Tag Archives: литература россии

Николай Лесков «Импровизаторы» (1892), «Продукт природы», «Загон» (1893)

Лесков Загон

Литература последних лет жизни Лескова полна неоднозначности. С одной стороны — это продуманные произведения, позволяющие лучше представлять суть устроения человеческого общества, с другой — преднамеренное авторское желание доводить до сведения читателя нужное, используя размытые выражения. Разве возможно внимать сравнениям фигуры женщины с запятой, тогда как Николай взялся донести обстоятельства недавней холерной эпидемии? Он описал картинку с натуры «Импровизаторы», оставив читателя с ощущением неприятия. Может то было сделано специально, во всяком случае становилось ясно — впечатления от холерной эпидемии 1892 года не идут ни в какое сравнение с голодом, описанным в рапсодии «Юдоль».

Почти с таким же настроением Лесков подошёл к другой картинке с натуры, названной им «Продуктом природы». Николай рассказывал про крестьян, чьё массовое переселение происходило до реформ Александра II. Бедственность положения складывалась от нежелания людей принимать новые условия существования. Ведь было ясно — не стоит тревожить человеческие души, привыкшие к устоявшемуся. Особенно души глубоко верующих людей, истинно считавших царя наместником Бога на Земле, а помещиков — поставленных над ними надзирателями, должных направлять дела и помыслы в угодную Богу сторону. Однако, когда сами крестьяне смотрели на происходящее именно так, им сочувствующие предпочитали искать причину для укора самих себя за допустимость противных человеческой природе поступков. К оным стоит отнести и Лескова.

Как пример, основная мука переселенцев — невозможность помыться. Казалось бы, река рядом: мойся. Только крестьянину подавай баню! Не воспринимает мужик купание в реке за очищение тела. Как следствие — антисанитария. Из подобных мелких деталей и складывается общее представление о бедственном положении переселенцев. Заметно и нагнетание ситуации. Русский человек вообще любит стенать о плохом к нему отношении, палец о палец не ударяя для облегчения собственного благополучия. Всё ему должны подавать на блюдечке с голубой каёмочкой, в том числе и организовать удобства для передвижения из пункта А в пункт Б. Вполне очевидно, такой расточительности власти допустить не могли, как не могут этого делать практически никогда, предпочитая затрачивать огромные суммы на разработку проектов, не выделяя достаточных средств на их претворение в жизнь. Потому Лесков и негодует, считая необходимым показывать тяжести быта крестьян, должных переселиться без затруднений, на деле страдающих от возникающих на пути преград.

Описав русского человека в массовом о нём представлении, Николай не забыл и про ушлость, свойственную отдельным представителям этого народа. Небольшая повесть «Загон» как раз про людей, способных добиваться им требуемого, причём нечестными способами. Рассказывать Лесков начал про мужчину, чьи предпочтения касались заботы о личном благополучии, пускай и через обман других. Он понимал главное — доверчивостью лучше пользоваться, нежели оставаться её пассивным свидетелем. Так он станет обманывать, сперва выдавая себя за провидца, якобы ведающего, где найти пропавшую скотину. Рано или поздно в его способностях усомнятся, так как скотина станет пропадать всё чаще, а его способность предугадывать её местонахождение ещё ни разу не давала сбой.

Впрочем, обман обману рознь. Проще создать представление о собственной успешности, даже таковой не располагая. Почему бы не прослыть на округу человеком, поцеловав чью руку, девушки вскоре удачно станут выходить замуж? Достаточно стечения обстоятельств, как снова оказываешься среди обласканных судьбой людей. Так будет продолжаться, пока живут рядом те, кто склонен верить совпадениям, закрывающие глаза на истинные факты.

Вот так снова в прозе Лескова сошлись два представления о действительности, разительно друг от друга отличающиеся. Потому и не должен читатель делать скоропалительных выводов, обязанный допускать необходимость существования противоположного взгляда на мир. Ежели есть сетующие, ноющие и ждущие помощи, то будут и активно действующие, привыкшие располагать результатом собственных дел.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Полунощники» (1890), «Юдоль» (1892)

Лесков Юдоль

Лескову ещё предстояло вспомнить голодные годы детства, пока же он писал «Полунощников». Продолжительное содержание создавалось на основе принятия религии, при понимании невозможности соблюдения многих установлений. Каких? Допустим, человек имел право один раз жениться, дабы навсегда скрепить себя узами брака. На протяжении жизни он может пожалеть о сделанном выборе, станет грешить изменами, а то и повторными женитьбами. Либо другая ситуация: однажды жене надоест делить постель с постоянно храпящим мужем. Разрешить данные ситуации нельзя. Практики разводов в Российской Империи не существовало, что усугубляло проблему. Это лишь одно обстоятельство, указывающее не сложность человеческого бытия в возводимых для него религией рамках. Лесков постарался обсудить разное, через год начав работать над «Юдолью».

Тяжела жизнь человека не желаниями, как читатель уже успел заметить по творчеству Николая. Важнее стало осознавать едва ли не противоположное. В первую очередь следует удовлетворять насущной необходимости. Имеет ли значение духовность, когда она забывается перед угрозой прекращения физического существования? Лесков застал голод 1840 года в Орловской губернии. Тогда матери кормили детей убитыми ими же собственными детьми, сами дети ели убитых ими же детей, даже девочки за еду соглашались абсолютно на всё. Передать ужас тогда происходившего неимоверно трудно, но Лесков не позволял скрывать известных ему фактов. С каждой страницей он описывал всё больше поражающих воображение обстоятельств.

Голод обязан был случиться. Николай доказал это на примере собственного отца. Когда вещуньи в селениях предрекли холодную зиму, крестьяне отказались засевать озимые, что уже грозило голодом. Тогда отец раздал им зерно, чтобы засеяли поля. Предсказанная холодная зима всё же случилась — зерно в земле погибло. Тогда то и разразился голод. Неизбежное требовало принятия определённых мер, которых не последовало. Пришлось Лескову наблюдать за бедствиями населения. Если зверство собак можно объяснить их природной сутью, то такое же поведение людей оного сделать не позволяет.

Николай никого не укорял. Человек всегда должен думать наперёд. Нет в тексте и мысли, будто следовало рассчитывать на помощь извне. Никто не обязан помогать крестьянам, в том числе и поставленный над ними помещик. Впрочем, рассуждать об этом можно бесконечно. Разумеется, взявшись оберегать — должен проявлять заботу. Отец Николая то делал не в полном объёме, он помогал собственным крестьянам, тогда как в других хозяйствах люди голодали. Следовало ожидать благосклонности императора, да Николай I не предпринял достаточных к тому мер. Потому случилось то, из-за чего людей трудно теперь обвинять — они просто стремились выжить, иногда крайне наивными способами.

Всему познание приходит в сравнении. Человек находит новые мысли. Уверенный в одном, он кардинальным образом меняет точку зрения. Людям мало одной духовной пищи, им следует давать и мирскую, либо принимать неизбежное одичание. Таков урок будущим поколениям от Лескова! Пока человек в меру сыт и доволен, он не утратит человечности, но стоит ему оказаться голодным — в нём пробудится зверь, способный смести любые преграды, лишь бы оказаться в числе продолжающих жить. Пока голод касался ограниченной территории — всё сходит с рук, а если переместится на большую часть страны — быть беде. Надо ли напоминать основную причину краха политики Бориса Годунова?

Дополнительно к «Юдоли» Лесков написал короткую заметку «О квакереях». Он установил, что они издавна в России есть, чем опровергал возражения читателей, не склонных ему верить. Пришлось Николаю в доказательство приводить свидетельства.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Николай Лесков «Час воли божией», «По поводу Крейцеровой сонаты», «Невинный Пруденций» (1890)

Лесков Час воли божией

Человек в нашем мире — это прежде всего человек. Его желания — прежде всего его собственные желания. Всё прочее — желаемое быть принятым. И очень трудно удовлетворить тому, чего хотят другие люди, к чему не всякий склоняется. Собственно, человек предпочитает верить обещаниям. Ведь известно, сколько не корми — не накормишь, но научи кормиться — будут накормлены. Говорить, насколько важно прошлое или насколько необходимо думать о светлом в будущем — это путь в никуда. Важен текущий момент. Человек должен быть счастливым именно сейчас. Никак не когда-нибудь потом. Данным мыслям Лесков научился у Льва Толстого, с ним же имел разговоры, однако он мыслил самостоятельно, склонный на свой лад воспринимать ему сообщаемое.

Прекрасный образец задумчивости — рассказ «Час воли божией»: для кого-то сказка, а кому-то притча. Мудрость не рождается спонтанно — она передаётся из поколения в поколение, поэтому лучшие идеи — всегда хранимые людьми предания, более напоминающие надежды на исполнение не имеющего возможности произойти. Собственно, человек каждый миг задумывается: почему ему не позволено в текущий момент жить во вседовольстве? Отчего из года в год не наблюдается улучшения, только постоянное падение вниз? Ответ вполне очевиден. Устраивал бы он мыслителей. Отнюдь, человек обречён существовать в условиях рабской зависимости от возводимых против него обстоятельств, отчего притчи пользовались и будут пользоваться популярностью в народной молве, ведь они по природе несбыточны.

Перед читателем ставится задача определиться по следующим пунктам: какой час важнее всех, какой человек нужнее всех, какое дело дороже всех? Разумно определиться — данный час важнее, беседующий с тобой человек нужнее, создавать благо для собеседника — самое дорогое дело. Осталось вооружиться сими представлениями и стремиться им следовать. Только тогда получится оспорить несбыточность басен и притч, призвав к благочестию помыслов. Оттого и приходится укорять судьбу, сколько бы не сменилось ещё поколений. Ничего в обозримом будущем измениться не сможет.

В 1890 Лесков написал очерк «По поводу Крейцеровой сонаты», остававшийся неизвестным современникам некоторое время и после смерти Николая. Предстояло вспомнить о похоронах Достоевского. случившихся за девять лет до того. Тогда Лесков болел, не мог сопровождать процессию. И будто бы тогда он имел беседу с некой дамой, чьи суждения схожи с теми, которыми поделился Лев Толстой в «Крейцеровой сонате». Предстояло разобраться, насколько выше стоит женщина над мужчиной, хотя бы уже тем, что готова уступить, тем проявляя силу доступного её доле выбора.

Примером такой логики стал «Невинный Пруденций», печатавшийся в периодике в начале 1891 года. Следовало понять, какие желания свойственны людям, ежели их чего-то лишать, после ставя перед выбором, заранее зная о должных случиться предпочтениях. Опять же, некая дама поставила купца перед необходимостью совершить ей требуемое, то есть она обязала его не употреблять пищу в течение трёх дней, по истечении которых купец отказался от внимания самой женщины, предпочтя пылкому чувству необходимость утолить голод. Помимо этого Лесков укреплял риторику сторонними рассуждениями, побуждая смириться с действительностью, подстраиваясь под обстоятельства. Как оказалось, всякая гордость имеет конец, столкнувшись с необходимостью выбирать между насущным и кажущейся важностью.

За ясностью мысли Лесков всё больше терялся в содержании. Стоило ему взяться за отражение пришедшей на ум от кого-то мысли, он стремился воплотить задуманное на бумаге, словно принуждая себя. Вследствие чего произведения получались растянутыми, содержащими лишнее. Читателю оставалось самостоятельно отсеивать, если желал понять сообщаемое Николаем.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сергей Лукьяненко «Холодные берега» (1997)

Лукьяненко Холодные берега

Сергей Лукьяненко — Дюма от фантастики? Его вторжение в литературу началось стремительными семимильными шагами, когда за считанные месяцы создавались труды, объёмами не уступающие литературным свершениям французского классика. Если брать за основу 1992 год — время наиболее уверенного вхождения, за плечами Лукьяненко к окончанию 1997 года числилось более десяти произведений крупной формы, написанных лично, не считая созданных в соавторстве. И это ещё до написания «Ночного дозора», когда о творчестве Сергея станет знать каждый житель России. Были у него удачные работы, однако имелись и написанные на волне какого-либо вдохновения, истинной ценности для ценителя фантастики не представляющие. Как не старайся, изыскания Лукьяненко в области религии читатель оценить не сможет. Тому причиной стал короткий срок написания «Холодных берегов», вполне достойных прозвания холодного душа, остудившего пыл желающего внимать всему лишь самому лучшему. Оказалось, часто пишущий Лукьяненко вполне заслуживает отрицательного к себе отношения.

Если смотреть на «Холодные берега» холодной же головой — не видишь целенаправленного желания писателя беседовать с читателем. Отнюдь, не надо изыскивать несуществующие материи. Нужно вглядываться в имеющийся материал. Берясь за сочинение текста, Сергей не мог знать, да он скорее всего и не знал, о чём он взялся повествовать. Читателю предлагается определённая сцена, которая не несёт в себе ничего, разве только желание самого Лукьяненко разобраться, к чему он собрался вести речь. Нащупывать почву придётся долго, в какой-то момент зацепившись за случайно пришедшую мысль, вслед за которой и начав раскручивать сюжет. Но почему не сделано самого главного? Отчего сырой текст заслужил право остаться на страницах произведения?

Складывается впечатление — Лукьяненко пишет начисто. Для Сергея не существует черновиков. Это ему просто не нужно. Меньше текста — меньше объём книги — меньше авторских листов — значит, видимо, меньше заработок. Воистину, Лукьяненко — Дюма от фантастики. Если читатель не в курсе, он должен знать, что оплата труда французских классиков производилась не из количества проданных экземпляров, а согласно написанных строчек. И не имело значения, какую прибыль извлечёт книгопродавец, писатель получал причитающуюся ему сумму. Потому и выходил чаще всего из-под пера французского классика в меру хороший текст, из которого для благостного восприятия следовало выкинуть едва ли не добрую часть произведения, оставив для чтения ради удовольствия никак не более сотни страниц. Французские писатели XX века так и стали делать, создавая объёмные опусы, после проводя жестокую редактуру, выкидывая лишнее. А вот Лукьяненко так поступить не решился. Вопрос: не потому ли у Сергея такие красивые и притягательные повести, коим он не решился раздуваться сюжет?

«Холодные берега» — первая часть дилогии. Содержание касается альтернативной истории. Лукьяненко под другим углом посмотрел на события Нового Завета, но читатель ему не поверил. Просто смысловая составляющая утонула в водах омывающего её текста. Разбираться, выискивая мизерные нюансы в обилии не убранных из внимания автором слов — удел исследователей творчества или упёртых фанатов, готовых объяснять другим то, к чему следует подойти при чтении. На деле окажется иное — предстоит наблюдать за приключениями каторжанина по европейским просторам, понимая первичную плутовскую составляющую произведения. То есть прибедняющийся главный герой в действительности является кем-то важным для ныне живущих, о чём он сам открыто предпочитает не говорить. Он будет постоянно убегать, ибо иначе ему не достигнуть просветления. Он как юный Гаутама, должный пребывать внутри дворцовых палат, вместо чего предпочёл убежать и бродить среди нищеты.

Где же привычная читателю война света и тьмы? Не мог ведь Лукьяненко всерьёз замахнуться на борьбу дьявола с Богом… Не настолько явной данная борьба должна была быть представлена. И вот попытка совершена.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Валентин Седов «Славяне в древности» (1994)

Седов Славяне в древности

Строить предположения о древнем прошлом, что гадать на киселе. Никогда не получится установить, как именно всё обстояло в прежние времена, если человеку не удастся разработать сторонний инструмент, либо оный будет ему сообщён извне. Да и требовалось бы вообще выяснять, откуда всё изначально пошло, кроме как подспорья для политических деятелей, предпочитающих обосновывать настоящее за счёт их никогда не касавшихся моментов былого. И всё же будут существовать люди, желающие предполагать, выдвигать собственное видение прошлого, обосновывая за счёт тех или иных, считающихся ими важными, обстоятельств. Так поступал и Валентин Седов, взявший описывать славян в древности. Какими они могли быть? И откуда они всё-таки берут начало?

Ясно одно — некогда Европу населяла определённая группа людей, от которой возникли все современные европейские народы. Данная позиция может быть подвергнута сомнению, как и всякое другое слово, учитывая допустимость абсолютно любых предположений. Установить для готов и славян общего предка вполне возможно, имелась бы на то существенная надобность. Велика вероятность включения древних народов Азии или, почему бы и нет, представителей Атлантиды, до чего Седов нисходить не стал, не допуская в научное разрешение вопроса мифологическую составляющую. Не требуется усложнять и без того сложное! Проще всё свети к примитиву, именно подводя к необходимости принятия прогрессии, когда от одного в конечном счёте получается великое множество.

Что же, славяне могут быть пришлым народом — это нельзя исключать. Они могут являться автохтонами, настолько древними обитателями определённой местности, что установить их прежнее место жительства не представляется возможным. Впрочем, философы не первое столетие склонны считать всё ныне существующее некогда кардинальным образом отличалось. Нельзя утверждать, будто европейцы — коренное население Европы. Такое мнение должно быть ошибочным. Ничего за то не говорит, поскольку достаточно внешних признаков, заставляющих в том усомниться. Впрочем, в такие дали Седов не заглядывал. Он определился судить о славянах в рамках первого тысячелетия до нашей эры. Ему требовалось рассматривать археологические памятники и летописные свидетельства, как основные инструменты, способные помочь определиться с прошлым славян.

Лучше про славян получается понять со времени их взаимодействия с римлянами. Уже допускается судить, делая предположения, в том числе и касательно прошлого. Но однозначного ответа всё равно сказать невозможно. За славянство чаще всего говорит языковая культура, отделившая их от готов. Из этого следуют различия в географических названиях и прочее. Однако, судить о чём-то согласно поверхностной информации не получится. Поэтому нет разницы, кто и как называл реки и местности, учитывая склонность европейцев к постоянным миграциям, опять же в связи с набегами кочевых народов Азии. Не значит ли это, что и в древние времена заселение Европы формировалось именно за счёт подобных набегов? В тех же славянах не зря видят потомков скифов и сарматов. Одно можно установить точно — сугубо европейского в европейцах изначально не было, если не допустить влияние мифологической Атлантиды.

Считается важным установить происхождение славян сугубо из-за необходимости думать над судьбою Европы, давно поделённой между ними и готами, с одним исключением — славяне продолжают считать себя славянами, а вот среди готов подобного не отмечается, словно их объединяет наследие Римской Империи, давшей в наследие каждому готскому народу Европы право на владение собственной вульгарной латынью, и ничего более.

Седов стремился заглянуть глубже. И всё-таки не настолько, дабы иметь представление, чем всё-таки занимались славяне, когда шумеры создавали первое государство на Земле. Вполне может быть и так, что славяне были среди них, много позже перекочевав на север.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин «История одного города» (1869-70)

Салтыков-Щедрин История одного города

Издеваться над действительностью — это так по-английски. Видеть обыденное и всем привычное, но выставлять его в поражающем воображение идиотизме — отличительная черта именно английского юмора. Тем не менее, учитывая озлобленность Салтыкова, получить от него нечто вроде «Истории одного города» казалось вполне ожидаемым, как и продолжения творчества сугубо в данном направлении. Материал для произведения сам шёл в руки — прошлое России стало для того основанием. Далеко Салтыков не заглядывал, он начал с 1731 и закончил 1826 годом. Местом действия сделал давно им излюбленный фантастический Глупов. Как раз для него и составил летопись, дав ей название «Истории одного города».

Для начала необходимо прояснить для читателя становление Глупова. Населён он недалёкими людьми, неизменно из поколения в поколение остающимися непроходимыми тупицами. Над ними и властвовать никто не желал, опасаясь из-за них же лично оказаться в дураках. Так или иначе, древний Глупов сменился относительно современным городом, затерянным где-то на необъятных просторах России. Сразу Салтыков привёл краткий перечень градоначальников с их особыми заслугами в виде проступков, чтобы уже на этом материале создавать хронику. Читатель должен был изначально понять, кого не поставь над глуповцами, тот мало чем будет от них отличаться, хотя Глупов — возможно один на всю страну, зато достойных оказаться в числе его начальников — вся страна в целом.

Исследователи творчества Салтыкова в один голос проводят параллели между содержанием произведения и имевшим место быть в действительности. Они с упоением отмечают сходство, забывая главное — «История одного города» является художественным произведением, где сатиристическая составляющая лишь позволяет задуматься о наличии сходства, но никак не должна побуждать к поискам оного. Достаточно осознать авторское послание, обязательно пробуждающее в читателе нужду отторгнуть проявление подобного в реальной жизни, далёкой от всякой художественности. В самом деле, Салтыков приукрашивал очерняя, собирая в представляемых внимаю лицах весь негатив, забывая о положительных чертах, очень редко делая исключения.

Кто бы не становился над Глуповым — он заботился о собственном благополучии. Вернее, назвать это заботой о благополучии нельзя. Вести самоубийственную политику, направленную на уничтожение всего — не есть разумный подход к исполнению должностных обязанностей. Став градоначальником, человек берёт повышенные обязательства перед горожанами, чего у Салтыкова не наблюдается. Впрочем, известный своей сатирой на обыденность, Михаил считал допустимым показывать действительность сугубо таким образом. И если читатель видит соответствие с ему знакомыми реалиями — он непременно то отметит, высказав Салтыкову поддержку. И как бы это не казалось странным, человек всегда склонен подмечать отрицательные моменты, стоит ему только на них намекнуть, даже в тех случаях, ежели прежде до того он ничего подобного не отмечал, и может быть и не стал того видеть. Тут можно сказать, что человек нашёл подтверждение, но можно и иначе сказать — он заразился пессимизмом от удручённого жизнью обывателя.

Частично Салтыков пояснял свою позицию по «Истории одного города» в «Письме в редакцию журнала Вестник Европы». Он желал отобразить типичную для русского народа особенность, охарактеризованную шапкозакидательским настроением. Отнюдь, русские не являются глуповцами, но им свойственно ко всему относиться спустя рукава. И если над нами поставят самодура, они того никому не поставят в вину. Пусть тот разваливает их родной край — всё стерпят. Может потому как знают — на смену одному придёт другой, скорее всего хуже предыдущего, отчего предпочтительнее потерпеть находящегося при власти сейчас. Писал Салтыков и самому редактору «Вестника Европы» Пыпину, обижаясь на размещение в журнале критики не до конца понявших созданного им в «Истории одного города» замысла.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Михаил Салтыков-Щедрин «Помпадуры и помпадурши» (1863-74)

Салтыков-Щедрин Помпадуры и помпадурши

Каков народ — такие государи. Так есть ли толк ругать государей народу? Кто из народа в государи не пойди — всё повторится в тех же красках. Изредка случается необычное — в государи выбиваются дельные люди. Но примет ли таких деятелей народ? Люди окажутся ещё более недовольными, в конечном счёте заслужив бытовавшее до того к ним отношение. Салтыков критически относился к государям, потому как сам, по роду деятельности, к оным относился. Не раз он сказывал про творимые государями беспорядки, вернее — творимые ни к чему не обязывающие порядки. Конечно, под государем следует понимать любое лицо, наделённое властными полномочиями, особенного губернаторов, являющихся наместниками правителя. Их-то Салтыков и назвал помпадурами, в сатиристической манере отображая будни сих поместных властителей.

Первое, что возмущало Салтыкова, это текучка кадров. Помпадуры не успевали обосноваться на одном месте, как их тут же переводили на другое. Не ознакомившись с жизнью порученного региона, они портили оставленное им предшественниками. Широкого охвата Салтыков не предлагает, достаточно ознакомиться с происходящими событиями вокруг губернаторского дома. Ежели внутри него царит разруха, что говорить об остальном? Задумал один помпадур перестелить полы, повелел сломать, к тому моменту его заменили на другого помпадура, а того и такой пол устраивает, зато потолок или стены не по душе, и их ломают, да и этого помпадура меняют. Таким образом становится хуже и хуже. Если смотреть в общем, на таком же уровне всё подвергалось уничтожению в масштабах страны.

Так было не всегда. Раньше помпадуры старались сделать нечто, чтобы остаться в памяти людей. Могли чинить дороги, ставить памятники, улучшать благосостояние населения. Сам Салтыков такого не наблюдал. Он являлся свидетелем повального развала. Всякий помпадур стремился урвать побольше, либо вовсе ничего не делал. А где всё-таки находился хозяйственный губернатор, у того копейка рубль берегла, и из малого хозяйства вырастало большое. Для достижения лучшего из возможного требуется всего лишь незначительное преобразующее действие, как результат превзойдёт ожидания.

Порою встречались помпадуры, долго пребывавшие на губернаторском посту. И про них Салтыков ничего доброго сказать не смог. Разве только сравнить с сытыми котами, проводящими дни в ленивой дремоте, отрывая голову от подушки лишь для вкушения новой порции яств.

Создаёт Салтыков и краткую характеристику помпадуров, настолько они друг на друга похожи. Физическая подготовка им для должности не нужна. Их основная способность — умение распоряжаться. От окружающих они требуют обязательной скорой исполнительности, даже от ямщиков. Прочее не столь существенно.

У читателя обязательно сложится впечатление, словно Салтыков испытывал острую необходимость высмеивать действительность. Не имея другого инструмента для воздействия, он остро отзывался о происходившем в стране, всякий раз находя причину для недовольства. И снова стоит сказать, что будучи недовольным сложившимися при правлении Николая I условиями, он сохранил такое же отношение и при Александре II. Стремление Салтыкова к неспособности принять действительность очевидно. Будь помпадуры старательными и умелыми, им всё равно носить имя помпадуров. Такой уж характер у Михаила.

Самое странное, далёкий потомок склонен находить в прозе Салтыкова сходства с обстоятельствами, близкими уже ему. Словно и не прошло тех сотен лет, отделяющих от реалий Михаила. От грусти ли проводится поиск сходства или от сходства мысли с представлениями самого Салтыкова? Впору вернуться к предварявшим данный текст словам. Всё будет так, как оно должно быть, либо станет ещё хуже. Впрочем, у каждого собственное отношение к должному быть.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Повесть о видении Антония Галичанина (начало XVI века)

Повесть о видении Антония Галичанина

Существование потустороннего мира — неразрешимый вопрос ввиду отсутствия соответствующих его познанию средств и технологий. Самостоятельно человек не в силах разобраться со столь тонкой материей, потому полагающийся на собственные чувства. Особенно интересен процесс умирания и отхождения сознания, на чём прежде всего базируется каждая религия. Чаще всего различия в деталях, тогда как определяющим моментом становится знание, куда именно отправится человек по смерти: в благоприятное место, где будет блаженствовать, или в ужасное, вынужденный терпеть пытки. Причём потусторонний мир — не сугубо рай или ад, это может оказаться перерождением, но опять же при соблюдении тех же условий. Кому присуще разумное осмысление сущего — тот понимает, что религия — инструмент для прижизненного влияния на людей, чтобы население следовало определённым установлениям, для чего сдерживающими факторами выступают обещания посмертных наград или наказаний. Но как относиться к словам умирающих людей, рассказывающих о посещающих их видениях?

Антоний Галичанин умер в 1526 году. Перед этим он рассказывал о посещавших его видениях. Просвещённый читатель найдёт в его словах сходство с «Тибетской книгой мёртвых». Согласно её текста оказывалось — душа вынуждена принять ряд испытаний, неизбежно осознав совершённые проступки. Затем следует перерождение. Антоний Галичанин о возможности перерождения не говорил, поскольку он был православным христианином, далёким от индийских философствований. Во всём же остальном, довольно наглядно, пусть и кратко, он рассказывал о перенесённых испытаниях, в которых старался не потерять чувство собственной личности, так как редкий индивидуум сохранит разум в столь сводящих с ума происшествиях.

Антония посещали демоны. Они приходили к нему и стращали его. Вида они были страшного, но страшнее вида их были их помыслы. Грозили демоны наказаниями болезными, вплоть до физического уничтожения разными медленными пытками. Одной их таких стала угроза разделить Антония на части пилой. Всякий раз Галичанина спасало пробуждение, иначе погибнуть ему от душевных мук прежде, чем смерть сама настигнет его. Быть ему моложе, смог бы бороться с демонами, подобно христианским светильникам, славных повествованиями об умелом сопротивлении воли демонов, к ним подобным образом приходящих. Повествуя, Антоний умирал, отчего-то забытый посланниками Бога. Впрочем, умирая, человек должен страдать от ошибок, совершённых за всю жизнь, именно потому душевные терзания перед самой смертью уступают место таким же терзаниям, только нравственного плана.

Всякий человек грешен. Грешен и Антоний. Ему припоминаются все проступки, начиная с пятилетнего возраста, когда он трогал срамное место спящей матери. В другой раз он замахивался на мать батогом. Хватало прочих прегрешений, осознавая которые Антоний страдал ещё больше, нежели от видений демонов. Оказалось, что не так страшно принять должное случиться, нежели принять факт уже тобою свершённого. Именно это гложет сознание умирающих людей, постоянно искавших право на оправдание собственной позиции, тогда как следовало озаботиться созданием права на позицию для других.

Погружение Антония в мрачные детали потустороннего мира заканчивается описанием пронзающего тело ледяного холода. Далее повествовать он уже не мог, уставший рассказывать и не имеющий слов для характеристики с ним происходящих изменений. Он предпочёл сказанное достаточным, в последующем не проронив и слова.

Полного доверия Антонию Галичанину у читателя не возникнет, поскольку жизнь сего мужа практически неизвестна, чтобы верить единственному отрывку из летописных свидетельств. В качестве любопытного эпизода чьего-то представления об умирании «Повесть о видении Антония Галичанина» уникальна. Опять же если не вспоминать про тибетские практики.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга V. Часть II» (1762-69)

Сумароков Притчи

Преступникам во остепенение, дабы знали, пострадать могут за преступление. Нападая на прохожих, могут сами жертвой стать, обороняясь, пострадавший может сам напасть. Как в притче «Трус»: напал разбойник на людей, а те ворами оказались, и час расплаты вмиг пробил, мечты с разбойником тогда же попрощались. А если хочешь мирно жить, то должен возможности с доступным соотносить. «Неосновательное желание» у мартышек возникло, человеческими помыслами они решили жить, и законы у них появились, одного не смогли они в себе изменить. Завыл волк — и не стало мартышек, лишь набили желанием своим себе же шишек.

А вот «Лисица в опасности», от псов бежала, где ей спрятаться не знала, встретила мужика, помочь упросила, и мужик спрятал, пусть и похоже это на диво. Мораль в другом, ведь не прятал лисицу мужик, он псам её логово указал, ибо выдавать он привык. Но лисица спаслась, однако мужик награду за услугу попросил, да вот пусть радуется, иначе от лисьей злости ему свет не был бы мил. О том же притча «Мужик и медведь» — мужик в берлогу угодил, его медведь на ноги поставил и отправил до дому лучше, нежели мужик был. Чем отплатил тот медведю? Охотникам берлогу указал. Надо ли говорить, вскоре мужик от медвежьей злобы дни и скончал.

«Перекормленная курица» — ещё один про курицу сюжет — жадным до прибыли скончания нет. Несла курица яйца, радовать то должно. Хозяйка решила курицу усиленней кормить, так получится яиц получать больше, нежели даже в день одно. Какой результат? Курица от переедания померла, хозяйка от жадности ценного сберечь не смогла. Знать бы наперёд, к чему приведут те или иные дела, многое бы тогда хозяйка сберегла. Как и в притче «Горшки», где пошли два горшка гулять, боками соударяясь, дружны чрез меры видать. Да один из глины, другой железным был, потому к концу прогулки глиняного железный на мелкие кусочки разбил.

Случилось быть «Поросячьему крику» — мужик поросёнком визжал, почти никто не ведал — свинью за пазухой мужик тот держал. Случилось однажды быть «Злой жене», задумавшей мужа убить, сама жертвой пала, так со злокозненными и должна каждый раз судьба поступить. Случилось другой жене от мужа пострадать, в притче «Супруг и супруга» решил Сумароков показать, оправдывая побои мужем жены, уж лучше так, нежели ему жена сварами скоротает и без того короткие дни. А бывает иначе, когда супруга богатством ценна, от такой стерпишь всё, дабы жизнь была сладкой весьма. В притче «Приданое» то рано понял муж, за время безденежных странствий оголодавший, теперь же всегда при миске с едой, уже тем счастливым ставший. Вот про «Жену в отчаянии» притча сообщена, там стенала громко жена. Муж тяжко болел, изводит тем жену, и та решила призвать смерть себе и ему, но стоило смерти придти, изменилась жены речь, свою жизнь она решила пока поберечь.

Случилось коршуну в лес соловья утащить, думал им коршун там закусить. О том гласит притча «Коршун и соловей», в оной соловей просил заменить смерть песней своей. Беда в другом — есть коршун хотел, к прекрасному он тяги не имел. Случилось свинье укорять коня за служение людям на войне. Конь ответствовал достойно на укоры свинье. Гласит о том притча «Свинья и конь», всяко лучше в поле бродить, чем вдыхать от грязной лужи вонь. Есть притча «Конь и осёл» — ослу не жалко коня, тот сам свою долю предпочёл. Мог спокойно жить, не гарцевать, не пришлось бы сейчас от ран так горько стенать. Есть притча с таким же название ещё одна, там осёл разделить ношу тяжёлую свою упрашивал коня. Конь гордый отказался, и вот от тяжести помер осёл, теперь всё это конь уже тащит один на горбу своём.

Случилось кому-то Македонского хвалить в притче «Александрова слава», якобы была когда-то на мир весь управа. Сумароков иначе зрит, он сугубо о славе Екатерины Великой говорит.

Ещё про жену. У Сумарокова притча «Страх и любовь» есть. В ней жена укоряла мужа, заставляла тяжких дум груз несть. Когда пожаловали воры, от их нападок муж дом оградил, тогда лишь обласканным женой он был. Тут нужно уразуметь, так ли плохо, когда воры в дом хотят войти, коли от них отбившись попадаешь в объятья радостной жены. Притча «Наказание» — про зарождение отношений, девицу парень предложением любви оскорбил, а в наказание за проступок сей себя в ответ любить попросил.

Вот притча «Собачья ссора». Задумал волк в овчарню прокрасться, покуда собаки дерутся промеж собой, можно будет незаметно бараниной наслаждаться. Отнюдь, стоило волку зайти в загон, сразу стих собачий лай, ладным стал сварой раздираемый дом. Примерно в схожей манере россы бранились, пока по их стране татары с монголами не прокатились. Но россы не собаки, а татары не волки, все люди — с одной ёлки иголки. Ещё про собак притча «Собака и клад» — зарыть всякую безделицу пёс будет рад, и станет её до смерти охранять, хотя сей клад никто всё равно не станет искать.

Вот притча «Муравей и пчела». Потешалась пчела над муравьём, нелепостью муравейника, мол, мы лучше в улье живём. Оно-то хорошо, когда красиво и богато живёшь, только если кто сильный на твоё великолепие потянется, много ли для себя после в разорённом найдёшь? Всякому ценному нужен умелый держатель, притча «Ремесленник и купец» тому показатель. Не умел мыловар злато держать, чах он от мыслей о злате при нём, едва не разорился, предпочтя обратно отдать купцу, оставшись при своём.

Вот притча «Боров и медведь». Большой боров задумал с медведем дружить. Он ведь огромен, почему такого не может быть? Медведь — не товарищ свинье, какой бы та свинья не была себе на уме. Есть притча «Мышь медведем» — про большую мышь. Такую увидишь — задрожишь. Впрочем, сама мышь испугается, ибо она всё же мышь. Зная это, уже сам не дрожишь. Есть притча «Коршуны и голуби», в которой голуби решили коршунов помирить, хватит им сражаться, детей малых надо в мире им плодить. Помирились коршуны, стали уничтожать голубей, посему лучше сперва надо думать, кому помощь будет нужней.

Вот притча «Вояжир-плясун». Сын за границей плясать научился. Пишет родным о том послания он. Всюду ожидает сына успех, радостью родню оглашает, но не носит ли ветер слов его от правды вон? Пусть приедет и покажет танец родным, а до той поры можно и не общаться с ним. Есть притча «Просьба мухи», в оной упросила мама-муха сделать сына-муху котом, что и было сделано, и кот из мухи разорил куриный дом. Тут Сумароков намекает на мелких людей, до власти дорвавшихся, карманы набивают они себе, за бедность свою основательно изголодавшихся.

Вот притча «Поэт и урод». Поэт о героях излишне много поёт, хотя за поэму о нём как раз урод заплатил, потому и дорого он творение поэта так и не оценил. Пусть герои античные платят поэту, урод заказывал поэму не эту. Есть притча «Поэт и разбойник» — убивали поэта, тому свидетелем были журавли, теперь по миру разносят они о печальной участи поэта возгласы с небес свои. Есть притча «Учитель поэзии», где Сумароковым дан наказ — искать рифму нужно, хватит одного Тредиаковского без рифмы среди нас.

Вот притча «Тщетная предосторожность». Возвращает она к неприятию Сумароковым необходимости заключать брак. Ведь человек должен жить в покое, радоваться каждому дню, ежели сам себе не враг. Потому, пока не нацелил на человека лук Купидон, лучше с Плутоном повстречаться, издав прощальный стон. Есть притча «Слепая старуха и лекарь», в которой лекарь взялся от слепоты старуху лечить, заодно посуду крал, ибо тем он полагал должную услугу оплаченной быть. Прозреет старуха, посуды не найдя, и не узнает, куда девалась оная вся. Есть притча «Блоха», что пила барскую кровь, от того ей армией управлять на ум взбрелось. Есть притча «Единовластие», где Сумароков монарший строй поддержал, ведь нет разногласия там, где страной один правитель управлял. И наоборот, коли о ста головах дракон, там хоть и славно, но словно слепая старуха не услышит украденного лекарем добра звон.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга V. Часть I» (1762-69)

Сумароков Притчи

К пятой книге притч Сумароков смело подошёл, и сразу в наставительном тоне речь он повёл, обратился к проблеме, известной с древних дней, она про пьяных, собой гордых, людей. «Пьяница-трус» — имя притчи, данной сперва, дабы знал читатель — поступь пьяниц легка. Они готовы на медведя с голыми руками напасть, уверенные, от их напора зверю суждено пасть. А как на самом деле? Мало ли случилось дураков, в пьяном угаре не пожавших обещанный другим улов. Вот и у Сумарокова притча мудрость подтвердила — пьяного храбреца пьянка и убила. И, дабы читатель лучше уразумел, он увидел, как вмиг герой притчи прозрел. Только поздно трезвеют, не умея вернуться назад, став жертвой, пусть и глупости, но всё-таки павших от медвежьих лап.

Не везде Сумароков последовательным был. Уж очень род мужской он ценил. «Совет родительский» решил дать, ему есть о чём людям сказать. Коли дети умом не вышли, смириться ли с тем? Таки дети, конечно, источник проблем. Но жене не объяснишь, она ведь мать, всякую глупость постарается оправдать. Женщина глупа: Сумароков решил. Неразумное дитя под защитой, сколько бы бед он не сотворил. Ещё больше дров наломает потом, в иных баснях о том мы прочтём.

«Больной и медик» — о насущных делах. Человека всегда в вершимых грехах. Есть больной, болеет, не может пойти на поправку. Советует медик пить ему в отварах готовую травку. Да нет результата, чахнет больной. И вот помирает, недовольный судьбой. А медику как? Вылечить не сумел. Что же, иное он после смерти больного запел. Не по силам ему оказалось лечить, но не проблема — другим он ещё сможет полезным побыть.

Иногда Сумароков притчи на свой лад пересматривать брался, похоже, очень он выделиться среди баснописцев старался. Известный сюжет про град осаждённый, где каждый мужчина был к смерти приговорённый, там порешил правитель осаждающей стороны, дабы несли женщины за стены, чему рады быть вечно должны. И понесли жёны мужей, скарб позабыв, однако у Сумарокова жена оказалась не из таких. Мужа ещё сумеет найти, поэтому со златом и серебром решила пойти. Не оценили поступок сей осаждающие войска — повесили женщину, не нужна роду людскому такая змея. Название притчи «Выкуп мужей», пусть знакомится читатель — другим скажет о ней.

Ещё про мужей и жён притча есть. Мудрости она словно лесть. Попробуй «Волосок» испрямить — не хватит и сотни лет. Но хватит и менее сотни лет, смотря как хотеть. Тому в подтверждение притча «Ворона и лиса», известная по творчеству Крылова она. Хорошо, что известна, все думали — Иван взял для своих целей сюжет, поскольку у Сумарокова близкого по словосочетанию сходства нет. Совершенствование — вот о чём думал Александр, может как некогда писавший трактат «О природе» древний грек Анаксимандр. «На ель ворона взромоздясь»? Что же, писал Крылов, похоже нисколько от ценителей басен не таясь. Словно в притче «Статуя» — сделана на вид и красивой кажется всем, никто не ведает о создателя её в процессе борьбы за совершенство проблем.

Будто зная наперёд, Сумароков притчу «Олень» сочинил, там олень от охотников быстро уходил, прибился к стаду быков, в загон их попав, будто уйдя от смерти оков. А куда идут быки, когда подходит срок? На скотобойню, чему олень воспротивиться уже не смог. Опять же, бояться брать чужое, как испугаться бежать, что сделал «Заяц», оставшись под кустом лежать. Хорошо, вроде спасён, опять на краткий миг, лев и под кустом кушать зайцев привык.

Это всё лирика. Искать причину розней не нужно. Забудьте о ссорах, живите дружно! Всё равно всем безразлично, это лишь ряд избранных людей ворчит, вечно надо некоторым знать, отчего нечто не где надо лежит. Вот притча «Война орлов», в ней птицы воюют, причину вражды не зная, такой и люди подвержены, ни в чём орлам не уступая. Но есть такая забава — «Кулачным боем» зовётся, вроде варварство, но ценитель оной непременно найдётся.

Вообще, если про человека вести разговор, знает, как из ничего сделать топор. Как в народной сказке про кашу из топора, где варится каша, даже когда доступна только вода. От Сумарокова новый пример — притча «Топорище» дана. Пришёл мужик в лес, а рубить нечем, топор вроде есть, но без топорища — будто нет топора, и стал мужик просить у леса клочок древес, погибель тому же лесу клича. И вот готов топор, мужик стал рубить, потому и мудрость даётся — не помогай другим себя топить.

Вновь об отношении женщин и мужчин — в притче «Клятва мужняя» от затруднений ответ один. Нужна ли жена, когда с нею хуже во много раз? Подумать лучше следует, пока не потерял второй по счёт глаз. В любом случае, как не живи, «Надгробием» будут следующие слова твои, что не делай, к чему не стремись, тебя не станет, потому лишний раз не суетись.

Худо написано, плохо с рифмой у поэта? А знает ли читатель, с чем связано это? Сумароков объясняет: чтобы чертей гонять. Можно и дьявола! Подземная курия не любит всех, кто берётся плохо сочинять. Сей «Рецепт» в притче одноимённой даётся. Может где-то он и со смыслом, ему положенным, сойдётся. Вот почему поэты хвалят обычно ослов? А кто, если не осёл платить за строчки с рифмой готов? Притча «Поэт и богач» как раз о том, впрочем, хорошо Сумарокову так говорить, ежели он был в ладах со своим кошельком. И ладно, если не «Филин» поэт, тогда бы он точно наделал порядочно бед. Вот сюжет, там филин подумал, будто он отныне павлин. Всякое случается от таких дум тогда с ним.

Притча «Учёный человек и невежа» продолжила с читателем разговор, дабы тот понимал, когда следует затевать о творчестве спор. Учёному человеку не надо мнений чужих, ему хватает рассуждений своих, но всякий способен ему помешать, якобы может он более учёного человека знать. Да был бы интерес слушать невежд, нет на мудрость от их речей надежд. Но мудрость чаще одинока, не поддерживается толпой, всякий способен заявить, будто он доволен и глупым собой. Таким Сумароков притчу «Медведь и пчела» досочинил, в которой медведь отведать мёда решил. Покуда кусает медведя разрозненно всяк, это не влияет на его изысканья никак, да вот стоит воспротивиться ему миром всем, и не станет изысканий совсем.

Вот притча «Пастуший сын и коза», разыгралась в рифмованных строках гроза. Сломал сын пастуха козе рог, иного сделать он не мог. Теперь просит козу, дабы не выдавала его за проступок отцу. У отца всё-таки были глаза, так и сказала ему коза. Вроде бы понятно, правда не каждому дано уразуметь. На поверку обыденное начинает вид непонятный иметь. Взять для примера «Эзопа», есть притча о нём. Играл Эзоп с детьми, за глупость мы то не сочтём. Ведь не глупый Эзоп, знает мудрости суть, всякий без лука останется, кто будет тетиву сильно тянуть.

Глупость такова. Поделать ничего нельзя. О том есть притча «Мальчишка и часы» — она полезна весьма. Малец не знал устройства часов, думал, бегают мыши внутри, потому и применил он познания детские свои. Взял палку и начал колотить, мышей хотелось ему внутри часов убить. Плутни такие в детях неспроста, Плутоса в том есть, определённо, вина. Притча «Геркулес» данность сию подтвердит, специально Геркулес о том с Олимпа возвестит. Впрочем, глупость бывает и от белокурых волос, с помощью притчи «Уборка головы» то понять удалось. Сумароков всё не мог петиметров простить, любящих французское он в удобный момент оказывался способен оскорбить.

Есть притча «Петух», про храбреца, самого настоящего петуха. Шла свара меж кур — куры дрались, без петухов могли вполне обойтись. Стоило стихнуть жару, ворвался петух, улёгся к тому моменту куриный пух. Стал порядок наводить. Где раньше петух был? Отчего жар свары сам прежде не остудил? Ведал петух, как кур успокаивать опасно, потому и не лез, поступил он разума согласно. Иное дело, коли про «Астролога» притчу напомнить, ведал тамошний делец о грядущем, умел разрешить споры сердец. Одна незадача — дом астролога горит. Отчего-то он не ведает, хотя на пять лет вперёд знает, чему быть.

Притча «Вор и старик» — сумбура полна. Задумал вор воровать среди бела дня — такая у него дума. Возопил старик, обнаружив кражу, вор обронил, опасаясь угодить под стражу. Глупость? Глупость. Об оной притчи можно бесконечно сочинять. «Голуби и коршун» расскажут о глупости опять. Голуби избрали над собою коршуна царём, и кушает теперь коршун голубей десятками ночью и днём. Имеется и глупость иного масштаба — притча «Мздоимец» о ней. В ней сказывается, как мздоимец решил построить больницу для людей. Славный поступок, так кажется, однако там не поместятся все, кто от мздоимца пострадал, так окажется.

Не надо чтить урода, ежели ослом его породила природа. Строгость Сумараков огласил, ему явно не хватало для обретения спокойствия сил. «Недостаток времени» — притча об отсутствии пользы от тунеядства, возможно хуже всякого людского коварства. Задумает такой лежебока убить курицу, что золотые яйца несёт, думая, много разом богатства обретёт. «Золотые яйца» — притча как раз о том, ещё раз о вреде тунеядства прочтём. Иной тунеядец, в устрицу за лакомством полезет, мыши подобно, будто без усилий желаемое добыть смеет. Об этом притчи «Мышь и устрица» сюжет, а может и не об этом, лишь Сумароков знал ответ.

Глупая «Иссея» променять пастуха на Аполлона решила, ибо слышала — сердцу бога она оказалась мила. Да не знала простого, что Аполлоном давно стал пастухом, но ради себя же Иссеей оказался брошен он. Потому вот притча «Голубь и голубка» даётся для размышлений, от неё не будет к далёким мечтам искушений. Коли задумал добиться далёкой цели, знай, не сможешь оставаться на мели. Обязательно вглубь будешь обязан нырнуть, иначе не начинай, с первым испытанием закончишь избранный путь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 90 91 92 93 94 218