trounin.ru

Голову ломать, как и хэнд крашить, занятие, способное заинтересовать особенно трепетные натуры, чья тяга к литературному творчеству разбивается о непонимание читателя, не готового внимать всему на свете, мало имеющему отношение к его обыденности. Внимать потоку порнографии со страниц произведений, ещё и хвалить его — скорее тянет на склонность к явным нарушениям с психикой, либо стремлением восхвалять недалёкость собственной способности к умению адекватно размышлять над предлагаемой к вниманию информацией. Грубо говоря, пользуясь тюремной терминологией Гарроса и Евдокимова, писатели парафинят читателя, делая из полезного обществу человека латентного изгоя, чьё место у параши, ибо никто не сможет понять, что хорошего в любовании отбросами.

С чего-то требуется начинать. Гаррос и Евдокимов взяли для них близкую тему — будни латвийских периодических изданий. На страницах показывается ход жизни местного колумниста. Этот товарищ, согласно должности, обязан вести колонку в газете. Ведёт ли он её — не имеет особого значения. Как перестаёт интересовать всё дальше происходящее, не несущее ничего, к чему может потянуться читатель. За нескончаемым потоком мата и порнографических сцен не получится разглядеть сюжетную канву. Не хэнд крашили ли авторы, измышляя, каким образом им продолжать повествование?

Пиши и у тебя всё получится: гласит заповедь определённой категории писателей. У тебя получится и тебе дадут премию: убеждение работать над произведением возрастает многократно. Чем больше в тексте провокаций, тем скорее о тебе заговорят: всегда работающее правило. Забудь о будущем, не предполагай, через какое количество лет твоё имя будет вымарано из памяти: просто пиши, получая долю внимания здесь и сейчас. Таковы закономерности литературы переходного периода, закрывающего разноплановость XX века полным уходом в дремучие дебри подсознания XXI века. Пусть потомки ломают голову, каким образом читатель мог внимать столь низкому качеству фантазии писателей прошлого. Впрочем, знать бы, до каких низменностей опустится читатель завтрашнего дня, коли не сумеет отказаться от развратных помыслов предыдущих поколений.

Если смотреть с позиции полезности, тогда «Головоломку» следует ценить за некоторое исследование жизни тюремных заключённых. Они живут иными понятиями, представляя действительность в угодном им виде. Есть там изгои, а есть и пользующиеся их услугами. Ежели соотносить творчество Гарроса и Евдокимова по отношению к читателю, то само собой получается, как уже было прежде сказано, превращение полезного обществу человека в латентного изгоя. Достаточно переступить грань, полюбить подобный стиль повествования и можно уже принимать положение опущенного, чьи губы подверглись воздействию, то есть были опарафинены. Не стоит на подобные слова обижаться — выбор был сделан без настояния со стороны писателей. Они лишь предложили — читатель добровольно согласился принять.

В русском языке есть слово «галиматья», означающее чепуху и бессмыслицу. В литературе есть словосочетание «поток сознания», которое приводит галиматью в удобоваримый вид, придавая видимость смысла и устраняя обвинения в невозможности осознать содержание бессвязной речи. К сожалению, как не старайся, увидеть в «Головоломке» тот же поток сознания не получается. Пусть ломают голову авторы подобного произведения, изрекая желаемые ими нравоучения. Впрочем, надеяться на разумное осмысление не следует, лучше просто принять факт появления на свет сего литературного труда, в том числе и звание лауреата «Национального бестселлера», не стараясь озадачиться нахождением причины. То был сложный период, ставший продолжением ещё более сложного периода, сломавшего не одну человеческую душу, вывернув наизнанку всё, до чего дотягивались руки. Будем считать, на сей почве взрастёт удобоваримая литература, лишённая оставленной во вчерашнем дне низменности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Не так просто писать о муках творчества. Иногда случается видеть авторское желание выразиться через описание внутренних переживаний. Иногда они приобретают вид фантазий, подменяя реальность вымыслом. Стоит допустить, будто муза действительно существует, как меняется мироощущение, и всё начинает подчиняться следованию определённым закономерностям. Нет, Александр Кормашов не просит ставить для музы вторую тарелку на стол и не обустраивал для неё место рядом с собой во время творческих изысканий, он лишь предложил читателю историю о неком молодом человеке, на которого буквально из ниоткуда свалилась девушка с крыльями, отчего ему пришлось участвовать в различных происшествиях, с сим крылатым созданием связанных.

Найти мечту и заработать — так начинается повествование. Двигаясь по городу на машине отечественной марки, главный герой попал в приятно-неприятную ситуацию: его остановил сотрудник автоинспекции. Сугубо для того, чтобы главный герой подвёз девушку до дома, а за это ему будет сто долларов, переданных через солидно одетого мужчину. Мечта кажется сбывшейся, ведь ехать предстоит попутно, девушка симпатичная. Но простых ситуаций не бывает. Стукнет главного героя психопатическое нарушение, вызванное всё той же фантазией автора.

Как известно, птицу счастья нужно хватать за хвост. В случае главного героя — нужно хватать за крылья. И не просто за крылья, а выдёргивать перья. Зачем? Оказывается, главный герой, хоть и передвигается на машине, продолжает учиться в школе, если читатель ничего не путает, внимая речам автора. Зачем так измываться над музой? Будем считать, Александр тем мстит этому существу, заставляющему писать историю про обижаемых девушек, достойных большего, нежели исполнения чужих желаний. Так уж получилось, что польза от музы на этот раз свелась к желанию удить рыбу, для чего и требуется соорудить поплавок. А иного подручного материала, кроме крыльев музы не имеется.

Вообще-то ловить вдохновение — занятие, полное неожиданностей. Музу можно буквально оплодотворить, если с ней проводить много времени. А можно и испытывать проблемы в семье, поскольку главный герой как бы женат, и ему не нужен ребёнок. И сказать бы такому писателю, что музы рожают произведения, только кто поверит, якобы девушки способны вынашивать текст, принимающий в итоге вид готовой к публикации книги. Не о том писал Александр.

Муза приходила и уходила. Случайные встречи сменялись школьными годами, те сменялись прочими событиями, где нашлось место эротическим фантазиям о благоухающем поте из пупка, прорыве блокады и пробежкам по зоопарку. Не говоря уже о сложных взаимоотношениях с музой, постоянно приходящей и уходящей, побуждая писателя фантазировать в спонтанных размышлениях.

Феерией станет необъяснимое явление — появление ещё одного крылатого создания. В истинном понимании — это трудно поддающаяся описанию радость автора, наконец-то подошедшего к заключительным строчкам. Как ему следовало о том написать? Возможно любое развитие событий, вплоть до появления малыша, способного воспарить к потолку и озадачить окружающих своим появлением. Такова воля Александра Кормашова, искавшего слова для выражения чувств, найдя их в виде произведения «Перо музы».

Поставим данную книгу на полку абсурда. Всякое случается, особенно когда снится сон. Объяснения этому не существует, кто бы о том не пытался говорить. Послушаем и теперь Фрейда, утверждавшего, что если вы летите — значит на вас подул ветер, если плывёте — значит в помещении повысилась влажность. Ну а если вам снится беременная муза, значит она скоро родит — вполне может быть, что родит от того, кому она привиделась.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Свободен человек, но не свободен он. И желает человек свободы, но он итак свободен. И будет рваться он свободу защищать, хотя свободен выше всяких мер. И будет о попрании свободы он кричать, хотя свободы больше не бывает. Одно возможно, если дать то, чего желает человек, как вдруг поймёт: лишился он свободы. Он волен был, деяние вершил любое, свободы больше получив, и зверем загнанным себя он ощутил. И громче стал он защищать свободу, всё больше видя притеснений. Когда же остановится он в поисках своих? Увы, свободный не поймёт свободы, пока он оной не лишится. Осталось рассказать про это. Худо-бедно, кое-как, используя реалии иные. Получится не очень, но зато! Поймут все люди, ощутят свободы вкус.

Абсурд, кругом абсурд, такой же, как сама свобода. Свободным быть — есть тот ещё абсурд, довольно мнимый, Бога стоит вспомнить. Рабы мы божьи, говорится, на милость Бога уповаем, и забываем о свободе. Зачем тогда так причитать, уж коли добровольно носим цепи эти? А если посмотреть гораздо шире, ограничившись планетой. Всё тот же раб, и никуда не выйти из системы. Вот потому свободен человек, пока не думает он о свободе. Свобода в том, что её отсутствие нам мнится, пускай излишне наделён свободой человек.

В подобном мире, где ценится свобода, свободны все, и нет там обязательств. Пусть мэр погибнет, откусив свеклы кусок и подавившись. Свободен в выборе он был, тем может скуку жизни усладил, отчалив на ладье Харона. Остались в скуке горожане, скучая от свободы дальше. И их свобода велика, они идут на всё, желаемое им. В свободных отношениях людей легко вершится любое начинанье, дают там взятки, принимая взятки без стесненья. Тот город будет процветать, сравнить его достойно с вековечным строем Древнего Китая. Уж кто, а те китайцы знали толк в свободе, платя за всё, той платой свободы измеряя степень.

Как дальше быть? Чрез край свободы у народа. Народ восстанет, слово скажет. Не надо, отказаться надобно от побуждений развратных по натуре, ведь ложный стыд от них рождён. Свобода всюду, быть счастлив должен человек. Да зреет недовольство, ибо всё позволено, аж кажется противным. Анархией то надобно назвать, свободен каждый: за себя он жизни ход определяет. Поверить должен человек, пока он скован, видит ограничение свобод, до той поры свободен он, и в рифму сказать стоит, отнюдь не наоборот. Позволь вершить человеку лишь угодное ему, случится ожидаемая кара Бога. Пусть о религии тут сказано излишне, иначе объяснишь не сможешь.

Писал Сахновский о свободе, но об ином он строил сказ. В его словах сумбура много. Из глупостей он исходил. Тот мэр, что свёклой подавился, ничем не лучше тех, кто по утюгу о чём-то говорил. Важнее смысл, он вынесен такой, как тут показан выше был. Всем не согласным можно не читать, искать свободу продолжайте. Кричите о правах, вы требуйте побольше и тогда вдруг снизойдёт до вас то счастье. Судьбу потом не укоряйте, ежели всё станет много хуже. Свобода — есть коварное созданье, что алчет испить крови жаждущих её. И будет где свободе разгуляться, в разруху всё на свете обращая.

После кончится роман, как будто не было прочитанных страниц. Свобода в должном виде наконец-то. Желающим её, успехов ощутить потерю заблуждений.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нельзя съесть шляпу, если её нельзя съесть. Если можно, тогда — можно. Пусть и нельзя, достаточно представить шляпу съедобной, съев, будучи полностью уверенным в возможности этого. Шляпа оказывается проглоченной. Была ли она съедобной? Тому уже не следует придавать значения. Ибо ясно было сразу — считать шляпу съедобной, значит серьёзно поверить в реальность абсурда, созданного специально, дабы человек усомнился в себе и допустил совершение невозможного. Только таким образом открываются новые горизонты в понимании действительности. Но вот нужно ли такие горизонты открывать? Смысла от того не прибавится. Возникнуть может крик: а почему бы нет…

Потому и нет, что нет толка от стремления осознать происходящее с человеком, стремящегося представить происходящее с ним далёким от разумного осмысления. Начать следует с игры словами. Порою проговаривая фразу, получаешь нежданное совпадение. Кому-то имя Макар начинает представляться в виде Кармы, иные же в словосочетании «есть все хотят» видят «все есть котят». Писатели, подобные Цветкову, тут же бросаются записывать получившееся наблюдение, будто бы тем сообщая некую поразительную истину. Показав умение восприятия в малом, Алексей увеличивал объём каждого последующего произведения.

Допускается ситуация с муляжами бомб. На страницах сборника предстаёт повествование сомнительного назначения. Это инструкция к применению или некая усмешка над людьми, стремящимися объять необъятное. Одни в порыве злобы вершат безумства, угрожая погубить безвинных, другие не способны им противодействовать, так как распыляют силы, не умея выбрать правильные варианты поведения из тех, за которые после не придётся доставать из подсознания постоянно засыпающую совесть.

А как читателю понравится история про партизан, чьим наказанием станет необходимость преобразиться в дарителей подарков? Не сумев оказать воздействие на главу государства, они подвергнутся ответным мерам, отчего-то направленным на достижение как раз того, за что они прежде ратовали. Коли хотели облагодетельствовать народ — им представляется шанс совершить желаемое. Оказывается, безвозмездно дарить и тем добиваться счастья от одариваемых, тот ещё мазохизм. Проще говорить и добиваться блага, нежели стать тем, кто это благо будет распространять, недоумевая, почему довольных не прибавляется, зато недовольных становится больше прежнего.

Но чаще шляпа оказывается скорее несъедобной, нежели будто бы приятной на вкус. Абсурдизм пахнет с каждым произведением сильнее, побуждая фантазию выворачиваться наизнанку. Не всё тот ценник — произведение искусства, дабы оный возводить в культ. Литература терпит и не такое, поэтому пусть шляпа кажется съедобной. Всё равно вскоре придётся забыть, не вспомнив и о съедобности шляпы.

Начнутся войны с подсознанием, грамотно построенные на отсутствии логики. Ежели допустить продажу реплик картин за реплики денег, то есть копию одного поменять на копию другого, то какой с того будет толк? А если влюбиться в человека из прошлого, когда тот влюблён в человека из прошлого? Или отчего не обвинить в катастрофах музыканта, чьи пасы приводят к новым человеческим жертвам, хотя твёрдых доказательств тому нет и не может существовать?

Размышления над парадоксальностью ситуаций погружают Цветкова глубже, выворачивая уже фантазию вместе с подсознанием, отчего пробуждаются галлюцинации. Пробуждается к жизни «Король утопленников», вроде бы утопший, но всё-таки остающийся среди живых. Этого достаточно, дабы созреть в мыслях до литературного нонсенса. Будет предложено представить ситуацию, согласно которой на Нобелевскую премию выдвинут писателя, писавшего не о том, что допускал переводчик в сюжетах его произведений, создавая собственное о них представление у читателя.

Шляпа вполне съедобна. Можно её жевать, всё равно завтра не дано вспомнить, была ли шляпа вообще.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Оставим в стороне «Новую словесность». Сия премия зарождалась в муках, иначе не объяснить выбираемых для её получения лауреатов. Допустим, Игорь Вишневецкий написал короткое произведение о блокаде Ленинграда, где не сообщил дополнительных подробностей, оставшись в рамках прежде бывшего известным. Читателю было предложено познакомиться с цитатами, расставленными в требуемом порядке. Со страниц вещают советские граждане и немецкая пропаганда. Каждая сторона уверена в правильности именно ею занимаемой позиции. Избежать блокады не получилось, поэтому потомкам ещё долгое время предстоит разбираться с особенностями жизни людей в осаждённых городах. Вишневецкий сообщил собственное представление о былом — читатель может с ним ознакомиться.

Город жил с осознанием грозящей опасности. Жители покидали его, считая то необходимым. Многие оставались, находя для того требуемые им объяснения. Люди любили друг друга, обжигали спины в проявляемой страсти и лгали домашним, не задумываясь, каким станет завтрашний день. О том времени сохранились письма, Вишневецкий именно их и доводит до внимания читателя. Грозного в блокаде пока не имелось. И не должно было быть. Если о чём-то Игорь не скажет, значит следует считать, будто для того не возникало необходимости.

Военных действий не видно. Происходящее рядом с городом остаётся вне внимания. Лучше ознакомиться с листовками немцев. Читая их можно узнать, насколько советские граждане заблуждались в предпочтениях, отдав голос за большевизм, к социализму отношения не имеющий. Пролетариям всего мира нужно объединяться, чему большевизм больше всего мешает. Потому и требуется с ним бороться. Таким образом Вишневецкий обрисовывает ситуацию, когда немцы желали видеть покорение города с помощью умения убеждать. Как известно, Ленинград не поверил содержавшейся в листовках информации.

Цитата сменяет цитату. Читатель начинает недоумевать, не видя требуемого для его внимания сюжета. Информация предоставляется, будто бы увязанная в единое повествовательное полотно. Хронологически понятно, чему быть далее, но как быть касательно самих людей? Представленные на страницах лица доживают до точки и растворяются в безвестности. Их присутствие вытесняется фактами, объясняющими тяжёлое положение горожан: питались по хлебным карточкам, случался каннибализм. Для отображения подобных фрагментов прошлого не требуется собирать информацию, поскольку описываемое Вишневецким былое представляется сходным образом.

Чем же уникален труд Игоря? Никаких особенностей произведение не несёт. Но есть эпизод, заставляющий читателя задуматься. Согласно ему получается, что в осаждённом городе ожидали прибытия немцев. Посодействуют ли они свержению большевизма и накормят ли голодающих? Какой не найди ответ, ясно другое: немцы — обыкновенные люди. Допусти их в город — лучше не станет. Они люди, и живут согласно законам человечества, где представляется, будто каждый человек стремится к общему счастью, поступаясь личным. А если могло быть иначе, значит о чём-то предпочли после умолчать. Ежели на страницах произведения допускался каннибализм, то о каких человеческих качествах вообще можно говорить?

Короткие мгновения минуют, книга «Ленинград» завершится. Какие были представления о блокаде Ленинграда, такие же и останутся. В столь малом объёме не сокрыто важного, опровергающего былое или призывающее к дискуссии в свете вскрытия новых обстоятельств. Сказано вполне достаточно, чтобы завершить разговор о произведении Вишневецкого.

Обида за прошлое пробудилась. Она нагнетала душевные переживания и снова испарилась. Появилось переживание за творимую человеком несправедливость, встречаемую повсеместно. Не сегодня и не вчера этому положен конец, поскольку подобное происходит в настоящем и не раз случится в будущем. Зачем тогда исследовать горестные события прошлого, не показывая, к чему они приводят? А ведь следовало оторваться и взглянуть вокруг, дабы убедиться, как мало придаётся осуждению наш день, зато вспоминаются дни ушедшие, не сумевшие стать предостережением.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Написано, чтобы смеяться. Не юмором достойным высот жанра, а от пробуждения самого пошлого. Или когда нельзя иначе высказать усталость от сообщаемой нелепицы, кроме как свести всё к теме туалетной названной. Шутит Сорокин, животное в читателе пробуждая, дабы почувствовал он никчёмность, ему присущую. Уж если это смешно, значит нет в жизни серьёзного. Или иначе смотреть требуется. Не животное в читателе пробуждает Сорокин, а даёт понять — насколько он выше этого. Ежели всё нелепицей кажется, отчего напряжены извилины? Когда глупость следом рассказана, тогда и возникает усмешка, но не от весёлости, а сугубо из жалости над потугами. Знать то должен был Сорокин, держа в напряжении. И забросить бы сие произведение в водоёмы мутные, дабы не напоминало, представителем какого мира человек является. А может оставить книгу на полке, пусть напоминает о сути вещей она.

Вот Кремль перед читателем сахарный, даётся людям он от правительства, лижут ту сладость они, словно там состав подозрительный, явно население страны зомбирующий. И стоят за Кремлём люди в очереди, башни желая взять сахарные, дабы лизать их до исступления. Не хотят стены, не так сладки они, концентрации веществ преданности незначительной. Ежели не поступит в организм доза требуемая, ломка начинается у населения. Ищет каждый Кремля сахарного, впадая без него в забвение. Снятся по ночам башни сладкие, даруя надежд пробуждение.

Когда встают люди, Кремля нализавшись с вечера, видят кругом лица радостные, смотрят на небо — видят лик правителя улыбающийся, машут ему, благодаря за сладость дарованную. Тот вкус не каждому с детства знаком, но с детских лет пристрастие к нему прививается. Раздаются Кремля леденцы поколениям подрастающим, лизали дабы и родителей тем радовали. А кто лишился возможности Кремль облизывать, тому рукоблудие и простаты массаж принесёт краткое облегчение.

Это в России лижут Кремль сахарный, находя от того удовольствие. В Европе нет такой сладости, потому и доводят европейцы себя до исступления приблудами разными. Запираются они и занимаются делом постыдным в одиночестве, не ведая о башнях Кремля сладостных. Тем и в России занимаются, коли не получается раздобыть сахарную фигурку заветную. А то и идут на шаг отчаянный, молотком пользуясь. Хорошо им мужчинам пользоваться, есть место для ручки его в мужском естестве, постыдно ото всех скрываемом. Дивятся на то в России проживающие, со смирением принимая, ибо знакомо им чувство от Кремля в организме отсутствия.

Ежели совсем не будет радости, найдут в другом персонажи Сорокина упоение. Что им стоит кушать запретное, мясу подобное? Не разбирают они, чем рот заполняется. Сахарный Кремль ли, а может кровью пропитанный. Доходят до безумия люди, не получая им нужного. Друг друга съедят, ещё и причмокивая. Ужасен сей факт, если не знать манеру Владимира. Нет для него запретного, лишь бы вызвать шок у читателя. И сядет читатель в лужу, от внимания к содержанию произведения сделанную, ибо чего не сделает писатель, диссонанса когнитивного пробуждения ради.

Порядки в стране Сорокин показывает ужасные. Лижут люди Кремль, не замечая очевидного. Предались порокам всем, находя в них умиротворение. И действует власть исполнительная, побуждая стремиться к Кремля сахарного обладанию, прочий люд принуждая к насилию, запирая его и допросы устраивая. Такой порядок навёл Сорокин, для чего-то им задуманный. Вот и думает читатель, благо ли Кремль сахарный, от зла уберегающий, али зло Кремль сахарный, потворствующий распространению низменного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Повествование не началось, а главный герой произведения уже помочился и облегчился. Это Буйда. Теперь он делится с читателем воспоминаниями. Вот сосёт холодные груди соседки. Вот вылизывает во всех местах девочку. Вот испражнения стекают по ляжкам. Вот убил собаку молотком. И далее в аналогичном духе. Если оставить подобные размышления Юрия, то получится книга о становлении скромного писателя, перед которым женщины ложились штабелями. Уж лучше бы Буйда с детства был развязным, нежели в зрелом возрасте начал уходить в отрыв с подростковыми фантазиями.

Тяжела оказалась жизнь Юрия. Видеть вокруг парад уродствующих — тяжёлое моральное испытание. Остаётся проявить к нему сочувствие, если столько разом навалилось на него одного. А может Буйда и не желал ничего другого замечать, либо описываемого им вовсе не было. Мало ли какие обстоятельства может воображение подкидывать разуму. Только как людям в глаза смотреть после таких откровений? Ладно бы ему довелось в двенадцать лет труп женщины увидеть, с которым он мог сделать всё, что захочет, но до окончания воспоминаний демонстрировать остановку на орально-анальной стадии развития кажется неправильным. Взрослого человека от малого ребёнка как раз то и отличает, что он должен понимать, к чему приведут его слова и действия.

Что же говорит Буйда о своём осознанном становлении? К писательству его подтолкнул гоголевский Ревизор. Он начал писать фантастические рассказы для журналов, где проводились соответствующие конкурсы. Фантастика его полностью удовлетворяла, пока не понял, что в Советском Союзе она идентична фиге в кармане, то есть ничего придумываемого никогда не произойдёт. Пробовался Юрий и на стихотворной ниве, стесняясь показывать результаты сочинений кому-либо. Опасения не были напрасными. Первая ознакомившаяся с ними женщина, к тому же учительница, сильно перевозбудилась и возжелала слиться с поэтом в единое целое. Интересно почитать бы было… Буйда честно сознался: вирши он сжёг сразу по свершении инцидента.

Юрий другого не скрывает. Он с молодых лет увлекался творчеством Кафки. Теперь можно понять, отчего такое стремление к абсурду. Остаётся сожалеть о неверном понимании трудов австро-венгерского писателя. Парадокс должен заключаться не в построении предложений, а в отказе от понимания происходящих в обществе процессов, ибо абсурд тогда принимает форму сюрреализма, который крайне трудно адаптировать к художественной литературе. Будь воля Буйды, ходить людям вывернутыми наизнанку, показывая богатство внутреннего содержимого.

После учёбы Юрий устроился в районную газету. Писать желаемое ему не давали, поскольку всё равно не будут печатать. Требовался определённый материал, показывающий рост самосознания, трудовые рекорды и страну на подходе к коммунизму. Неважно, если деревни спивались, хозяйства разваливались, а государство клонилось к закату. Буйда сразу взялся за колонку с письмами читателей, куда никто не писал, кроме него. Когда Юрию это надоело, рухнул Советский Союз, после чего началась другая жизнь, в произведении «Вор, шпион и убийца» не рассказанная.

Настала пора перевернуть последнюю страницу и закрыть книгу. Теперь понятно, как мировоззрение влияет на становление. Неважно, где ты родился и в каких условиях рос, ибо ты не мог появиться на свет в другом месте и расти при иных обстоятельствах. Быть тебе тем, кем ты в итоге станешь. В России Буйда — мастер сюрреализма и абсурда, в США он мог трудиться в жанре контркультура. Значение тут одно: сейчас у Юрия есть малые моральные препоны, будь иначе — отсутствовали бы и они.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда не абсурд и не поток сознания, то что? Каша? А если помимо всего прочего, перебрав многое из возможного, автор переходит в повествовании к описанию собачьих испражнений, то что? Обозначим ответ отсылкой к произведению Майи Кучерской «Тётя Мотя». Приступив к ознакомлению с сим литературным трудом, читатель столкнётся с сумбуром, будет плавать с действующими лицами по волнам на кайте, залипать на грамматических несуразностях, попытается разобраться в воззрениях Мо-цзы и постарается проникнуться средневековой китайской поэзией, не говоря уже об исторических аспектах будней жителей отдалённой от современности России, которые он окажется вынужден узнать, ибо так решил автор.

В самом деле, почему Майя, вместо линейного повествования, принялась сказывать обо всём, не говоря ни о чём конкретном? Зачем она описывает нужное и ненужное, будто то будет кому-то интересно? Разве нужно внимать похождениям русского где-то за границей, где тот решился научиться управлять воздушным змеем, передвигаясь за ним на доске по водной глади? Какая разница, как именно его тому искусству обучал некий голландец? Такое предварение требуется для последующего описания длительных отношений с девушкой, в отношении коей он проявлял своё умение ухаживать? Да не просто ухаживать, а с целью подольше сохранить её девственность. Если у читателя ещё не пошёл пар из ушей, то обязательно тому быть, стоит появиться на страницах сбивающему восприятие Мо-цзы. А как же прежде сказанное? Удивительно, но автор периодически говорит, будто вовсе не было ранее описанного.

Произведение всё больше напоминает лоскутное одеяло из собранных воедино отличных друг от друга рассказов. Но действующие лица не меняются. Может то было сделано специально? Тем позволив Майе объединить в единый текстовый массив весь имевшийся у неё материал? Это все её удачные и неудачные опыты с художественным словом, нигде не нашедшие применения? Либо Майя многажды начинала писать, каждый раз не смея продолжить. А тут пришла идея обработать частности, придав им вид целого. Остаётся думать, что «Тётя Мотя» таким образом и увидела свет.

На страницах произведения появляется главная героиня, мучимая редакторскими буднями. Читателю не уйти от особенностей её работы. Почему бы не прервать повествование на зачитывание «баннизмов»? (Пусть автор сего слова простит автора сих строк). Страницы оказываются наполненными занимательными случаями извращения понятных слов, где из-за пропусков букв или иных ошибок случалась едва ли не катастрофа, требующая срочного исправления. Не щадя себя и не задумываясь о читателе, Майя оставила прежние заботы героев, сосредоточившись на создании объёма, не умея вовремя остановить порыв удачно пришедшей мысли.

За надуманной мудростью вокруг китайских стихотворений, Кучерская поведёт читателя по тем самым собачьим испражнениям, переведя разговор к супружеским изменам и прочей сексуальной распущенности. Как же понять рассказанное в тексте? Нужно вооружиться кратким содержанием, без него лучше не стараться понять происходящее. Только имеет ли происходящее хоть какой-то смысл, если его рассматривать через взаимоотношения действующих лиц, опустив остальное содержание «Тёти Моти»? Кажется, правильнее опустить именно взаимоотношения, настолько им мало внимания уделил автор, сконцентрировавшись на всём остальном, что никаким кратким пересказом передать невозможно.

Всякое художественное произведение должно пробуждать мысли, если оно не нацелено развлечь читателя бессодержательным наполнением. По внутреннему наполнению литературный труд Майи Кучерской обязан претендовать на большее, нежели на книгу одного дня. Обязан, но не может на то претендовать. Он не пробуждает мыслей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лепет юродивых истину никогда не отражал. Он давал представление о мысли из тёмных закоулков подсознания сошедших с ума людей, чем позволял писателям будто бы открывать глаза на очевидность. Главный герой из произведения Александры Николаенко высокими материями не мыслит, он просто страдает от неспособности принять действительность, вследствие чего постоянно желает залезть в петлю, либо убить кого-то из ближайшего окружения, хоть соседа по подъезду, хоть собственную мать. Дабы понять мотивацию его мышления, нужно быть похожим на него. Но тогда будет ещё труднее разобраться в совершаемых им поступках, ибо он сам не способен адекватно воспринимать происходящее. Почему же Александра взялась представить внутренний мир подобного человека?

А дело в том, что главный герой всем безразличен. Он служит только в качестве объекта для издевательств. Мать морально над ним потешается, прочие не считают зазорным унизить физически. Мудрено ли, создаваемый на страницах персонаж стремится купить в хозяйственном магазине мыло и верёвку, дабы скорее повеситься. Данная идея вскоре сходит на нет, ведь главный герой быстро переключается. Пять минут назад он пытался повеситься, вот уже представляет план убийства соседа, а вот ему мнится воткнутый в бок матери нож. Диагноз кажется очевидным — шизофрения.

И не скажешь, чтобы главный герой любил кого-то, пусть даже самого себя. Не представляет интереса следить за происходящей внутри его головы драмой. Он оказывается зацикленным на определённых представлениях, никак не желая с ними расставаться. Александра могла предложить читателю некое социальное значение представляемого ею поведения. Даже могла разработать философию, в позитивном ключе отразив обыденность таких людей. Ничего этого за автором не отмечено. Есть действующее лицо, оно желает исполнения определённого замысла, более ничего ему не надо.

Чем глубже Александра погружалась в описываемое, тем меньше слов после мог усвоить читатель. Связь содержания распадается на составляющие, будто бы никак не связанные друг с другом. Общая картина оставалась неизменной, но словно представленная отличной от той, где прописаны исходные данные о главном герое и воображаемые мысли о должном быть совершённом убийстве. На выходе — намазанный толстым слоем мрак, в котором, как ни пытайся всмотреться, разглядеть ничего не сможешь.

Стоит говорить об авторской манере повествования. Изначально придуманное действие моментально исчерпывает отведённый ему ресурс, заменяясь стремлением Александры дорисовать обстоятельства, тогда как требовалось развивать событийность, вместо чего читатель вынужден проникать глубже в миропонимание главного героя. Только зачем желать понять человека, поставившего перед собой ряд задач, считаемые им обязательными к исполнению? Объяснение его порядка мыслей, в любом случае, будет трактоваться через данное ему автором заболевание.

Портит произведение Александры её желание очернять действительность, пользуясь представившимся случаем. Уж где-где, а в книге про психически неполноценного члена общества кажется лишним встречать унижение власти и сетование на плохие условия жизни. Получается, проблемы объясняются желанием трактовать их с больной головы на здоровую. Во всём виноват кто-то там наверху, а не конечный потребитель сообщаемых вертикалью услуг. Так может думать главный герой произведения, представленный душевно больным человеком: да ему то никогда не будет интересно.

В стране могут быть плохие дороги, низкая заработная плата, удручающее образование и многое прочее. Об этом всегда думает адекватный человек, желающий существовать в здоровом социуме. У Александры главный герой желает убить себя, соседа или мать, а то и всех вместе, потому он погружается в мир собственных страстей, отключившись от всех внешних воздействий. Но сам автор психически здоров, он желает говорить на злободневные темы, каким бы по содержанию не являлось его произведение.

Автор: Константин Трунин

» Read more