trounin.ru

Кто говорит, будто герой произведения Гамсуна им непонятен, так как мог устроиться на работу хоть куда-нибудь и работать за еду, не совсем понимают, о чём берутся размышлять. Специально для них автор сразу оговорился, насколько тяжёлое положение в стране, когда работы попросту нет. Такого не бывает? Хорошо, тогда история ничему не учит человека. Не станем вспоминать, каким образом промышленная революция лишала людей рабочих мест, какие тогда возникали акты недовольства вследствие социального потрясения. Если теперь стало более понятным, почему герой произведения Гамсуна вынужден голодать, тогда можно продолжать вникать в предложенное автором повествование.

На самом деле, герою произведения повезло — он умеет писать статьи. Этим навыком обладает не каждый. Попробуй создать материал, способный оказаться востребованным. Увы, даже плод мысли талантливого писателя редко находит спрос, особенно при условии, что писатель не имеет известного для общества имени. Придётся огорчиться, у героя произведения есть дефект — он не умеет создавать статьи без вдохновения. Ему необходимо насытиться, окружиться тишиной, занять удобное положение и предаться акту творения нетленного материала, обязательно дождавшись перед этим дозволение музы. Учитывая, в каких условиях приходится герою произведения жить — ему проще умереть от голода, нежели заработать писательством на буханку хлеба и бутылку молока.

Получается, Гамсун описал человека, должного трудиться за еду. А способен ли читатель уразуметь, как за пропитание способны трудиться даже писатели? Разве нет? Кого для примера тогда привести? Допустим, Бальзак потому и находился в постоянном творчестве, так как до конца жизни не смог расплатиться с долгами. Для русскоязычного читателя будет более понятен пример в виде Михаила Булгакова, который в пору журналистской деятельности страдал от недоедания.

У Гамсуна герой произведения отказывается считать себя за нищего бездомного. Он предпочтёт ночевать на улице, но не в полицейском участке. Он откажется от права есть среди бедняков, ежели сам вынужден будет расписаться в бедности. Он будет обгладывать сырые кости и мясо, обсасывать ветки и ветошь, только бы суметь пережить момент до следующего заработка. И когда в его кармане заведётся монета, он тут же накупит хлеба и молока, чтобы предаться пиру. Но, чем дольше длится период голода, тем труднее организму согласиться принимать еду. Такие периоды начинают случаться всё чаще, длятся дольше предыдущих. Как же герой повествования не умер от голода? Его постоянно кто-то спасал, иногда из жалости подавая мелочь.

Живя таким образом, герой повествования постепенно снизойдёт до состояния, близкого к животному безумию. И ему всё-таки предстоит смешаться с нищими бездомными, не получи он предложение наняться на корабль, поскольку на мимо проходящем судне скончался матрос.

Читатель должен осознать, беда не в голоде. Затруднение в положении, куда человечество само себя загнало. Люди пожелали отказаться от сельского образа жизни, предпочтя удобство городов. Теперь человек не имеет возможности добывать пропитание, получая оное сугубо за труд, позволяющий приобретать универсальное средство для обмена на продукты и предметы необходимости. Люди стали заложниками ситуации. И всё чаще происходят моменты, когда случается так, что человека лишают возможности трудиться, вследствие чего он обречён на голодную смерть.

Никто не желает оказаться выживающим, но человека не спрашивают, хочет он того или нет. Особенно не спрашивали весь XIX век, не думая интересоваться и в дальнейшем. Гамсун просто описал одну из форм вынужденности человека бороться за существование, хотя бы таким никчёмным способом.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Хаггард всегда искал корни в Дании, забывая о существенном — с начала XI века Англия подвергалась завоеваниям со стороны скандинавских государей, становясь единой частью то с Данией и Норвегией, то с Нормандией. Так или иначе, среди данов могут искать предков едва ли не все англичане. При этом, всегда мельком, Райдер говорил о жизни отца в России. Да и сам Хаггард на одну четверть являлся русским. Однако, причастность к русскому народу им не рассматривалась вовсе. Поэтому, ознакомившись с предками Райдера, нужно уделить внимание его годам до начала писательства, поскольку после, как начали выходить его романы, он себя уже не мыслил без деятельности беллетриста.

Но так ли необходимо для потомков литературное наследие? Хаггард в том сомневался. Он твёрдо верил, все его произведения будут забыты если не через несколько лет, то по его смерти точно. И в чём-то он оказался прав. Но, что он осознавал в той же мере, потомки не смогут оценить и самый главный труд жизни — изучение сельского хозяйства Англии. Райдер много сил потратил на изыскания в данной области, выпустил многостраничное двухтомное издание, существованию которого радовался значительно больше, нежели успехам самых продаваемых книг.

Став совершеннолетним, Хаггард отправился на юг Африки. Есть свидетельства, согласно которым Райдер занимал важное место в проводимой британскими властями политике. Несмотря на юность, он претендовал на должности, до которых ещё не доросли умом сверстники. Всё же, читатель знает, Африка оказала на Хаггарда другое — более сильное воздействие, значительно повлияв на творчество. Пока же Райдер примечал, почему зулусам ближе мусульманство, разрешающее иметь несколько жён и запрещающее пить алкоголь, нежели христианство, обязывавшее иметь всего одну жену, зато дозволявшее пить едва ли не без меры. К христианству не было веры ещё и по тому обстоятельству, что слова проповедей священников полностью противоречили жизнеописаниям участников библейских событий, среди которых многожёнство как раз и практиковалось.

Наблюдения Хаггарда послужили для написания документальных произведений, вроде «Кетчвайо и его белые соседи», к содержанию чего современники отнеслись со скепсисом. Райдер продолжал писать, уже беллетристику, публикуясь за собственный счёт. Первое художественное произведение он написал, поспорив с женой, у кого лучше получится. Однако, популярность к Райдеру пришла благодаря книге «Копи царя Соломона», написанной под вдохновением от «Острова сокровищ» Стивенсона. Особо Хаггард отметил, как, с радостью о чтении о похождениях Аллана Квотермейна, к нему составил письмо Уинстон Черчилль, тогда ещё будучи мальчиком одиннадцати лет.

В последующем Райдер побывал в разных местах, часто обращая наблюдения в литературные сюжеты. Как пример, результатом поездки в Исландию стало произведение «Эйрик Светлоокий» — самое лучшее из произведений Хаггарда, отчего-то редко вспоминаемое читателем. Поведал Райдер и про кораблекрушение, жертвой которого он мог стать — корабль налетел на скалу.

Пусть Хаггард не видел пользы от художественных произведений, вместе с тем, он говорил об их необходимости. Пусть писатели измышляют выдумки, но к этому обязательно должны прислушиваться, поскольку порою фантазия беллетриста опережает события. Самое наглядное доказательство — описанный в «Завещании мистера Мизона» случай с нехваткой шлюпок на корабле. Отчего-то британцы продолжали считать, будто корабль не должен содержать на борту столько спасательных судов, чтобы выжить получилось у всех. Как результат — поздно последовавшие правильные выводы после крушения «Титаника». Разве не могли британцы действовать предусмотрительнее? Почему-то это за них должна делать фантазия писателей. С тем же жаром говорил Хаггард про необходимость прививаться, приводя в доказательство сюжет из «Доктора Терна».

К 1912 году Райдер твёрдо решил, человечеству нужно бороться за лучшую долю для всех, ради чего и следует продолжать жить. К этому он подвёл читателя в воспоминаниях. Закончив трудиться над биографией, Хаггард дал указание на запрет публикации, согласившись на печать лишь после его смерти.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чтобы перестать воодушевляться деяниями Запада, нужно проникнуться жизнью и представлениями Дениса Фонвизна — об этом в очередной раз, в числе прочих, решил напомнить Михаил Люстров. Не измышляя дополнительных объяснений, биограф пошёл по пути наименьшего сопротивления, позволив самому Фонвизину о себе рассказывать. Для этого Люстров взял произведения Дениса и его письма, строя повествование более на пересказе, нежели на обработке текста. Иначе не могло получиться, учитывая небольшой срок жизнь Фонвизина, с довольно мизерным количеством произведений, которые допускается написать за предоставленное для того время. Раз так, Михаил приступил к рассказу о Фонвизине, ничего сверх ожидаемого сообщить не сумев.

Но читателя нужно заинтриговать с первых строк, ведь следует дать надежду на интересное содержание. Люстров обратился за помощью к Гоголю. Есть такое произведение у Николая Васильевича «Ночь перед Рождеством» (из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки»), и есть в оном произведении главный герой повествования — кузнец Вакула, и совершает тот кузнец фантастический вояж в столичный град, и встречает там, помимо прочих, причём на приёме у императрицы, самого Фонвизина. К сожалению, данный любопытный факт является последним, прежде биографами практически не упоминавшийся. Раз так, то и продолжение у биографии должно было быть соответствующим. Однако…

Люстров представил Дениса Фонвизина в качестве честного и раздражительного человека. Срывал ли злость Фонвизин? Сведений о том Михаил не предоставил. Наоборот, Денис предпочитал негодовать в мыслях, либо в письмах, самолично не дозволяя гневных высказываний. Метать стрелы он себе дозволял, никогда не давая гневу материализоваться. Понимание честности выражалось и вовсе через свидетельство об одном эпизоде лет ученичества, когда Фонвизин решил ответить о незнании ответа на вопрос о море, в которое впадает Волга.

У Дениса была склонность к изучению иностранных языков, в чём он себя хорошо зарекомендовал, благодаря чему поступил на службу в качестве переводчика. Следовательно, наследие Фонвизина на самом деле велико, только как теперь установить, какие конкретно тексты переводил Фонвизин? Свидетельства сохранились лишь в отношении художественной литературы, тогда как прочее потонуло в безвестности.

Люстров упоминает умение Дениса говорить разными голосами, благодаря чему был вхож в многие дома, особенно для чтения им же написанных произведений. Может потому его комедиям удалось стать достоянием русской литературы, чему способствовал декламаторский талант.

И всё же правильным будет говорить о становлении взглядов Дениса. Что оказало наибольшее влияние? Михаил уверен — в том заслуга Гольберга и его басен. Именно за них Фонвизин брался, ещё не зная о выбранном пути литератора. Прочтённое возымело должный эффект, из-за чего Денис в дальнейшем не терпел любых ложных умствований. Вероятно, оттого отрицательно Фонвизин относился к масонству.

Самое полезное для читателя начинается с внимания к письмам Дениса — к кладези отрицательного отношения к европейским нравам. Михаил постарался в полной мере отразить ненависть Фонвизина. Европа предстала перед Денисом в худшем обличье, населённая противными русскому духу людьми. На улицах Европы им отмечалась грязь и нечистоты, пение французов сравнил с блеянием, итальянцев назвал прохиндеями. И это вполне оправдано, если самостоятельно ознакомиться с письмами Дениса, подробно разъясняющими, чем именно ему не понравилась Европа.

Вполне можно подумать про пристрастие русских к европейским порядкам, лишённые действительно полезного содержания. Ежели так, тогда понятна обида Фонвизина на пристрастие русских к французским, итальянским и, вполне, немецким традициям. Таким и вышел Денис у Михаила Люстрова, не способным примириться с чуждыми порядками.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Есть такое увлечение — книги собирать. Не настолько распространённое, как обладать коллекцией монет или марок, но не менее интересное. Николай Смирнов-Сокольский увлекался именно собиранием книг. Числились среди его предпочтений и прижизненные издания трудов Ивана Крылова. Это нам, потомкам, желается видеть книгу оцифрованной, а то и представленной в формате озвученного текста. Когда-то подобного не могли предположить, вполне уверенные, сохранить память о былом получится лишь с помощью бережного хранения. Где ещё узнаешь информацию о печатавшихся книгах, как не от человека, знающего о существовании не просто одного из прижизненных изданий определённого произведения, а ряда редакций, в том числе способный объяснить различия между ними.

Для начала Николай предлагает историю об Иване Бунине, якобы собиравшем всю возможную информацию о прижизненных и посмертных изданиях Крылова. Его записей не сохранилось, либо они обязательно будут обнаружены. Пока приходится говорить о ставшем известном. Вот Николай и сообщает про интерес Бунина, ведшего записи о том, где и когда публиковался Крылов, какие вносились изменения. Делал он колоссальную работу, способную облегчить труд последующих поколений, предлагая уже сформированное мнение об имевшем место быть до. Оттого и выражает Николай огорчение — такой важный труд пропал бесследно.

Николай выяснил, когда Крылов опубликовал первые басни. Обращать на них внимание читателя Смирнов-Сокольский не призывает. Ранние пробы пера — сомнительного удовольствия текст. Крылов вовсе их не подписывал, не вспоминая и после. А если где и ставил подпись, то писал имя наоборот — Нави Волырк. Может потому и прожил жизнь, словно задом наперёд.

Особенно Николай интересуется «Почтой духов». Теперь считается, то издание пользовалось низким спросом. Так ли это? Смирнов-Сокольский снова сожалеет об отсутствии у него требуемых книг. Надо полагать иначе, проявлял уверенность Николай, «Почта духов» шла нарасхват, составляя конкуренцию всякому журналу, пусть даже курируемому императрицей Екатериной Великой. Но, это нужно заметить, век журналов тогда был короток, редкое издание продолжало выходить после года существования. Хоть интерес и возникал, с той же поспешностью быстро угасая. Сам факт ослабления внимания ко «Всякой всячине», журналу Екатерины Великой, более прочего показателен. Впоследствии Крылов издавал журнал «Зритель». Кое-что он печатал в ограниченном количестве, когда считал необходимым привлечь внимание кого-то определённого, вроде императрицы.

Уразумев про добасенный период творчества, изучающий литературный путь Крылова обязательно переходит к басням. Вот их — басни — Крылов издал в количестве девяти книг, не считая переизданий. Публиковал в огромном количестве, единовременный тираж составлял порядка десяти тысяч экземпляров. Огромную помощь в том ему со временем стал оказывать Александр Смирдин, умевший заинтересовать читателя, предлагая покупать то, что тот уже имел в личной библиотеке. Заключив с Крыловым договор, Смирдин напечатал всё, бывшее между ними оговоренным.

В заключении Николай посчитал нужным рассказать о семейных обстоятельствах жизни Крылова. Известный баснописец официально никогда не женился, однако имел дочь от служанки. Передать права на наследство такому потомству он не мог, поэтому желал найти путь, чтобы не иметь мук совести перед смертью. Для чего-то Смирнов-Сокольский делал на этом акцент, вероятно из цели показать, как, в числе прочего, неудачно сложилась судьба литературного наследия писателя, может быть попавшее не в те руки, в какие следовало.

На том Николай Смирнов-Сокольский заканчивал. Он сообщил о всех книгах Крылова, владельцем которых был или имел счастье видеть, но предупредил, что о чём-то может не знать, так как сведений о том не сохранилось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Любопытным исследователем был Семён Брилиант, его изыскательная деятельность свелась к двум годам творчества. Он брался составлять биографические очерки о российских писателях, вроде Крылова, Фонвизина и Державина. Он же составил жизнеописания Рафаэля и Микеланджело. Брать читателя объёмом Семён не планировал, ограничиваясь размером исследования не более сотни страниц. Перед ним стояла другая задача — помочь в наполнении библиотеки биографий Флорентия Павленкова, продолжающую и ныне существовать, под тем же неизменным названием, «Жизнь замечательных людей». До Брилианта особых биографий Крылова не писали, за исключением некоторых работ, нисколько не понимаемых в качестве подлинного восприятия жизненного пути Ивана Андреевича. Да и в последующее время создавались работы, ничем не лучше, нежели предложенная Брилиантом биография.

Творческий путь Крылова тернист. Иван Андреевич противился власти, поступая так не со зла. Просто у него иначе не получалось. Исподволь он понимал — интерес читателя возникает из-за диссонанса осознания имеющегося и должного быть. Как тогда себя выразить? Первые шаги Крылова — это театр. С юных лет он пишет пьесы. Но пробиться на столичную сцену — дело трудное. Тогда Крылов принял решение издавать журнал. И тут ожидали неприятности — писать приходилось сущую нелепицу, смысл которой понимал сам, до чего не желали стремиться современники.

Потому и выводит Брилиант перед читателем человека с устоявшимся взглядом. Какая разница, чем занимался Иван Андреевич до написания басен? Важно усвоить единственное — к Крылову пришло осознание необходимости действовать не во вред, создавая творения о настоящем, за таковые принимаемые с большой оговоркой. В баснях он мог высмеять любое событие, кто бы догадался — о чём с таким азартом баснописец брался повествовать. Хоть возведи хулу на царя, никто не догадается, о чём конкретно написал. Оттого и говорил Крылов всякий раз, когда его спрашивали о подлинном смысле, что пишет он про зверей и растения, ни о чём другом нисколько не мысля.

На этом содержательная часть повествования от Брилианта заканчивается. Конечно, Семён упомянул о примечательных фактах биографии, вроде наложения отпечатка на мысль Крылова: в совсем юном возрасте стал свидетелем восстания Емельяна Пугачёва, его отец растерзан бунтовщиками. Сказалась на восприятии и библиотека, единственное достояние, перешедшее к нему от погибшего родителя. Ивану Андреевичу оставалось набираться ума, чтобы найти место среди дворянской среды, так как иначе добиться хорошего положения в обществе не получится. Мешало и нахождение вне столицы, где кипела жизнь, функционировал театр. В то время успешный литератор — это драматург и комедиограф. Выбор Крылову казался очевидным.

Упоминает Брилиант характер Ивана Андреевича. Бравший всех добродушием, Крылов имел недругов. Например, не мог помириться с Карамзиным. Осторожно относился Иван Андреевич и к правящим персонам. Если с Екатериной Великой он конкурировал, издавая собственный журнал — «Почту духов», то при Павле старался находиться в тени, зато при Александре подлинно расцвёл, всё-таки продолжая относиться к монарху снисходительно, никак не желая обрадовать правителя хвалебной басней, поступая с точностью до наоборот, показывая сюжеты, за которые ему могло грозить наказание.

Посчитаем нужным заметить, Крылову мог помогать в издании журналов Радищев. Так ли это? Слишком разнились представления о сообщаемой информации. В той же «Почте духов» действительность описывалась намёками, окружённая сказочным антуражем. Такого мнения Крылов придерживался и в дальнейшем, благодаря чему не заслужил опалы.

В конце скажем, понятно возмущение читателя. Толком о биографии в исполнении Брилианта сообщено не было — того и не требовалось.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Так читатель и не дождался от Булгарина откровений. Зачем тогда вообще было внимать «Воспоминаниям»? Фаддей решил окончательно ограничиться событиями войны со шведами. Теперь он нарушил собственное обещание, всё-таки немного рассказав о своём участии. Но, опять же, больше уделял внимание политическому аспекту. Гораздо интереснее Булгарину было обсудить действия Наполеона, поведать про встречи французского деятеля с испанским министром Мануэлем Годоем, носившим титул князя мира, сообщить про лишение Бурбонов неаполитанского и испанского королевств. Говорил и про договорённости между Александром и Наполеоном, как решалась судьба Польши, окончательно растворявшейся в соседних государствах. Немного про бунты поляков, усмирять которые довелось и Фаддею.

Однажды к Булгарину подходил финн, уже много лет спустя, после отторжения Финляндии в вечное российское владение. Он отвечал, насколько жизнь населения преобразилась, нежели приходилось терпеть лишения при шведах. Вообще Фаддей стремился показывать, каким образом он радеет за Россию. Потому и финны у него рады переходу под владение русского царя. Радел Булгарин и даже так, что не против оказывался устранять всякого, выступавшего против действующего положения дел. Собственно, за то Фаддея современники и не любили, обидно отзываясь в многочисленных эпиграммах. Потому в «Воспоминаниях» Булгарин прямо сообщает — нужно говорить правду по существенно важным моментам, никак не стремясь умалчивать.

Из совершенно непонятных побуждений, Фаддей завёл повествование о жизни и деятельности Михаила Сперанского. Знакомя читателя с биографией сего замечательного политического деятеля, Булгарин поведал обо всём, начиная с ученической скамьи, оглашая взлёты и опалы, подведя к основному — сибирскому губернаторству. Фаддей сделал акцент на деятельности Сперанского в Сибири, где тот в качестве губернатора отдавал под суд всякого чиновника, не взирая на чины и звания, находя для того весомые причины. Именно потому Фаддей считал, что Сперанского в Сибири никогда не забудут, веки вечные он будет в почёте у сибиряков. К сожалению, уже спустя сто лет про деятельность Сперанского в Сибири не помнят совершенно, ежели где и вспоминая, то в Иркутске, где Михаил и пребывал в качестве губернатора.

Шестая часть воспоминаний продолжит умалчивать о самом интересном — Булгарин не спешил сообщать, каким образом он оказался в армии Наполеона. Понимая это, Фаддей оговаривался, ведь не зря он сообщал отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни. Не обо всём он будет сообщать читателю, а только о некотором. Причём, потому он и рассказывает про разное, ибо об этом слышал. Например, взялся рассуждать о тактическом гении Суворова. В чём же гений заключался? Ни в чём! Как же так? Очень просто. Фаддей уверен, изучать тактические изыскания Суворова бесполезно — их нет. Не может быть: скажет читатель. Очень может. Вся тактика Суворова заключалась в действии нахрапом, вооружившись русской удалью. Именно так и никак иначе. Читатель должен запомнить это. Суворов всегда шёл напролом, благодаря чему и одерживал победы.

У Булгарина имелось ещё десять лет, дабы найти силы и поведать о дальнейших воспоминаниях. Однако, такого не случилось. Не стал Фаддей рассказывать про литературную деятельность, каким образом был причастен к Третьему отделению. Всё тайное — таковым и осталось. Булгарин сообщал про разное, о чём легко узнать и из других источников. Да и сам он черпал информацию из разных мест, немного добавляя и от себя. Получилось так, что «Воспоминания» сообщали информацию о юных годах Фаддея, тогда как прочее — набор любопытных обстоятельств о постороннем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Навои» переполнен от неоднозначности, как довольно опасной для писателя, посмевшего в советское время создать подобное произведение, так и вполне угодной — превозносящий заслуги правителя, заботящегося о благе государства. Чего не хочется делать, искать те самые отсылки из прошлого в том, что имело место быть в нарождавшемся социалистическом государстве. Ведь беда не от злых намерений, а от скудоумия отдельных представителей рода человеческого, ставших причастными к власти. Некогда над ними сияли два солнца: одно — в виде правителя, другое — в виде Алишера Навои. Всё прочее, окружавшее, было недостойным их причастности. И народ прозябал по собственной глупости, лишая возможности его защищать. И лица от власти ничего не боялись, учиняя поборы и расправы на своё усмотрение. Прежде с подобным было трудно справиться, поскольку не мог правитель рубить руки всем причастным. Что касается Навои — он был в той же мере бессилен. Однако, о ком же всё-таки брался рассказать Айбек? Понятно, про Навои. Но отчего в качестве государственного деятеля, тогда как он известен потомкам преимущественно в качестве поэта…

Айбек шёл по пути наименьшего сопротивления. Он взял за основу типичное для поэтов средневековья явление — плач по бедствующему народу, до которого никак не снизойдёт правитель. Поэтому Айбек постарался показать, отчего подобное происходило. Да, правители не отличались жестокостью. Наоборот, они радели за научные изыскания. При этом в народе видели нечто им непонятное, отличающееся грубостью и невежеством. А раз так, то не стоит опускаться до грязи в крестьянских домах. Вполне может статься, грязи в крестьянских домах не было. Но правители о том не знали. Им следовало открывать глаза. Лучшим средством становились поэты, любившие рассказывать истории правителях древности, почитавших сперва народ, после — всё остальное. Что же, до народа снизойдёт и молодой правитель, внезапно осознавший, из каких плевел можно отобрать подлинное зерно.

Отрицательными персонажами Айбек показал прочую власть, устраивавших поборы, стремившихся обогащать не казну, а себя лично. Действовали они вне воли и желания правителя. А так как власть имущие в глазах государя воспринимались за людей возвышенных, склонных к поэзии и к наукам, к ним не могло быть применено наказаний. Точно устанавливалось, всякая хула на власть имущее лицо — есть наговор. Дабы разбить это представление, опять требовались поэты, способные иносказательно, либо прямо, сообщить правителю о его заблуждениях. Действительно, отчего визиря не любит народ? Может оттого, что истязает и обкрадывает он народ? И в этом крылся один из подводных камней повествования. Уж больно власть имущие похожи на тех работников советской власти, проводивших продразвёрстку с особым пристрастием, стремясь выжать из крестьян всё до последнего зёрнышка.

И вот Навои в образе поэта. Ждал читатель его появления в таком качестве. Трудно судить, насколько газели на тюркском способны превосходить их же, но на персидском. Это повод для спора владеющим двумя языками сразу, так как в любом другом случае — будет перевес на сторону говорящих на тюркских или персидских языках. Что до тех, кому эти языки неизвестны, им без разницы, насколько вклад Навои был действительно велик. Однако, нужно заметить, некогда процветала поэзия на арабском языке, пока не проявили смелость поэты, предпочитавшие персидский, теперь настал черёд для осмелившихся сочинять на тюркском. Как раз Навои и был из тех, кто предпочитал творить не на принятом тогда в обществе персидском, а на том языке, который был близок к языку современных узбеков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интересные были раньше времена, о них со слезами только и говорить. Взять Фонвизина, поэт он вроде, славный литератор, переводил прозу, сам литературные творения создавал. Но из чего он вырос? Вырос он из грязи. В той грязи он с рождения по уши погрязал. Никто и ничего тогда не знал, и может статься так — не знали учителя, чему брались учить. Не ведал Фонвизин правил грамматики толком, в географии оказывался слаб. Но приметили его склонность к языкам, за него определив дальнейшую судьбу, в царскую контору переводчиком направив. Довольно категоричным был Семён Брилиант, сказывая про Дениса Фонвизина, попутно унижая власть монархов. И будет думаться, словно написана биография позже, когда установится советская власть. Но год издания 1892, тогда остаётся к иному выводу придти. Писал Брилиант биографию, придерживаясь единой линии повествования, не боясь опалы за остроту использованных им выражений.

Обязательно нужно сказать о предках Фонвизина. Они, как и у всех дворян, откуда-то да когда-то пришли в Россию. Один из предков воевал против Петра Великого, был им пленён и вот обжился в новой для себя стране. И как-то вовсе так неважно, что предков у Фонвизина и без того хватало на российских просторах. Однако, так принято было — предков вне пределов русских искать. Пусть будет так, опираемся в суждения ведь всё-таки больше на происхождение фамилии, чем самого рода.

У всех биографов одна черта — любовь к письмам Фонвизина. Причина очевидна — иных источников о нём почти не найти. Потому и Брилиант принялся донести до читателя их краткую суть. Становилось понятно, с каким пренебрежением Фонвизин относился к заграничным порядкам. Кто бы ему не говорил, будто в Европе живётся свободно, не испытывая угнетения царя… Всё это вздор: мог думать наш Денис. Свободы больше у крепостного в России, чем у того же француза, сидящего в кабале многажды тяжелее. Во Франции рабство на каждом углу! Такими наблюдениями делился Брилиант, опираясь на письма Фонвизина.

Но нет! Брилиант всё чаще начинал оспаривать мнение человека, им взятого для исследования. Ему показалось удобным наращивать объём биографии, стараясь найти противоречия в словах Фонвизина. Он специально искал разночтения, делал на том акцент, не видя различия, когда и зачем то было сказано. Может Брилиант истинно считал, что мнение человека не должно меняться на протяжении жизни, обязанное оставаться навсегда таким, каким однажды было высказано. Всему возразит Семён, разоблачив Фонвизина в домыслах, в том числе касательно и французского рабства.

Почему так? Довольно очевидно. Не могло быть так, чтобы при российском монархе вообще кому-то хорошо жилось, особенно крепостным. Раз так, тогда Брилиант станет разносить любое недовольство Фонвизина Европой. Безусловно, в Европе ничего хорошего не происходило, да говорить, будто там было хуже, нежели в России — такого мнения Семён стерпеть не мог.

Что ещё можно сказать про Фонвизина? Вполне очевидно, про пьесу «Недоросль». Обязательно следовало обсудить и придерживание стороны Панина, вследствие чего Фонвизина никак не желали ценить при дворе, вполне обосновано считая за шпиона. Как видно, не слишком получается рассказывать про человека, чей жизненный путь стался скоротечен. Зато он лучше изучен, чем жизнь другого литератора тех дней — Якова Княжнина.

Как бы не говорил Брилиант о Фонвизине, делал он то с позиции, казавшейся ему правильной. Хорошо, что есть биографии за авторством других исследователей, с чьими версиями жизнеописания Фонвиза можно знакомиться без ограничений.

Автор: Константин Трунин

» Read more