по делу Дрейфуса? Пусть Чехов — не Эмиль Золя, чья жизнь прервалась напрямую из-за активной позиции именно по данному делу. Но, отчего бы и не высказаться, должен был решить Ермилов.

Кто скажет, будто перед ним толковая биография Антона Павловича Чехова? Этот текст столь же толковый касательно её наполнения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мы верим в то, во что хотим верить, и во что нам позволяют верить. Доведись Лео Таксилю жить при других обстоятельствах — не миновать ему инквизиции. Как тут не вспомнить труды Декарта, Ньютона и Канта, не находивших возможности открыто говорить против необходимости соглашения на божественное мироустройство. Использовались различные ухищрения, вроде фантастических миров или увязывания мысли с волей Бога, или воспринимая самого Бога за нечто отдалённое, но продолжающего оставаться центральным элементом всего сущего. Но то мужи учёные, умевшие рассуждать! Таксиль поступил гораздо проще, решив искать в Библии противоречия. Он стал критиком мифологических сюжетов, как сказали бы ныне. Насколько оправдано столь серьёзно воспринимать кем-то написанное до тебя? Впрочем, Лео был вынужден поступать именно так, следуя сложившимся жизненным обстоятельствам. А ежели кто подумает, будто до него таким образом не могли мыслить, тем необходимо вспомнить о религиозной составляющей Великой Французской революции.

Насколько вообще Ветхий Завет известен рядовому читателю? В значительной массе — самое начало, где говорится о сотворении мира, грехопадение Адама и Евы, вплоть до убийства Авеля. Что описывается после, набор разрозненных обстоятельств. Где-то там случится потоп, в каких-то ситуациях Бог насылает прочие кары небесные, и вот вырисовывается линия, следуя которой по ряду ответвлений предстоит дойти до рождения Иисуса Христа. Что на этом пути именно случилось? Рядовой читатель только и может развести руками. Поэтому, обращаясь к труду Лео Таксиля, должен быть готов внимать переосмыслению библейских событий, толком о них никогда прежде не имея представления. Насколько было оправдано так глубоко погружаться? Значит, автор посчитал за нужное перечислить все самые малость важные для него обстоятельства.

В какой же мере читатель вообще готов верить в представленное его вниманию в Ветхом Завете? Зная о том, что Библия — есть переосмысленная мифология евреев, читатель её за таковую и принимает. Поэтому какой смысл искать несоответствие действительности по мифологическим преданиям? Отчего-то не нашёлся ещё автор, с таким же усердием опровергающий, допустим, мифы Древней Греции. Кто-нибудь уличил Гомера в составленной им «Илиаде»? То есть труд Таксиля должен восприниматься за подобие критического разбора литературного произведения. Всем ведь известно, насколько Дюма вольно обращался с историческими фактами? Но кому есть до того дело? В случае религии — дело как раз есть. И это случается всякий раз, когда религия поднимается на уровень влияния, навязывая человеку необходимость веры в определённое, а затем она начинает стремиться обратно к низведению до состояния неприятия — именно в начале этого стремления появляются люди, подобные Лео Таксилю, считающие за необходимое в максимально короткие сроки данный процесс ускорить.

Никто не оспорит слов, написанных в «Забавной Библии», кроме религиозных деятелей. Читатель, кому интересна религия сама по себе, возьмётся за изучение уже истории самого христианства. Поймёт, насколько всё было много раз переосмыслено, как рождались и умирали религиозные течения, про великий церковный раскол, и про дальнейшие расколы, когда уже сами верующие обвиняли друг друга в несоблюдении религиозных обрядов. И тогда читатель сам придёт к вполне очевидному для себя выводу. А если читатель склонен видеть окружающий его мир, умеет понимать происходящее, для него «Библия» останется именно мифологией еврейского народа. Тогда не появится желания искать противоречия в текстах. Этому просто надо верить. Ежели это так — право на веру есть у каждого. Главное, в таком случае, не запрещать другим верить в более близкое их миропониманию.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пусть хорошее начинание продолжает жить своей жизнью. Почему бы не заполнить некоторые сюжетные лакуны? Например, раз Лукьяненко придумал школу для иных, кто-то теперь может про неё написать. И вполне даже не одну историю. Пишите сколько душе будет угодно. В крайнем случае, когда автору вселенной всё это надоест, он выпустит Сумрак, способный уничтожить практически любое допущение, сведя выдуманное к нулю. Может поэтому Сергей не побоялся позволить существовать проекту «Дозоры». Пока ещё он взялся его курировать самостоятельно. Как именно распределились роли в написании, пусть каждый рассуждает самостоятельно. Будем считать, произведение писалось по очереди. Где требовалось развивать сюжет, действовал сам Лукьяненко, где расширить представление о происходящем — там Шушпанов. Или наоборот. В сущности, для дела света и тьмы это значения не будет иметь совершенно, поскольку на всякий проступок придумано наказание в виде лишения памяти или пожизненного запрета на применение способностей.

Читатель видит, как Лукьяненко понравилась идея восточных сказаний, развитых им в «Непоседе». Вселенная Дозоров наполнилась джинами, нагами и прочими экзотическими вариантами иных. Если рассуждать здраво, не будет понимания, для чего вносить в повествование столько мифологических созданий. Чем они могут помочь, кроме расшатывания идеально выстроенного мира? В роль предсказателей читатель ещё как-то поверил, пусть и с большим сомнением. Но насколько возможно поверить в иного, способного исполнять желания? Для такого варианта необходима отдельно написанная книга. Это вам не просто мел судьбы, тут иной, способный привносить изменения в случайном порядке. Так и видится неистовство Сумрака, до смерти боявшегося пророчеств. Нет, читатель не сможет такое понять. Ежели позволить всему этому двигаться дальше, в какой-то момент среди иных появятся эльфы и хоббиты. Либо станет известно о событиях глубокого прошлого, ещё до эры динозавров, когда Нуменор не ушёл под воду. И это читатель, кому предстоит познакомиться с содержанием «Школьного Надзора», не слышал про наделение аурой городов. Такое сложно представить, но Санкт-Петербург — по следам криминальных хроник — прочно встал на сторону тёмных.

Так в чём суть происходящего? Группа одарённых учеников, в свете присущего подросткам максимализма, решила внести веское слово в доведённый до равновесия мир. Они приняли твёрдое решение позволить каждому самостоятельно решать, насколько он желает быть иным. Их вводила в недоумение сложившаяся практика принятия определённой стороны, чаще вне возможности выразить с этим согласие. Максимализм вполне оправдан, хотя бы в стиле подростковых истерик — «я не просил меня рожать». Что оставалось делать? Конечно же, устроить бунт. Подростки — они такие, готовые всегда выступать против сложившихся устоев, какими бы они не являлись, в случае попустительства на то со стороны государства. Однако, Лукьяненко и Шушпанов словно забыли, какую именно вселенную из себя представляют Дозоры, где всё регулируется необходимым соблюдением равновесия. Отчего не явился сам Сумрак? Кто не желает быть причастным к нему, и, более того, выступает против существования Сумрака, будет уничтожен.

Как правильно замечают любители творчества Лукьяненко, в «Школьном Надзоре» перебор увязывания исторических событий с миром иных. Под таким углом действительно можно создавать бесконечное количество произведений, хотя бы в духе альтернативной истории или попаданцев, где силы света и тьмы будут находиться в противостоянии. Но на всё воля автора. Если Лукьяненко на такое согласен, ничего с этим не поделаешь. Пусть вселенная Дозоров ширится и расцветает, а там уже дело читателя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сколь стремителен бег времени. Вчера ты жил в условиях ограниченного интернета, экономил каждую минуту его платного времени, порою до получаса настраивал соединение с помощью проводного телефона, прошёл через множество форумных, почтовых и прочих забав, погружаясь в переписку по чату с незнакомцами, участвовал в АДнДшных приключениях, в онлайновых пошаговых стратегиях и симуляторах футбольного менеджмента, не считая блоггинга посредством ЖЖ, либо фотоохоты для публикации на Яру. Чего только не было. А кто-то в это время погружался в мир прозы и поэзии, останавливая внимание на различных проектах, вроде Самиздата или ЛитПричала. Когда-нибудь и это станет данью прошлого. Пока предстоит разговор о дне современном — о том, как приобщился к ЛитПричалу Тимур Тамирхан, написав о том цикл коротких «Причальских былей».

Читатель не сразу поймёт, как отнестись к воспоминаниям о людях, которые нигде и никак ему не могут быть известными. Серьёзно внимать описанию мыслей о пропаже одного из модераторов проекта? Неужели Тимур об этом рассказывает на полном серьёзе? Да ведь так оно и есть. Или про некоего пользователя Виктора Рыбакова… Тамирхан воспринимает его за андроида. Пусть так — подумает читатель. Чем-то писатель всё равно должен удивить. Такая вводная информация может подготовить к чему-то существенно важному.

И действительно. Часть былей показывает Тимура умелым рассказчиком, способным зародить интригу, за развитием которой следишь с пристальным вниманием. Например, про таинственного человека, отправлявшего письма через личные сообщения, после чего каждый раз удаляя аккаунт. Много ли такого случается на проектах, где имеешь счастье находиться? Бывает так, что тебе пишет пользователь под видом девушки из арабских стран, интересуясь твоим мнением об этичности позволительности оказывать услуги интимного плана юношам. Подумаешь себе про извращенца, каковых на просторах интернета великое множество. Но в случае Тамирхана случай особый, названный им «Шифром Цезаря».

В какой-то момент читатель обязательно подумает, насколько мало написано. Почему Тимур не наполнил мир своих представлений о ЛитПричале большим количеством материала. Он имел встречи в реале с прочими участниками проекта, у него всё равно должны были накопиться мысли, которые он оставил при себе. Не хватает более полного раскрытия темы. Кто эти лица, встречаемые от были к были? Почему ничего не написано про Свету, более прочих мелькающую на страницах, словно являвшейся связующим звеном повествования, оставаясь притом всего лишь одним из пользователей проекта? Или должна сперва произойти развиртуализация?

Что более прочего напрашивается, представить повествование в виде «Игры в Классики». Если кто не помнит, Хулио Кортасар придумал написать книгу сносок. Начиная читать первую, приходилось переходить к какой-то другой, указанной автором, для чего книга постоянно листалась и перелистывалась, прочитываемая не в линейном порядке, хотя никто не мешал её взять и прочитать от начала до конца, игнорируя указания автора, либо составить собственный маршрут. Можно было поступить подобно Милораду Павичу, показавшему на примере «Хазарского словаря» способ разделения глав в соответствии с алфавитом, и читатель в случае необходимости мог выбрать соответствующую главу, когда желал понять, о чём автор хотел ему рассказать. Допустим, в ряде случаев читатель нашёл бы главу «Света».

А если размышлять на метафизическом уровне. Думаешь, насколько жизнеспособной может быть литература об интернет-проектах? Неужели в будущем серьёзные дяди будут писать монографии о том же ЛитПричале, проводя изыскания с помощью доступных им инструментов для подобных исследований? Почему бы и нет. Либо ничего этого не будет, но зато кто-нибудь возьмётся за чтение «Причальских былей», воспринимая повествование за аллегорию на саму жизнь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жизнь складывается довольно странным образом, когда самое несчастливое событие становится именно тем, о чём ты только и можешь по сути рассказать. А не случись его — почить тебе вовсе безвестным. Впрочем, Вадим Делоне был из тех, кто выражал несогласие с проводимой Советским Союзом политикой. Он не был против коммунистического устройства общества, хотел больше возможностей для выражения мнения. Ему как-то довелось быть в застенках Лефортово. Затем оказался в числе проведших демонстрацию в августе 1968 года, по большей части ради цели быть сфотографированным для западной прессы, после чего отправился отбывать наказание в тюменскую тюрьму. Вот о событиях своего сидения он и рассказал в воспоминаниях.

Впору задуматься, почему человек соглашается терпеть тюремные порядки, но на свободе ему более нравится выражать личную точку зрения. Отчего всё не наоборот? Или тюремные порядки настолько прекрасны в своей строгости, что им нет желания противиться? Вадим ни разу не оговорился, будто ему не нравилось находиться среди заключённых. Наоборот, акцент был сделан на правоохранительной системе, отправляющей в тюрьму практически безвинных людей. Ни один из заключённых не считал себя оправданно осужденным: один сидел за то, что задавил поросёнка с особой жестокостью на колхозном поле, другой — оговорён в попытке изнасилования. И так со всеми, куда не посмотри. Даже Делоне сидел всего лишь за акцию с транспарантом на Красной площади.

Вадим так и не понял, к чему и зачем был отправлен в тюрьму. Он сам писал, насколько удивились соседи по камере, не до конца сумевшие уяснить суть демонстрации, если участники — за её проведение — не получили денежного вознаграждения. И будто бы где-то внутри них затеплилось чувство одобрения. Или Вадим не уловил смешков за спиной, пожелавших назвать его весьма коротким и ёмким словом из трёх букв.

О чём же всё-таки писал Делоне? Им представленная тюрьма — место встречи хороших людей. Они все — душевные люди, любящие поэзию. Каждый просил Вадима написать письмо на волю для неких симпатичных барышень, обязательно с поэтической составляющей. Писал ли Вадим столько поэзии, сколько ему довелось сочинить за три тюремных года? Но один раз он написал не совсем то, и был сообразно наказан. В остальных случаях никаких претензий к поведению Вадима не возникало. Видимо, в советских тюрьмах действительно было лучше, нежели на просторах Советского Союза. Иначе читатель вновь не понимает, куда на три года исчез дух борьбы за справедливость.

Вполне очевидно, в тюрьме имелись строгие запреты, в основном касающиеся запрещённых веществ, к числу которых относился и чай. Что-нибудь на этот счёт Вадим возразил? Он не посчитал нужным возражать. А может всё дело в отсутствии зрителя? Никто не оценит вольных порывов поэта, только проявив сочувствие, окажись он в карцере. Значит, вольному человеку нужно внимание, а если внимания нет, он способен прожить без проявления воли. Поэтому, выйдя из тюрьмы, прожив какое-то время под прессом собственных несдерживаемых эмоций, Вадим поедет обратно, желая встретить другого освободившегося из заключения. Что в очередной раз подумает читатель? Про складывающуюся странным образом жизнь. Как же всё-таки прекрасен тот мир тотального доминирования над человеческим естеством, которое настолько приходится по вкусу, отчего перестаёшь понимать смысл в другой форме существования.

Всё сложено из парадоксов. Счастье в несчастье, но без несчастья никогда не познаешь и само счастье.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Будем честны, о том, что происходило на Украине, никто толком не знал вплоть до 2022 года. Не знал по той причине, что не интересовался. И не интересовался, так как не затрагивало. Хотя было известно о сопротивлении жителей восточных областей. Но и после 2022 года мало кто знает, что там происходило до. В общих чертах понятно происходившее после, но никак не до. Если начинаешь пытаться в этом разобраться — голова идёт кругом. Не знаешь, с какого края ухватиться. Всё столь стремительно развивалось, было так много пролито крови, такое количество людей пострадало. Ты даже мог знать людей, и даже мог за них волноваться. И мог интересоваться некоторыми особенностями политики Украины в целом. И всё равно восточные части страны оставались вне внимания. Почему? Тяжело сказать. Можно быть уверенным, о событиях после 2022 года, в году так 2030 в той же мере будут говорить, кого события почти никак не затронули. Это особенность человеческого восприятия. Остаётся надеяться — будущее всё расставит по местам. В этом помощь окажут воспоминания очевидцев. Например, воспоминания Захара Прилепина под названием «Некоторые не попадут в ад».

Но как понять деятельность Прилепина в Донецкой Народной Республике? Он говорит, принимал активное участие в происходивших там событиях. Какое? И что именно происходило? По изложенным им свидетельствам нельзя сказать, какого рода события имели место быть. Боевых действий в воспоминаниях не заявлено. За время повествования умерло только два человека. У одного внезапно остановилось сердце на фоне полного покоя, другой погиб вследствие террористического акта. Можно было ожидать участие в боях если не самого Захара, то кого-то из его отряда. Ожидание затянулось до отъезда из ДНР. Бои вероятно были, до того как Прилепин стал активным участником событий тех дней. Почему он ни о чём таком не написал — непонятно. Можно было дать читателю хотя бы образное представление о происходившем в 2014 году, рассказать про особо важные события. Можно было сделать это со слов других. Поэтому, в данном качестве, воспоминания ни в чём не помогут, если знакомство с ними происходило из желания понять ситуацию изнутри.

Если разбираться с представленным вниманию подробнее, не получится вынести положительных суждений. Наоборот, трактование происходившего в ДНР будешь воспринимать с негативной стороны. На благо ли проживающих там людей произошёл передел власти? Сам Прилепин опасался называть по именам людей, на прямую не связанных с ДНР. То выглядит вполне оправданным, когда прочие действующие лица выглядят не самым презентабельным образом. Читая, видишь не деятельных мужей, ратующих за счастье дончан, скорее подозревая умысел иного рода. Получалось так, что справедливость заключалась в желании отбирать у честных граждан ими нажитое, обосновывая это собственным авторитетом. Если кому-то нечто приглянется, хозяина быстро попросят уступить право на владение. И хорошо, если тот сделает это молча. Просто Захар не стал распространяться далее объявления о возникновении стремления тем самым обладать.

Когда о ДНР не было желания говорить, Прилепин переключался на прочие темы. Мог разговаривать о встрече с Эмиром Кустурицей. Мог и про флирт с симпатичной ему девушкой рассказывать, происходивший где-нибудь в Швейцарии. Почему бы и нет. Мог говорить про пакости касательно его самого и членов семьи. Оттого читатель в итоге и не сумеет понять, чем всё-таки Захар занимался в ДНР: просто узнав про один из периодов жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Почему бы не увлечься написанием историй, должно быть подумали сёстры Эмили и Энн, наблюдая за погружённой в труды Шарлоттой. Так в 1847 году из-под пера Эмили вышел роман «Грозовой перевал». Каким образом этому произведению удалось стать выше прочих — приходится гадать до сих пор. Не сказать, чтобы читатель нашёлся у романа сразу. Зачем вообще было писать произведение, публикуя отдельным изданием? В Англии тех дней так книги не создавали. Требовалось объявить подписку, после радуя читателей ежемесячными выпусками. Секрет успеха всё же крылся в другом. Сама Эмили умерла через год после издания романа. Кто мог повлиять на его продвижение? Будем считать, тем озаботилась Шарлотта, вполне способная внести некоторую лепту в содержание произведения, учитывая имеющиеся свидетельства о ряде прочих совместных работ и про уничтожение некоторых из них.

Так чем «Грозовой перевал» привлёк внимание? Быть может интригой, должной пробудить интерес у читателя. Сам роман — это пересказ уже произошедших событий. Читатель словно оказывался тем самым персонажем, которого так грубо встретили в поместье. Он нашёл эту книгу среди множества других, за чтением заблудился при неподходящих к тому погодных условиях, и постучал в первые попавшиеся двери. Что ожидал читатель? В наши дни его бы просто не пустили на порог, мало ли какого путника занесло, непонятно с какими намерениями. Но читателя всё-таки запустили, сразу сказав, что ему не рады. Читатель начал возмущаться подобному к себе отношению, и получил за это долгий и продолжительный рассказ, из которого должен вынести понимание, почему всё сложилось именно так. Но это ведь Англия! — должен возразить читатель. Что за французские любезности ему пытаются подсунуть под видом викторианских порядков?

Это Англия! Тут принято говорить об обыденном прямыми словами. Зачем измышлять предания старинных дней? Если человек попал в таинственное поместье, не сносить ему головы. И про его голову предстояло узнать от кого-нибудь другого. Либо может и не узнать. Это ведь Англия! Тут надежда на лучшее появляется в самом конце. А на страницах «Грозового перевала» нет ни счастья, ни надежд. Что не действие — очередной надрыв чувств. Разве так полагается писать романы? Да и кто является автором произведения?

Только теперь читателю следует остановить порыв гнева. Прежде автор ничем не отметился. Он ранее не писал больших литературных работ. И в качестве первого труда «Грозовой перевал» написан на хорошем уровне. Какими бы не являлись действующие лица — это плод авторского вымысла. Зная наперёд, о многом ли могла рассуждать девушка, воспитанная в строгих порядках? Не могла она создать историю о путешествиях в далёкие страны, погрузиться мыслями в общественные проблемы. Единственное, что она себе могла представить — мрачное поместье под туманом, где живут люди, которыми её могли пугать с детства. Став взрослой, Эмили на свой лад представила, как они могли жить, и почему то поместье пришло в запустение.

Можно быть уверенным, продолжи Эмили совершенствовать талант беллетриста, быть историям более ладно скроенными, нежели «Грозовой перевал». Но жизнь не терпит сослагательных наклонений. Кому-то произведение понравится, другие отзовутся о нём негативно. Впрочем, литература времён становления викторианской эпохи не каждому придётся по душе — внимать этим пространным и продолжительным произведениям не всякому под силу. В любом случае, «Грозовой перевал» будет прочитан каждым, кто идёт по пути приобщения к лучшим литературным произведениям, когда-либо написанным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как удивительно смотреть на мир, понимая, смотреть на него таким образом способен только ты. Никто другой не сможет такого взгляда повторить. Почему? Каждый проживает собственную жизнь, претерпевая совсем другие жизненные обстоятельства. Поэтому постоянно возникают споры и противоречия. Достаточно одной малозаметной детали в понимании, чтобы разойтись по разные стороны. И ладно бы, когда дело касается знакомых людей. В случае проживающих на соседней улице, в соседнем районе, населённом пункте, регионе… градус противоречий только нарастает. Что уж говорить про людей, выросших в разных странах. Они могут смотреть одинаково, но понимать отличным друг от друга образом. Как такое возможно? Это следует считать за последствие становления при различающихся условиях. И так будет всегда, пока существует человек.

Вот перед читателем русский и американец. Один из них смотрит на мир просто, и второй — просто. Но один готов с миром делиться, а второй — готов от мира брать. Возникает взаимовыгодная предпосылка к совместному существованию. Именно так может показаться. Вот просит американец у русского звёздочку, предлагает целый доллар. Русскому не жалко этих звёздочек хоть коробку отдать, даже денег не возьмёт. Как поступит американец? Возьмёт звёздочки бесплатно, после продаст другим американцам по двадцать пять долларов за штуку, ещё и пожалев, как мало он встречался с русскими, иначе давно бы стал богачом. Собственно, Лавренёв наглядно показал, почему русские привыкли отдавать им принадлежащее даром, думая тем нести радость людям. И не понимают русские, отчего над ними смеются, желая у них не просто брать даром то, что они готовы отдавать, скорее отхватив дающие руки по локоть, прибрав попутно ещё что-нибудь.

Но американцы — люди разные. Читатель ведь знает, как формировалась американская нация. Предприимчивость у них в крови, иначе не владеть им занимаемой ими территорией. Есть среди них совестливые люди. Быть может, чьи предки являлись выходцами из России. Иначе трудно объяснить, каким образом у Лавренёва появляется персонаж, считающий долгом чести отстаивать прежде занятую позицию. То есть Вторую Мировую войну американцы выиграли с русскими, данный персонаж получил за то от русских награду. Со временем политические предпочтения изменились. Теперь от того персонажа стали требовать показать русским едва ли не неприличный жест, вернуть награду, навсегда разорвать с ними отношения. Но как это сделать, если совесть не позволяет быть флюгером на ветру? Вчера он считал их за друзей, сегодня — за врагов, завтра вновь станет другом? Причина таких требований вполне понятна — поиск лучших условий для существования. Чего русский человек как раз и не поймёт, задавшись вопросом: зачем?

Что с этим делать? Как это исправить? И нужно ли с этим что-то делать, это как-то исправлять? Должно быть ясно, таковы условия существования человеческого общества. Не бывает так, чтобы два человека смотрели на мир одинаково. Даже сойдись они во многом, в чём-то между ними случится разлад. Лавренёв смотрел на взаимоотношение русских и американцев глобально, не нисходя до деталей. Потому как при тщательном разборе вникать в конфликт станет гораздо интереснее. Вместе с тем, формата пьесы уже не хватит. Читателю достаточно будет знать, что среди американцев в той же мере идёт борьба между «лучшим» и «хорошим», где каждый желает видеть положение государства на гораздо более выгодных позициях, воспринимая достижение такого состояния с разных позиций.

Борьба взглядов нам жить помогает: такую мудрость должен извлечь читатель из «Голоса Америки».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Каким образом люди должны взаимодействовать друг с другом на уровне государств? С одной стороны кажется, будто человечество едино. А на деле? На деле таковым оно никогда не будет. И ничего с этим не сделаешь. Вероятно, в отдалённой перспективе, человечество действительно станет единым, только то настолько утопично, что подобно несбыточной мечте. Или даже антиутопично, поскольку подобное возможно лишь под диктатом беспрекословного подчинения, когда люди уподобятся бездушным телесным оболочкам. Тогда вовсе становится непонятным, почему люди должны друг с другом взаимодействовать. Зачем? Особенно в сфере собственных достижений. Можно поступить проще, взяв за пример западную модель. Согласно оной центр достижений человечества находится под их контролем. Если хочешь быть причастным, принимай условие находиться в их подчинении. Кажется, это является не совсем честным. Однако, другой модели общего для человечества принципа взаимодействия предложено не было. Всякий другой принцип становился посредником, в конечном итоге переходящий на западную модель. А как предстояло быть советским учёным, желавшим приобщения к всеобщему? Как раз об этом и постарался рассказать Константин Симонов.

Читатель спросит, каким образом это вообще может функционировать? Если передашь информацию, например, о новом способе борьбы с чумой, то практически сообщишь секрет биологического оружия. Тут, как минимум, речь пойдёт о государственной измене. В последующем оно так и будет восприниматься, отчего учёные окажутся под постоянной угрозой провести несколько десятков лет на положении заключённых. Но в первые годы окончания Второй Мировой войны западные государства скорее считались за дружественные. Пусть никто не верил в возможность такого отношения в хоть самой малой продолжительной перспективе. Да вот учёные — люди другого склада ума, желающие развивать науку совместно, из-за чего не всегда способны соотнести реальное положение дел с необходимостью заниматься совместными разработками. Правильно будет поставлена проблема: если сообщить им о новом способе борьбы с чумой, на западе сэкономят три года. Почему-то в обратную сторону это не работает. То есть советским учёным никто не станет помогать. Причина чего очевидна — они сами согласились находиться под контролем центра достижений человечества.

Есть ещё одна проблема. Когда представляешь собственные разработки для изучения, можешь оказаться посторонним лицом. Буквально — тенью чужого успеха. В учёном мире к тому не привыкать. Но в случае, когда достижение приписывается руководителю проекта, это практически само собой разумеющееся. Совсем другое, если авторство приписывают учёные из других государств. Получится так, что изначально создавший достижение отодвигается в сторону. Разве не того он сам хотел? Либо твои достижения становятся объектом владения некоего центра достижений человечества, или можешь оставить свои изыскания при себе.

Константин Симонов затронул действительно важную и сложную тему. Ещё не один учёный разобьётся о стену несогласия с принципами того самого центра достижений человечества. Система настолько окажется отлаженной, продолжив манить умы учёных делиться разработками. Оправдано ли это? Учёные должны быть альтруистами, работая во благо всего человечества, создавая нечто для всеобщей пользы, и ничего не требуя взамен. Только на уровне государств согласия по данному поводу не наступит. Будут задействованы совсем другие принципы обогащения научными знаниями. Как не трудись учёные, в некоторые моменты их согласия не станут спрашивать. Получается, вне зависимости от человеческих устремлений, наука продолжит движение вперёд, идя если не прямо, то обходными путями. И пока это могло оставаться на уровне государств, соблюдалось равновесие.

Осталась незатронутой последняя проблема. Многие ли имена учёных сохранила история?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Редкий ныне американский писатель позволяет себе ограничиться книгой в одном количестве, не задумываясь о написании к ней предысторий или продолжений. Таковых книг должно быть минимум три. И неважно, что они могут оказаться довольно посредственными, а сюжетная канва чрезмерно растянута. Так принято. В цикле должно быть минимум три книги. Считайте это за золотой стандарт. А как быть, когда видишь автора вроде Джона Грина, создавшего для читателя исчерпывающее по содержанию произведение? Даже тему он выбрал, о которой не каждый захочет говорить. Читателю предстояло узнать историю больных раком подростков, обречённых на смерть с того момента, как они появляются на страницах.

Как всему этому внимать? С пониманием. Только трудно осознать, когда ты жалеешь о смертности телесной оболочки, принимая оставшиеся тебе жить десять-тридцать-пятьдесят лет. А как быть в случае, если счёт идёт на месяцы и дни? Особенно при условии, если человек не успел начать жить, его организм не смог до конца сформироваться. Этот человек не успел познать радостей бытия, обречённый существовать в осмыслении горькой участи принять неизбежное. В США для таких созданы специальные центра поддержки, им предоставляется возможность общаться со столь же смертельно больными. Именно там начнётся рассказ от Джона Грина. Туда придёт главная героиня, которой даже сделать шаг по ступеньке вверх — невероятная трудность. Понятно, читатель волен обвинить автора в излишнем драматизме. Однако, если не в произведении об онкобольных, то где подобным образом следует рассказывать?

Можно было под другим углом посмотреть на проблему. Джон Грин не стал этого делать. Его герои должны продолжать жить, не теряя ни грамма надежды. Зачем думать о неизбежном, когда нужно жить прямо сейчас? Почему бы не осуществить какую-либо мечту? Для главной героини — желание узнать про судьбу любимых литературных персонажей. Читатель сочувственно поймёт. Привыкли американцы требовать от авторов продолжения историй, не давая им поставить последнюю точку. Вот и главная героиня не понимает, почему писатель не продолжил рассказ. Проблема заключалась в том, что он теперь живёт в Голландии. Попасть туда — целое приключение.

Джон Грин разочарует читателя. Откуда столько ненависти в том писателе, перебравшемся в Голландию? Ему плевать на всех, в том числе на фанатов его творчества. Безразличие распространяется даже на смертельно больных. Впору думать, Джон Грин сам жестоко поступает. Однако, в благодарностях он подтвердит — у рассказанной им истории есть реальные прототипы. Значит, тот писатель действительно существовал, был настолько же груб. Это жизнь — должен подумать читатель. Не везде в мире тебе в ответ улыбаются, чему американцы в той же мере удивятся. Да и к чему говорить о некоем позитиве, если книга пропитана болью и страданиями?

Останется дождаться финала произведения. Читатель готов внимать смерти главной героини. Только сможет ли это описать Джон Грин? И требовалось ли сообщать читателю, если прежде он уже становился свидетелем, как главная героиня едва не умирала? Драматизм происходящего будет в другом — в необходимости смотреть на умирающих вокруг. С первых строк читателю было сказано — среди собиравшихся в центре поддержки существовало негласное соревнование: кто проживёт дольше. Такое вот незамысловатое стремление жить, обеспечивая себе успех хотя бы в этом.

А как иначе рассказать о данной книге? Этого вовсе не требуется. У каждого обязательно появится собственное мнение. Суть всё равно не поменяется. Лишь бы онкобольным помогали, не поворачиваясь к ним спиной.

Автор: Константин Трунин

» Read more