trounin.ru

Лауреатами Сталинской премии теперь без затруднений становились начинающие писатели. Пусть им вручали всего лишь третью степень. Зато они получали главное — внимание со стороны читателя. И, надо полагать, среди прочих писателей было довольно тяжело выделиться, по сути описывая едва ли не схожие сюжеты. Что мог предложить от себя Сергей Антонов? Практически ничем он не смог бы заинтересовать. За плечами из литературных достижений он ничего не имел, кроме рассказов, которые писал с 1947 года. Да и его писательский путь состоял только из произведений малой формы. Может причиной тому стало нежелание более подробно прорабатывать произведения, так как Антонов нашёл себя в качестве киносценариста. Зачем излагать больше, чем может быть показано на экране? Пока же перед читателем сборник рассказов «По дорогам идут машины».

С чего проще всего начать писателю? Сергей решил — с детских воспоминаний. Так в 1947 году он пишет рассказ «Весна». Концентрировать внимание можно на разных деталях. Тут вам и девчата, и беседы, и изба дяди Ивана, и некоторые колхозные дела, и всякая нелепица. Годом позже Антонов продолжил повествовать в том же духе, не привнося в сюжет рассказов определяющих их наполнение моментов. Сергей не мог излагать другим способом, хотя бы таким образом пробуя себя в писательском ремесле. Так за 1948 год были написаны рассказы «Станция Щеглово», «По дороге идут машины», «В трамвае», «Лена». При этом обращать внимание на названия не следовало — они не раскрывали суть содержания. Как в том же рассказе, самую малость отличным в названии от именования самого сборника — сугубо описательная составляющая, вовсе не подразумевающая как дороги, так и идущих по ней машин. А вот в рассказе «Лена» Антонов стал ближе подходить к требованиям для советского литератора. Он описывал новые методы по обработке земли. Например, изобретение алтайский землепашцев — заринский клин.

За 1949 год рассказы «Утром» и «Футбол». В первом сообщалось о сельских буднях, о том как используют гречку. Во втором — описание матча между простыми парнями. В том же году написан отчасти монументальный рассказ «Три тысячи девятнадцатая морская», при должном на то желании обязанный быть развёрнутым до размера романа-эпопеи, на что Антонов не решился. По сюжету читатель наблюдал за тем, как в Азербайджане добывали нефть. По вполне очевидным для советских произведений темпы добычи должны были быть каждый отчётный период рекордными. Одно из действующих лиц придумывает способ, согласно которому одна скважина будет давать больше, нежели в тот момент добывалось на половине из действующих. Путь к успеху, как оно и полагается, начинается с неудач. Не просто будет добиться изобретателю реализации им задуманного способа добычи. Но читатель увидит саму эту неудачу, большую часть рассказа внимая больничным страданиям человека с обожжённым лицом. По какой причине Сергей не стал развивать им задуманную тему? Будем считать, он хотел попробовать силы в написании всех сюжетов, считаемых в то время за самые востребованные.

Завершают сборник рассказы, написанные в 1950 году. «Библиотекарша» — повествование о воспитании молодых людей согласно определённым идеалам. «Поддубенские частушки» — о собирании частушек, теперь считаемых за важную часть культурного наследия. Особенно интересовали частушки, создаваемые в военные и послевоенные годы. В рассказе «Дальние поезда» Сергей поделился историей от попутчика. Что до автора, он любил ездить на таких поездах, всегда обретая новые знакомства и обогащаясь сюжетами для будущих повествований.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В каком бы государстве не жил человек, во многом проблемы останутся точно такими же. Это только кажется, будто в советском государстве было как-то иначе. А если соотнести с собственным днём, так ли много увидишь различий? Но есть проблемы, которые характерны для определённых обстоятельств. Это должно быть очевидным без дополнительных пояснений. Вот есть послевоенное государство, за прошедшие с войны годы частично восстановившее хозяйственную деятельность. Вполне очевидно, удовлетворить желания населения оно пока не в состоянии. При этом читатель понимает — ситуация могла быть гораздо лучше, нежели она сложилась к тому моменту. То есть проблемы зреют на местах. И если это происходит повсеместно, значит причина в людях, поступающих соответственным образом. Анатолий Рыбаков не предлагал решений к исправлению сложившегося положения, он лишь показал обыденность тех дней.

Читатель сразу погружается в затруднения на автобазе. Приходит водитель, просит машину в управление, получая ответ — дать не можем, машины нет. Тогда водитель скажет — а вы найдите! Ему ответ — найти можно, но она занята. Возникает недопонимание. Чтобы дать машину работнику, её нужно забрать. Есть ли в том смысл? Смысла нет. Как нет смысла и в простое работника. Погружаясь в произведение, читатель видит нарастание количества затруднений. Почему не подойти к делу с головой? Должен ведь быть способ не допускать оплошностей, парализующих работу предприятия. Хочешь отгрузить со склада в долг — не дают. Причина — начальство запретило. Или, наоборот, имеешь возможность попутно выполнять схожую работу, никак не нагружая предприятие. Скажут — нельзя! Ответишь — я же всё равно порожняком еду. Тебе ещё раз скажут — нельзя!

Исключение для советской прозы — особенность мысли действующих лиц. Никто не желает найти для себя выгоду. Каждый постоянно думает о производственном процессе. Мыслей о жизни вне работы вовсе не возникает. Человек в таких произведениях — сконцентрированный на выполнении задачи механизм. Тем более читатель недоумевает, видя возникающие перед действующими лицами затруднения. Не вяжется желание трудиться на благо общества с отсутствием для того предлагаемых возможностей. Может в действительности оно было не совсем так, и использовать имеющиеся средства для извлечения личной выгоды не поощрялось в силу нежелания предприятия предоставлять работнику сопутствующие инструменты. Главное, каким образом об этом рассказывать. Рыбаков показывал честных людей, скорее страдающих от любого труда, если хотя бы минута рабочего процесса тратилась впустую.

Бывало, работников понижали, заставляя за провинности работать не водителем грузовика, а становиться водителем автобуса. Могли дать в напарники начинающего специалиста. Думай потом, как такое к тебе отношение воспринимать. Или пересадят с нового автомобиля на старый, вследствие чего рабочий процесс превратится в подлинную муку. Читателю придётся следить даже за такой историей.

В какой-то момент повествование становится тяжёлым для восприятия. Не так просто видеть на страницах описание однотипных по существу проблем. Объяснение кажется очевидным — автор не набил руку. Однако, за это произведение Анатолий Рыбаков получил Сталинскую премию. Становилось очевидным, в каком стиле нужно продолжать писать. Если читатель знает о последующих трудах автора, критичность восприятия сохранится, первоначально скрываемая за прочими книгами, написанными преимущественно для юного читателя. Произведение «Водители» вышло обособленным, направленным на взрослую аудиторию. Авторская манера не вызвала нарекания, позволив Анатолию на тот же лад описывать проблемы общества. Останется учесть ещё одно обстоятельство — описываемое Рыбаковым затрагивает происходившее в прошлом, мало какой читатель впоследствии посчитает нужным узнавать об особенностях быта некогда существовавших в Советском Союзе автобаз.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Почему свидетельства очевидцев событий не должны восприниматься за однозначную истину? Хотя бы по той причине, что каждый судит о происходящем в силу своего на то умения. Поэтому никогда не будет выработано единого мнения, как бы того не хотелось. Вне зависимости от близости к истине, будут существовать считающие иначе. А раз такое происходит среди современников событий, последующие поколения в той же мере продолжат занимать позицию, которую именно они воспринимают за более правильную. Но порою обстоятельства складываются так, что нужно мыслить определённым образом, в ином случае будешь предан забвению или общественному поруганию. Хотел ли Николай Никитин написать в духе соцреализма о событиях обороны Петрограда от интервентов? Другую точку зрения советский читатель не мог принять. Поэтому, знакомясь с содержанием, нужно понимать, какие основные мотивы автор должен был использовать. При этом, отдадим должное, Никитин сумел отразить разнообразие мнений внутри противоборствующих сторон.

С первых страниц читатель может быть уверен, Николай писал по чётко заданному сценарию. Следовало хвалить дело большевиков, всячески превозносить заслуги Ленина. Возникало недоумение! Почему всё столь идеально и однозначно? Остаётся полагать, такое введение в повествование требовалось для создания положительного отношения к должному вскоре последовать негативу со стороны читателя. Пока же читатель словно шёл дорогой неофита, осознающий невозможность повлиять на происходящее. И на помощь приходили опытные большевики, ласково обходившиеся со всяким к ним приходящим, если тот придерживался схожих с ними взглядов. Такому говорили: «Мы тебя всему сможем обучить». Этак картина в голове читателя идентична знакомой сцене, когда Ленин в Смольном помогал солдату найти кипяток. Приготовившись внимать аналогичной идиллии, читатель находил в тексте вовсе для него удивительное. Николай Никитин за первый камень преткновения для большевизма выбрал будни Уинстона Черчилля. Как не придерживайся соцреализма, но уж Черчилль точно должен выступать против любых социалистических воззрений.

После Никитин допустил до повествования описание разброда и шатания в обществе. Читатель узнавал, сколь неоднозначной считалась позиция большевиков. Кто бы их посчитал за достойных поддержки значительной части населения? Несмотря на решительность, большевики не придерживались чрезмерно радикальных идей, с которыми выступали эсеры. Николай доводил до сведения читателя превалирование суждений как раз эсеров. Как он мог показать читателю перемену мнения в сторону большевиков? Ключевым моментом станет покушение на Ленина, должное восприниматься за борьбу между партиями, пусть и стоявших будто бы за одно дело. Необходимым Никитин посчитал указать даже на разброд и шатание среди интервентов. На страницах показано, каким образом воля американцев начинала преобладать над британцами.

Чтобы советскому читателю было особенно приятно, Николай поднял тему борьбы рабочих всего мира с произволом капиталистов, объяснив, почему за делом большевиков будущее. Поверил ли читатель таким рассуждениям автора? Советские писатели послевоенных лет активно продвигали позицию, согласно которой рабочий любой страны желал скорейшего прихода большевиков к власти. То есть следовало забыть про национальные отличия, объединившись по принципу следования общим человеческим ценностям. Оттого не стал автор говорить, сколь различны взгляды большевиков на мир, обречённых заниматься постоянными партийными чистками.

Кто желает, тот обязательно найдёт в книге для себя полезное. Будет ли оно соответствовать действительности? Скорее всего нет. Николай Никитин сумел внушить стойкое убеждение, что всякое мнение — есть отражение суждений, свойственных человеку в определённый момент времени его существования. И никто не может эту точку зрения оспорить, понимая, через какие этапы прошла последующая советская история.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если желаешь научиться писать художественную литературу, ты либо берёшься за её написание без чужих подсказок, или начинаешь искать секреты мастерства от уже состоявшихся писателей. И самый лучший совет для будущих писателей — начинайте писать прямо сейчас. Нет идеи? Тогда берите чужую, создавая книгу по мотивам. После эту первую книгу уничтожьте. Таков лучший совет! Но Стивен Кинг дал другие советы. Есть ли смысл их перечислять? Основной совет от Кинга — много читайте сами. Осталось понять — зачем. Некоторые писатели считают такой метод губительным для личного творчества. Кто-то это объясняет банальным стремлением излагать в том же стиле. Всё гораздо проще, когда узнаёшь другие советы от Кинга, и особенно при знакомстве со становлением самого Стивена. Просто нужно желать быть писателем. Сам Кинг много писал, чем продолжал заниматься впоследствии. Но не приди к нему успех на первых порах, то его путь мог сложиться иначе. Другое дело, что Стивен сразу начал монетизировать собственное творчество. И не верьте ему, когда он говорил, будто никогда не писал ради денег. Он сам же написал, как печатал первые рассказы, продавая их затем одноклассникам. Даже за самый первый рассказ он получил гонорар от мамы.

Что примечательно в подходе Кинга, он действительно писал всегда и везде. Это его жизненное кредо — писать при любой удобной возможности. Он не искал отговорок. Включал погромче музыку, закрывал поплотнее дверь, и полностью концентрировался на работе над текстом. Другие начинающие писатели могут сказать, будто у них нет свободного времени, они вынуждены заниматься другими делами. Для Кинга таких преград не было. Рождались дети? Это способствует ещё большей продуктивности. Скажут: уже имел стабильный заработок от писательства. Придётся удивиться — писал без надежды быть опубликованным. Верить ли Стивену? Иного выбора не остаётся. Только насколько необходимо быть бесконечно продуктивным писателем? Таков стиль Кинга — много и постоянно писать.

Точно можно сказать — умение сочинять истории исходит изнутри. Известная истина гласит, что не так трудно о чём-то писать, как придумать, о чём писать далее. Согласно другой истины — всё сложится со временем. У Кинга мысли рождались спонтанно, сюжет продвигался стремительно. И ладно бы ему удалось создать несколько произведений по наитию — он все свои книги написал именно так. Стивен так и говорил, ему достаточно малых обстоятельств, после чего работа над книгой не прекращалась до скорого её завершения. Например, Кинг работал в прачечной, ему сдали вещь, а там испачканные женские прокладки. Увлекаясь тогда же чтением информации о телекинезе, Стивен соединил одно с другим, написав по итогу «Кэрри». Или Кинга напугала собака, случилось ещё что-то… в итоге «Куджо».

Читатель заметит, ему нужно знать о построении предложений, о грамматике. Всё сложится! Стивен лишь просил писать максимально просто, не используя сложных оборотов и лишних слов. Ежели нужно обозначить говорящего, нет ничего лучше, чем написать «он сказал», нежели давая характеристику каждому такому «сказал». Может есть в том секрет мастерства именно Кинга. Насколько под данные требования подойдёт хотя бы тот же русский язык, не приспособленный под такое использование? И тут опять нужно напомнить — пишите! Стивен Кинг — такой один. Быть похожим на него всё равно не получится.

У каждого в литературе — собственный путь. Большая часть из писательской братии канет в безвестность, в веках останется едва ли не крупица. Может статься, забудут и Стивена Кинга. И быть может через тысячи лет станет известным тот, чей стол с рукописями случайно найдут археологи.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обычно в качестве гейши подразумевается интеллектуально одарённая женщина, способная стать интересным собеседником для мужчины, обогатить его возможностью познать более, нежели он способен. Таково классическое представление. Но в обществе сложился ложный стереотип, будто гейша — японский вариант женщины с низкой социальной ответственностью. Надо полагать, такое мнение особенно закрепилось в среде американских мужчин военного толка, о чьих забавах на японских островах где-нибудь в пределах Окинавы до сих пор ходят постыдные разговоры среди местного населения. И Артур Голден решил, что он не настолько велик мыслительными способностями, чтобы суметь отразить мировоззрение гейш, рассказав историю, где никто и никогда не найдёт ничего японского. Просто перед читателем повествование, антуражем для которого послужила Япония. Замени декорации и обстоятельства на другую страну, читать нам тогда не «Мемуары гейши», а «Воспоминания женщины с серыми глазами, с юных лет продававшей своё тело».

С первых страниц перед читателем девочка с чистым разумом. Она наивно хлопает глазами, полностью покорная судьбе, вовсе не ведая об окружающем мире. Какое ей дело, куда отправит отец? Девочка думает, жизнь сложится хорошо. Почему? Она — дочь рыбака, должная влачить бедняцкое существование. Питаться такому ребёнку ячменём, просом, ботвой да корневищами, никогда не узнав вкус риса. Благо в её жизни появился писатель Артур Голден, посчитавший за допустимое продать девочку в услужение богатым дамам из Киото. Наблюдая за дальнейшими сценами растления малолетних, читатель бы сказал: автор перепутал гейш (женщин для интеллектуальных бесед) с юдзё (женщинами для удовольствий). Иначе не получится понять, почему самый сок возможен с девицами до восемнадцати лет, после чего они резко теряют во внимании и цене.

Читатель так и не поймёт, чем была примечательна главная героиня, единственная особенность которой — серые глаза. Ни в одной из описанных сцен не будет дельных разговоров и занимательных поступков. Представленная вниманию гейша умеет только одно — кокетничать с мужчинами. Даже услуги интимного характера она оказывать не умеет. Зато вольна получать денежные средства за любое действие. Такая гейша умрёт от голода, оставь её без внимания. Совершенно непонятно, чем такая женщина способна длительное время пленять воображение мужчин, готовых её бесконечно содержать. Впрочем, читатель может сказать об умении Артура Голдена прозреть наперёд, под видом гейши обозначив недалёкое будущее, которое в США тогда уже должно было просматриваться. Ведь неспроста главная героиня предпочтёт искать новых покровителей на американском континенте.

Ещё одно безразличное для автора обстоятельство — это происходящие внутри Японии события. Из текста нельзя понять, почему страна станет участником вооружённого конфликта. Будет ясно лишь грядущее поражение. Только в такой момент читатель погружается хотя бы в такое описание тогда происходившего. Или Голден желал показать слом прежних традиций? Но читатель явно ждал большего, нежели способности гейши выпрашивать помощь у генералов, только за счёт того умея пережить тяжёлые обстоятельства. Какая-то мелкая роль досталась гейшам. Нет, читатель хотел видеть возможность гейши повлиять на происходящее, овладев умами мужчин. И тут ничего у автора не получилось, кроме представления «подстилок из плоти».

Говорят, Артур Голден допустил множественное количество фактических ошибок. Есть ли смысл их обсуждать? А должен ли был он рассказывать историю в духе документалистики? «Мемуары гейши» — это прежде всего художественная литература. Показанное на страницах — вольное допущение. И написано оно специально таким образом, как это хотелось увидеть читателю. Вернее, написано для юных пылких сердец, готовых принять за истину вымысел очередного романа, далёкого от действительности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тягучей длинной рекой протянулось повествование Чеслава Милоша по страницам «Долины Иссы». Оно не разливалось широкой полнотой, скорее напоминая нечто вязкое, готовое стать для читателя болотом. Очень тяжело будет даваться начало знакомства с содержанием. Но никаких ожиданий быть не должно — за время чтения ничего не произойдёт. Может это связано с незнанием должного последовать развития. Чеслав только предполагал, куда двинется течение времени. В момент написания он видел, как родные ему края были во власти противной для него стороны. И читатель поймёт причину, хотя бы в силу необходимости осознать сложившиеся для тех краёв обстоятельства. Долина Иссы — это мир между мирами. Впрочем, как и едва ли не повсеместно в Европе, на ограниченной территории населённой множественным количеством народностей. Отличие лишь в том, что для Милоша долина Иссы является более близким к представлению. Если читатель готов поймать мгновение юных лет писателя, пусть листает страницы аккуратно, вовсе не возлагая ожиданий.

Перед читателем дела польско-литовского прошлого, где прибалтийское сталкивается с остатками латинства. Насколько вообще поляки могут соотносить себя с располагающимися по соседству с ними народами? Есть ли в поляках возможность смирить им присущее чувство отстранения? Желая обособления, они раз за разом находят возможность объединиться, чтобы за последующие годы извести всё, полностью растворяясь в их окружающем. Как так получается? Вот взять для примера Чеслава Милоша, родившегося в Российской империи, в силу политических обстоятельств вынужденного становиться на ноги в Литовской Республике, а во время Второй Мировой войны — избегать нахождения в занимаемых советскими войсками землях. И всё же Милош — поляк, не смирившийся с послевоенным выбором польского народа, эмигрировал во Францию. Уже в Париже он, удручённый происходившими процессами, предался воспоминаниям, рассказав о своём прошлом глазами других.

Писать о буднях персонажа по имени Томаш показалось Чеславу недостаточным. Да и не выходило у него отобразить развитие бури, каким образом это получалось у других прибалтийских писателей, вроде Вилиса Лациса или Ааду Хинта. Вместо наблюдения за жизнью прибалтийских народов после падения Российской империи, читатель погружался в будни отстранённого времени, когда не сможешь установить, в каких временных рамках следует понимать текст. Милош решил — гораздо лучше наблюдать за амурными похождениями ксёндза, омрачившиеся отрубанием головы у трупа его зазнобы. Столь же важным посчитал пересказ истории о противлении Кальвина испанцу Мигелю Сервету, повелевшего последнего сжечь. Что от всего того для происходившего непосредственно в пределах долины Иссы? Остаётся полагать, благодаря таким описаниям читатель усвоит хотя бы крупицу из предложенного на страницах. А если текст вовсе не усваивался, то Чеслав не счёл за зазорное описать справление нужды.

Желающие вникнуть в содержание глубже, вольны найти прочие интересующие их выводы. Кто-то проведёт параллели между жизнью автора и представленным на страницах содержанием. Иным покажется за допустимое сравнивать произведение о детстве с трудами классиков. Кому-то даже померещится нечто из Толстого, но если только сугубо в плане обоснования незрелости предлагаемого к чтению повествования. Говорить можно о чём угодно, используя любой удобный способ, потому как о самой книге Чеслава Милоша этого делать не следует. Скорее придём к выводу — Чеслав был тяжело подавлен от происходивших в мире событий. Он оказался лишним для мест, где прежде жил, и от него отвернулись соотечественники в Польше. Успокоит его через двадцать пять лет оправданность в виде Нобелевской премии по литературе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Куда ни кинь взор — везде Индия: таким образом можно охарактеризовать британскую литературу. Это так тяжело для самосознания англичан, продолжавших жить воспоминаниями об утраченном. И теперь Пол Скотт подводил черту под ушедшим в былое. Правда годом позже он умрёт сам. Новые поколения англичан будут лишены привязанности к Индии. Их будет интересовать что-нибудь другое. Например, они станут переживать за конфликт вокруг Фолклендских островов, чьё население считало себя подданными британской короны. Или станут следить за конфликтом с Исландией, вошедшим в историю под названием Тресковых войн. Но прежние поколения англичан тяготели ко дням былого великолепия, когда мало кому удавалось сломить волю Британской империи. И вот перед читателем роман, героям которого нужно осознать, насколько слабыми стали их позиции в местах былого доминирования. Только не получится понять в полной мере, каким образом что-либо подлинно поменялось. На момент начала описываемых событий — спустя двадцать пять лет после обретения независимости — словно ничего бы и не изменилось в укладе британцев и в самосознании населения Индостана.

Англичане у Пола Скотта типичные для представления о них. Этакие хозяева жизни — господа. Их ничего не учит, они всё такие же. Как не противься британской воле, не выражай недовольства и не устраивай восстания — перемен не наступит. В том числе и случившаяся независимость Индии не дала перемен. Ежели у кого-то и были противоречия, то у пакистанцев и индийцев. Непосредственно британцы продолжали доминировать над интересами тех и других. Они — господа, прочие — им прислуживающие. В чём могла скрываться причина? Остановимся на мнении — на малом количестве прошедших лет. Должно пройти больше времени, чтобы индийцы перестали воспринимать британцев за господ. Быть может для того нужно выбрать иной язык для общения многочисленных народов, или понадобится нечто иное. Пока же индийцы связаны британцами посредством влияния английского языка. И читатель это видит наглядно, внимая описанному Полом Скоттом.

Своеобразной квинтэссенцией самосознания индийцев становится тот, кто на страницах произведения исповедует христианство. Такой персонаж даже лучше для британцев, нежели индийцы, исповедующие какую-либо другую религию. Этот человек — Богом данный британцам в услужение. Может показаться, подлинный христианин. Ему надо позволить много трудиться, мало спать и изредка есть. Оплату за свой труд он постесняется просить. Грубо говоря, на его горбу можно выехать из любого затруднения. То есть такие индийцы по нраву абсолютно всем. И добейся британцы христианизации Индостана — вовсе не знать им никаких бед.

Оттого и не спешат англичане покидать Индию. Старые поколения уверены, сумеют дотянуть век в столь непросто складывающихся условиях. Прочее их не интересует совершенно. Пол Скотт потому начинал повествование со смерти главного героя. Сразу становилось понятно, далее так продолжаться не может. Или ты примешь изменения в жизни, уступая владения индийцам, или тебе навяжут условия невыносимого сосуществования. Потому и умирает главный герой, не сумев перенести нанесённый удар по британскому самолюбию. Останется погрузиться в прошлое, проследив этапы роста индийского становления. Знакомясь с содержанием, читатель продолжит оставаться в уверенности — коренным образом ничего не изменится. Мало ли какие требования будут выдвигаться в последующем, жизнь самих индийцев претерпит минимальные изменения. Для понимания этого следовало прожить ещё тридцать лет, чтобы вновь оглянуться назад, увидев последующее развитие событий. Пол Скотт того сделать не мог в силу естественных причин. Однако, Букеровскую премию на исходе жизни за «Остаться до конца» он получил.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читая «Сэвилла», после проявив интерес к автору, возникнет стойкое убеждение — Дэвид Стори рассказал о самом себе. Кому интересно найти сходство, пусть занимается именно этим. Только насколько важно понимать до каждого упомянутого момента в повествовании? Дэвид вырос в шахтёрской семье, профессионально играл в регби, сумел состояться в жизни и написал произведение, где показал сожаление о тяготах жизни трудового народа. Всё это совпадёт с реалиями одного из главных действующих лиц — Колина Сэвилла. Но так оно лучше получается для понимания, если у писателя есть желание рассказывать о наиболее ему близком. Поэтому, учитывая, что Дэвид был очевидцем всего им описываемого, нужно оставить в стороне мысли о сходстве или различиях. Нужно просто ознакомиться с тяжёлым бытом английских шахтёрских семей.

Стори не стал представлять читателю описание шахтёрского быта. Вниманию представлен непосредственно дом, где обитает семья шахтёра. Отец возвращается с тяжёлой смены, только и думая, каким образом ставить на ноги детей. Первый ребёнок будет излишне самостоятельным. Читатель приготовится внимать развитию действия, гадая, к чему всё в итоге приведёт. И тут Дэвид вносит первый разлад в описываемое. Можно сказать, прежде усвоенная информация становится бесполезной к пониманию. Причина в ранней смерти первого ребёнка. Отчего он умрёт, так и останется неизвестным. Предстоит перебороть угнетение матери, едва не наложившей на себя руки. После станет важнее внимать за жизненными обстоятельствами второго ребёнка — Колина. Как раз в нём читатель увидит непосредственно самого Дэвида Стори.

Детские годы Колина — Вторая Мировая война. Отец строит бомбоубежище, а Колин отправляется на учёбу. Что читатель знает об английских учебных учреждениях? Там царствуют жестокие порядки. И Колин был уверен — не избежать ему окунания головой в унитаз. На удивление окажется, рассказы о таких зверствах не находят отражения в действительности. Вероятно, проза Диккенса настолько въелась в культурный код британцев, что им будто уже никогда не омыться от того, вероятно имевшего место быть на самом деле когда-то тогда. Нет и телесных наказаний, пусть Дэвид заранее предупреждал, словно уж по пяткам-то бить будут обязательно. Чем же тогда примечательна учёба? Например, читатель внимает рассуждениям о причудливой британской системе мер, сводившей скулы каждому ученику в школьные годы. Объясняется мучение очень просто — сия система мер считается за имперскую. Следовательно, кто ею пользуется — владеет миром.

Весьма примечательный момент — сами военные годы. Колину приходилось трудиться на уборке пшеницы, потому как он желал зарабатывать деньги. Там он стал свидетелем обстоятельства привлечения к работе военнопленных. Очень часто приводили итальянцев и немцев. У Дэвида все военнопленные получились кроткими и мягкими, им бы только отсидеть время, практически ничего не делая. Они вовсе ничего не желали, и мыслей толком никаких не имели. Сошлёмся на детские воспоминания непосредственно автора, должного аналогично Колину трудиться на ферме вместе с военнопленными. Но примечательнее всего симпатии Колина к коммунистам. Встав на ноги, устроившись работать учителем, он будет вынужден бороться за право на отстаивание мнения. А кому нужен человек, вносящий разлад в трудовой коллектив? Соответственно, Колин будет уволен.

К сожалению, рассказать о произведении Дэвида Стори можно лишь с помощью обозначения основных событий, описанных автором. Данная книга по сути своей относится к ярким представителям литературы, место которым среди классики. Ну и такой момент, что именно роман «Сэвилл» был удостоен Букеровской премии — нечто само по себе удивительное.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Величие нации определяется самосознанием отдельных её представителей, готовых приносить себя в жертву во имя общего благополучия. Это не слова о построении коммунистического общества, где каждый будет вносить соразмерный вклад ради обретения всеми единого счастья. Разговор пойдёт о представленном вниманию читателя мировоззрении от Кадзуо Исигуро. Читателю давалось понимание о человеке, готовом жить идеалами других, находясь в вечном услужении. Может показаться, такой человек обязательно должен страдать от комплексов прислуживающего другим. Но Исигуро писал о том, кто ставил личные интересы на должное быть им присущим место. Кадзуо сообщал, насколько каждый способен вносить тот самый соразмерный вклад. То есть не всем полагается занимать лидирующее положение в обществе, кто-то им должен прислуживать, уже тем освобождая от выполнения рутинных бытовых обязанностей. Исигуро словно сообщал читателю, почему мир англо-саксов достиг занятого ими положения. Именно благодаря самоотверженности людей. Однако, читатель заметит наметившиеся перемены в жизненном укладе, когда мощь британского владычества начнёт сходить на нет. Что при этом останется делать тем, кто служил величию империи? Читатель должен с этим определиться самостоятельно.

Можно задаться вопросом. Почему представленный вниманию дворецкий столь уверен в убеждениях? Кадзуо даёт объяснение, отправив его на далёкое расстояние в автомобильное путешествие. Этот дворецкий прожил всю жизнь на одном месте, толком не имея представления, что находится за стенами поместья. Не имея знаний о мире, он хвалит ему доступное. Для него нет ничего прекрасней английской природы. Он с той же уверенностью воспримет за лучшее всё британское. Просто он не имел иных примеров, и никогда не стремился о них узнать. Он был пропитан разговорами о величии империи, не способный помыслить иначе, нежели ему сообщалось. Да и не имело никакого значения, что происходило вне поместья. Он согласен был принять любое суждение за правду, если оно сулило выгоды для Англии. И был твёрдо уверен, для того нужно хорошо исполнять рутинные бытовые обязанности, благодаря чему власть британцев над мировыми процессами не ослабнет.

Читатель обязательно задумается, будто лакейство присуще некоторым людям с рождения. Иначе почему дворецкий станет рассуждать о важном значении своей профессии, будет хвалиться тем, насколько хорошо исполняет обязанности. Оправданы ли такие рассуждения? Только отчасти. Ведь читатель имеет представление об Англии прошлых веков как раз в подобном ключе. Что предстаёт перед глазами? Непомерная надменность британцев. Но как давно подобное стало заметным? Разве писал о таком Чарльз Диккенс? Или может Райдер Хаггард ставил англичан выше им позволительного? Скорее нужно искать истоки суждений недалеко от представлений Редьярда Киплинга, выпестовавшего джингоизм с самых первых произведений. С той поры тянется вереница распространившихся суждений, получивших развитие в «Остатке дня». Только у Кадзуо прежнее величие показывалось сходящим на нет. Читатель был обязан понять, сколь близок момент утраты британцами прав на распространение влияния в мире. Забегая немного вперёд можно сказать, Британская империя утратит свой статус спустя восемь лет после издания книги.

А как же личная жизнь дворецкого? — пожелает спросить читатель. Исигуро расскажет в том же духе. Если она имела значение для Британии, дворецкому обрести семью. Но сильные мира сего не так часто думали об им прислуживающих, как сами прислуживающие — о них. Или просто наступили такие времена, выразившиеся в окончательном вырождении прежних представлений. Мир в очередной раз менялся. А если кто думает, будто всё должно оставаться неизменным — пусть прочитает «Остаток дня» Кадзуо Исигуро. Меняется всё! В том числе и представление о должном быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

И снизошла на читателя ясность! Нигде в мире нет борьбы за Сумрак, кроме одного места — города Москвы. А если где-то происходит нечто подобное, на него нет нужды обращать внимание. Если перефразировать: за МКАДом жизни нет. Но так считать неправильно, мог решить Иван Кузнецов, выступив с инициативой посмотреть на дозорные дела в провинции. Был бы в том хоть какой-нибудь смысл. Читатель сразу станет осведомлён, что сильнейшие иные обитают только в Москве. Даже слабейшие из московских иных стоят на голову выше всякого провинциала. То есть в провинции расти некуда. Там требуется только следить за порядком, чтобы дела тёмных не преобладали над делами светлых, и наоборот. Проще говоря, далее Москвы раскинулись болота. Пытаться разобраться с провинциальными делами — практически всегда бесполезная затея. Можно, конечно, возразить, сколь великие дела творились вне Москвы в прежние времена. В том-то и дело — то дела старины глубокой. Пусть данная позиция не является верной по определению. Причина в другом — мало кому интересно наблюдать за происходящим, например, в Самаре. А действие «Печати Сумрака» как раз там и развивается.

Сделана попытка на новый лад осмыслить Сумрак. Долой уравнителей между светом и тьмой, как долой и волю самого Сумрака. Давайте посмотрим на жизнь обычных людей, каким-то образом подпадающих под его влияние. Просто происходит помрачение сознания, после чего нельзя понять, каким образом это случилось. Допустим, укусила молодого парня вампирша, после чего её едва ли не сразу убили. Кто осуществил акт возмездия? У читателя закрадываются подозрения, что укушенный парень вошёл в некое состояние, расправившись с вампиршей. Может то Сумрак вмешался, помрачив сознание парня, придавая ему нечто вроде возможностей иного по типу зеркала. За тем исключением, приводя ситуацию в равновесие тут же, без дальнейших разборок между светлыми и тёмными.

У читателя есть подозрение смешения вселенной Дозоров с другим миром от Лукьяненко — с Пограничьем. Только вместо путешествия в прочие реальности у людей появляется возможность входить в Сумрак. Такого просто не может быть: задумается читатель. Простой человек и Сумрак так расположены относительно друг друга, что всегда должны находиться на равном удалении. Иначе вся суть выстроенной вселенной приходит в полное отсутствие порядка. Авторы могут сослаться на парадоксальность квантового восприятия бытия. Но зачем всё валить в кучу, разрушая идеально подогнанные пропорции? Благо, — вздохнёт читатель, — «Печать Сумрака» останется одним из произведений, написанных по мотивам Дозоров. Поэтому, как бы не хотелось негодовать, произведение следует один раз прочитать, более о его существовании не вспоминая.

Развития в повествовании нет. С первых страниц поставлена проблема, разрешения для которой найдено не будет. Каждая новая страница — хождение вокруг заранее определённой ситуации. Остаётся предполагать, выйти за очерченные границы не позволялось. Была дана вводная, вокруг которой требовалось сплести сюжет. Что будет придумано сверх того — вольные домыслы. Можно сказать, иные способны обладать привлекательной внешностью в восприятии людей. Или сказать, простой человек достоин права знать о Сумраке, к тому же обладая способностью в него входить. Всё-таки перед читателем литература в жанре фэнтези, по канонам которой допускается любое угодное автору содержание. Поэтому, в данном конкретном случае, нет смысла вникать в происходящее, искать ему объяснение, укорять авторов, или вообще что-либо ещё, кроме имеющегося права ознакомиться с текстом. Будем считать, на критику «Печати Сумрака» наложена печать Сумрака.

Автор: Константин Трунин

» Read more