trounin.ru

Немец напал на Советский Союз, встали на защиту русский, украинец, белорус. Вместе отпор дадут врагу. Совместно выдержат войну. В том уверен Микола Бажан был, стихотворение в сорок первый год он о том сочинил. Назвал «Клятвой» — её каждый житель страны приносил. Каждый знал — будет биться до полного упадка сил. Нельзя позволить, чтобы немец восторжествовал. Наоборот, надо дождаться, дабы немец на колени перед советским народом встал. Тому быть, потому такая клятва даётся, слезами немцу его агрессия отольётся.

Есть цикл стихотворений — «Сталинградская тетрадь». О переломном в войне моменте, ещё в сорок втором году, начал Микола писать. Он видел дела города, славные до нападения на него, город работал на победу, не жалея ничего. Танки шли из Сталинграда на войну, навлекая на город злую судьбу. Стихотворением «Накануне» Бажан ещё не видел должного свершиться, к надежде на благостный исход он предлагал присоединиться.

Битва под Сталинградом должна случиться, стягивались к городу войска. В окрестностях города, говорил Бажан, бабка жила. Мимо её дома проходили солдаты, видели её лицо, зная и веря, испытала старая женщина многое, если не всё. За эту женщину нужно город от врага уберечь, поднять на супостата ружьё, штык, даже меч. «Возле хаты» той женщины клятва раздавалась победить, сколько бы голов не пришлось в битве за Сталинград сложить.

В стихотворении «Дорога» Бажан войск долгое стягивание отразил, три месяца к позициям сталинградским военный люд подходил. Ехали танки, солдаты шли, три месяца пыль не касалась земли.

И вот переправа, немец прицельно бил. Сколько он людей погубил? Это Бажан стихотворением «На переправе» отразил. Падали снаряды с неба, судьба жестокой казалась, смерть воспринималась случайной, понимал каждый буквально — мгновения жить ему оставалось. Спать не получалось, никто не хотел погибать во сне. Тяжело приходилось людям на той жестокой войне.

Об этом же стихотворение «На берегу», всё происходило словно на бегу. Снаряды с неба, крик буксира: корабль на две части разломило. И крики женщины, она тонет в реке. Где бы помощь найти… где? Один солдат, что слышал её зов, помочь оказался готов. Кинулся в воду, вынес на руках, и нёс её по берегу, вскоре окровавленным став. Из-за чего людям погибать на войне суждено, клятву солдат давал — деяние немца будет пресечено.

Как же охарактеризовать изложения Бажана стиль? Не описывает он пределы окружающих человека миль. Не смотрит сторонним взглядом, не чужие чувства представляет. Нет, словно Бажан стихами дела конкретных людей отображает. Определённый солдат, пусть без имени остаться должен он, но как раз о его поступках в стихах Бажана прочтём. Например, узнаем, как «На командном пункте» ситуация обстояла. Обязательно надо, чтобы это страна советская знала.

Или вот — яркая картина, «В яру» происходил бой. Увлекал солдат читателя за собой. Заходили в каждую хату, гранату сперва в помещение бросая, крики немца слыша, врывались внутрь, его тело кромсая. В злобе приходилось биться с врагом, и если бить крепко, то хоть по морде сапогом.

В сорок третьем случилось долгожданное — «Прорыв». Идти теперь вперёд, про тяготы прежних дней забыв. Уже не тигров предстояло из Сталинграда выбивать, стадом серых мышей немцев отныне предстояло воспринимать.

Стихотворением «Битва» Бажан и вовсе немца перестал за супостата считать, хоть сколь достойного с советским народом биться. Для Миколы они — фашистский пьяный сброд, гитлеровской сволочи орава, которой предстоит в Европе в норы забиться. Гнать этих головорезов, набранных в Европе, вон. Нанести им соразмерный, как Советскому Союзу, урон.

Становилось ясно, дует «Ветер с Востока», осталось освобождения Украины дождаться срока. Этому быть, путь бежит немец, пока в крови не утоп, отныне в Европе начнётся Советский потоп.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если с немцами война, как быть? Понятно, агрессию супостата следует отбить. Но требуется для того призывать и во имя прежних дел, не раз раньше немец от славян поражение терпел. Потерпит снова, то твёрдо знает всякий народ, на территории Советского Союза который живёт. Можно вспомнить подвиги Невского Александра, князя земель новгородских, бившего супостата, хоть тех же рыцарей тевтонских. Но то пример для восприятия русских людей, чьи предки в тот век стонали от монгольских цепей. Для украинцев есть пример иной — князь Галиции Даниил, с не менее славной судьбой. Даниил не просто князем своих земель был, титул короля Руси от гордо носил. И пусть стонали он монгольских ударов края, восточнее Галиции бывшие, во владения Даниила тогда не входившие, всё равно славить украинец заслуги Даниила станет, особенно сейчас, в период очередной немецкой агрессии, то делать сын Украины не перестанет.

Во времена Даниила пруссы силу обрели, трепетали все, на чьи земли они шли. Грабежом торбу ненасытную наполняли, иного словно они и не знали. Опустошить успели край Ливонский, к Литве пощады не имели, теперь к Галиции приближались, обладать славянами они захотели. Тому не бывать, будет отбит супостат, галицкий князь сам на поле боя выйти окажется рад. То есть всё происходило, согласно представлений о былом, подобных историй в схожем описании много где в памятниках прошлого прочтём.

Микола Бажан преследовал иную цель. Для него, во-первых, немец — зверь. Во-вторых, нет различия среди славян. Русский или украинец — под ними единый народ дан. Именно славяне, не кто-то другой, поскольку славяне сильны оказываются ровно до поры той, пока они сдерживают порывы к вражде, когда готовы общим выступить фронтом на врага, только в такие моменты воля славян и сильна. Красиво сказано, хоть ранее такого не бывало, редко среди славян дружба возникала. В советское время иное случилось совсем, теперь, чего прежде не возникало, объединение не вызывало проблем. Оказалось возможным сплотить украинца, белоруса и русского в одну рать. Более того, сплотить получилось и тех, с кем приходилось всегда воевать. Так широко Бажан смотреть не старался, он самим фактом соединения сил славян наслаждался.

Что до немцев, они у Бажана в стихах чрезмерно жадны, жаждут непременно со славянскими князьями вражды. Не всегда они нападали, и не всегда открыто грабили, недаром их деяния потомки ославили. Хитрые купцы от пруссов обирали славян, лживый священник от пруссов тем же занимался сам. Галицию поразить проказа идей окатоличенной Европы успела. Как же Галиция противостояла? О том Бажан не всё расскажет: вот в чём дело.

Да, славен князь Даниил, не давший край отца на части разорвать, долгие годы он вынужден был за него воевать. Справлялся он с проблемой внутренней, внешнюю одолевать хватало сил. Благо, монгольский кочевник его тогда не покорил. Пройдись орда по Галиции, не о чем стало бы говорить. Как известно, монголам власть собственную предстояло делить. Так зачем отвлекаться на посторонний разговор, стало важнее обсудить — как скоро немцам дать достойный отпор. Хватит трепетать и позволять Украины землю топтать, должны всем Союзом на немцев навалиться: бить помогать.

Немцев отправили восвояси, не дело им славянскими землями владеть. Ни в дне вчерашнем, ни в сегодняшнем, ни впредь. Такого не свершится, иначе, почему бы и нет, окончится счёт отведённых планете на существование лет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вторая Мировая война — странная война. В том плане, что её дают для представления в качестве жестокого сражения, прежде никогда не бывалого. Вторая Мировая война — ещё и не гуманная война, учитывая проводимые учёными Третьего Рейха эксперименты, и, особенно, газовые камеры, в которых массово убивали людей. Но так ли это? В чём отличие от той же Первой Мировой войны, когда повсеместно применялись боевые отравляющие вещества? Фотографии тех времён напоминают ожидаемое будущее — люди в противогазах, за которыми на горизонте поднимается облако ядовитых химических соединений. Так и хочется спросить, отчего с Ленинградом немецкое командование не поступило сходным образом? Разве только сказать, будто проявило гуманность. Вера Инбер об этом тоже задумывалась, только вот никто не травил Ленинград, продолжая удерживать в глубоком кольце осады. Порою на двести километров от города никого не было, но всё-таки ленинградцам приходилось страдать, им не могли доставить пропитание.

Вера Инбер могла и прежде наполнять дневник. С августа 1941 года записи стали выделяться отдельно. Война казалась приближающейся к Ленинграду: по ночам на горизонте возникали вспышки от далёких воздушных боёв, начиналась эвакуация, вместе с тем в город пришёл поток раненных. Вера Инбер принимала участие в операциях, она видела множество осколочных ран. В сентябре Ленинград был окружён — началась блокада города. Сам «Ленинградский дневник» имеет и другое название — «Почти три года». Такое количество времени продлилась блокада — если говорить точно, то восемьсот семьдесят один день.

С января 1942 года люди начали умирать от голода. Жителям не хватало того количества пропитания, которое выделялось. Если же нормы поднимали, это не означало, будто на следующий день их не урежут вдвое. Не было ленинградца, не напоминавшего внешним видом скелета. В самом город всё больше возникало пожаров, чаще случавшихся от постоянных авианалётов. Но ещё чаще пожары возникали из-за перевозимых трупов, запах которых скрывали тлеющими ватниками. Вот те ватники и становились причиной пожаров.

Сама Вера Инбер жила культурной жизнью. Досуг она заполняла личным творчеством, посещением симфонических выступлений, читала людям «Пулковский меридиан», с оным выступая на заводах.

С того же 1942 года ленинградцев интересуют мировые новости. Они узнают про бомбардировки британцами Мюнхена, про неудачи немецких соединений в Африке, печалились от успехов Третьего Рейха во Франции. Вместе с тем, ленинградцы знали про успешные действия под Москвой, становилось известно про Сталинград. А когда начнутся успехи в отражении немцев под Ленинградом — появится надежда на скорое избавление от мучительного ожидания освобождения.

Вскоре Вера Инбер и вовсе улетит на самолёте в Москву, немного погодя вернувшись обратно. Вроде бы Ленинград не должен был продолжать страдать, но немецкие бомбардировщики совершали налёты даже чаще, чем то они делали в блокаду.

Понимать «Ленинградский дневник» лучше вместе с поэмой «Пулковский меридиан», тогда создастся в меру полная картина, пусть Вера Инбер и не настолько подробно описывала будни блокады, как того могло желаться читателю. Нет, Вера Инбер писала о происходившем с нею, о некоторых тяготах жителей, про новости извне и про собственную культурную деятельность. Так оно и должно быть. Во всяком случае, «Ленинградский дневник» не обязательно было публиковать, он мог остаться личным свидетельством о пережитом. Мало ли таких записок вели ленинградцы в блокаду… о многих просто ничего так и не стало известно. Может и никогда не станет, если потомки не решатся на их публикацию, либо то сделают другие люди, не посчитавшись с волей уже умерших авторов.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Враг вступил бы в город, пленных не щадя, но не вступал он в город, сил для того не найдя. Ему противились, не давая подступить, на подходах силами 2-ой ударной армии предпочитая бить. Но в городе беда — голод людей одолевал, каждый житель алиментарной дистрофией страдал. Становилась Вера Инбер очевидцем того, наблюдая за страданиями и злобой кипя, пропуская невзгоды жителей Ленинграда через себя. Кто повинен во всём? Пришедший с запада фашист. Тот, кто помыслами отвратен и духом не чист. Виной и Гитлер, ему особый укор, да пребудет к агрессору суров богинь эриний взор. В таком духе Вера Инбер повествовала, никаких правил стихосложения при том не соблюдала.

Что за поэма «Пулковский меридиан»? Отчего не ровен стиха сообщаемого стан? Словно белой строкой раскинулась поэзия поэта, только окрашенная из страданий и горестей цвета. Показывалось текущее, отчего следовало негодовать, прежде славный город, начинал Ленинград угасать. Уже нет на лицах радости, свежесть лиц сошла на нет. Словно выдан ленинградцам билет на тот свет. Люди питались по талонам, на них возлагая надежды завтрашнего дня, ведь должна в город когда-нибудь придти долгожданная еда. Иногда увеличивали рацион, напрасными ожиданиями вознаграждая. Да вот на завтра случалась ситуация от вчерашней отличная — совсем иная.

Везде голод, недоедают повсеместно. Не соврёшь о том, говоря о том честно. Людям помощь нужна, где её взять? В больницу за припасами съестными бежать? Но и там доктора алиментарной дистрофией мучимы, они сами прозрачны — их тела едва зримы. Кто бы больницам помощь какую оказал, истинно каждый в Ленинграде страдал. Не было здоровых — были все больны. Таковы они ленинградцы — жертвы войны. Оставалось гневаться, посылая проклятия Третьего Рейха машине, чтобы их поезда не уступали по возможностям дрезине. Пусть небеса обрушатся на фашистов рой, удостоятся они участи злой. Как голодали в Ленинграде, в Германии должны голодать, иначе о справедливости можно никогда не вспоминать.

Вера Инбер хранила веру: победе быть! Фашистов сможет Союз победить. Вспять обернутся деяния детей немецких земель, сами станут жертвой своих подлых затей. Бомбы посыпятся на немецкие дома, коснётся Третьего Рейха во всех жестокостях злая война. Иному не быть, такова вера жителей Ленинграда, им для счастья словно ничего больше не надо. Как страдали они — должны агрессоры страдать. Не должно в будущем немцам продовольствия хватать. И если не сами они, то придёт на них другая чума, в блокаде Германия когда-нибудь побывает сама.

Ленинград воспрянет: твёрдо верила Инбер Вера. Утверждала то она смело. Воспрянет промышленность, пробудятся заводы, только военные отлягут невзгоды. Под маркой ленинградских предприятий будет создаваться лучший товар, не скажется на нём немцами устроенный в душах ленинградцев пожар. Раз руки золотые, наполниться силой им суждено, и тогда будет отличным многое, если не всё. Отступит враг от города, пусть никого он не щадил, немца в сих местах и раньше русский народ бил. Нужно потерпеть, разрушена будет вражеского оцепления нить, хватит и малейших усилий — вот их и надо приложить.

Вера Инбер питалась надеждой, иному не бывать. Всякий ленинградец о том же должен был мечтать. Что Гитлер им, ежели не может в город войти, скоротечны будут его собственные дни. И он в блокаде окажется, дай советскому народу право орды немецкие бить, Красной Армии тогда станет возможно агрессора в его же крови утопить. Тому быть, всегда так было — и сердце Веры билось, ведь и биться оно не забыло.

Автор: Константин Трунин

» Read more

И дети воевали на той Великой для Советского Союза войне. И про тех детей требовалось рассказывать. Но как те дети воевали? Они страстно желали убивать. И главный герой повествования Катаева не может слыть за исключение. Пусть он осиротел, у него убили всю родню, он остался одиноким… вроде бы имел полное право — убивать немецких детей. И тем он жил. И даже страстно желал взять в руки оружие, чтобы убивать. И даже слепо палить из крупнокалиберного оружия по немецкой земле. Такова была его ярость — убивать, чтобы убивать. И кто бы о чём другом не говорил, но книга «Сын полка» — есть ода войне, призывающая к ненависти. И воспитывается эта ненависть с малого возраста. Ведь так оно вернее: внушённое в детские годы не выветривается до самой смерти человека.

Что предлагает Катаев? Группа разведчиков возвращается с задания. Они находят паренька, почти волчонка, практически Маугли, одичавшего в окружении враждебно к нему настроенных людей. Мальчика они возьмут с собой, и станет тот мальчик для них самым близким товарищем. Но к чему вести повествование дальше? Ясно, детям в действующей армии не место, их следует отправлять в тыл и распределять по детским домам. Что же, так и поступят, но мальчик сбежит. А после произойдёт сказка, какие рассказываются в качестве святочных историй. Мальчик останется при армии, только ходить в разведку ему не дадут, если только не на свой страх и риск. Место мальчику у зенитных установок — будет стрелянные гильзы подбирать. Об этом и продолжит повествовать Катаев, неизменно внушая мальчику желание дорваться до оружия и бить, пока немец не покорится силе советского оружия.

Не лишено содержание произведения и наигранных сцен. Вполне очевидно, мальчику полагалось геройствовать. Нужно помнить, его решили оставить в полку, так как он отлично знал местность, поскольку тут жил и прямо говорил, насколько ему хорошо известен каждый куст. Однако, зачем-то он брался картографировать местность, действуя от личного к тому побуждения. Для читателя понятно, Катаев показывал разные аспекты войны. Ведь как ещё мальчик попадёт в немецкий плен? Просто обязательно нужно было показать немецкое отношение к беззащитным созданиям. Читатель должен узнать про методы, допускаемые немцами при расспросе юных пленных.

Долго повествовать не получится. Впрочем, Катаев того и не мог делать, иначе не стал бы забирать мальчика от разведчиков. Очень быстро он попадёт в распоряжение артиллеристов, где служба примет для него неспешный характер. Он познает войну с иной стороны, нисколько не похожей на прежнюю. Тогда и настанет пора сообщать совсем уж скучные для читателя истории, далёкие от того, к чему следовало вести повествование. Но никто не станет осуждать Катаева, раз он взялся отразить такую важную тему, какой и является понимание вклада детей в войну, ставших просто обязанными участвовать в том вооружённом конфликте, что уничтожил и отобрал самое для них дорогое.

Подобного взгляда на повесть не станет придерживаться ни один ребёнок. И с позиции детского восприятия — так будет правильно. Дети — равноправные члены общества, обязанные испытывать одинаковые со взрослыми невзгоды, разделять с ними одну и ту же ответственность. Осталось определить порог, когда ребёнка следует начинать таковым воспринимать. Кажется, если человек задумывается о том, чтобы взять в руки оружие и пойти убивать — он становится достаточно взрослым, и за такового должен отныне считаться. И, само собой, нести ответственность за им совершаемое, на том же уровне, как и взрослые.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хочешь сказать, и рвётся душа, так скажи, душу свою успокой. Говори тихо, еле дыша. Громко говори, если выбор такой. Не скрывай чувства, расскажи! Дней и ночей на жалей. Покажи чувства, покажи! Не жалей дней и ночей. И когда строчки оживут, сообщи людям о том. Поведай, как боролся Советский Союз, стоял каждый солдат на своём, с усилием каким сброшен был нацизма груз. Тогда станет легче, если ничего не ясным прежде казалось. Победа будет добыта, если с воодушевлением смотреть вперёд. В конечном счёте так и сталось, одолеет вражью силу республик социалистических народ. И как бы Алексей Сурков не стучал в сердце каждому солдату, достучаться он всё-таки смог. Ежели у иного поэта в стихах враги в войну сожгли родную хату, то совсем другим смыслом наполнялся у Суркова поэзии слог.

«Песня смелых» — штык бойцов не берёт, пуля боится бойцов. Главное — мысль подобную внушить. Пусть после каждый в бою покажет, боец он каков, сможет ли врага одолеть, как будет его он в сражении бить. Раз не берёт бойца штык, пуля боится, с таким настроением Третий Рейх не сладит точно, пусть немец от бессилия злится, советский солдат на занимаемых позициях отныне закрепится прочно.

«За нашей спиною Москва» — это две строчки всего лишь, хоть дословно их приводи. Призывал Сурков в наступление идти, назад ни шагу. Москва должна быть только позади, за её честь необходимо проявлять отвагу. Сзади должна оставаться столица, её не сдавать, пусть нацелился взять её враг. Не может погаснуть денница, не обратиться ей в угаснувший зрак.

О смерти бойца — «Песня о солдатской матери». Ранен солдат, смерть сталась близка, а он в думах о доме родном, о чистой скатерти, да о том, как мама ему очень нужна. Он желает её прикосновения, теплоту материнской руки, но уходят быстро мгновения, желаемого ему уже никак не найти.

Сурков стихотворением «Победа» громогласен, словно певец русский недавних веков, он в миг упоения над собою не властен, он Сталина превозносить готов. Вождя народов, словно царя, почитал, заглавными буквами обозначил на письме, такой же смысл в победу он влагал: победа и Сталин — сочетание слов принесло окончанье войне.

Была написана и «Песня защитников Москвы» — маршу подобная. Не дрогнет никто, отобьются люди советские. Своих побуждающая — к врагам грозная. Есть и граждан Союза права на перелом в войне веские.

Или вот стихотворение — «Бьётся в тесной печурке огонь…», по названию «В землянке» известная. Разливалась, играя, гармонь… имелась на то причина веская. Любил боец девушку, чем и жил на войне, но случилось иное осознать, стало то ему понятнее, значимей вдвойне: может любимая не дождаться, потерять. Почему? На войне такого вопроса не задают. Тут смерть рядом постоянно бродит. Может через четыре следующих шага тебя убьют, а земля, присыпав, сама похоронит.

Есть о мести стихотворение — «В смертельном ознобе». Ведь плачут матери по погибшим сыновьям! И причитают матери, раздражаются в злобе, говоря, мёртвыми быть и немецким мужьям. Как отнимали вороги на советской земле жизни мужей, в Германии тому же предстоит повториться, скоро потеряют немецкие матери любимых сыновей, тогда воздаяние в полной мере осуществится. В войну убивают, без этого не бывает войны. Убивают мужей, сыновей. Убивают, не зная убитым цены, не считаясь с жизнями погибать обречённых людей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как бы человек не смотрел на мир — он заблуждается. Неважно, кажется ему его восприятие правильным, либо не устраивает происходящее: он всё равно заблуждается. Раскаяние обязательно придёт, если получится осознать прежде содеянное. В самом деле, в обществе принято осуждать нацизм и политику Третьего Рейха, преимущественно за перегибы, допускавшиеся вследствие возникшей ненависти к европейцам, американцам и евреям. Почему это стало возможным? После Первой Мировой войны немцы оказались в кабале, они стремительно нищали, тогда как над ними едва ли не глумились. И это над немцами, считавшими себя на протяжении последнего века сильной нацией, способной справиться с любыми проблемами. Вполне очевидно, почему люди поверили новому лидеру — за которым пошли с воодушевлением. Но немцы раскаялись за свою опрометчивость, а вот европейцы, американцы и евреи продолжают думать, будто не по их вине националисты пришли к власти в Германии.

А каково было юному поколению? Тому, которое росло под давлением пропаганды национализма? Уж на нём должно было сильно сказаться. Виделось так! Но вот в 1960 году Дитер Нолль пишет «Приключения Вернера Хольта», где нет в немцах ничего от того, в чём их склонны обвинять. Никаких симпатий к Гитлеру, нет акцента на приветствия установленным жестом, наоборот, перед читателем индивидуалисты, стремящиеся жить собственными интересами. У кого-то предки славились армейскими традициями, тот и жаждет вступить в ряды вооружённых сил. Следом за ним потянется главный герой — юный парень, чья жизнь ничего не представляет. Потом станет известно про уход отца из семьи — талантливого химика, отказавшегося разрабатывать химическое оружие для массового уничтожения людей.

Ситуация становится понятной. И как Дитер Нолль обставляет повествование? Вполне в духе экзистенциализма, успевшего променять искание смысла жизни на обоснование необходимости становиться человеком. Разве получится стать разумным представителем рода людского, когда кругом война, причём, ты — на проигрывающей стороне, вокруг тебя — хулящие власть, совсем недавно её превозносившие… Сложно сказать. Во всяком случае, Нолль не показывает людей, достойных подражания. Он описывает подростков, чьё стремление — уподобиться взрослым. Для этого они совершают неблагоразумные поступки, на которые только и остаётся закрыть глаза, либо применить суровое взыскание. Не за просто так действующие лица получат недельный тюремный срок, а за довольно опрометчивые поступки, о которых Дитер не постеснялся рассказать.

Остаётся сообщить о войне. Пусть Третий Рейх терпит поражение, противник успешно продвигается к Берлину, то не мешает молодым людям защищать родной для них край. Они обучатся мастерству стрельбы из зенитных установок, а после перейдут в танковые войска, пока ситуация не окажется безнадёжной. Что произойдёт? Юные защитники будут выброшены на улицу, они станут побираться и выживать, стремясь найти хотя бы кроху пропитания. Вот тогда и наступит время для раскаяния… Главный герой у Дитера задумается: какого цвета окружающий его мир? Поймёт и заблуждения матери, с остервенением одобрявшей политику Третьего Рейха.

Произойдёт осознание и главного — не за те ценности боролись немцы. Уничтожение народов обосновывалось стремлением обеспечить превосходство арийской расы. Но зачем отбирались представители из славян для улучшения генофонда? Вполне очевидно, русские могли быть такими же претендентами на чистоту крови, может даже чище немецкой. Обо всём этом предстоит вспомнить, видя крах Третьего Рейха. Пока же, по итогам Второй Мировой войны немцы вновь унижены, но над ними уже не решатся глумиться. Каков будет завтрашний день? Об этом Дитер Нолль вскоре расскажет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что Россия… постоишь? Постоишь за честь Союза? Постоишь за честь народов? Постоишь, Россия, постоишь! Одолеешь тяжесть немецкого груза, одолеешь тяжесть европейских народов. О тебе, Россия, будет сложен не один стих, где образ твой показан будет, где грозен лик твой ко врагу. Прекрасен станется тот стих, потомок его не скоро позабудет, как с боем отдавала ты себя врагу. Как после с боем всё назад отняла, разбив врага и обратив его орды вспять, ведь велика России правда пред Союзом. По праву у немца всё отняла, и может повторится то ещё опять, коли предстоит держать вновь ответ перед Союзом. И вот Прокофьев, решивший петь во славу прожитых годин, сложил стихи, ведь все тогда так поступали, ведь был он в думах не один, все верили в победу — её наступления ждали.

«Россия» — поэма, сказ о стране, пастораль. Рассказал Прокофьев о земле, как землю жаль. Россия красива, от предела до предела, в том её сила, о том душа Александра пела. Берёзы, почва, люди страны — радостей доступных не счесть. Но вот наступили годы войны, придётся костьми за Россию лечь. Все встанут на защиту, никто не откажется встать — врагу непременно быть смыту, раз посмел на Россию напасть. Не просто Александр писал, верил в благостный исход, он твёрдо верил и знал, раз уже год сорок четвёртый идёт. Немец трепещет и отступает назад, Союза пределы покидая, бежит без оглядки… бежит невпопад, краха грозящего ожидая.

Но вернёмся в прошлое — в год тридцать девятый. Время ещё не оплошное, мог быть поэт, пожалуй, поддатый. Сложил Прокофьев «Застольную», тостом стихотворение то назовём, показал Алексадр судьбу советских людей достойную, думавших: скоро лучше всех народов заживём. Потому веселье, свадьбы и гулянья — всяко развлеченье, данное за усердные старанья. Коли поработал и устал, перевыполнил норму в очередной раз, значит веселиться по праву стал, значит не раз такой результат снова стране дашь.

А вот год сорок первый — Ленинград в блокаду немцем взят. «Не отдадим!» — наказ верный, так немцу говорят. И Россия не покорится, пусть немец надежд не питает, сила к советским людям возвратится… Разве немец того не знает? Отдать невозможно, таков Прокофьева призыв, биться будет советский народ грозно, сам себя в бою том забыв. Ещё напишет Александр стихотворение — «За тебя, Ленинград!», с тем же посланием творение, дабы немец был своим аппетитами не рад.

Или вот ещё год — сорок второй. «Клятву» произносит советский народ, готовый выйти на бой. Звенит тишина, пока мыслью набирается люд, хотя рядом война, на немца идти приказ воины ждут. Они клянутся за честь, падут, ничего не жалея, нисколько не желая славы обресть, о благе Союза лишь мыслить смея. Таково желание каждого, иначе было нельзя поступать, если не будет поступка отважного, всё равно дальше никак нельзя отступать.

С этим настроем Прокофьев писал. Да, так многие тогда заряжали на борьбу. Но кто в те годы другой путь искал? Кто не желал отстоять советскую страну? Сошлись тогда на поле брани, боролись за свободу от идеологии чужой, но то уже иного блеска грани, о которых заговорит кто-нибудь другой. Пока война — бороться нужно, хотя бы с целью отстоять, а после будет время дружно — виновных можно будет отыскать. Пока же бой, и нужно верить, на прочее глаза закрыть. Не нам теперь пытаться прошлое измерить, нет права нам теперь за прошлое судить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вот на войну отправлен сын — есть радость для отца. Но сын тот у него один, не было в семье ещё бойца. И вот известие: погиб… погиб ваш сын отважно. Молчанием сковало лишь на миг, а после стало страшно. Погиб ребёнок, малое дитя, входивший в жизнь едва вот-вот — умирал он, Отечество всего превыше ценя, потому нет среди живых его: о нём слава живёт. Больно и горестно! Как смириться с вестью о человека родного смерти? Не стыдно и не совестно, такое случается в достающейся людям круговерти. Погибший сын не зря на поле боя пал, об этом нужно рассказать, и Антокольский поэму без устали писал — в рифмованных строчках сыну досталось право жизнь провожать.

С сыном можно продолжать разговор, словно сын не умирал. Кто говорит умер, тот мелет вздор, о чём сам никак того не подозревал. Сын не мог умереть, пока в памяти он, дано телу истлеть, но с душой он был вечным рождён. Какой сын теперь? Воспоминанием он стал. Для него открыта дверь, приходит пусть, даже если отец звать устал. Заглянет на огонёк, поведает о себе, присядет на пенёк или растянется на земле, заведёт речь, поведает о случившемся с ним, скажет про штык-меч, как сражался, был ли страхом гоним. Обо всём, о чём похоронка не сообщала, отцу нужно это знать, ведь родного человека — сына для него не стало, никто не сможет за потерю в должной мере воздать.

Хоть сын погиб, с тем смириться со временем получится. Пройдёт и оторопи миг, но его мечты и устремления — это никогда не забудется. Ведь сын мечтал, хотел человеком достойным стать, и им он стал, да в детстве не мечталось на поле боя ему умирать. Мечтал дом построить, обзавестись семьёй, быт обустроить, чтобы сказали на заводе: герой!. И так скажут, не на заводе лишь, дом он не построил, жены и детей нет — на личном фронте тишь. Некому держать за мечты сына ответ.

Больно отцу, в поэме он с горечью о том говорит, потерял он сына в войну, но ту войну он за сына простит. Война — беда для всех, ломает человечьи судьбы она, не вернуть после никого из тех, чьи жизни забрала коварная война. Кому-то нужно умереть, человеку не даётся иного, надо только человеком быть посметь, ведь быть человеком на войне — уже много. Забыть про желания, о планах забыть, другие приложить старания, сопротивление врага сломить. Всё стерпится, главное — родному дому стоять, пусть в прочее не верится, за дом родной не жалко жизнь потерять.

Кому тяжелее, если разобраться: человеку, чей рок велит ему от пули смерть найти? Или тому, кому не раз предстоит с мыслью встречаться, что человек родной никогда не вернётся с войны? Тяжело всем: кто воюет, кто ждёт сыновей, кто в тыловом цеху победу для солдат добудет, кто потерял у станка от истощения погибших дочерей.

Говорить потом о том словно легко, какой бы груз на сердце не лежал, только к жизни умерших не вернёт никто, Павел Антокольский это знал. Он писал про сына, про его мечты, но смириться со смертью пришлось, ведь не было ещё войны, чтобы без убийства обошлось. И вот написана поэма, сердце нашло краткий покой, будет иная Павлу смена, уж она-то пусть не встретится с войной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интерес к войне в начале сороковых годов — закономерное явление. Практически все советские писатели переставали быть прежними, создавая произведения в совершенно отличной от до того используемой ими манеры повествования. Можно даже сказать, всё слилось в единый ком, в котором не так-то просто определиться. Сложности возникали и у ответственных за Сталинскую премию. Выбирать приходилось, иногда ориентируясь в общем, не разбираясь в сущности рассматриваемого вопроса. Например, одним из лауреатов стал Леонид Леонов с пьесой «Нашествие». Писал он без особого чувства, поскольку такового обнаружить не получится. Он отражал происходящее, на нём и акцентируя внимание. Действительно, на Советский Союз совершалось нашествие. Прочее никак не рассматривалось.

Для внимания даётся маленький город. В таком городе многие люди друг друга знают, но это необязательно. В любом случае, среди знакомых получается широкий круг людей разного происхождения и призвания. Есть среди них специалисты всевозможных областей, есть и многих национальностей. Допустимо упомянуть про котёл противоречий. Ведь не станут русские спокойно продолжать общаться с местными немцами, так как немцы из Германии решили пойти войной на их земли. Пусть местные немцы никак не могут сойти за сторонников немцев из Германии, в представлении большинства они объединятся. Такова человеческая психология, допуская существование до того невозможного, хотя бы из факта допущения возможности этого.

Но немец не вторгается, он пока ещё намеревается, либо вторгается и медленно продвигается по территории Советского Союза, никак не способный дотянуться до городка, где происходит действие пьесы. А может немец вторгается и уже навис над городом, готовый повернуть жизнь в обстоятельства захваченного поселения. За разговорами действующих лиц этого просто так установиться не получится.

Пьеса не держит в напряжении, не заставляет думать, не ставит перед фактом. Её текст — свидетельство события: происходило нашествие, с которым необходимо как-то сладить. Насколько правдиво изложено, судить очевидцам, испытавшим подобное. Остальным, кто не застал тех лет, пьеса покажется предельно сухой. Леонову не хватало ярких слов для отражения тех будней. Возможен и такой вариант, что ярких слов и не требуется вовсе, причина чего ясна: это со стороны кажется, будто каждое событие сопровождается исторической необходимостью, некоторыми изменениями в самосознании или чем-то ещё. А на деле всё может происходить без конкретики. Вот жил город мирной жизнью, вот зажил в ожидании войны, вот уже в городе бушует война, а вот война ушла дальше, оставив город перед осознанием наступления над ним чуждой ему власти. Сугубо в серых красках, словно тому суждено было свершиться. Только так и необходимо понимать, да разве подобное понравится читателю?

Как быть со зрителем? «Нашествие» — произведение, специально создававшееся для театра. Зритель должен был придти, занять место и внимать со сцены, каким образом происходит нашествие, внутренне понимая, к чему ему теперь следует готовиться. И с такой точки зрения можно посмотреть на пьесу Леонова — в качестве материала, подготавливающим к неизбежно должному наступить, или настраивает на лад сопротивления, учитывая необходимость советского народа вставать на борьбу, не соглашаясь с участью покорённого.

Интерпретаций восприятия пьесы Леонова существует порядочно. Осталось разобраться с самим текстом произведения, с чем и возникает основное затруднение. Описываемое Леонидом отдаёт беспредельной серостью, через которую никак нельзя прорваться. Не даёт содержание понимания заложенного в неё смысла, нужно смотреть шире, чтобы заметить. В сороковых годах необходимость замечать была, в последующие годы жизнь переменилась, потому в понимании обывателя литературное значение «Нашествия» поблёкло.

Автор: Константин Трунин

» Read more