trounin.ru

Отчего представители цивилизации Запада так любят тему половой распущенности и однополой любви, считая обязательным об этом говорить, допуская прямую речь о жестоком обращении с людьми и насилии над ними? Для них это считается нормальным явлением, о котором нужно сообщать с максимально возможным количеством отвратительных подробностей. Допустим, у Антонии Байетт в «Детской книге» всё начинается с невинных оттенков человеческих взаимоотношений, вырождающихся к заключительным страницам в педерастию. Возносить подобное литературное творение на Олимп читательского почёта — минимум звоночек о неполадках в некогда датском государстве. Если бы автор старался не просто выудить информацию из прошлого, а сопровождал повествование нравственными муками действующих лиц или сообщая, что подобное отношение к людям ныне искоренено, то было бы понятно. Однако, славные западные ценности произрастают из клоачных глубин, требующих адекватного с ними обращения в последующем. Вместо осуждения — пестование.

Байетт строит повествование, опираясь на историческую хронику. Проще говоря, читатель знакомится с историческими выкладками, на фоне которых происходят описываемые Антонией события. Если есть стремление узнать историю Великобритании лучше, то «Детская книга» в этом будет хорошим помощником, ведь где ещё узнаешь о царствовавших в обществе того времени порядках. Дамы и джентльмены? Куда уж там. С рождения над людьми издевались, закладывая извращённые традиции у подрастающего поколения, обязанного после становления готовить для себя смену. Не стоит исключать, что Байетт лишь очерняет действительность, опираясь на доступные ей труды знакомых с данной проблематикой историков, специализирующихся на неординарных человеческих поступках. В книгах Чарльза Диккенса ничего подобного не происходило, хотя порядки в его время были далеки от гуманности, но явных перегибов он не описывал, хотя известен своим скрупулёзным подходом ко всему, до чего дотягивалось его любопытство.

Интерес Антонии произрастает из жадных до крови сказок немецких земель, собранных братьями Гримм, чья интерпретация многими осуждается и переиначивается в более мягкий вид, где к людям могут относиться несправедливо, заставлять поступать против воли, при этом не допуская проявлений садистских наклонностей. Байетт ориентируется на жестокость, доводя до читателя истинную суть историй, во всех подробностях излагая их собственными словами прямо на страницах «Детской книги». Кроме того, сказки оказывают негативное влияние на тех персонажей, в отношении к кому их одно из действующих лиц старается применить, — повествование наполняется дополнительными шокирующими происшествиями. Испытывал ли автор от этого моральное удовлетворение или всего лишь использовал приём привлечения к книге читательского внимания, чтобы быть в тренде и не отступать от коллег по цеху, упивающихся описанием сексуальных сцен без особой надобности и прочих нестандартных особенностей, будто извращённое человеческое естество настолько порочно, что для отображения этого нужно изыскать из недр фантазии тонны нездоровых впечатлений, никакого отношения к реальности не имеющих: вопрос!

В «Детской книге» много любопытных фактов, напоминающих круговорот бесполезной информации, которой и без того читателю хватает в повседневной жизни, вынужденному фильтровать личные новостные ленты, забиваемые умничающими друзьями, якобы это интересно и об этом нужно было обязательно сказать. Байетт, предварительно пересказав такие факты, пристраивает их в сюжет, сообразно соотнося. Например, особенность поведения кукушки по откладыванию яиц в чужие гнёзда, Антония легко может увязать с судьбой определённой группы действующих лиц.

Мучительно трудно жить в мире, где со страниц беллетристики и экранов телевизоров на тебя льётся поток негатива, якобы происходящего. Если выглянуть в окно или выйти на улицу, то ничего этого не увидишь. Страна живёт спокойно, изредка испытывая всплески агрессии склонных к ней людей. И склонных прежде всего вследствие банального объяснения — часть людей думает, начитавшись и насмотревшись, что такое поведение является нормой для общества. Также складывается впечатление, что общество никак с этим не борется. Вот и Антония Байетт щекочет нервы, с упоением позволяя действующим лицам пребывать в неге сексуального возбуждения и дозволяя выйти наружу всему тому, от чего следует воздерживаться. Похоже, человек никогда не изменится.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ныне измерение расстояний не вызывает затруднений — существуют методы и инструменты, позволяющие это сделать без человеческого участия. Но в начале XIX века людям приходилось прибегать к различным ухищрениям, вроде правила треугольников, когда зная длину одной стороны и угловой градус, можно выяснить нужную информацию о недоступных измерению остальных частей геометрической фигуры. Может показаться, что нет ничего проще, но для осознания этого кому-то всё-таки требовалось дойти своим умом. Главные герои произведения Даниэля Кельмана «Измеряя мир» активно используют в своих исследованиях именно вышеозначенный метод. Александр фон Гумбольдт делал это на местности, а Карл Фридрих Гаусс практически не выходя из дома. Их судьбы периодически пересекаются, а в остальном читатель знакомится с яркими моментами их жизни, разбавленными солидной порцией авторской фантазии.

Первое, что вызывает у читателя чувство неловкости — это новаторский подход Кельмана к тексту. Иногда писатели чувствуют острую необходимость внести некий нестандартный элемент, никем не применяемый ранее, чтобы читатель глубже осознал происходящее на страницах. В случае Кельмана всё иначе — он принципиально не выделяет прямую речь, оставляя её трактовку на усмотрение читателя. Если бы данная особенность была присуще единственному произведению автора, тогда с помощью неё можно было обосновать гениальность главных героев, чья жизнь удостоилась ещё одного достижения от благодарного потомка. Отнюдь, Кельман таким образом пишет и другие книги, а значит нужно приспособиться. Читателю следует считать, будто герои произведения общаются мысленно, не теряя времени на слова.

Основные достижения, о которых пишет Кельман, Гумбольдт начал осуществлять в тридцатилетнем возрасте, исследуя Южную Америку. Успел проехаться Гумбольдт и по России, о чём Кельман написал ещё путанее, своеобразно представив читателю эту страну, где учёному все были безумно рады, помогали ему во всём, вследствие чего Гумбольдт лишь пожалел о зря потраченном времени, устав от постоянных рассказов о своём самом первом путешествии. Устаёт и читатель, ранее насытившийся описанием приключений учёного. Гумбольдт измерял всё на своём пути, совершал открытия и отвергал теории разных учёных, позволяя мировому сообществу придти к более правильным заключениям.

Пока Гумбольдт борется с силами природы и испытывает действие яда кураре на собственном желудке, Гаусс неспешно принимает участие в съезде математиков, плавает на воздушном шаре, измеряет территорию Ганновера, делает вычисления от ста одного и изобретает бинарную систему для общения на расстоянии. Вклад его в науку Кельманом продемонстрирован наглядно, о чём бы на самом деле не думал сам Гаусс. Даниэлю важнее было связать судьбы детей немецких земель в единое повествование, находя для действующих лиц постоянную возможность узнавать друг о друге, следить за достижениями и делать на этой основе личные выводы.

Если верить Кельману, Гаусс постоянно сожалел о том, что живёт не в будущем, когда человек познает гораздо больше, а в довольно отстающем в области познаний мире, вследствие чего он постоянно думает о предстоящем. Конечно, Даниэль знает о многих достижениях человечества, свершившихся после смерти учёного. С таким подходом к видению мира и жить смысла нет, поскольку надо сожалеть о невозможности летать со скоростью света и разговаривать с людьми из любой точки на планете посредством маленького аппарата, располагающегося на ладони. Впрочем, Кельман всё-таки нагоняет на главных героев произведения хандру, когда к старости им сообщают о том, что они едва ли не прожили жизнь зря, ведь теперь все их достижения никому не нужны, так как были изобретены более удобные средства для измерения.

Не имея другого источника информации о жизни Гумбольдта и Гаусса, «Измеряя мир» подойдёт идеально. Кельману удалось связно рассказать читателю историю об их исследованиях и достижениях, а это уже само по себе достойно уважения. Мало какой читатель до знакомства с книгой вообще представлял себе, кем собственно являются эти люди. Белых пятен в истории стало меньше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

( Истории бывают цельные, встречаются истории без конца, а также истории без начала, иной раз читаешь истории ради определённых моментов в тексте, а порой чтение принимает злокачественную форму чтения ради чтения, поскольку нельзя не читать, но читать требуется. Как с этим быть и куда себя в таких случаях девать? Ответов на такой вопрос может быть много, если постараться абстрагироваться от поиска нужного решения, стараясь выудить из головы совершенно иную информацию. Получиться может совершенно непредсказуемый результат. Покуда стараешься найти ответ, случайно можешь написать книгу. А ежели немного не хватает до необходимого объёма, то в подобной форме можно рассказать о чём угодно, выдав произведение за потуги модернизма. Ведь писатель имеет право играть с формой, и совсем неважно, если он при этом ничего определённого не расскажет. Примерно таким образом поведал историю и Майкл Каннингем о жизни трёх женщин, якобы чем-то связанных друг с другом, а на самом деле скорее всего никак не связанных, кроме авторского на то желания. Всего-то надо найти нечто для увязки сюжета в цельное произведение. Практика показывает, чем мудрёнее написано, тем больше шансов встретить понимание у читателя и критиков, да отметиться какой-нибудь литературной премией. И неважно, если сути не было изначально.

Читатель может листать страницу за страницей, стараясь уловить содержание. Вместо доходчивого рассказа, Каннингем использует приём потока сознания, напоминающий подобие данного текста, то есть без приложения особых усилий пишешь всё, что приходит на ум, не фильтруя и не особо вникая в текст, порождаемый подсознанием. Внутренне ощущаешь красоту мгновения, рождающего без мучений некий субпродукт, имеющий целью дать понимание собственного понимания, когда о понимании не может быть и речи. Просто понимание. Всего-то понимание. Ещё раз — понимание. Это, к слову, весьма живо даёт представление для понимания творчества Каннингема, им гордо обозначенное тройным сочетанием звука Бу. Следует читателю подробнее объяснить понимание Бу. Их значение крайне велико, поскольку автор сам подмечает Бу у других писателей, не замечая наличия его у себя.

Как проявляется Бу в «Часах» Майкла Каннингема? Очень просто. Сперва автор рисует определённую сцену, наполняя следом сюжет различными бу-бу-бу, пока читатель не потеряет нить повествования. Затем снова описывается важная сцена с последующими бу-бу-бу, заставляющими опять потеряться в описываемых автором событиях. Ничего критичного в этом нет, читатель всегда может вернуться назад и заново попытаться понять, отчего ему не удаётся сконцентрироваться. Но проблема заключается в другом. Проще говоря, Каннингем хотел написать, он писал и даже поставил финальную точку, якобы создав ещё одно произведение, которое не будет стыдно показать другим. И что самое странное — он даже не упивался сексуальными сценами, без которых не могут обойтись современные западные авторы. Уже за это его «Часам» можно было вручить не только Пулитцеровскую премию, но и любую другую. И не важно, что в сюжете встречаются однополые любовники. Их присутствие скорее склонит на твою сторону сочувствующих. Каннингем продемонстрировал рецепт приготовления успешного литературного романа во всей красе.

Критика могут спросить — а о чём собственно было произведение Каннингема? Знаете, в тексте определяющая роль отводится Вирджинии Вулф и её книге «Миссис Дэллоуэй» — это основа всего описываемого автором «Часов». Он отчасти позволил себе беллетризировать жизнь писательницы, напомнив о некоторых особенностях, на основании которых читатель может придти к выводу, почему в своём творчестве она отдавала предпочтение потоку сознания. Данное пояснение нисколько не отбрасывает тень на самого Каннингема, поскольку никто о нём «Часов» ещё не написал. Но, думается, лет через сто обязательно напишут, увязав уже его с Виржинией Вулф, добавив парочку прочих персонажей, чем-то с ними связанных. )

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда-то где-то отчего-то из каких-то личных соображений появились адепты здорового образа жизни. Они спокойно чистили зубы, принимали лёгкую пищу, медитировали. В общем, особо никому такие люди не мешали. Безусловно, ныне трудно продохнуть, отбиваясь от информации, сообщающей, что лучше есть, как выводить из организма шлаки и отчего полезно заниматься йогой; будто без знания этого человечество обязательно вымрет. Таковы реалии нашего времени: у людей в голове засела зараза, моментально съевшая их мозг. И вот свершилось долгожданное — адепты здорового образа жизни отправились в прошлое. В случае Патрика де Витта — на Дикий Запад.

Писатель вносит в сюжет смешные сцены, связанные как раз с осознанием одного из действующих лиц, касательно необходимости задуматься о дне сегодняшнем, поскольку надо готовиться ко дню завтрашнему. Даже неважно, ежели его через пять минут изрешетит мимо проезжающий человек с огнестрельным оружием, толком не придав значения тому, для чего он собственно это сделал. Дикий Запад иначе не воспринимается. Кажется, его населяли отчаянные люди, которым важно было отстаивать справедливость или в широком порыве души грабить поезда, банки и просто так стрелять в тех, кто им не нравится.

Читатель через силу смеётся. Главный герой — не от мира сего. Он беспокоится о таких проблемах, за которые получает осуждение окружающих людей. Впрочем, даже если он сумасшедший, никто не станет ему явно на это намекать, пока тот способен в ответ нашпиговать свинцом острых на язык. Хотя сомнительно, чтобы такой человек вообще посмел применить оружие для отстаивания своих прав. Он просто обязан быть пацифистом и проявлять заботу о животных, женщинах и вообще слыть гуманным человеком, как того требует читатель XXI века.

Что касается происходящего действия на страницах книги, то и тут автор отталкивается от современности. Его герои размышляют частью шаблонно, словно сошли с экранов. Другая часть выполняет роль «пришельцев из будущего». Данное сочетание никак не воспринимается. Нужно было захватить с собой не только знания, но и более действенные средства, дабы суметь повлиять на мировоззрение персонажей с мышлением героев из вестернов. Патрик подобной цели не ставил — он наполнил повествование событиями, толкуя прошлое на свой лад, якобы такое могло быть; ведь должны же были жить на Диком Западе адепты зожа и гигиены, а не только преступники, охотники за головами, шерифы, женщины лёгкого поведения и индейцы.

Не обходится в сюжете без взаимного недопонимания. Главные герои произведения действительно являются братьями, разительно отличаясь друг от друга. Рассказчиком истории выступает не представитель сильной половины человечества, а его женственный кровный родственник, воспринимающий происходящее довольно странным для Дикого Запада образом. Именно его Патрик де Витт сделал рассказчиком, выставив душевные метания героя напоказ. На ход мыслей и совершаемые поступки будет интересно смотреть при экранизации, но на страницах книги автору не удалось в полной мере отразить клоунаду. Выходки адепта здорового образа жизни от первого лица не обеспечивают полного погружения в атмосферу его миропонимания.

Патрик создал то, что до него в вестернах отсутствовало. Последним новатором был, будем считать, Джеки Чан, переосмысливший значение китайцев из обижаемых всеми кули в весьма агрессивно настроенную боевую единицу. Про новаторов голубой волны предлагается умолчать. Кажется, Дикий Запад скоро испытает вторжение со всех сторон. Вампиры уже были, отчего там теперь не оказаться, допустим, роботам?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Стоит ли удивляться тому, что на Западе часто выстреливают истории, связанные с развратным образом жизни, когда в классики пытаются записать писателя, содержание произведений которого касается преимущественно порнографических моментов и того, как действующие лица сидят на наркотиках. Понятно, западный читатель плотно соприкасается с данными особенностями собственной жизни, поскольку его окружают источники информации, сообщающие ему именно такие сведения. Но какие притягательные черты во всём этом находят читатели из других стран? При этом, Франзен не уделяет должного внимания пагубному употреблению алкоголя и курению табака, что, видимо, являются настолько обыденными привычками, вообще недостойными упоминания. То есть Франзен смешал с грязью быт американцев, внеся в него элемент культурной деградации. Желающие верить — поверят, остальные сочтут «Поправки» ещё одним детищем контркультурного движения: долой культуру, Франзена в классики.

Не так прекрасно для автора «Поправок» действие, как окружающие действующих лиц декорации. В качестве предварительных ласк выступают овальные формы дивана — каждый изгиб достоин пристального внимания. Франзен томит читателя, сказав о том, чем будут заниматься в сцене герои, но пока не поведает всю информации о диване, он сюжет с места не сдвинет. Такая манера изложения серьёзно усложняет понимание текста, одновременно объясняя, каким именно образом автору удалось написать столь тяжёлый роман, чья тяжесть ощущается не столько от обилия книжных страниц, сколько от смысловой нагрузки. Безусловно, все диваны достойны внимания, только Франзен предваряет сцены не одними предметами мебели, поскольку читатель должен знать и о других частях интерьера. И неважно, ежели герои уже готовы причмокивать от удовольствия — для них время остановилось, пока взгляд читателя скользит не по обольстительным формам человеческих тел, а следует к очередному изгибу дивана.

Собственно, почему Франзен так увлечён мужскими половыми органами и женскими грудями? Может это доставляет ему определённое эстетическое удовольствие? Внимательный читатель может на десяти страницах насчитать около тридцати, а то и пятидесяти упоминаний этих частей тела. Не стоит думать, насколько Франзен близок к правде. Он ведь может быть действительно близок. Когда в обществе что-то запрещается или осуждается, то фантазия сама заставляет человека представлять определённые действия, вызывая перед глазами должные образы. И нет ничего лучше, чем прикоснуться к запретному на страницах журналов или беллетристики, где для твоего воображения всё давно готово. Поэтому не стоит удивляться успеху «Поправок» у читателя. Половина читательской аудитории взорвётся аплодисментами, поблагодарив писателя за доставленную радость созерцания хоть чьей-то распущенности. Другая половина увидит в написанном автором отражение современных обществу реалий. И лишь малая частичка читательского сообщества напомнит о лживости писательского мастерства, изыскивающего для произведений определённые моменты, воздействующие на подсознание, и не более того.

Самое странное, Франзен берётся морализировать. Тот образ жизни, что ведут главные герои «Поправок, по его мнению ведёт к вырождению. И совсем неважно, когда старческий маразм можно свести на возрастную деменцию, без особых попыток его как-то обосновать. Хорошо, ежели человек вообще долго прожил; а коли прожил, ведя не самый здоровый образ жизни, постоянно рискуя здоровьем, то тем более хорошо. «Гуси» — они на то и «гуси», чтобы лететь высоко и не сталкиваться с преградами. Жаль, что эти «гуси» паразитируют на литературе, выдавая за гениальное себе же подобных «гусей»: круговорот «гусей» в литературе. Стоит ли оправдывать жизнь выдумками? Нужно адекватно воспринимать происходящее вокруг и не поддаваться влиянию передёргивающих действительность писателей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда-то, относительно недавно, Паскаль Киньяр стал лауреатом престижной французской премии в области литературы. С той поры минуло достаточное количество лет, но звание лауреата той премии к нему приклеилось основательно, будто сообщая читателю о положительных моментах творчества Киньяра. Вполне может оказаться и так, если верить благостному назначению премий вообще, вручаемых порой просто от безысходности, когда надо кому-то её дать. Безусловно, изредка премии уходят в достойные руки. Но чаще… чаще их на самом деле надо именно кому-то отдать, иначе быть не может. И это оправданно, ведь не может человечество постоянно генерировать нечто уникальное, а если и может, то порой настоящие ценности не принимаются никем в расчёт. Ещё одной особенностью премий является стремление лиц, за неё ответственных, найти нечто новое. И не беда, ежели это новое задвинет в своих изысканиях дела ушедших в прошлое футуристов. Может быть лучше футуристы, чем настолько раскрепощённые писатели, как Киньяр?

Абсолютно во всём Паскаль видит сексуальный подтекст. Читатель сомневается — о смерти ли повествует взятая для ознакомления им книга? Присутствующие на страницах действующие лица сплошь страдают от необходимости сообщить о своих половых органах, жаждут их заполнить должными жидкостями и иногда побеседовать с говорящей отрубленной головой. Это же так обыденно. Есть в «Ладье Харона» и отвлекающие внимание зарисовки, в которых автор с твёрдой уверенностью знает, как именно Александра Македонского приняли в раю, от каких мук страдал кардинал Мазарини и отчего некий персонаж полз к папе римскому на коленях через всю Европу. Киньяр шьёт книгу из разных фактов, скорее всего придуманных им лично.

Магический реализм? Модернизм, постмодернизм? Беллетристика, нон-фикшн? Философия XXI века? Невозможно определиться с принадлежностью «Ладьи Харона» хоть к чему-то. Определяться и не нужно. Достаточно сослаться на сумбур, как всё встаёт на свои места. Но сумбур особенной, основательно заправленный потоком сознания, отчего сразу становится понятным ход рассуждений автора. Чаще всего, когда желаешь писать, а не знаешь о чём, то пишешь обо всём подряд. Собственно, если и есть в «Ладье Харона» глубоко спрятанный смысл, то искать его бесполезно. Киньяр разбил его на множество частей и закопал их в разных местах. Даже в случае нахождения оных, сопоставить их не получится, поскольку нет гарантий, что это части единого целого. Просто не было изначально этого самого целого.

Есть мнение, говорящее, будто литературе не требуется цензура. Пусть читатель сам ознакомится с произведением и сделает соответствующие выводы. Коли ему понравятся развратные сюжеты Киньяра, значит будет ему счастье. Если не понравятся, значит больше к книгам Киньяра он не притронется. Удручает излишнее привлечение Паскалем внимания к проблемам, о существовании которых можно узнать только из литературы, кинематографа и средств массовой информации. Человека пытаются убедить — человек принимает на веру и считает данное положение нормальным явлением. Может оттого и ныряет Киньяр глубоко в историю, стараясь рассказать читателю о далёком прошлом и возможных событиях. Впрочем, прошлое существует только в наших воспоминаниях, а они могут трактоваться разным образом.

Киньяр разлил семенную жидкость и прилип. Хочет оторваться — прилип насмерть. Насмерть! А если плыть по семенной жидкости? Тогда уж на ладье. Коли насмерть, то на ладье Харона. Отчего не позвать Гелиоса, чья колесница позволит оторваться от семенной жидкости? Сомнительно. Затея обречена на провал: небо — это вместилище для семенной жидкости. Значит… Значит ли это хоть что-нибудь, кроме наличия у писателя хаотично скачущих мыслей?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сдерживающий элемент важен. Надо ли скидывать чью-то руку, когда она крепко сжимает твою волю? Стоит высвободиться, как погружаешься в хаос множества рук, хватающих всё без разбора, лишь бы урвать кусок пожирнее. Покуда каждый народ пытается обособиться, никто не может понять необходимость объединения. Однако, африканцам не нравится идея панафриканизма — они схожи только цветом кожи, отличаясь во всём остальном. На такой основе нельзя создать крепкое государство.

Людей всегда съедают противоречия, с которыми они никогда не смогут смириться. Например, в Нигерии проживает народность игбо — по одной из версий считающая себя потерянным коленом Израилевым. В конце шестидесятых годов XX века игбо решили отделиться, создав государство Биафра, что спровоцировало гражданскую войну. У других народностей, населявших Нигерию, дотоле плохо переносивших игбо, не было иного выхода, как попытаться удержать страну от развала. Война же в любом своём проявлении не способствует сохранению трезвого расчёта, особенно под лучами палящего солнца.

Чимаманда Нгози Адичи родилась спустя семь лет после окончания гражданской войны. Она выросла на рассказах о том времени и в ней обязательно должно было сохраниться ощущение потерянного прошлого, забравшего в лучший мир её родственников. И было бы трудно её понять, не реши она написать книгу о событиях тех лет. Сделать это было не так трудно — у неё имелась возможность беседовать с очевидцами, впитывая их гнев, чтобы позже перенести его в произведение. Адичи настолько пропиталась отрицательными эмоциями, что решила полностью адаптировать это отражение реальности на страницах.

Британия оставила Нигерию наедине с её проблемами. Колониальный мир рушился, порождая всплеск противоречий, грозящих вылиться в очередной глобальный конфликт. Пока людям ещё удаётся поступать разумно, но это не уберегает от проблем на локальном уровне. Адичи не скрывает от читателя, за что именно народности йоруба, хауса и фулани недолюбливали игбо. Считалось, если игбо чем-то занимаются, то в итоге всё достанется только им. Может быть и всей Нигерией им удалось бы завладеть, имей они численный перевес. Не стоит оговаривать подробности предпосылок, приведших к гражданской войне. Вместо этого следует рассматривать сам конфликт, свойственный человеческой природе, но противный разумному объяснению.

Игбо истреблялись всюду, где их могли найти. Прилетал ли самолёт в аэропорт или игбо ехали на машине по городу, в случае их обнаружения неистовыми представителями других народностей, происходила быстрая и кровавая расправа. От подобных зверств можно свихнуться, ежели приведётся стать свидетелем. Адичи тоже об этом рассказывает, но её интересует немного другое. Читатель наблюдает за главными героями, среди которых несмышлёный мальчик, в меру умная девушка и белокожий парень, считающий себя биафрийцем. Каждому из них писательница уделяет внимание, порой забывая об основной теме повествования. Конечно, война войной, а люди всё-таки чем-то живут и дышат, когда она их не касается. Так и у Адичи, война мало касается главных героев, но частично вмешивается в их жизнь, а один из героев становится действительным солдатом армии обретшего независимость государства, ведь надо же читателю было показать негативную сторону людской агрессии.

Почему-то у писателей, прикоснувшихся к Западу, в творчестве начинает преобладать влияние фрейдистских теорий, вследствие чего они стремятся максимально раскрепостить действующих лиц. Поражает озабоченность на тему секса. Адичи наполняет текст постоянными размышлениями, будто свет клином сошёлся, дай лишь скорее удовлетворить туманящую мозг похоть. Подобный разврат регулярно происходит в жизни главных героев, готовых обсуждать измены и побуждающие их совершать причины. Писательница будто забыла про умирающих от ран и голода людей, уводя внимание читателя к сугубо житейским проблемам. Потом снова война: вражеская армия убивает и насилует население Биафры, армия Биафры тоже убивает и насилует его же, изредка перестреливаясь с противником. Адичи не показывает ход боевых действий, предпочитая во всех подробностях расписать сцены морального падения, да двигающийся туда-сюда чей-то очередной зад.

В чём же секрет успеха «Половины жёлтого солнца»? Скорее всего он заключается в шокирующих читателя подробностях. Адичи призывает не замалчивать ужасы гражданской войны. Но стоило ли о них рассказывать тем образом, который она продемонстрировала? Читатель никогда не поверит в благочестие игбо, навсегда очернённых Чимамандой Нгози. Они верили в светлое будущее, символом чего и является амулет в виде половины жёлтого солнца; они сами разрушили мечту, поскольку изначально воевали против себя.

Съедающая осознание потерь действительность всё равно не поддалась перу Чимаманды Нгози. Её собеседники были пристрастны и видели прошлое иначе, нежели его теперь видят участники конфликта с противоположной стороны. Единой правдивой точки зрения быть не может, поэтому остаётся поверить словам Адичи, покуда не удастся ознакомиться с произведениями других нигерийских писателей.

Дополнительные метки: адичи половина жёлтого солнца критика, половина жёлтого солнца анализ, половина жёлтого солнца отзывы, половина жёлтого солнца рецензия, половина жёлтого солнца книга, Chimamanda Ngozi Adichie, Half of a Yellow Sun

Это тоже может вас заинтересовать:
— Иностранные номинанты премии Ясная поляна-2016

Литературная премия «Ясная поляна» (одна из маститых в нынешнее время) с 2015 года выбирает лучшее иностранное произведение. Давайте присоединимся к этому празднику, ознакомившись с книгами, отобранными для номинации на этот год. В ближайшее время на сайте trounin.ru появятся обзоры всех претендентов из списка номинантов. Со списком можно ознакомиться уже сейчас:

1. Даниэль Кельман «Измеряя мир»
2. Джулиан Барнс «Предчувствие конца»
3. Антония Байетт «Детская книга»
4. Мишель Файбер «Багровый лепесток и белый»
5. Герта Мюллер «Человек в этом мире – большой фазан»
6. Арундати Рой «Бог мелочей»
7. Аравинд Адига «Белый тигр»
8. Энрике Вила-Матас «Дублинеска»
9. Тициано Скарпа «Венеция – это рыба»
10. Патрик де Витт «Братья Sisters»
11. Мария Парр «Тоня Глиммердал»
12. *Горан Петрович «Снег, следы» (текст произведения найти не удалось)
13. Джуно Диас «Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау»
14. Филипп Майер «Сын»
15. Халед Хоссейни «Бегущий за ветром»
16. Джонатан Франзен «Поправки»
17. Хелен Девитт «Последний самурай»
18. Майкл Каннингем «Часы»
19. Сири Хустведт «Что я любил»
20. Халед Хоссейни «И эхо летит по горам»
21. Чимаманда Нгози Адичи «Половина жёлтого солнца»
22. Дэйв Эггерс «Сфера»
23. Орхан Памук «Мои странные мысли»
24. Джонатан Литтелл «Благоволительницы»
25. Филипп Клодель «Моё имя Бродек»
26. Мишель Уэльбек «Покорность»
27. Кристоф Оно-ди-Био «Бездна»
28. Паскаль Киньяр «Ладья Харона»
29. Патрик Модиано «Ночная трава»
30. Фредрик Шёберг «Ловушка Малеза, Или о счастье жить в плену необычной страсти, о мухах и причудах судьбы»
31. Джон Кутзее «Детство Иисуса»

Это тоже может вас заинтересовать:
— Ясная поляна: Лауреаты
— Ясная поляна-2016: XXI век
— Ясная поляна-2016: Детство, Отрочество, Юность

Твори — не хочу: девиз современной жизни звучит довольно прозаично. Создавай наиболее несуразное, чтобы выделиться яркостью и взрывающим мозг пониманием действительности. Сири Хустведт полностью погрузилась в описываемый ей мир, предложив читателю историю об утраченных ценностях, возросших под видом хорошо сдобренного перегноя классической культуры, отныне утраченной и вымаранной в угоду извращённым вкусам новой волны искусствоведов, которым неведомо чувство действительно прекрасного. Пусть всё вокруг кричит, а ты успевай только примечать самое дикое. Такая ситуация хорошо прижилась в мире изобразительного искусства и среди ваятелей скульптур. Зрителю надоели реалистичные картины и формы, ему отныне нужны творения с сокрытым подтекстом, о смысле которого у каждого может быть своё личное неопровержимое мнение. Мир литературы не настолько податливый, но и в него вторгаются писатели, желающие своими стараниями воплотить на бумаге весь тот регресс, уничтожающий понимание прекрасного. Хустведт частично становится не только рупором деградации общественных ценностей, громко провозглашая об этом со страниц книги, но и сама вносит коррективы в литературные традиции: отринув классиков, пододвинув реалистов, устранив модернистов, забыв про фантастов, чтобы пополнить ряды сумбуристов, до которых потоку сознания никогда не подняться.

Хустведт широко наполняет книгу энциклопедической информацией, мешая выдуманные ей истории с некогда происходившими событиями, дополняя сюжет психиатрическими терминами, давая читателю понять только одно — мир искусства является уделом людей с нетрадиционным восприятием реальности. При этом Хустведт сама цинично восседает на этой удобренной почве, едко замечая обо всех модифицированных продуктах, порождаемых воспалённым умом творца. Если методы лечения Шарко укладываются в понимание адекватного подхода к лечению пациентов с отклонениями, то проблемы подверженных булимии и анорексии людей, совместно с погружением в описание жизни Байрона — это хлопья из воды, залитые водой, да в тарелке из воды, которые есть предстоит ложкой из воды: суть полна воды, её можно понять только умыв руки, чтобы следом воспользоваться полотенцем из воды. Перед читателем предстаёт каша из воды.

Духовный мир художников читателю не станет ближе, поскольку «Что я любил» не сможет внести конкретной ясности, кроме сумбурного изложения воззрений Хустведт на мир искусства, который по её мнению давно сгнил, не имея шансов на возрождение. С автором можно согласиться, а можно и не соглашаться, учитывая, что отображать мир реалистично ныне можно с помощью других средств. Нет никакого интереса, когда живопись может быть легко заменима на работы фотохудожников, а получить потрясающий кадр под силу любителю, чей объектив всегда рядом с ним. Модернисты и появились в мире искусства, когда человек освоил технику фотографирования. Художественные школы сменялись, пока не стала ясна ситуация с заходом в полнейший тупик, отринувший направления в угоду таланта каждого отдельного индивидуума. Стоило ли ради понимания этого писать целую книгу, стараясь внести подобные элементы в литературу? Хустведт ответа на данный вопрос не даёт, а просто рассказывает свою историю вымученным языком, через который не каждый сможет прорваться.

Искусство только начало развиваться, дав возможность множеству людей выражать своё видение мира, поэтому о деградации говорить ещё рано. Другое дело, что всё это вызывает иной раз культурный шок, но его надо просто преодолеть и ожидать новых творений. Кому-то нравится нестандартный подход, способный в один момент стать прорывом для отдельного направления. Литература пока держится за чёткий строй слов, в котором нет нужды плавать. Но бывают и бассейны колыхающейся воды: «Что я любил» из таких.

Автор: Константин Трунин

» Read more