Tag Archives: литература китая

Го Можо — Философы Древнего Китая: Прочие (1945)

Го Можо Философы Древнего Китая

Существовало порядка восьми школ, основанных учениками Конфуция. О некоторых дошли лишь названия, часть представлены достаточно подробно. Проще о каждой рассказать кратко, чем вникать в детали. Стиль повествования Го Можо построен на изложении фрагментов текстов с последующим их собственным трактованием. Отсюда следует часто возникающий разлад, поскольку читатель на примере приводимых выдержек из древних текстов способен сделать отличные от авторских выводы.

На первое место среди прочих Го Можо поставил школу Цзы Чжана. Последователи этой ветви конфуцианства обращали внимание на ту часть учения, которая не затрагивает его самого. Они следили за соблюдением правил церемоний и ритуалов. Как ныне принято говорить, озаботились формализмом, растеряв за требованиями к одежде и прочему суть самого учения.

Вторая школа — Го. Она основана на воззрениях Цзы Ю. Её поддерживали следующие ученики Конфуция: Цзы Сы, Мэн-цзы и Юэ Чжэн. Их радение за философию учителя состояло в следовании форме сообщённого им знания, забыв о внешнем виде философии. У них имелось значительное количество противоречий — единой точки зрения не было. Буквализм пагубно повлиял на сторонников школы Го. Разбираться в деталях расхождений нужно узким специалистам по истории конфуцианства. Прочие не поймут — им это и не требуется.

Прочие школы: Янь Хуэй, Ци Дяо, Чжун Лян и Сунь-цзы. Го Можо, опираясь на свидетельства, показывает, насколько разношёрстными были ученики Конфуция. Некоторые из них считали учителя безумцем. Главное, чтобы имеющих собственное мнение не преследовали, тогда собственное мнение, в конечном счёте, изведёт само себя.

Не стоит забывать, что в Китае сильны позиции даосизма. Он некоторым образом связан с конфуцианством, но устанавливать взаимосвязь между ними оставим специалистам узкой направленности, вроде Го Можо. Это отвлечение от темы, но кто не знает о книге «Дао дэ цзин»? По некоторым версиям к её написанию приложил руку не Лао-цзы, а один из последователей конфуцианства Хуан-лао из Цзися, поскольку её написание исследователи склонны относить к позднему периоду Чжаньго (времени раздробленности перед объединением в единый Китай). Обо всём этом Го Можо рассказал подробно, поведав о всех перипетиях китайских религиозных разногласий, по своим масштабам превосходящих все прочие споры.

Более прочего философов Древнего Китая заботило общество, прочему они редко уделяли внимание. Что было в глубоком прошлом, остаётся актуальным и в наши дни. Кому может принадлежать выражение: «Того, кто украл крючок с пояса, казнят, тот, кто украл Поднебесную, становится государем»? Это сказал Чжуан-цзы, живший немного погодя после смерти Конфуция. Ему же принадлежит мнение о безразличии к человеческим останкам. Так ли важно, съедят тело стервятники на земле или черви под землёй?

Не стоит обходить вниманием философию Сюнь-цзы, сплотившего в единое всё прежде сказанное до него. Он посчитал, что все процессы протекают циклично, а люди для него изначально рождены дурными, и каждый способен измениться в лучшую сторону, смотря как будет жить.

Имелась в Древнем Китае философия номиналистов. Суть их измышлений — сами измышления. Что озадачивало софистов, в той же мере беспокоило и номиналистов. Что даст перечень имён виднейших из них? Всё-таки перечислим: Ле Юйкоу, Сун Цзянь, Инь Вэнь, Эр Шо, Мао Бянь, Кунь Бянь, Гао-цзы, Мэн-цзы, Хуэй Ши, Чжуан-цзы, Хуань Туань, Гунсунь Лун, Цзоу Янь, Сюнь-цзы и, доведшие всё до абсурда, моисты-спорщики. Всякому полагается быть всяким, как вороне — вороной, а сороке — сорокой. Необходимо запомнить — белая лошадь, не есть лошадь. Моисты довели сии истины до следующего: белая собака — чёрная, собака — это есть баран.

Из всех номиналистов выделяется Хуэй Ши, измысливший новое миропонимание. Для него всё начинается там, где заканчивается: вершина горы является одновременно и самой низкой точкой, дно водоёма — самой верхней. Рождаясь, человек умирает, умирая же, рождается. Возможное невозможно, а невозможное возможно. Проще говоря, Хуэй Ши пришёл к мнению, что истину установить нельзя, как и познать окружающий нас мир.

Практически выродившись, философия Древнего Китая стала возрождаться в лице ранних легистов (законников), более прежних думавших об обществе, применяя измышления не в качестве средства зарядки ума, а применяя их на практике. Некоторые легисты добивались высокого положения, а то и становились правителями. Родоначальник легистов Ли Куй разрабатывал законы, У Ци прослыл военным теоретиком, Шан Ян уделял внимание земледелию и военному делу, он же пестовал систему доносов. Легисты стремились усилить правящие дома и ослабить частную собственность, государство должно было обогащаться, а армия укрепляться. В лице легистов Китай начал переходить от рабовладельческого строя к феодализму.

Систему доносов продолжил разрабатывать Хань Фэй-цзы. Его предложения сейчас бы посчитали стремлением к созданию тоталитарного государства, либо предтечей антиутопий, как литературного жанра. Но Хань Фэй-цзы видел в системе доносов возможность создать истинно хорошее государство, где каждый член общества будет сам регулировать движение государства в необходимую сторону. Однако, история показала надуманность такой теории. Кроме этого, Хань Фэй-цзы слыл крепким государственником и исповедовал принципы, сходные с итальянскими периода Возрождения: не уступать власть, не разоблачать себя, быть скрытным, считать всех людей дурными, не считаться ни с какими моральными ценностями, поощрять политику одурманивания народа, в наказаниях быть непреклонным и строгим, а в поощрения — умеренным и осторожным, при необходимости быть неразборчивым в средствах.

В качестве философа философов следует понимать упоминаемого напоследок Люй Бувэя, как теоретика в пользу народа для страны. Иного и не может быть, может потому и переведены критические статьи Го Можо на русский язык при советской власти. Народ — это есть суть всего, это центр бытия и единственное, о чём следует думать.

Так о чём мыслить теперь, если обо всём этом уже не один раз мыслили древние китайцы?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Го Можо — Философы Древнего Китая: Конфуций и Мо Ди (1945)

Го Можо Философы Древнего Китая

Как установить истину? Найти истоки истины. Где найти истоки истины? Сперва их нужно установить. Значит, для установления истины требуется выработать собственную точку зрения. А как её выработать, не зная истины? Истина для того не требуется! Истина возникает от исходной точки зрения, она же способствует изысканию требуемой для её подтверждения информации. Получается, истина — суть мысли человека, оную для себя установившего. Единой истины для всего не существует, поскольку каждый будет её видеть по-своему. Казалось бы, источник у истины всё-таки может существовать, только все его будут трактовать в угоду личным представлениям. Поэтому нельзя утверждать так, словно чьё-то мнение обладает большим весом. Такого никогда не произойдёт — точки зрения постоянно будут сталкиваться. И чтобы сие лучше уразуметь, необходимо погрузиться в краткий экскурс китайской философии, где ещё до нашей эры пришли к выводам, до которых европейская цивилизация и близко не подошла.

Го Можо написал «Десять критических статей» (Шипипаньшу), в русском переводе они получили название «Философы Древнего Китая». Человек не знакомый с культурой Китая и не пытавшийся понять его историю, не сможет одолеть предлагаемые автором трактаты. Однако, это легко исправить, если обратиться к тем, кто способен хоть немного донести из того наследия, что досталось человечеству от древнекитайских мыслителей.

В чём основная трудность? Для человека не из Китая она заключается в многообразии китайских философских школ, коих было порядка ста. Само конфуцианство, кажущееся понятным, после смерти Конфуция разделилось на восемь течений и в последующие века всё более находило отличия от прежних представлений. Для человека из Китая трудность заключается в отдалённости по времени, то есть изменилось почти всё, в том числе и иероглифы, чьё значение приобрело иное их понимание, чем усугубляется толкование сохранившихся текстов. Общей же трудностью для старающихся вникнуть в особенности взглядов философов Древнего Китая является сложность в интерпретации. Проще говоря, нельзя верить тому, что представляет из себя будто бы исходный текст. И тут проблема именно в прошествии двух с половиной тысяч лет, вследствие чего труды могли быть приписаны определённым философам, либо искажён смысл их воззрений.

Опять же, Конфуций. Коли всё опирается на него, то и исходить нужно в первую очередь от него. Кто-то превозносит Конфуция, иные принижают его значение, а то и подвергают сомнению полезность взглядов. Например, Мо Ди (основатель моизма) выступил против, возводя едва ли не хулу, обвинив Конфуция в пособничестве разбойникам, вернее — инициатива в разбоях исходила от него. Тут разбои следует понимать не буквально — речь о влиянии на человеческую мысль. Чего не достичь силой слова, то нужно подкрепить силой оружия. Хулой иного рода стали упрёки в необходимости неотступно придерживаться строго обозначенных правил церемоний и ритуалов, что привело к показательному приукрашиванию воззрений Конфуция, наглядно их демонстрировавшего для публики. Чем это не пример установления истины исходя от того, что мнится кому-то определённому?

Го Можо определяет главным принципом философии Конфуция культуру для блага народа — нужно стремиться к добродетели и человеколюбию. Снова приходится столкнуться с проблематикой понимания любых встречаемых терминов. Установлено следующее, иероглиф «Люди» в Древнем Китае мог не подразумевать людей вообще, а выделять кого-то конкретного: как пример, знать. И что тогда понимать под человеколюбием? Гуманное отношение ко всем людям или превозносить следует кого-то определённого? Но то тонкости — полезные в той степени, в которой возникает необходимость.

Прочие принципы философии Конфуция следующие: стой на своём — не мешай стоять на своём другим, желая добиться успеха — не мешай добиваться успеха другим (корысть и эгоизм в угоду самопожертвованию), всегда и всюду следовать заведённым в определённом обществе порядкам (блюсти этикет, сохраняя лицо), к чужим детям относиться — как к своим, к чужим родителям — как к своим (без гуманистического начала не будет гуманистических деяний). Сомнительным принципом является утверждение, будто Конфуций не верил в мистическую составляющую жизни, то есть исповедовал атеизм, ибо, есть мнение, являлся учеником Лао-цзы.

В противовес Конфуцию, Мо Ди выстроил отличную от его взглядов философию, вполне может быть, действуя от противного. Раскручивать воззрения Мо Ди допустимо с конца предыдущего абзаца, при имеющемся на то желании. Как это сделать? Допустим, Мо Ди верил в существование духов, структурно поделив всё существующее по принципу пирамиды, поместив на её вершину Божество, после правителя (вана), затем чиновников, а под ними всех остальных. Одним из основных принципов Мо Ди Го Можо определил следование к всеобщей любви, то есть за мир во всём мире.

Говоря о религиях Китая, Го Можо заметил следующее — национальной религии в стране нет по причине благоприятного климата. То есть на Индостане палило Солнце, отчего люди желали обрести покой хотя бы после смерти. А как же конфуцианство? Оно не является религией. Даосизм? Он — упрощённая форма буддизма. Не было необходимости у населения Китая изыскивать более им требовавшегося, поэтому национальной религии так и не возникло.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пу Сунлин «Рассказы Ляо Чжая о необычайном» (1740)

Пу Сунлин Рассказы Ляо Чжая о необычайном

Необычайное случается — его обязательно надо объяснить. И ежели не хватает сообразительности, придумываются таинственные материи. Действительность отдаётся на откуп существам другого порядка, привыкшим вмешиваться в жизнь людей. В Поднебесной за таковых считали духов мертвецов и проказничающих лис, умеющих принимать обличье человека. Сосед внезапно разбогател, ему везёт в делах, значит он пользуется благосклонностью потусторонних сил. Даже начни сосед чахнуть, беднеть и претерпевать неудачи, тут тоже не обошлось без чуждых материй. Всё поддаётся осмыслению, достаточно проявить фантазию. Так и рождался в китайских сказаниях мир неподвластных человеку созданий, умеющих более должного, одаряющих всем по желанию и лишающих всего в определённое время.

Пу Сунлин бережно собирал старинные китайские предания, придумывал собственные и приглашал знакомых поделиться таинственными историями. Первая их публикация случилась уже после его смерти. Рассказы были поделены на четыре раздела: Лисьи чары, Монахи-волшебники, Странные истории и Рассказы о людях необычайных. За редкими исключениями повествование всегда касалось сказочных происшествий, виной которым были если не лисы и духи мертвецов, то странствующие даосы. Чаще всего владельцы таинственных сил пользовались мастерством иллюзии, обращая наваждения вспять, когда в смысле проделок отпадала надобность.

В рассказах Пу Сунлина постоянно возникает соперничество: лисы, воплощающие благо, не переносят духов мертвецов, высасывающих жизненные силы. Они не могут влиять друг на друга. Борьба происходит через человека, должного лично принимать решение, кому он склонен доверять. Но доверять он должен лишь себе, поскольку будет обманут лисами и мертвецами, насколько бы тепло они к нему не относились. Не у каждого получается устоять перед обещанием сытой жизни, богатства и высокого положения в обществе. Достаточно проявить упорство и подозрительность, как морок рассеивается и вместо хором он видит заброшенное строение, вместо вязанок с монетами — камни или листья.

Третья действующая сила — даосы. Стоит предполагать, что под ними подразумеваются некие иные монахи, настолько их поведение отличается от всего того, что стоит понимать под исповедующими дао, либо это истинные волшебники, не являющиеся людьми, скорее предстающие отражением скрытой от понимания стороной должного быть, то есть у Пу Сунлина они позволяют миру находиться в равновесии: в противовес мира людей воплощая в себе мир потусторонних существ. Их проказы нельзя отнести к положительным или отрицательным, скорее их поступки построены на желании озорства. Они могут наказывать хитрых, обманывать доверчивых или спокойно созерцать действительность, позволяя раскрыть свой секрет после того, как они оставят телесную оболочку.

Усугубляет положение людей желание потусторонних сил вступать с ними в тесные связи, преимущественно с целью продолжения рода. А так как закономерность геометрической прогрессии отменить нельзя, Ху (созвучно китайскому слову «лиса») успешно плодятся и передают детям зачатки хвоста. Не сразу наследственность выветривается, что позволяет нескольким поколениям использовать в жизни ряд нечеловеческих способностей. Эта особенность накладывает свой отпечаток на их существование. Не являясь истинными воплощениями потустороннего мира, они вскоре утрачивают повадки предков, уподобляясь окружающим их людям.

В историях, рассказанных Пу Сунлином, кроется надежда китайцев на существование силы, способной дать им такое, чего нет у других. Пусть такой силой оказываются лисы, духи мертвецов и монахи-волшебники. Всё-таки не дьявол, заставляющий расписываться кровью, и не боги, играющие судьбами людей по наитию чесоточных пяточных паразитов. У китайцев за человеком остаётся право прогнать наваждение, будто ничего не было. Люди всегда остаются главной действующей силой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Китайская классическая литература: критика

Учитывая количество имеющихся на сайте trounin.ru критических заметок о китайской классической литературе, решено создать данный раздел.

«Суждения и беседы» Конфуция
«Записки о поисках духов» Гань Бао
«Троецарствие» Ло Гуаньчжуна
«Речные заводи» Ши Най-аня
«Путешествие на запад. Том 1», «Том 2», «Том 3», «Том 4» У Чэн-эня
«Двенадцать башен», «Полуночник Вэйян» Ли Юя
«Рассказы Ляо Чжая о необычайном» Пу Сунлина
«Неофициальная история конфуцианцев» У Цзинцзы
«Сон в красном тереме» Цао Сюэ-циня
«Цветы сливы в золотой вазе» ланьлинского насмешника
«Цветы в море зла» Цзэн Пу
«Повести и рассказы» Лу Синя
«Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии»

Мао Дунь — Избранное (1927-80)

Мао Дунь Избранное

Имя для китайца — маска: первое он получает в детстве, второе — в школе, вступив во взрослую жизнь — третье, а далее уже по желанию. Для видного литератора Шэня Яньбина определяющим стал псевдоним Мао Дунь (в переводе означает «Противоречия»). Пик творчества Мао Дуня пришёлся на период нестабильности в освободившемся от имперских пут государстве. Он поддерживал Коммунистическую партию, открыто выступавшую против Гоминьдана. В сюжетах его произведений преобладает отражение тяжёлого экономического положения страны и отсутствие перспектив на обретение спокойной жизни. Виной тому были не только противостояния внутренних сил, но и агрессивная политика Японии, устроившая бойню в Шанхае в 1932 году. Много позже, после гражданской войны, когда КПК приняла бразды власти, Мао Дунь был назначен Министром культуры КНР и занимал этот пост на протяжении пятнадцати лет. С 1953 до самой смерти в 1981 году он возглавлял Союз китайских писателей.

Герои крупных произведений Мао Дуня являются представителями разных слоёв общества, чаще колеблющихся и более склонных принять противную коммунистам сторону. Это является лучшим способом показать читателю, чего происходить не должно. Время реформ двадцатых годов вылилось в брожение умов, породив среди населения хаос мыслей. Стало опасно придерживаться определённых взглядов — человека могли убить и все его желания воспринимались бесплотной суетой или мгновенно забывались. В происходящей на страницах неразберихе уловить суть описываемого получится лишь у тех, для кого история Китая имеет значение.

Знакомясь с произведением «Колебания», читатель видит разрозненное население, поделённое по принципу политических воззрений и жизненной позиции. Сюжет построен вокруг выборов в Комитет. Кто-то пытается быть избранным старым способом, то есть путём взяток и кумовства, иные желают честной борьбы, либо просто не приемлют кандидатов из зажиточных. Мао Дунь строит повествование от человека, на примере которого можно показать гнилостность приверженцев действующей власти и пробудить у читателя понимание необходимости борьбы с подобными проявлениями.

Жизнь человека тогда в Китае ничего не стоила. Мао Дунь дарит персонажам «Колебаний» мучительную насильственную смерть. И пока внутри поселения проходят выборы, извне подступает мятежная армия, чьих сил хватит убить всех его жителей. Бесполезно пытаться спастись или уйти от происходящего. Мао Дунь продолжает показывать склочность человеческого характера, застилающей глаза жаждой дорваться до должности.

Произведение «Распад» Мао Дунь представил в виде найденного дневника. Писавшей его девушке предстоит переубедить некогда горячо любимого ею парня, ставшего теперь коммунистом и находящегося в застенках у Гоминьдана. Показывая жаркие убеждения заключённого, Мао Дунь роняет сомнение в душу главной героини. Чтение затруднено стремлением автора описать происходящее в виде потока сознания (согласно распространённому мнению). Явного уклона в модернизм у Мао Дуня нет. Это его стиль, либо заслуга переводчиков. «Распад» интересен прежде всего возможностью проследить за изменениями в самосознании китайцев, постепенно забывающих довлевшие над ними несколько тысячелетий нормы конфуцианской морали.

Рассказы Мао Дуня отличаются большей лаконичностью и наглядно показывают быт людей. Представленные вниманию истории «Лавка Линя», «В дни войны», «Весенние шелкопряды», «Настоящий китаец» и «За водорослями» демонстрируют тяжесть жизни в эпоху перемен. Основное значение имеет 1932 год: японцы захватили Шанхай, отчего в Китае начались проблемы с наличностью. Трудно приходится подавляющей части населения: страдают крестьяне, рабочие и торговцы. Поборы усилились, власть ничем не помогает. Остаётся выживать, голодая и побираясь. Крестьянин не может восполнить задолженность самым обильным урожаем, торговцу неоткуда раздобыть товары и их всё равно некому покупать, предприятия в Шанхае уничтожены — рабочий вынужден искать пропитание другими способами.

Мрачные дела прошлого должны служить предостережением для людей. Мао Дунь показал стремление человека выжить, постоянно находя для того должные решения. Остаётся сожалеть, что никто не желает учиться на реальных примерах, снова совершая прежние ошибки. Познав горесть, Китай не раз снова погружался в сходные затруднения, вроде печально известной Культурной революции.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ли Юй «Полуночник Вэйян» (1657)

Ли Юй Полуночник Вэйян

Жить нужно так, чтобы получать удовольствие. Вроде нет в этом высказывании противоречия. Вкусно ешь, борешься с красавицами и рассказываешь о свершениях другим. А ежели взглянуть с вершины прожитого опыта, то замечаешь несоответствие достигнутого результата конечным целям. Да, жизнь удалась — мечты сбылись, но о подводном течении мало кто вспомнит. Тишь на поверхности ничего не говорит о внутренних процессах. Буря сменяет бурю, трагедия расцветает на трагедии, будучи порождёнными желаниями одного единственного отростка, побуждающего человека совершать поступки, за которые приходится расплачиваться до гроба. Кто-то скажет, Ли Юй написал незамысловатую эротическую прозу, и ошибётся. Мораль его произведения будет понятна всем — усмиряй плоть и слушайся мудрых, иначе смерть не заставит ждать, либо она придёт, чтобы оскопить похотливых.

Красавец Вэйян задумал прослыть ценителем женской красоты и борцом постельного ринга. Он не ставит иных задач, кроме задуманных. Не требуется ежедневно совершать однотипные обязанности, когда естество призывает оставить дома целомудренную жену и податься налево, дабы найти умелых женщин, чьи навыки позволят избавиться от накопленной сексуальной энергии. Не скажешь, будто Вэйяна не устраивало положение благоверного мужа, да и жена со временем войдёт во вкус, доставляя удовольствие супругу. Суть предлагаемой читателю истории побуждает главного героя пойти против семейных ценностей и попробовать себя с другими представительницами противоположного пола.

Соитие — есть лекарство. Так Ли Юй зачинает историю похождений Вэйяна. И не было бы ничего примечательного, не привнести автор в произведение наставление молодым, дав им наглядный пример. Когда нет преград и всё кажется легкодоступным, тогда могут ли подействовать слова о необходимости смирять желания? Или о предпочтении отстранённого созерцания действительности, вместо активных действий и личного участия? Для наглядного доказательства бесплотности похотливых устремлений Ли Юй написал «Подстилку из плоти», таково иное название «Полуночника Вэйяна».

Не счесть способов прожить жизнь, если речь идёт о Китае. Часть его населения ратует за буддизм, другая за даосизм, иные предпочитают нечто своеобразное. Например, главному герою произведения судьбой предрешено попасть в храм, посетительницы которого желают забеременеть. Как тут не развернуться Вэйяну, видящему женщин, готовых на всё ради зачатия. И как не найти ему среди посетительниц самую красивую женщину, обязанную стать его очередной женой? Он будет стараться, участвовать в играх, «добывать огонь в дальних горах», не прекращая борьбы.

Эротическая составляющая обширна. Конечно, Ли Юй однотипно описывает сцены, где-то приукрашивает, а чаще и вовсе описывает неподвластное человеческому телу. Нужно не упускать из внимания сюжет. Помимо Вэйяна задействованы персонажи, движимые различными побуждениями, в том числе и местью, поскольку не всякий мужчина способен без возражений принимать крах семьи во имя чьих-то похотливых устремлений. И вот на этом фоне Ли Юй создаёт подлинную драму, поучительно демонстрируя печальный итог бездумного воплощения задуманного без предварительного обдумывания.

Вэйян видит осуществление своих желаний, он не встречает сопротивления и успешно продвигается вперёд. Над ним нависло наставление монаха, пытавшегося образумить пыл главного героя. Промежуточные достижения не дают представления о заключительном результате, словно подтверждение мысли о проигранном сражении, как не имеющим значения для победы в войне. У Вэйяна наоборот — его борьба даёт ему возможность ощущать себя хозяином положения, но он всё-таки обязан проиграть. Другого быть не может — вера в это крепнет день ото дня. Ли Юй закрепил надежду на благоразумие среди людей, пускай поздно, но всегда приходящего.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Караев «История научной фантастики Поднебесной» (2015)

Интерпресскон-2016 | Номинация «Критика, публицистика, литературоведение»

В мартовском выпуске журнала «Мир фантастики» за 2015 год вышла статья Николая Караева о китайской фантастике. В первую очередь привлекает к ней внимание факт её выдвижения для рассмотрения в качестве номинанта премии «Интерпресскон-2016». К оформлению данного материала у читателя вопросов не возникает — фон страниц не отвлекает, а прилагающиеся иллюстрации и фотографии отлично погружают в атмосферу ориентальных мотивов. Сам слог изложения у Караева отличается панибратством. Он не нагружает текст лишней терминологией. К сожалению, раскрыть тему и рассказать подробно у автора не получилось — может причиной тому стал формат статьи, а может и не было у него желания развивать тему до размеров отдельного издания.

В своих рассуждениях Николай Караев отталкивается от политической ситуации в Китае. В Поднебесной, как известно, продолжают строить коммунизм, а значит у властей существует определённое видение литературы. Фантастика в качестве серьёзного жанра не воспринимается — её относят к детской литературе. Также Караев пытается найти истоки фантастических произведений, сперва находя их в одном из китайских классических романов, а потом всё-таки от этого отказывается, поскольку негоже приравнивать путешествие монаха Сюаньцзана за буддийскими книгами к тому, что ныне принято называть фантастикой.

Основными причинами плохого знакомства российского читателя с китайской фантастикой являются несколько факторов. Первый кроется в банальном отсутствии желания в России переводить книги с китайского языка, вследствие чего российский читатель плохо знаком не только с фантастикой Китая, но и с литературой данной страны вообще. Более-менее складывалась ситуация в советское время, когда переводчики трудились и оставили потомкам в наследство возможность ознакомиться хотя бы с немногим количеством китайских книг.

Второй фактор — проблема с фантастикой внутри самого Китая. Караев честно пытается найти достойные внимания произведения, делая это поверхностно. Или Николай не старался искать, либо всё действительно хуже некуда. Аналогично печально автор статьи подошёл к рассмотрению современных литературных произведений — выделив для себя и для читателя только трёх писателей, вкратце рассказав об их работах. Безусловно, приятно хотя бы таким образом прикоснуться к неведомому, однако продолжаешь чувствовать, будто тебя обманули, отказав в подробностях.

В статье имеется ряд отклонений от повествования, никак не проясняющих основное содержание статьи. Караев рассматривает историю Поднебесной под ведомым ему углом, не видя, например, чем именно СССР помогал Коммунистической партии Китая в борьбе с Гоминьданом и как именно складывались отношения двух стран во время совместного выдворения Квантунской армии с материка. Конечно, данная часть статьи служит скорее объяснением, почему именно в тридцатые и сороковые годы XX века почти не писалась фантастика. И всё же…

С аналогичным успехом Караев рассматривает проблематику иероглифов, весьма неподатливых для написания фантастических произведений. Николай делает экскурс к суждениям Лу Синя, которые у того сложились на закате существования Империи Цин, — нужно упрощать сложную систему написания. Ещё одно сожаление — надо помнить, что автор писал статью для периодического журанала и, значит, был ограничен в объёме — ничем, кроме сложности с применением иероглифов, Караев не объясняет из чего исходил Лу Синь. Впрочем, дело кроется в крахе последней императорской династии, после чего последовали изменения во всех аспектах жизни, в том числе и в орфографии. В России всё складывалось примерно таким же образом, когда к власти пришли большевики.

У Николая Караева получилась замечательная вводная статья в китайскую фантастику, а для некоторых неофитов и в китайскую литературу вообще. Начав с переделки произведений западных писателей, китайцы начали вырабатывать свой стиль, опираясь на собственную богатую историю. Ныне они в том же духе вплетают в фантастику мотивы прошлого. В целом же о современной китайской фантастике затруднительно сказать более точно — для этого надо читать сами произведения.

Дополнительные метки: караев история научной фантастики поднебесной критика, караев история научной фантастики поднебесной анализ, караев история научной фантастики поднебесной отзывы, караев история научной фантастики поднебесной рецензия, караев история научной фантастики поднебесной статья, караев фантаст в китае больше чем фантаст статья

Это тоже может вас заинтересовать:
Номинанты премии Интерпресскон-2016

«Цветы сливы в золотой вазе» (XVII век)

Прошлое — это наглядная демонстрация будущего. Поэтому стоит внимательно относиться к истории, усваивая уроки и соотнося их с нынешней действительностью. Например, к чему может привести вседозволенность чиновников и злокачественная коррупция, падение нравов и половая распущенность, подмена понятия культурных ценностей и превалирование желания добиваться блага для себя лично? Конечно, краха при таком раскладе не избежать. Не одна цивилизация была уничтожена, перемолотая собственными грехами, не справившись с выстроенной структурой «отстающих» от них обществ. Такому явлению можно давать любые определения и находить разные закономерности, вплоть до теории Пассионарности.

История Китая богата на события. Многое происходило на его землях. Правившие династии сменяли друг друга. Постоянно вспыхивали акты гражданского неповиновения. Кажущаяся идиллия через несколько поколений обязательно заканчивалась вырождением, покуда ситуация не выходила из под контроля. Весьма печально складывались обстоятельства и в XII веке, о чём свидетельствуют два китайских классических романа «Речные заводи» и «Цветы сливы в золотой вазе». Если первый донёс до читателя понимание ужасов тогдашней жизни, когда путник не мог спокойно выйти за стены города, так как его путь закончился бы в ближайшем трактире, где его же и пускали на мясо для завлечения следующих посетителей. То второй рассказывает о фривольной жизни одного любвеобильного чиновника, которому приключений хватало и в стенах самого города.

Китай всё переварит и снова повторит прежний цикл развития. Действующим лицам «Цветов сливы в золотой вазе» можно сопереживать и сетовать на их распущенность, но и расплата случится довольно быстро, как бы они не вели себя при этом на самом деле. Общий фон исторических событий требовал кровавой развязки, которая и случилась вследствие вторжения чжурчжэней, после чего правящая династия Сун покинула столицу и переехала в южные области страны.

Построение романа не отличается от других классических произведений. Читатель сталкивается с разбивкой по главам, кратким содержанием каждой из них, прекрасными стихотворениями в начале и конце их же, а также с настойчивым пожеланием узнать подробности на следующих страницах. Учитывая, что объём произведения колоссальный, а события разнообразны, то скучать не приходится. Удивляться будет чему, но всё укладывается в рамки дозволенного и в наши дни, хотя и не везде.

Китайская семья старалась жить обособленно. У мужчины могло быть несколько жён, в случае данного романа — шесть. Никаких особых привилегий жёны при этом не имели. Муж распоряжался ими по собственному усмотрению. Он легко мог их продать кому угодно, как и любого человека из прислуги, если появлялось на то малейшее желание. Ничего особенного в этом не было — всё рассматривалось в качестве исстари сложившихся обстоятельств.

Возвышение в обществе достигалось благодаря взяткам и елейным словам в адрес лиц вышестоящих. Редко встречаемые честные люди долго на своих местах не задерживались. Справедливости можно было добиться лишь грубой силой или отравив неугодного. От наказаний уходили с помощью всё того же подкупа. Всем правили деньги и правда обязательно оставалась за богатым. Негласный закон гласил «деньги за око, деньги за зуб». Поэтому однозначного отношения к подобной системе выработать невозможно — тогда не считалось зазорным делиться накоплениями, скорее наоборот — зазорно было не дать.

Читатель начинает знакомство с романом со сцены, где мужчина подхватил гонорею от служанки и в качестве наказания выдал её замуж за продавца лепёшек. С такого незначительного события закручивается длиннейшая история с множеством лиц, а на первое место поставлена половая распущенность. Со страниц на читателя смотрят герои в разных позах. Они не стыдятся связей со случайными знакомыми, прибегают к различным средствам для повышения потенции и задействуют вспомогательные приспособления. Неудивительно, что один из героев повествования от изматывающей ночи дойдёт до полного истощения и мучительно умрёт.

В произведении прославляются знаменитые китайские практики, основанные на мнимом значении различных совпадений. К ним относится не только система предсказаний, но и традиционная медицина. Всё это описывается в таких красках, что трудно не поверить в возможность подобного. Предсказатели точно рассказывают о прошлых и будущих жизнях, могут подробно рассказать о прожитой жизни в мельчайших деталях. Медики, исследуя пульс, выдают замысловатые характеристики для здоровья, предлагая средства, которые способны улучшить самочувствие больного. Впрочем, таков текст. На самом деле всё было, разумеется, весьма печально, но эти мифы до сих пор бродят в воображении западного человека, считающего фэншуй убедительной возможностью навести порядок в доступном ему пространстве.

В романе мало свар между жёнами. Отчего-то всё у них спокойно. Иногда происходят недопонимания, но всё быстро разрешается. Также странно, что при обилии интимным моментов, детей в сюжете рождается всего несколько. Половая извращённость достигает пика ближе к концу повествования, когда дальше уже казалось бы нельзя. Говорить о золотом дожде слишком мягко. Впрочем, может героиням соли в организме не хватало, раз они шли на подобное? Присутствует и гомосексуализм.

В качестве итога можно сказать следующее — жили они беспутно, умерли рано и ничего после себя не оставили.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии (1977)

Издательство «Художественная литература» в течение десяти лет, начиная с 1967 года, выпускало книжную серию «Библиотека всемирной литературы». Сама идея достойна уважения, была бы она грамотно воплощена в жизнь. К сожалению, часть изданий не была подготовлена на должном уровне. Как песок утекает сквозь пальцы, так и эстетическое удовлетворение мгновенно оказывается на нуле. Понятно на страницах наличие подстрочного перевода, но он имеет неприглядный и неудобоваримый вид. Лучше ничего не знать о поэзии других народов, нежели представленный «Художественной литературой» вариант. Аналогично «Классической поэзии Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии» ими было подготовлено издание, например, сборника «Античной лирики». Лишь вступительные статьи достойны похвалы.

Составители сборника взяли за основу временной промежуток от начала нашей эры и до XVII-XVIII веков. Написанное до этого времени практически не сохранилось, кроме Индии, чьё необъятное наследие издаётся отдельными самостоятельными книгами. XIX и XX века составителей не интересуют — поэзия этого времени ими не считается относящейся к классике.

Из представленных читателю произведений можно вынести общее суждение об особенностях смыслового наполнения поэзии восточных стран. Если японская поэзия, в силу своей чёткой структуры, хорошо поддаётся пониманию и даже подражанию, то такого нельзя сказать о китайской и связанной с ней поэзии Кореи и Вьетнама. Совершенно по своему воспринимается поэзия Индии, чьи литературные традиции были пронесены сквозь тысячелетия, так и не изменившись в итоге, сохранив всё тот же вид.

Можно сказать спасибо тем людям, которых уговорили подготовить данное издание к печати. Каким бы их отношение не было, а кое-что всё-таки удаётся понять. Допустим, индийцы писали о богах и любви; китайцы, корейцы и вьетнамцы — о природе, о своих чувствах, об увиденном; японцы — обо всём, лишь бы под количество слогов подходило. Говорить о рифмовке не приходится — её тут нет вообще. Читатель может возразить, будто её и не было. И ему за такие высказывания будет дан совет обратить внимание на отличные переводы китайской классической прозы, где наличие стихотворений является важной составляющей повествования, и там они имеют настолько отличную адаптацию, что удивляешься сметливости и умению складывать слова в столь притягательном для воображения виде.

Гораздо проще, казалось бы, должно обстоять дело с японской поэзией, где рифма не нужна, но требуется строгое соблюдение размера. Можно понять, когда сами японцы ещё не разработали чётких правил, отдавая большое значение прежде всего поэтичности. Однако, понимание этого исчезает, когда читателю предлагаются подстрочные переводы без какого-либо соблюдения размера у такого именитого поэта, каким является Басё.

Читать подобную книгу можно только с умным видом, поскольку иначе чувствуешь себя обманутым. Сборник пестрит множеством имён, которые ничего не говорят читателю. Об авторах можно осведомиться в обширной справочной информации, приведённой в конце, но и это ничего не даёт. Индийские поэты сливаются в единое целое в силу стремления самих индийцев объединять под именем одного многих неизвестных. А вот китайские, корейские и вьетнамские — похожи друг на друга, их просто невозможно отличить. Опять же, заслуга в этом именно составителей сборника, не сохранивших для читателя уникальность каждого представленного поэта.

Обидно за человека, рискнувшего прикоснуться к прекрасному и столкнувшегося с набором слов, кем-то прозванных поэзией. Недоумение вызывает пафос вводного текста, прививающий уважение к чужой культуре, после чего предлагаемые образцы начинают вызывать отторжение. Хорошо, если человек будет подготовлен, тогда он закроет и забудет такую книгу. А ведь иной читатель сочтёт поэзию Индии, Китая, Корея, Вьетнама и Японии навсегда недостойной своего внимания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

У Цзинцзы «Неофициальная история конфуцианцев» (1750)

В чём корень всех проблем? Правильно, в коррупции. Стоит ли бороться с коррупцией? Возможно. Почему? А вы взгляните на Китай. Разве есть более древняя цивилизация, сумевшая дожить но наших дней? Правильно — из таких остался лишь Китай. И это при том, что китайская государственная система была прогнившей задолго до того, как древние греки решили считать себя единственным культурным народом. И как-то так получилось, что установка «Всё в этом мире продаётся и покупается» была в Китае на первом месте порядка четырёх тысячелетий. Деньги решали все проблемы: позволяли добиться высокого положения в обществе, уберечь себя от телесного наказания и даже урегулировать любой спор. Было зазорно, если китаец не давал на руку, если к кому-нибудь обращался с просьбой. Наибольший расцвет коррупции пришёл в Китай вместе с системой государственных экзаменов, с помощью которых отбирали достойных людей для государственной службы. Никогда китайские писатели о ней не смели слова против сказать, пока У Цзинцзы не решил раскрыть людям глаза.

Китайские классические произведения, доступные русскоговорящему читателю, обычно посвящены отнюдь не возвеличивающим Китай темам. Волосы встают дыбом от того, какие нравы царили в Поднебесной! Путника могли спокойно съесть в таверне, опоив снотворным зельем и пустив на мясо для пирожков. Это один из примеров того образа жизни, о котором читатель может узнать. У Цзинцзы не затрагивает тему лихих лет Троецарствия и прочих суровых годин, когда перед китайцами особо остро вставала нужда выйти за стены городов, вокруг которых тысячами бродили разбойники. «Неофициальная история конфуцианцев» касается современников автора, живших по законам принятым давным-давно. Конфуций умер порядка двух тысяч лет назад, а государственные экзамены не сдают позиций порядка полутора тысячи лет. Бороться теперь с таким положением дел стало бессмысленным. У людей было два пути — остаться невежественными и нищими, либо подмазать экзаменаторов и обрести счастье до конца дней.

Государственные экзамены имели определённое количество уровней. Но даже прохождение самого низшего — это большой успех. У Цзинцзы на дух не переносил подобное положение дел. Ему нравились экзамены древности, когда человек благодаря своим способностям мог написать превосходную работу и занять соответствующее талантам положение. Но ему не нравились правила, принятые позже. Отныне для успешной сдачи нет необходимости быть умным человеком, поскольку сама система не позволяла сдающим никаких вольностей. Сочинения писались определённым количеством иероглифов. Тот, кто умел подстроиться под заданные рамки, успешно справлялся с заданиями. А достойные так и оставались без признания. В самом начале У Цзинцзы приводит историю умного человека, что своими знаниями помог дерзкому крестьянину одолеть соперников и основать новую династию. Тот умный человек предпочёл смерть в безвестности высокому положению — он стал идеалом для писателя.

Может это мы не видим рядом с собой замечательных людей. Кто-то другой их примечает и о них рассказывает. В труде всей своей жизни У Цзинцзы рассказывал о самом наболевшем. Вся книга состоит из историй разных героев, судьба каждого из которых складывалась разным образом, в зависимости от того, как они относились к государственным экзаменам. Есть среди них погрязшие в коррупции, а есть и светлые люди. Читателю надо приготовиться увидеть Китай с новой стороны. И посмотреть есть на что. Чего только стоят китайцы-мусульмане и крестьяне-лодочники, похожие на Чжу Бацзе.

Есть ли коррупция в современном Китае? Или что-то другое теперь отвечает за его благополучие?

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2 3