Tag Archives: любовь

Фрэнсис Скотт Фицджеральд «Ночь нежна» (1934)

Когда накал страстей будоражит умы, тогда хочется обрести покой. Для такого случая можно прибегнуть к художественным произведениям, в которых повествование развивается неспешно, неся в себе только пустоту. Писатель предлагает читателю незамысловатую историю, призванную донести некоторые моменты жизни, но в целом ни на что не претендуя. Такие книги подобны беседе в культурном обществе, где надо говорить о конкретных темах, не отвлекаясь; беседующим нет нужды выслушивать чужое мнение, им же не надо сообщать важные известия. От сказанных слов ничего не изменится, Примерно таким образом написана «Ночь нежна» Фицджеральда. Автор щедро делится словами, даже не озаботившись созданием цельной картины. События происходят, персонажи разговаривают: пустота разрастается.

Первая Мировая война оказала серьёзное влияние на людей, показав действительную жестокость, когда на поле боя от солдата практически ничего не зависит, ведь он может умереть от действия ядовитого газа, так и не встретившись с врагом лицом к лицу, так и не поняв, что всё-таки представляет из себя война. События быстро забылись, а жизнь вошла в привычное русло. И кажется не было никакой войны, настолько всё стёрлось из памяти. Люди не думают о новых проблемах, прожигая дни. Они бесцельно слоняются по Европе, не находя себе покоя. Но только так происходит у Фицджеральда, толкующего с позиции собственно миропонимания. Для него главное наполнить сюжет книги диалогами. Он наделяет героев психическими отклонениями. А потом всё сводит к психиатрической лечебнице; описывая быт оной, Фицджеральд находит занимательные моменты в неподготовленности людей старых взглядов к прогрессивным изменениям в медицине. И когда картина наконец-то приобретает завершённый вид, автор снова всё разрушает, забывая написанное ранее и стараясь выдавить у читателя слезу.

Фицджеральд смело вносит на страницы книги детали быта его времени. Без этого не обходится произведение, если автор пишет о современности. Интерес у читателя может вызвать трепетное отношение Фицджеральда к литературе. Его герои любят вспоминать Шерлока Холмса, творения Джона Китса и даже обсуждать книжные новинки, вроде успешного американского писателя Синклера Льюиса. Светскому обществу всегда надо что-то обсуждать, и, при узком круге тем, литература становится идеальным средством для возможности похвастаться начитанностью. Конкретики Фицджеральд не даёт, ограничиваясь расширением диалогов действующих лиц. Это более вгоняет в тоску, нежели вдохновляет.

«Ночь нежна» сложна для понимания. Слог Фицджеральда не стремится к доходчивому изложению происходящих в книге событий. Теряешься во множестве диалогов, так до конца и не понимая смысл большинства из них. Получаются слова ради слов, в которых в редкий час беседы кто-то начинает действительно интересную тему, но автор её даже не думает развивать, вновь погружая читателя обратно в пустоту, из которой выбраться хочется, только нет никаких шансов. Если читателя не интересует состоянии психиатрии в двадцатых-тридцатых годах XX века, то лучше озаботиться спасательным кругом самостоятельно, иначе придётся принимать ванну с пациентами в несменяемой между процедурами воде. Может Фицджеральд надеялся на читателя таких же прогрессивных взглядов, как и действующие лица книги; тогда можно понять эту неуловимую нить повествования, местами затерянную в недосказанности.

Книга Фицджеральда, как и эта заметка, может содержать полезные мысли, а может их не содержать. Всё зависит от читателя и его способности усвоить суть иносказаний. Уметь о чём-то говорить, не говоря при этом ничего — настоящее искусство. И тут уже значение имеет объём, который в свою очередь зависит не только от основного наполнителя, но и от количества воды. Причём воды может быть так много, что она вытолкнет всё остальное. В случае Фицджеральда именно так и получилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Элизабет Гилберт «Есть, молиться, любить» (2006)

С людьми иногда творятся страшные дела. В один прекрасный день человек начинает грызть себя, заливаясь горючими слезами. Он не может осознать прожитые годы, стремясь полностью перестроиться, чтобы стать готовым к новым свершениям. В жизни Элизабет Гилберт такой момент случился примерно в тридцать лет. Она стала в меру успешным писателем, ей надоел муж. К тому же, вновь встала проблема детей. Элизабет не хотела рожать. И ради этого она была готова на многое, даже развестись с мужем, который её любил и расставаться не хотел. Гилберт проявила настойчивость, одновременно заключив с издательством контракт на написание книги о путешествии по трём странам. Так и появилась история «Есть, молиться, любить», где художественный вымысел перемешан с реальностью, а может в ней нет ничего вымышленного, лишь суровая правда, либо полностью наоборот. Эту книгу надо воспринимать в качестве путеводителя по Италии, Индии и Индонезии, и никак иначе.

Элизабет с первых страниц привлекает внимание читателя к своим проблемам. Она плачет навзрыд в ванне, сама не понимая своих желаний. Всё у неё хорошо, но не до конца. Она сама этого не понимает. Рыдая, Элизабет обращается к Богу, взывая о том, что ей не хочется продолжать существовать так дальше. Казалось бы, если всего хватает, то чего тебе ещё надо? А надо Элизабет вкусно поесть, освоить умение мыть полы в храме и найти новую любовь. Если желание набить желудок ещё понятно, то даосские практики и поиск нового мужчины — не совсем. В своём бесконечном плаче Элизабет давно достигла просветления, которое и подтолкнуло её к переменам — становится понятнее. Лишь несчастный муж оказался той самой жертвой, которую Элизабет принесла в обмен на осуществление своих желаний. Муж не мешал ей вкусно есть и медитировать, за что и был брошен. Логики в действиях Элизабет нет, поэтому и следует воспринимать книгу сугубо в качестве путеводителя.

Как правило, человек заедает стрессовые ситуации обильными порциями еды. Не будь на пути Элизабет Италии, то она могла посетить любую другую страну, например — Россию. Автор немного знает русский язык, поэтому вместо гастрономических изысков на Апеннинах могла смаковать борщ, пельмени и, допустим, астраханский арбуз. Но перед ней возник итальянец, а дальше пришёл черёд бесконтрольному поглощению пищи. Про Италию Элизабет пишет довольно увлекательно, не ограничиваясь едой. Читателя ждут заметки путешественника, где чуждая страна воспринимается глазами иностранца. Оказывается, итальянцы после вступления в Евросоюз утратили пылкость, их футбольные пристрастия передаются по наследству, а язык — заслуга Данте. Дольче вита, одним словом… или «дойче вита», как любил говорить один немец из данной книги. С юмором у Элизабет всё в порядке. Она не занимается констатацией, скорее делясь любопытными заметками, о которых принято забывать сразу после прочтения.

В том же духе Элизабет рассказывает про свои будни в Индии и Индонезии. Очень много сведений разного рода. Однако, она не берёт их с потолка, а сообщает только то, с чем сталкивалась сама. Раскрыть Индию Элизабет не пыталась, для неё более важным стало освоить умении медитации. Читатель не поймёт, какое отношение всё это имеет к религии. И каким богам молятся собирающиеся в Индии люди. Ясно одно — нужно достигать совершенства в каком-то определённом деле. Вот автор книги и будет его достигать, намывая полы храма, доводя себя до крайней степени отрешённости. И сразу резкий переход в следующую страну, где мудрый старец знает только одну правильную практику медитации — умение всегда широко улыбаться. Стоило ли американке так далеко ехать, чтобы усвоить то, что она умеет с рождения?

Элизабет Гилберт ищет себя от первой до последней страницы, изредка находя, но снова запутываясь. Всегда перед ней будут представать люди, достигшие совершенства. А достигли ли они совершенства на самом деле? Им также свойственны точно такие же метания, о чём они предпочитают не говорить, делая вид познавших истину.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лев Толстой «Воскресение» (1899)

Реальность легко искажается под воздействием человеческого слова. Одну историю несколько людей расскажут разными словами. У постороннего слушателя может сложиться ощущение противоречивости их версий. Но при этом те люди будут полностью уверены в правдивости именно своего видения ситуации. Парадоксальность такого положения объясняется многими причинами, главной из которых является жизненный опыт, и только потом все остальные сопутствующие факторы. Не станет заблуждением, если провести эксперимент над одним человеком, заставив его посмотреть на определённую ситуацию в разные моменты своей жизни, стирая каждый раз воспоминания. Совпадений не случится — истории будут обязательно разниться. Так случилось, что Лев Толстой ближе к завершению писательской карьеры стал излишне морализировать, осуждая обстановку внутри Российской Империи, всё более осознавая рост напряжённости внутри общества. На эту тему гораздо ярче писал Иван Тургенев, а Фёдор Достоевский выжимал из души подобных персонажей все их сокровенные мысли. Толстой пошёл дальше, совместив в «Воскресении» Тургенева с Достоевским, разбавив содержание энциклопедией по юриспруденции России конца XIX века.

Если читатель не готов наблюдать за кропотливым описанием судебного процесса, разобранным до мельчайших составляющих, а также внимать красочно написанному протоколу о вскрытии трупа, то «Воскресение» изначально даст заряд пессимизма. Разумеется, одно судебное дело подразумевает другое, а именно апелляцию или кассацию. И пусть читатель сразу настроится именно на доскональный разбор обстоятельств, какие бы выводы он не делал во время знакомства с произведением. Толстой не будет жалеть себя; не будет жалеть и тех, до кого он хотел достучаться. В «Воскресении» страдают все, включая судью, которому противен протокол вскрытия, что портит аппетит и отдаляет принятие присяжными очевидного решения. Толстой сделал из «Воскресения» рутинную книгу, достойную стоять на полке бюрократа: важность любой бумажки очевидна, даже если она нужна только вследствие её наличия в перечне необходимых документов.

Толстой полностью концентрирует внимание читателя на происходящем. Юридическая составляющая «Воскресения» будет важна людям, интересующимся историей предмета. Остальные читатели могут внимать страданиям главного героя, который вынужден быть присяжным по делу его бывшей возлюбленной, ныне обвиняемой в отравлении человека. Толстой смотрит на судебный процесс глазами главного героя, щедро одаривая страницы его переживаниями, воспоминаниями, предположениями и метаниями. Стоит задуматься, как понимаешь, что судебный процесс должен был давным-давно закончиться, но Толстого это не останавливает. Лев Николаевич готов довести до читателя абсолютно всё, вплоть до скрипа половиц, если такое случается во время судебных заседаний. Кроме главного героя есть героиня со сломанной судьбой и печальными обстоятельствами всей жизни, начиная с рождения и заканчивая нынешним положением обвиняемой. Перед присяжными, судьёй и прокурором она будет испытывать точно такие же чувства, как и главный герой, но дополнительно Толстой поведает читателю её собственную историю, будто без этого тот не поймёт всю чистоту души представленной в книге героини.

Заблуждаться может и сам писатель, рассказывая историю с позиции своего понимания проблемы. Далеко не всегда писатель при этом будет прав. Он может обелить чёрное, очернить белое, либо белое сделать белее, а чёрное чернее. Толстой поступает сообразно этому принципу, представляя читателю историю о страдающих людям, вынужденных трепетать перед сложившейся системой, смирившись или пойдя на бунт. Ситуация в стране к концу XIX века продолжала оставаться взрывоопасной: Толстой показывает читателю различия между обычными осуждёнными и политическими преступниками, деля наказанных на два лагеря, которые не соприкасаются друг с другом, но находятся в постоянном соприкосновении. Сам Толстой сгущает краски, перемешивая мысли главного героя с нарастающим народным гневом, делая откровение из свинского отношения к заключённым. Значит, мораль при жизни Толстого уже достигла того момента, когда люди стали задумываться об отношении к себе подобным и достойному образу жизни, когда никто не имеет права ставить себя выше других. Раньше просто бросали в темницу, забыв о человеке навсегда. Нынешняя пресловутая гуманность требует человеческого отношения даже к тем, кто сам никогда не задумывается о гуманном отношении к другим, а порой и к самому себе.

Судебным процессом «Воскресение» не заканчивается. Лев Толстой был полон решимости показать все этапы юридической системы до конца, а значит не стоит гадать, к чему в итоге подведёт читателя повествование.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Анатолий Тосс «Фантазии женщины средних лет» (2009)

Человек всегда стремится выделиться из толпы, особенно если он не является её среднестатистическим представителем, а занимается художественным творчеством, создавая силой мысли продукт собственного интеллекта. Не каждый может показать оригинальность, вследствие чего на полках скапливается большое количество однотипной литературы. Она может быть исполнена качественно, но ничем не будет отличаться от подобных ей. Очень трудно найти ту грань, переступив которую автор так и не будет понят современниками. Ясно одно — экспериментировать нужно. Необязательно играть с формой произведения, лишая его знаков препинания, абзацев или создавая подобие задействованных в процессе чтения страниц — подобный подход подрывает устои привычной литературы. Писателю необходимо работать над содержанием. Если у него есть желание стать популярным, то он пойдёт по проторенному другими пути, создав идентичное произведение. Оно будет воспринято с воодушевлением, заслужит положительные отклики, но критики его примут без энтузиазма, справедливо проехавшись по всем пунктам затёртого до дыр изложения.

Анатолий Тосс написал довольно оригинальное произведение, поместив под обложку слишком много элементов, чтобы о них можно было рассказать в общем. Если удалить из повествования похотливость главной героини и интимные сцены, книга «Фантазии женщины средних лет» воспринималась бы совсем иначе. В сюжете присутствует интрига, есть беседы действующих лиц о высоких материях, и самое главное — нестандартное повествование. Читатель может рыдать над переживаниями главной героини, чья жизнь изначально отмечается неудовлетворённостью в сексуальных отношениях с её парнем. А потом читатель будет вникать в совсем другие проблемы, где за насыщенностью событиями забудутся моменты ежедневного быта, и расцветёт личность главной героини, ставшей заложницей своих желаний.

В книге имеется ряд вставок, будто Анатолию Тоссу показалось незначительной сама история Женщины средних лет. Писатель бросает читателя в разборки полиции с преступным миром, в судебные страсти вокруг доктора-исследователя, да в спонтанно возникшую повествовательную линию о некой таблетке, дарующей принявшим её людям сверхспособности. Под занавес книги Тосс порадует читателя ещё несколькими подобными историями, одна из которых и несёт в себе основную интригу, предположения о существовании которой во время чтения не возникает, но которая подводит к осознанию нелепости Фантазий от начала и до конца. Тосс перегнул палку со своей оригинальностью, рассказав читателю весьма необычные вещи. Для добротного голливудского сценария данный сюжет должен быть лакомым кусочком.

«Фантазии женщины средних лет» имеют много спорных моментов. Не будем забывать, что писатель не зря использовал в названии слово «Фантазии», а «Женщину средних лет» он придумал самостоятельно, проявив к тому дар Творца, создающего и дарующего Всё на своё усмотрение. Тосс мягко намекнул читателю, что в жизни многое предопределено. Каждый живёт по написанному сценарию, и выполняет кем-то строго заданную программу. Такая идея воспринимается кощунством, но Творец имеет право давать и забирать, наказывать и поощрять. Читатель при этом выступает в роли наблюдателя: он может смотреть, но никогда не сможет повлиять. Также читатель имеет право закрыть глаза на вольности автора в описании интимных сцен. Эти сцены не блещут чем-то особенным, повторяя одна другую. У действующих лиц постоянно выделяется влага, даже из глаз; влаги действительно много — ей пропитана книга. Как только страницы не покрылись плесенью?

Можно поступить подобно главной героине, прочитав случайную главу из книги, отложив её в сторону и никогда больше не открывать. Приняв часть чужих Фантазий, можно задуматься о собственном Творце, сущность которого умирает в людях, так и не найдя выход наружу. Нужно самому быть Творцом, тогда существует вероятность не оказаться чьим-то Творением.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сомерсет Моэм «Бремя страстей человеческих» (1915)

Овсянка, дамы и господа. Вы любите овсянку?

Если человек любит читать английскую классическую литературу, то ему нет необходимости прибегать к каким-либо дополнительным источникам информации. Ему достаточно тех многостраничных произведений, что оставили после себя некогда жившие писатели. Особенностью подобного рода книг является охват всех сфер жизни, начиная с рождения главного героя и заканчивая его очередным промежуточным состоянием в череде мириад смены социальных статусов. Главный герой может жить бесконечно, покуда у писателя будет присутствовать желание описывать его похождения. Совершенно неважно, чем живут персонажи сотню страниц назад — это будет полностью забыто, не оказав на их становление никакого значения. Получается, английская классика очень достоверно описывает жизнь человека, позволяя без подготовки начать вникать в происходящие события. Автор всё тщательно разжёвывает, для верности перетирая материал ещё на протяжении десяти глав, чтобы у читателя лучше отложилась полученная информация. По своей истинной сути, десять глав убористого почерка — это одно простое предложение, которым можно было ограничиться, и не тешить собственное писательское самолюбие, отправляя деньги в карман не за качество материала, и даже не за его содержание, а просто за количество страниц, строк, а то и букв.

Моэм был умным человеком, тонким психологом и внимательным наблюдателем. Мимо него не могла проскользнуть мельчайшая деталь, если её описание можно максимально раздуть. Те времена требовали именно такого подхода, поэтому современным издателям стоит серьёзно задуматься, поскольку краткое содержание подобных книг действительно может сообщить читателю больше, чем искусственно растянутое оригинальное произведение. Основной гнев английская классика заслуживает именно из-за своего неумения кратко излагать мысли. Не стоит забывать, что тогда читатель не был избалован количеством доступной литературы по нужной ему теме, поэтому и рождала земля английская дотошных до всего писателей.

Что такое «Бремя страстей человеческих»? Это объёмное произведение Моэма, отчасти автобиографическое, где автор решил донести до читателя простую истину. Чтобы её понять, совсем нет нужды читать произведение от корки до корки. Главный герой постоянно будет взлетать, потом падать и больно ударяться, а потом снова взлетать и падать. На одном из таких виражей Моэм решит остановиться, дав читателю возможность поразмышлять. Только есть ли нужда думать о чужой жизни, коли в ней нет ничего примечательного? Все эти страсти до Моэма с особой любовью описывал Чарльз Диккенс, чьи герои также на протяжении произведений взлетали и падали, пока им окончательно не приходилось смириться с мыслью, что они всё равно в конце жизненного пути упадут на землю, а потом взлетят на небеса. Круговорот страстей в английской классике однотипен и не подвергается изменениям, поскольку подобная литература давно зажата тесными рамками, за которые нельзя вырваться.

Взлёт и падение, взлёт и падение, снова взлёт и падение — такая карусель не утомит лишь очень увлечённого процессом читателя. Книга построена так, что заранее знаешь, к чему будет клонить Моэм новые десять глав, покуда в десяти последующих будет происходить прямо противоположное. Можно сказать иначе, в жизни попеременно сменяют себя белые и чёрные полосы, но человек никогда не знает, когда начнётся и закончится та или иная полоса; возможно — подобного развития не случится вообще, ибо белая будет преобладать, либо чёрная в прекрасный момент поставит крест на всём. Английские классики не бывают такими категоричными, всегда давая каждой полосе равные возможности.

Вы по-прежнему любите овсянку? Учтите, там ложка соли, горка сахара, и она сварена на воде из Темзы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джон Фаулз «Подруга французского лейтенанта» (1969)

Человеку очень трудно найти себя среди других подобных ему людей. Если не получается взять талантом и умением делать лучше, чем получается у остальных, то выход будет заключаться в оригинальности. Примерно таким образом с конца XIX века в литературе, живописи и других отраслях культурных проявлений достижения наивысшей ступени пирамиды человеческих потребностей зародилось движение модернистов; они не стали новым явлением, а лишь заново закрутили цикл понимания людьми художественных ценностей, сбиваясь на примитивизм и иное видение окружающей действительности. Случилось перенапряжение в обществе, завершившееся пересмотром достигнутого. Людей перестал интересовать ровный логичный строй слов в книжных произведениях, реалистичность в картинах и правильность форм скульптурных творений. Нужно было всё разом вымарать, подменив наивысшее достижение культуры первобытным пониманием действительности. Именно такими являются модернисты, отрицающие красоту формы во имя собственной оригинальной идеи. Однажды Джон Фаулз решил пересмотреть традиции классических английских романов, для чего взял перо в руки, гордо прозвав себя Творцом, он начал писать «Подругу французского лейтенанта».

Согласись, читатель, вступление к рецензии обязательно должно содержать отвлечённое вступление, несколько интригуя и обещая гораздо больше, чем будет дано на самом деле. Горе всех рецензентов в том и заключается, что необходимо свои критические мысли о прочитанной книге облекать в соответствующую форму, постепенно подводя читателя к заключительным абзацам. Разве не так, читатель? Возможны разные варианты, ведь иной рецензент станет выше всего этого, взяв на себя роль модерниста, выдав свою заметку не по правилам, а согласно секундному наитию, принявшую в итоге фантастический вид, который при оригинальном исполнении будет у всех на устах. Написать подобное трудно, но при определённом вдохновении не составляет труда. Очень начитанный рецензент, желающий быть умнее, чем есть на самом деле — берёт в качестве эпиграфа цитату из постороннего произведения, созвучного с его заметкой, порой делая сам эпиграф тем самым средством, от которого он будет постоянно отталкиваться. Более приземлённый рецензент берёт цитату из непосредственно прочитанного произведения, якобы именно в ней заключается весь смысл книги. Хотя, ты никогда не станешь это опровергать, читатель, одна цитата, да даже ворох цитат — вырванные из контекста слова, не требующие анализа, как это любят делать некоторые рецензенты, не имея других средств сказать разумное суждение, подменив сухой выдержкой собственные мысли.

Что же делает Фаулз? Он превращает «Подругу французского лейтенанта» во вступительную статью к им же написанному произведению, где он тщательно разбирает собственные плоды умственных страданий. Трудно встретить другое художественное произведение, когда за окончанием подобной статьи кончается и сама книга. «Где, собственно, полный текст!?» — воскликнет читатель, заранее разобравший с автором сюжетные ходы. Далее текст отсутствует, поскольку Фаулз не стал его писать, ловко выдав нон-фикшн за художественное произведение с многостраничными отступлениями. В своих суждениях он каждый раз отсылает читателя к английским классикам, извращая приёмы их работы, раздувая до невозможности. Можно согласиться с Фаулзом, когда он делится с читателем монологом, якобы точно так же поступали классики, но те мастера не упивались собственной личностью, рассказывая отвлечённые факты читателю не ради цели перенести часть Британской Энциклопедии на страницы книги, а для лучшего понимания происходящих событий. Фаулзу и этого мало: он смотрит на «Подругу французского лейтенанта», как на возможность с позиций человека середины XX века критически отнестись к авторам XIX века, будто те не ведали, что творили, выдавая толстенные произведения.

Основное содержание рецензент наполняет не только личным впечатлением о прочитанном. Необходимо выделить главные мысли, постаравшись сперва самостоятельно в них разобраться, чтобы уже потом обстоятельно изложить мысли, заполнившие голову во время чтения. Можно снова прибегнуть к цитатам, даже совершенно левым. Задав изначально интригу, дальше можно сбавить накал полезной информации, скупо пересказав содержание произведения, подведя тебя, читатель, к тем или иным выводам. Редкий рецензент сохраняет трезвой голову, не опьянённую флюидами радости, злобы или усталости; однако, если повезло с обстоятельным рецензентом, высказывающим мнение стороннего наблюдателя, то и тут надо быть очень острожным, поскольку за отстранённостью всё равно заметно отношение к книге, даже при старании удерживаться на нейтральных позициях. Другое дело, что труд рецензента может оказаться оплаченным заинтересованными лицами; такая ситуация довольно типична, когда хвалебные оды выдаёт наигранность. Беда тут иная, в которой повинен уже ты, читатель, начитавшийся положительных мнений, уже не смеющий высказать противоположное суждение, даже не из-за солидарности с большинством, а действительно изменив настоящее первоначальное мнение под нажимом на подсознательном уровне. С отрицательным посулом происходит идентичная ситуация. Читатель, не забывай — человек был и будет представителем стадных животных.

Писатель может работать с материалом в удобной для него манере. Если Фаулз подходит к коллекционированию камней с ошибочной теории Линнея об окаменелостях, то это его полное право. Не зря же Фаулз без стеснения заверяет читателя, что он может творить с «Подругой французского лейтенанта» абсолютно всё, что ему захочется. Пожелает автор пофантазировать на вольную тему — всегда пожалуйста. Решит поместить себя среди персонажей — ничего с этим не поделаешь. Всякий горазд в своей манере искажать доступную ему реальность. Автор может сделать произведение многовариантным, выдавая зажатый в рамки сюжет за интерактивное действие. Тебе лишь, читатель, решать — поступил автор разумно, или на страницах оказалось чрезмерное количество посторонней информации.

Кстати, читатель. Я уже доводил до твоего сведения, что важнее первой цитаты ничего нет. Может я сказал несколько иначе, но на первую цитату в эпиграфе всегда стоит обращать внимание. Фаулз, например, не стал ссылаться на Шекспира, а сразу взялся за Маркса, вспомнив про эмансипацию. Именно эмансипацией пропитана книга «Подруга французского лейтенанта»: Фаулз на протяжении всего романа будет избавлять читателя от зависимости от устоявшихся мнений и предрассудков. Он показывает литературу новой волны, построенной на исходных классических данных с пересмотром отработанной до идеальности схемы изложения событий. Только знай, читатель, ты можешь верить Фаулзу, а можешь не верить, поскольку все теории литературоведов и им сочувствующих — это гнилое болото чопорных фанатиков, скептически, либо враждебно относящихся к любым проявлениям отклонений от занятыми ими позиций кем-то давно написанных теорий. Фаулз не опровергает, он скорее поддакивает, находя свой сюжет среди доступных ему вариантов. Его суждения — всего лишь его частное мнение, как и его видение классической литературы.

Заключение рецензии должно быть ёмким. Именно ёмким. Не нужно много слов, когда выше их было сказано вполне достаточно. Желательно закончить рецензию афоризмом, извлечённым рецензентом в тяжкой борьбе с самим собой. Мудрость — понятие временное и эфемерное, не обязанное быть привязанным к действительности. Поэтому, читатель, никогда не серчай на рецензента, если он ляпнул глупость в самом конце, смазав общее заработанное впечатление. Не кори рецензента, читатель, если тот в своих суждениях не до конца разобрал произведение, ведь он не ставил себе целью написать пятисотстраничную монографию по теме, которую ты, читатель, тем более бы не стал читать. Помни, читатель, плод мыслей писателя практически вечен, а, засидевшийся на бобах, рецензент, вследствие плохого питания, желает прикоснуться к чему-то великому, заранее зная ветхость написанных им слов.

Кто запомнит рецензента? Никто. Но знаешь, читатель, были в истории литературы исключения!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Шарль де Костер «Легенда об Уленшпигеле» (1867)

«Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.»
(с) Твардовский «Василий Тёркин»

Тиль Уленшпигель — герой народного творчества. Подобных ему можно найти во всех уголках мира. Достаточно вспомнить про Ходжу Насреддина, что также на осле путешествовал по арабскому Востоку, ёрничая и подтрунивая над каждым встречным. Таким же ярким персонажем является герой китайского «Путешествия на Запад» Сунь Укун. Уленшпигель мог жить на самом деле, но никто данного факта пока ещё не доказал. В сказаниях он появился много раньше того времени, в которое его решил поместить Шарль де Костер, сделав из Тиля борца за независимость от католической церкви и испанского владычества над странами современного Бенилюкса. Однако, именно Костер закрепил в памяти последующих поколений тот образ, от которого отталкиваются, вспоминая про Уленшпигеля. Пускай, он отныне становится героем народа, страдавшего от притеснений. Костер предложил такой вариант, который устроил практически всех.

Пепел отца стучит в сердце Уленшпигеля, заботы о гёзах (нищих) заменяют его лёгким воздух, лишь острый язык подобен кинжалу, сражая людей плодами софистических рассуждений. Тилю нравится играть словами, чем он занимается с самых первых страниц, выставляя себя за дурака, мнение которого трудно оспорить. Логика не будет работать, если твой оппонент начинает прибегать к диким аллегориям, находя в любом деле выход с помощью правильной комбинации слов. Со стороны кажется, Уленшпигель — мастер разговорного жанра, способный переговорить кого угодно. За яркими сценами проказ проходит детство Тиля, пока он не сталкивается со зверствами церкви и её ретивых служителей, нанёсших лично ему незаживающую душевную рану. Уленшпигель забывает о беззаботности, становясь оружием революции, неся людям уже совсем другие слова, наполненные возвышенными выражениями. Имя такого героя обязано было быть у всех на устах.

Литература о средних веках и временах более современных, если в сюжете присутствует католическая церковь, всегда угнетает. Повествование обязательно описывает зверства инквизиции, а также борьбу церкви за власть над людьми. Человечество превращалось в тупой инструмент, которым помыкали, лишая его права на собственные мысли об ином мироустройстве. Костер возводит всё в абсолют, вызывая у читателя чувство праведного гнева. Церковь не только зверствовала, но и наживалась всеми доступными способами, для чего достаточно вспомнить продажу индульгенций. Костер так красочно описывает данный процесс, что он больше напоминает деятельность страховой компании, навязывающей свои услуги. Отпущение грехов можно было купить на несколько жизней вперёд. И если кто отказывался покупать индульгенции, на того окружающие смотрели косо. Однако, покупка индульгенции не могла уберечь от инквизиции, пыток и казней, заполонивших земли Фландрии и Нидерландов.

События «Легенды об Уленшпигеле» касаются второй половины XVI века, поскольку в книге упоминаются император Священной Римской Империи Карл V, его сын Филипп II, король Франции Франциск I, штатгальтер Голландии и Зеландии Вильгельм I, а также сам факт борьбы против Испании и действующая система индульгенций, отменённая папой Пием V в 1567 году. Современный читатель может придти в ужас от действовавших тогда нравов, полностью лишённых проявлений гуманности. Стоит помнить, что тогда всё воспринималось иначе, а человеческая жизнь мало кем ценилась. В этот период также жил флорентийский ювелир Бенвенуто Челлини, оставивший после себя примечательный трактат о своём времени. Ужасающие церковные процессы, добывание пытками сведений у подозреваемых и любимая людская забава наблюдать за сжиганием людей на костре — печальная сторона обыденности тех лет. Бедные роптали, не имея сил противостоять такому положению дел, среди них был и Тиль Уленшпигель, рано столкнувшийся с несправедливостью жизни.

Очень часто Костер в повествовании сбивается на фантастические элементы, давая Уленшпигелю возможность участвовать в слишком неправдоподобных приключениях, уже никак не связанных с борьбой за независимость. Сам Уленшпигель после изгнания из Фландрии всё больше уподобляется рупору революции, поднимая людей на борьбу. Костер вырастил из шута и балагура ответственного человека, знающего для чего он теперь живёт. Изначально не являясь героем, Уленшпигель им всё-таки стал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Иван Тургенев «Дым» (1867)

Пока Россия продолжает дорожить мнением «загнивающего» Запада, Тургенев подмечает тонкие грани особенностей национального характера. «Дым» становится исповедью писателя, что с болью в сердце принимает противостояние славянофилов и западников. Правду можно найти в суждениях любого человека, как бы они не были противоречивы: легко убедить себя в единственной точке зрения, не принимая чужого мнения. Прорубленное Петром I окно впустило в Россию из Европы дымный ветер, нависший над страной всерьёз и надолго. Технический прогресс потребовал принести в жертву частицу самобытности; интеграция набирала обороты, становясь болезненной темой для разговоров. Когда-нибудь окно захлопнется, как изначально планировал Пётр I: тридцать лет ставни были открыты, а потом их никто не стал закрывать.

«Дым» можно разобрать на цитаты — они никогда не потеряют актуальности. Кроме цитат в книге ничего больше нет. Тургенев честно создавал художественное произведение, наполняя его сюжетом и диалогами. Только большая часть — пустые и бессодержательные разговоры, подводящие читателя к очередной порции откровений. Нет в «Дыме» любви, революционеры отсутствуют, никто не забывает себя во имя чьих-то идеалов, трагическое завершение не просматривается. Создаётся впечатление о непричастности Тургенева к написанию этой книги, будто он поменял своё представление о жизни или стал более мягким писателем, отныне обличающим действительность, не толкая людей на баррикады за сомнительное правое дело.

Запад и Восток обретают в «Дыме» своих сторонников, каждый из которых чётко аргументирует свою позицию. За правдивыми высказываниями в тени остаётся несостоятельность речей. Герои произведения бьются лбами друг с другом, стараясь повлиять на мнение собеседника. Если один видит в России только сырьевой придаток Европы, то его оппонент настаивает на праве русского народа жить без влияния постороннего мнения. Не обо всём говорит Тургенев, делая упор только на внутреннем представлении, наслушавшегося других людей, человека. Мнительный читатель с трепетом находит сходства со своей современностью, поддакивая каждому слову. Нельзя воспринимать одного автора, не сравнивая его с другими писателями, имевшими сходные взгляды, но подходившими к описанию с иных позиций. Для Тургенева-реалиста отражение действительности заключается в рассмотрении со стороны брожения общественных мнений, без конкретной привязки к определённым процессам.

Читатель может справедливо заметить о постоянности борьбы Запада и Востока в душе русского человека. Однако, до таких рассуждений дело было только тем, кто не имел иных целей, кроме желания присоединиться к обсуждению, тогда как большую часть страны данная тема совершенно не интересовала. Страна всегда жила, исходя из собственных ощущений действительности, перерабатывая внутри себя всё постороннее. Кажется, правильно думали славянофилы, взявшиеся образумить крестьян. И также правильно думали западники, приходившие в ужас от положения рабов части своих соотечественников. Коренных различий никогда не существовало, всё происходило согласно желанию сделать жизнь лучше. Все допускают, что Пётр I прорубил то самое окно в Европу, но ведь именно он закрепил одну часть людей за другой, преследуя благую цель улучшить поступление налогов в казну с каждого жителя государства.

Герои «Дыма» маются от безделья, не предпринимая активных действий. Тургенев позволяет читателю подслушать чужие откровенные разговоры, где каждое действующее лицо имеет право высказаться о беспокоящих его проблемах. Люди честно делятся мыслями, чаще предлагая накрученный вид воспринимаемой ими действительности. Тургенев помогает героям перегибать палку, усиливая накал страстей. Только всё быстро затухает, не оставляя после себя ничего, кроме дыма, готового принести новую порцию впечатлений.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Слава Сэ «Ева» (2011)

Каждый, в меру упитанный, писатель мечтает стать богатым человеком. Лучше, если при этом, профессия его будет творческой. Не помешает квартира в центре Санкт-Петербурга и внушительных размеров джип. Не страшно, если за плечами развод и крах семейной жизни. Тебя будут вдохновлять обстоятельства, харизматичные друзья и эксцентричный шеф. Жизнь не будет казаться скучной. Именно из этого исходит Слава Сэ, создавая альтер-эго, соответствующее всем заданным параметрам, в меру упитанного, писателя. Нащупав твёрдый сюжет, дальше остаётся только подпитывать фантазию. На выходе получилось искромётное произведение, не претендующее на звание высокохудожественной литературы; оно определённо поможет скрасить пару хмурых дней и, почему бы нет, белых ночей.

Логического объяснения происходящим в «Еве» событиям нет. Слава Сэ наполняет содержание смешными моментами, всегда находя возможность пошутить. Для главного героя не существует простых людей, он обязательно находит нечеловеческие сравнения: может уподобить встречного бутерброду или дракону, сопровождая дополнительной характеристикой хабитуса в целом: допустим, видя пропитого человека, даёт ему однозначную характеристику отношения к среде сантехников и подвиду алкоголиков. Точно также Слава Сэ показывает друзей главного героя, доводя до крайностей положительные черты: обтекаемо и без обид, Слава Сэ сообщает читателю парадоксальную увлечённость каждого из них тем или иным занятием, могущим внести порцию юмора в сюжет.

«Ева» — по своей внутренней структуре близка к «Даме с камелиями» Александра Дюма-сына. Главный герой такой же без ума влюблённый человек, а его девушка не внушает доверия окружающим. Дальнейшее продвижение по сюжету только подтверждает сравнение. Читатель может в этом лично убедиться, найдя большое количество сходных черт. Никакой особой разницы нет — просто события перенесены из Францию в Россию на сто шестьдесят три года вперёд. Главный герой дополнительно мигрирует в другую страну, терпя вынужденные неудобства. Его чувства преодолеют неприятный факт реального положения дел и трудовую практику в доме умалишённых. Слава Сэ нередко отступает от общего сюжета, наполняя действие посторонними деталями, преследуя цель обеспечить читателю приятное времяпровождение в другой обстановке.

Разбирать повествование на отдельные фрагменты — занятие неблагодарное. Нельзя требовать от такой литературы внутренней философии. Ничего нового Слава Сэ не говорит. Он только делится порцией едких слов, разумно поливая иронией обыденную жизнь. Многие в душе желают приключений, ни в чём не уступающих метаниям главного героя «Евы»: променять душный офис на незабываемые приключения на грани морального разложения. Слава Сэ такое желание реализовал на бумаге, мысленно заставляя альтер-эго разбираться со свалившимися на его голову неприятностями. Если под колёса вашего автомобиля попадёт пленительная незнакомка — как вы себя поведёте? Главный герой «Евы» повёл себя самым разумным способом, схватив сбитое тело, погрузив на заднее сиденье автомобиля и скрывшись с места преступления.

История выдумана от начала и до конца. Слава Сэ в этом честно признается на последних страницах тем читателям, которые невнимательно читали с самого начала. Любой читатель может последовать совету писателя: нужно удобно сесть, решить на чём предстоит писать и приступать. Если не в реальной жизни, то в собственных мыслях, каждый волен решить, какое слово будет первым, и как будут вести себя его герои на седьмой день. Слава Сэ — демиург, как все писатели; он воспользовался своим правом.

Кроме «Евы», данная книга содержит рассказы. Цельного в них ничего нет. Слава Сэ делится накопленным багажом знаний, чаще всего проистекающим от проблем на фронте взаимоотношений с женщинами. Содержание «Евы» уже показало мечты автора, следующие за ней рассказы — глубже погружают читателя в проблематику затруднений в общении автора со слабым полом. Красочно описывая попы прелестниц, Слава Сэ поёт оду коленкам. Своё мировоззрение он проецирует на других людей — для него, например, таксисты, выходящие на смену по ночам, — это охотники за обольстительницами, ибо иначе им нет смысла работать себе в убыток. Даже страшно становится, что Слава Сэ сам мог быть причастным к данной профессии… и жуткие картины возникают в голове от представлений, как он вёл себя с попутчицами, рискнувшими сесть с ним в один автомобиль.

Надо с иронией смотреть на мир. Когда не можешь это сделать сам, то помогут писатели. Слава Сэ справился со своей задачей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Дюма-сын «Дама с камелиями» (1848)

Про любовь известно, что не знаешь, где её найдёшь, а где потеряешь. Случайное стечение обстоятельств формирует в голове картинку идиллии, основанную на пережитых ранее впечатлениях. При холодном расчёте и разумном подходе, влюблённость легко гасится твёрдой опорой на действительность. Если в душе часто раскрываются бутоны ярких роз, тогда обязательно кровоточат пальцы, соприкоснувшись с шипами. Свой отпечаток накладывает возраст и накопленный опыт. Молодым людям очень трудно смотреть на мир без понимания допускаемых в поведении оплошностей. Стремление быть счастливым вступает в противоречие с объективной реальностью дальнейшего существования. Вся жизнь впереди — нет сдерживающих факторов. Александр Дюма-сын, будучи двадцатичетырёхлетним юношей, не мог воспринимать обыденность в иных красках, кроме возвышающих человека эмоций от любовных переживаний. Рассказанная им история — великосветское приключение впечатлительного мужчины, падкого на красоту и шикарные наряды. Дюма дал ему возможность примерить на себя взаимную любовь первой в городе куртизанки, и сердце не выдержало, затуманив голову большим притоком крови.

Куртизанка — не просто женщина лёгкого поведения. Она скорее спутница богатого человека. Её главное назначение — дать мужчине почувствовать себя любимым и умным человеком. Градации упадка в профессиональном отношении могут разниться, где под куртизанками не обязательно будут пониматься столь возвышенные создания. Дюма не берёт во внимание женщин, утоляющих только страсть. Ему нет нужды говорить о приземлённых чувствах, предпочитая отдавать всего себя описанию душевных переживаний, возникающих при очень сильной любви. Для такой роли хорошо подходят знающие себе цену женщины, пользующиеся благосклонностью кавалеров для улучшения собственного положения в обществе. Дюма не исходит из понимания, что преобладающее отношение к куртизанкам — негативное; это не имеет никакой роли для влюблённого человека. Когда душа трепещет от одного вида любимого человека, тогда не так важно, кем он является для других.

Много позже главный герой придёт к согласию с реальностью. Жизнь его заставит расставить приоритеты в другом порядке. Но Дюма пишет книгу в молодом возрасте, практически совпадающим с возрастом главного героя его произведения. «Даму с камелиями» можно назвать личной историей отношений писателя с куртизанками, несколько изменив детали для придания происходящему большей трагичности. Художественное произведение не должно совпадать с настоящей жизнью, если не ставит целью объективно отразить исторические процессы. Для Дюма проблематика взаимоотношений более поверхностная — для него описываемые события являются именно объективными. Читателю может быть очевидна наивность действующих лиц и романтизация отношений двух любящих людей. Окончательно взвесить повествование не представляется возможным — нужно соглашаться с писателем, забыв про личное мнение, если возраст перешагнул за отметку юности.

Дюма осознаёт критичность пылкой беззаветной любви. Иначе откуда мог появиться в произведении настойчивый голос сурового отца главного героя? Это могло быть использовано для придания повествованию трагических нот. Нельзя развязать нити любви, запутанные в клубок подёргиванием за концы. Дюма прибегает к работе острым режущим инструментом, раня в сердце главного героя и лёгкие его куртизанки. Накал страстей мог довести их до самоубийства, будь Дюма решительно настроен на доведение любовной линии до логического конца. Мешает подобной развязке мягкотелость главного героя, способного капризничать и рыдать, совершая глупые поступки. На его фоне куртизанка выглядит опытной женщиной, чья судьба была слишком печальной, чтобы мечты превращать в реальность. Заклеивать разрыв Дюма не стал, глубже вонзив инструмент, пустив одному кровь, а из другой выпустив воздух.

Пусть о любви пишут молодые — они знают в ней истинный толк, лишённый предрассудков старшего поколения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 12 13 14 15 16 20