trounin.ru

Хвалить беллетристов авансом никогда не следует, как не следует думать, будто, написав нечто интересное, автор сможет найти в себе силы дальше создавать достойные внимания произведения. К сожалению, читательская культура подпитывается самообманом, особенно, когда нужно показаться окружению ценителем хорошей литературы, пропев дифирамбы чему угодно, лишь бы оказаться в кругу себе подобных. Но как быть, если действительность интерпретируется в разрез с понимаем того, о чём писатель взялся рассказать? Допустим, Афганистан — это, помимо региона постоянных конфликтов, ещё и религиозная страна, где за обсуждение некоторых тем могут жестоко покарать без каких-либо судебных разбирательств. Разве можно, строя чью-то личную историю, прибегать к популяризации западных ценностей на страницах произведения? Халед Хоссейни думает, что можно. Оттого и возникает недоумение у читателя, совсем не ожидавшего увидеть то, чего быть не должно.

В своих историях Хоссейни опирается на детские впечатления о родной стране, откуда он уехал будучи мальчиком, а также на знакомство с жизнью Афганистана, оценивая её с позиции выросшего на Западе человека. Повествование отдаёт шаблонностью, заезженной индийскими писателями, а также Болливудом. Попытки Хоссейни дать читателю представление про Афганистан — калька представлений о бедняцкой жизни многих стран Востока, сохранившейся в неизменном виде с древнейших времён, продолжая существовать и ныне. В одном Хоссейни точно не прав — он не показывает склонность бедняков Востока к авантюризму и невольному желанию объегорить всех и вся, при малейшем на то удачном стечении обстоятельств. Вместо этого Хоссейни говорит о честных и глубоко несчастных людях, вынужденных мириться с обстоятельствами без надежд на светлое будущее.

Цельного сюжета произведение «И эхо летит по горам» не содержит. Читателю предлагается цепочка событий, связанных друг с другом судьбами героев, изредка пересекающихся, что даёт писателю момент для воссоздания на страницах будней очередного действующего лица. Говорить о кристальной честности каждого из них не приходится. Там, где надо извлекать выгоду, герои решают проникнуться тяжёлым положением людей и всеми силами стремятся им помогать. Будь то выходец из бедной семьи, кому судьбой было суждено стать обладателем состояния, или пластический хирург, тратящий накопления на исправление дефектов у обиженных войной и наследственностью — все действующие лица оторваны от реальности, что выдаёт в Хоссейни романтика, не желающего придать описываемому налёт настоящей жизни, словно подготавливая почву для экранизации, но никак не с целью показать настоящее.

Читатель может сказать, что «И эхо летит по горам» Халеда Хоссейни — это «От убийства до убийства» Аравинда Адиги наоборот. Авторы используют одинаковые приёмы изложения, но Хоссейни смотрит на жестокость мира через розовые очки, а Адига обходится без заслоняющей глаза мутной пелены ничего не значащих иллюзий. Оба этих писателя правдивы, но правда каждого исходит из истинного понимания проблем с позиций Запада и Востока. Творчество Хоссейни пропитано западными представлениями о реальности, а значит Халед обманываться рад, думая найти защиту в гуманизме, тогда как гуманизм-то и ведёт человечество к вырождению.

Проблемы Афганистана понятны. Их нельзя преодолеть силой желания. Нужно приложить общие усилия. Возрождение должно начаться с низа. Когда-то страна сделала шаг к лучшей жизни. Население Афганистана наконец-то получило надежду преодолеть многовековую отсталость. Последовавшие монархические раздоры и два государственных переворота ухудшили положение. Семья Хоссейни за два года до апрельской революции 1979 года покинула страну. Поэтому трудно судить насколько произведения Халеда могут отражать действительность, так как он не является свидетелем многого из того, что описывает. И акценты Хоссейни расставляет, не опираясь на полную историю Афганистана. С его слов получается, проблемы начались в 1979 году, а до того все жили в согласии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Литературе пока только предстоит подвергнуться массированному натиску писателей, считающих нужным рассказать читателю о тех замечательных городах, в которых они живут. Кто-то пишет подробный путеводитель, кто-то повествует в стиле городского фэнтези, а иные предпочитают с юмором отметить ряд особенностей, характеризующих город с худшей из сторон. Собственно, Тициано Скарпа создал подобие памфлета, развеяв романтическое представление, добавив в повествование отталкивающие моменты. В самом деле, так ли это важно, что по каналам Венеции плавают фекалии, а жители под покровом темноты уподобляются сексуально озабоченным животным? Возможно, у Тициано извращённые представления о том, как надо говорить о родном городе. Впрочем, кому, как не ему, открыть глаза людям на недостатки? Может и венецианцы о них наконец-то задумаются.

С высоты птичьего полёта Венеция представляется Скарпе рыбой. Конечно, ему виднее. Если смотреть на контуры города иначе, то можно его представить в виде руки, протянутой для рукопожатия. Но если Скарпа настаивает на рыбе, читателю придётся с этим смириться, поскольку знакомиться ему предстоит с пониманием проблем Венеции, будто она плавает на поверхности воды. Почему плавает и не тонет? Вероятнее всего — протухла. А может её поддерживают на плаву так любимые Скарпой фекалии, караванам которых он то и дело поёт оды. В самом деле, как можно не замечать того, что тебя окружает, да отвращает от желания искупаться жарким днём в прохладной воде?

Скарпа травит байки, благо прошлое у Венеции богатое. Не зря она заявляет о праве на отделение от Италии, вспоминая времена, когда была самостоятельной республикой и имела большой политический вес. Каждая улица и каждый дом связаны с чем-то определённым, поэтому рассказывать о Венеции можно часами, перечисляя бородатые факты, да добавляя собственные, всё равно никто не упомнит всех происшествий, накопившихся за последнюю тысячу лет.

Внезапно из-за угла на читателя со страниц могут не только выбежать футболисты (со здоровыми сердцами и больными от артрита ногам) и выйти перегруженные паромы (под управлением гондольеров), но и могут появиться мужчины с натруженными половыми органами (перемотанными бинтами) и быстро двигающиеся в сторону канала вполне приличные девушки, чтобы прямо так взять и спустить трусы, сесть и справить большую нужду (под пристальным наблюдением туристов). Именно такой видит Венецию Скарпа, так теперь видит её и читатель его труда, понимая, что автор не зря сравнивает свой город с рыбой: на ощупь она склизкая, на запах — отвратительная.

Хорошо, что автор не забывает, за что Венецию ценят иностранцы. Он и сам упивается особенностями местного диалекта и кухни, не забывая их соединить, дабы ещё раз испортить читателю впечатление. Вместо адекватной подачи разъяснения блюд, Скарпа, словно заядлый лингвист, рассказывает, какое положение язык должен занимать, чтобы, перед вкушением пищи, правильно произнести её название. Автор не делится оттенками ароматов и вкуса еды, будто суть венецианской кухни заключается в самом её существовании. И нет для Скарпы ничего приятней, нежели дать читателю продегустировать Гетто, словно в этом есть неизъяснимая прелесть, которой действительно стоит гордиться.

Посему, читатель, ежели возжелаешь посетить Венецию, дабы найти розетку для штепселя, то воспользуйся рекомендациями Тициано Скарпы. И тогда обязательно найдёшь не только розетку, но и прочие места, куда сможешь слить скопившуюся в штепселе влагу, а также узнаешь, где бесплатно дают мазь от ушибов. А ежели, читатель, поедешь искать не розетку, а штепсель… то с этим тебе Скарпа не поможет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В каждой стране дети воспитываются разными методами. В Норвегии подрастающие поколения всегда были представлены сами себе, им не навязывали ограничений, познание мира происходило естественным путём. Кто скажет, что это плохо? Допустим, содержание книги «Тоня Глиммердал» противопоказано российским детям и должно содержать пометку «18+», поскольку пропагандирует опасное поведение, жестокое обращение с животными и показывает страдания людей от болезней. Адекватные люди понимают глупость подобных суждений касательно детской литературы, где подобное может иметь место быть, но не содержит явного намёка, хоть и написано прямым текстом. Норвежский ребёнок настолько же опасен для себя, как и дети всего мира.

Мария Парр продолжает знакомить читателя с особенностями воспитания детей своей страны. На этот раз в центре повествования ещё одна несносная девчонка, совершающая безумные поступки: она всеми силами стремится лишиться жизни. Кто есть Тоня? Звезда поселения Глиммердал, грозный рык беззаботности и первый кандидат на премию Дарвина. Ей не страшно спускаться на санках с самого крутого склона, даже возникни на пути обрыв; она не побоялась бы залезть в клетку с тигром, потому как уже гладила агрессивно настроенную собаку и отделалась незначительными повреждениями. По мнению Тони, всё в мире должно быть подчинено её желаниям, а если что-то складывается иначе, то она своего всё равно добьётся.

Снова героиня страдает от неполноценности семьи. Мама изучает льды Гренландии, поэтому на Тоню никто не может повлиять. Она бросается в драку с мальчишками, говорит на равных со взрослыми и постоянно требует справедливого отношения к себе. Парр дополнила повествование проблематикой смены старого уклада на новый. Беззаботное детство главной героини может омрачиться сужением поля деятельности для проказ. Читатель видит, как владелец примечательного хутора вот-вот перейдёт в лучший мир, оставив наследство дочери, давным-давно уехавшей из Глиммердала. Как быть в такой ситуации Тоне? Разумеется, она обязана приложить усилия, чтобы не допустить свершение непоправимого.

Детская непосредственность в повествовании отсутствует. Читателю предлагается личная трагедия ребёнка, ещё не осознающего, насколько трудно повлиять на происходящие изменения. Истерическими завываниями своего уже не отстоять, значит надо действовать. Парр предлагает излюбленный приём детских писателей для урегулирования конфликтов — главный герой должен стать лучшим другом антагониста, приложив к тому всё имеющееся у него обаяние. Шаг за шагом, сцена за сценой, сюжет продвигается к благополучному завершению с надрывной нотой в конце, дабы читатель понял и всё-таки принял неизбежных исход преобразований, могущих иметь, кроме отрицательного завершения, положительное начало для новых проказ главной героини.

Не стоит говорить, каким пристрастиям подвержена главная героиня. Хорошо, что Мария Парр отошла от туалетного юмора и не стала вносить в повествование злободневные моменты деградации европейского общества, предпочтя этому описание классических приключений, где есть место надежде, осознанию прекрасного в настоящем и приятным воспоминаниям о произошедшем. Как умирают действующие лица, так умирает и окружающая главную героиню действительность — взросления не происходит, в нём нет необходимости.

Мария Парр описала один эпизод из жизни Тони Глиммердал, подобных которому в жизни главной героини, надо понимать. было много до описанных событий, будет ещё больше потом. Конечно, интересно наблюдать за взрослением и изменением понимания окружающего мира. К сожалению, короткая история не предусматривает написания продолжения. Но кто же будет грустить из-за этого? Взрослые люди обычно имеют пример под рукой, в виде собственных детей, о чьих похождениях они готовы рассказывать часами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Можно по-разному относиться к новаторской литературе, сохраняя при этом умное выражение лица, будто в тексте скрыто нечто такое гениальное, отчего обыкновенным смертным не понять суть авторской игры в слова. А есть ли суть в подобном написании художественной литературы? Всё имеет право на существование: никто не может заставить человека поступаться собственными убеждениями в свободном от благоразумия мире. Дело каждого погружаться в фантазии малознакомого ему человека, пускай и в перспективе обласканного в высших профессиональных кругах. Собственно, Герта Мюллер, лауреат Нобелевской премии по литературе за 2009 год, начинала творческий путь не то с абсурдизма, не то с потока сознания, не то с магического реализма, либо со всего по чуть-чуть.

Первое, бросающееся в глаза, это отсутствие возможности найти соответствие между следующими друг за другом предложениями. Может мысли автора не могли обрести спокойствие, наваливаясь на бумагу, покуда не были забыты? А может Герта Мюллер, вместо окончательного варианта, случайно предоставила читателю черновик? Или её жажда одарить всех чем-то необычным довлела сильнее всего? Так или иначе, но погружение в произведение «Человек в этом мире — большой фазан» происходит с заглавия. И читатель уже понимает, что иной раз и предложения в тексте будут лишены какого-либо смысла.

Почему бы человеку не быть в этом мире большим фазаном? Его разводят для поддержания нужд общества и создания должного количества особей. Пусть человеку тяжело живётся в таком мире, поскольку он часто используется для поживы мелких групп охотников. Такое вполне укладывается в рамки логики. Но в рамки логики не укладывается предлагаемое Гертой Мюллер произведение.

Сторож на кладбище, столяр с женой в постели, портрет мамы на стене, слизывание слизи с пальцев, солёные слёзы, сдирание корки с гнойной раны, гусеница в лесу околела, путана из России, яблоня ест яблоки и трёт висок сторожу на кладбище… Проделав долгий путь, читатель наконец-то вернулся в изначальное место повествования. Теперь необходимо следующее: провести сравнительный анализ, отделить отдифференцированный плевел, разрешить аутоиммунную дилемму, озадачиться насчёт этих терминов — истолковать их максимально абсурдно и найти тот вид растения, что при втирании в кожу даёт кратковременный эффект, позволяя реципиенту забыть о мучающем его зуде в области основания черепа; не забыть накормить книгу буквами.

Читатель, пытаясь выразить мысли во время ознакомления с данной работой Герты Мюллер, скорее всего будет использовать слова вроде: что курил автор?, как называется средняя степень олигофрении?, ругаться хочется!, шляпа!, слова-слова-слова!, яблоня ест яблоки?, вермахт???, яблоня ест яблоки?, и даже тут секс есть! когда же она их есть перестанет?. Абсурдистика не предполагает отсутствие в тексте смысла, магический реализм не строится на основании одних вымученных ночных кошмаров, поток сознания не означает нагромождение всего и вся разом.

Культурная ценность у произведения Герты Мюллер всё-таки имеется. «Человек в этом мире — большой фазан» написан в оригинальной манере, его содержание трактуется на усмотрение — опираться есть на что. Кто-то обязательно оценит по достоинству. Впрочем, предвзято относиться к писательнице не стоит. Достаточно вспомнить с чего начинали другие, писавшие в подобной манере, авторы. В их ранних произведениях аналогично стоит тушить свет при чтении, зато потом их слог раскрывался невероятно красивым цветком.

Видавшие читавших Герту Мюллер, не знали — кого ругали. Читавшие видавших Герту Мюллер, кого ругали — не знали.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эрих Ремарк был зол на судьбу и зол на Германию, но он держал себя в руках и не впадал в безумие, не имея желания находить слова для оправдания нацистов. Спустя годы всё меняется, даже представления о прошлое — его с удовольствием переписывают, сообразно требованиям времени. Вот уже и нацисты не такие отрицательные фрагменты истории, хотя их и ранее никто не сравнивал с низменными элементами цивилизованного общества, возомнившими себя способными привнести всем для счастья идеи национал-социализма, поправ желаниями остальных наций; воевавшие на стороне Германии чаще всего показывались обыкновенными людьми, вынужденными воевать в силу разных причин, согласно которым они не воевать не могли. Тот же Эрих Ремарк наглядно рассказывал, что именно толкало немцев. И вот, Джонатан Литтелл, спустя шестьдесят лет, пишет книгу, где Вторая Мировая война представлена далеко не тем образом, которым её воспринимали современники, а сугубо по представлению ведения войны в веке XXI: сами военные действия — кратковременные всплески активности, зато грязи и унижений — сверх всякой меры.

Собственно, что ещё отличает современную войну от войн прошлого? Главное, первым приходящее на ум, это широкая сеть дезинформации. Безусловно, мозги населению туманили и раньше, промывая пропагандой в нужной мере. Людьми тогда двигали чувства патриотизма и довлевшие над обществами идеи наступления лучшей жизни. Ныне и мечтать-то не о чем, все с радостью перенимают американский образ жизни, не стесняясь заявлять о склонностях к гомосексуализму и прочим нетрадиционным пристрастиям, потому как, оказывается, все вокруг такие же. Почему бы не применить это и в отношении Второй Мировой войны? Пожалуйста. Джонатан Литтелл наполнил повествование согласно талантливым английским мастерам пера, видевшим ключ к построению отличного сюжета в шокирующих читателя сценах. Только автор «Благоволительниц» не банально лишает действующих лиц жизни, а морально их опускает, находя для этого много места на страницах, в свободные минуты внося в содержание ещё что-нибудь, не менее противное.

Джонатан Литтелл, будучи человеком, опосредованно участвовавшим в вооружённых конфликтах, надо полагать, привык соотносить имеющиеся противоречия у противных сторон с должным на то побуждающим к проявлению атакующих или защитных механизмов. Поэтому читатель, помимо основного действия, наблюдает за логическими умозаключениями автора, выставляющего на обозрение цифры и факты. Так становится известно, сколько война длилась дней, какие потери понесли стороны, а позже и о многом другом, особенно по части евреев, над судьбой которых Литтелл особо озадачился, припоминая из их истории даже такие факты, будто кавказские евреи не знали про написанный вавилонскими евреями Талмуд и поэтому могли рассчитывать на снисхождение нацистов, ведь они — не те евреи. Именно такие тонкости украшают «Благоволительниц», ставя читателя перед осознанием таких фактов, о которых он бы и не стал думать. И про крымских евреев тоже, кстати. Впрочем, Литтелл не стал озадачиваться иудеями вообще, называя их всех евреями, что исторически не совсем верно.

Полезная информация напрочь стирается, стоит автору в очередной раз обратиться к теме гомосексуальности. Оказывается, частенько на павших бойцах обнаруживали женское нижнее бельё. Но и это не так важно, как подробное объяснение, отчего древние греки были так сильны, особенно стоя спина к спине в окружении врагов. С выкладками Литтелла не поспоришь. Да о том ли он взялся рассказывать? Трудно припомнить нечто подобное у других писателей. Ремарк, опять же, красочно описывал разлагающиеся трупы, но он нигде не обмолвился о сперме в анусе солдат; описывал на какие нужды шёл прах сожжённых в печах заключённых, но не думал о заводах, сии печи производящих, как не думал и о гомосексуальных наклонностях среди заключённых. Литтелл же говорит прямо, без стеснения. Оно и понятно — ныне можно и даже нужно говорить, ему обязаны поверить. Хоть в чём он обвиняй — поверят обязательно.

Моральное разложение главного героя следует за ним со страницы на страницу. От скромных мыслей действие всё более переходит к его воспоминаниям и делам нынешним. Из работника концентрационных лагерей он быстро переходит в разряд элитных служителей рейха, достойных аудиенции высокопоставленных лиц. Только подумать, он укусил за нос фюрера и ему за это ничего не сделали. Была ли грань между фантазией и реальностью? Если да, то когда главный герой её перешёл? А если её не было, что именно тогда считать из описанного Литтеллом правдой? Терпящая крах Германия действительно теряла остатки самоуважения, поддаваясь разврату и среди детей, не стеснявшихся взрослых, справляя нужду при них?

Всяк видит так, как способен видеть, иначе ему не увидеть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кутзее в очередной раз озадачил читателя абсурдической загадкой. Искать смысл в его произведениях необходимо, но нужно ли? Что читатель может увидеть в нелогичном поведении героев с последующими их оправданиями своих поступков? Или чем примечательно устранение засора в трубах с попутными размышлениями о роли экскрементов для человека, привыкшего питаться свининой? Или как охарактеризовать спонтанно возникающие привязанности к ранее незнакомым людям, без участия которых дальнейшее существование не мыслишь, ощущая себя виноватым в их личных бедах, случившихся задолго до знакомства?

В одном портовом городе случилось непоправимое — потерялся мальчик. Вернее, он нашёлся, а потерялись его родители. Добрый человек приютил ребёнка, чтобы потом передоверить его случайно встреченной женщине. Именно так начинается «Детство Иисуса». Что же далее предлагает читателю Кутзее? Не захватывающую историю поиска родных и не повествование о возникновении привязанности друг к другу троих людей. Отнюдь, суть рассказа Кутзее сводится к авторским размышлениям, позволяющим ему полнее раскрыть собственное понимание устройства реальности. Иногда заботы Кутзее действительно раскрывают замалчиваемые обществом моменты. Впрочем, замалчивают их прежде всего из-за нелицеприятности, предпочитая не затрагивать то, что должно само находить решение, поскольку внимание к мелочам приведёт к излишней стандартизации, вследствие чего некогда невзрачная проблема обретёт важный статус, породив свойственную людям истерию на пустом месте.

Должны ли воспитывать ребёнка чужие ему люди? Об этом Кутзее опосредованно строит диалог с читателем на протяжении всего повествования. Для него значение имеет многое, начиная от моральных качеств и заканчивая подлинным чувством привязанности. Если глубже вникнуть в содержание, то размышления Кутзее оказываются построенными ради рассуждений, ведь, говоря об отрицательных чертах людей, он их постоянно оправдывает. Новоявленная мать может не иметь собственных детей, встречаться с мужчинами и жить в своё удовольствие, а новоявленный отец плыть по течению, сетуя на болячки и думая о важности работы грузчика для благоденствия всех жителей на планете, имея при этом сомнительное мировоззрение, навязанное ему кем-то чрезмерно умным (допустим, Джоном Максвеллом Кутзее).

Думается, понимание жизни настолько сложное, что человек не имеет права на твёрдые убеждения. Кутзее не стесняется раскрывать личное представление о происходящих в мире процессах, опосредованно стараясь повлиять на читателя. Не он один уверен, будто его мнение единственно правильное, тогда как все остальные точки зрения — плоды с дерева заблуждений, выросшем на искажённых представлениях о должном быть. Многие писатели склонны строить повествование, уверенные в окончательной правдивости. В случае Кутзее ситуация усугубляется тем, что действующие лица без стеснения навязывают ребёнку свою философию, после чего тот замыкается и предпочитает вместо рассудительных ответных соображений демонстрировать неуравновешенное поведение.

Читатель может увидеть в «Детстве Иисуса» аллюзии на библейские сюжеты, проводя параллели, исходя уже из самого названия книги Кутзее. В мальчике легко разглядеть Иисуса, остальное подстроить под осознание этого. Не стоит данное предположение опровергать — при должном старании во всём легко найти сходство, главное проявить фантазию в должной мере. За Иисуса можно принять других героев произведения, имеющих на то аналогичное право. Не зря названный отец размышляет о смысле им делаемого, а названная мать стремится найти другим место среди себе подобных За пороком каждого кроется добродетель, что и доносит до читателя Кутзее, давая всем одинаковое право не слышать кривотолков за спиной.

И жили они счастливо, ибо не жили счастливо; и бед не знали, ибо беда их не покидала.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чистая душа, белый налёт причастности к действительности и обыкновенные чаяния подростка, воспитанного в рамках культуры США — исходные моменты для начала построения истории про обделённого женским вниманием юношу, готового погибнуть ради единственного поцелуя. Рафинированные представления о жизни, создающие мнение, будто негатив возможен только на страницах книг и на экранах телевизоров, обязательно приведут к печальным последствиям отторжения реальности в угоду неспособности поверить в возможность подобного в современных условиях. И это несмотря на то, что главный герой произведения Джуно Диаса является внуком опального политика Доминиканской Республики времён правления диктатора Трухильо, сгноившего некогда влиятельного предка в тюрьме, породив последующую цепочку проклятий, доводящую до мучительной гибели оставшихся в живых членов его семьи. Если Джуно не будет суждено умереть в муках от ракового процесса, то его дни закончатся любым иным болезненным образом, избежать которого нельзя.

Джуно Диас постепенно вводит читателя в суть рассказываемой им истории. Лишь на первый взгляд кажется, что автора заклинило на задорных американских комедиях про буйство гормонов людей в пору пубертата, поставивших перед собой цель лишиться девственности не позже прощальной вечеринки со школой. Даже не стоит пытаться подсчитать, сколько жизней было загублено и сколько нанесено глубоких ран по самолюбию во время взросления во имя счастливого разрешения надуманных проблем. Но не всё так просто — иные молодые люди накладывают на себя руки, не видя смысла жить дальше. Таковых представителей американского подросткового социума и напоминает Оскар, главный герой истории о собственной короткой удивительной жизни.

Покуда человек ограждён от насилия внешнего, испытывая его только пристрастием к компьютерным играм и комиксам, где сражения и убийства признаны основной составляющей действия; он не будет готов встретиться с аналогичным поведением людей в настоящей жизни. Насилие не проистекает само по себе — тяга к нему формируется, подчиняясь природным инстинктам, говорящим, что мужчина — это прежде всего самец, должный озаботиться продолжением рода и подчинением своему влиянию других самцов. Оскар — дитя современности, поэтому он не готов следовать зову природу и совершать асоциальные поступки, не видя в них смысла. Он ждёт, когда женский пол обратит на него внимание, ничего не делая, чтобы это произошло.

Личная трагедия заключается не только в невозможности почувствовать любовь противоположного пола, но и в собственном несовершенстве, связанном с избыточной массой тела. Оскар — романтичная натура. Он предпочитает умственный труд, готов писать литературные произведения и купаться в славе. Его жизнь — отражение дня сегодняшнего, помнящего о прошлом и не представляющим, будто день вчерашний продолжает преобладать в поступках большого числа людей, чьи помыслы не принято доводить до сведения законопослушных граждан.

Джуно Диас делится переживаниями главного героя, вызывая у читателя чувство сострадания. И вот, незаметно, Диас начинает пересказывать историю Доминиканской Республики, создавая для читателя иную атмосферу. Мир наполняется постоянным насилием, страхом за жизнь и отсутствием веры в разумность человека. Главным героем повествования становится дед Оскара, выходец из благополучной семьи, всё потерявший от прихоти избранного демократическим путём диктатора. Никому не было дела до творимых бесчинств на острове Гаити. Диас приоткрывает занавес над малоизвестными фактами, давая читателю возможность прочувствовать довлеющее над обществом безумие, из которого нельзя выбраться без чужой помощи. Читателю так и хочется задуматься, насколько вмешательство во внутренние дела государства на политическом уровне может считаться признаком дурного тона, и почему оно всегда трактуется не тем образом, каким бы это следовало делать.

Читатель может решить, якобы Доминиканская Республика смогла оправиться после Трухильо. Смогла ли? Никогда лично не знавшая отца, мать Оскара испытала на себе унижение другого рода, родившись с чёрным цветом кожи. Её мытарствами испещрены страницы произведения. И вот перед читателем снова Оскар, отчасти счастливый парень, поскольку живёт в относительно спокойное время, позволяя себе жить надеждами на будущее, не стремясь его приблизить, имея достаточно свободы для существования. Стоит ли сетовать на судьбу из-за пренебрегающих тобой девушек? Ведь на Оскара никто не оказывает давления.

В жизни нужно бороться, не позволяя другим навязывать свои условия. Оскар это слишком поздно понял, столкнувшись с настоящей стороной жизни. Его не поняли, наказали и остались с пониманием правильности совершённого деяния. На каком бы уровне не происходил выплеск агрессии, нужно продолжать сохранять бдительность и не закрывать глаза людям на их истинную сущность. Человек навсегда останется зверем: хоть в космосе, хоть в раю, хоть на необитаемом острове; каждый должен стремиться выжить, а этого невозможно добиться без применения насилия, хотя бы в качестве защитной реакции.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дэйв Эггерс предлагает читателю познакомиться с будущим, где миром завладеет корпорация, чей род деятельности связан с компьютерными технологиями. Нет ничего особенного в подобных представлениях — человек в начале XXI века изменил свой образ жизни кардинальным образом, утратив интерес к чему-то иному, кроме зависания в социальных сетях. Дав зачин, Эггерс повёл повествование в сторону, не добавив новых предостережений и не задумавшись насчёт других технологий. Для него всё остаётся прежним, кроме искоренения анонимности, обязательного чипирования и тотального контроля за членами общества, обоснованного необходимостью экономить денежную массу. Обо всём этом говорят давно, поэтому читатель желал бы увидеть более подробное раскрытие темы. К сожалению, содержанием «Сфера» не балует.

Никто и никогда не даст точный прогноз на развитие человечества в отдалённом будущем, поскольку нет гарантий, что именно изменится даже за ближайшие десять лет. Эггерс видит будущее таким же, каким оно представляется сейчас, не учитывая скрытых от понимания или малоизвестных технологий, способных перевернуть мир. Допустим, со временем Интернет себя изживёт, на его смену придёт что-то другое. Эггерс такой вариант не рассматривает. Может оказаться и так, что ныне порицаемая в обществе конопля, снова вернёт себе прежние позиции, существенно повлияв на устройство мира, позволив человечеству добывать топливо из органического сырья, из него же производить бумагу, строительные материалы и ткани, позволив человеку забыть о голоде и став основной статьёй экспорта для стран с обширными плодородными территориями. Уже только это губит замысел Эггерса, видящего рост влияния Сферы за счёт заботы о налогоплательщиках. Человек может предполагать, но учесть всех нюансов он не в состоянии.

Безусловно, мир обязательно подвергнется захвату со стороны корпораций, заинтересованных в росте влияния. Это не является новшеством нашего дня. Стоит вспомнить «Железную пяту» Джека Лондона: если по другому соотнести противоборствующие стороны, как ранее рассказанная история заиграет новыми красками. Пролетариат будет угнетаем, а капитал снова воспарит, подавляя его волю. Человечество обязано объединиться. Впрочем, благие намерения кому-то не понравятся. Но идея Эггерса вызывает отторжение — Дэйв не видит положительных моментов, предсказывая подавление индивидуальности и превращение людского ресурса в безликий и бездеятельный фрагмент, о пользе которого судить затруднительно.

Человек из существа созидательного перейдёт в состояние существа наблюдающего. Он отринет прежние устремления, заботясь лишь о развлечениях. Эггерс не говорит, однако читатель видит в происходящем начало деградации. Представленный Дэйвом человек способен смотреть онлайн-трансляции и ставить оценки, не стремясь к чему-то ещё. Его интересует аквариум с акулами, быт смертельно больных людей и половые извращения. Остаётся гадать, что происходит вне пребывания человека за экраном.

Удручает забота действующих лиц «Сферы» сугубо о своих пузомерках. Каждый участник повествования озабочен ростом веса в обществе, добиваясь результатов, взывая к животным чувствам. Наблюдающие ожидают увидеть насилие или секс между участниками, как тут же его получают, иначе предпочтут перейти к другому шоу, где их желание удовлетворят по первому требованию — никто не хочет падать в рейтинге. Эггерс предпочитает рассказывать именно об этом, забыв про существование вне Сферы. Он подводит читателя к понимаю неизбежного возникновения корпорации, способной сгладить разногласия между государствами, оказывая влияние на них и растворяя их в себе.

Сфера реальна? Сомнительно. Скорее государства Земли найдут ещё одну причину для розни, обособившись не только границами, но и обретя собственные информационные пространства. Тогда пользователям придётся платить за передвижение по чужим сетям, подобно путникам древности, претерпевавшим поборы во время путешествий.

Автор: Константин Трунин

» Read more

У самурая есть один шанс, чтобы нанести верный удар, или один шанс пропустить выпад, чтобы быть убитым. Поединок длится несколько секунд, но для самурая он равен семи вдохам и выходам, достаточных для принятия решения. От противостояния к противостоянию протекает жизнь самурая, покуда он способен держать в руках меч. В случае воспитания ребёнка всё происходит разительно иначе. Родители не могут в один момент решить проблему взросления, используя чужие советы. До всего придётся дойти своим умом. И будет очень трудно, если ты мать-одиночка, твой ребёнок гениален, а описывающий твоё существование человек мало разбирается в том, о чём взялся рассказать, имея в помощниках множество консультантов. Ему приходится использовать чужой опыт, оправдывать неумелость стремлением быть оригинальным и желать наконец-то написать хоть что-то, нежели отправлять очередную задумку в ящик письменного стола. Говорят, у Хелен Девитт получилось создать превосходный роман. Что именно он превосходит?

Писатель имеет право выражаться тем набором слов и так расставлять знаки препинания, как ему удобнее. Каждому человеку присуще характерные особенности, расставаться с которыми очень тяжело. За пару мгновений себя не исправишь, да и нет в этом необходимости. Всегда найдётся ценитель твоих экспериментов с подачей материала. Девитт имеет ряд своих характерных особенностей, связанных с постоянными повторами, сильно бьющими по глазам, чтобы их не замечать. Читателю может показаться, будто язык автора крайне беден, если он так театрально строит диалоги, делая упор не на смысле сказанного, а на том, что кто-то начинает говорить. Подобный приём хорош был бы в пьесе. Впрочем, пускай действующие лица пытаются говорить — читатель всё поймёт и простит, каким бы образом писатель не измывался над текстом.

Сюжет только на первый взгляд кажется простым. Изначально читатель видит обыкновенного ребёнка. О его гениальности говорить не приходится — ничем особенным он не обладает. Девитт сама об этом говорит читателю. Мальчик рано начал обучение — в этом и кроется секрет его гениальности. И всё-таки, представленный вниманию читателя, ребёнок — гений. Девитт может об этом не говорить, находя разные отговорки, ссылаясь на различные источники, но приходится признать — знать несколько языков к шести годам считается нормальным явлением для выросшего в двуязычной семье. Только это не тот случай. Фанатично упёртая мать готовит сына к взрослой жизни, заставляя его постоянно браться за изучение новых языков, чтобы читать книги и смотреть фильмы в оригинале.

Читатель не удивляется, наблюдая за попытками автора найти место юному гению в обществе. Становится понятным, адаптироваться главному герою повествования будет крайне трудно. Найти себя в новых обстоятельствах у него не получается — он слишком отягощён способностью рассуждать. Какие бы не предлагалась условия для взаимопонимания, считающий себя умным не опустится на средний уровень, хотя ничего из себя не представляет. Девитт наделила вундеркинда узким кругом интересов, отказывая ему в доступе к остальным знаниям. Всему обучиться невозможно — обязательно подумает читатель. На самом деле, взросление главного героя лишь частица произведения, самая содержательная на выкладки, тогда как всё остальное сводится к бесконечному сумбуру.

Девитт решила озадачить гениального мальчика необходимостью выяснить правду об отце, о котором мать не хочет ему рассказывать. Вместо разговора по душам, мать заставляет пересматривать сына фильм Куросавы, чему Девитт очень рада, поскольку это даёт ей возможность пересказать содержание киноленты от начала до конца. Разумного объяснения нет, как желанию автора переложить сюжет своими словами, так и попыткам главного героя обрести отца. Требовалось развивать повествование дальше, чем Девитт и занималась, наполняя действие перебором возможных вариантов, делая из гения ещё большего гения, всё больше теряющего связь с действительностью.

Завязь завязла: вундеркинд не был самураем, его пустили по дороге вымысла, он оказался иллюзией авторского я.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Девственность — предмет особого разговора в западной литературе. Молодые люди, готовясь познать природу противоположного пола, готовы совершать безумства, лишь бы скорее ощутить взросление организма. До каких только мыслей они не доходят на этом пути. Безусловно, обо всём этом современный читатель очень жаждет узнать. Пусть мужская семенная жидкость стекает с вертикальных поверхностей, а главный герой умело действует руками, пытаясь понять значение человека для мира и посул от бытия на его голову; Барнс успевает рассказать о самом разном, о чём обычно люди во время столь интимных занятий не думают, если не страдают психическими расстройствами. В самом деле, осталось вспомнить законы Ньютона или понять в чём основной смысл посланий блаженного Августина. Если задуматься, то может Барнс не так далёк от истины: женщина для мужчины лишь объект желаний, но не предмет для размышлений.

Не так важно, чем на самом деле занимается главный герой. С тем же успехом он может думать о приготовлении картофеля. Только читателю не так будет интересно внимать тому, как специально для его внимания подготавливают воду, выбирают клубни, счищают кожуру, занимаются другими продуктами, попеременно погружая их в ещё холодную воду, чтобы потом всё это извлечь и нарезать слоями разной толщины. А ведь какой захватывающей дух могла получиться книга… Однако, кто же станет в этом искать скрытые подтексты и глубокую философию? Вот и Барнс не стал излишне быть точным в столь отвлекающих сценах, удовлетворив интерес читательской аудитории в думах над вечной темой оконечных нужд, должных когда-нибудь найти конечную цель, худо-бедно её поразить в самое сердце и нажить ещё больше бед, нежели читатель мог себе представить.

Если постараться проанализировать сюжет, то получается следующее. Спустя годы, испачкав всё, что можно было запачкать, напортачив выше дозволенного, главный герой повествования получит возможность ещё раз вспомнить былое. Юные годы — время чудесное, западающее в память лучше всего. Главный герой твёрдо помнит, как он извлекал из себя сперму, как страдал от проблем с кишечником и, между делом, узнавал полезную информацию о женщинах, стремясь стать причастным к кругу молодых людей, обретших счастье во взаимных чувствах. Разумеется, в жизни ничего легко не даётся — вот и будет страдать главный герой сперва короткий отрезок, чтобы нести столь тяжёлый груз всю сознательную жизнь.

Каждый человек сталкивается с необходимостью разбрасывать и собирать камни. Хорошо, если ему не будет мучительно больно. Хорошо, если он сумеет рассказать обо всём правдиво. Хорошо, если не станет ничего скрывать. Но если больно, правду сам не знает, а стеснительным он никогда не был, то ему остаётся рассказать историю о собственном бесстыдстве, поскольку предчувствует конец, имея камень на совести.

Предчувствие конца или Ощущение конца — точный перевод названия книги Джулиана Барнса значения не имеет, поскольку в обоих вариантах присутствует конец, вокруг нужд которого автор и строит повествование с первой строки своего произведения, получившего в итоге Букер образца 2011 года. Отнюдь, дело касается не конца жизненного пути, должного когда-нибудь произойти, поскольку рассказчиком выступает шестидесятилетний мужчина, а того отростка, что располагается у него между ног, чьи потребности удовлетворялись при первой на то его приходи. Барнс именно на этом делает акцент, тогда как весь остальной сюжет служит для разбавления различных процессов само- и взаимоудовлетворения.

Автор: Константин Трунин

» Read more