trounin.ru

Менон поставил перед Сократом вопрос — можно ли научить человека добродетели или это врождённое качество? Сократ ответил, что не знает. А когда Менон настоял на ответе, то получил пространное размышление с доказательствами. Причём не скажешь, чтобы Сократ был достаточно убедительным, поскольку примеры его домыслов ничего, кроме усмешки, не вызывают. Давайте разберёмся почему.

Никто не сможет объяснить понимание добродетели. Для каждого она трактуется на свой лад. Если мужчине полагается одно определение, то для женщины — другое. Менон выразил собственное объяснение — для него добродетель является отражением стремления к благу. Это побудило Сократа укорить Менона в дополнительно вводимых им затруднениях, так как не всё, к чему стремится человек, является благом, одинаково принимаемым всеми. Для кого-то благом будет реализация отрицательных помыслов. Потому нельзя таким образом объяснять добродетель.

Менону осталось сравнить Сократа со скатом, от взаимодействия с которым человек впадает в оцепенение. Теперь уже Сократу пришлось поддерживать беседу. Он предложил в качестве эксперимента провести опыт с рабом Менона. Раб не должен быть сведущ в геометрии, значит не должен знать того, что ему будет объясняться. Методом вопросов и собственных ответов, Сократ убедил раба в верности некоторых задач, чтобы потом таким же методом получать от него самостоятельные ответы. Надо заметить, раб при этом выступал в роли студента-двоечника, вытягиваемого на тройку. Сократ ему давал неприкрытый правильный ответ, вследствие чего раб соглашался, чем позволил сделать важный вывод.

Понимая, каким способом данный вывод был получен, остаётся укорить непосредственно Сократа или описавшего сей случай Платона. Ибо читатель должен себя чувствовать слишком неполноценным, чтобы принять результат опыта в качестве хотя бы немного похожего на правду. Вывод был следующим: душа человека бессмертна, она сохраняет знания потусторонних жизней. Тем же самым способом Сократ мог узнать требуемую ему информацию от камня, ежели сам будет внушать камню то, что желает от него услышать, самолично совершая вышеозначенные действия, ещё и отвечая за объект, должный дать требуемый ответ.

Следовательно, если душа ранее имела добродетель, тогда это качество будет присуще ей в каждой последующей жизни. Но если добродетель является умением, тогда этому можно обучить. Как раз к беседующим подсел Анит. С его присоединением Сократ перевёл разговор на осуждение софистов. Коли обучающийся у врачей сам станет врачом, то перенимающий знания у софистов — болтуном. Но ни в одном из этих случаев человек не приобретёт добродетель.

Может стоит говорить о добродетели, как о качестве, передающемся по наследству? Отнюдь, величайшие мужи почти никогда не обретают продолжение себя в детях. Достаточно вспомнить Перикла, чьи сыновья слишком жалки, дабы их наделять любым подобием возможного трактования добродетели. Дети Перикла слишком прониклись красноречием Протагора, утратив возможность перенять у отца добродетель и как умение.

Приходится сделать вывод об изначальной правоте Сократа — ему неведомо понимание добродетели. Он попытался её понять, но так и не смог уразуметь, с каких позиций к ней относиться. Приведённая в текста теория о бессмертии души — слишком поверхностно рассмотренная ситуация, так и не доказанная. Поэтому нельзя опираться на подобного рода предположение, возникшее сугубо по воле на то Сократа.

Сократ искренне заключил — добродетели научить нельзя. Соглашаться ли с этим? Действительно нужно считать, будто бы добродетель является качеством каждой отдельной души? Или добродетели существовать не может, ибо это выдумки желающих видеть хоть какое-то подобие справедливости в обществе?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как беседовать Сократу, если участник диалога не отвечает в полном объёме на его вопрос? Вместо определённого суждения, собеседник изрекает нечто несуразное. Сократа интересовала личность Горгия. К кому бы он не обращался, узнавал только о положительных качествах, без точного определения, кем Горгий является. С трудом добился определения — он умеет убеждать. Может быть, Горгий — врач, учитель гимнастики или зодчий? Либо способен убедительно решать арифметические задачи? Нет, никого из них Горгий убедить не сможет. Получается, ему под силу побеждать в споре лишь невежд.

Сократ заключил: ораторское искусство бесполезно, когда дело касается узко специализированных знаний, о которых говорящий имеет общее впечатление. Его доводы разобьются о стену профессионального мнения, однако прозвучат убедительными для всех остальных. Этим пользуются ораторы, потворствуя желаниям основной массы людей, умея их убеждать, пусть и вводя в заблуждение. Чем же полезно такое умение?

Собеседники возразили Сократу. Риторика — это ораторское искусство. Но для такого определение занятий красноречивых людей должен быть зримый результат. Врач покажет избавленного от страданий человека, учитель гимнастики — красивое тело ученика, а зодчий — творение. Что покажет оратор? Он умеет убеждать, то есть произносить будто бы верные слова. Потому Сократ называет риторику именно умением.

Конечно, Сократ не совсем прав, пытаясь обличить красиво говорящих людей в бессмысленности их способностей. Умение убежать — важное для общества умение. Горгий о том и говорит: врач может прописать лекарство, но не сумеет убедить пациента его принимать. Тот же Горгий способен побудить человека заниматься укреплением тела и понимать прекрасным ему указанное. Не стоит говорить про судебные тяжбы, где победителем оказывалась сторона с более убедительно составленной речью. Есть ухищрения, используемые ораторами, часто недоступные многим. Но Сократ не для того вступил в беседу — ему требовалась победа в споре.

Помимо Горгия, оппонентами в данном произведении Платона выступили Калликл, Херефонт и Пол. Каждый из них отрицательно относится к Сократу, не принимая его методов для достижения истины. Убедительнее прочих оказался Калликл, ярко обличавший Сократа. Он начал речь с укора — нельзя разбираться в предмете, пытаясь понять только сам предмет. Что даст понимание риторики без её наглядного применения? Сократ просто не дозволял продвинуться беседе дальше, остановив ход рассуждений на обсуждении самого слова «риторика». Дозволяя собеседникам обсудить связанные с её понимаем моменты, без всестороннего охвата. И это тот самый Сократ, что требует точных ответов на поставленные вопросы.

Калликла не устраивают также те самые ответы на вопросы. Он понял, лучше с Сократом общаться, во всём ему поддакивая. Пусть ему будет приятно придти к выводам, увидев переубеждённого собеседника. Однако, собеседник нисколько не изменит собственному мнению, легко и быстро закончив изначально для него бесполезный разговор.

Из этого следует другое высказывание Калликла, касающееся заложенного в человека природой желания управлять слабыми, но так как законы устанавливаются слабосильными, то каждый стремится искать личную выгоду. Тут нет противоречия, если слабые объединяются, они приобретают способность побороть сильных, навязав необходимые для того требования. Поэтому, и лишь поэтому, позиция Сократа в споре выглядит наиболее слабой, что служит дополнительным подтверждением его неумения переубеждать, когда с ним беседует много людей.

Кроме того, Калликл определил, что философией следует заниматься в юности, после — зазорно. К сему мнению позволительно добавить несколько иное суждение: лучше рассуждать о благе, будучи юным, но будучи зрелым, лучше благо воплощать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Протагор в Афинах! Один из основателей софистики посетил город. Разве Сократ мог такое пропустить? Он посетил его занятие по красноречию, ничего за него не уплатив. Беседа протекала в обоюдных выпадах, в результате которых Протагор и Сократ пришли к противоположным выводам их начальных суждений: то есть они пришли к согласию с мнением оппонента, получив разногласие с собственным утверждением, чем вновь оказались перед прежним предметом спора, вынужденные его разрешать, отталкиваясь уже от других исходных позиций. На том продолжать беседу оказалось бессмысленным.

Известно, древние греки ценили мужскую красоту. Они между собой могли обсуждать особенности внешности, едва ли не признаваясь в любви объекту обожания. Избранные греки предпочитали дополнительно оценивать красивых не только телом, но и мудростью. Как раз Афины посетил Протагор. Сократ не собирался идти, его же побудил пойти Гиппократ, решивший брать уроки софистики. Данная тема сильно волновала самолюбие Сократа, активно выступавшего за вред от занятий софистикой.

Разве может мудрый человек не быть мудрым? А кто сказал, что его мудрость мудра? Этот мудрец будет нахваливать свою мудрость, стараясь её подороже продать другим. Лишь глупцы ищут внимания, упиваясь умением переубеждать собеседников. Умный человек выставит товар на продажу, как то делал Протагор и ему подобные. Сократу оставалось быть презираемым, поскольку его тщеславия никто не любил, из-за используемых им в спорах доказательств, если с чем и сравнимых, то с силлогизмами, выбивавшими почту из-под ног на протяжении следующих двух тысячелетий.

Сократ увидел Протагора в окружении учеников. Он ходил вальяжно, извлекая сентенции. Вступить в беседу с ним было не трудно, Протагор сам желал говорить с Сократом. Его манера речи отличалась склонностью к построению длинных пространных речей. Сократ испытывал дискомфорт, поскольку в последующем представленный массив информации невозможно разбить на составляющие, так как в ходе разговора возникают новые детали, требующие обсуждения. С другой стороны, Протагор рискует получить в упрёк вырванную из контекста цитату, могущую быть неправильно истолкованной. Собственно, Сократу так и оставалось поступать.

Опрокинуть титана мысли просто, достаточно заставить его проглотить ложь, вместо истины. Древнегреческая мифология приходится впору, ежели вспомнить историю противостояния Кроноса-отца и Зевса-сына. После титан обречён на поражение, не способный противостоять взращенным на его логических суждениях мыслям. Сократ предложил Протагору свой метод вопросов и ответов, при участии неперевариваемых сравнений. Естественно, нельзя назвать продуктивным извлечение должного из надуманного.

Когда титан проявлял заботу о всех, говоря много и дельно, он не ожидал утонуть в бесполезном с практической точки зрении. Протагор не проигрывал Сократу, он всего лишь не понимал, зачем, допустим, добродетель разбивать на составляющие, чтобы понять её сущность, если о добродетели позволительно судить, взирая на неё не сверху, а снизу. Понятно, им изложенное не могло устроить Сократа: душа афинского софиста требовала победы в споре. Для этого он запутывал учеников Протагора, стремясь изменить способ ведения беседы на излюбленный им манер. И когда Сократ того добился, Протагору осталось поддакивать, не имея возможности сказать более, нежели согласиться или усомниться.

Протагор действительно стремился сделать людей лучше. Пусть он и брал деньги за оказание такой услуги. Сократу то неважно — для него человек становился лучше, как от беседы с мудрецом, так и с глупцом. Достаточно уметь размышлять над получаемой информацией, иначе не будет проку, обучайся хоть у величайших умов прошлого и современности. Остаётся поверить Платону, что Сократ действительно так считал. Конечно, не о глупце имелось суждение, но именно это и подразумевалось, коли в беседе упомянуты менее именитые мужи.

Вспомним о лаконцах, известных лаконичной мудростью. Остановимся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда два софиста сходились в споре, их разговор неизменно заканчивался обоюдным обвинением в пустословии. Оное произошло и в случае Сократа с Гиппием. Взялись они говорить о делах прошлого, богатстве нынешнего, красоте в сущности и немного о справедливости. Промежуточные итоги представляют интерес, но насколько они оправданы в бессмысленности общего потока информации?

Деяния прошлого не будут прекрасными, случись они в наши дни. Можно хвалиться делами предков, но только принимая их в качестве некогда происходившего. Окажись среди беседующих Дедал со своими изобретениями, его бы подняли на смех, либо окажись некая просветлённая личность с высоким пониманием морали и долга человека перед человеком — обязательно бы возникли подозрения в его неадекватности. Даже окажись среди современных софистов софист прежних лет — никто не сможет понять смысла его занятий. Последнее — упрёк бедного Сократа богатому Гиппию.

Мудрый не тот, кто заработал больше денег. Но почему же Гиппий тогда берёт плату за уроки софистики и процветает, тогда как Сократ нищенствует? Просто для первого примером являлся Протагор (нажившийся за счёт мудрости), а для второго — Анаксагор (от мудрости обедневший). Гиппий пользовался успехом в Аттике и у жителей Афин, тогда как лакедемоняне его на дух не переносили. Сократ успехом ни у кого не пользовался. Мог быть принятым в Спарте, но там не считали нужным перенимать мудрость от чужеземцев, хотя не упускали возможность послушать речи о событиях прошлого и о деяниях героев.

Когда тема исчерпана и повторять ранее сказанное нет желания, софист предлагает новое обсуждение. Таковым стало понимание прекрасного. Оказалось, всё прекрасно само по себе, но не настолько прекрасно, если сравнивать с иным. Горшок не может быть прекраснее девушки, а та никогда не станет краше богов. Всё ли прекрасное прекрасно? Можно ли тогда найти такое, что никогда не станет восприниматься безобразным?

Не станем осуждать мужей античности. Они практиковались в красноречии, не пытаясь придти к какому-либо пониманию истины. Их споры происходили от необходимости показать умение красиво произносить убедительные речи, ради чего бы они не произносились. Платон это в очередной раз доказал. Пытаться извлечь цельное из цепочки рассуждений — бестолковое занятие, ведущее к созданию ложных предпосылок к дальнейшему пониманию направления развития мысли.

Практика софистов брать деньги за уроки — метод, переживший века, получивший после долгих трансформаций прозвание тренингов. Гиппий пользуется доступным умением говорить, за счёт чего получает деньги, ничему в действительности учеников не обучая. Смысл его занятий — давать информацию сомнительной полезности, чаще о том, как быть софистом. Это претит Сократу, привыкшему понимать всё его окружающее за сиюминутное, подверженное искажению при продвижении вперёд. Это не могло привлечь к нему учеников, так как он всегда внушал желающим у него обучаться, насколько бесполезно учиться у знающего всё, но не знающего ничего определённого.

Диалог двух людей, подходящих к пониманию мудрости с противоположных сторон, никогда не даст им ответа ни на один вопрос, так как они не смогут придти к общему мнению, только укрепившись в прежних представлениях. Описав интересы представленных в беседе лиц, Платон закрепил их убеждения на примере понимания прекрасного. Нет смысла судить о подобном, чтобы доказать правоту именно своего мнения. Никакое красноречие не переубедит человека, привыкшего видеть красивым близкое к его личным представлениям. Касательно взгляда на действительность ситуация схожая — афиняне и лакедемоняне не поймут друг друга, какими бы убедительными не были их доводы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё всегда располагается относительно чего-то. Нечто рассматривается не само по себе, а с помощью его окружения. Дабы сказать о хороших качествах, нужно сперва определиться с плохими, и наоборот. Допустимо восхвалять кого-то, но с осознанием объективности такого отношения. Прославляя творчество Гомера и принижая значение других поэтов, чаще оказывается, что знающий произведения одного, не знает настолько же хорошо прочего из им осуждаемого. Именно об этом Сократ решил побеседовать с рапсодом Ионом.

Рапсоды — это странствующие знатоки эпических песен. Уделяя жизнь единственному, они не обращают внимания на прочее. Когда их просят сказать о преимуществах их выбора, они начинают хвалить за счёт принижения значения произведений других поэтов. Сократ на это заметил Иону, что для такого мнения ему полагается хорошо разбираться и не в творческих изысканиях Гомера тоже. Ион не смог подтвердить такую догадку, отрицая знание иных стихотворений, нежели ему известны.

Тогда Сократ иначе посмотрел на понимание творческого процесса. Он представил его результатом божественной воли, переданной через муз непосредственному исполнителю. Лишь богам дано становиться первоначалом всего сущего, в том числе и литературных произведений. Поэтому есть люди, прославившие имя благодаря одному порыву вдохновения.

Как же судить человеку о подобном промысле божественного вмешательства? Нужно самому быть богом, в любом ином случае не получится полностью понять взятое для рассмотрения произведение. Могут ли подобное делать рапсоды, выступая толкователями стихотворений? Такое позволительно допустить. Однако, подходя к пониманию созданного поэтом, чему следует уделить внимание, если взять для примера сцену с возничим? Умению изложения описавшего её или мастерству описанного персонажа? Не лучше ли о данной сцене судить непосредственно возничему или другим поэтам? Ведь рапсод не может достаточно точно понимать, с каких позиций ему следует толковать текст.

Знакомящийся с творчеством Платона может возразить. Почему же Сократ сам примеряет роль толкователя, не имея отношения к рассматриваемому предмету? Для ответа необходимо посмотреть на человеческое общество вообще. Каждый человек мнит о себе больше, нежели он в действительности способен понять. Будучи зодчим, он почему-то лучше знает, каким образом должен лечить врач или преподавать правила укрепления тела учитель гимнастики. Ещё лучше ему известно, как выступать на спортивных мероприятиях или осуществлять руководство государством. Вот и Сократ, никаким конкретным знанием не обладая, судит обо всём за других.

Риторика Сократа многогранна. Он верно рассуждает, но всегда подводит собеседников к отсутствию смысла от их деятельности. Рапсод может знать и толковать стихотворения, пока не столкнётся с другим знатоком творчества Гомера. Сократ регулярно использовал сравнения именно из его произведений, строя собственные выводы относительно деяний героев древности, неизменно сводя суждения собеседников к осознанию пустоты любых предположений. Снова диалог за авторством Платона замыкался, не давая понять, какой был смысл от разговоров Сократа.

Поняв это, необходимо снова обратиться к началу беседы с Ионом. Относительно истории произведения Гомера почти правдивы, в плане поэтического творчества — почти искусны. Судить о прошлом бессмысленно, когда оно известно по сохранившимся преданиям, содержание которых оспорить невозможно. Пытаясь порицать Иона за плохое знание творчества предков, Сократ не считает нужным сказать, что он сам плохо осведомлён, скорее всего никого не зная из поэтов древности, помимо Гомера. Ему осталось допустить вольности в суждениях, желая только осудить Иона за узкую область знаний. Это и было продемонстрировано в диалоге Платоном.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Перед началом беседы с Сократом и Евдиком, Гиппий произнёс обвинительную речь против Одиссея. Всякому сведущему человеку хорошо известна личность царя Итаки и его многочисленные хитрости. Сократ решил поставить под сомнение отрицательное отношение к Одиссею. Не с целью его обелить, а просто из желания поговорить хотя бы о чём-то, лишь бы показать умение убеждать собеседников. Этим Платон снова пожелал доказать бесполезность софистики, как учения об убеждении ради убеждения — вне отношения к действительности.

В качестве противоположного объекта Сократ предложил обсудить восхваляемого Ахилла. Если Одиссей порицается, то должен порицаться и Ахилл. Нельзя отрицать ряд особенностей, по которым легендарный герой более не воспринимается положительным действующим лицом произведения Гомера. Сократ судит обо всём так, что Гиппий делает ему замечание — до него не доходит смысл цепочки суждений оппонента. Тогда Сократ пояснил — ежели человек иногда лжёт, это не означает, будто он лжёт постоянно. Используя различные вариации сравнений, Сократ пришёл к выводу, якобы Одиссей не хитрец, но логически доказанному всё равно лучше не верить.

Не о лжи рассуждают Сократ, Евдик и Гиппий. Одна сторона отстаивала адекватную трактовку изложенного Гомером, тогда как другая — в лице Сократа — без обоснованной нужды искала слова для противоположного мнения. Одиссей не станет после этого восприниматься иначе, как и Ахилл. Одиссей продолжит осуждаться, Ахилл — восхваляться. Никакие промежуточные рассуждения не изменят такое понимание, если не поменяется само мировосприятие людей, когда хитрость станет признаком добра, а доблесть — зла.

Человеку нравится следить за рассуждениями людей, порой используя выдержки из контекста для доказательства прочих предположений. Если таким же образом поступить с «Гиппием меньшим» с целью обеления Одиссея или кого иного, тогда нужно использовать полностью всё произведение Платона, иначе не получится одной ссылкой на слова Сократа доказать правоту собственных суждений. Необходимо вникнуть в цепочку вопросов и ответов, либо не заниматься этим, поскольку доказанному никто в итоге не поверил, кроме самого Сократа.

Отвлекаясь от «Гиппия меньшего» стоит усвоить следующее: при желании доказать, нужно только доказывать, ничего иного не требуется. Стороны используют угодные им исходные данные, какими бы противоречивыми они не казались. Главное для сторон, они служат обоснованием истинности их суждений. Нет нужды переубеждать оппонента, хватит личной убеждённости в правоте. Чем сильнее собственное мнение о правильности, тем убедительнее выглядит позиция с третьей — продолжающейся сомневаться — стороны.

Хорошо видеть, как, согласно вышесказанному, Сократ взялся спорить о личности Одиссея, а не выяснять, какому греческому полису следует отдать роль ведущего государства в известном тогда мире. В плане политики подобные споры практически неразрешимы, но и там применяются точно такие же методы софистики, позволяющие обелять чёрное и очернять белое, вне того, что на самом деле считается белым и чёрным. Когда преследуется цель доказать правоту, истинное положение правды не имеет никакого значения.

Таким же образом обстоит дело с «Гиппием меньшим». О чём бы не рассуждал Сократ — ему важно убедить оппонентов в обратном, пусть он сам имеет такое же мнение об Одиссее и Ахилле, как его собеседники. Аналогичный приём — отличный способ тренировки навыков убеждения. Берётся ситуация, участники обсуждения делятся на стороны и начинают доказывать правоту. Выработке истинного мнения это не поможет, так как такой результат не преследуется. Ощутимая польза от этих практик — понимание, что настоящей правды не существует, и доказывать её не требуется.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нельзя победить софиста в споре, ибо нельзя опровергнуть то, что нельзя опровергнуть. Ради самого спора софист начинает беседу, чтобы показать оппоненту умение красиво излагать мысли. Важен процесс, но не результат. Выводы чаще будут ошибочными, зато софист получит удовольствие от факта беседы. Тогда для чего Сократ решался вести споры с софистами? О том рассказывает диалог между Сократом и Критоном о вчерашней встрече с братьями-многоборцами, специалистами во всём и ни в чём одновременно.

Платон показывает, как развивается беседа красноречивых братьев. Суть произносимых ими слов не представляет интереса — смысл очень трудно уловить по причине его отсутствия. Они стараются убеждать методом напора, создавая впечатление всезнающих людей. Достаточно насмотревшись на их безапелляционный тон, с которым они смущали попавшего к ним на язык гражданина, Сократ решился внести ясность своим вмешательством. Вместо объяснения сути дальше происходившего, проще обозначить термином «дуракаваляние» или «ведром для помоев». Трудно подобрать иные приличные выражения.

Диалог специально так составлен. Не с великомудрым Протагором взялся беседовать Сократ, но с его учениками он затеял разговор. Были софисты яркие, речами услаждавшие слух. Большинство же из них умело лишь грамотно выстраивать слова в предложения, разговаривая без запинок и с высокой степенью сообразительности. Именно такими были Евтидем и его брат Дионисодор.

Не о мудрости взялся рассуждать Сократ, он прямо обратился к многоборцам, желая от них услышать, чем полезна софистика. Она что-то создаёт, или она чем-то пользуется для получения конечного результата? Допустим, изготовитель музыкального инструмента даёт миру средство для дальнейшего его применения. Причём, изготовитель не обязан им уметь пользоваться, а музыкант может не знать, как инструмент создан. Может братья их тех, кто использует софистику, не понимая, для чего та придумана? Или они являются теми производителями-софистами, дающими людям пищу для размышлений? Или ни то ни другое — просто мастера красноречия, умеющие только спорить?

Получается следующее — братья не приносят пользы людям, не умеют создавать речей и не понимают, о чём берутся судить. Критон верно подведёт итог рассказу Сократа, заметив, что болтливые люди придают мнимую серьёзность никчёмным вещам. Само обсуждение необходимости софистики — бесполезное занятие. Но ежели подобное направление пользовалось громадным спросом, значит следовало об этом говорить.

Ключевым моментом стоит считать мнение софистов о врождённой их способности брать знания из воздуха. Говоримое ими они знали всегда, впитав его с молоком матери. Потому не получится оспорить приводимые утверждения, так как они не смогут объяснить, за счёт чего было сформулировано предлагаемое ими мнение. Оно имеет значение для текущего спора, оставаясь неприменимым к прочим ситуациям. Касательно же тупиковых суждений, часто приписываемых именно софистам, то это тот самый приём, за счёт которого они выходят победителями в споре. Разве можно опровергнуть утверждение, когда оно исходит из неверных предпосылок?

Не в Древней Греции, а в Древнем Китае философия также не стояла на месте. Примерно в то же время наступил период отказа от прежних представлений, определяя важность сущего нелепыми суждениями. Сказав достаточно, необходимо было повторять прежние воззрения или разрабатывать действительно новое осмысление бытия, вместо чего люди превращали философию в игру вокруг слов. Сам собой был выработан релятивизм — отрицание познания из-за относительности человеческих знаний. Это и способствовало созданию занимательных примеров, чаще заводящих в тупик, а не служащих для дальнейшего развития понимания мироустройства.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В конце XVI века Акбар Великий правил империей Великих Моголов на севере современной Индии. То было замечательное время единства индийцев и мусульман, когда правитель лично радел за всеобщее благополучие, приближая к себе людей не по происхождению, а по заслугам. Только при Акбаре мог проявить себя эрудированный и находчивый Бирбал, сумевший благодаря сообразительности и наблюдательности приблизиться к правителю. Народная молва сложила много легенд о мудрости этого человека, большая часть из которых может быть похожей на правду, а другая — это скорее надежда угнетаемых жителей на возможность обрести защиту от притеснения богачей. Сборник «Забавных рассказов про великомудрого и хитроумного Бирбала» включает в себя 159 коротких историй: некоторые из них укладываются в несколько строк, а иным не хватает и пяти-шести страниц. Смеяться над ними можно, но лучше прикоснуться к страницам и стать ближе к восточным мотивам, не таким уж далёким от остальных сторон света. Подобных Бирбалу можно найти в истории каждой страны: все они были острыми на язык, их любили бедняки и их имена стали нарицательными.

Невозможно понять, чем Акбар Великий занимался в действительности, если исходить из его каверзных вопросов Бирбалу, а также учитывать все просьбы заходящих с улицы страждущих найти справедливость. Доподлинно известно, что Бирбал погиб при подавлении восстания афганцев, и «забавные рассказы» показывают насколько Акбар ему доверял, часто посылая в соседние государства с целью отговорить их правителей от нападения на империю Великих Моголов. Находчивый Бирбал каждый раз поступал мудро, оставляя в дураках абсолютно всех, не брезгуя софистикой, придавая словам их истинное звучание, а не искажённый смысл, который используется при повседневном их употреблении. Акбар не покидал столицу империи, праздно проводя дни в объятиях жён, слушая советников, озадачивая окружающих вопросами о ерунде и придумывая красивые строчки, которыми другим необходимо завершить уже собственное стихотворение. Любил Акбар смотреть из окон дворца на городскую жизнь, находя в этом новые источники вдохновения. Придворные бились в истерике, не зная как лучше ответить Акбару, и только Бирбал мог дать требуемое.

Бирбал иной раз выставлял дураком самого Акбара Великого, едва ли не прямо называя того ослом, выкручиваясь от едких подтруниваний правителя, отчего последний лишь скромно улыбался, дабы не оказаться в ещё более затруднительном положении. С Бирбалом действительно лучше было молчать, иначе этот коварный человек мог подстроить ловушку, вследствие чего интриганы сами попадали в расставленные ими сети, иногда вынужденные принять мучительную смерть за свои деяния.

Гораздо чаще Бирбал помогал решать споры другим людям. Те заходили к нему с улицы. Они могли при этом быть самыми бедными жителями города. И при возможности никогда не упускали возможности получить мудрый наказ от умного человека. Бирбал помогал честным людям отстаивать права, сурово наказывая виновных. И даже когда Акбар интересовался у Бирбала, отчего в его империи несправедливость всё никак не может быть искоренена, то получал ответ в виде замечания, что Солнце не может светить постоянно, ведь обязательно восходит Луна. Сам Бибрал мог пропадать на несколько лет, будучи обиженным Акбаром и выжидая время для очередного доказательства своей правоты. Стоит обратить внимание на тот факт, что Бирбал редко отвечал сразу, чаще прося людей обождать, пока им будет всё сделано для доказательства. И когда можно было блеснуть находчивостью — Бирбал давал окончательный ответ.

Бирбал заботился о бедных, но о нём никто не заботился. Ему самому приходилось избегать уловок мусульман, еле сносящих его присутствие рядом с Акбаром. Они то и дело упрашивали правителя убрать остроумного индийца, заменив его человеком своей веры. Акбар шёл на уступки, прекрасно зная о будущих печальных последствиях деятельности нового вазира. Однажды Акбар лично задумал обратить Бирбала в свою веру, подведя того под обещание сесть с ним за общую трапезу. Ловко Бирбал вышел и из этой ситуации, испортив обед всем вельможам.

«Забавные рассказы про великомудрого и хитроумного Бирбала» — отличное средство для возможности блеснуть перед другими своим остроумием, озадачив слушателей очевидным ответом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.»
(с) Твардовский «Василий Тёркин»

Тиль Уленшпигель — герой народного творчества. Подобных ему можно найти во всех уголках мира. Достаточно вспомнить про Ходжу Насреддина, что также на осле путешествовал по арабскому Востоку, ёрничая и подтрунивая над каждым встречным. Таким же ярким персонажем является герой китайского «Путешествия на Запад» Сунь Укун. Уленшпигель мог жить на самом деле, но никто данного факта пока ещё не доказал. В сказаниях он появился много раньше того времени, в которое его решил поместить Шарль де Костер, сделав из Тиля борца за независимость от католической церкви и испанского владычества над странами современного Бенилюкса. Однако, именно Костер закрепил в памяти последующих поколений тот образ, от которого отталкиваются, вспоминая про Уленшпигеля. Пускай, он отныне становится героем народа, страдавшего от притеснений. Костер предложил такой вариант, который устроил практически всех.

Пепел отца стучит в сердце Уленшпигеля, заботы о гёзах (нищих) заменяют его лёгким воздух, лишь острый язык подобен кинжалу, сражая людей плодами софистических рассуждений. Тилю нравится играть словами, чем он занимается с самых первых страниц, выставляя себя за дурака, мнение которого трудно оспорить. Логика не будет работать, если твой оппонент начинает прибегать к диким аллегориям, находя в любом деле выход с помощью правильной комбинации слов. Со стороны кажется, Уленшпигель — мастер разговорного жанра, способный переговорить кого угодно. За яркими сценами проказ проходит детство Тиля, пока он не сталкивается со зверствами церкви и её ретивых служителей, нанёсших лично ему незаживающую душевную рану. Уленшпигель забывает о беззаботности, становясь оружием революции, неся людям уже совсем другие слова, наполненные возвышенными выражениями. Имя такого героя обязано было быть у всех на устах.

Литература о средних веках и временах более современных, если в сюжете присутствует католическая церковь, всегда угнетает. Повествование обязательно описывает зверства инквизиции, а также борьбу церкви за власть над людьми. Человечество превращалось в тупой инструмент, которым помыкали, лишая его права на собственные мысли об ином мироустройстве. Костер возводит всё в абсолют, вызывая у читателя чувство праведного гнева. Церковь не только зверствовала, но и наживалась всеми доступными способами, для чего достаточно вспомнить продажу индульгенций. Костер так красочно описывает данный процесс, что он больше напоминает деятельность страховой компании, навязывающей свои услуги. Отпущение грехов можно было купить на несколько жизней вперёд. И если кто отказывался покупать индульгенции, на того окружающие смотрели косо. Однако, покупка индульгенции не могла уберечь от инквизиции, пыток и казней, заполонивших земли Фландрии и Нидерландов.

События «Легенды об Уленшпигеле» касаются второй половины XVI века, поскольку в книге упоминаются император Священной Римской Империи Карл V, его сын Филипп II, король Франции Франциск I, штатгальтер Голландии и Зеландии Вильгельм I, а также сам факт борьбы против Испании и действующая система индульгенций, отменённая папой Пием V в 1567 году. Современный читатель может придти в ужас от действовавших тогда нравов, полностью лишённых проявлений гуманности. Стоит помнить, что тогда всё воспринималось иначе, а человеческая жизнь мало кем ценилась. В этот период также жил флорентийский ювелир Бенвенуто Челлини, оставивший после себя примечательный трактат о своём времени. Ужасающие церковные процессы, добывание пытками сведений у подозреваемых и любимая людская забава наблюдать за сжиганием людей на костре — печальная сторона обыденности тех лет. Бедные роптали, не имея сил противостоять такому положению дел, среди них был и Тиль Уленшпигель, рано столкнувшийся с несправедливостью жизни.

Очень часто Костер в повествовании сбивается на фантастические элементы, давая Уленшпигелю возможность участвовать в слишком неправдоподобных приключениях, уже никак не связанных с борьбой за независимость. Сам Уленшпигель после изгнания из Фландрии всё больше уподобляется рупору революции, поднимая людей на борьбу. Костер вырастил из шута и балагура ответственного человека, знающего для чего он теперь живёт. Изначально не являясь героем, Уленшпигель им всё-таки стал.

Автор: Константин Трунин

» Read more