trounin.ru

Цикл «Наполеонов обоз» | Книга №1

Размахнись, рука, раззудись, плечо, напиши не мало, напиши ещё! Раззудись, плечо, размахнись, рука… слава Богу, родилась одна строка. Размахнись, рука, раззудись, плечо, пиши больше, ещё и ещё! Раззудись, плечо, размахнись, рука… на другую страницу перешла строка. Размахнись, рука, раззудись, плечо, написанного мало, ещё и ещё! Раззудись, плечо, размахнись, рука… дабы новой главы начиналась строка. Размахнись, рука, раззудись, плечо, нужно больше слов, ещё и ещё! Раззудись, плечо, размахнись, рука… последняя наконец-то строка. Размахнись, рука, раззудись, плечо, напиши не мало, напиши ещё! Раззудись, плечо, размахнись, рука… слава Богу, не иссякает строка. Размахнись, рука, раззудись, плечо, пиши больше, ещё и ещё! Раззудись, плечо, размахнись, рука… для второй книги родилась строка. Очень простым выглядит теперь ответ, зачем понадобилось так примитивно писать, просто иногда доживают писатели до таких лет, когда иначе не могут они поступать.

Попросим музу отойти от критического осмысления содержания произведения. Не нужна муза, где её присутствие вовсе не требуется. Возьмите для примера роман «Рябиновый клин» за авторством Дины Рубиной, задуманный первой книгой произведения большего. Уже плохо то, что автор не думал ограничиться формой малою. Может интерес какой он преследовал, может даже коммерческий. Да в чём может заключаться коммерция, если тираж большой созидается, а выгода издателю, словно продавать он решил со значительной скидкою? Вся беда в содержании, ибо не распробовал читатель произведения, не прельстился на обещания. Какой интерес родиться способен, когда первая книга словно оскомина? И это ещё ничего не становится ясным. Можно даже открыть тайну великую, омрачив с надеждой ожидающих: ничего не станет ясным и по завершению трилогии, ни к чему и ни о чём автор продолжит повествование.

Что за парад лиц сомнительных? Об этом вопросить следует. Зачем Рубина рисует портреты фриков, несносных мыслями? По приколу??? Али издеваться над персонажами вздумала? Дала одному герою имя странное — Изюмом нарекли будто родители. Стал он именоваться Изюмом Алмазовичем. На том не ограничился полёт фантазии, вскоре другой персонаж родился — Серенадой прозванный. Всё бывает в мире подлунном, с тем читатель не в силах поспорить, хватает безумия среди мыслей человеческих, и не такие имена в жизни встречаются. Да и будь такое рядом, то является редкостью. У Рубиной редкость стала оскоминой, часть быта составившей. Все такие на страницах её произведения, словно мир сократился до стен одного помещения, причём стен цвета жёлтого, причём дома такого же — жёлтого цвета.

О чём ещё задумает Рубина сообщить читателю? Как размахнётся рука, как раззудится плечо — в том есть только значение. И не скажешь, будто говорит Дина потоком сознания. Нет, не скажешь, ведь говорит она голосом, вроде к разуму призывающим. Не обо всём рассказывает, до чего думы доходят в момент текущего действия. Вернее, о том говорит, что в жизни редко случается. Как же так нужно измыслить повествование, чтобы рождались герои столь странные? Для того надо обладать талантом особенным, каковым, конечно же, обладает Дина Рубина. Пишет она, кому-то кажется то притягательным, готов он читать, даже делая выводы. Ну а мы, люди простые — без страсти к познанию глубин неведомых, остановимся перед «Наполеоновым обозом» в крепком задумье. Стоит ли продолжать внимать, когда голову разрывает от невосприимчивости? Разрешим то сделать самым отчаянным, кому терять уже больше нечего, кто текстами не давится, а глотает кусками и притворно наслаждается.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ерофеев — человек, что жил свободно в несвободной стране. Так позиционировали Лекманов, Свердлов и Симановский жизнеописание Венедикта. Они представили для внимания апологию того, как из дельного члена общества он превратился в бездельника. Они старались находить для Ерофеева оправдания, тогда как сами понимали — они именно оправдывают Ерофеева, ни в чём не превознося. Талант скатился в горькое пьянство, а горькое пьянство явилось единственной возможностью уйти от действительности. И нёс Венедикт своё дарование над всеми, будто бы действительно став свободным. Но каждый, кто способен размышлять, знает: подлинной свободы не существует, при любом стечении обстоятельств человек останется узником системы, за рамки которой он не способен вырваться. И тут уже стоит говорить о совести… насколько человек способен соответствовать возлагаемым на него обязательствам. Ерофеев умывал руки. Да, он подлинно был посторонним для людей.

Ерофеев — талант! Этим фактом Лекманов, Свердлов и Симановский упиваются. Они взялись рассказывать про гения. Он учился на пятёрки, наизусть знал стихи, то есть отличался феноменальной памятью. На этом талант Ерофеева заканчивался. Так и останется непонятным, насколько способность к запоминанию является особенностью, позволяющей кого-то считать лучше остальных. Когда горизонты для познания открыты — есть лучшее из возможного. Однако, этим нужно уметь распоряжаться. А Ерофеев тяжести груза не вынес, банально спившись. Но Лекманов, Свердлов и Симановский видят причину такого решения в следствии иных обстоятельств — у Ерофеева умер отец, после чего Венедикт потерял смысл существования и начал спиваться.

Есть в словах Лекманова, Свердлова и Симановского бездна сарказма. Нет, не за бомжа принимали окружающие Ерофеева, даже имей он стопроцентное сходство. Как минимум, за английского джентльмена. И так во всём. Вроде бы и писателем он был замечательным, невзирая на содержание произведений. За всё можно хвалить Ерофеева, иначе у Лекманова, Свердлова и Симановского не получается. Невозможным оказалось высказать хотя бы грамм претензий, только хвала гектолитрами.

Одно остаётся непонятным, каким образом жизнь рядового человека, со всеми её печалями и радостями, стала вызывать трепетный интерес? Зачем внимать всему, что не имеет никакого значения? Какая разница, с кем и чем он занимался, грубо говоря, в общежитиях? С чего должно быть интересно, чем Венедикт заполнял серость будней? Всё это нисколько не может восприниматься за существенное. Скорее нужно говорить про обыденность, ни в чём не примечательную. А вот Лекманов, Свердлов и Симановский на этом делают акцент, словно считают за самое важное. Может они и правы. Не каждый деятель способен соотносить себя с делами государственного или планетарного масштаба, только о таких деятелях всё равно надо рассказывать, пускай и про серость будней.

Что же, Ерофеев — Икар наших дней. Он прекрасно знал, к чему приведёт полёт к вершинам вседозволенности. Кто бы не говорил ему о необходимости снизиться, не так сильно стремиться к достижению им желаемого, что душа не выдержит, обязательно уведя в мрачные лабиринты подсознания… Так бы тому и быть, не случись Ерофееву умереть, едва перешагнув за пятидесятилетний рубеж. Рак пожрал его раньше, нежели душа стала утомляться. И всё началось на фоне пресловутого пристрастия к горячительным напиткам — не выдержала гортань.

Именно такой сталась биография Венедикта Ерофеева. Живи он в другие времена, и повествовать бы пришлось о другом. Но жил Еврофеев в не настолько уж и несвободной стране, раз жил свободно. Иначе не бывает, чтобы жить свободно и оставаться за это никому ничего не должным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В чём значимость незначимости? В придании незначимости значимости. Проще говоря, пустота наполняется содержанием, оставаясь прежней пустотой. Таковым грешат литературные произведения большей части XX века, получившие продолжение и в XXI веке, только уже со стремлением раскрывать для читателя маловажные аспекты, возводимые в абсолют важности. В данный процесс активно вносит вклад Евгений Водолазкин, в очередной раз рассказывающий историю, ничего в сущности не сообщая. Он показал будто бы жизнь именитого музыканта, чьё существование переполнялось от успеха. Сей музыкант впервые столкнулся с осознанием неизбежного краха. Евгений не позволил ему бороться и побеждать, дав единственное право — право вспоминать о Брисбене: месте, куда стремятся из лучших побуждений, но оказываются павшими, так и не добравшись до пункта отправления.

«Брисбен» Водолазкина не настолько уж и пуст, как то кажется при первом рассмотрении. Нет, содержание отражает проблемы, беспокоящие современное писателю общество. Прежде всего, это рост напряжения между украинцами и русскими — главный герой, как раз, являет собой воплощение двух народов. По отцу — украинец, по матери — русский, по духу же — космополит. Он становился на ноги в украинской среде, пока ещё пропитанной пристрастием к русскому, но выбрал для себя необходимость существовать среди украинцев, так как изначально оказывалось проще быть среди меньшинства, причастным к которому никто тогда не стремился. И вся его дальнейшая жизнь пройдёт под девизом наименьшего сопротивления. Ведь так проще жить — плывя по течению и занимая ту нишу, где свободнее. Он станет играть на домре, а не на гитаре, поскольку на домру никто не желал учиться. И в качестве исполнителя он запомнится не автором собственных произведений, а интерпретатором народного творчества, до которого дела уже словно никому и нет. И при этом он окажется известным на весь мир исполнителем. Почему? Потому как Водолазкин придавал значимость незначимости, пользуясь способностью демиурга от литературы — творить мир по одному ему угодному подобию.

Повествование построено равномерно — с оговоркой. Современный для героя повествования день прерывается воспоминанием. Что было в прошлом — даже важнее, нежели день сегодняшний. Читатель видит жизнь героя, внимает всему с ним происходившему. Тогда как современность — унылая пора, очей разочарованье. Водолазкин в тренде тех писателей, видящих мир переполненным от убогости и болезни, считающих необходимым описывать человеческие слабости, придавать им чрезмерную важность, иногда показывая слабость людей перед неизбежным, иногда будто бы человеческую глупость, из-за которой не все могут оказываться довольными от им доставшегося. Собственно, главный герой окажется страдающим от паркинсонизма. Ещё и среди связанных с ним будет талантливая девочка, смертельно больная раком. Читатель обязан проявить сочувствие — под таким девизом снова продолжал созидать произведение Водолазкин.

Где искать значимость для незначимости? Всему придать вид нужного и необходимого не сможешь, на то не хватит сил и времени. Вполне позволительно такое явление прозвать Брисбеном. А можно никак не прозывать, понимая, на других принципах литература существовать не может. Изначально создание художественных произведений на том и построено, что берётся ситуация, в действительности совершенно серая и никому не интересная, специально приукрашиваемая до состояния надутой важности. И человек начинает в это верить, со временем забывая, не способный понять, насколько всё это казалось никчёмным прежде. Но и переосмысливать произошедшее требуется. Обидно другое, прошлое переоценивается под взглядом совершенно иных обстоятельств, к прошлому отношения не имеющим. Вот тогда и становится значимым то, что таковым вовсе не являлось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Умный борется с причиной, дурак — с её последствиями. О том обязательно задумается читатель, взявшись за знакомство с произведением Сергея Самсонова «Держаться за землю». И поймёт единственное — кругом дураки. Объяснение простое: нужно бороться с человеческой сущностью, но никак не с тем, что из неё проистекает. Вот кроет Самсонов матом современных ему политиков, доведших Украина до развала. И может показаться — есть правда в его словах. А есть ли? В какие-такие времена шахтёрам обещали лучшую жизнь, это осуществляя? Никогда такого не было. И не будет! Ведь явно — не от хорошей жизни приходится заниматься столь тяжёлым и опасным трудом. Возьми для примера сибирских или уральских рудокопов вплоть до XVIII века — сплошной мрак, перенесись к землекопам любого уголка мира в веке XIX и XX — похожая ситуация. Нужны более яркие примеры? Роман Эмиля Золя «Жерминаль» тому в подтверждение. Желается примеров от российских писателей — некоторые рассказы Александра Куприна, повествующие о жертвах во имя Молоха. Как было — так будет. Оттого и дураки кругом, поскольку стремятся в бедах обвинить реалии нынешних дней. Сергей Самсонов не настолько далеко ушёл, к тому же заставив усомниться в литературных постулатах Максима Горького.

К чему призывал Горький? Забыть о романтических представлениях в литературе! Он считал — нужно писать о правде, показывая действительность натурально. Но подозревал ли он, насколько его призыв воспримут последующие поколения? Вместо натурализма будет порождён гиперреализм, излишне жизненный, чтобы восприниматься правдивым. Самсонов наглядно показал, как легко забыть о предмете разговора, излишне на нём зацикливаясь. С первых страниц на читателя выливается обилие обсценной лексики, нисколько не сбавляя своего присутствия вплоть до завершающих страниц. Герои произведения крепко выражаются за жизнь, не забывая вставлять матерные выражения и для связки слов. Может оно и жизненно, вполне могло понравиться Горькому. Однако, либо люди в его время жили более культурные, либо он не считал необходимым опускаться до переноса просторечия на страницы создаваемых им произведений.

Раз уж речь про реализм, читатель ожидает увидеть быт шахтёров. Узнать, с какими трудностями они сталкиваются при работе, каким образом существуют и к чему склонны стремиться. Но нет! Самсонов опустил столь важную часть, предпочтя рассуждать о совсем других материях. Сергей взялся судить о политических аспектах, выражая мнение о происходящих на Украине и в России процессах. Бедный народ у него всячески ропщет, расписываясь в одолевающей его от бессилия злобе. На кого только не надеялись шахтёры, всё оказывалось напрасным. Теперь и того хуже — они стали жителями региона, что стремится быть вне Украины, при этом не совсем собираясь стать частью России. Вполне очевидно, жить шахтёры лучше всё равно не станут, зато уже Самсонов сможет, за счёт описания их горестного положения, создать нечто литературное, вроде произведения «Держаться за землю».

Сергей попытался показать и реалии боевых действий, делясь разного рода советами с читателем. Вдруг кто не знает, какова действительная эффективность от бронежилета, или как действовать, если рядом с тобой оказалась граната, готовая взорваться. А вот с чем трудно не согласиться — это с редкими психологическими изысканиями Самсонова. Сергей доходчиво объяснил, почему большинство любит нападать на меньшинство, поступая так всякий раз, стоит доказать величие собственного значения, пока слабый соперник не может сопротивляться.

Безусловно, говорить о происходящем на Украине надо. И пока — современникам Самсонова — трудно взвешенно подходить к данным событиям. Поэтому, и только поэтому, не нужно искать правду в словах Сергея. Время покажет, тогда и придёт пора для рассуждений.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если бы Ремарк писал о котах, не переживших войны… Если бы Апулей писал о человеке, принявшем вид кота… может и получилось у них похожее на творчество Григория Служителя. Но — многозначащее но! — они того не делали, может уже потому и заслужив имя в истории, способное пережить тысячелетия. А вот Григорий Служитель — совсем юный человек, вставший на писательскую стезю чуть за тридцать лет. Перед ним горы возможностей, которые ему предстоит покорять. И он обязательно выдаст потрясающий сюжет, если перестанет давить на читательскую жалость. Представленный им кот — это вынужденное переносить страдания существо, кармически отвечающее за грехи родителя. Но от кота в нём лишь оболочка, тогда как автор пытался показать жизнь убогих, какой она является в действительности.

Григорий Служитель описывает жизнь кота с рождения до смерти. Кот с пелёнок отличается сообразительностью. При этом главный герой произведения, он же рассказчик, повествует о событиях, происходящих с ним в момент описания. Поэтому, родился не кот Савелий, скорее мудрец Лао-цзы, вышедший из лона матери будучи уже седым стариком. Задумку следует признать занимательной. Но нужно и понимать, автор расписывал ручку, толком не ведая, к чему вообще взялся подвести читателя. Вполне вероятно, мнился ему диснеевский мультфильм «Коты Аристократы», как раз имевший место в годы его молодости. Или, отчего бы и нет, опять же диснеевский мультфильм «Оливер и компания», что будет ближе к возможному да. И всё-таки следует выбрать промежуточный вариант, сугубо по причине рождения главного героя бомжом со складом ума интеллигента.

Всё бы ничего, но книга «Дни Савелия» неизменно подаётся под соусом из рекомендации Евгения Водолазкина, любителя сочинять похожие истории, предлагая вниманию разнообразных страдальцев, изыскивая таковых в разные периоды минувшей истории. И читатель склонен ожидать уникальное литературное творение, оторваться от которого не получится. На деле всё несколько иначе. Григорий Служитель перемещает главного героя из локации в локацию, сперва показывая быт жителей крупных городов, дабы после подвести к откровению — жить Савелию во искупление грехов отца.

Ещё один аспект. Если читатель ничего не ведает об авторе, читает название его произведения, то приходит к логическому выводу — вероятно написано лицом, причастным к церкви, нечто вроде жития, каковым недавно радовал Георгий Шевкунов, сложивший ряд очерков в качестве сборника «Несвятые святые». Это суждение будет ошибочным. Однако, не совсем. Главный герой окажется причастным и к религиозным коммунам, однажды вполне став претендентом на высокую должность — подобие настоятельской.

Получился у Григория Служителя такой себе кот, нисколько не способный в себя верить. С первых шагов он идёт по течению жизни, ни разу не проявляя сопротивления. Кто бы его под крыло не брал, он к тому без сомнения шёл. Неважно кто станет его хозяином, это лишь повод для автора найти возможность расширить повествование за счёт посторонних сюжетов. Так читатель узнает о судьбах многих действующих лиц, став причастным уже не к дням Савелия. Запутавшись в необходимости объяснений, Григорий Служитель мог забраться очень даже глубоко, изыскивая корни очередного персонажа где-нибудь в глубине веков, описывая в том числе и нравы, далёкие от российских.

И под конец Григорий Служитель изобретёт способ исправить мнение читателя о произведении. Поступит он так, словно иначе не имел права. Он задумается о необходимости убивать. Пусть читатель плачет, тем сгладится вероятность негативного восприятия.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё хорошо! Жить в России и не знать русский язык — хорошо. Не иметь перспектив — хорошо. Прозябать — хорошо. Быть бесплодным — хорошо. Видеть изнасилование жены — хорошо. Воспитывать чужих детей — хорошо. Всё хорошо! Особенно, если об этом рассказывать под мухой магического реализма. Оно — насекомое — постоянно тревожит мысли, не позволяя успокоиться. И это хорошо! Ведь хорошо оказаться униженным, преданным и брошенным гнить заживо. Хорошо оказаться сосланным в лагерь. И хорошо там умереть. Ибо всё хорошо, поскольку иначе быть не может. Всё случается к лучшему — пыталась уверить читателя Гузель Яхина. А если и не пыталась, то всё плохое означало наступление доброго. Так — через страдания — её герои шли к счастью. Пусть судьба неизменно была жестокой, зато на последних страницах случится свадьба.

Разве нужно говорить, каким образом построено повествование? Читатель следует за волей писателя, ведущего его тропинками искажения реальности. Каждый встреченный предмет или человек — это еда. Его нельзя съесть, но он всегда видится съедобным. Особенно это цинично станет в последующем, поскольку кажется жутким свести повествование к голоду на Поволжье, постоянно говоря про еду, задолго до наступления способствовавших ему исторических процессов. И сама история в исполнении Яхиной — подобие картинного гвоздя для Дюма-отца. Как бы не происходило в действительности, рассказано будет нечто имеющее отдалённое сходство с тогда происходившим. Собственно, перед читателем немец, живущий будто бы в России, только окружённый разными обстоятельствами, может быть и связанными с той страной, которая стала именоваться Советским Союзом. А может всё происходит в выдуманном автором мире, раз уж Гузель взялась увязывать правду с вымыслом, приписывая одним то, что в реальности делали другие. Воистину, следует говорить о параллельных мирах.

В той Вселенной, куда погружается читатель, существуют таинственные киргизы, уводящие в таинственные дома, где живут скрытые за ширмой девушки, знающие о жизни не больше, нежели малые дети, чьё пространство ограничено ближайшими дворами. Там главный герой повествования влюбится, впадёт в хандру, дабы после сразу оказаться окутанным неземной любовью. В той Вселенной смерть всегда находится рядом, забирая самых близких и дорогих людей. А тем, кто им приходит на замену, не находится места в их же сердце, так как им предстоит жить при иных условиях. И в той же реальности существует умирающий Ленин, подводящий итоги прожитым годам, есть там Сталин с Гитлером, играющие на бильярде. Единственный отголосок нашего мира — скрытые от внимания главы, подробно повествующие о советских лагерях. Отчего возникает мысль о смирительной рубашке Джека Лондона, погружающей человека в состояние, позволяющее переноситься в любое время и становиться какой угодно исторической личностью. Примерно такое случается и с читателем Яхиной, согласившимся принять столь тягостное облачение добровольно.

О настоящей жизни трудно рассказывать, чтобы жизнь не казалась картонной. Долой кинематографичность и следование нормам построения литературного сюжета! У Гузель почти получилось, но не получилось совершенно. Начав чаровать, она поддалась обыденному приёму чередования чёрных и белых полос. В первый раз читатель посочувствует. Посочувствует и во второй раз. И даже — в третий. И если он совсем не уважает себя, с интересом садиста продолжит следить за мучениями действующих лиц. Адекватный читатель вздохнёт, устав от пережёвывания однотипного. Из этого и проистекает девиз: всё хорошо! Разве стоит ужасаться хотя бы чему-то, если следом случается приятное событие? Так уж получается — умерла одна душа, значит она родилась снова: возрадуемся печальному исходу во имя нового воплощения.

Автор: Константин Трунин

» Read more