Tag Archives: нон-фикшн

Александр Герцен «Былое и думы: Детская и университет, Тюрьма и ссылка, Владимир-на-Клязьме» (1854-57)

Герцен Былое и думы Книга 1

Отчего людей не устраивает та жизнь, которой они живут? Почему они грезят о прошлом, ругают настоящее время и с пессимизмом смотрят в будущее? Разве не были подвержены таким же чувствам предшествующие поколения? Их аналогично не устраивала действительность, вынуждая в тёплых оттенках вспоминать ушедшее. Не ценит человек своих достижений, самолично порождая проблемы, пестуя их и возводя в абсолют. Александр Герцен был подвержен таким же чувствам, активно ругая правление Николая I и восхваляя Александра I. Разумеется, на то у него были весомые основания. Он на них подробно останавливается, доходчиво поясняя на примерах плоды размышлений.

Автобиографическое произведение «Былое и думы» состоит из девяти частей. Первые три раскрывают перед читателем младые годы автора, его мытарства по ссылкам и воспоминания о встречах с Натальей Захарьиной, будущей женой. Построены они в виде художественного повествования с постоянными отступлениями, поясняющими отношение Герцена к положению людей в России. Ему было о чём рассказать: Николай I с начала правления был особенно суров, ужесточая контроль над населением и карая за вольнодумства. Пострадать пришлось и Герцену, бывавшему в заключениях с целью профилактики, а после и вовсе сосланному ближе к Перми.

Если острота повествования требовала грубых слов, Александр не пренебрегал ими. Он неоднократно удостаивает сравнениями императорское лицо, вызывая у читателя улыбку. Его злость оправдывается грузом накопившихся обид. Когда человек желает свободно жить, размышлять и просто дышать, а его за это наказывают, то ничего другого не остаётся, как противиться действующей системе. Возможно, Герцен не договаривает, опуская определённые моменты, чтобы выглядеть максимально расположенным к справедливости мыслителем, словно без обоснованных причин терзаемого в казематах. Читатель волен принимать точку зрения автора такой, какой она ему кажется наиболее правдивой. Но, как известно, правда у каждого всегда своя.

Герцен рассказывает про отца, детство и впечатления от пребывания в Москве. Он едко подмечает натуру москвичей встречать заграничных гостей и лебезить перед ними, что свойственно русским вообще. Касается темы эпидемий. И снова возвращается к критике режима Николая I, припоминая ему его тишайшее поведение во время царствования старшего брата. Восстание декабристов и волнение в Польше пришлись на взросление Герцена, оставив глубокий след не только в его душе, но и наложили отпечаток на политику царя: появились политические преступники, начался террор, стало труднее получить образование в университетах. Жизнь менялась, по мнению Александра, в худшую сторону. Если не пытаться искать положительных эпизодов, то всё действительно было так, как говорит о том Герцен.

Особо живописует Герцен о пребывании в заключениях и ссылках. Он скрупулёзно отображает всё, что с ним происходило. Ему припоминаются мельчайшие детали, даже совершенно малозначительные, важные лишь для биографов (чьи труды бесполезны, когда для внимания доступны девять частей «Былого и дум»). Александр сидел, сперва восемь дней, а затем семь месяцев, якобы не понимая почему, с иронией описывая холодные камеры и бурные попойки с сокамерниками. Герцен юлит и преподносит себя в лучшем виде, порицая царских работников за сумасбродство и чуть ли не называя их прямо кретинами, видя в их работе бесполезную составляющую, поставленную на государево довольствие.

Ссылка в Вятку и во Владимир-на-Клязьме не повлияла на его мировоззрение. А может и повлияла. Всё-таки «Былое и думы» Герцен писал спустя десятилетия, подходя к отображению былого с позиций созревшего для обстоятельных дум человека. В плане бытописания пребывания в отдалённых от центра страны городах, он довольно сух и отходит от размышлений, заполняя страницы подобием беллетристики, заменяя личное мнение жизнью литературного героя.

Что касается отношений Герцена с будущей женой, то они написаны в той же сухой манере. Надо полагать, он вёл дневник, помогавший ему в написании третьей части «Былого и дум». Читатель видит основательно отдалившегося от политики человека, занимающегося в ссылке многим, но его голова свободна от мыслей общественного толка. Герцен сконцентрировался на взаимоотношениях с Натальей Захарьиной, будто писал любовный роман.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джеральд Даррелл «Под пологом пьяного леса» (1956)

Даррелл Под пологом пьяного леса

Ассоциативный ряд служит средством познавания мира. Если человек воспринимает окружающее, придавая вид знакомых ему вещей, значит у него есть для того весомые аргументы. Когда в склонившихся пальмах, пузатых деревья и колючих кактусах человек видит бар и его посетителей, то это минимум звонок о необходимости ограничить потребление алкогольных напитков. Даррелл ещё не осознаёт влияние зелёного змия, ничего о нём толком не рассказывая, лишь ранее проговорившись несколько раз. Во время посещения Парагвая и Аргентины Джеральду хватало проблем и без этого, ведь компанию ему составила жена, разбавив былое одиночество и обозначив необходимость более взвешенного отношения к жизни, в том числе и согласно основному увлечению Даррелла, выражающегося, как известно, в добывании животных для дальнейшей их переправки в зоологические сады.

Ныне Даррелл не уделяет внимание предпосылкам, сразу погружая читателя в трудовые будни зверолова. В Южной Америке извелись туземцы, поэтому ему приходится всем заниматься самостоятельно, ежели не получалось найти толковых специалистов, способных правильно выполнять поручаемые им задания. Бракоделы попадались Дарреллу и прежде, о чём он писал со скорбной весёлостью, принимая вынужденные страдания за кратковременную меру, понимая особенности работы в далёких от цивилизации местах планеты. И теперь не приходится удивляться, внимая причудам людей, пропитанных разнообразными домыслами, позволяющими им воспринимать железные и деревянные изделия за живые существа.

Кроме основного занятия Даррелл налаживает отношения с людьми и приобщается к их культурным особенностям. Например, Джеральд заново открывает для себя чаепитие, под которым в Южной Америке понимают употребление обжигающего мате, напитка из высушенных листьев и побегов одного из местных деревьев. И всё-таки читатель должен обратить взор на взаимоотношения Даррелла с женой. Джеральд в довольно едкой манере отражает случающиеся с ними неурядицы, выставляя жену в курьёзном виде, благо показывая её лишь с положительной стороны, едва ли не под видом идеальной спутницы, терпеливо принимающей чудачества мужа и выполняя его указания, пускай и предварительно высказав без утайки соответствующие моменту логически выверенные суждения.

Пьяный лес дал Дарреллу возможность показать зависимость животных от человека. Не все читатели поверят в слова Джеральда, но, не имея конкретных доказательств, приходится принять точку зрения автора, наглядно продемонстрировавшего, как дикие звери склонны принимать цивилизацию и подвергаться её воздействию. Ощутив лёгкую жизнь в четырёх стенах, подкармливаемые вкусностями, они уже не стремятся покинуть человека, прикипая к нему и вступая в единоборства с другими животными, дабы быть ближе к миске с едой. Реальность слишком жестока, чтобы угодить желающим, Даррелл будет вынужден многих бросить на произвол, когда возникнет необходимость уходить от очередной латиноамериканской революции, так и не выполнив поставленные задачи.

Даррелл даёт читателю понимание скорой смены профессии зверолова на иную деятельность. Кого ему не удалось добыть лично, тех зверей он купил в зоомагазинах Аргентины. А поскольку не имелось нужды проявлять наработанные навыки, Даррелл начал осваивать искусство записи на киноплёнку, видя в этом новомодном поветрии открытие громадных горизонтов для творческого преображения, не такого затратного и без привязки к определённым обязанностям по поддержанию жизни в питомцах.

Джеральду всегда было о чём рассказать. Стоит полагать, он найдёт о чём ему писать в будущем. Касательно пьяного леса, читатель должен запомнить занимательные случаи, вроде явления жабы-рогатки, водяной курочки, тигровой выпи, броненосцев, вискачи, жарараки, гремучей змеи и даже анаконды, чья слава грозного душителя скорее выдумка, нежели правда.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джеральд Даррелл «Гончие Бафута» (1954)

Даррелл Гончие Бафута

Джеральд Даррелл невольно обозначил собственное одиночество. Вокруг него люди, животные и природа. Но сам Даррелл находится в пустоте, являясь всего лишь участником ещё одной экспедиции. Он знакомится с нравами туземцев, ловит зверей, попадает в передряги и безрассудно рискует жизнью, оставаясь при этом наедине со своими мыслями. Ему помогает способность подмечать детали, а также талант находить смешное в критических моментах, благодаря чему он сохраняет положительный настрой.

«Гончие Бафута» написаны Дарреллом спустя пять лет после экспедиции в Британский Камерун. Он уже был в этих местах, поэтому знал, как избежать недоразумений и с помощью чего добиться поставленных целей. У него с собой имелись пожелания от зоологических садов, поэтому он понимал в каком направлении следует работать. Ему хотелось раздобыть волосатую лягушку, золотую кошку, галаго и летягу. Проблема усугублялась тем, что о существовании некоторых нужных видов не знали даже опытные охотники, подвергая доводы Даррелла сомнению. Вполне возможно, что в перечне у Джеральда были и другие удивительные животные, которых в ходе экспедиции найти так и не удалось.

Примечательно в рассказах Даррелла следующее: он нагнетает интерес, делает из мухи слона и устраивает читателю эмоциональные ловушки. Всё ему даётся в результате приложения огромных усилий, постоянно происходят приятные неожиданности, в том числе и неприятные ожиданности, от чего мир мог бы и не узнать о таком человеке, каковым являлся Джеральд Даррелл. Может и не было никакой змеи, а может и была: читателю доступны для ознакомления яркие впечатления автора, подвергшегося укусу ядовитой змеи, когда на ближайшие километры ни у кого нет сыворотки, а то она и вовсе в Камеруне отсутствует. Читатель вне желания оказывается захваченным чувством сочувствия к попавшему в безвыходное положение человеку.

Без печали не было бы и радости. Умирать на страницах воспоминаний Даррелла могут все, кроме него самого. Беды поджидают охотников и, конечно, объектов их желания. За животными требовался особый уход, только мало кто из них мог адаптироваться к новым условиям. Вновь Даррелл перегружает ковчег, наполняя клетки разнообразными представителями фауны. Он уже не борется с муравьями, и без того рискуя потерять ценные экземпляры. Над повадками некоторых видов ему приходилось ломать голову, так как животные умирали, иногда при полном удовлетворении их нужд, а порой и в силу разных причин, вроде тех случаев, когда Даррелл не мог установить, чем питомцы питаются на воле.

Не обходит Даррелл вниманием обычаи туземцев. Он находится с ними в тесном общении. Для этого он пытается мирно жить со всеми, в том числе и с вождём, чьи помыслы иной раз ставили его в тупик. То он обязывал Джеральда пить непомерно крепкий алкоголь, то предлагал жениться на его дочери. Лишь изобретательность помогала Дарреллу избежать роста напряжения. Залихватский европейский танец можно не вспоминать, он привнёс в повествование порцию приятных авторских впечатлений и позволял разряжать обстановку, если того требовали обстоятельства.

«Гончие Бафута» лишены единой повествовательной линии. Это прежде всего набор занимательных случаев, о которых Даррелл решил вспомнить. В какой-то момент на читателя обязательно навалится ощущение скуки, ведь об особом разнообразии в приключениях Джеральда говорить не приходится. Да и чувство одиночества не позволяет понять радужность авторских похождений. Всё кажется прекрасным, но чего-то постоянно не хватает. Думается, Даррел испытывал нехватку в единомышленниках. Видно, что Джеральд любит природу. Для остальных участников повествования природа — естественная среда обитания, в которой животные добываются сугубо ради пропитания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ричард Фейнман «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» (1985)

Фейнман Вы конечно шутите

В жизни всё получится, нужно лишь не предъявлять к ней высоких требований и получать от неё удовольствие. Легко сказать, а как это осуществить, если человека всегда заедает рутина? За каждым днём кроется повторение предыдущего, растёт недовольство действительностью: ожидающий продолжает ждать милости небес, отказываясь искать лучшие возможности самостоятельно. Ричард Фейнман, нобелевский лауреат по физике и просто удивительный человек, никогда не унывал, предпочитая плыть по течению, разбавляя будни столкновениями интересов со слишком серьёзными людьми, для которых жизнь — швейцарский нож.

Сложное возникает от сложного, простое проистекает из простого. Предъявляя высокие требования и сохраняя надменный вид, человек гордо несёт через века заоблачную мнительность, считая себя умнее прочих. Фейнман разбивал во прах все авторитеты, встречаемые на пути. Не стоит думать, будто Фейнман высоко ставил и себя, подавляя собеседников. Отнюдь, Фейнман всего лишь не умел соглашаться, если ход рассуждений ему казался неправильным. Казалось бы, столь твёрдому человеку не пробиться, но у него получилось. Почему? Фейнман всё воспринимал с юмором или с сердечной болью, понимая невозможность повлиять на ход вещей, поскольку один человек никогда не встанет над большинством, если большинство этого не пожелает.

Фейнман стремился к разнообразию. Он не только занимался физикой, но и изучал языки, играл на музыкальных инструментах, рисовал, вскрывал замки, чинил калькуляторы. До своих открытий Фейнман доходил случайным образом. Ему стало легче искать новое, стоило снять маску серьёзности и исходить из разного рода глупостей. Вращательное движение подброшенной тарелки привело его к выводам, результат которых и принёс Фейнману Нобеля. Впрочем, к Нобелю Фейнман относился спокойно, сожалея, что получил подобное призвание многолетних заслуг. Ему приятнее было концентрироваться, а пришлось бороться с внезапно свалившейся славой.

Каждая история Фейнмана — это детальная внутренняя проработка произошедшего. Таким образом анализировать жизнь должен каждый человек, чтобы не просто провести на планете отведённый срок, а понять, к чему он шёл и каким в итоге стал. Не надо стесняться и скрывать детали — под таким девизом Фейнман подходит ко всем событиям. Взять тот же Манхэттенский проект, явивший миру ядерное оружие. Читателю понятна жестокая цензура и связанные с её деятельностью курьёзы. Но не это главное. Фейнман с улыбкой говорит о безалаберности учёных, чьи секреты легко извлекались из плохо закрытых ящиков, а на сейфы ставили такой пароль, разгадать который было проще простого. Пространные размышления Фейнмана могут показаться читателю скучными и лишними, никак не связанными с его непосредственной работой в проекте. Только так ли важно в жизни то, чему придаётся налёт важности? Думается, проблемы как раз и проистекают из надуманности и твердолобости.

Рассказывает Фейнман о многом: о становлении, выборе профессии, встречах с величайшими физиками, о драках, попойках, девушках, участии в бразильском карнавале, талмудических спорах с евреями, разносе никчёмных учебных программ и составителей отвратительных учебников. Во многом Фейнман оказывается прав. Его суждения будут близки рядовому человеку, ещё не обретшему должный вес, от которого страдает способность адекватно размышлять.

Нужно бежать от рутины, стоять выше предубеждений и всегда ратовать за разумный подход к решению проблем. Такой вывод напрашивается из воспоминаний Ричарда Фейнмана. Пока же происходит следующее: человечество стремительно движется вперёд к пещерному образу жизни, выходя наружу только ради добычи средств на пропитание, возводя вокруг себя преграды из надуманных требований.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тициано Скарпа «Венеция — это рыба» (2000)

Скарпа Венеция это рыба

Литературе пока только предстоит подвергнуться массированному натиску писателей, считающих нужным рассказать читателю о тех замечательных городах, в которых они живут. Кто-то пишет подробный путеводитель, кто-то повествует в стиле городского фэнтези, а иные предпочитают с юмором отметить ряд особенностей, характеризующих город с худшей из сторон. Собственно, Тициано Скарпа создал подобие памфлета, развеяв романтическое представление, добавив в повествование отталкивающие моменты. В самом деле, так ли это важно, что по каналам Венеции плавают фекалии, а жители под покровом темноты уподобляются сексуально озабоченным животным? Возможно, у Тициано извращённые представления о том, как надо говорить о родном городе. Впрочем, кому, как не ему, открыть глаза людям на недостатки? Может и венецианцы о них наконец-то задумаются.

С высоты птичьего полёта Венеция представляется Скарпе рыбой. Конечно, ему виднее. Если смотреть на контуры города иначе, то можно его представить в виде руки, протянутой для рукопожатия. Но если Скарпа настаивает на рыбе, читателю придётся с этим смириться, поскольку знакомиться ему предстоит с пониманием проблем Венеции, будто она плавает на поверхности воды. Почему плавает и не тонет? Вероятнее всего — протухла. А может её поддерживают на плаву так любимые Скарпой фекалии, караванам которых он то и дело поёт оды. В самом деле, как можно не замечать того, что тебя окружает, да отвращает от желания искупаться жарким днём в прохладной воде?

Скарпа травит байки, благо прошлое у Венеции богатое. Не зря она заявляет о праве на отделение от Италии, вспоминая времена, когда была самостоятельной республикой и имела большой политический вес. Каждая улица и каждый дом связаны с чем-то определённым, поэтому рассказывать о Венеции можно часами, перечисляя бородатые факты, да добавляя собственные, всё равно никто не упомнит всех происшествий, накопившихся за последнюю тысячу лет.

Внезапно из-за угла на читателя со страниц могут не только выбежать футболисты (со здоровыми сердцами и больными от артрита ногам) и выйти перегруженные паромы (под управлением гондольеров), но и могут появиться мужчины с натруженными половыми органами (перемотанными бинтами) и быстро двигающиеся в сторону канала вполне приличные девушки, чтобы прямо так взять и спустить трусы, сесть и справить большую нужду (под пристальным наблюдением туристов). Именно такой видит Венецию Скарпа, так теперь видит её и читатель его труда, понимая, что автор не зря сравнивает свой город с рыбой: на ощупь она склизкая, на запах — отвратительная.

Хорошо, что автор не забывает, за что Венецию ценят иностранцы. Он и сам упивается особенностями местного диалекта и кухни, не забывая их соединить, дабы ещё раз испортить читателю впечатление. Вместо адекватной подачи разъяснения блюд, Скарпа, словно заядлый лингвист, рассказывает, какое положение язык должен занимать, чтобы, перед вкушением пищи, правильно произнести её название. Автор не делится оттенками ароматов и вкуса еды, будто суть венецианской кухни заключается в самом её существовании. И нет для Скарпы ничего приятней, нежели дать читателю продегустировать Гетто, словно в этом есть неизъяснимая прелесть, которой действительно стоит гордиться.

Посему, читатель, ежели возжелаешь посетить Венецию, дабы найти розетку для штепселя, то воспользуйся рекомендациями Тициано Скарпы. И тогда обязательно найдёшь не только розетку, но и прочие места, куда сможешь слить скопившуюся в штепселе влагу, а также узнаешь, где бесплатно дают мазь от ушибов. А ежели, читатель, поедешь искать не розетку, а штепсель… то с этим тебе Скарпа не поможет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Пришвин «Дорога к другу» (1957)

Пришвин Дорога к другу

Над Михаилом Пришвиным всю его сознательную жизнь довлело одиночество. Несмотря на лёгкий подход ко всему, искреннее дружелюбие, любовь к людям и братьям меньшим, он постоянно находился в поисках своей копии: того, кого можно было бы назвать настоящим другом. Пришвин стал наблюдателем обыденности, постоянно делясь с дневником мироощущением и отношением к тем или иным проблемам, должных получить частицу его размышлений. Так появился сборник мыслей Пришвина под названием «Дорога к другу». У читателя теперь есть возможность лучше понять человека, чья проза прививала любовь к природе у последующих поколений.

Пришвин часто писал, не боясь повториться. В самом повторении заранее заложено многообразие. Весна одного года никогда не напомнит другую весну. Подмечая детали, Пришвин мог в дальнейшем создавать новые заметки. Казалось бы, всё повторяется и оригинальным быть уже на получится. Однако, как нет похожих вёсен, так нет и похожих ситуаций, связанных с этим временем года. Нужно постоянно сравнивать и анализировать, не поддаваясь ложным выводам. Пришвин находил общие закономерности, продолжая осознавать сиюминутность выводов, должных обратиться во прах, стоит планете обернуться вокруг солнца, поменяв положение в пространстве относительно множества факторов, до сих пор неизвестных человеку.

Почему Пришвин писал о природе? Михаил отвечает честно, не придумывая отговорок. Он пытался создавать произведения в других жанрах, но всюду сталкивался с непониманием. Когда в его тексте прославлялись хорошие поступки животных — читатели верили, стоило обратить внимание на доброту людей — Пришвину верить перестали. Не может человек быть бесконечно положительным. Кажется, сам Пришвин и помыслить не мог о чём-то плохом, всегда поступая сообразно ожиданиям. В дневниках Михаила читатель не найдёт чёрных мыслей. Думается, Пришвин, подобно людям, иногда переполнялся злобой и желал грубо устранить препятствия. Он был человеком, а значит сложившееся о нём мнение — ложно. Впрочем, философские размышления Пришвина не выставляют его в белом свете, показывая его обыкновенность.

Читатель видит размышления Пришвина о любви, поэзии, правде, отношении людей к нему. Михаил привык говорить о происходящих в природе процессах, применяя это и на себя лично. В соотношении с окружающим миром формировалась его личность, сделав из него того, кем он запомнился потомкам. Никто и не мог помыслить, будто Пришвину чего-то могло не хватать. Он был окружён верными ему животными, в его рассказах встречаются хорошие знакомые. Странно видеть в записях Пришвина его сожаления о том, что он так и не сумел найти настоящего друга, во всём его повторяющего.

Каждый сам возводит перед собой стену из надуманных представлений о действительности. Человека может многое не устраивать, отчего возникает ряд требований абсолютно ко всему. Мало кто захочет стать губкой, способной пропускать через себя происходящие вокруг события. Нужно быть поистине аморфным, уподобившись адептам восточных практик, нашедших счастье в созерцании пустоты и достигших состояния вечного покоя. Разумеется, Пришвин не мог стать таковым, принимая жизнь без прикрас и поступая сообразно налагаемым на него требованиям общества.

Не мог найти Пришвин друга при жизни. Может его удастся найти после смерти. Не он, так его. Мысли Михаила теперь хорошо известны, хоть и не прозрачны. Читателю был представлен идеализированный образ некогда жившего человека, чьи чаяния оставались при нём, покуда не пришло время сделать их общим достоянием. Отсутствие отрицательных моментов настораживает. Но кто будет специально себя очернять? Может Пришвин действительно был таким, каким он представлен в написанных им рассказах?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Иван Бунин «Воспоминания. Под серпом и молотом» (1950)

Бунин Воспоминания

Становясь очевидцем происходящих в обществе перемен, человек должен подходить к их интерпретации с холодной головой. Это очень трудно сделать, если в результате произошедшего ты остался без родины на чужбине, не зная какое место назвать своим домом. Ещё труднее написать об этом спустя долгое время. Касательно воспоминаний Ивана Бунина всё оказалось значительно проще — им были объединены заметки разных лет, сведённые под одной обложкой. Начиная с предков и незначительных эпизодов становления, Бунин далее делится с читателем очерками о людях, оставивших след в его душе и имевших огромное значение для общества вообще. Есть среди портретов знаменитые писатели, вроде Чехова, Маяковского, Куприна, Горького, Толстого Третьего, Бальмонта Джерома К. Джерома, так и не таких ярких мастеров пера, как Его Высочество Пётр Александров, романтик большевизма Волошин и Эртель, заслуживший много лестных слов от Льва Николаевича Толстого. Примечательными вышли воспоминания о художнике Репине, анархисте Кропоткине, композиторе Рахманинове, певце Шаляпине.

Обо всех не расскажешь. Для этого не хватит времени и должной усидчивости. Да и достойны ли люди чести заслужить оценку отдельно взятого человека, какими бы гениями они не являлись при жизни? Нужно совершить нечто этакое, дабы появилось желание о них черкнуть хотя бы пару строк. Иван Бунин не стремился ограничивать желание самовыражаться, отдавая предпочтение затяжному полёту мысли, чтобы припомнить все важные детали. Мало кто удостоился положительного отзыва, чаще получая солидную порцию критики. Бунин мог их любить всем сердцем, но не давал себе права приукрашивать действительность. Оттого-то и приходят в восторг потомки от его обличающих выражений касательно непотопляемых авторитетов, часть славы которых крылась за обстоятельно выверенным эпатажем.

Например, чем примечателен для Бунина Маяковский? Конечно, обидно, если из твоей тарелки, да ещё без спросу, кто-то ест. Пусть им будет хоть прославленный футурист и обладатель высокого роста, нашедший отклик в сердцах людей задолго до прихода к власти большевиков. Маяковский был экспрессивен и брал харизмой. И вот он ест из тарелки Бунина, и ест из тарелки Горького, не делая особых различий. Гордый собой, не видя в подобных манерах предосудительного, Маяковский мог встать на стол и произнести речь в присущем ему стиле. Происходящее так и предстаёт перед глазами читателя, будто Маяковский и из его тарелки ест. Выходка Маяковского произвела сильное впечатление на Бунина. Всё остальное, связанное с этим писателем, уже не будет представлять прежнего интереса. Маяковский горел ярко и сгорел быстро.

Веское слово Бунин может вставить и Бальмонту, хваставшемуся знанием множества языков, но не умевшему связать пары слов на французском, хотя плодотворно переводил стихотворения на русский. Бунин разумно подмечает, будто Бальмонт и мог переводить лишь с подстрочников, а всё остальное — желание представлять из себя нечто большее, нежели есть на самом деле. В аналогичном духе каждый упомянутый Буниным удостаивается основательного разноса. Не умаляет Бунин даже заслуг Чехова, уважая его как личность, но с сомнением относясь к творчеству. В самом деле, какая может быть прелесть в вишнёвом саде, а в чём логичность наполнения пьес? Ныне можно сказать — мрак, Бунин же основательно анализирует, давая читателю понять обоснованность его претензий.

Одним из самых радостных дней в жизни Бунина стало его награждение Нобелевской премией по литературе. Не имея возможности путешествовать, поскольку имел существенные ограничения для передвижения в виду отсутствия гражданства, он с воодушевлением принял такое признание заслуг. Мельчайшие подробности того дня, включая полный текст его благодарственной речи, читателю доступны и в наши дни. Снова перед глазами воссоздаётся картина награждения шведским королём и банкет в окружении царственных особ.

Закрывает воспоминания Бунина его очерк про Алексея Толстого, прозванного им Третьим, чтобы читатель твёрдо мог его отличить от Льва Николаевича и тёзки Алексея, написавшего «Князя Серебряного» и одного из вдохновителей проекта под именем Козьмы Пруткова. Казалось бы, пресоветский писатель с тщательно выверенной биографией, вызывающей огромные сомнения в благородном происхождении, должен вызывать явные антипатии у Бунина, но отчего-то они были немного дружны, находясь в переписке на протяжении долгих лет, иногда встречаясь. Очерк о нём датируется 1949 годом, а годом позже вышли «Воспоминания».

Прошлое уходит: гложут обиды, жизнь прожита и по другому её не пережить. Впереди смерть и память последующих поколений. У них будет собственная история, но и им предстоит жить с обидами, смиряясь с действительностью или действуя ей наперекор. Всё равно будет мучительно больно. Пусть судят о былом другие. Им никогда не ощутить того, что чувствовали жившие до них люди.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джеральд Даррелл «Перегруженный ковчег» (1953)

Даррелл Перегруженный ковчег

Должны ли люди знать больше о том мире, в котором они живут? Ответ кажется очевидным. Но никто не берёт в расчёт, что удовлетворение любопытства одних вносит разлад в существование других. В случае Джеральда Даррелла дело касается сбора коллекции из экзотических обитателей Камеруна для зоологических садов Британии. Имея за плечами твёрдый интерес и хорошую финансовую поддержку, Даррелл в декабре 1947 года отправился в шестимесячную поездку с целью привезти обратно требуемых животных. Стоит оставить в стороне любовь к природе и посмотреть на деятельность Джеральда со стороны необходимости изучения окружающей среды, к каким бы методам он для этого не прибегал. К чести Даррелла будет сказать, что он любит свою работу и ратует за сохранение здоровья всем своим питомцам, искренне переживая за каждого из них. Если и случались смерти, то не по его вине, а в силу невежества местных жителей и особенностей адаптации каждого вида.

Даррелл сразу оговаривает о чём именно будет рассказывать. Читателю предстоит ознакомиться не со всеми этапами его работы, а преимущественно с тем незначительным процентом занятости, который сводился к поиску и ловле нужных животных, тогда как львиная работа сводилась к поддержанию пойманных представителей фауны в должном состоянии, чтобы их сохранить в здоровом виде до того, как они будут переданы заказчикам. Хоть Даррелл и оговаривается предварительно, он всё-таки не может обойти вниманием важные моменты, о которых читатель должен узнать. Понаблюдать за деятельностью Даррелла следует обязательно — это позволит сформировать собственное мнение о его работе.

Джеральду хотелось погрузиться в настоящую африканскую действительность, для чего он максимально удалился от цивилизованных городов. Люди встретили его с радостью, особенно узнав какие выгоды им сулит сотрудничество с британским исследователем. За пойманных животных Даррелл исправно платил, изредка отказываясь. Иных он добывал своими руками, поскольку не желал упускать ценный экземпляр. В целом его пребывание на африканском континенте свелось именно к знакомству с местными обычаями, довольно необычными и отчасти забавными — читатель об этом, разумеется, будет уведомлён.

Не так огорчала Даррелла смертность, как поведение местных жителей. То, что для него является предметом восхищения, для них всего лишь мясо. Стоит ли говорить о гуманности, когда не выкупи Джеральд животных, как их банально бы съели, особо не задумываясь над их важностью для науки. Конечно, никто бы тогда и не стал специально охотиться, рискуя жизнью, чтобы добыть редкие виды, порой ядовитые, только это уже тема для отдельного разговора. Даррелл сокрушается, описывая гибель храбрецов и постепенное угасание добытых ими животных, доставленных ему посредством калечащих приспособлений.

Джеральду постоянно приходилось бороться с рядом особенностей африканского континента. Один раз он решается рассказать про мигрирующих муравьёв, пожирающих всё, что встречается на их пути. Надо полагать, ему часто с ними приходилось сталкиваться. Может показаться мелочью, ведь всё всегда заканчивалось благополучно. Однако, из подобных мелочей у Даррелла получился отличный рассказ о его поездке в Камерун.

Ковчег действительно оказался перегруженным. Джеральд собрал нужные образцы для британских зоологических садов. И нужно было задействовать множество дополнительных сил, чтобы доставить коллекцию по назначению. Конечно, читать о передвижении до корабля читателю будет уже не так интересно. Однако, почувствовать себя юным исследователем у него получится точно — осталось найти изображения главных героев приключений Даррелла, так как иные их представители до сих пор считаются экзотикой.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Харуки Мураками «О чём я говорю, когда говорю о беге» (2007)

Мураками О чём я говорю, когда говорю о беге

О чём мы говорим, когда говорим о книгах? Чаще ничего не можем связно сказать, потому как не ставим перед собой такой цели. Есть желание прочитать, перейти к следующей книге и всё на этом. Одно произведение сменяет другое, не давая в итоге ничего, даже не изменяя понимание картины мира. Мало читать — нужно анализировать прочитанный текст. Неважно, если это получается плохо или не можешь найти нужных слов — это отговорки. Никто не требует гениального творения — нужно лишь выразить собственную точку зрения, сформированную благодаря многим факторам, в том числе и списку ранее прочитанной литературы. Любое дело требует к себе внимания, а значит нужно менять приоритеты, выделяя время на осмысление прочитанного. Главное осознать — моё мнение только для меня; не имеет значения, что на этот счёт думают остальные: у каждого должно быть своё личное мнение.

Проза Харуки Мураками специфична. В ней присутствуют не самые приятные для чтения моменты, связанные с авторской особенностью восприятия действительности. Может в них и стоит искать причину, побуждающую многих людей отдавать предпочтение его книгам. Неважно, о чём именно пишет Мураками, если перед читателем лежит книга «О чём я говорю, когда говорю о беге» — дневниковые записи Харуки, в которых он размышляет о главном увлечении, уделяя место и другим фактам своей биографии: как открыл первый бизнес, когда пришёл к мысли о писательстве, каким образом собирает пластинки, чем ещё разбавляет спортивные будни. Знакомясь со столь подробными мемуарами, начинаешь лучше понимать личность Мураками, хотя и продолжаешь гадать касательно наполнения его художественных книг.

Может Харуки притворяется? Он постоянно говорит во флегматичном духе — ему безразлична внешняя жизнь, когда что-то из неё пытаются применить относительно к нему. Мураками не обращает внимания на недовольных его творчеством людей, оставаясь спокойным к негативной критике. Также он не придаёт значения восприятию его личности со стороны, чётко выполняя поставленные задачи. Ему может быть неприятно, когда на него смотрят или толкают в бок при большом скоплении людей, отчего он приходит в недоумение, но старается сохранить невозмутимость. Когда от него отводят глаза, тогда он наконец-то может вернуться назад и разобраться в причинах своих неудач. Пусть все уплыли вперёд, он же вернётся на начало триатлонной дистанции и, будучи дисквалифицированным, спокойно пройдёт её заново. Для Мураками не имеет значения успех — он сам для себя. Если же кому-то нравятся его поступки — значит у людей для этого есть побуждающие к тому причины.

Харуки не просто бегал каждый день, он основательно готовил себя к крупным международным соревнованиям по марафонскому бегу в Греции и США, а также к ультрамарафону на острове Хоккайдо, дистанция которого составляет сто километров. Бегал ли читатель на такое расстояние в течение одного дня?

У читателя может сложиться мнение, будто Мураками действительно нравится бег, раз он им так упорно занимается. Отнюдь, Харуки всегда это делает, превозмогая нежелание и боль на первых километрах пути. Ведь не так важно, бегает ли человек или занимается чем-то другим — нужно совершить первый шаг, пока не наступит смирение от происходящих с тобой процессов. Нет нужды бегать — книга Мураками может научить вставать по утрам. Конечно, Мураками об этом не пишет, но ощутимый заряд мотивации он передаёт.

В любом случае Харуки будет прав, упредив, написанием подобной книги, потуги будущих биографов, способных внести сумятицу в понимание фигуры Мураками для мировой литературы. Да и требуется ли биография вообще? Если сам человек так подробно о себе написал, рассказав о самом основном, что происходило с ним и как он на это реагировал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Андрей Танасейчук «Эдгар По: Сумрачный гений» (2015)

Интерпресскон-2016 | Номинация «Критика, публицистика, литературоведение»

В ранней библиографии Андрея Танасейчука присутствуют работы, анализируя которые можно придти к заключению, что данный автор специализируется на литературе США периода её становления. А ежели его диссертация была посвящена творчеству Амброза Бирса, то написать биографию Эдгара По он был просто обязан, тем более, как говорит сам Андрей — подобного давно никто не делал, за исключением работ раннего советского периода, где не учитывался ряд важных фактов, открытых позднее. Так кем был Эдгар По?

Танасейчук начинает издалека, сообщая свидетельства, относящиеся к его предкам. Не каждый читатель по достоинству оценит желание биографа разбираться в незначительных деталях, когда главного героя с обложки всё нет и нет. Так уж сложилось, что родился Эдгар По в театральной среде, рано потерял родителей и воспитывался в семье шотландца Джона Аллана. Рассказав предысторию будущего поэта и писателя, Танасейчук принимается выгораживать взявшего его на попечение человека, умелого дельца с требовательным подходом ко всему. Читатель ещё не видит, каким Эдгар По станет в итоге, наблюдая за буднями противоречий и столкновений, не дающих раскрыться творческому потенциалу.

Танасейчук так строит повествование, что Эдгар По предстаёт перед читателем в виде мнительного человека, не желающим мириться с обстоятельствами. Ему хочется творить и быть независимым, но он долгое время продолжает зависеть от Джона Аллана, прося того заплатить по карточных долгам и помочь уйти со службы в армии. Далеко не сразу читатель поймёт, откуда начинается поэт, зато истоки беллетриста найдёт сразу. Нужда толкала Эдгара По — без неё мы бы и не знали о том, что он вообще существовал.

Литературные журналы того времени гнули выгодную для них линию. Они объявляли конкурсы, участники которых оставались неизвестными, кроме победителя. Остальные писатели после уже не имели прав публиковать свои произведения где-нибудь ещё, а сами журналы безвозмездно и без указания имени автора печатали их в следующих своих выпусках. Подобные условия весьма несправедливы, однако у Эдгара По не было таланта к другому мастерству, поэтому он писал, оставался в тени и продолжал желать когда-нибудь проснуться знаменитым. Танасейчук умело погрузил читателя в атмосферу середины XIX века.

Эдгар По негодовал, понимая никчёмность обходящих его на конкурсах произведений. Умея критиковать, он нажил врагов среди благодетелей, не говоря уже о писателях и людях, занимающихся литературной деятельностью. Его претензии были обоснованными, но кто же из современников мог признаться, будто его труды действительно отвратительно написаны и смысла для их создания никогда не существовало. Сам Эдгар По совершенствовался в малой форме, создавая уникальные произведения, хотя и преимущественно в мистических тонах. Он стал автором первого детектива и он же создал жанр мистификаций, выдавая за правду то, чего на самом деле не было, или описанное им происходит в настоящий момент.

О личной жизни писателя Танасейчук практически ничего не говорит. У Эдгара По была жена, которая удостаивается упоминаний лишь из-за приступов обострения туберкулёза, сказывавшихся на его самочувствии. В остальном же Эдгар По жил литературными делами, найдя себя в издательском деле и в умении читать лекции. Он имел успех при жизни и когда его миропонимание пошло по новому пути, тогда жизнь его внезапно оборвалась, оставив потомкам в качестве наследства пророческую «Эврику», когда Эдгар По отошёл от мистического в угоду осознания действительных человеческих возможностей.

В целом, у Андрея Танасейчука получилось рассказать про Эдгара По. Пусть и сложно. Однако, вполне в духе того, чьё лицо смотрит с обложки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 40 41 42 43 44 45