Tag Archives: сумароков

Александр Сумароков – Идиллии (XVIII век)

Сумароков Идиллии

Заманчиво писать о пастушках, их любви к пастухам. Но, как быть, ежели автор пастухом желает оказаться сам? Не в руках пастуха будет свирель, правда останется прежнею цель. Автор выйдет в поля, на луга взглянув, в мыслях влюбится он, в объятьях пастушки заснув. В семи идиллиях представить позволит себе оказаться, не станет косых он взоров чураться. Подумают всякое: молодым такое не под силу, даёт же старик! И Сумароков глаза закроет, пробыв в фантазиях дольше на миг. Право его — в таком праве каждый поэт. Неважно стихотворцу, сколько прожито лет. Не сокрушают мысли года — в душе молодой. Скажут ему: не молчи, старче, снова нам спой. Возьмёт в руки свирель, задумается на мгновенье, и ляжет на строчки ещё одно стихотворенье.

Не так мало написано — писать и писать. Но куда денется всё? Кому созданное за жизнь даровать? Кто-нибудь проявит интерес, может вспомнит кто? А может забудут лет через сто. Забудут! Забыт Сумароков, как поэт он забыт. Строками иных поэтов душа русских говорит. Им мнится тот, кто не родился в Александра веках. Тот, чьё имя вечно поселилось на устах. Забудем о грусти, ведь вспомнили о Сумарокове в сей тягостный час. Про идиллии вспомнили, увидели, как коз на горных вершинах он пас. В руках снова свирель, на строчки положен ещё один стих, уже не столь звучен, ведь глас поэта, увы, скажем просто: утих.

О боли в душе в первой идиллии заведена Сумароковым речь, собственные страдания в поэзию решил он облечь. Тягостно ему идти вдоль реки, на берегу которой девушку когда-то любил, помнит поныне сладость тех дней, ничего о былом не забыл. Расставание случилось, чего не мог превозмочь, видимо потому в эклогах смог страданиям своим помочь. Тот же грустный рассказ в идиллии второй, сломлен Сумароков сложившейся против него судьбой. Свирель в руках он ещё крепче сжимал, жар от его строк никак не угасал.

К третьей идиллии переходил, Кларису он прежде любил. Печаль одолела, осень в думах его поселилась, душа трепещет, сердце не бьётся — разбилось. В идиллии следующей мыслям отдых дал он, должен поэт быть влюблён! Девушка в мыслях иная, собою затмила солнце, бросив на поэта тень. И для поэта она заменила свет, от её сияния только наступает день. Уйди она, мрак одолеет опять, даже солнце не сможет ночь из мыслей изгнать.

Пятая идиллия, шестая… писал Сумароков, сияя. Как совет читателю не преподнести, как избавиться от мрака, чтобы были светлы дни? Садитесь, берите листок, пером выводите строку за строкой. Представьте, не вы сломлены: вы — кто даёт другим людям покой. Ваша идиллия дарит сияние, вашими словами хочется жить, пускай необорима грусть и остаётся тужить. Увидят другие, радость переполнит их. Разве не для этой цели создаваться должен стих?

В седьмой идиллии дан разумный итог. Иного завершения никто представить не мог. Хвалу воздаёт Александр России вседержителям, по праву достойным стоять во власти правителям. Во славу былых лет, что россов вела тысячелетия сквозь. Воссияла на престоле Петрова дочь. Сияли и прочие… и прочие будут сиять. Их значения никогда нельзя для России унять. Пропой хвалу, изгони из них мысли, хворью больные, и увидишь тогда преображение страны России. Идиллия седьмая такова. Пожалуй, правильные подбирал Сумароков слова.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков – Эклоги 46-65 (XVIII век)

Сумароков Эклоги

Последние остались эклоги, их мало совсем. Не прибавилось, кажется, тем. Сказано достаточно, но осталось желание говорить, потому продолжал Сумароков обыгрывать ситуации и рифму творить. Новые пастушки и необычные для уха имена, а жизнь во строчках была в той же мере легка. Горести проходили, наступала заря, пастушка в объятиях была пастуха: так вкратце сказать всегда можно, но при понимании — нужно делать это осторожно. На то и творец, способный измыслить нечто иное: поучительное, задорное, либо сложное, а то и вовсе простое.

Орфиза — пастушка — взяла быка за рога. Говорил о любви ей пастух, а видел словно врага. Чем не удружила? Коли мила тебе, так бери, хватит речами меня окружать ночи и дни. Не скажи прямо, то и не быть ничему, теперь же стало проще и ей и ему. Андромира — пастушка — такого же не робкого десятка, желает, чтобы было не на одних словах сладко. Упрёк Александру! Хватит юлить. Что же, смог про пастушку Юлию эклогу сложить. Согласно сюжета, ревновал её пастух, видел, как к другому ходила. Понятно сразу, бед пастушка помимо воли натворила. Пусть она сватала сестру, желая счастья ей, да позабыла оставаться вне закрытых дверей. Ревность пройдёт, стоит пелене заблуждения спасть, но лишь в стихах подозрения могут утратить над мужчиною власть.

Парфения — пастушка — подобной Юлии была, ревностью томила жениха. Кариклея — пастушка — всего лишь огорчение во сне увидала. Такой сюжет в эклогах Сумарокова был. Видимо, прежнего мало. Снова к ревности возвращение, пастушка Дористея создала о себе дурное мнение. И снова возвращение, но к робости пастуха, Зелонида — пастушка — укоряла его: я тебе не нужна? Готова к отношениям, чего ты ждёшь? Ты опасаешься чего-то? Что ж… Вспомни, как поступаешь с рожью созревшей, ведь не даёшь ей на поле истлеть. Так и с девицей — созревшей до любви — нужно поступать, заметь.

Иная пастушка Брадаманта в мяч с пастухом играла, если кто проигрывал — та сторона поцелуя ждала. Вроде нет подвоха, всегда в выигрыше каждый был. Но пастушке червь душу точил. Может он — волк? Этот пастух. Распустит после о её чести грязный слух. Может, он прикинулся овцой? Как же быть с ним самой собой? И решила Брадаманта, пусть грызёт скорлупу ореха, добьётся — пожнёт плоды успеха.

О ревности ещё о пастушке Мартезии сложен стих, а пастушка Альцидалия не торопила радости миг. Ждал пастух решения, с ответом торопил. Задав вопрос, он никуда не уходил. Просила дать время, пусть день сменится на ночь, он же ждал с утра, сил не хватало нетерпение своё превозмочь. Другая пастушка — Ликориса — укорять пастуха взялась — не ей в любви объяснялся: как это можно понять? Он слова любви к Ликорисе цветам говорил — тем, от которых плода никакой цветок не родил. Ещё одна пастушка — Доримена — купанием пастуха приманила. Кажется, прежде два раза в эклогах это было. Зато Константия — пастушка — с пастухом умаялась в неге пребывать, стала упрашивать отпустить — за стадом надо тоже наблюдать. И Порция — пастушка — зажгла в пастухе огонь, чуть до пожара не дошло, такого горячего юнца попробуй тронь.

Пантениса — пастушка — долго пастуха не подпускала, его чувства она томила, тем дело девичье знала. А пастушка Аргелия долго к пастуху в гости шла. Разумеется, много понявшего юнца она после нашла. Целестина — пастушка — с любимым с горы на долину взирала, чувства с ним свои она обсуждала. Заида — пастушка — пастуха томила взглядом, потому и стал он вскоре с нею быть навечно рядом. Есть ещё эклога про пастушку именем Лавра, в которой скорее следовало рассказать про мавра: жил пастух, которого никто не любил, он такое к нему отношение вполне заслужил, думал отбить у пастушки милого пастуха ей, грязными речами да натурой подлой портил своей. Как с таким быть? Прогнать, конечно, и постараться забыть.

Дабы читатель мог сравнить Сумарокова пастораль, напоследок сказать о переводе пятой Фонтенелевой эклоги не жаль. И тем можно ограничиться вполне, сказано о сельской жизни изрядно уже.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков – Эклоги 23-45 (XVIII век)

Сумароков Эклоги

Во трепете душевных мук не даёт покоя сердца стук, и головокружение томит от дум — в плену у страсти юный ум. Попробуй превозмочь, лишишься сил с натуги: у тетивы Эрота нити туги. Вот потому оскалься на поэта, его словами честь твоя задета. Поэту выскажи, коли терзаем чем, вдруг он изменит перечень ему доступных тем. Напрасно думать так: нет силы никакой, остановить того, кто послан был судьбой. И снова заговорил поэт, ещё будет не один стих им спет. Он историю поведает — и не одну. Пока его слушаем — остаёмся в плену.

Статира — пастушка — страсть распаляла, нужное ей в ответ она получала. Другая пастушка — Меланида — с детства росла с неким юнцом, не ведала она, кем будет для неё тот потом: безумные мысли, сжигало их страстью, чего не понимали, то к обоюдному счастью. Да нужно понять, любима ли ты, не хватит для любви о любимом мечты. Пастушка Нирена в сомнениях дни проводила, не зная, чем бы она пастуху угодила. Нравится ей, но не скажешь о том, слёзы только лить под ближайшим кустом. От тех же дум пастух горевал, и он подхода к пастушке не знал. Благо эклога сводит сердца — обретёт юница юнца.

Зенеида — пастушка — венок плела. Отвлеклась… опомнилась… уж нету венка. Где он? Пастух умыкнуть успел. Тем кажется пастуха поступок смел. Он внимание пастушки к себе привлекал, иного способа он, увы, не знал. Как быть Зенеиде? Может простить. А может от злости и отомстить. Вспоминает читатель — эклога пред ним, действие заканчивается всегда исходом одним. Наступит понимание лучшего из им доступного, не будет никогда в стихе сём неприступного. Отдаст пастушке венок пастух на радость, получив за то ожидаемых объятий сладость.

Иная эклога — идиллия с первых слов. Чего ожидать от такого сюжета читатель готов? Любит Еглея, любит и он, счастье входит вместе с ними в дом. Не хватает одного — в вечной любви признания. Вот для этого и прилагал Сумароков к стихотворению старания. Можно внести в эклогу и грусти мотив, как с пастушкой Октавией, жившей думой, словно уже уголок с любимым свив. Строг её отец, нашёл другого жениха — и такая бывает сторона у о сельской жизни стиха. Либо можно внести совсем уж необычный сюжет, дабы читатель был в лучших чувствах задет. Пастушка Виргиния Мопса любила, к нему нежность только хранила, и она смела пастуху отказать, который как раз и смел об ею обладании мечтать.

Юния — пастушка — к пастуху питала желание. Дабы было просто — пошла к нему на свидание. Свели они овец, отошли на мгновение. Опустим, читатель, к чему вело сие стихотворение. Для сложности найдём пастушку другую — Еноной её зовут. Она с пастуха глаз не сводила, тот и подумал — его девица та полюбила. В том и усложнение — потребовалось в сети пастуха завлекать, но всё равно иным окончанию эклоги редко бывать. Ещё одна пастушка, что Туллией наречена, тенью ходила вокруг пастуха. Не смотрела на него — не требовалось вовсе того: всё понял пастух — девица стала его. Пастушка Мелита и вовсе нагой предстала, желанием тем в пастухе пробуждала. Захотел он увидеть ещё разок, и от продолжения отношений устоять больше не смог. А Цения и вовсе стала с пастухом вишни есть… разных способов заведения любовного знакомства не перечесть.

Эклог порядочно, редел и стих. Уже Сумароков не казался столь лих. Тривиальный сюжет, словесами лишь блещет, словно рыба икру в огромном количестве мечет. Осядет на дно, может чему и найдётся применение, не зря ведь складывал он за прежним новое своё стихотворение. Эмилия — пастушка — с милым нежилась, о городе думали они. Олимпия — пастушка — не нежилась, и не о том думала ночи и дни. Ей нужно понять: любит её пастух или нет. Читатель знает, какой получен ею будет ответ. Про Розалию и вовсе умолчим, просто в эклогах именем стало больше одним.

Сильванира — пастушка — от жизни устала. Хорошо, что полюбила, и жить ради милого стала. Альцидияна — пастушка — тоже места себя не находила, с пастухом нужность она ощутила. Пастушки Ливии ещё имя одно, ведь ясно заранее — к чему про неё в эклоге будет сказано всё. Уж лучше старый сюжет на новый лад рассмотреть, Павлина — пастушка — станет злостью гореть. Обесчестил пастух, теперь его нет. Три месяца прошло! Куда себя теперь деть? Напрасными окажутся огорчения, у пастуха были такие же от разлуки впечатления. Послал отец овец пасти далеко, откуда весточку не пошлёшь. Потому и не виноват в разлуке толком никто.

Климена — пастушка — сразу рассорилась с пастухом. Вполне очевидно, вскоре они снова будут вдвоём. А пастушке Маргарите могло и любви хватить, да пастуху хотелось её постоянно боготворить. О пастушках Целимене и Евгении схожее можно сообщить, чего только с их участием пастухи не пытались вообразить.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков – Эклоги 1-22 (XVIII век)

Сумароков Эклоги

Что есть такое пастораль? Как о жизни сельской говорили встарь? Верлигий то буколиками прозывал. Сумароков эклогами именовать их стал. О пастушках там речь, о любви к пастухам, где всё возвышенно и нет места грехам. Так думалось — в том заблуждение есть. Из греха паутину Александр и предпочитал плесть. Брал он за основу отношение простых людей, поселял их среди водоёмов, гор и полей, давал волю фантазии, чувства влюблённых бередил, истощая пастухов и пастушек до упадка их сил, после чего находил понимание для них, оставляя наедине в упоении от них самих. Разврата полно: думал читатель тех лет. От стыдливости на лицах девиц изменялся при чтении цвет. В одном Сумароков оставался прав — выбрав суженого, с его именем до смерти должна жить ты на устах. Хоть и пылали щёки от стыда, нравственной становилась девица та, к любви пастушек и пастухов внимание уделившая, себя в чужой любви обретала и целомудренной после до гроба слывшая.

Ириса — пастушка — о пастухе мыслью жила, с прошлого года не покидала её дума сия. Он её на руках носил и ягодами кормил, немудрено понимать, отчего стался ей мил. В награду он просил лишь поцелуй, говорил Ирисе: целуй! Но как решиться на подобный шаг? Невинной девице не полагается поступать так. Крепился пастух, помыкаем был без страданий, но давал время подумать, дабы совсем не получить плода от стараний. Разуметь то Ириса начала, без жениха не хотела оставаться она. С такого сюжета принято с эклогами Сумарокова знакомство начинать, и нет подозрения, какой распущенности нравов предстоит свидетелем стать.

Пастушку Агнесу мать к любимому не отпускала, чуть ли взаперти её держала. И пастух об Агнесе мечтал, о любимой он думать не уставал. Что же, случилось им сойтись наедине, было оттого им приятней вдвойне, счастье пришло тогда к ним, стало союзом крепким больше одним. А вот пастушка Цефиза лишь мысли пастуха теребила, не знала она, как истомой парня томила. Проводил тот дни и ночи у реки, ветру оглашал думы свои, пока пред ним любимая не появилась, тогда же всё им желаемое осуществилось. Такому сюжету эклога про Доризу подражает, вновь Александр мечты пастуха осуществляет.

Любовью не всегда к человеку стоит пылать, его образ можно хоть чем заменять, как поступить Клариса захотела, кустом заменять образ любимого смела. У того куста пастух стадо своё пас, потому и не видел различий между ним и пастухом Кларисы глаз. И боялась она жертвой страсти пасть, а от куста разве потеряет над собою власть? Схожим образом пастух к Пальмире страстью пылал, годами её не видел, куда себя девать — он не знал. Уделял внимание всему, в чём образ любимой находил, только тем он спасаем и был.

Вот эклога про Филису, что пастуха на расстоянии держала, пока действий удерживаемого она не увидала. Решил он: добиться не сможет, значит время не стоит терять. Тогда и пришлось Филисе через себя переступить и пастуха обольщать. Иная пастушка — Калиста — на страсть пастуха не отвечала, убедиться хотела, ей слов о любви было мало. Её посланник стал убеждать пастуха на другую девицу обратить взор, ведь для юноши без девичьего внимания жить явный позор. Не согласился пастух, любил он Калисту сильнее всех. Так, пройдя проверку, обрёл он желанных утех.

Белиза от матери наказ получила, чтобы от дома далеко не отходила. Но пастух рядом, как к нему не пойти? Тёмные думы затмили светлые дни. И всё же решилась, к пастуху убежала, снова для неё жизнь прекрасной стала. Как его полюбила прежде — важность мала, может всё было, как Амаранта любовь обрела. Жил скромный пастух, не мог с девицей заговорить, благо друг поведал, как суметь внимание на себя её обратить. Секрет прост: смотри, глаз не отводя, и вскоре — без разговоров — станет девица твоя.

Пастушка Дельфира к себе склонила пастуха способом простым, купающейся пред ним предстала, дабы от вожделения стал он томим. Хоть и бегали за ним девицы, прохода не давая, внимание его привлекла та, будучи просто нагая. Совет из простых, сложен в реализации он, как и пастушкой Исменой — это учтём.

О горести тоже нужно говорить, пастушка Делия не сможет любимого простить, тот женился, от неё отказавшись, по воле отца с другою браком сочетавшись. Чернее чёрного ночь теперь, не страшен рядом оказавшийся зверь, в колодец она глядит с тоской, слышит из собственной утробы вой. И вот жених пришёл, к ней руки протянул, в любви клянется он, забыв, как обманул. Не нужен женатый, пусть идёт прочь, с таким встречаться — воду в ступе толочь. Как же с печалью эклогу кончать? Надо с судьбою покинутой Делии радости краски искать. Переменил пастух волю родителя, не женился он на другой, и горе отступило, вёдро в душе сменило иссушающий зной.

Бывает за пастушкой водится грех, но в эклогах таковой чаще означает читателя смех. Сильвия чем-то пастуху не удружила, а потом и сама об этом забыла. Ниса же и вовсе неповинна была, не изменяла — скромно жила. Мало ли чего вообразил в разлуке пастух, верил всяким, распускавшим стыда полный слух. Надумала много и Флориза, загрустившая от потери любви навсегда, ей и солнце противно и невкусна вода, только любимый её не погибал, он отсутствовал и весть о себе не давал. Стоило ему пред нею предстать, мир стал краски яркие вновь обретать. Любимого и пастушка Мелицерта ревновала, чего только она для того не искала, благо всё разрешилось под конец, не опорочил девичьей чести любовник-юнец.

Иногда Эрот странно жалит любви стрелой, натравить на девицу может и пчелиный он рой. Укусила прямо в губу Дафну пчела, зарыдала девица, стала сама не своя. Пастух на помощь пришёл, способ верный для жала извлечения сразу нашёл, припал устами, жало извлекая, тем пастушку от страшной боли спасая. И когда девице помог, устоять перед чарами её не смог. Влюбилась Дафна, в её сердце любовь вошла, в пастухе она тогда горячо любимого нашла. Менее красиво Александр про Амариллу рассказал, может от прекрасно написанной эклоги самую малость устал.

Испортить настроение пастушке может сон, приснится дуб, упадёт рядом со спящим он. Взбудоражит мысли, ведь выпал и зуб: не изменяет ли пастух ей вдруг? Галатея станет любимого чувства терзать, а тот не сможет никак её мыслей понять. Ей же привиделось, в чём тогда его вина? Не изменял он, его любовь в прежней мере чиста. В том эклоги и состояла суть, чтобы читателю не позволить от любовных терзаний пастушек заснуть.

Феламира иначе показывала нрав, строгой к пастуху изначально став. Шёл бы он: говорила она ему — мешает ей обдумывать мечту. Кто же грезился ей? Он и стоял в её взоре. Что будет дальше? Как и в любой другой эклоге. Есть ещё про Стратонику повествованье, про строгость отца и закономерное для такой эклоги окончанье.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков – Сатиры (XVIII век)

Сумароков Сатиры

К притчам примыкают сатиры — извлечение мудрости от Сумарокова лиры. О чём хотелось говорить, но говорить не получалось, то с рифмой сатирою сталось. Пример потомку, пусть читает их, примеры сообщаемые ему не из самых простых. Есть десять сюжетов, в них Сумароков к читателю обратился. Хорошо, что со временем текст этот сохранился. Итак, даётся десяток сатир, некоторой мудростью они поныне украшают мир.

Вот беседа — «Поэт и друг его», в которой сошёлся разговор вокруг сокрытого в стихах, ведь не всякий понимает явно, за жизнь сообразительнее так и не став. Сатира — тонкий инструмент словесного мастерства, не каждый поймёт сказанного, ежели голова пуста. Разным образом можно видимое сообщать, например старухе не пытаться на возраст её морщинами на лице намекать. Отнюдь, достаточно произнести сожаление: вышла ваша красота из моды. И не поспорит старуха против лишённой жалости природы. Можно и вовсе ничего никому не сообщать, но какой деятель пера способен долго молчать?

Вот мудрое послание — «Кривой толк», дабы человек, вокруг себя мало видящий, скорее умолк. Собственно, прав каждый, кто берётся судить, обычно не думая, насколько близоруким в суждениях он может быть. Кажется ему — он источник добра, хотя от действий его если и есть нечто — разве только беда. Не замечает человек слабостей своих, уж лучше вместо отстаивания мнения — он на мгновение задумался бы да затих.

Вот во уравнение людей сатира Сумароковым дана — «О благородстве» называется она. К боярам обратиться Александр решил, может поймут они, никто их до высот их нынешних не возносил. Они — дети Адама, такие же — как их дворовые мужики, в той же мере хотят есть и спать, справлять нужды свои. Так отчего, коли люди с библейских времён равны, почивать на деяниях предков ныне живущие отчего-то должны? Различие между боярином и мужиком одно, в три горла боярин пищу поглощает — вот и всё. При этом, став калифом на отведённый свыше срок, не понимают бояре данный Богом намёк. Стремитесь к лучшему, ибо возможность у вас к тому есть, развивайте науки и общество, а не сугубо пестуйте спесь.

Вот о поэтическом искусстве рассуждение — «О худых рифмотворцах» сложенное стихотворение. Дабы печь пироги — нужно умение готовки освоить, и дабы чинить сапоги — необходимо мастерство сие усвоить. Так отчего, когда про стихи речь, каждый думает, достаточно на свет ладное слово извлечь? И в поэзии нужна умная голова, чтобы слагать во славу искусства литературного она ладно могла.

Есть сатира «О худых судьях», смысл которой понятен итак. А есть сатира «О французском языке» — повод для великосветских драк. Знает читатель, некогда дворяне России вид нелицеприятный имели, им представлялось — достаточно знать язык французов, и более они ничего не умели. Сумароков смеялся над этим, с усмешкой обращаясь к сим господам, на ворон кивая, в той же мере способных к языкам. Действительно, проще разогнать дворян, уж коли попугаи, кроме своей напыщенности они стране ни капли полезного не дали.

Есть сатира «О честности», опять со смыслом понятным. А есть сатира «О злословии» — про то, что кажется ужасным. Человек всегда примеряет на себя мантию судьи, он судит всякого, применяя к тому знания свои. Способен любой вопрос решить мнением своим, словно возможным к решению оным одним. Лучше не делать из лодки корабль, а из комара слона. Истину добыть, задача очень сложна!

Апофеоз сатир — «Наставление сыну». Пусть сделает читатель поумнее мину. Умирал отец, завещая такое, явно не думая сказать нечто злое. Однако, коли следовать заветам такого отца, всё развалится, в том числе и страна. Советовал он на смертном одре, чтобы думал сын лишь о себе, дабы забыл о чести и больше воровал, ведь подобным образом мало кто успешным не стал. Перед богатыми и властью наделёнными — лебезить сына просил: падай в ноги, показывай, насколько ты чужому дяде мил. Развалится всё, треснет по швам? То без разницы, главное довольным будешь срок тебе отпущенный сам. И стоило отцу закончить говорить, поразила его молния — видимо, не смог Бог кощунства над смыслом человеческого существования простить.

Есть ещё «Ода от лица лжи», и у этой есть мечтания свои.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга VI. Часть II» (1762-69)

Сумароков Притчи

Есть притча «Кокушка» — о кукушке она. Отправляет читателя сия притча в леса. Живёт в оных птица, нисколько она не синица. Кукует себе, задирает по сему поводу нос, её песни подхватывают люди, в зной поют и поют даже в мороз. Но не о том сейчас разговор, иное интересно, важно понять: найдёт ли себе кукушка где ещё место? По такому случаю грача решила расспросить, тот среди городской суеты устал жить. Узнала разное, всюду кто-то знаменит, что же — в городе о кукушке наоборот никто не говорит. Потому, коли так, из леса теперь не выманишь кукушку никак.

Есть притча «Секретарь и соперники» — про устрицу там сообщено, будто меж соперников чуть до драки из-за неё не дошло, благо случилось секретарю мимо проходить, сумел он соперникам за устрицу наперёд полной мерой заплатить. Вот притча «Пахарь и обезьяна», где обезьяна решила подвиг пахаря повторить, так сказать, полезной обществу быть. Взяла она камень и по полю таскала целый день, покуда смех не услыхала, насмехался над нею всяк, кому было не лень.

Есть притча «Отрекшаяся мира мышь» — поучительный в ней сюжет, рассказывающий, почему не всякому существу милого в войнах нет. Жила-была мышь-отшельница, в голландском сыре затворилась ото всех, не важен её пониманию прочих мышей отныне успех. Вот про другую мышь притча — «Лев и мышь», где лев оную поймал, едва её не загрыз. Взмолилась мышь о пощаде, якобы пригодится сумеет льву. И ведь пригодилась, помогла как-то избежать печальной участи ему. Вот про другого льва притча — «Побеждённый на картине лев», вызвавшая у царя зверей смех. Увидел он картину, на которой некто победил льва. Что же — лев решил — не собрал бы тот смельчак в действительности наоборот собственных костей никогда.

Есть притча «Гора в родах», показывает мнительность людей. Что думал человек, видя сотрясение горных цепей? Он ожидал рождения титана, ибо горам положено титанов рожать, но гора породила мышь, ибо мышей горы и способны миру давать. Вот притча «Лисица и виноград», в которой виноград в бедах лисиных виноват. Задумала лукавая откушать ягод всласть, да не могла до плодов достать её пасть. Потому и виноват виноград! Для лисы он один в её же бедах виноват.

Есть притча «Деревенский праздник» — во оправданий вакханалий дана. Коли сам не пьёшь, то не осуждай пьяных никогда. Не мешай людям веселиться, позволь каждому из них вволю напиться. Со становления сего мира иного не бывало, чтобы пьяная компания без веселья праздник справляла. Да и опасаться положено пьяного брата, если не желаешь прослыть для него за супостата. На тебя посыпятся шишки за любые укоры, потому и не провоцируй пьяных на с тобою споры.

Есть притча «Турецкий выбор жены», она советует принимать подарки судьбы. Не нужно искать ту единственную, годную вкусу твоему. Причина банальна — желаемая тебе… нужна не тебе одному. Даже иначе нужно сказать, тебя такая точно не станет искать. Вот притча «Два повара», где не всякий поймёт мораль, может даже подумает: Сумароков — тот ещё враль. Однако, обучив варить, боярин не подумал их правилам православным научить. Потому и сварили в пятницу из мяса ужин они, чем огорчили гостей — к постной пище приготовивших животы свои.

Есть притча «Поэт и жена», в которых жена поэту читала его же стихи везде и всегда. И даже укладываясь спать, начинала стихи перед сном поэту читать. Вот притча «Первый поэт», про поэта, что о чести знает, лишь об оной он стихи только слагает. Вот притча «Коршун», смысла в ней как бы нет. Вот притча «Кукушки»: ежели кратко, то соловей не сможет спеси кукующих найти достойных ответ. Вот ещё одна притча «Коршун», снова о поэтах, порицающая рифмоплётов за дурость в слагаемых ими куплетах. В самом деле, когда рифма кажется полной красоты, сумеет поэт в своё оправдание любые слова найти. Вот притча «Молодка в горести»: топить рогоносцев издан указ, да не в том горе молодки, о другом переживает сейчас — указ изменниц велит в монахини подстригать, вот уж где от горя придётся стонать.

Есть притча «Маскарад» — о мальчике, легко угадывающим под масками лица людей, но вот вырос он, уже его поступки мало отличимы от повадок зверей. Вот притча «Попугай» — о посетителе трактира, что отведать попугая пожелал, хотя всякий ему заранее глупость затеи объяснял. Ладно, птица дорога, значит лакомый от неё достанется кусок, а на деле оказалось — не пошло её мясо впрок. Просто невкусен попугай, пусть и дорог он по цене, вечно человек ценит дороже то, чему ценность в природе не придаётся нигде.

Есть притча «Парисов суд» — этакий краткий пересказ Троянской войны. Есть притча «Несмысленные писцы», где хвалить друг друга оказываются способны даже вши. И как бы оказалось уместным продолжить всё это притчей «Лисица и статуя», за красоту слога Елизаветы Херасковой ратуя. Мол, пиши прекрасная, ежели стремишься словом блистать, но знай — дабы быть прекрасной, можно подобно древней статуе просто молчать. Есть притча «Ворона» — про недооценившую силы птицу, готовую уносить ввысь овцу и ослицу, но нет способности в вороне орлиной, потому и закончит она свои дни ситуацией для неё плаксивой.

Вот притча «Лошаки и воры». Один лошак с овсом телегу вёз, другой — с монетами. Напавший на них вор как раз монеты от них и унёс. А перед этим был спор среди лошаков, рассуждали — в чём честь для людей, и может для воров. Чести нет вовсе в монетах, как оказалось, иначе ворам телега с овсом нужнее бы сталась. Вот притча «Заяц и червяк», где червяк на зайца взобрался и многое о себе вообразил. Впрочем, подобный сюжет Сумароков уже изрядно избил.

Есть притча — «Василию Ивановичу Майкову» посвящена. Обратился к нему Сумароков со словами полезными весьма. Он призвал остепениться, не рвать рубаху почём зря, девиц пусть много, но должна быть и девица одна. Нужно не растрачивать сил, пожив поболе хотя бы с этой одной, и только если её сила иссякнет, подумать о девице тогда уж другой.

Есть притча «Змея и мужик», в которой Сумароков предрёк бесславный французов поход, а если подробнее — вот о чём речь в притче идёт. Зимою в России прохладно, тяжко змее по её просторам в холодах пребывать, пожелает она на теле мужика пригреться, да мужик по притчам Сумарокова знает — как со змеями нужно поступать. Не получится змее укусить русский народ — русский народ сам змею топором на куски разорвёт. Словно вторит сюжету притча «Лягушка», но её содержание — опостылевшая от Сумарокова игрушка. Раздуется и лопнет, такая у лягушки судьба, но и это можно связать с тем, что произойдёт, когда в Россию вступит тот, чья поступь для русской земли тяжела.

Есть «Сказка» под номером один, как мужик заботился о нуждах жены своей, для чего он ничего лучше не придумал, как обманывать людей. Надел обновы на жену, и жена к нему остыла, да рассказала обманутым, как дело на самом деле было. Потому читателю нужно знать — неблагодарное это дело… женским желаниям угождать. Есть «Сказка» под номером два, водевильного в ней хватает весьма. Скопил мужик на старость, хватило на нужды молодой жены, только вот той не хотелось, дабы в кругу её водились старики, стала она молодых зазывать. И вот смех, не тот её совсем пришёл усладой награждать. Струхнул молодой, завидев вора. А было темно! Пустила хозяйка во двор не того. Пусть и не видела, зато насладилась сполна, не зная, вора в дом пустила сама. Никогда этот вор так удачно на дело не ходил, не только ушёл с наваром, ещё и хозяйкой обласканным был.

Хватит, пожалуй, достаточно притч. Как говорят англичане: закончим затянувшийся спич. Есть сюжет, зовётся банальнейше — «Змея и пила», он про критику, которая всякому творцу от литературы нужна. Под змеёю Сумароков критиков ославил, а под пилою писателей представил. Как-то увидела змея в лесу пилу, задумала испытать над нею силу свою. Вонзила зубы, стала грызть, желая тем нрав пилы острый усмирить. Капала ядом, об зубья кололась, не ведая, как сама смертельно искололась. Пиле так вреда и не причинила, зато для самой кончина наступила. Вот потому критика зачастую бессильна, а литература — всесильна!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга VI. Часть I» (1762-69)

Сумароков Притчи

К заключению о притчах Сумарокова пора подводить сказ, шестой книгой оканчиваются они для нас. Минуло порядочно страниц, промелькнуло перед взором достаточно лиц. Обнажились пороки людей, наглядней и зримее в обличеньи зверей. Всякий понял и всяк осознал, если он внимательно и вдумчиво притчи читал. Если же нет, то тогда не беда, от иных поэтов он усвоит басни, не Сумарокова благодаря, другим воздавая почёт за обнажённые пред взором напасти. Пока же не минуло книги шестой, её для себя, ты — читатель, тоже открой.

Про «Шубника» притча, он шубами заниматься решил, но умер, и про дело его люд вскоре забыл, крапивой заросла тропа к делу его, не стало шубника, никому не нужно и дело его. Ума бы дать человеку, грамотным дабы был. Впрочем, мало какой умный при жизни успешным слыл. Вот притча «Две дочери подьячих», о грамотности в оной речь как раз, дойдёт до читателя мудрости малой глас. Нет в том секрета, если безграмотность предприимчивостью заметить, пусть и не дала природа ума, зато наделила иной способностью — позволяющей процветающим жить. Ум ведь потребен, без него никуда, в мире птиц необычное бывает ведь иногда. В пример притча «Коршун в павлиньих перьях» даётся, где коршун среди дворовых птиц всегда найдётся. Хоть и гордая птица, а оказаться павлином не прочь, только сможет ли она себя превозмочь? Когда дело ощипывать птиц настанет, различий делать между коршуном в перьях и павлином никто не станет.

Есть притча «Наставник» — знакомый каждому сюжет. Разве не приходилось утешать пострадавших от разных бед? Легко найти слова, самого беда не коснулась пока, тогда не легко принимать сострадание, как не проявляй к тому понимание. Есть притча «Волк, ставший пастухом», представший перед стадом в обличье новом своём. Всё бы ничего, покуда не открыл рот, теперь с пастухом он ничем не сойдёт.

Есть притча «Два друга и медведь» — про то, как распознать друга в тяжкий час. Станет ясно, есть ли дружба среди вас. Есть притча «Пьяный и судьбина» — о том, как пьяный шёл и над колодцем склонился, ещё немного, так непременно бы утопился. Судьбина мимо в то время шла, она пьяного и уберегла. Позвала пьяного отправляться домой спать, негоже ему жизнь столь глупо оставлять. Впору придётся и притча «Крестьянин и смерть», как надоело мужику рубить дрова, стал он к смерти обращать в мольбе слова, просил забрать от тягот, облегчить от забот, но ровно до той поры, пока смерть к нему на самом деле не придёт, тогда он задрожит пред посланницей с того света, забудет о чём упрашивал на протяжении прошедшего лета: окажется, звал помочь дрова переносить, другого не надо — лучше в муках ему продолжать жить.

В который раз Сумароков о самомнении притчу слагал, «Муха и карета» — традиционный от Александра лал. Муха села на карету, а за каретой поднялся пыли столб. Разумеется, всё из-за мухи! Великий в мухе (по её же мнению) имеется толк. Есть притча «Крынка молока» — во остережение строящим планы она. Не думайте наперёд, не стройте планы. Никто не знает, что произойдёт, вдруг впереди судьбы обманы. Крынка разобьётся — разбитого не продать, придётся над разбитыми ожиданиями горько рыдать.

«Человек среднего века и две его любовницы» — притча о понимании старости дана, показывает, какими нас видит людская молва. Для молодок человек в возрасте — вполне уже старик, для более старых — он зрелости, конечно, не достиг. Первым не нравится волос седой, вторым — цвет когда родной. Окажется человек из притчи лысым от норова дивчин, но это всяко лучше, нежели во веки оставаться холостым.

Вот притча «Мышь городская и мышь деревенская» для внимания сообщена, истина в ней довольно проста. Не зарься на чужое, не думай, где-то лучше, чем где ты есть. Не принимай никогда похвалу тебя не понимающих, не знают они про собственную лесть. Видишь лучшее, хочешь оказаться там, да как бы не пропал с головою в неведомых пока ещё проблемах сам. Вот притча «Кошка и петух», в которой кошка укоряла петуха. Из-за него, якобы, жизнь хозяев нелегка. Кричит по утрам, мешает спать, не может кур в курятнике унять. Всем плохо, было бы дело в том, на самом деле кошка есть хотела, в том мудрость притчи сей мы найдём.

Есть притча «Орёл и ворона», где ворона умной оказалась, уже она за счёт других поживиться старалась. Уговорила она орла бросить устрицу о камни с небес, дабы вместе отведать, поскольку клюв в нутро её вороний не пролез. Орёл бросит, думая поживиться совместно, но разве ворона не покинет с устрицей разбитой её смерти место? Не дождётся орла, сама поживится. Сюжет сей притчи не сможет читателю долго забыться.

Вот о двух вечных соседях притчи ещё одно повествованье, «Конь и осёл» ему снова даётся названье. Гордился конь по молодости лет, телег, подобно ослу не таская, как к нему вскоре повернётся жизнь, не зная. Годы шли, и поставлен конь оказался телегу таскать, теперь хуже осла конь: иначе это не назвать. Вот ещё о двух соседях притчи сюжет — «Прохожий и змея»: заранее известен морали ответ. Не бери за пазуху гада по пути, каким бы сирым не казался, он и окончит твои дни, и не говори ему, что он настоящим гадом оказался.

Есть притча «Аполлон и Минерва», про сосланных Зевсом жить среди людей. Феб аптекарем стал, а Афина души решила делать целей. Оказалось, Феб не голодал, он лекарства от болезней продавал, а вот Афина голодала, она ведь помощь предлагала. С телесными болезнями не проживёшь, когда их можешь излечить, зато с душевными болезнями предстоит до самой смерти жить. Вот ещё притча «Лисица и козёл», дабы читатель мудрость ещё одну обрёл. Оказались лисица и козёл в колодце, выбраться суждено кому-то из них, о том и даётся Сумароковым стих. Козёл поможет лисице, думая, поможет и она ему. Да вот напасть, переоценил он злодейку лису.

Есть притча «Два рака», между которыми чуть не случилась драка. Будто бы боком рак перед раком ходил, за это другой рак его укорил. Спорить бессмысленно, коли сам рак, так же боком ходишь, иначе ведь не можешь никак. Вот притча «Два живописца» — про непонимание вкусов толпы, доказательство людской ни к чему не обязывающей суеты. Один рисовал лягушек, имея успех, другой — богов, получая в награду упрёки и смех. Почему? Оба мастерски умели рисовать, потому и не можем мы вкусов толпы здравым рассудком принять.

Есть притча «Волк и журавль», помогающая установить, отчего помогая другим, собственное благо можешь упустить. Застряла кость у волка в пасти, стал он упрашивать журавля избавить от напасти, и помог журавль, награду попросив. Волк ему ответил: лети скорее, покуда вовсе жив. Вот притча «Собака с куском мяса» — другой истины мораль, показывает, какая от последствий жадности печаль. Плыла собака по реке, плыла она с куском мяса на доске, отражение в реке увидала, кусок мяса больше у той собаки признала, возжелала его, раскрыла пасть, куску мяса осталось в воду упасть.

Вот опять притча «Возгордившаяся лягушка» — про гордость лягушки, раздувшейся до размеров быка. Да, она лопнула, уж такова гордой лягушки судьба. Нужно быть умнее, примерно как заяц из притчи «Заяц и медведь», когда мстительным всякий может оказаться ведь. Обидел ушастого мишка на погибель себе, хотя от такой крохи не ожидал увидеть расправу нигде. Выпал снег, проложил заяц от селения до берлоги след — пришли охотники, теперь обидчика на свете нет.

С медведем связана притча «Волк, овца и лисица». Выбрали сии товарищи промеж собой вожака, им стал волк, сказавший будто против себя — не боится медведя, биться с оным готов. Пусть тогда бьётся, раз нашёл для храбрости своей он столько громких слов. Не смог перебороть гордыню волк, медведя испугавшийся. Простился с миром, жертвой медвежьей ставшийся. Нужно быть осмотрительным, взвешивать возможности, будучи готовым ко всему. Потому читателю Сумароков сообщил ещё притчу одну. «Сокол и сова» — о доверии к соколу совы, доверила ему она охранять яйца в гнездовье свои. Понятно, сокол знатно отобедал, пусть и совы доверие он предал. Впору вспомнить притчу «Немчин и француз», в которой не мог произойти подобный конфуз. Вражда с пелёнок, дружбы в оной не жди, скорее убьют друг друга, никогда не доверившись ни в чём. Читатель, и это учти.

«Мужик с котомкой» — ещё притча со знакомым сюжетом, всё равно полезная при этом: цени чужой труд, не думай о лёгкости его, может он оказаться тяжелее твоего. А вот притча «Вдова-пьяница», про женщину, в вине горе топившую, ибо видела в стакане тень мужа, пускай и бывшую. Вот притча «Волк и ребёнок», в которой волк услышал, будто мама отдаст нерадивого ребёнка ему на съедение, да оказалось, то говорилось для создания угрозы, чтобы разыгралось волнение. Скорее мама сечь станет волка, нежели отдаст дитя на поедание — вполне осмысленное для читателя дано материнского чувства понимание.

Есть притча «Пастух и сирена», как сводили с ума пастуха сирен голоса. Правда в действительности оказалась банально проста. Стоило рыбий хвост увидеть, куда переходит девичий стан, сразу стал трезвым пастух, от чудесных голосов он больше не пьян. Есть и притча «Апреля первое число» — такой праздник издревле на Руси отмечали. Вот пожалуй о смысле сей притчи и всё.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга V. Часть II» (1762-69)

Сумароков Притчи

Преступникам во остепенение, дабы знали, пострадать могут за преступление. Нападая на прохожих, могут сами жертвой стать, обороняясь, пострадавший может сам напасть. Как в притче «Трус»: напал разбойник на людей, а те ворами оказались, и час расплаты вмиг пробил, мечты с разбойником тогда же попрощались. А если хочешь мирно жить, то должен возможности с доступным соотносить. «Неосновательное желание» у мартышек возникло, человеческими помыслами они решили жить, и законы у них появились, одного не смогли они в себе изменить. Завыл волк — и не стало мартышек, лишь набили желанием своим себе же шишек.

А вот «Лисица в опасности», от псов бежала, где ей спрятаться не знала, встретила мужика, помочь упросила, и мужик спрятал, пусть и похоже это на диво. Мораль в другом, ведь не прятал лисицу мужик, он псам её логово указал, ибо выдавать он привык. Но лисица спаслась, однако мужик награду за услугу попросил, да вот пусть радуется, иначе от лисьей злости ему свет не был бы мил. О том же притча «Мужик и медведь» — мужик в берлогу угодил, его медведь на ноги поставил и отправил до дому лучше, нежели мужик был. Чем отплатил тот медведю? Охотникам берлогу указал. Надо ли говорить, вскоре мужик от медвежьей злобы дни и скончал.

«Перекормленная курица» — ещё один про курицу сюжет — жадным до прибыли скончания нет. Несла курица яйца, радовать то должно. Хозяйка решила курицу усиленней кормить, так получится яиц получать больше, нежели даже в день одно. Какой результат? Курица от переедания померла, хозяйка от жадности ценного сберечь не смогла. Знать бы наперёд, к чему приведут те или иные дела, многое бы тогда хозяйка сберегла. Как и в притче «Горшки», где пошли два горшка гулять, боками соударяясь, дружны чрез меры видать. Да один из глины, другой железным был, потому к концу прогулки глиняного железный на мелкие кусочки разбил.

Случилось быть «Поросячьему крику» — мужик поросёнком визжал, почти никто не ведал — свинью за пазухой мужик тот держал. Случилось однажды быть «Злой жене», задумавшей мужа убить, сама жертвой пала, так со злокозненными и должна каждый раз судьба поступить. Случилось другой жене от мужа пострадать, в притче «Супруг и супруга» решил Сумароков показать, оправдывая побои мужем жены, уж лучше так, нежели ему жена сварами скоротает и без того короткие дни. А бывает иначе, когда супруга богатством ценна, от такой стерпишь всё, дабы жизнь была сладкой весьма. В притче «Приданое» то рано понял муж, за время безденежных странствий оголодавший, теперь же всегда при миске с едой, уже тем счастливым ставший. Вот про «Жену в отчаянии» притча сообщена, там стенала громко жена. Муж тяжко болел, изводит тем жену, и та решила призвать смерть себе и ему, но стоило смерти придти, изменилась жены речь, свою жизнь она решила пока поберечь.

Случилось коршуну в лес соловья утащить, думал им коршун там закусить. О том гласит притча «Коршун и соловей», в оной соловей просил заменить смерть песней своей. Беда в другом — есть коршун хотел, к прекрасному он тяги не имел. Случилось свинье укорять коня за служение людям на войне. Конь ответствовал достойно на укоры свинье. Гласит о том притча «Свинья и конь», всяко лучше в поле бродить, чем вдыхать от грязной лужи вонь. Есть притча «Конь и осёл» — ослу не жалко коня, тот сам свою долю предпочёл. Мог спокойно жить, не гарцевать, не пришлось бы сейчас от ран так горько стенать. Есть притча с таким же название ещё одна, там осёл разделить ношу тяжёлую свою упрашивал коня. Конь гордый отказался, и вот от тяжести помер осёл, теперь всё это конь уже тащит один на горбу своём.

Случилось кому-то Македонского хвалить в притче «Александрова слава», якобы была когда-то на мир весь управа. Сумароков иначе зрит, он сугубо о славе Екатерины Великой говорит.

Ещё про жену. У Сумарокова притча «Страх и любовь» есть. В ней жена укоряла мужа, заставляла тяжких дум груз несть. Когда пожаловали воры, от их нападок муж дом оградил, тогда лишь обласканным женой он был. Тут нужно уразуметь, так ли плохо, когда воры в дом хотят войти, коли от них отбившись попадаешь в объятья радостной жены. Притча «Наказание» — про зарождение отношений, девицу парень предложением любви оскорбил, а в наказание за проступок сей себя в ответ любить попросил.

Вот притча «Собачья ссора». Задумал волк в овчарню прокрасться, покуда собаки дерутся промеж собой, можно будет незаметно бараниной наслаждаться. Отнюдь, стоило волку зайти в загон, сразу стих собачий лай, ладным стал сварой раздираемый дом. Примерно в схожей манере россы бранились, пока по их стране татары с монголами не прокатились. Но россы не собаки, а татары не волки, все люди — с одной ёлки иголки. Ещё про собак притча «Собака и клад» — зарыть всякую безделицу пёс будет рад, и станет её до смерти охранять, хотя сей клад никто всё равно не станет искать.

Вот притча «Муравей и пчела». Потешалась пчела над муравьём, нелепостью муравейника, мол, мы лучше в улье живём. Оно-то хорошо, когда красиво и богато живёшь, только если кто сильный на твоё великолепие потянется, много ли для себя после в разорённом найдёшь? Всякому ценному нужен умелый держатель, притча «Ремесленник и купец» тому показатель. Не умел мыловар злато держать, чах он от мыслей о злате при нём, едва не разорился, предпочтя обратно отдать купцу, оставшись при своём.

Вот притча «Боров и медведь». Большой боров задумал с медведем дружить. Он ведь огромен, почему такого не может быть? Медведь — не товарищ свинье, какой бы та свинья не была себе на уме. Есть притча «Мышь медведем» — про большую мышь. Такую увидишь — задрожишь. Впрочем, сама мышь испугается, ибо она всё же мышь. Зная это, уже сам не дрожишь. Есть притча «Коршуны и голуби», в которой голуби решили коршунов помирить, хватит им сражаться, детей малых надо в мире им плодить. Помирились коршуны, стали уничтожать голубей, посему лучше сперва надо думать, кому помощь будет нужней.

Вот притча «Вояжир-плясун». Сын за границей плясать научился. Пишет родным о том послания он. Всюду ожидает сына успех, радостью родню оглашает, но не носит ли ветер слов его от правды вон? Пусть приедет и покажет танец родным, а до той поры можно и не общаться с ним. Есть притча «Просьба мухи», в оной упросила мама-муха сделать сына-муху котом, что и было сделано, и кот из мухи разорил куриный дом. Тут Сумароков намекает на мелких людей, до власти дорвавшихся, карманы набивают они себе, за бедность свою основательно изголодавшихся.

Вот притча «Поэт и урод». Поэт о героях излишне много поёт, хотя за поэму о нём как раз урод заплатил, потому и дорого он творение поэта так и не оценил. Пусть герои античные платят поэту, урод заказывал поэму не эту. Есть притча «Поэт и разбойник» — убивали поэта, тому свидетелем были журавли, теперь по миру разносят они о печальной участи поэта возгласы с небес свои. Есть притча «Учитель поэзии», где Сумароковым дан наказ — искать рифму нужно, хватит одного Тредиаковского без рифмы среди нас.

Вот притча «Тщетная предосторожность». Возвращает она к неприятию Сумароковым необходимости заключать брак. Ведь человек должен жить в покое, радоваться каждому дню, ежели сам себе не враг. Потому, пока не нацелил на человека лук Купидон, лучше с Плутоном повстречаться, издав прощальный стон. Есть притча «Слепая старуха и лекарь», в которой лекарь взялся от слепоты старуху лечить, заодно посуду крал, ибо тем он полагал должную услугу оплаченной быть. Прозреет старуха, посуды не найдя, и не узнает, куда девалась оная вся. Есть притча «Блоха», что пила барскую кровь, от того ей армией управлять на ум взбрелось. Есть притча «Единовластие», где Сумароков монарший строй поддержал, ведь нет разногласия там, где страной один правитель управлял. И наоборот, коли о ста головах дракон, там хоть и славно, но словно слепая старуха не услышит украденного лекарем добра звон.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга V. Часть I» (1762-69)

Сумароков Притчи

К пятой книге притч Сумароков смело подошёл, и сразу в наставительном тоне речь он повёл, обратился к проблеме, известной с древних дней, она про пьяных, собой гордых, людей. «Пьяница-трус» — имя притчи, данной сперва, дабы знал читатель — поступь пьяниц легка. Они готовы на медведя с голыми руками напасть, уверенные, от их напора зверю суждено пасть. А как на самом деле? Мало ли случилось дураков, в пьяном угаре не пожавших обещанный другим улов. Вот и у Сумарокова притча мудрость подтвердила — пьяного храбреца пьянка и убила. И, дабы читатель лучше уразумел, он увидел, как вмиг герой притчи прозрел. Только поздно трезвеют, не умея вернуться назад, став жертвой, пусть и глупости, но всё-таки павших от медвежьих лап.

Не везде Сумароков последовательным был. Уж очень род мужской он ценил. «Совет родительский» решил дать, ему есть о чём людям сказать. Коли дети умом не вышли, смириться ли с тем? Таки дети, конечно, источник проблем. Но жене не объяснишь, она ведь мать, всякую глупость постарается оправдать. Женщина глупа: Сумароков решил. Неразумное дитя под защитой, сколько бы бед он не сотворил. Ещё больше дров наломает потом, в иных баснях о том мы прочтём.

«Больной и медик» — о насущных делах. Человека всегда в вершимых грехах. Есть больной, болеет, не может пойти на поправку. Советует медик пить ему в отварах готовую травку. Да нет результата, чахнет больной. И вот помирает, недовольный судьбой. А медику как? Вылечить не сумел. Что же, иное он после смерти больного запел. Не по силам ему оказалось лечить, но не проблема — другим он ещё сможет полезным побыть.

Иногда Сумароков притчи на свой лад пересматривать брался, похоже, очень он выделиться среди баснописцев старался. Известный сюжет про град осаждённый, где каждый мужчина был к смерти приговорённый, там порешил правитель осаждающей стороны, дабы несли женщины за стены, чему рады быть вечно должны. И понесли жёны мужей, скарб позабыв, однако у Сумарокова жена оказалась не из таких. Мужа ещё сумеет найти, поэтому со златом и серебром решила пойти. Не оценили поступок сей осаждающие войска — повесили женщину, не нужна роду людскому такая змея. Название притчи «Выкуп мужей», пусть знакомится читатель — другим скажет о ней.

Ещё про мужей и жён притча есть. Мудрости она словно лесть. Попробуй «Волосок» испрямить — не хватит и сотни лет. Но хватит и менее сотни лет, смотря как хотеть. Тому в подтверждение притча «Ворона и лиса», известная по творчеству Крылова она. Хорошо, что известна, все думали — Иван взял для своих целей сюжет, поскольку у Сумарокова близкого по словосочетанию сходства нет. Совершенствование — вот о чём думал Александр, может как некогда писавший трактат «О природе» древний грек Анаксимандр. «На ель ворона взромоздясь»? Что же, писал Крылов, похоже нисколько от ценителей басен не таясь. Словно в притче «Статуя» — сделана на вид и красивой кажется всем, никто не ведает о создателя её в процессе борьбы за совершенство проблем.

Будто зная наперёд, Сумароков притчу «Олень» сочинил, там олень от охотников быстро уходил, прибился к стаду быков, в загон их попав, будто уйдя от смерти оков. А куда идут быки, когда подходит срок? На скотобойню, чему олень воспротивиться уже не смог. Опять же, бояться брать чужое, как испугаться бежать, что сделал «Заяц», оставшись под кустом лежать. Хорошо, вроде спасён, опять на краткий миг, лев и под кустом кушать зайцев привык.

Это всё лирика. Искать причину розней не нужно. Забудьте о ссорах, живите дружно! Всё равно всем безразлично, это лишь ряд избранных людей ворчит, вечно надо некоторым знать, отчего нечто не где надо лежит. Вот притча «Война орлов», в ней птицы воюют, причину вражды не зная, такой и люди подвержены, ни в чём орлам не уступая. Но есть такая забава — «Кулачным боем» зовётся, вроде варварство, но ценитель оной непременно найдётся.

Вообще, если про человека вести разговор, знает, как из ничего сделать топор. Как в народной сказке про кашу из топора, где варится каша, даже когда доступна только вода. От Сумарокова новый пример — притча «Топорище» дана. Пришёл мужик в лес, а рубить нечем, топор вроде есть, но без топорища — будто нет топора, и стал мужик просить у леса клочок древес, погибель тому же лесу клича. И вот готов топор, мужик стал рубить, потому и мудрость даётся — не помогай другим себя топить.

Вновь об отношении женщин и мужчин — в притче «Клятва мужняя» от затруднений ответ один. Нужна ли жена, когда с нею хуже во много раз? Подумать лучше следует, пока не потерял второй по счёт глаз. В любом случае, как не живи, «Надгробием» будут следующие слова твои, что не делай, к чему не стремись, тебя не станет, потому лишний раз не суетись.

Худо написано, плохо с рифмой у поэта? А знает ли читатель, с чем связано это? Сумароков объясняет: чтобы чертей гонять. Можно и дьявола! Подземная курия не любит всех, кто берётся плохо сочинять. Сей «Рецепт» в притче одноимённой даётся. Может где-то он и со смыслом, ему положенным, сойдётся. Вот почему поэты хвалят обычно ослов? А кто, если не осёл платить за строчки с рифмой готов? Притча «Поэт и богач» как раз о том, впрочем, хорошо Сумарокову так говорить, ежели он был в ладах со своим кошельком. И ладно, если не «Филин» поэт, тогда бы он точно наделал порядочно бед. Вот сюжет, там филин подумал, будто он отныне павлин. Всякое случается от таких дум тогда с ним.

Притча «Учёный человек и невежа» продолжила с читателем разговор, дабы тот понимал, когда следует затевать о творчестве спор. Учёному человеку не надо мнений чужих, ему хватает рассуждений своих, но всякий способен ему помешать, якобы может он более учёного человека знать. Да был бы интерес слушать невежд, нет на мудрость от их речей надежд. Но мудрость чаще одинока, не поддерживается толпой, всякий способен заявить, будто он доволен и глупым собой. Таким Сумароков притчу «Медведь и пчела» досочинил, в которой медведь отведать мёда решил. Покуда кусает медведя разрозненно всяк, это не влияет на его изысканья никак, да вот стоит воспротивиться ему миром всем, и не станет изысканий совсем.

Вот притча «Пастуший сын и коза», разыгралась в рифмованных строках гроза. Сломал сын пастуха козе рог, иного сделать он не мог. Теперь просит козу, дабы не выдавала его за проступок отцу. У отца всё-таки были глаза, так и сказала ему коза. Вроде бы понятно, правда не каждому дано уразуметь. На поверку обыденное начинает вид непонятный иметь. Взять для примера «Эзопа», есть притча о нём. Играл Эзоп с детьми, за глупость мы то не сочтём. Ведь не глупый Эзоп, знает мудрости суть, всякий без лука останется, кто будет тетиву сильно тянуть.

Глупость такова. Поделать ничего нельзя. О том есть притча «Мальчишка и часы» — она полезна весьма. Малец не знал устройства часов, думал, бегают мыши внутри, потому и применил он познания детские свои. Взял палку и начал колотить, мышей хотелось ему внутри часов убить. Плутни такие в детях неспроста, Плутоса в том есть, определённо, вина. Притча «Геркулес» данность сию подтвердит, специально Геркулес о том с Олимпа возвестит. Впрочем, глупость бывает и от белокурых волос, с помощью притчи «Уборка головы» то понять удалось. Сумароков всё не мог петиметров простить, любящих французское он в удобный момент оказывался способен оскорбить.

Есть притча «Петух», про храбреца, самого настоящего петуха. Шла свара меж кур — куры дрались, без петухов могли вполне обойтись. Стоило стихнуть жару, ворвался петух, улёгся к тому моменту куриный пух. Стал порядок наводить. Где раньше петух был? Отчего жар свары сам прежде не остудил? Ведал петух, как кур успокаивать опасно, потому и не лез, поступил он разума согласно. Иное дело, коли про «Астролога» притчу напомнить, ведал тамошний делец о грядущем, умел разрешить споры сердец. Одна незадача — дом астролога горит. Отчего-то он не ведает, хотя на пять лет вперёд знает, чему быть.

Притча «Вор и старик» — сумбура полна. Задумал вор воровать среди бела дня — такая у него дума. Возопил старик, обнаружив кражу, вор обронил, опасаясь угодить под стражу. Глупость? Глупость. Об оной притчи можно бесконечно сочинять. «Голуби и коршун» расскажут о глупости опять. Голуби избрали над собою коршуна царём, и кушает теперь коршун голубей десятками ночью и днём. Имеется и глупость иного масштаба — притча «Мздоимец» о ней. В ней сказывается, как мздоимец решил построить больницу для людей. Славный поступок, так кажется, однако там не поместятся все, кто от мздоимца пострадал, так окажется.

Не надо чтить урода, ежели ослом его породила природа. Строгость Сумараков огласил, ему явно не хватало для обретения спокойствия сил. «Недостаток времени» — притча об отсутствии пользы от тунеядства, возможно хуже всякого людского коварства. Задумает такой лежебока убить курицу, что золотые яйца несёт, думая, много разом богатства обретёт. «Золотые яйца» — притча как раз о том, ещё раз о вреде тунеядства прочтём. Иной тунеядец, в устрицу за лакомством полезет, мыши подобно, будто без усилий желаемое добыть смеет. Об этом притчи «Мышь и устрица» сюжет, а может и не об этом, лишь Сумароков знал ответ.

Глупая «Иссея» променять пастуха на Аполлона решила, ибо слышала — сердцу бога она оказалась мила. Да не знала простого, что Аполлоном давно стал пастухом, но ради себя же Иссеей оказался брошен он. Потому вот притча «Голубь и голубка» даётся для размышлений, от неё не будет к далёким мечтам искушений. Коли задумал добиться далёкой цели, знай, не сможешь оставаться на мели. Обязательно вглубь будешь обязан нырнуть, иначе не начинай, с первым испытанием закончишь избранный путь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Александр Сумароков «Притчи. Книга IV. Часть II» (1762-69)

Сумароков Притчи

О глупости можно и дальше притчи слагать, о них ведь и глупое допускается сказать. В притче «Хвастун» похвальба за границей достигла предела. В притче «Новое лекарство» от пьянства уберечь не сумело. Где это видано — горести в вине топить? От такого лечения только дураком и быть. В притче «Лягушка» захотела статься быком, надулась для того, да вот лопнула потом. В притче «Мышь и бык» случилась глупость не хуже, там мышь быка укусила и скрылась из вида. Бык злобой пылал — его мышь оскорбила. Он стерёг её, словно пристало гиганту думать о вшах… подумал бы лучше о для него насущных делах.

Всякому свой удел, выше него не лезь. Хорош, если собьют просто спесь. Могут ведь пожрать, не оставив места живого. Но для глупого создания в том нет ничего такого. Как в притче «Кошка» ловила мышей — за то хвалили её. Советовали, дабы умение заменила она своё. Хватит ловить мышей, пора отправляться охотиться на львов. Кто бы к такому совету оказался готов? Если умна кошка — удовлетворится славой ловца мышей. Ежели нет, тогда славы ловца львов точно не добиться ей.

Глупость не перебороть. Голова тому мешает. Как избавить от тягот таковую никто не знает. Как в притче «Совесть боярская» взыграла совесть боярина, кому надо было татарина идти бить, чего он не хотел, не понимающий, зачем ему к тому причастными быть. Ему известна Москва, может Тула знакома, но Рязань… не видать сего града из окна его дома. Коли так, то нечего за неё бороться, не надо Руси за счёт спасения далёкой земли показывать удали своей высокое свойство. Глуп боярин, знал бы он лучше, что Туле не стоять долго. Мудрость эта, пожалуй, высшего толка.

Есть притча в четыре строки «Общая судьба». Она довольно проста. Что моё некогда было, то у меня для тебя жизнь попросила, но наступит завтрашний день, попросит жизнь у тебя для других, потому и нужно понимать, насколько требуется сохранять преемственность благ таких. Впрочем, не к тому Сумароков вёл, он сказал читателю, где в человеке засел его истинный осёл.

Вот притча «Мыши и кот». Мыши кота решили убить. Да мышам ли кота убивать? Мышам то неизвестно, не дано им такого знать. А знать нужно, ибо цена не в красе или силе природой сообщённого естества, как в притче «Олень и собака» та истина преподнесена. Любовался олень рогами, ноги кривые хуля. Когда же убегал, то рогами запутался, значит ноги он ругал зря. Ему бы ценить то, отчего он нравственно страдал, тогда он красу рогов своих не признал. Такой же сюжет в притче «Сосна и хворостина», где сосну оценили за те качества, которые она возносила. Потому не стало сосны, срубленной топором. Теперь и ценить не за что, не узнать её нипочём.

В притче «Ёж и змея» пустил ёж змею обогреться в норе. Понятно должно быть, пришлась нора по нраву змее. Уже не ёж просил её удалиться, теперь змея вынуждала ежа с норою проститься. Отчего всё так? Очень легко объяснить. С притчей «Ослепшая фортуна» усвоишь, кому суждено удачу приманить. Некогда фортуна выбирала — разборчивой слыла. После дурак выбил фортуне глаза. С той поры слепа она, слеп и выбор её. Посему не ищи для призвания удачи в себе ничего. Призывать и Юпитера можно на помощь. В притче «Посулы» разбойник именно так поступал. Юпитер не слышал обещаний, может устав верить им. Тогда не к нему, к Плутону разбойник глас посылал.

Есть ещё притча «Посулы Эскулапу». Муж болел, готовый сто быков за здоровье отдать. Того жена не хотела слышать, волю супруга не собиралась она признавать. Зачем сто, не отдаст и быка одного. Её здоровье крепко, потому быков не получит никто. Всякое случае, в притче «Кургузая лисица» случилось лисе потерять хвост, чему не нашлось печали. Стала лиса советовать, признаваясь, как хвоста движения мешали. Избавляйтесь от хвоста: давала всем лисица совет. Сему хитрому способу превозносить недостатки, мода следует не одну тысячу лет.

Не легко за чужое дело браться! По притче «Портной и мартышка» то стало лучше казаться. Задумала мартышка портного искусство исполнить на себе. Результат понятен. Лучше мечтать стараться во сне. Или подобно сюжету притчи «Пугливая лягушка» поступать — быкам бегущим дорогу стараться уступать. Нет, бежали мимо быки, никак не мешая другим, но лучше в стороне стоять, существованием дорожа своим. Мало кто такого придерживаться будет, тогда притчи «Лисица и ёж» напоминание он не забудет. Задумала лиса отведать ежа — вкусной показалась ей сия еда. Исколола морду, так мяса и не вкусив, могла ведь и не делать усилий бесплотных таких.

В притче «Услужливый комар» случилось карете застрять. И комар взялся в том помогать. Искусал всякого, пока не тронулась карета в путь. Значит комар помог. Сомневается ли в том кто-нибудь? Или вот притча «Тяжёлый комар». Там комар в кроне дуба поселился, тут же ветер налетел, и дуб тот повалился. Кто свалил дерево? Комар! Тем он сам хвалился, и хвалиться он тем не переставал. В притче «Кукушка и ребята» решила кукушка гордиться, кукованием заполняется лес. Разве станут её голосу подражать? Значит есть в том людей интерес. Сумароков строг, про бездарей возглашая. Проще хвалить доступное тебе, высокое искусство за тяжесть исполнения всё чаще отвергая. Притча «Сова и зеркало» про обыденность сообщает. Сова красива, и в зеркале красоту свою наблюдает. А не понравится, так зеркало разобьёт. Не хватало ей будто больше забот.

«Отчаянная вдова» — притча о том, как умерший муж деревянной статуей пришёл в дом. После случились холода, отправилась статуя тогда на дрова. Отчаянными выглядят и «Деревенские бабы» в притче о них, они голосят всех громче о проблемах своих. Взялись бы бабы сами всё делать, за что произносят укор. Вот бы посмеялся на селе про их дела каждый двор.

Для ума полезно притчу «Скупой и кружка» прочитать, дабы просящих о чём-то натуру узнать. Случилось одному задумать людей провести, серебряную кружку он оброненную в воду просил проходящих найти. Не отказывал никто, кружку прибрать желая, с мыслями о серебре они погружались, ныряя. Когда всплывали, кружки не найдя, не находили и одежды, за доверчивость себя кляня. Для ума пригодится и притча «Слепой и зрячий». Вот её сказ: колотил слепой зрячего в ночи, пока не настал зрячего час — стоило пробудиться солнцу, слепой преимущество потерял, уж тогда-то зрячий ему бока и намял. Ясно должно быть — держись доступных возможностей тебе, не окажешься тогда ты в беде.

Пригодится уму и притча «Жалостливая девушка» — про женскую она суть. Может начнут юнцы разбирать достающийся в их распоряжение путь. Принимала девушка подарки — к ней парень любовью пылал. Взаимностью не отвечала — любви накал её скорей забавлял. Такая девица отравит мужскую душу, не дав ничего взамен. Спрашивается, доколе следует соглашаться? Иных разве не хватает проблем?

«Мышачья просьба» — ещё притча о глупости одна. Пожалуй, жизнь очень сложна. Как её не облегчай, легче не станет. Никто никого в том никак не обманет. Желали мыши короля, чтобы всем их желаниям соответствовал он. Как не старались, выбор их был обречён. Не устраивали короли, пока не стал королём кот, тогда и поняли мыши, может и читатель поймёт. Похожий сюжет в притче «Дворовые птицы и куропатка», где птицы гоняли зверя не под стать сараю, обижали его, собирались против в стаю, и выпорхнул обиженный, незачем ему среди столь дикого зверя жить, лучше в небо подальше от свар подобных воспарить.

Дабы четвёртую книгу притч завершить, о последней притче нужно сообщить. Имя ей «Мид», на Мидаса она намекает, того царя, что ушами осла обладает. Случилось цирюльнику уши увидеть, как тут же разнеслась о них молва. О чём бы добром… но толпа, увы, толпа.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 2 3 6