Tag Archives: одиночество

Август Стриндберг «Слово безумца в свою защиту», «Одинокий», новеллы (1888-1907)

Если человек желает писать, то пусть пишет. Пусть это будет его фантазия или реальная жизнь — его право об этом писать. Чем больше противоречивых чувств возникнет у других, тем лучше. Писатель обязан держать читателя в напряжении, даже если оно касается отвращения к его же творчеству. Это всё так эфемерно и настолько многогранно, что также заслуживает уважения. Допустим, жизнь классика шведской литературы Августа Стриндберга была наполнена событиями, часть из которых он отразил в своих произведениях. Может и к лучшему, когда на тебя сваливается череда неприятностей — это позволяет чувствовать себя богатым, хоть и несчастным.

Так тонко описывать себя, как получается у Стриндберга — подлинное искусство. И совсем неважно, что читатель готов автора разорвать на куски, поскольку внимать его розовым переживаниям не хватает никаких сил. Ярче всего пропитан эмоциями роман «Слово безумца в свою защиту», в котором Стриндберг вспоминает знакомство с женой и развитие их отношений, вплоть до отвращения. И ведь начало описывается настолько невесомым, что не предполагаешь к чему приведёт возвышенное светлое чувство обожествления женщины.

Странник по натуре — Стриндберг путешествует. Его родной дом — Швеция, но сам он принадлежит всему миру. Он влюбился в финку, будучи в гостях у лица дворянского происхождения. Как же мечется главный герой повествования, списанный с самого автора, трясясь от лихорадки в постели, покуда его жена не желает дать облегчения. Как же случилось, что из некогда горячо любимой женщины она превратилась в выводящую из себя распутницу? Выпить бы яду, да прекратить мучающий жар, да напоить ядом её, чтобы свершилось возмездие за годы страданий. Это обстоятельство служит отправной точкой к желанию автора разобраться с ситуацией.

Будучи рохлей и жеманным человеком, Стриндберг остро чувствует происходящее вокруг. Если кто бросит на него мимолётный взгляд, то это уже не просто так — значит за этим что-то обязательно стоит. Накала страстей не наблюдается, есть лишь бесконечное умилительное сюсюканье главного героя и остальных действующих лиц, таких же жеманных, как и он сам. Не единожды Стриндберг пишет о мыслях о самоубийстве, будто это является отличным выходом из любой ситуации. Главный герой и рад бы отравиться, да отрава его не берёт. Даже смертельная доза опиатов не причиняет ему вреда. Любовь ли даёт ему силы жить или сам автор банально приукрашивает действительность?

Главной ошибкой становится нежелание главного героя смириться с охлаждением отношений, вследствие чего следует их разорвать. Ему выпьют чрезмерное количество крови, пока он не придёт к согласию с собой. Некогда кроткая и нежная женщина окажется развратной особой, склонной опускаться до игры в театре, пьянства и лесбиянства. Происходит и моральное возвышение главного героя, уже не видящего происходящее в розовом цвете. Его начинает убивать действительность. И теперь в самом деле можно наложить на себя руки, чтобы не мучиться. Но теперь всё поменялось: ушёл запал молодости, пришло время зрелости.

Отчасти счастливый брак на глазах читателя превращается в узаконенную проституцию. Спать с женой становится привилегий и обходится главного герою дорого. Под занавес повествования Стриндберг делится рецептом семейного счастья — надо лупить жену, только тогда она будет шёлковой, а если позволять вольности, то придётся испить чашу горести до дна.

С другой стороны, не будь в жизни Стриндберга именно такой жены, которую он описывает в романе, то не было бы и множества его произведений, так как именно провал на личном фронте вынуждал его писать, писать и ещё раз писать.

Крохотный роман «Одинокий» позволяет посмотреть на Стринберга после развода. Теперь у него всё хорошо, он наконец-то обрёл спокойствие. Одиночество его радует. Ему нравится встречаться со стариками, читать Бальзака, смотреть в бинокль, обдумывать собственную Виа Долороза. Стринберг продолжает оставаться собой. Он как и прежде нудит, категорично относится к женщинам (то они неразумные, то глупые), называет животных «грязными тварями», а людей, что мирятся с обстоятельствами, удостаивает сострадания.

Совсем иначе воспринимается малая форма Стринберга. Этот человек умел доходчиво донести до читателя гложущие его мысли, придавая им нужный вид. Его беспокоили не только набирающие оборот феминизм и социализм, но и жадность церкви. В биографии писателя есть эпизоды, благодаря которым можно узнать, что он принимал участие в судебных процессах, из которых выходил победителем, будучи обвиняемым лицом,

Давайте людям просимое, если просят, иначе вам самим дадут камень, когда настанет ваш черёд просить. Такой вывод следует из новеллы «Высшая цель». Читатель с головой погружается в будни служителя церкви, понимающего принцип действия двойных стандартов, но продолжающего укорять паству за грехи. И когда одна из прихожанок говорит ему про тот самый камень, что он вручил ей вместо оказания помощи, как очень скоро и сам священник сталкивается с буллой Папы, обязавшей священников развестись с жёнами. Юмор ситуации в том, что спустя год, по негласному указанию Папы, бывшим верным мужьям разрешили завести любовниц. Главный герой новеллы мгновенно прозрел и изрёк такую истину, от которой любой верующий придёт в недоумение, а атеисты кивнут в знак согласия.

«Священный бык, или торжество лжи» продолжает арелигиозную тематику. Стриндберг предлагает читателю совершить путешествие в Древний Египет, где наглядно продемонстрирует человеческое стремление идеализировать, лишь бы не замечать действительность. Для примера берётся священный бык, по сути являющийся обыкновенным животным без божественного начала. Этот бык спрятан от глаз прихожан и ему отдаются почести, приносятся жертвоприношения. Истина же банальна, но паства её не способна понять. Скорее тебя разорвут, нежели согласятся с очевидной нелепостью своих убеждений.

На злобу дня и должной быть актуальной на все века является новелла «Здоровая кровь». Стриндберг использует эзоповский приём, придавая угнетаемым образ шиповника, а процветающим за их счёт — розы. Буквально же понимая, с одной стороны пролетариат, с другой — капиталисты. Если взять другие примеры, то это ничего не изменит. Суть басни, как говорится, такова — устрани преграды, как розы завянут, а шиповник займёт полагающееся ему пространство.

Остальные новеллы Стринберга не такие яркие. «Триумф», «Последний выстрел», «Ночное бдение», «Детская сказка», «Сказание о Сен-Готарде», «Листок бумаги» скорее исторические и их суть поймут люди, хорошо знакомые с некогда происходившими в Швеции событиями. Тоже самое касается пьес «Эрик XIV» и «Соната призраков».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Харуки Мураками «Мой любимый sputnik» (1999)

Сгорела Лайка
в космическом пространстве:
грусть Мураками

Получит ли Харуки Мураками Нобелевскую премию по литературе или так и останется знаменитым писателем без достойных своего творчества наград? Конечно, суждение одного человека всегда выглядит однобоко. Если задуматься, какой формулировки могут удостоиться словесные опыты японского беллетриста, в произведениях которого тонкой линией проходит одиночество с еле уловимыми нотками отдалённого понимания необходимости быть полезным обществу? Харуки к рассмотрению любой проблемы подходит со стороны собственного мироощущения, не давая себе шансов взглянуть на ситуацию иначе. Там, где Кобо Абэ взялся бы отразить чувства растоптанной фиалки, Мураками исходит из радостных моментов, когда цветок не готов быть уничтоженным, а при неблагоприятном моменте он с успехом возрождается к жизни снова, даже при наличии его мистической злобной сущности, выраженной через отторжение себя в страстной любви к некоей субстанции, являющейся им самим.

Японец любил
японку-лесбиянку:
цветёт фиалка

Мураками ныне играет со словами. Допустим, сладкое и благозвучное для японского уха сочетание букв «спутник» приводит главную героиню повествования в чувство глубочайшего восторга. Ей так нравится его смаковать, что Харуки невольно подчиняет текст объяснению его значения. Он вспоминает историю Спутника-1 и Спутника-2, собаку Лайку и всё связанное с русской культурой, подвергая содержание вторжению фамилий известных представителей языка, на котором сочетание букв «спутник» существовало, кажется, всегда: Пушкин, Ленин, Сталин. Эти вкрапления не являются мимолётными, поскольку Мураками пользуется удобным моментом, погружая читателя в таинственную историю, используя в качестве отправного момента судьбу отправленной в космос первой собаки, ставшей жертвой человеческой любознательности. Красок данной истории добавляет европейский фольклор, откуда Харуки выудил понимание естества допельгангера, внедрив его в повествование, создав из ещё одной истории про однолюбов и гомосексуалистов нечто такое, что не поддаётся разумному объяснению.

Допельгангера
сущность раскрыть под Луной:
утешение

Про главного героя Мураками говорить лишний раз нет необходимости. Это всё тот же лоботряс, живущий одним днём, влюблённый в недосягаемый идеал и ведущий распущенный образ жизни. За какие проступки Харуки его решил на этот раз наказать? Сказать затруднительно. Просто главный герой должен страдать и искать ответ на этот вопрос, покуда всё само собой не станет ясным. Загадка следует за загадкой, пока на читателя не сваливается ошарашивающая правда, за отгадкой на которую вновь предстоит лететь в далёкие от Японии земли. В «Моём любимом спутнике» — это Греция. Вернее, один маленький греческий остров, где разыгрывается основное трагическое действие, должное сломать дальнейшее существование главного героя.

Одиночество:
крепнет с каждым днём
духовная связь

Читатель может верить, а может и нет, но он никогда не узнает, является ли главная героиня единой сущностью и пропадала ли она вообще. Любила ли эта девушка другую девушку и не страдала ли она от какого-либо психического расстройства, вследствие которого её личность могла приобретать иные свойства. Мураками не прибегает к синдрому множественной личности, создавая отвлекающий антураж, наполняя декорации правдивым искажением реальности. Кажется, главного героя одолевают галлюцинации, либо он действительно верит, что в его жизни произошла катастрофа, тогда как перед ним находится совершенно другой человек, а не тот идеал, в который он всегда был страстно влюблён. Такая трактовка повествования может вызвать у читателя недоумение, если он не склонен к размышлениям и скорее поверит в прямолинейность предлагаемого автором текста. Всё не так просто на самом деле — магического реализма нет, есть выход той самой злой сущности, в описании которой запутался и сам Мураками.

Жди, жди, жди, жди, жди
телефонного звонка:
спутника сигнал

В полутонах и полунамёках классическая история о фиалке предстаёт перед читателем в новом виде. Зная о своей судьбе наперёд, она старается избежать нелепой смерти, давая выход необъяснимому феномену, преображая себя в другую сущность, воспаряя к небесам и замечая искажения реальности. Теперь в её руках возможность направить развитие событий по своему усмотрению. Может быть она пропала на самом деле, либо допельгангер закрыл собой её страхи. Понять практически невозможно — проще спросить Харуки.

Сочетание
кратких всплесков мгновений:
слова не нужны

Автор: Константин Трунин

» Read more

Харуки Мураками «Норвежский лес» (1987)

Больная девушка, пансион, наивность главного героя, всепоглощающая влюблённость. Именно об этом писал классик немецкой литературы XX века Эрих Мария Ремарк. В очень схожей манере пишет и японец Харуки Мураками. Только его герои не надломлены утратами бессмысленной человеческой жестокости. Потерянное поколение возможно и без войны. Ремарк жалел о войне, а Мураками жалеет о мире. Люди теряют себя всегда — им для этого не надо искать причину. Иллюзии утрачены, впереди зрелость и осознание прожитых лет. Идеального общества никогда не будет — человек всегда будет себя есть. Мураками не пытается понять и переосмыслить, предлагая читателю присоединиться к тем метаниям души, которые доступны ему самому. И печаль ситуации заключается в том, что сочувствовать описываемым событиям невозможно.

Что делать? Как разнообразить пребывание в этом мире, чтобы не задохнуться от скуки? Дни тянутся бесконечно, а ты можешь безучастно созерцать происходящие события. Чаще они тебя не касаются. Ты тонешь в суете очередного дня. Друзья не выдерживают, исчезая: кто-то сводит счёты с жизнью, кто-то растворяется в безвестности. И вот ты стоишь на краю пропасти, думая раньше срока прекратить дышать: всё обрыдло. Осталось подстроиться под течение, безропотно принимая удары судьбы. Задохнуться или дать возможность облегчить муки другим? Повернуться к людям лицом или подставить спину? Охладеть или гореть ярко? Жизнь пройдёт — уйдут в прошлое и твое поступки. Какие бы меры не принимал, что-то изменить не в твоих силах. Надо помнить — ты нужен другим. Они не мыслят себя без тебя.

Появляется ощущение аморфности: онемение стягивается голову обручем, взгляд стекленеет, руки тебе не принадлежат, тело тяжелеет. Можно послушать совет знакомого, взбудоражив душу нетипичными для тебя поступками. Броситься в жерло страстей, не придавая им никакого значения. Где черпал Мураками вдохновение для подобных сюжетов? Почему главный герой любит одну единственную, изменяя ей едва ли не с каждой встречной, пока окончательно не запутывается в чувствах? Он чуть ли не покрывает всех действующих лиц противоположного пола, не делая между ними различий. В его силах покрыть и мужчин, благо Мураками не настолько был раскрепощён в начале творческого пути. Но подобное просматривается между строк. Аморфность довлеет всё сильнее. При нарастающей драматичности сюжета сохраняется отрешенность главного героя. Ему безразличен даже он сам. Его ублажают, а он смотрит сквозь партнёров, будто он и не рождался, являясь при этом призрачной сущностью.

В «Норвежском лесу» легко заблудиться. Мураками не предлагает проторенных дорог. Читателю нужно самостоятельно прокладывать путь. Одно событие порождает другое, пока главный герой пытается вспомнить что-то ещё из когда-то с ним произошедшего. Он ничего не переосмысливает, предлагая таким, каким оно некогда было. Рассказчик без меры откровенен. Мельчайшие детали крепко засели в его памяти, но преимущественно это касается интимных сцен: отчего приоритет отдавался рукам и рту, почему девушки жаловались на сухость слизистой там. Если на глазах главного героя не погибали люди от пуль на войне, то не его в этом вина. Он сталкивался только с самоубийствами друзей и старался жить так, как жили остальные люди. Дитя своего времени — не более того. Он тоже часть потерянного поколения, но того, что оказалось потерянным от бесцельности прожитых лет.

Каждому отпущено своё. И жить нужно с осознанием себя здесь и сейчас. Остальное не имеет значения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лев Толстой «Анна Каренина» (1878)

А что собственно делать людям, когда им заняться нечем? От скуки можно удавиться, от пустого времяпровождения недолго застрелиться. Художественная литература всегда описывала и всегда будет описывать настоящее и выдуманное, исходя из лживых представлений о реальности. Достаточно посмотреть на собственную жизнь, чтобы увидеть в поведении книжных героев много несоответствий. И ладно бы опускалась туалетная тема, которая всё равно является важной: действительно душу героев так сильно беспокоят коммунистические взгляды или желание молодёжи выбирать супругов самостоятельно без участия взрослых? А может просто почти каждый персонаж по своей сути тунеядец, не склонный к выполнению работы, существуя вне системы, обходя действительно ключевые моменты. Понятно, что автору проще взять какой-то конкретный отрезок времени героев, отталкиваясь именно от него. Но, чаще всего, герои просто не задумываются о необходимости прилагать усилия к существованию, не вдыхая воздух для дыхания и не питаясь сохранения энергии ради, живя мыслями и поступками. Это главный подводный камень художественной литературы, встающий перед читателем непреодолимым препятствием, легко закрывающий глаза на действительно важные детали, отдавая предпочтение движению слов без учёта изначального импульса. Автор всегда будет прав, просто по той причине, что он будет прав всегда, порождая за тавтологией увлекательную историю.

Русскому дворянству можно простить многое. В первую очередь, оно никому ничем не обязано, существуя в XIX веке на правах превалирующего сословия, безбедно существуя, предаваясь танцам на бесконечных раутах, создаваемых специально для обеспечения досуга, лишь бы не скучать. Болезненно в обществе воспринимаются измены супругов, но они являются важной составляющей разговоров, поэтому обойтись в жизни без приключений на любовном фронте просто невозможно, а чаще всего будет являться верхом наглости. Каждый светский человек всегда будет думать о самоубийстве, как о важном источнике последующих сплетен, особенно, если удаётся выжить, краснея и закрывая глаза рукой при очередном напоминании. Что вы, что вы, господа и дамы, я просто не мог иначе, вы же меня понимаете, дамы и господа; при ярком солнечном свете, да при вёдре на дворе, просто надо было стреляться, а если не за поруганную честь, то за право сохранить лицо, дабы вы на меня вот так сейчас не смотрели, но в последнюю секунду рука дрогнула: пришло понимание необходимости продолжать жить, ваш лик пленил мою душу именно тогда, когда рука потянулась завязывать узел на шнурке; а как ваш муж, его, я понимаю, схватил удар после вашего появления на прошлом рауте с неким молодым человеком? Во-вторых, русское дворянство — нужный пласт населения, необходимый для управления делами ниже их стоящих по положению. Пускай, Пётр Первый хотел помещиков сделать посредниками между царём и крестьянами, по недомыслию создав национальную трагедию, лишив крестьян последнего шанса на свободу, но только в редких книгах русских классиков встречается тема непосредственного влияния дворян на крестьян.

Лев Толстой строит повествование «Анны Карениной» через диалоги, позволяя читателю ощутить именно тот дух, которым живёт дворянство, привыкшее не закрывать рот, излагая мысли вслух непрекращающимся потоком. Казалось бы, дамам надо заниматься рукоделием, чтобы быть подобными английским леди, не выпускавшим из рук вязания. Однако, дамы в Российской Империи привыкли больше следить за поведением окружающих, сообщая другим о чьём-то дурном поведении. Тут и до измены недалеко, развлекая себя и давая повод другим поговорить. Устоявшаяся традиция при этом отчего-то воспринимается светским обществом скорее негативно, особенно при желании супругов разойтись, но не имеющих возможности для осуществления подобной идеи, наталкиваясь на сложившиеся гражданские и религиозные порядки, не одобряющие разводов. Обойтись без кривотолков позволяет только взаимная измена. хотя бы на словах, но не все могут позволить себе быть в центре подобных разговоров, сведя всё в итоге к самоубийству, невольно всё-таки заставляя людей говорить о себе. Замкнутый круг избавления от скуки вновь и вновь подводит на взаимосвязанные друг с другом измены и самоубийства, чем читателя потчует Лев Толстой, не забывая в очередной раз заставить героев снова и снова наступать на грабли.

На одних диалогах крупное произведение не напишешь, поскольку светские темы очень быстро заканчиваются, воспроизводя себя во время следующего раута, только с другими именами. Лев Толстой регулярно отправляет героев на охоту, а то и заставляет их косить траву с крестьянами или интересоваться процессом родов и секретами воспитания детей, предлагая читателю ознакомиться с мельчайшими деталями, более призванными показать быт русского человека, нежели добавить что-то важное в сюжет. Граф расписывает ручку, иначе читатель не назовёт те моменты книги, где герой участвует в скачках, едва ли не отсчитывая каждый шаг лошади, да все волоски в ноздрях соперничающих кобыл; или уход за умирающим родственником, то приходящего в сознание, то его теряющего; или полный набор танцев от вальса и кадрили до мазурки; или разговоры с художником об его искусстве; подобного в «Анне Карениной» чрезмерно много. Кто-то находит в этом прелесть и радостно внимает автору, а кто-то просто перелистывает, благодаря Толстого за важный вклад в сохранение понятия важности уклада жизни русского человека, что в далёком будущем будут с интересом читать на Марсе марсиане, взирая на Венеру через пространство некогда существовавшей планеты Земля, самоубившейся вследствие измены космического сообщества.

Во многом, Лев Толстой вложил в книгу личную философию, наделив ей не только собственное альтер-эго Лёвина, но и щедро одаривая остальных героев, имевших настоящих прототипов, а то и нескольких, на основании которых Толстой и создавал повествование, ничего особо не придумывая. Если на секунду задуматься, да вспомнить самые важные моменты жизни каждого персонажа, то не всегда до такого можно дойти своим умом, где-то это больше походит на ход мыслей маньяка. Толстой показывает не только влияние роста политических противоречий, усиливающихся во всём мире, связанных с ростом возможного преобладания социалистических воззрений над сложившимся укладом. Может именно поэтому Толстой делится с читателем идеями славянофильства, отправляя героев на село, заставляя читателя сочувствовать крестьянам, изнывающим от барской воли, являющихся при этом чем-то вроде американских чёрных рабов, точно также предпочитающих увиливать от работы, доводя барина до разорения, но стремясь облегчить свою жизнь до максимальной степени, отчего язык никогда не повернётся закрепощённых людей называть ленивыми — они живут по своим понятиям, и им некогда думать о своей жизни, находя больше радости прилечь на стог сена, спрятавшись от помещика, нежели усиленно махать косой.

О лени русского человека можно сложить трактат. Но не надо торопиться. Лев Толстой это уже сделал, предложив в «Анне Карениной» не только самобытную лень крестьянина, но и показав безалаберность высшего света. Можно согласиться, что вышеприведённый текст и без того служит уже громадным подспорьем к подобному заявлению. Однако, стоит обозначить ещё ряд моментов. Некоторые герои «Анны Карениной» видят смысл жизни только в заботе о собственном существовании. И, вроде понятно, если одному хочется иметь верную жену, во всём поддерживающую мужа, оберегая того от сердечных переживаний, то непонятно, когда другому больше нравится подсчитывать собственные финансы, облегчая себе существование, ибо надо заработанное жалованье не прокутить на очередную даму и не спустить на бегах, а грамотно прожить до следующей получки в новом году. При этом Толстой не приводит примеров поступления свежих финансов в карманы героев, даже военного человека уберегая от службы, предоставляя ему возможность спокойно ходить на рауты и уводить от мужей их жён, доводя общественность до истерики и слёз дам, косо смотрящих именно на неблаговерных жён, отчего те тоже начинают задумываться над вариантами самоубийства, вроде принятия большой дозы опиатов, либо упасть на колени между колёс товарного вагона, дабы шокировать всех наиболее ярким способом, далёким от тривиального.

Другой важной проблемой высшего общества является склонность ко всему французскому, вплоть до воспитания детей в далёком от русского человека понимании родной культуры, создавая достойное себя продолжение. Русский ли тот, кто с рождения говорит на французском языке, мечтая жить на манер европейцев и при этом остаётся далёким от всего этого? Льва Толстого очень беспокоит данное положение дел. Не зря ведь Толстой подобно Лёвину любил косить самостоятельно, а детям своим он наверное никогда не сказал ни одного французского слова, заставив их уважать культуру того народа, который их кормит и ни в чём не уступает, кроме исторически сложившихся обстоятельств, заставивших сформировать далеко не тот образ для следующих поколений, подменив собой длительный отрезок вольной независимой жизни кратким мигом порабощения. Но для понимания этого надо глубоко изучать историю, либо читать правильную литературу, которой практически не существует.

— Поезд тронулся, господа и дамы: держитесь за поручни, посещайте вагон-ресторан, туалет будет открыт сразу после пересечения границы населённого пункта.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Альбер Камю «Счастливая смерть» (1971)

Какую бы книгу Камю читатель не взял в руки, везде он столкнётся со смертью. Смерть исходит не только из названия, если дело касается «Счастливой смерти», оно может подразумеваться, когда открываешь «Чуму» и находишь одну смерть за другой, переходящую в безудержный покос. Немного в стороне стоит «Первый человек», но и там смерть встречает читателя с первых страниц, где смерть — не заслуженный результат долгой и плодотворной жизни, а нелепая случайность в виде осколка разорвавшегося снаряда, пробившего чью-то голову. Стоит ли говорить, что известная истина о боязни человека всегда приводит к печальному результату: боязнь воды — утопление, высоты — падение, лифта, электричества, какого-либо заболевания. Камю постоянно размышлял о смерти, вот и подкараулила она его в самый неподходящий для него момент, оставив почитателям таланта новый повод для размышлений. Смерть Камю — результат его литературных достижений.

Если брать отдельно «Счастливую смерть» и пытаться найти в ней жизнеутверждающую суть, то таковой там может не оказаться. Книга является размышлением о смерти без оговорок, только Камю подводит разговор к однозначному выводу — жить хочешь вне зависимости от того, что тебя гнетёт и как бы не была плоха твоя жизнь. Иной человек готов лишиться зрения, только бы остаться в живых, вдыхая этот противный смрад своего естества, осознавая калечащую душу дефектность тела, выраженную в невозможности банального самообслуживания — в этом мире давно стоит забыть о своём существовании, платя деньги кому-то, чтобы он помогал тебе справлять естественные нужды. Камю бьёт по больному месту, не стараясь свести всё к эвтаназии, такое в его мировоззрении не просматривается. Он считает, что человек хочет и обязан жить, каких бы страданий это ему не стоило. Сколько бы не говорил тебе старый человек в лицо, что ему надоело жить, что он хочет поскорее умереть, однако для чего-то обращается к медикам, вызывает скорую помощь, сводя свои разговоры к очевидному факту желания избежать смерти.

Первая часть книги будет понятна читателю, гораздо труднее следить за второй частью, где Камю уходит в привычный для себя сумбур, позволяя читателю самостоятельно осознавать текст, содержащий какие-то мысли, но только какие и для чего. В аннотации к книге стараются свести разговор к диалогу с Ницше, только для этого надо быть профессиональным знатоком философии, для которого особенности взглядов Ницше являются вполне понятными, а слово «экзистенциализм» не меняет выражение лица с нормального на задумчивое. Речь перейдёт к темам любви, Алжира, преступления и наказания, к порывам и метаниям чьей-то души, впадающей в болезненные состояния, от которых вспоминается не немецкий опровергатель религиозных устоев, а русский открыватель загадочной русской души.

Современный читатель не найдёт в книге ничего нового, поскольку со всеми описываемыми событиями он сам постоянно сталкивается, благодаря средствам массовой информации. Камю не пытается как-то показать осознание смерти, давая читателю возможность самостоятельно определиться со своим отношением к этому неизбежному логическому подведению черты любой жизни, обречённого в один прекрасный день завершить свой путь. Будет это счастливая смерть или смерть насильственная — никто сказать не может. А говорить про смерть можно бесконечно долго, обговаривая подход к ней, аспекты её наступления и сам факт принятия.

Камю предлагает прочитать истории двух людей… всего двух людей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жан-Поль Сартр «Тошнота» (1938)

«Я не мыслю, стало быть — я усы.»

Перед чтением рецензии, давайте сразу обговорим один существенный момент. Жил когда-то такой писатель как Сартр, он однажды отказался от Нобелевской премии, что породило много разговоров о нём, за счёт которых и стал ещё более известным. Нобелевская премия не означает, что все книги данного писателя достойны восхищения. Так уж получилось, что именно «Тошнота» всеми ставится в самый яркий пример творчества Сартра, но Сартр Нобелевскую премию получал не за неё, а за то, что делал после «Тошноты». «Тошнота» была написана до второй мировой войны, выражала идеи экзистенциализма, этакое философское направление окончательно выродившегося ницшеанства. Годы второй мировой войны и события после изменили Сартра до неузнаваемости. Поэтому не подходите к «Тошноте» с позиции гламурного вау… просто читайте, ловите связь с другими авторами, писавшими аналогичным стилем. Их было много во время Сартра, они трудились и после него. Другое дело — любите ли вы поток сознания, чтобы достойно восхищаться подобными книгами.

Читая книгу, задаёшься одним простым вопросом. Что случилось с французской литературой? Почему на смену бесподобным классикам Виктору Гюго, Оноре де Бальзаку и Александру Дюма пришла волна в виде Сартра и Камю? Отчего Париж так разрушительно повлиял на творчество Генри Миллера и Хулио Кортасара. Почему в очень похожем стиле писал Герман Гессе? Вырождением трудно назвать поиск самого себя в быстро изменяющемся мире. Разрушительное воздействие Первой Мировой войны породило первый приток «потерянного поколения», Вторая Мировая война — повторила прилив таких писателей, уйдя по наклонной в сторону Америки, порождая Курта Воннегута. Все они имели свою точку зрения, стараясь выразиться тем доступным способом, который обыкновенный читатель может просто назвать потоком сознания. Стоит ли упоминать Эриха Ремарка, писателя, хлебнувшего лиха ровно столько же, сколько довелось испытать вышеперечисленным авторам. Но Ремарк писал на понятном языке и не пытался искать себя, отражая фатальную составляющую жизни доступными для понимания способами, не прикрываясь громкими терминами из новомодных течений философии.

«Тошнота» написана в форме дневника. Главный герой проживает дни, размышляя обо всём подряд, тщательно занося мысли на бумагу. Дотошный читатель обязательно упрекнёт героя, который не просто заносит свои мысли в дневник, а с дотошностью самописца переносит в свои записи все диалоги, сохраняя пунктуацию. Ведутся ли так дневники? Может раньше их вели именно так, отражая всё до деталей, не ограничиваясь примерным переносом событий дня, а без особых раздумий. Как таковых мыслей в дневнике не появляется. Такая форма изложения позже активно будет использоваться Кортасаром, чей поток сознания довольно предсказуем: герои читают газеты и книги, делают вырезки, цитируют и размышляют. Герой Сартра такой же. Всюду он носит «Евгению Гранде» Бальзака, удивительным образом открывая страницы именно там, где этого требуют жизненные обстоятельства.

Половину книги героя беспокоит жизнь главного заговорщика покушения на Павла Первого, императора российского — иногда читатель пытается провести параллели жизни заговорщика и героя книги Сартра, но не надо так делать. Вы будете искать смысл, однако смысл найти трудно — в жизненной суматохе невозможно выделить главное и второстепенное. По своей сути, всё это тлен. Сейчас главное, а завтра второстепенное. Второстепенное сегодня, потом главное. Послезавтра же — эти вещи не будут иметь никакого значения. Пройди ещё 50-100-150 лет… будет другая жизнь со своими проблемами. Так стоит ли придавать значение к частым позывам тошноты у главного героя. Он лоботряс. И всё. Пресыщенный жизнью индивидуум, подвергающийся саморазрушению на фоне общей скуки. Сартр после Второй Мировой войны уже не смог бы написать «Тошноту» — ему бы это не позволило ощущение глобальной пустоты, когда люди нашли цель в жизни. Герой «Тошноты» — это герой нашего времени: мы пресыщены и подвергаемся саморазрушению.

XX век стал временем изменения отношения к человеку. Кого-то шокировали книги Генри Миллера, но он дитя своего времени, подвергшийся разрушительной силе окружающего мира. Взаимоотношение людей всегда были запретной темой в Европе, отгородившейся от решения насущных вопросов религиозной стеной. Сартр в «Тошноте» тоже не будет спокойно рассуждать о жизни, а постарается отразить даже самые постыдные аспекты бытия. В наше время, когда распущенность нравов вышла на пик своего существования, сохраняется самоцензура, фильтрующая поток брани и запретных тем. Сейчас можно с удовольствием читать альтернативную литературу, не заливаясь краской, но всё же не слишком распространяясь о прочитанном. Казалось бы, в этом нет ничего такого. Главное, не допустить Третью Мировую войну, пока человек всё больше разрушается от приевшейся обыденности.

«Тошнота — бьющая в глаза очевидность.»

Автор: Константин Трунин

» Read more

Шарлотта Бронте «Джен Эйр» (1847)

Здравствуйте.

Будет дурно с моей стороны говорить плохо о такой книге как «Джен Эйр» Шарлотты Бронте. Плохо по той причине, что книга пользуется неизменной популярностью у каждого поколения читателей. А таких поколений, с момента написания книги, минуло довольно много. Всем всё понравилось, редко находились хулители. Поэтому иной раз лучше промолчать, чем выразить своё мнение. Но надо быть верным принципу до конца, чтобы книга не осела безликим творением на задворках памяти — нужно подумать, да изложить свою точку зрения. Я не призываю дискутировать и что-то оспаривать. Всё тут — сугубо моё мнение. Возможно, ошибочное. Но моё мнение останется при мне.

Начну с того, что я не поверил автору. Да, детские годы и взросление просто превосходны, отражение жестокой реальности женщин того времени — тоже, в остальном же поразил неправдоподобный вымысел. Какой бы не была жизнь, но Бронте не могла почерпнуть из неё сюжет «Джен Эйр». Автор знал многое о социальных школах-интернатах, даже был в курсе работы гувернантки, остальное можно отнести к неокрепшим девичьим мечтаниям бурной мысленной юности, спрятанной за кипами книг и думами о любом принце, пускай даже слепом и калеке… главное, чтобы был свой и не слишком притязательным. У принцев на белом коне, знаете ли, кроме белого коня есть непомерный гонор и вагон требований к избраннице.

Повествование напоминает манеру изложения Чарльза Диккенса в том плане, что начало весьма недурственное, но чем дальше, тем больше криво нарубленных дров. Автор где-то теряется, не знает как лучше развить сюжет. От всего это начинает страдать читатель. Но стоит ли об этом говорить — не мне судить о таком высоком способе написания книг.

Шарлотта Бронте показывает тяжесть жизни сирот в детском доме. Героиня книги — всеми обиженная и лишённая всего заслуженного. Счастья в её жизни не ждите — его не будет. Автор старается давить слезу на протяжении всей книги. Как ещё от тифа не умерла, когда умирали все вокруг. От жестокости и тупоумия преподавателей хотелось зарыться под землю, да бесконечно жалеть всех воспитанниц с такой непростой судьбой. Заключённые и те питались лучше, каторжники и те имели более приятные условия для труда. Через всю книгу проходит мысль о бессмысленности человеческого существования. Расходный материал, что нужен только для удовлетворения желаний избранных. Безропотное создание, всегда на грани оказаться на улице за любой проступок. Преданное кастрированное существо, не имеющее права задуматься о личной жизни. Да, так было. Да, так есть где-то и сейчас. Быт описан прекрасно, об этом я уже говорил.

Активно пропагандируется Библия. Кажется, христианство — идеальная религия для унижения человека, воспитывающее его в рамках лучшей жизни после смерти. Героине от этого проще переносить страдания и лишения. Как первые христиане, желавшие умереть более жестокой смертью за блаженство в раю, так и люди много позже — живут и слушают напутствия пастырей церкви. Христос страдал за тебя — значит должен страдать и ты… поражающая своей нелепостью формула.

Элемент психиатрической мистики способен только позабавить. Хозяину героини можно только посочувствовать. Каждая семья хранит свои тайны — от этого никуда не деться. Обязательно нужно иметь любые неприятности, иначе тебя ждут неприятности похуже — самая главная заповедь фаталистов. Героиня не наделена качествами Карла Густава Юнга, она скорее оптимист, но и это не просматривается. В книге мешает изрядная доля розовых переживаний, приторных пережёвываний, потока сознания и постоянных обращений автора к читателю.

На этом я заканчиваю своё письмо. С нетерпением жду ответ.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хулио Кортасар «62. Модель для сборки» (1968)

Магические пассы Хулио Кортасара на первый взгляд очень просты. Используя поток сознания, прикрытый использованием необычных слов, со ссылкой на те или иные события. В своём повествовании Кортасар часто прибегает к методу повторения одних и тех же мыслей под одной и той же точкой зрения. Если Эрнест Хемингуэй прибегал к аналогичному методу и гордо именовал его приёмом айсберга, то Кортасар склонен считаться именно с магическим реализмом. И при этом реализм выпирает так, что магия уже не нужна.

Магический пасс №1: ути-ути, кап-кап, гоп-гоп, пис-пис-пис-пис, тюк-тюк-так… финтихлюпик и бурдак!

Стандартный герой повествования у Кортасара — кто-то, кто как правило говорит от первого лица, обязательно аргентинец, обязательно имеющий кличку Че. У героя куча своих проблем, в которых он может копаться всю жизнь, но так до конца и не разобраться. Финал каждой книги превращается в сумбур и по сути остаётся открытым, хотя невозможно говорить о грамотном завершении, когда книга наполнена потоком сознания и никто не может быть уверен, что пора поставить точку. В этом может быть уверен только автор. И точку он ставит только когда его мозг сгенерирует определённое количество слов на определённое количество страниц, чтобы можно было отправить книгу в издательство.

Хоть Кортасар и делает отсылку к 62 главе «Игры в классики», пытаясь расширить тему — можно быть твёрдо уверенным, что от иной книги Кортасара не получишь ничего нового. Всё опять будет крутиться вокруг одной и той же темы. Герои будут читать газеты, обсуждать события в Бурунди, где как раз произошли народные волнения. Герои обязательно будут сравнивать Аргентину с какой-нибудь страной, а чужие традиции примерять на себя и долго рассуждать о том, где правильно подают макароны и почему в Италии они не являются основным блюдом. Для завершения картины упомянут Вишну с щупальцами осьминога. Использование диких сравнений — одна из черт творчества Кортасара.

Магический пасс №2: ути-ути, кап-кап, гоп-гоп, пис-пис-пис-пис, тюк-тюк-так… ути-ути, кап-кап, гоп-гоп, пис-пис-пис-пис, тюк-тюк-так… финтихлюпик и бурдак! финтихлюпик и бурдак!

Действие обязательно будет происходить в Европе. Причём неважно где. Кортасар такой же аргентинец, как индеец африканец. То есть он там когда-то был, да уже забыл. Кортасар пытается наполнить книгу национальным колоритом. Его герои часто пьют мате, но в «Модели для сборки» происходит разрыв шаблона и герои не пьют мате. Они постоянно употребляют кофе. Видимо кофе в момент написания книги преобладало в жизни Кортасара.

Напитки — очень важная деталь. Рассуждая, допустим, о коктейле «Кровавый замок», глядя на блики в бокале, вдыхая аромат, Кортасар может выдать порядка ста страниц текста, в котором легко заблудиться. Он снова и снова возвращается назад, переигрывая ситуацию по другому. И не важно, что его герой чего-то ждёт, да смотрит по сторонам. Всё внимание будет сосредоточено на напитке и на человеке, который в этот момент решил его заказать. Различные образы легко переходят в дырку на небе, через которую герой Кортасара легко переходит в другую реальность, где с таким же азартом берётся за размышления об устройстве мира, пока гуляет по улице и едет в лифте.

Всё может вызвать у Кортасара размышления. Даже варка овсянки начинается с мыслей о температуре воды, переходит к мыслям о погоде в июле и заканчивается условиями работы сенокосилки. Результат кашеварения не представляет интереса, важен процесс. Как только у него каша не подгорела, при таком-то подходе, когда мысли улетают вновь к дырке в небе, а сам остаёшься у кастрюли с горячей кипящей водой.

Магический пасс №3: финтихлюпик и бурдак! финтихлюпик и бурдак! ути-ути, кап-кап. финтихлюпик и бурдак! финтихлюпик и бурдак! гоп-гоп, пис-пис-пис-пис, тюк-тюк-так…

Любит Кортасар разные необычные слова: Бурунди, Конго, сколопендра, антрацит, да море других. Он их так часто повторяет, просто до выноса мозга. На этом фоне проскальзывают совершенно зубодробительные истории о внутренностях кукол, судебных процессах, мамашах-истеричках. Кортасар иногда радует фразами «два плюс два равно четыре».

Был ли сюжет? Был… автор так часто повторял свои магические пассы, что больше ничего не имело значения.

Только…

финтихлюпик и бурдак! финтихлюпик и бурдак! ути-ути, кап-кап.

Автор: Константин Трунин

» Read more