trounin.ru

В третьей части «Нового живописца общества и литературы» были помещены ещё два философских труда, оба приписываемые перу Филиппа Бесстыдова: «Быть и казаться» (философско-морально-педагогическое рассуждение, сочинённое бакалавром гуманистики и бывшим учителем элоквенции и космографии) и «Венец педагогии, или Проект такого воспитания, которое может довести к истинному счастью и благоденствию общество человеческое». Ставилась задача понять, какой толк имеется в умствовании. Приводятся слова великих философов античности, как тот Аристотель, сказавший, будто у него нет друзей, либо как тот Сократ, знающий, что ничего не знает.

Деяния человека оцениваются по результату. В разное время ценность его разнилась. Иногда почёта удостаивался располагающий большими финансовыми возможностями, некогда и за воспитание потомства казалась возможной слава. Но за мудрствование всерьёз никогда не награждали, ежели не считать предвзятого мнения потомков, толком и не представляющих, для чего извлекалась на свет та или иная мудрость. Одно точно — практически ни один из философов богатым не становился. Опять же, если не рассуждать о деятельности древнегреческих софистов, делавших состояния на пустословии.

Однако, такой философ, коим являлся Зенон, несмотря на мучения от подагры, неизменно изрекал, насколько хорошо просто жить. И вообще, просто жить хорошо, несмотря на образ существования, хоть мудрствуя при том, либо сохраняя молчание. Всё не такое — каким кажется глазам, ушам и прочим органам познания окружающего. Посему, постигать мудрость — есть уже мудрость.

В «Венце педагогии» продолжился разговор о счастье, начатый Полевым в труде «Сумасшедшие и не сумасшедшие». Вместе с тем, Николай предложил задуматься, насколько следует понимать действительность, чего даже два человека одинаково сделать не могут. Суть заключается в банальном — каждый понимает жизнь на свой лад, имея собственную точку зрения. Это ли не означает необходимость терпимо относиться к точке зрения оппонента? Разве не является правильным узнавать множество суждений, чем настаивать на существовании единственной, словно бы верной? Как должно быть понятно, верной она будет во всех сопутствующих нюансах только для одного человека — её выразившего.

Следуя сим мыслям, Полевой — или Филипп Бесстыдов, от лица которого составлены сии философские трактаты — предлагает ознакомиться с рядом афоризмов. Сразу рекомендуется никогда не противоречить, ибо ни в чём нельзя быть подлинно уверенным. Следуя этой логике — нужно придерживаться стороны, стараясь не вмешиваться в ссору других. Будет разумным и предположить самое разумное поведение — быть со всеми в мире. К тому же, ни в коем случае не следует противиться воле сильных и богатых. И самое главное — нельзя мешать текущему ходу вещей. Ежели всем этим установлениям следовать — быть человеку счастливым, а то и сумасшедшим. Главное, ничего не изменится, зато душевное спокойствие не так сильно окажется терзаемым, чем с бесплотными попытками навязать свою волю прочим.

Продолжая тему мудрствования, понимая при том невозможность подлинного осознания сущности бытия, предлагается стремиться к обогащению умственным знанием, не делая из этого смысла жизни. Следует обогащаться действительно полезными умениями, к числу которых относятся языки, музыка, танцы и гимнастика. Проще говоря, от человека требуется быть разносторонне развитым. Пригодится в жизни и умение декламации и даже карточной игры.

Сочинениями Филиппа Бесстыдова философская нагрузка заканчивалась. На следующих страницах «Нового живописца общества и литературы» приводились привычные для читателя небольшие драматургические произведения, которые для удобства лучше называть пьесками. Как видно, Полевой старался сам быть всесторонне развитым, давая пищу для всевозможного читателя, только бы тот проявил интерес к выпускам издания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Градус философствования не угасал. Третья часть «Нового живописца общества и литературы» всё больше принимала вид философского труда. Особенно то стало ясно по рассуждению Полевого «Сумасшедшие и не сумасшедшие», заставившее читателя серьёзно задуматься. Правда ли, что лучше статься сумасшедшим, нежели пребывать в здравом рассудке и жить в мире, безусловно переполненным от сумасшествия? Ведь сумасшедшим предстать легко — достаточно отказаться от негативного восприятия действительности. Зачем негодовать на повседневность, находить отрицательное в действиях других людей, тогда как можно просто сделать вид, якобы всё происходящее — есть благо?

Вот взять истинно сумасшедших людей. В чём им не повезло? Они живут в счастливом осознании своего существования, может его и не осознавая, как не понимая и доставшегося на их долю счастья. С другой стороны, чтобы понимать счастье — нужно его действительно понимать. Но понимать следует и сопутствующие тому обстоятельства. Нисколько не трудно быть счастливым в счастье. Хотя, и в счастье счастливым быть нельзя, так как человек всегда стремится разрушить собственное миропонимание, упорно не желая считать, будто он окружён лучшим из возможного. Это нечто вроде болезни, то есть сумасшествия. Сколько не дай человеку счастья, он всё равно найдёт повод для недовольства.

Полевой предлагает другое решение. Пусть человека окружает неблагоприятная обстановка, нисколько не способствующая счастью. Ежели так, то нужно постараться оказаться счастливым именно при данной ситуации. Сложно? А на деле так и выходит, что счастливым может быть только тот, кто способен оказаться выше одолевающего его негатива. В том есть доля сумасшествия. При том, иначе счастье познать нельзя, не обладая знанием про несчастье. Получается, в счастье счастливым способен оказаться только дурак. Вот и должно быть сделано соответствующее умозаключение.

В качестве доказательства Николай предложил жизненную позицию слепого друга. Тот от рождения не способен к зрительному восприятию мира. Он ничего не знает о том, что так тяготит человека, обладающего зрением. Впору выразить сокрушающее суждение, посетовав, насколько бы преобразился мир, будь человечество слепым. По сути, все придирки человека — недовольство от им увиденного. Само понятие красоты портит настроение всякий раз, стоит по отношению к чему-то высказать недовольство. А ежели не воспринимать собеседников по зрительному восприятию, относясь к ним по другим критериям? Точно можно предполагать, насколько всему суждено перемениться, не задействовав совершенно лишнюю шкалу ценностей, когда приходится судить о людях.

Ежели для чего и нужны человеку глаза, то точно не для способности увидеть прекрасное. Не смотрят люди на солнце, небо, природу и прочее, предпочитая использовать глаза не по их назначению. Взирать человек предпочитает на недостатки, неизменно подмечая в прекрасном всё самое ужасное, делая на том акцент. И это лишь малый пример, приводимый Николаем, тогда как помимо глаз у человека есть другие органы чувств, используемые в сходной мере. И ум свой он использует не тем образом, каким бы то следовало делать.

К чему вообще Полевой решил об этом сообщать? Возможно, он беспокоился за супружество. Может не за своё, а за чьё-то другое. Ведь человек выбирает себе в спутники жизни по зову сердца, понимая под этим определением любое другое чувство, кроме истинно того самого зова, выражаемого сердцем. Если бы выбирать спутника жизни иным образом, каковым это делается, то и быть тогда человеку счастливым. Пока же приходится сожалеть, что доводы рассудка в данном деле редко берутся в расчёт, потом уже будет поздно к ним взывать, посыпая голову пеплом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Проблема образования нависла над человечеством Дамокловым мечом. Установилось нерушимое мнение — нужно обучать человека с азов. Пока не поймёт он, из чего исходит то или иное определение, до той поры он не может продвигаться в обучении дальше. Но и тогда, ибо складывается определённое ощущение, человека готовят для стези, которая ему вовсе не требуется. Казалось бы, зачем молодому человеку в XIX веке учиться классическому варианту латинского языка, изучать язык французский, ни к чему другому в то же время не проявляя интереса? Не нужнее ли молодого человека обучать нормам русской грамматики, танцам и игре в карты? Причём, уроки по карточным играм должны превалировать, поскольку высший свет тогда половину жизни проводил не за чтением трудов античных мыслителей в оригинале, а просиживал за ломберными столами. К тому и вёл Полевой речь, вполне уместно считая, что всему нужному в жизни человеку приходится учиться самостоятельно.

Но вернёмся к содержанию произведения. Оно помещено в третью часть «Нового живописца общества и литературы». Действие происходит между Ванюшей и строгим учителем. Причём, Ванюша высказывает довольно умные мысли, тогда как учитель уподоблен неприступной скале. На его утверждение, будто повторение — это мать учения, Ванюша справедливо заметит о попугае, по данному принципу являющемся самым умным созданием в доме. Ванюша продолжал возражать, недоумевая, зачем тратить жизнь на изучение древних языков, когда доступны переводы. Вместо обучения и качественного роста, он вынужден останавливаться на том этапе, который давно преодолён. Если он должен действительно обучаться и делать требуемые выводы, то обязан всегда двигаться вперёд, оглядываясь назад при острой к тому необходимости. Так зачем изучать древние языки и бесконечно повторять информацию, находящуюся для ознакомления под рукой?

Другая проблема — учитель настаивает на необходимости всегда говорить правду. Ванюша ему возразит: Зачем??? Во взрослой жизни умение лгать пригодится гораздо больше. И в том он оказывался прав, указывая, как много лжи кругом. Да и живёт лучше явно не тот, кто продолжает опираться на принципы соблюдения справедливости. Наоборот, умеющий лгать приобретает все преимущества. Так к чему показывать ханжество, каковое дети будто бы не понимают? Яркий пример, это старание хвалить собеседника. Каким бы тот не был негодяем или отвратительным типом, зато пролив на его душу каплю бальзама лести, как испытаешь нужные тебе перед ним преимущества. Да и вообще, уметь сообщить такое, к чему собеседник тяготеет, гораздо лучше, нежели ему колоть глаза своей ненужной откровенностью. Тут впору вспомнить о мудрости, согласно которой лучше молчать, дабы сойти за умного. Но та мудрость приобретёт лучший вид, ежели сказать, будто важнее красиво приврать, дабы сойти за приятного в общении человека.

Теперь нужно сделать вывод из сообщённой Полевым мудрости. На самом деле, перегибая в некоторых местах, излишне ёрничая, Николай сообщал дельную мысль — человек должен двигаться вперёд, оглядываясь назад при очень редких обстоятельствах. И ведь смотрел Николай далеко вперёд, о чём следовало бы понять и потомкам, продолжающим считать, якобы без знания азов, человек не достигнет большего. Тогда как всё с точностью до наоборот! Пытаясь познать азы, человек так и не успевает перешагнуть дальше тех знаний, ставших доступными для его предков. Это ли не значит, что нужно стремится охватывать большее уже сейчас, вполне доверяясь прежде высказанному? В жизни так и происходит, самостоятельно всё равно предстоит обучаться тому, для чего знание азов оказывается лишним.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В качестве вступительной статьи для третьей части «Нового живописца общества и литературы» Николай Полевой предложил «Письмо к живописцу в Новый год», датированное 1830 годом. Для читателя сообщалась парадоксальная информация, правдивость каковой не хотелось бы принимать человеку со здравым рассудком. В письме живописцу желалось, дабы общество не изменяло своим привычкам, то есть оставалось порочным и несло в себе разрушительное зерно, поскольку тогда будет всегда о чём рассуждать и на какие проступки рода людского обращать внимание. В том же письме сообщалось о единственном нужном человеку умении — считать. Значит, арифметика должна быть признана главнейшей из наук. Для примера предложено рассмотреть жизнь человека, в среднем длящуюся шестьдесят лет. За вычитанием детства, сна, болезней и многих прочих забот, в том числе и времени для зарабатывания денег, на всё у человека — за весь отпущенный ему срок — остаётся жалких полтора года.

Следующая статья — ещё одно письмо, названное «Письмом к живописцу от г-на Тимофеича». Написано оно тяжёлым для восприятия слогом, так как автор стремился подчеркнуть манеру прежней речи, специально оной нагромождая послание. Там же — по отношению к живописцу — произносится хвала. И читатель понимает, уж коли сам Полевой не станет себя хвалить, то кому тем тогда заниматься? Надо ли в очередной раз говорить, настолько деятельность Николая причиняла дискомфорт многим деятелям пера тех лет? В дальнейшем повествование перетекало к разбору понимания слов «острота» и «остроумие», видимо тогда серьёзно разбираемых в обществе. Там же г-н Тимофеич рассуждал о мудрости предков, всегда игнорируемую последующими поколениями.

Третьей статьёй стал «Ответ живописца г-ну Тимофеичу.» Полевой сообщал, насколько приятны ему слова, высказанные в письме. Однако, он — в качестве живописца — ничего не придумывает, показывая действительность без прикрас. Ему даже нет необходимости тренироваться в остроте ума, измышляя нечто такое, чего будто бы нет, зато написано про то красиво. Отнюдь, всё им описываемое — есть данность, которую нужно принимать. Пишет он не из головы, строго перенося на бумагу впечатления с натуры. И ежели кому-то не нравится изображаемое им обличье, то пусть не смотрит на страницы словно в зеркало, пытаясь доказать обратное увиденной им истинности в отображении.

Для примера Полевой привёл сказку о мышином совете. Согласно ей получалось, что мыши пожелали повесить на шею кота колокольчик, дабы всегда слышать его передвижения. Все единогласно согласились с необходимостью этого. Да не было единого мнения, кому тот колокольчик предстояло повесить. Собственно, читатель, внимая такой сказке, под храброй мышью начинал понимать непосредственного Николая Полевого. Тем более, Николай прямо сообщал, что знатность, богатство и чины — не являются гарантией добродетели. Ежели кто-то порочен, то о том нужно иметь смелость открыто говорить.

В ответе г-ну Тимофеичу Полевой призывал преодолевать невежество, часто свойственное тем, кто готов напрасно вешать ярлыки, нисколько не сообразуясь с их целесообразностью. Например, христианство можно бесконечно поливать грязью, ставя ему в вину зверства Варфоломеевской ночи или грехи испанской инквизиции. Но разве то заслужили все христианские деятели? Просто человек — в силу малой осведомлённости — не способен выработать собственного мнения, привыкший опираться на точку зрения, кем-то уже высказанную.

Теперь Полевого следует воспринимать в качестве подобия средневековых поэтов Востока, любивших аллегориями говорить о злодеяниях правителей. Ведь ежели кому-то в иносказании мнится собственный поступок, то отчего это должно колоть ему глаза, когда то ему кажется ложью?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Мы говорим про поток сознания, а подразумеваем экзистенциализм. Просто кто-то когда-то попытался выразить себя через собственный внутренний мир. К таковым относился и Марсель Пруст. Пусть слава к нему пришла не при жизни. Хотя, и при жизни он успел обрести славу. Но по весомости его работ, ибо умер он в 1922 году, тогда как произведения из цикла «В поисках утраченного времени» продолжали публиковаться и спустя пять лет после того. Но вот одно их них, имя которому «Под сенью девушек в цвету» — будто бы жемчужина его творческих изысканий. Этакий сладкий пирожок для литературствующих эстетов, способных проглотить такое, к чему редко проявляет тягу среднестатистический обыватель. Не всякий способен справиться с текстовым массивом Пруста. Ведь верно говорят — писал Марсель довольно содержательно, только весьма бессодержательно.

Как же понять творчество Пруста? Лучше опираться на личное понимание происходящего. Нужно забыть обо всём, сконцентрировавшись на образах, продолжительно сообщаемых на страницах. Ежели попытаться осмыслить наполнение произведения, либо придать ему определённый вес — ничего хорошего из того не выйдет, поскольку не может Пруст подвергаться личностной оценке, причём это происходит сугубо из невозможности смотреть на им описываемое своими глазами. Нужно взирать на содержание соображениями непосредственно Марселя. Он и писал, словно всему придавал персонализированную окраску. Происходящее на страницах — есть истинно его мнение, нисколько не способное подвергаться иносказательной интерпретации.

Если Пруст искал смысл бытия, то он его находил. Должен найти и читатель, стоит ему проникнуться представлениями самого Марселя. Нужно отталкиваться и от моральных установок начала XX века. Были они строгими, не дозволяющими слабой степени развращённости. Допускается говорить об ослаблении налагаемых на искусство ограничений, так как тогда к тому всё и шло. Может оттого и говорил Пруст о проявлении чувств да о самой чувствительности. Пусть не Эмиль Золя, которому хотелось разбавить устоявшийся романтизм натурализмом, но ещё и не натуралист в полной мере. Скорее всего, Марселя можно отнести к ранним экзистенциалистам, к коим впоследствии станут относить таких классиков литературы, коими назовут Сартра и Камю. Марсель в той же мере пытался нащупать в литературе нечто своё собственное, самую малость романтизированное.

Кто бы не говорил про экзистенциализм, принимая его за наступление поры откровенности. Однако, и этому литературному направлению требовалось преодолевать препятствия. Не всякий способен перейти от строгих рамок дозволенности к совершенной вседозволенности. Пруст делал к тому робкие попытки, пока ещё вынужденный становиться сторонним развратителем современности, говоря в таких оттенках пошлости, за каковые потомки и не подумают их считать. Разве Марсель писал непристойные вещи? Для современников — да. Разве эти слабые вольности в тексте настолько непристойны? Вполне! Это был подлинный вызов допустимости присутствия подобного в литературе.

А разве потомок согласен на присутствие подобного в литературе? Как оказывается, не всякий согласится внимать даже тому, о чём писал Пруст. Объяснение кроется в предпочтении, что отдаётся произведениям, написанным в XIX веке или писателями тех стран, где такие темы продолжали оставаться неприличными. Если кто-то сомневается, тот может ознакомиться с беспардонностью содержания художественных произведений второй половины XX века, либо обратиться к тому, к чему станет стремиться литература уже в веке XXI. Представления о нравственности оказались полностью размытыми, из-за чего творчество Пруста выглядит невинной шалостью. Что же, нужно смотреть наперёд. Возможно разное развитие событий. Вполне вероятно, и Пруст когда-нибудь окажется под запретом. Впрочем, это разговор уже на совершенно иную тему.

Автор: Константин Трунин

» Read more

И юность способна на мир держать открытыми глаза, для них даётся нравоучительное наставление жизнь познавших людей. Потому пусть прольётся у разумного скупая слеза, но ещё Буало утверждал — нет человека создания на планете глупей. Отчего так? Человек — венец творения! Разве не он — Бога на Земле подобие? Не потому ли нет среди живых существ с ним сходного гения? Или может есть иное, дабы то понять, условие? Возьмёмся за Буало сатиры, благо донёс до русского уха француза мысли Аксаков Сергей. Есть в оных объяснение, звучащее под звуки лиры. Посмотреть стоит, почему человек всех на свете глупей.

Славен человек государством, кругом учредил он в угоду спокойствия своего власти. Только отчего человечество переполняется коварством, от которого страшнее погибнуть, нежели в лютого зверя пасти? Нет среди животных стражей порядка, не бдит никто за стремящимся красть, и нет среди братьев меньших упадка, не станут злой долей они попрекать. Потому как нет среди них воров, как и хладнокровных убийц нет, каждый в зверином царстве пребывает здоров. Где на всё это человек сыщет ответ? В том ли людской ум заключён, ежели сам себя от себя же ограждает? Дрожит за стенами дома он ночью и днём, куда себя от ему подобных умом деть — не знает.

Да, жестокость свойственна зверью. Как свойственны порядки иные. Но не ставит зверь поперёд всего персону свою, во имя её совершая деяния злые. И не за пропитание человек на человека идёт, достаточно и малого предлога. За горсть травы порою смерть он обретёт, либо став жертвой подлога. Всё же человек глуп, несмотря на достигнутое им. Сколько не рви он пуп, всему быть уничтоженным.

Впору басни вспоминать, принимая их за истину во всём. Не зря ведь и в зверях получится узнать, кому положено оставаться ослом. Слишком многое человеку кажется подвластным, берёт на себя он излишек положенного ему по праву, поскольку к достижениям человечества остаётся не причастным, то есть пожинает чужих успехов славу. Оттого несчастья и беды человеческого рода! Каждый мнит свою личность важней, такой же выходец из своего народа, но из некоих теперь царей. Там плюнуть бы да растереть, что был и будет голодранцем, его бы и посадить в ту клеть, коль в глупости кичливой бахвалится он жизнью данным шансом.

К тому Буало вёл речь, и Аксаков вторил ему смело. Смог французский поэт увлечь, да и русский перевод был сделан умело. Что же, о чём читатель мысль заключит по прочтении «На человека» восьмой сатиры? Станет ли урок Буало для него забыт? Или опять потребуется перечитать под звуки сладкострунной лиры? Кажется ясным, должен оказаться усвоен урок, хоть оставайся беспристрастным, но всё нужное читатель, конечно, извлёк.

Нет, не столь глуп человек, каким он видится со стороны. И всё же глуп человек, поскольку глупым рождён. Глуп он снаружи! Глуп он внутри! На глупость с рожденья человек обречён. Встречаются редкие умницы — цвет и слава рода людского. Жаль, растворяют их городские улицы, низводя до существа простого. Горевать приходится, ибо в массе человек от ума чрезмерно далёк, потому и уловка находится, чтобы род людской сам себе навредить не смог. Для того даны ему государство, власть и силы правопорядка, иначе не выжить ему в мире зверья, не устоит и установленная на его же могиле оградка, ибо — не среди зверей, а среди людей — изрядно ворья.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кто стихов не сочинял? Желание к тому у всякого появлялось. И глаголом каждый труд сей облегчал, чтобы проще на пути данном слагалось. За сочинение брался и Аксаков Сергей, начав путь поэта в годину тяжёлых испытаний страны. Дабы выглядеть весомей и умней, применил в написании басни дарованья свои. Вот вышла басня «Три канарейки», поучительная весьма, как не за три копейки, ссора вышла из-за целого рубля. Это образно, на деле прозаичнее гораздо! Канарейки терпели нужду и к друг дружке жались. Было на их душах гадко, погибнуть вовсе опасались. Так в чём мораль? Мораль ясна без пояснений. Не скажет никто про автора: враль! Ибо хватит ему для познания сообщённых впечатлений. Стоило птицам обрести кров и покой, жить припеваючи и о горе забыть, подняли между собою они вой, не дружбе отныне — вражде между ними только и быть.

В четырнадцатом году Аксаков «А. И. Казначееву» писал, на французов грозно кивая, ведь галломанией кто только в России не страдал, а галлы на Русь войной пошли — свиней напоминая. Годом спустя анакреонтический стих сложил, «Песнью пира» назвав. Гимном веселью он, будучи юным, слегка удивил, и таким себя показав. Тогда же пьянел от любви, «За престолы в мире» — стихотворение тех лет, отразил в нём чувства свои, подивившись, как жить — ежели любовного чувства в мыслях не было и нет. И стихотворение «Юных лет моих желанье» — про мечту. Истинно, старо преданье, но всему есть мысли, хоть в мирное время, хоть в войну. К тем же годам примерно относится стих «Вот родина моя», где певец в Сергея строках проснулся, показал он с той самой стороны себя, и мир ещё на круг вкруг Солнца провернулся.

Вот уже двадцать первый год — «Послание к князю Вяземскому» можно найти, «Элегия в новом вкусе» верный тон познания природы задаёт, а «Послание к Васькову» за эпиграмму способно сойти. В тех же годах сказ про «Уральского казака»: насколько не терпит тот измен близких ему, казнит жену его горячая рука, пойти на заклание предстоит и казаку самому.

В двадцать втором году басню «Роза и пчела» написал. Мудрость пролилась между строк. Разве о печали неизвестного кто-то слезу когда проливал? Пожалуй, если жизни суть понять не смог. Хорошо быть на виду, плоды признанья пожинать, но сложит всегда тот голову свою, кому славу предстоит испытать. Как цветы срежет садовник, выставив их в первый ряд, отчасти и он — виновник, что не пострадали те — на кого не обращают люди взгляд.

Еще через год стихотворение «Послание к брату», об охоте Сергей повествовал, в нём он выразил симпатию к осеннему злату, словно с юности счастья больше ни в чём не искал. В сходной манере на следующий год про «Осень» Аксаков снова писал. Русскую идиллию «Рыбачье горе» мог увидеть народ, если бы Сергей её показал. Продолжил на любимые темы в тридцать втором году — «Посланием в деревню» именовался тот стих. Про охоту он рассказал да про весну, то есть о думах самых частых своих. К Александру Кавелину обратился в «Стансах» — рассказал про совести чистоту, затем «К Грише» о рыбака шансах — тем выразил снова радость свою.

На сорок третий год пора перескочить, увидеть стих со строк «Поверьте, больше нет мученья» начало берущий. В оном сочувствие к Сергею проявить, ибо на рыбу край в его именье оказался дремучий. Прекрасны леса, превосходны поля, горы может видно, либо даже водную гладь, но ходит там Аксаков, будучи от горя вне себя, рыбы никакой нет возможности никогда ему поймать. Потому, или по причине другой, «Сплывайтеся тихо» — про ерша в четыре строки стих. Хоть от такого улова станешь доволен судьбой, каким бы ёрш не был из сложных, а то и самых простых.

Пройдёт год, радость поселится в душе Сергея, стихом «Вот, наконец, за всё терпенье», покажет он, как удалась затея, переменить пустое на рыбное именье. Ещё год пройдёт, уже стихом «К Марихен» будет зазывать прибиться к Уральским горам. Ещё два года, готовым будет стих «Рыбак, рыбак, суров твой рок». Поделится Сергей печалью, знакомой всякому, кто с нею сталкивался сам. Суть её такова: коли подул ветер, то отставь удочку и силок.

Вот год пятьдесят первый. «Послание к М. А. Дмитриеву» составил Сергей. Друзьям Аксаков и на старости оставался верный, с ними грустить веселее скорей. В пятьдесят третьем сложил «Плач духа берёзы», поведав про человека глупую привычку, ведь не страшатся люди от природы угрозы, срубят и ствол старый, пусть и возьмут с него тощую спичку.

В пятьдесят четвёртом — к «Шестилетней Оле» открытку сочинил. А датированным стихом «31 октября 1856 года» прощался с миром, рыбалку вспомнив в раз очередной. В пятьдесят седьмом «17 октября» А. Н. Майкову про осень думы сложил. В пятьдесят восьмом — «При вести о грядущем освобождении крестьян» отразил ход мыслей свой. Сказал Аксаков, как потрясён народ, свобода мнится мужикам. Да не окажется ли тяжёлым законов свод? Не отнесутся ли к ним, словно к дуракам? Всегда в России так — думы вечно о плохом! Может заживём хуже собак, а может ещё как заживём.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Аксаков-переводчик известен плохо, Аксаков-публицист — и того менее. Вернее, его литературные изыскания в этом плане представляют совсем малый интерес. Однако, всё-таки нужно знать, о чём Сергей писал, кроме умелого отражения бывшего ему интересным.

Для начала отметим письмо к редактору «Вестника Европы» от января 1824 года. В оном Сергей хвалил перевод «Федры» на русский язык. Годом спустя — в феврале — Аксаков пишет «Мысли и замечания о театре и театральном искусстве», поговорив с читателем на разные темы.

В 1828 году составил некролог на смерть Писарева. Тогда же составил рецензию на оперу «Пан Твердовский», немного погодя на одноимённое произведение Загоскина, и ещё напишет раз. Кроме того, Сергей рецензировал театральные постановки «Отелло, или Венецианский мавр», «Пять лет в два часа, или Как дороги утки», «Пожарский», «Король и пастух», «Батюшкина дочка», «Дядя напрокат», опосредованно говорил о постановке пьесы «Коварство». Написал заметку «Нечто об игре г-на Щепкина». Стоит отметить и два письма из Петербурга к издателю «Московского вестника», в которых сообщал о желании покинуть Москву.

1829 год — это письмо в Петербург «О французском спектакле в Москве», рецензии на постановки «Севильский цирюльник», «Ворожея, или Танцы духов», «Фёдор Григорьевич Волков», «Механические фигуры», «Разбойники», «Каменщик», «Праздник колонистов близ столицы», «Обриева собака», «Дипломат», «Новый Парис», «Семик». О рецензиях можно говорить подробнее, но они представляют впечатления Аксакова об увиденном, в основном об игре актёров. Ныне, спустя время, невозможно оценить тот восторг или негодование, какими он радовал или печалил современника.

Из других заметок за 1829 год: ответ на антикритику Господина В. У., последний ответ Господину под фирмою «В. У.», ответ Господину Н. Полевому на его выходку во втором нумере «Московского телеграфа», об игре актёра Брянского.

1830 год был примечателен скандалом вокруг имени Аксакова. Сергей опубликовал без подписи статью «Рекомендация министра», подвергшись за её написание возмущению от императора Николая. В тот же год отметился рецензиями на следующие произведения и постановки: «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году», «Дон Карлос, инфант испанский», «Посланник», «Внучатный племянник», «Чудные приключения и удивительное морское путешествие Пьетро Дандини». Кроме этого, выступил с критикой издателя «Московского вестника», написав ему о том письмо. Составил заметку «О заслугах князя Шаховского в драматической словесности», сообщил разговор о скором выходе II тома «Истории русского народа».

Далее следовали статьи и заметки за 1832 год. Сперва упомянем таковую — «Испытание в искусствах воспитанников и воспитанниц школы Императорского Московского театра», затем рецензии по произведениям и постановкам «Марфа и угар», Женщина лунатик», «Новый Парис», Благородный театр», «Кеттли», «Горе от ума», «Мельники», «Графиня-поселянка», «Две записки», «Чёртов колпак», «Маскарад», «Рауль Синяя Борода», «Швейцарская молочница», «Домашний маскарад», «Ненависть к людям и раскаяние». Из прочей публицистики: письмо из Москвы и «Антикритика».

После этого перерыв до 1852 года. Тогда последовала заметка «Воспоминание о Михаиле Николаевиче Загоскине». В 1854 году — несколько слов о статье «Воспоминания старого театрала». В 1857 — два письма редактору «Молвы», заметка «Три открытия в естественной истории пчелы» и мнение о романе Ю. Жадовской «В стороне от большого света».

Вполне допустима мысль подробного разбора каждой статьи и заметки Аксакова. Сейчас не ставилось такой задачи, хотя бы за тем объяснением, что основательнее самого Сергея не скажешь, тем более для того не имеется существенной необходимости. Извлекать малое из настолько же малого объёма текста — задача для особого рода литературоведов. Им и оставим сие удовольствием во ими и должное быть исполненным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Соратники Ленина были обречены. Революция всегда поглощает своих детей. Нет места после никому из тех, кто добивался её осуществления. Погибнут практически все члены первого Политбюро. И хорошо, ежели своей смертью. Среди сумевших безболезненно просуществовать до старости приходится считать Калинина и Сталина. Первый числился за бутафорскую фигуру правителя Советского государства, второй — напрямую занимался управлением. Сам Ленин умер немного погодя, стоило большевикам придти к власти. А какова же судьба прочих соратников? Троцкий изгнан и убит. Крестинский, Пятаков, Каменев, Зиновьев и Бухарин расстреляны. Так революция поглотила своих детей, хотя сохранилась в деяниях Сталина. Волкогонов в прежней мере его считал верным продолжателем идей Ленина.

Но благом ли обернулась революция для населения Советского Союза? Пожалуй, люди желали единых для всех условий существования. Что же, быть репрессироваными и трудиться в лагерях — стало осуществлением их чаяний. Сталин нуждался в бесплатной рабочей силе для больших строек, для чего и наполнял лагеря, невзирая на провинности людей. Сам факт одинаковости важен — то изначально подразумевалось, ежели кто не понимал, какие цели имели большевики, стремясь взять от страны всё, в том числе и её естество. И нет важности в ранней смерти Ленина — при нём всё было бы аналогично.

При этом, управление государством оказывалось из рук вон плохим, как бы о том не говорили. Советская идеология поглощала ресурсы, не умея ничего толком продуцировать самостоятельно. Сельское хозяйство оказалось едва ли не поставлено на колени, поскольку появилась нужда в экспорте продовольствия, чего при царской власти не случалось. И разбазаривались на это природные ресурсы страны, отдаваемые за прочие ресурсы, вполне способные быть произведёнными непосредственно гражданами страны.

Но Ленин умирал в начале правления большевиков. И как он умирал? О чём он думал? Его терзали головные боли, порою ему приходилось учиться читать заново. И этот человек продолжал оставаться наделённым властными полномочиями. Он не боялся просить дать ему цианистый калий, ежели его здоровье безнадёжно пошатнётся. И больше прочих возлагал он данное желание на Сталина, от исполнения чего тот в послании к членам Политбюро отказывался.

История — наука сложная. Интерпретация её неимоверна трудна. Документов о прошлом может быть великое множество, но следует ли им полностью доверять? Не надо ли искать скрытый смысл? Ежели так рассуждать, то всё может быть иначе переосмыслено. Однако, если так думать, вовсе запутаешься в различии взглядов. Всё равно, какую книгу о Ленине не возьми, не встретишь в них однозначности. Поэтому, как бы не повествовал Волкогонов, его трактование останется одной из возможных версией. Вполне способной оказаться правдивей остальных.

Волкогонов старался отстаивать термин «вождизм», синонимичный «ленинизму» — это особый вариант диктатуры, при котором население страны добровольно вверяет власть диктатору. Говорил Волкогонов и о посмертном деле Ленина, вернее о том, каким символом он стал буквально, положенный в саркофаг той религии, культ почитания которой расцвёл при Сталине, стал сбавлять обороты к падению Советского Союза, и продолжающий будоражить умы, покамест мумия сохраняется в построенной для её нахождения усыпальнице. Но для советских граждан Ленин оставался человеком, будто желавшим блага гражданам страны. Отчего-то никто не придавал значения, что на тезисы Ленина ссылались все генсеки, неизменно вступая друг с другом в противоречия.

На самом деле, говорить о Ленине можно бесконечно. И о нём человечество продолжит говорить необозримо долго. Или так кажется, но с полтысячи лет точно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

На поле боя всегда храбрее прочих моряки. Они не в своей стихии, но воевать они вольны везде, где бы не возникла в том нужда. Эти люди — в тельняшках — чаще безымянные герои, о чьих подвигах узнавали, извлекая из-под наваленных на них вражеских тел. Моряки всегда шли вперёд, не считаясь с потерями. Они и поныне опережают сухопутные войска, не забывая поддевать под форму тельняшку. Соболев не мог о них промолчать, он создал цикл коротких рассказов «Морская душа», дополнив рассказами подлиннее, преимущественно на ту же тему водной стихии. И вполне заслуженно получил Сталинскую премию.

Отдельно от цикла идут следующие рассказы: «Воспитание чувства», «Волшебный крысолов», «Крошка», «Держись, старшина…»и «Батальон четверых». Писал Соболев о любви к кораблям и обо всём, что с этим связано. У него в камбузе мог оказаться парень из алтайского совхоза, выполняя одну из самых грязных работ во флоте, вместе с тем выполняя обязанности заряжающего. Повествует Леонид и про краснофлотцев-минёров, и про удивительный транспорт, прозываемый «Крошкой», доставлявший требуемое для Ленинграда, пребывавшего в блокаде. И про подводников есть сказ, сообщающий историю последней надежды, когда жизнь экипажа зависела от воли одного, продолжавшего оставаться в сознании — ему требовалось дать судну воздуха.

Сам цикл «Морская душа» представлял не собранные вместе художественно обработанные истории. Скорее, это наблюдения непосредственно Соболева. Собственно, в рассказе «Морская душа» сообщается о бойцах в тельняшках, славящихся своей отчаянной храбростью. Вторил ему рассказ «Федя с наганом». Кем был тот Федя на самом деле? Никто не знал. Ведали лишь об его имени. И когда пришла пора узнать о нём малость более — не получилось. Было о нём известно ещё одно обстоятельство — он носил тельняшку. Про кораблекрушение повествовалось в рассказе «Неотправленная радиограмма». Вновь про геройство моряков в сказе «Матросский майор»: стоило завязаться бою, он задвигал майорскую кокарду на затылок и шёл в бой рядовым матросом.

Читатель начинал верить, что быть для моряков героями — это «Привычное дело». О чём Соболев сообщил в одноимённом рассказе. Но имелось место и байкам, может быть правдивым, как например про «Пушку без мушки». Имелась такая в Красной Армии, совершенно неуязвимая для немцев. Как только они не пытались её обнаружить, она неизменно наносила урон противнику.

В том же духе Соболев продолжать повествовать в рассказах «Подарок военкома», «Страшное оружие», «Поединок», «Последний доклад» и «Воробьёвская батарея».

Как видно, ничего сверх необходимого Леонид читателю не сообщал. Он не расползался мыслью по древу, не преследовал целью поведать более им сообщаемого. Скорее он излагал сухо и существенно важное, нисколько не считаясь с необходимостью оказываться чрез меры многословным. Оттого у читателя обязательно возникает чувство незавершённости. Не хватает объёма. Только не ставил Соболев задачу развлечь читателя. Отнюдь, он давал представление об отваге, прекрасно продемонстрировав, что жизнь человеку даётся для подвига, причём чаще безымянного. Хватит и того, что запомнят имя героя, либо его отличительную черту. Обо всём прочем молва разнесёт собственную версию произошедшего, но герой останется героем, может даже ещё большим, нежели сумел оказаться.

Тогда спрашивается, почему Соболев удостоился за сборник только второй степени Сталинской премии? Неужели, объём сыграл для того значение? Впрочем, это рассуждение будет совершенно неуместным. Главное, труд Леонида заслужил высокую оценку, образ моряков в очередной раз был представлен на высочайшем уровне проявляемой ими отваги.

Автор: Константин Трунин

» Read more