trounin.ru

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №3

Братьев нет, опираться отныне приходилось на одного себя. Москва гудела от революционных речей. Всякий деятельный человек лез на трибуну, откуда громко вещал, пока его не заставляли замолчать, принуждая уступить место другому оратору. Кто говорил убедительнее, того слушали. Но ровно до той поры, пока не появится среди толпы говорящий убедительнее. А на деле все вещали о разном, не понимая, к чему готовиться. Кто встанет у власти? Доверия никто не имел. Будь Константин постарше, оказаться и ему среди вынесенных к трибуне. Он бы обязательно сказал, неизменно призвав прежде уважительно относиться друг к другу. Но такого случиться не могло. Паустовский имел возможность приукрасить, показав себя горячим борцом за взгляды большевиков, однако он подобные суждения обходил стороной. Он старался сохранить собственное представление о действительности, смиряясь с необходимостью существовать в представленных ему условиях, но не готовый прямо говорить, о чём ему думается. Должны пройти десятилетия, когда он снизойдёт до откровенного разговора.

Константин видел и слышал всё, что происходило в Москве и её окрестностях. Он работал в газете, передвигался на железнодорожном транспорте, ничего не упуская. Так ему казалось лучше понять ожидания народа. Повествуя об этом, Паустовский не счёл интересным делиться подробностями. Читатель ждал другого. Как жила писательская братия тех лет. И так как Константину довелось общаться с многочисленным количеством деятелей от культуры, значит у него была возможность сказать от него требуемое. Так появлялись на свет короткие заметки, дополняющие чужие портреты. Вроде бы ничего особенного, зато лучше показана ушедшая в былое эпоха становления будущего государства Советов.

Паустовский стал свидетелем и речей политических деятелей, принимая участие в качестве слушателя на заседаниях ЦИК. Видел он горячий неуёмный нрав Мартова, не желавшего успокаиваться и продолжая вмешиваться в ход обсуждений, тогда как был раз за разом изгоняем. Случилось побывать в Лефортово, где назревавший солдатский бунт приехал успокаивать лично Ленин.

Довелось Константину увидеть происходящие на Украине события. Находясь в Киеве, ощущая себя гражданином советской России, он оказался между интересами гетмана Скоропадского с одной стороны и Петлюры — с другой. Ни в какую он не соглашался пополнять армейские ряды этих враждующую сторон, находя для того веские причины. Впрочем, служить Паустовскому всё же пришлось. Отправили его в специально созданный караульный полк под начальством некоего сумасбродного командира, чью фамилию Константин точно вспомнить не может. Тот отрезок жизни был слишком коротким, дабы придавать ему значение, но память всё равно сохранила самое важное.

Так можно вкратце сообщить о содержании третьей книги из цикла «Повесть о жизни». Паустовский ещё не уверился, чем ему предстоит заниматься в дальнейшем. Он конечно работал в газете, писал большой роман, находился среди литераторов. Но твёрдо утверждать, будто бы Константин свяжет себя с литературой ещё было нельзя. И в дальнейшем так и окажется. Кто может смело утверждать, что Паустовский именно писатель, а не умелый рассказчик, способный участвовать в различных мероприятиях, умея о них после доходчиво поведать другим? Это как бы и не писательство вовсе, при том — самое настоящее писательство. Впрочем, грань излишне тонка. Ведь живи Константин не в обстоятельствах краха и возрождения империй, а при каком-нибудь застое, когда вроде бы жизнь где-то кипит, а ты в тот момент ничего не ощущаешь, кроме каждый день повторяющихся событий, ничем друг от друга не отличающихся: сложно представить, о чём он мог тогда писать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Повесть о жизни» | Книга №2

Написав «Далёкие годы», Паустовский замолчал. О чём он мог сообщить? О многом. Но надо понять, как преподнести читателю воспоминания. Решением стало очевидное — писать с подробностями. Вслед за детством пришла пора юности. Ей и посвятил Константин следующую книгу. И юность он провёл в труде, не зная покоя. Он работал не покладая рук, стремясь прослыть ответственным работником. Итак, всё началось с трамвая.

Вожатый ли или кондуктор — всё едино. Требовалось знать Москву от и до. А ещё лучше научиться по-человечески относиться к людям. То есть как? Спросит читатель. Весьма просто. Ежели тебе известно о безбилетном пассажире, то не следует вступать с ним в спор, и уж ни в коем случае не высаживать. Человечность! Пусть гражданин едет, думая, будто кондуктор считает, словно его обилетил. Усвоив сей урок, в дальнейшем Константин о нём не забывал. Случались, разумеется, оказии, требующие указать пассажирам на недопустимость их вольностей. Вроде беззастенчивой езды утром с денежной купюрой крупного номинала — такого обязательно следует наказать, желательно выдав на сдачу невероятное количество монет номиналом самым малым, сопроводив то вежливой улыбкой и протянутым доказательством оплаты проезда в виде билета. И в этом будет проявление такой же человечности, поскольку нет ничего зазорного в ответной любезности, не допустимо и намёка на грубость.

Вот грянул 1914 год. В Европе разразилась Мировая война. Куда податься — вопрос не стоял. И Константин пошёл вслед за всеми на фронт, только в качестве санитара. Читатель помнит о братьях Паустовского, погибших в один день на разных театрах боевых действий. Теперь становится известно, что умереть мог и Константин, не опоздай он попасть на корабль, на котором собирался проходить службу. Как говорит Паустовский, вскоре он узнал — тот корабль был потоплен немецкой подлодкой, никому не удалось спастись. Фортуна сохранила для нас Константина, а он для нас — историю своего становления. Чем же он занимался в качестве санитара?

Он продолжал сохранять человечность. Ухаживать за ранеными — задача. Особенно когда ты служишь на санитарном поезде, а твой вагон — в противоположной части от кухни. Попробуй пронести съестное через три или четыре десятка вагонов, чтобы еда продолжала оставаться горячей. Ведь ещё требовалось кормить тех, кто того сделать самостоятельно не мог. Как о том не рассказать, поведав в красках? Благо, было о чём вспомнить. Многие в наши дни не могут похвастаться жизнью, по событийности превосходящей любой из прожитых годов Константином.

Довелось Паустовскому побывать в австрийском плену, где он встретил внешне похожего на него человека, причём из рядов противника. Бывал он и в очаге чёрной оспы, вынужденный пребывать среди умирающих, не имеющий возможности оказать помощь, так как его отряд загнали в карантинную зону обманом, не позволив захватить требуемые больным медикаменты.

Юность Константина завершится вместе с отречением Николая II, тогда наступит новый этап его жизни, такой же новый, как для всей страны в целом. Он столкнётся с неожиданными проблемами, о чём он постарается рассказать в следующей книге воспоминаний, названной «Начало неведомого века». Воистину, к чему мог придти Паустовский, прежде помогавший людям, отличившийся стремлением к человечности? Направить свои силы он мог в сторону литературного мастерства, самого доступного из человеку инструментов, дабы стремиться познавать действительность и приобщить к тому других. Будучи романтиком в душе, Константин продолжал смотреть на мир наивным взглядом, хоть и познал ужасы человеческих деяний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Куприн и не жил вовсе, если верить Олегу Михайлову. Его окружали разные люди, тогда как он сам полностью зависел от обстоятельств. Всё складывалось вне его воли, от него лишь требовалось описать увиденное. Рядом с ним в разные годы находились Чехов, Бунин и Горький. Он же с ними делился впечатлениями и планами, слушая пространные речи собеседников. Иного от биографической беллетристики Михайлова ждать не следует. Проще почерпнуть информацию из сторонних источников, нежели выуживать факты из художественно сочинённого текста. Неужели Куприн заслужил именно такое жизнеописание? В Советском Союзе о нём иначе и не могли рассказать. Он и показан в качестве жившего страданиями, уехавший из страны вне желания и вернувшийся, никого из бывших новых сограждан более не интересуя. Причём это ясно настолько, что и Олег Михайлов полностью проигнорировал описание последних лет жизни Куприна. Бывает и такое: главный герой повествования, обычно показываемый задолго до рождения и вплоть до последнего вздоха, оказался лишён права на понимание читателем, к чему в итоге подошёл творческий путь. Получается — ни к чему.

Трудно понять, кто на страницах важнее. Сперва кажется — ведущая роль досталась Чехову. Антон Павлович живёт размеренной жизнью, страдает от гипертрофированного сердца и пребывает в вековечной тоске. Ему вторит Бунин, периодически вторгающийся в беседу между Чеховым и Куприным. Казалось бы, надо понять, чем прославился непосредственно Куприн. Сахалинская хандра разливается по повествованию, не внушая благостного восприятия. И только после, когда Михайлов натешился красотой присущего ему словосложения, читатель окажется брошен в будни Куприна, росшего сиротой, воспитанного суровым детством и армейской муштрой, дабы оказаться выброшенным на вольные хлеба.

Нужно подробнее узнать? Тогда берётся собрание сочинений и читается от корки до корки, или изучается труд исследователей, сделавших это ранее. Сам Куприн рассказывает, какие случаи с ним бывали, о чём он думал, и к чему это привело. Михайлов поступил схожим образом. Всё, что ему требовалось, творчество описываемого им человека, откуда он и черпал весь нужный ему материал, практически не оглядываясь на других. Оно и понятно, изучать Куприна никто и не старался, не той он оказался птицей, чтобы из-за него получать нескромные взгляды литературоведов, не готовых рисковать положением, берясь за по сути опального писателя, хотя и раскаявшегося.

А если и браться, то написать о Куприне нужно в духе советской пропаганды. Ведь жил он и творил, предрекая скорый слом царского режима. Каждая строчка его произведений кричала — не быть государству со столь прогнившей системой. И обязательно следовало показать, как преображался народ, окончательно осознавший необходимость борьбы за лучшую жизнь, вследствие чего менялись нравы. Ведь неспроста солдаты шли против офицеров! Как не пойти против таких офицеров? Уничтожать подобных требовалось, разлагавших армию, ибо источали смрад, протухнув морально. Будто бы такое видел и Куприн. Потому он — славный Куприн, достойный биографии, именуемой гордо Жизнью замечательных людей.

Не вернись обратно в Россию, чем бы он стал тогда? Вспомнили бы его? Многих ли писателей имена на слуху, кто поддался панике и бежал, презрительного называя государство Советов Совдепией. Память не могла угаснуть. Куприн — один из последних классиков русской словесности, не поддававшийся влиянию модернистических течений. Не шёл он вместе с футуристами, авангардистами и прочими, ноги вытиравшими о прежде до них написанное. И тут Михайлов не угадал, едва ли не пытаясь найти в Куприне человека передовых взглядов. Нет, Куприн — это стремление к новому, что способно преобразить человечество. Но никак не то, чего следует опасаться. Кто идёт в тупик, не желая замечать невозможность развития вперёд, тот упрётся в стенку. Не надо видеть такого в наследии Куприна, как бы не хотелось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

По наказу Великого князя Василия Васильевича и митрополита Феодосия Пахомий Серб отправился в белозерскую обитель, дабы составить жизнеописание Кирилла. Основным источником информации стал Мартиниан, лично знавший почившего. Именно от него теперь известно, какой жизненный путь прошёл Кирилл, при рождении названный Козьмой. Его родители славились благими помыслами, но рано умерли. Оставленный на попечение московского дяди, Козьма до тридцати трёх лет ходил в казначеях, страстно желая приобщиться к иночеству. После он пребывал в монастырских стенах, всячески поступая, вплоть до юродствования, чтобы к нему применяли строгие наказания, вследствие чего он мог себя испытывать. И только будучи шестидесяти лет Кирилл отправился на Белоозеро, где вырыл жилище в удалённом от людей месте. Интерес представляют следующие тридцать лет, в которые вошло становление обители и закрепление определённых норм поведения, на соблюдении которых Кирилл настаивал.

Основное требование — постоянно молиться. Обязывалось сдерживать иные порывы, во всём стремясь к ограничению. Одобрялось молчание и скромная трапеза. Логично предположить, исходя из жизнеописаний святых отцов прошлого, Кирилл предпочитал испытывать постоянные страдания, о чём Пахомий открытым текстом не сообщил. Достаточно знать, чего стремился придерживаться Кирилл, как прочее станет понятно без дополнительного повествования. Важнее оказалось показать, каким Кирилл являлся чудотворцем, отчего люди исцелялись и после его смерти тоже.

Большая часть повествования — описание удивительных случаев: слепые прозревали, немощные вставали, умершие оживали. Без этого святость в христианстве подтвердить нельзя. Обязательно человек должен свершить подобное деяниям Христа. Отсюда способность наполнить пустые бочки вином, а амбары мукой, сугубо по воле сказанного слова. Лучше описать несколько схожих случаев, убеждая в особой силе Кирилла. Таковым случаям остаётся верить, так как иных доказательств совершенных чудес не существует.

К слову о Пахомии, прозванного Сербом. Он специализировался на составлении жизнеописаний, создавая их именно на заказ. Зарабатывал ли он на том? И был ли строг к себе, подобно славным мужам, чьи жизнеописания составлялись будто бы под копирку? То вопрос — ответа не подразумевающий. Достаточно того факта, что житие написано, каким бы правдивым или скрывающим часть правды оно не являлось. В чём, в любом случае, есть зерно истины, тогда как прочее добавлено, ибо требования есть у всего. Вполне вероятно, что вплоть до обязательного описания излечивания от слепоты или немощи.

Допускается оставить без внимания чудеса. Эта сторона святости принимается без возражений. Но Пахомий не ограничивался сухим изложением деяний, дополняя всё новыми свидетельствами. Кирилл мог встать против огня, и огонь утихал. Мог дать надежду бесплодным, как и исцелить от всякой хвори. Умел он изгонять и бесов, приходивших к нему после еженощных бдений. Помогая сам, Кирилл испытывал поддержку свыше. Желание возвести обитель на Белоозере возникло по воле Богородицы, направившей его туда. Там же она уберегла Кирилла от смерти, в нужный момент попросив отойти из-под падающего дерева.

Таким образом получается — всё необходимое для доказательства святости Пахомий описал. И немудрено, интерес представляли последние тридцать лет жизни Кирилла, наполненные благостью, тогда как всё прежде свершившиеся описано чрезмерно кратко. Чем занимался Козьма, будучи ещё мирянином? Это первые тридцать лет. Как юродствовал и вёл монастырскую жизнь? Это вторые тридцать лет. Остаётся обойтись малым. Но и этому Пахомий не придал значения, расширив повествование за счёт совершённых Кириллом чудес.

Теперь предстоит уделить внимание прочим жизнеописания и трудам, составленным Пахомием Сербом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Поэт в государстве Советов — больше, чем просто писатель. Это икона, вокруг которой возводился культ. Тираж печатного издания превышал мыслимые пределы, заставлявшие сомневаться, кому не скажи тогда вне Советского Союза, как не скажи и сейчас непосредственно в России. И пусть те поэты не всегда соответствовали возлагаемым на них надеждам. Они — такие же люди, сочинявшие от случая к случаю — пожинали плоды успеха, на свой лад существуя в условиях тоталитаризма. Одним из примечательных поэтов той поры была и Анна Ахматова, верная традициям футуризма, она писала, позволяя клевретам восполнять ею специально проигнорированное. Среди почитателей её таланта стоит отметить дочь Корнея Чуковского — Лидию. Начиная с 1938 года по начало Великой Отечественной войны, она вела дневник, где специально отражала впечатления о встречах с Анной Ахматовой. Благодаря этому в 1989 году вышла первая часть записок, месяц за месяцем повествующая именно об этом отрезке времени.

Лидия Чуковская — человек не простой судьбы. Она теряла мужей, как и Анна Ахматова. Их отношения особо завязались в 1938 году, о чём Лидия сообщает. Преследованиям подвергся её второй муж — Матвей Бронштейн, тогда же расстрелянный. На этой почве требовалось отвлечься. Вся боль утихала, стоило Чуковской в очередной раз встретиться с Ахматовой. Само знакомство между Лидией и Анной сложилось много раньше. Тогда записки не велись. Теперь же жизнь излишне усложнилась, чтобы жить и не фиксировать происходящее.

Исследователи жизни Льва Гумилёва — сына Ахматовой — неизменно отмечают сухость Анны в материнских отношениях. Чуковская отчасти то подтверждает. Проникнуть в мысли поэтессы всё равно не получится, достаточно внешнего впечатления. Кто есть Ахматова? Этакая барыня, чувствующая превосходство над окружением. Такой слово против не скажи, поскольку удостоишься молчаливого презрения. Оставалось потакать во всём, вплоть до удовлетворения прихотей. Необязательность — словно яркая черта характера Анны, сквозящая между строк записок Лидии. Может и к сыну Ахматова относилась с подобным пренебрежением, чему трудно возразить, не встречая однозначного утверждения, сообщающего иные сведения. Во всяком случае, Лёва и в воспоминаниях Чуковской всегда находится где-то в стороне.

В 1939 году началась Вторая Мировая война, о чём Лидия в записках не сообщает. Вдали гремят орудия, советские и немецкие стороны заключают соглашение о разделе Польши, но пока беда не придёт в собственный дом, Чуковская не подумает обращать внимания на грядущую катастрофу. Это своего рода индекс, показывающий малое значение политической составляющей, не интересовавшей граждан государства Советов. Куда страшнее терять мужей по ложным обвинениям да сыновей и дочерей, отправляемых отбывать заключения в лагерях. То беспокоит, и беспокоит наравне с муками сочинителя поэтических строк. Всё подвергалось сомнению, ничему не придавалось должного значения. Пока одни отравляли жизнь других, непосредственно Ахматова игнорировала знаки препинания, не должные касаться её трепетной души. Мелочь и глупость, а то и взятая от скудоумия надуманность. Как не думай, футуризм торжествовал, чего Лидия Чуковская не понимала, хотя и общалась с тем, кто открыто говорил о принадлежности к футуристам.

1941 год внесёт свои коррективы. Встречи между Чуковской и Ахматовой станут эпизодическими. Исчезнут и записки, отчего повествование пришлось восстанавливать по обрывочным свидетельствам. Вторая часть воспоминаний начнётся спустя продолжительное время. Лишь к 1966 году Лидия задумает объединить ранее написанное, дабы ещё на протяжении трёх десятилетий обдумывать форму подачи накопленного ею материала. Magnum opus — такова должна быть его характеристика. Вторая часть записок выйдет вскоре, после чего Лидия Чуковская удостоится за воспоминания об Ахматовой Госпремии. Третья часть выйдет позже, когда Чуковской уже не будет в живых.

Автор: Константин Трунин

» Read more

За слова убивают! Эмиль Золя, выступивший за Дрейфуса, оказался умерщвлён его противниками. До сих пор возникают споры, так ли оно было. Официально Золя трагически погиб, отравившись угарным газом у себя дома. Подобного случайно не происходит с людьми, вмешивающимися в политические и прочие процессы, имеющие общественный резонанс. Выступив со статьёй «Я обвиняю», Эмиль подвёл итог своей жизни. Он был слишком громок, навязчив и авторитарен. Самостоятельно выпуская брошюры, заняв твёрдую позицию, отстаивая казавшуюся ему правдивой точку зрения. Но в историю Золя вошёл как писатель, зачинатель французского натурализма и обличитель политики чиновников времён Наполеона III. Впрочем, к смерти Эмиля могли привести его антиклерикальные произведения, обнажившие язвы католичества. Слишком остро с такового начинать повествование о его жизни, но Александр Пузиков предпочёл сразу обозначить, насколько деятельного человека он пожелал показать читателю.

Как прошло детство Золя? У Пузикова нет о том сведений. Александр опирался больше на письма и многочисленные труды, которых вполне достаточно для получения представления о мировоззрении Эмиля. Самые знаменитые письма юной поры адресовались Полю Сезанну, было и послание Виктору Гюго. Показав неустроенность жизни, Золя не представлял, кем ему предстоит стать. Теряется и Пузиков, не проявляя способности проникнуться эмоциональным состоянием исследуемого им человека, ещё не ставшего писателем. Каким образом Золя начнёт поражать воображение современного ему читателя? С чего вслед за «Сказками Нинон» свет увидит провокационное произведение «Исповедь Клода»? Для Александра важнее показать рост напряжения, появление агрессивно настроенной критики, выраженной в неприятии реализма такого рода. Будто бы читатель не имел знакомства с работами Оноре де Бальзака, из-за чего с таковой категоричностью обрушился на ещё ничего из себя не представлявшего писателя, коим являлся Эмиль Золя.

Работа в периодических изданиях не казалась Пузикову важной. Предстояло разобраться с более важной частью творчества Золя, за которую он ныне и ценится. Речь про цикл, рассказывающий о семействе Ругон-Маккары. На рассмотрение этого Александр останавливается подробно, в основном раскрывая содержание, причём не всех романов, а только имевших существенное значение для понимания цикла в целом. Разумно предположить, бороться Эмилю приходилось постоянно. Острое неприятие к его творчеству продолжалось на протяжении всей его жизни. Да вот так ли это? Понятно, количество недовольных чаще преобладает. Кто бы задумался показать благодарного читателя, с радостью ожидавшего очередное произведение, показывающее реальное положение дел. Пусть Эмиля критиковали, но нельзя говорить, будто критика от современников, тем более литературная, имеет существенное значение, редко кем читаемая. Ежели Золя являлся столь антипатичным обществу, то как он находил спрос на им написанное? Ведь брались публиковать периодические газеты и журналы, отдельные издания произведения не менее успешно продавались. И, самое главное, обязательно обсуждались.

Пузиков взялся поделиться очерком творчества, отчасти справившись. Ознакомиться с биографией Эмиля Золя получится вкратце, вполне достаточным для того, чтобы иметь худо-бедное представление. Если к момента знакомства с работой Александра читатель имел счастье ознакомиться с трудами Золя самостоятельно, то ничего нового для себя не найдёт, лишь заново отметив некогда ставшее ему известным. Причина того в том, что Пузикову хватило самого творчества, тогда как более ничего не интересовало. И то не может быть порицаемым. Пусть кто-нибудь попробует охватить всё связанное с жизнью и творчеством Эмиля, как задохнётся от количества разночтений и допущений. Это с виду всё просто и понятно, пока не станешь погружаться во все сохранившиеся материалы.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Можно ли рассказать про Джека Лондона за три часа? Сергей Батурин так и решил, написав кратко, как то он сделал про ряд прочих американских писателей. Среди них оказался и портрет одного из главных бунтарей, с юных лет воспринимаемого в качестве социалиста. К тому Лондона побудила тяжёлая жизнь и повсеместная безработица. Вынужденный постоянно заботиться о заработке, Джек рано понял, насколько предки ошибались, добиваясь независимости. Теперь население Американских штатов оказалось в ещё большей зависимости, на этот раз от капиталистов, против устремлений которых и следует бороться.

Батурин вспомнил про нрав матери будущего писателя и своеобразие отчима. Эти моменты — практически единственное, чему приходится внимать со страниц исследователей, тогда как обо всём остальном Лондон описал в собственных произведениях. Есть ещё одно исключение — семейная жизнь. Об этом Джек никогда не распространялся, оставляя читателя без объяснения. Дополнительная информация, без которой не обходятся составители биографий писателей, примерный разбор литературного наследия. В случае Джека Лондона есть из чего выбрать.

Батурин внёс ряд собственных представлений. Например, «Железная пята» — далёкое будущее процветающего человечества, где был найден дневник из прошлого, повествующий о непримиримом отношении капиталистов к пролетариату. Оказывается, под капиталистами в тексте следует понимать воинствующих фашистов. Почему? Такова авторская интерпретация. Но Батурин не даёт должную оценку прочим особенностям мысли Лондона, не избегая её понимания в общем. Так, о том нет необходимости молчать, Джек пестовал англосаксов, ставя их выше всех рас и народов. Вследствие этого Сергей постоянно сравнивает Лондона с Киплингом, такого же сторонника джингоизма.

Как бы не закрывать глаза, джингоизм — особенность англосаксов. Беря для рассмотрения мировоззрение обитателей Туманного Альбиона или Американских штатов, видишь непримиримое отношение ко всему, где собственная важность получает преимущество, тогда как всё прочее подвергается необходимости быть униженным. Неудивительно, что Лондон придерживался того же мнения. Но не Батурин о том взялся первым размышлять, таковую направленность прозы Лондона отмечали многие, поскольку Джек писал об этом прямым текстом в произведениях, не забывая опираться на представления Фридриха Ницше.

Писателем Джек Лондон стал с трудом. Он — воплощение того, кто с большим усилием пробился и стал пользоваться любовью читателей. Так ли это? Ему понадобилось всего три года, чтобы сломить преграды и стать создателем бестселлеров. О чём бы он в дальнейшем не писал, то пользовалось огромным спросом. Не стоит рассуждать, как вскоре его стиль изложение приелся, чему виной в числе прочего была ему свойственная плодотворность.

Не забыл Батурин упомянуть журналистскую деятельность Лондона, особенно интересную во время русско-японской войны. Джек пожелает добывать важный материал, минуя ограничения японской военщины. Он станет опять преодолевать препятствия, чем отличится от прочих журналистов, не стремившихся раздобыть сведения с фронта становясь непосредственным очевидцем. Впрочем, данная деятельность не сильно повлияет на творчество Лондона. Достаточно упомянуть Аляску, ставшей для Джека источником золотых впечатлений, во многом и послуживших причиной пришедшей к нему известности.

Кому интересно ознакомиться с жизнеописанием Джека Лондона, не затратив на то сил, труд Сергея Батурина безусловно подойдёт. Без лишнего, сугубо в рамках допускаемого за действительность, всё описанное на страницах имеет право на существование. Ежели кому нужен труд посущественнее, может обратиться к беллетризированной биографии за авторством Ирвинга Стоуна «Моряк в седле». А если интересует непосредственно творческий путь писателя, то лучше монографии Константина Трунина вам не найти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Короткая жизнь грозит долгой памятью. Изучая деяния людей, оставивших след в истории, порою нельзя сделать других выводов. Сумев с юных лет добиться для них важного, они покидали мир, не привнося сверх необходимого, тем не растрачиваясь на лишнее. И всё равно многие склонны думать, будто талантливый человек должен прожить долгую жизнь. Но нет при этом понимания, как можно бороться за идеалы на протяжении столетия, сгорая душою в три или четыре десятилетия. Выгорая изнутри, таланты теряют способность привносить в мир оригинальное, становясь заложниками прежде созданного. Потому короткая жизнь и грозит долгой памятью, не омрачённой иными представлениями. Человек прожил на славу, тем обретя вечный почёт и признание на долгие века вперёд.

Паустовский увидел в Шевченко пламенного борца за справедливость в отношении крепостных. Будучи с рождения крестьянином, не раз поротый, Тарас желал обратить внимание на происходящее. И быть ему тихим затворником, не ограничивай помещик его стремление к художественному ремеслу. Шевченко желал писать картины, не имея для того единственного — свободного волеизъявления. Он был обязан следовать указаниям человека, которому принадлежал. Само провидение толкало Тараса по пути нахождения требуемых ему связей. Он обретёт свободу, получив поддержку от Брюллова, Сошенко и Жуковского. Но только для того, чтобы новая страсть привела к новым оковам.

Увлечение поэзией Шевченко не рассматривал в качестве важного дела жизни. Если бы не Мартос, заинтересовавшийся разбросанными скомканными бумажками с написанными стихами, не знать нам имени борца, скорее имея представление всего лишь о художнике. И жить Тарасу долго, возможно счастливо, той самой жизнью, не способной подарить требуемую каждому творцу память потомков. Обстоятельства сложились иначе, порывы души принесут страдания. Яркие слова приведут Шевченко к ссылке, где ему запретят писать и рисовать.

Жертва царского режима — иначе не назовёшь жизнеописание Тараса Шевченко в исполнении Паустовского. Уже не первое, созданное в подобном осмыслении. И этот, описываемый Константином человек, отметился кратким существованием, быстро канув в прошлое. Организм не выдержал десятилетних испытаний ссылкой. И не так страшна вынужденность отбывать наказание в далёком от родных мест краю, как запрет на творческую деятельность. Не может человек, склонный к созданию литературных произведений или художественных полотен, проводить дни и годы в бездействии. Именно это подкашивает подобных людей, должных возродиться к жизни после, стоит им вновь обрести свободу.

Когда Шевченко освободился, он застал Россию накануне реформ Александра II. Тут ему тоже повезло, поскольку смерть Николая I не ему одному позволила вздохнуть полной грудью, освобождённому от сковывающих волю пут. Страна погрузилось в брожение от переполнявших людей мечтаний. Тут бы Тарасу встать в полный рост, взяться за поэтические строчки и поднимать дух угнетённого крестьянства, или взяться за масштабные полотна, продолжая создавать монументальные отражения российской повседневности. И он взялся, только за более тихую работу, видевшуюся ему более важной — он принял на себя роль радетеля за самосознание малороссов, должных иметь собственную письменность, дополняющую устный язык.

Короткая жизнь сразу не приносит долгой памяти. Должно пройти время, сойтись обстоятельства, чтобы когда-нибудь потом, кто-нибудь наконец-то осознал, какой важности человек некогда жил. И Тарас Шевченко не так скоро обрёл признание, как того хотелось думать. Даже Александр Пушкин пробыл в забвении порядочное количество десятилетий, пока о нём не вспомнили и уже старались не забывать. Таким образом всё и происходит. Но как бы не хотелось, долгая память тоже имеет свойство сходить на нет. Пока же о Тарасе Шевченко помнят, об остальном остаётся предполагать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Судьбу художника описать сложно, ещё труднее — если он к тому же являлся евреем. Как отразить страдания человека, желающего творить и повсеместно изгоняемого? Достаточно определения принадлежности к иудеям, как все двери закрывались и люди проявляли негативное отношение. Каких успехов не добейся, обязательно начнут укорять за еврейское происхождение. В случае Левитана ситуация получалась совсем невразумительной: не должен еврей так хорошо воссоздавать на холсте русскую природу, он не имеет на то никакого права. Паустовский постарался разобраться, насколько оправданы подобные измышления.

Левитан лишь однажды допустил изображение человека на картине, да и то рисовал его не сам. С той поры он более никогда не допускал присутствия людей в своих работах. Ничего кроме окружающего мира, прекрасного архитектурой и растительным разнообразием. Требовалось изображать максимально правдиво, чтобы зритель отчётливо видел воздух, мог взирать на нарисованное с полным ощущением реальности. Ближе к концу жизни Левитан полюбит изображать дождь. Но всё же важнее понять, почему Исаак так тяжело переносил отрицательное к нему отношение. Может потому он опасался воссоздавать образ человека на полотнах.

Дважды Левитан стрелялся. Не терпел он проявления к нему критики. Зрителя не устраивала туманность его картин. Не хватало ярких красок. Об этом ему прямым текстом сообщалось. Объяснять это присутствием воздуха на полотнах не получалось. А может и не имели к нему претензий, находя причины для недовольства, поскольку не полагалось к работе еврея относиться с восхищением. Обязательно следовало ругать, придумывая всевозможные причины. В случае художественного ремесла затруднений возникать не должно — всегда найдётся момент, трактуемый двояко. Видимо, от эмоциональных переживаний Левитан и не проживёт долго, навсегда закрыв глаза в тридцать девять лет.

Среди друзей Исаака Паустовский особенно выделяет Чехова. Вот он — самый левитанистый из людей. Умеющий шутить, Антон Павлович повергал опасения Левитана в шутку. Нет повода для грусти, когда требуется искать хорошее во всём. Пусть талант Исаака признавали, однако отовсюду изгоняли из-за происхождения, то разве необходимо предаваться хандре? Лучше забыть обо всём и сконцентрироваться на рисовании. Левитан так и поступал, забываясь на природе. Но ему всё равно требовалось найти тихий уголок, где не опасались присутствия рядом еврея. И когда таковой он находил, тогда надолго останавливался и с упоением рисовал. Одним из самых светлых промежутков стал период времени, когда он любовался Волгой, перенося её окрестности на холст.

Сердцу не биться вечно. У некоторых людей оно быстро устаёт. Оно истончается или утолщается, в зависимости от мировосприятия. У Исаака сердце заболело рано, став причиной дополнительных переживаний. Паустовский утверждает, что Левитан осознавал угасание организма и готовился к смерти, продолжая работать, так как только в этом находил отдохновение.

Теперь читатель должен задуматься над категоричностью суждений. Насколько оправдано негативное отношение к людям, любящим всё тебя окружающее? Чем русские художники лучше художников еврейского происхождения? А если никто из них не предаёт этому значения, трудясь лишь на благо художественного ремесла? Разве задумывается зритель, рассматривая картины Левитана, что рисовавший их человек был евреем? Не станет ведь он искать скрытый смысл, пытаясь обнаружить зашифрованные послания? Просто требовалось выражать отрицательное мнение, связанное с общей политикой государства. Вновь Паустовский укорил царский режим в прегрешениях, которых был лишён Советский Союз.

После жизнеописания Исаака Левитана, Константин задумался раскрыть образ ещё одного угнетённого царским режимом — художника и поэта Тараса Шевченко.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дела былых дней постоянно пробуждают желание о них говорить. Как жили тогда люди? К чему они тянулись? И настолько оправдано их понимание сейчас в положительном или отрицательном мнении? За давностью лет былое не восстановить. Остаётся доверять биографам. Паустовский взялся отразить творческий путь Ореста Кипренского, чей талант с юных лет сравнивали с художественной манерой Рембрандта. Родившись в России, он не нашёл отклика в сердцах сограждан, был преследуем властями, из-за чего предпочёл переехать за границу. В своей работе Кипренский прежде всего придерживался необходимости внимательно подходить к изображаемым им людям. У зрителя должно сложиться впечатление, будто на него с картины смотрит живой человек. Это достигалось за счёт особых мазков, различить которые не представлялось возможным даже через увеличительное стекло.

Местом рождения Ореста Паустовский называет Копорье. В качестве его отца принято считать помещика Дьяконова, хотя он был записан на крепостного Швальбе. Юные годы провёл в Ораниенбауме. Носил фамилию Копорский. Начав обучаться художественному ремеслу, стал именовать себя Кипренским. Девизом жизни избрал стремление к востребованности обществом. Имел целью вращаться в высшем свете, чтобы его имя всегда было на слуху. По не до конца прояснённым причинам, во время царствования Николая I, Орест предпочёл России Францию и Италию. Кипренский любил русскую зиму. Подобного снежного безмолвия больше нигде не найти на планете. Но так как он предпочитал работать в жанре портрета, оценить по достоинству данный факт не представляется возможным.

За возмужанием и ростом профессиональных качеств теряется сам человек. Печальному закату Ореста поспособствует трагический случай с погибшей натурщицей, вследствие чего в её убийстве был обвинён именно Кипренский. Паустовский увидел возмущение европейцев, осудивших Ореста и отказавшихся с ним сотрудничать. Получилось так, что Рим с Парижем придётся оставить и вернуться обратно в Россию. Вскоре его моральный дух был окончательно сломлен, у него случилась лихорадка, и он умер. Таким показан читателю Орест, всегда находивший применение своим способностям. Изначально не признаваемый в Европе, принимаемый в лучше случае умельцем по изготовлению реплик, он достиг требуемой ему высоты.

Разбираться с творческими личностями Паустовский только начал. Будут впереди и Исаак Левитан, и Тарас Шевченко, и Михаил Лермонтов. О каждом Константин расскажет историю, отразив основные черты, через них предлагая понимать описываемых им людей. Как и об Оресте Кипренском, талантливом по умолчанию, без различия, таким он являлся в действительности или нет. Его перу принадлежат замечательные портреты, ныне известные каждому. Например, портрет Александра Пушкина, изображённого закрытым от проблем, нечто обдумывающим, со статуей музы за левым плечом.

Рассмотрение человеческой жизни требует основательного подхода. Паустовский не располагал для того необходимым желанием или временем. Довольно кратко, о многом умалчивая, затронув самое важное, Константин создал необходимое представление о художнике, более обвиняя царский режим в гибели таланта, должного трудиться на славу Отечества до глубокой старости, но никак не погружаясь в депрессию, утрачивая желание существовать.

Именно с осуждения Николая I Константин начинает жизнеописание Ореста Кипренского. Вне пределов России умер русский талант, ценимый повсеместно, кроме родного ему государства. Не сумев реализовать потенциал, сей художник утратил интерес и к российскому обществу. Принявший его с восторгом Париж и Рим, как известно, в последние годы жизни Ореста сочтут его едва ли не персоной нон грата. Осталось сожалеть о безвременной кончине, случившейся неожиданно рано.

Автор: Константин Трунин

» Read more