trounin.ru

Славные дела происходили в истории данов, вдохновение само приходит, стоит проявить интерес. Чудом дошедший до нас текст «Беовульфа» — доказательство сей бравады. Произведение является стихотворным, выдерживающим определённую ритмику передачи смысла содержания. Следует воздержаться от прямого трактования некогда описанных событий, нужно понимать широкий разлив аллегорий: борьба с чужестранцем, как битва против чужеродного вторжения, а бой с драконом — одолевшее данов бессилие. Изначально непримечательное христианство всё более входило в жизнь скандинавов, непримиримо сталкивая лбами конунгов и их храбрые дружины. Народ спал и не желал перемен, властители жаждали противостояний, жестоко карая приносящих иной взгляд на действительность.

Беовульф — первый из храбрейших и последний из хвастливых, бросив вызов порождению хаоса, без сомнения величаво предпринял попытку помочь захлёбывающимся от вторжения проклятого поветрия. Он пел песни себе во славу, идя самоуверенно сражаться. И не было за восхвалениями ничего, кроме важной необходимости, проистекающей от верности неоднократно помогавших практик. Воин бил врага, воодушевляясь и изгоняя волну сомнений. Мог ли чужестранец устоять от порыва отваги? Чем он мог ответить уверенному противнику? Ему не позволили выступить с проповедью, дав право выйти под покровом ночи, задушив руками. Ведь нельзя зарубить мечом речь, как нельзя заставить разговоры умолкнуть.

Даны сдержали первых чужестранцев, облачив сражение в народное предание. Появился образ Беовульфа, проявившего необходимые для конунга качества. Ему предстояло не раз затвердить за собой право на власть, отбиваясь от всех мстителей, имевших право заявлять о своих претензиях. Зарождавшаяся сила проистекала изнутри, словно заражённое ядовитыми миазмами болото. Тухлая речь противников отравляла воздух, побуждая Беовульфа к вынужденным поступкам. Трагедия данов ещё не сложилась в твёрдое понимание обязательного смирения.

Беовульфу суждено править, памятуя о битвах ранних лет. Он достойно проявит себя, давая людям спокойное созерцание мира перед наступлением краха. Бой с драконом принято трактовать обязательной частью эпоса о героических людях: Беовульфу не дано просто так умереть. Это противоречит пониманию жизни бравых людей, отдавших себя полю брани. Он стяжал славу, ему суждено сложить голову в бою. Глубокая старость тому не станет мешать, сражение с разоряющим страну созданием теперь пришло к нему домой. Помочь Беовульфу уже некому, он остался последним нуждающимся и по прежнему первым среди прочих.

Итог борьбы данов известен, на их флагах белеют-желтеют-краснеют кресты. Народ не сохранил веру предков, не было в его силах желания задушить дракона. Теперь «Беовульф», как укор за прошлое. Теперь «Беовульф», как устрашение перед лицом предстоящего. Придя единожды, чужестранец придёт ещё много раз. Он будет предвестником затишья, пока разжигает пламя могучий змей.

Элементы истины не стоит недооценивать. Нужно нравственно себя возносить. Борьба была и будет всегда, без боя человек никогда не уступает. Даны сражались, им было дано право сохранить веру предков. Жизнь не мёдом мазана! Всегда найдутся желающие менять представления масс о происходящем. Всегда настоящее будет преподноситься в виде аллегории, если нуждается в продолжении существования. Написанное в форме эпического сказания, оно переживёт века и формально этим обеспечит себя бессмертием.

Ничего такого в «Беовульфе» нет, скажет настроенный против бравый читатель. Твоё право, читающий, в браваде стяжать славу. За обвинениями была и останется пустота, не обеспеченная обстоятельным подходом. Никогда не узнать, чем обязаны потомки устному преданию некогда живших. Точно одно — мифический чужестранец служил воплощением определённых страхов, а чего могли бояться чуткие даны больше, что они не способны были одолеть силой оружия?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ассоциативный ряд служит средством познавания мира. Если человек воспринимает окружающее, придавая вид знакомых ему вещей, значит у него есть для того весомые аргументы. Когда в склонившихся пальмах, пузатых деревья и колючих кактусах человек видит бар и его посетителей, то это минимум звонок о необходимости ограничить потребление алкогольных напитков. Даррелл ещё не осознаёт влияние зелёного змия, ничего о нём толком не рассказывая, лишь ранее проговорившись несколько раз. Во время посещения Парагвая и Аргентины Джеральду хватало проблем и без этого, ведь компанию ему составила жена, разбавив былое одиночество и обозначив необходимость более взвешенного отношения к жизни, в том числе и согласно основному увлечению Даррелла, выражающегося, как известно, в добывании животных для дальнейшей их переправки в зоологические сады.

Ныне Даррелл не уделяет внимание предпосылкам, сразу погружая читателя в трудовые будни зверолова. В Южной Америке извелись туземцы, поэтому ему приходится всем заниматься самостоятельно, ежели не получалось найти толковых специалистов, способных правильно выполнять поручаемые им задания. Бракоделы попадались Дарреллу и прежде, о чём он писал со скорбной весёлостью, принимая вынужденные страдания за кратковременную меру, понимая особенности работы в далёких от цивилизации местах планеты. И теперь не приходится удивляться, внимая причудам людей, пропитанных разнообразными домыслами, позволяющими им воспринимать железные и деревянные изделия за живые существа.

Кроме основного занятия Даррелл налаживает отношения с людьми и приобщается к их культурным особенностям. Например, Джеральд заново открывает для себя чаепитие, под которым в Южной Америке понимают употребление обжигающего мате, напитка из высушенных листьев и побегов одного из местных деревьев. И всё-таки читатель должен обратить взор на взаимоотношения Даррелла с женой. Джеральд в довольно едкой манере отражает случающиеся с ними неурядицы, выставляя жену в курьёзном виде, благо показывая её лишь с положительной стороны, едва ли не под видом идеальной спутницы, терпеливо принимающей чудачества мужа и выполняя его указания, пускай и предварительно высказав без утайки соответствующие моменту логически выверенные суждения.

Пьяный лес дал Дарреллу возможность показать зависимость животных от человека. Не все читатели поверят в слова Джеральда, но, не имея конкретных доказательств, приходится принять точку зрения автора, наглядно продемонстрировавшего, как дикие звери склонны принимать цивилизацию и подвергаться её воздействию. Ощутив лёгкую жизнь в четырёх стенах, подкармливаемые вкусностями, они уже не стремятся покинуть человека, прикипая к нему и вступая в единоборства с другими животными, дабы быть ближе к миске с едой. Реальность слишком жестока, чтобы угодить желающим, Даррелл будет вынужден многих бросить на произвол, когда возникнет необходимость уходить от очередной латиноамериканской революции, так и не выполнив поставленные задачи.

Даррелл даёт читателю понимание скорой смены профессии зверолова на иную деятельность. Кого ему не удалось добыть лично, тех зверей он купил в зоомагазинах Аргентины. А поскольку не имелось нужды проявлять наработанные навыки, Даррелл начал осваивать искусство записи на киноплёнку, видя в этом новомодном поветрии открытие громадных горизонтов для творческого преображения, не такого затратного и без привязки к определённым обязанностям по поддержанию жизни в питомцах.

Джеральду всегда было о чём рассказать. Стоит полагать, он найдёт о чём ему писать в будущем. Касательно пьяного леса, читатель должен запомнить занимательные случаи, вроде явления жабы-рогатки, водяной курочки, тигровой выпи, броненосцев, вискачи, жарараки, гремучей змеи и даже анаконды, чья слава грозного душителя скорее выдумка, нежели правда.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Стоит ли говорить на серьёзные темы с серьёзным лицом? Может стоит оскалиться в оскале безумия? Многое ли изменится от того, каким образом рассказывать о событиях прошлого? Исходить пафосом или капать желчью? Воодушевляющими порывами действительно выковывается будущее? Или это всё мимолётный обман, нацеленный на поддержание имеющегося положения? Предполагать разное — единственное спасение от однобокости мышления. Порой и с помощью чёрного юмора лучше получается понять очевидное. Главное усвоить одно — как ржавеет и исчезает железо с планеты, так сойдут на нет и навсегда будут забыты проблемы сегодняшнего дня. Так стоит ли придавать значение искусственно создаваемой суете, придуманной во имя надуманных идеалов?

Энтони Бёрджесс знакомит читателя с историей нескольких семей, максимально охватывая требуемые для повествования страны. На страницах произведения разворачиваются судьбы валлийцев, русских и евреев, сошедшихся под пятой саксов, чтобы прожить жизнь, участвуя в исторических событиях. Отчего-то Бёрджесса более всего беспокоит самоидентификация валлийцев, о которой он говорит в положительном ключе, нещадно поливая её грязью. Впрочем, грязью Энтони поливает абсолютно всех, никому не позволяя чувствовать себя правее других. Тем же валлийцам он указывает на их истинное место, с сомнением отзываясь о предположении их причастности к потерянным коленам израилевым и о чистоте теперешних потомков, основательно перемешавшихся с саксами.

События развиваются во множестве направлений. Читатель становится участником крушения Титаника, революции в России, Первой и Второй Мировых войн, стоит у истоков основания Израиля, пребывает в поисках легендарного меча короля Артура. Бёрджесс старательно выписывает собственные теории, подавая их с особым цинизмом, словно забивая пустоты самыми скверными предположениями. У книги получилась трудно поддающаяся определению атмосфера действительности, якобы без красок, но при этом измазанная чернотой с первой до последней страницы.

Не обходит Бёрджесс вниманием насущные затруднения. Он сетует на самоуверенность людей, привыкших считать свои предположения определяющей истиной. Тот же Титаник считали непотомляемым, поэтому на нём было мало спасательных шлюпок. О национальных идеологиях говорить после такого утверждения просто бессмысленно. Постоянно упоминаемые Бёрджессом валлийцы в итоге остаются без права на независимость от Великобритании, в силу того, что они стали её кровной частью. Теперь это сводит любые суждения о праве на самоопределение в пустоту, поскольку говорить о некогда происходившем никто не запрещает, однако современные валлийцы от этого никогда уже не станут теми валлийцами, которыми когда-то давным-давно были.

Особой теплоты нет у Бёрджесса и в отношении русских. Их присутствие в сюжете помогает переносить повествование сперва в голодающий Петроград, а затем показать на примере пленных утрату людьми истинной родины. Тяжело не иметь права на спокойную жизнь и постоянно пребывать в сомнениях касательно определения себя среди других. Действующие лица произведения Бёрджесса постоянно этим озадачены. Они руководствуются личными помыслами, часто говорят на подобные темы и всегда стремятся к определённой цели, всякий раз приходя к осознанию тленности. Отчего советские пленные не стремились вернуться домой? Бёрджесс наглядно демонстрирует, показывая, на примере опосредованно причастного к русской нации человека, всю ту надуманность истины, скорее возводящей преграды, нежели помогающей людям двигаться по направлению к светлому будущему.

Железо способно пережить века, будучи бережно хранимым в ореховом масле, иначе оно заржавеет. К сожалению, желание хранить железо провоцирует конфликты между людьми, толкая их на выплеск агрессии. Что даёт человеку его побуждение опровергать или приукрашивать заслуги прошлого? Ответить практически невозможно. Есть два варианта развития событий: отказаться от изучения истории вообще или не делать выводы на её основании. Тогда и будет достигнуто промежуточное состояние взаимопонимания. А потом всё равно найдутся те, кто ввергнет человечество в хаос.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Древний Египет при Птолемеях стал осколком некогда громадного государства Александра Македонского. Спустя ряд поколений стране фараонов суждено было вновь утратить независимость и войти в состав Древнего Рима. Предшествовавшие этому события наполнены романтическими представлениями о Клеопатре VII, последнем правителе Древнего Египта. Её жизнь полна тайн, главной из которых является причина, побудившая её самоустраниться. Райдер Хаггард решил на свой манер изложить историю, смешав правду и вымысел: авторской фантазии гораздо больше, нежели действительности. Читать следует строго ради любопытства, но никак не с познавательной целью.

Хаггард предлагает читателю историю молодого человека по имени Гармахис, о чьём падении известно заранее, поскольку именно расшифрованный вариант его рукописей теперь доступен для ознакомления. Пребывая на пороге смерти, Гармахис описал в подробностях все случившиеся с ним злоключения, начиная от полных надежд на воцарение по праву законного наследования. Было ли подобное на самом деле — неважно. Хаггард в любом бы случае заинтересовал современников произведением о загадочном Египте, о котором было известно не так уж и много, чтобы говорить уверенно. Благо Хаггард взялся не за события глубокой старины, а за относительно недавние, когда люди записывали всё, что с ними происходило. А так как Гай Юлий Цезарь тогда вёл активную борьбу с политическими оппонентами, то, стоит думать, Хаггард отчасти всё-таки прав в описательных моментах.

На страницах «Клеопатры» постоянно зреют заговоры. Жрецов не устраивает Клеопатра, они готовы совершить переворот и дать бразды правления Гармахису. Для пущей остроты читательского интереса, Хаггард поручает осуществить убийство претенденту на престол. Никаких возражений авторскому праву на построение сюжета у читателя не возникает, ведь читатель твёрдо уверен в правдивости слов писателя. Если надо пойти на жертвы ради светлого будущего, раскапывать могилы или капать ядом, то лучше Гармахиса для этого дела не найти. Романтизм в полной мере отражает себя в произведении — описанное Хаггардом возможно только в книгах.

Предлагаемая читателю история затягивается на многие годы, отражая путь главного героя от рождения до смерти. Месть будет созревать, осуществляться и снова созревать, покуда судьи не подведут черту под деяниями главного героя. Хаггард поместил в повествование весь спектр эмоций: читатель успевает облегчённо вздохнуть, улыбнуться, негодовать и проливать слёзы. Представленные вниманию действующие лица многократно совершают ошибки, позволяя автору снова и снова ставить их на путь истинный. Единожды описанная развязка отчего-то регулярно подаётся на страницах под разными обстоятельствами, покуда должное не свершится и все не удостоятся права отправиться в мир мёртвых.

Стоило бы сразу оговориться, Райдер Хаггард посвятил «Клеопатру» своей маме, интересующейся всем, что связано с Древним Египтом. Подобного рода история, надо понимать, стала отличным подарком от любящего сына. Оригинальное название содержит ровно то, что предлагается для ознакомления — речь о мести и падении Гармахиса. Хаггард уделил изрядное количество страниц религиозной составляющей и немного рассказал про быт египтян, тем самым удовлетворив необходимую потребность в информации про занимательные обычаи канувшего в прошлое государства.

Пусть версия Хаггарда о гибели Клеопатры останется именно такой, какой он её предоставил читателю. Почему бы последней Великой правительнице из рода Птолемеев не умереть от разбитых надежд именно представленным автором способом. Факты жизни навсегда останутся спорными, какими бы свидетельствами потомки не обладали, а вот с последовавшими за смертью событиями уже ничего не поделаешь: о них какой-нибудь беллетрист обязательно расскажет, пускай и на свой манер.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Творчество Лоренса Стерна — это рапсодия, положенная на страницы литературного произведения. Автор из множества кусков сшивает историю, не придавая значения возникающему ощущению несуразности. Стерн говорит с собой и с читателем, уделяя этому основную часть повествования, оставляя прочее домысливать другим самостоятельно. Лоренс делится знаниями своего времени, в том числе и пристрастиями культурного общества к миру философии, науки, музыки и литературы. Свобода выбора во всём, в том числе и касательно отношения к предмету личного труда: читатель может делать пометки и рисовать в заданных для такого занятия местах. Не будет кощунством между строк записывать мысли о читаемой книге, жизни и кулинарные рецепты — автор на то и рассчитывал, создавая произведение. Бумага стерпит, она создана терпеть.

Стерн мог позволить себе прослыть дилетантом. Книгу «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» он писал продолжительное количество лет, задавшись целью выпускать по тому каждый год. Какие только думы не приходили к нему в голову, пока он кропотливо изыскивал те моменты, которыми порадует читателя. Стерн писал, как думал. Кто-то найдёт в его творчестве попытки модернизма, обозначив Лоренса зачинателем великих жанров, в частности потока сознания. А ведь принадлежность творчества Стерна определяется легко, причём без нахождения определяющих характеристик. Лоренс создал подобие дневника придуманного персонажа, куда заносил, в первую очередь, свои домыслы, а уже потом оговаривался касательно принадлежности им же сказанного действующим лицам произведения.

В повествовании Лоренс Стерн не разбирает дороги. Он ведёт читателя нехожеными тропами, словно заблудившись. Невозможно предсказать, что ожидает на следующей странице, потому как этого не знает и сам автор. Он положился на волю случая, находя нужное в предыдущих размышлениях, чтобы вернуться назад, когда ресурс вдохновения исчерпан, дабы изыскать новые пути. Единственная ситуация может породить ряд продолжений, а также несколько предысторий. Почему бы не рассказать о том, как всё могло быть, если смотреть иначе? Почему бы не обозначить отчего всё сложилось именно так? Без особой на то надобности и в отсутствии должной на то логики, Лоренс Стерн пишет с удовольствием, не обращая внимания на необходимость доставить такое же удовольствие читателю.

Как бы там ни жил, о чём бы ни думал Тристрам Шенди — не имеет значения. Его роль в произведении минимальна. Основной упор Стерн на нём не делает. Затруднительно вообще установить, кто из действующих лиц является главным, поскольку все они служат лишь в качестве ступенек, по которым автор поднимается или опускается, смотря по ситуации. Чужие жизни для Стерна значат много и вместе с тем не имеют значения. Куски чей-то реальности объединяются в целое, по отдельности ничего из себя не представляя. Впрочем, они и в качестве целого никак не смотрятся, будто набор зарисовок с потолка. Можно охарактеризовать произведение Стерна набором специфических анекдотов для эрудитов, что посмеются на тему высоких материй.

Тристрам Шенди, как Росинант. Его используют для возвеличивания подвигов, по сути надуманных. Лоренс Стерн безусловно с чем-то борется, о чём могут судить лишь знатоки истории Англии второй половины XVIII века. Засилье чего тогда было в культурной среде и какие течения осуждались более всего? Возможно, согласуясь с реалиями тех дней, Стерн выводил существенные для личного понимая дилеммы. И чем более он овладевал пером, тем чаще стал срываться на брюзжание, вплоть до детского лепета. Начав с обсуждения последних научных и философских изысканий, он к концу всё чаще забавляется игрой невнятных звуков.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Джеральд Даррелл невольно обозначил собственное одиночество. Вокруг него люди, животные и природа. Но сам Даррелл находится в пустоте, являясь всего лишь участником ещё одной экспедиции. Он знакомится с нравами туземцев, ловит зверей, попадает в передряги и безрассудно рискует жизнью, оставаясь при этом наедине со своими мыслями. Ему помогает способность подмечать детали, а также талант находить смешное в критических моментах, благодаря чему он сохраняет положительный настрой.

«Гончие Бафута» написаны Дарреллом спустя пять лет после экспедиции в Британский Камерун. Он уже был в этих местах, поэтому знал, как избежать недоразумений и с помощью чего добиться поставленных целей. У него с собой имелись пожелания от зоологических садов, поэтому он понимал в каком направлении следует работать. Ему хотелось раздобыть волосатую лягушку, золотую кошку, галаго и летягу. Проблема усугублялась тем, что о существовании некоторых нужных видов не знали даже опытные охотники, подвергая доводы Даррелла сомнению. Вполне возможно, что в перечне у Джеральда были и другие удивительные животные, которых в ходе экспедиции найти так и не удалось.

Примечательно в рассказах Даррелла следующее: он нагнетает интерес, делает из мухи слона и устраивает читателю эмоциональные ловушки. Всё ему даётся в результате приложения огромных усилий, постоянно происходят приятные неожиданности, в том числе и неприятные ожиданности, от чего мир мог бы и не узнать о таком человеке, каковым являлся Джеральд Даррелл. Может и не было никакой змеи, а может и была: читателю доступны для ознакомления яркие впечатления автора, подвергшегося укусу ядовитой змеи, когда на ближайшие километры ни у кого нет сыворотки, а то она и вовсе в Камеруне отсутствует. Читатель вне желания оказывается захваченным чувством сочувствия к попавшему в безвыходное положение человеку.

Без печали не было бы и радости. Умирать на страницах воспоминаний Даррелла могут все, кроме него самого. Беды поджидают охотников и, конечно, объектов их желания. За животными требовался особый уход, только мало кто из них мог адаптироваться к новым условиям. Вновь Даррелл перегружает ковчег, наполняя клетки разнообразными представителями фауны. Он уже не борется с муравьями, и без того рискуя потерять ценные экземпляры. Над повадками некоторых видов ему приходилось ломать голову, так как животные умирали, иногда при полном удовлетворении их нужд, а порой и в силу разных причин, вроде тех случаев, когда Даррелл не мог установить, чем питомцы питаются на воле.

Не обходит Даррелл вниманием обычаи туземцев. Он находится с ними в тесном общении. Для этого он пытается мирно жить со всеми, в том числе и с вождём, чьи помыслы иной раз ставили его в тупик. То он обязывал Джеральда пить непомерно крепкий алкоголь, то предлагал жениться на его дочери. Лишь изобретательность помогала Дарреллу избежать роста напряжения. Залихватский европейский танец можно не вспоминать, он привнёс в повествование порцию приятных авторских впечатлений и позволял разряжать обстановку, если того требовали обстоятельства.

«Гончие Бафута» лишены единой повествовательной линии. Это прежде всего набор занимательных случаев, о которых Даррелл решил вспомнить. В какой-то момент на читателя обязательно навалится ощущение скуки, ведь об особом разнообразии в приключениях Джеральда говорить не приходится. Да и чувство одиночества не позволяет понять радужность авторских похождений. Всё кажется прекрасным, но чего-то постоянно не хватает. Думается, Даррел испытывал нехватку в единомышленниках. Видно, что Джеральд любит природу. Для остальных участников повествования природа — естественная среда обитания, в которой животные добываются сугубо ради пропитания.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Существует специальная литература, с помощью которой писатели удовлетворяют потребность в переносе на бумагу эротических фантазий, что они делают умело и на общее обозрение свои труды не выставляют. А стоило бы! С показательной целью! Дабы задать высокую планку, чтобы читатель не вёлся на низкое качество, сразу выставляя определённые требования. Покуда такого не произойдёт, придётся терпеть произведения вроде того, каким озадачил современников Мишель Фейбер. В центре повествования разврат, по краям — он же. В качестве антуража взят Лондон прошлых веков, присутствует отражение реалий тех дней. Но всё меркнет, стоит завязаться очередной сцене, где задействованные лица сосредоточены на удовлетворении похоти самым примитивным образом. А над всем парит нравственная и уверенная в себе героиня — роза среди сорной травы — имя ей Конфетка. Кого Фейбер решил обмануть?

О падких женщинах писали многие, в том числе и классики. Во Франции этим лично озадачивались Эмиль Золя и Оноре де Бальзак, описывая действительность без прикрас, не придавая ей особого значения, ставя перед читателем проблематику, раскрывая её по ходу повествования. Никаких интимных подробностей писатели XIX века себе не позволяли, их подразумевали и только. Фейбер поступает наоборот: обилие сексуальных сцен и описаний ушедшего в прошлое быта, проблематики при этом никакой нет. Повествование ради повествования, разврат ради разврата — таков «Багровый лепесток и белый». Если читатель ждёт постельных сцен, тогда книга его не разочарует.

Отвлекаясь в сторону, дабы попытаться разобраться, каким образом среди писателей проснулась жажда к откровенности, дотоле замалчиваемая, стоит пройтись по ряду беллетристов, чьи труды теперь уважают и ставят в пример. Многих перебирать не надо, достаточно остановиться на Джоне Кутзее, нобелевском лауреате, не стеснявшемся выражений, вроде «я дырка, плачущая от желания быть заполненной». Было ли такое до Кутзее? После него лавина сошла, навсегда изменив для читателя понимание литературы начала XXI века, предпочитающей выставлять напоказ пошлость и привлекать к себе внимание таким нетривиальным способом. Делается это крайне неумело, отчего-то неизменно пользуясь спросом. Кажется, уже не осталось произведений, герои которых вообще способны думать, а не вести себя согласно заложенного в человека желания продлить род, при этом прилагая усилия, лишь бы не допустить деторождения.

Читателю, сохранившему понимание прекрасного, однажды захочется посмотреть в глаза тем писателям, что радуют мир художественной литературы выбросами примитивных эротических фантазий. Увидит ли он на их лицах хоть какой-нибудь намёк на адекватность? Или всё-таки нет никакой связи между человеком-писателем и писателем, создающим произведение? Наше время требует максимальной откровенности, иначе о продажах книг остаётся мечтать? Читатель уверен, что ему хочется видеть в современной литературе пустое место? Толку в этих вопросах нет. Имеется определённая схема, писатели её придерживаются. И если раньше обязательным считалось присутствие хотя бы какой-нибудь любовной линии, то отныне обязаны присутствовать и детали интимной близости во всех подробностях.

Писатели извергаются — читатели проглатывают. Противно? Нет?!? Удивительно. Бульварное чтиво полностью трансформировалось в чтиво туалетное. Читатель, сидя на унитазе, читает, как действующие лица справляют нужду. Какой же это увлекательный процесс, достойный дотошного исследования на страницах. Не одному Кутзее об экскрементах размышлять, другие напишут, обойдя рассуждения стороной, выложившись полностью, излагая. Запах от доброй части ночных горшков ощутит читатель в произведении Фейбера, предварительно едва ли не с наслаждением вдыхая его вместе с действующими лицами на протяжении бурных ласк и последующей ночи. Изюминка!

Автор: Константин Трунин

» Read more

Существует точка зрения, гласящая, будто «Трепет намерения» Энтони Бёрджесса является пародией на шпионские романы. Надо сразу сказать, данное определение произведению дал сам автор, ссылаясь в предисловии на бессмысленность Холодной войны. Читателю не дано найти то, о чём говорит Бёрджесс, поскольку «Трепет намерения» действительно подобен пародии, но только на английский юмор. Толком пошутить у Энтони так и не получилось. Происходящее на страницах вышло плоским, разбавленным суждениями о религии среди британских солдат и забавными приключениями засланца на территории Советского Союза.

Об английском юморе разговор всегда особый. Он у обитателей Альбиона весьма своеобразный: британцы высмеивают обыденность на примитивном уровне, воспроизводя наиглупейшие ситуации. Сразу становится понятным, почему редко возникает желание смеяться от дурацки представленных сцен, если они не снисходят до откровенной пошлости. Собственно, Бёрджесс низко не опускался, сохраняя вид интеллигента. Ему удаётся шутить, как истинному британцу, внося в сюжет глупые ситуации. Приводить конкретные примеры нет необходимости, они встречаются регулярно.

Впрочем, высмеять образ врага — это одно, а проехаться по религиозным чувствам сограждан — другое дело. Главный герой повествования изначально учится в религиозном учреждении, потом изучает славянские языки. Его дальнейший путь ясен и понятен — он становится военным. Теперь нужно решить задачу из задач — определиться с конфессией, чтобы и служить было приятно да не страдать от должных по уставу совершения требуемых ритуалов. Парадокс заключается в том, что атеисту в британских войсках приходится тяжко, чуть меньше достаётся протестантам, а католики подвержены особого рода мучениям, связанным со строгой позицией церкви к религиозным отправлениям.

Основательно надавив на больное, Бёрджесс кидается из крайности в крайность, наполняя сюжет сумбурными похождениями главного героя, разбавляя повествование уходом в эротические фантазии географического толка, воспринимая, допустим, Дарданеллы, женским половым органом. Фантазия на фантазии — ничего кроме фантазий. Внимать подобному со страниц читателю будет трудновато, как бы Бёрджесс не старался акцентировать внимание на нелепых моментах. Нет интереса искать вместе с автором немецкую проститутку в Лондоне, как и нет желания наблюдать за тупостью советских граждан, видящих в неадекватном милиционере работника КГБ.

Понимать «Трепет намерения» нужно максимально просто: Бёрджесс куражится. Это надо принять, не придавая значения предлагаемой Энтони истории. Шпионы были и будут, а рассказывать про них дано не каждому писателю. Остаётся ссылаться на пародийность сюжета, оправдывая желание выместить на бумаге мысли. Трепета на самом деле нет — всё дело в треморе. Дрожь имеет свойство возникать от желания нечто осуществить. Бёрджесс хотел написать — и написал. Читатель захотел прочитать — и прочитал. Обоюдное исцеление свершилось — трепет намерения иссяк.

Что «Заводной апельсин», что «Трепет намерения» раскрываются благодаря авторскому сопроводительному тексту. Только не всегда задуманное писателем им исполняется в желаемом для него виде. Где-то всё пошло наперекосяк — и скорее всего тогда, когда разговоры вокруг религии уступили место действительным шпионским страстям. Повествование покатилось и Бёрджесс потерял над ним управление. Приводимые в тексте ситуации всё более усугубляли положение. Возвращаться к теме религии уже не имело смысла, ведь Энтони не про неё собирался писать, а про Холодную войну.

Бёрджесс не верит в возможность войны на уничтожение, считая это безрассудным и потому невозможным вариантом развития событий. Хотелось бы так думать и читателю, не вполне доверяющему адекватности находящихся у власти людей. В политику всегда шли люди амбициозные, желающие реформировать имеющееся. И не все из них настроены мирно, чаще наоборот — не против воспользоваться продолжением политики радикальными методами. Но это уже не тема для шуток.

Автор: Константин Трунин

» Read more

У читателя может сложиться мнение, будто Джон Уиндем красиво строит повествование, уделяя внимание важным для сюжета деталям, красочно описывая мельчайшие эпизоды. Это действительно так. Но именно в этом и заключается порочность писательского мастерства: читатель желает узнать подробности, а получает пустое пережёвывание ранее сказанного. Каждая представленная глава обозначена первыми строками, за которыми следует повторение и дополнительные объяснения итак понятного. «Кракен пробуждается» оказался до жути предсказуемым, а «Куколки» лишь на первых порах содержали не до конца ясные моменты, вылившиеся в совсем уж несуразное продолжение.

Нет сомнений, Уиндем может считаться новатором в ряде поднимаемых проблем. Он смотрит в будущее трезвым взглядом, предостерегая человечество о возможных проблемах. Над решением непоправимого нужно думать уже сейчас. Разумеется, никто не верит предостережениям, даже твёрдо веря в наступление худшего из вариантов. Как зима приходит неожиданно, так и инопланетяне могут начать вторжение, подавая людям очевидные сигналы. Уиндем, безусловно, предупреждает. Только о чём именно?

Название «Кракен пробуждается» уже само по себе сообщает читателю о некоей силе, должной придти в мир и разрушить его. Уиндем не первый, кто увидел угрозу человечеству со стороны моря. Он просто расширил рамки, смешав в единое целое гостей из космоса с особенностями их физиологии, позволив им обосноваться на дне океанов, откуда они и развернут боевые порядки. Разве не писал Герберт Уэллс «Войну миров» в подобных предостерегающих тонах? Он ничего не говорил о мотивах вторгающихся, повергнул население Земли в ужас и предложил единственно верный вариант исхода. Уэллс смотрел с оптимизмом — Уиндем же пессимистичен.

По накалу интереса «Кракен пробуждается» уступает «Войне с саламандрами» Карела Чапека. Согласно произведению чешского писателя, угроза пришла со стороны моря, вследствие возродившихся созданий прошлого, чья эволюция должна была пойти по пути развития разума, да отчего-то на миллионы лет затихшая. Оба образчика фантастической литературы были написаны задолго до работы Уиндема, что не позволяет восхищаться талантом английского писателя, решившего предостеречь, популярно рассказав про ожидаемые беды.

Упрёка Уиндем заслуживает не за пустословие, а за излишнюю загадочность. «Кракен пробуждается» наполнен предположениями, не давая читателю конкретных представлений о происходящем. Никто ничего не знает. Человечество ждёт смерти от неведомых существ, пока те сокращают континенты и устраивают рейды на побережьях. Нет в произведении и очевидного финала. Уиндем даёт представление о найденном оружии для противодействия, но говорит крайне неубедительно и не делает логического заключения ошибкам человечества. Мол, кто не ошибается, тот не ошибается, а если ошибается, то ошибается.

Неоднозначное отношение у читателя возникает к ещё одному произведению Уиндема — к «Куколкам», также встречаемым в более близком для понимания текста переводе «Отклонение от нормы». Человечество пережило ядерную войну, отстояло у мутантов право на существование, ныне пребывая в разрозненном состоянии, едва ли не на уровне пещерных представлений об окружающем мире. Приводимая Уиндемом ситуация случилась на том отрезке суши, где умами людей заправляет религиозная нетерпимость к любым физическим отклонениям. Если имеется лишний палец — такого ребёнка умерщвляют. Если некое животное отличается размером от подобных ему представителей — аналогично обрывают жизнь.

И не было бы к автору претензий, продолжи он описывать беды людей, исходя только из намеченных им сюжетных рамок. Представленная им ситуация имеет множество отличных вариантов для развития событий, чем Уиндем пользуется, устраивая для читателя незабываемое погружение в постапокалиптический мир человеческой звериной натуры. Читатель может сказать много слов, находя в описываемой автором ситуации достаточное количество должных для того примеров из собственной жизни. Так бы и было, не подвергнись фантазия Уиндема потоку необоснованного желания привнести во вполне реальный мир сверхспособности, даровав избранным членам общества возможность общаться с помощью мыслей.

До того ровные рельсы, положенные на шпалы, мгновенно превратились в шпалы, положенные на рельсы, отчего читатель начал запинаться, не находя слов для оправдания вывернутому наизнанку сюжету. Блестящая задумка автора поблекла, уподобившись произведению, повторяющему рассказанную другими фантастами историю. За примерами далеко ходить не надо — ярче «Слэна» Альфреда Ван Вогта не найти: будущее, обыкновенные люди истребляют телепатов, в том числе охотятся и за главным героем. Такое же развитие событий происходит у Уиндема, почему-то позабывшего, что писал он, собственно, не про мутантов, а про изредка случающееся поветрие со стороны заражённых территорий, отчего происходил всплеск рождения людей с физическими отклонениями, против чего общество было настроено самым радикальным образом.

Единственный вывод из «Куколок», возникающий логически, это осознание трудности преодолеть барьер из твёрдых убеждений людей, вбивших себе в голову определённые принципы, не соглашаясь менять исторически сложившиеся правила поведения. Уиндем предлагает бежать. Но куда может уйти человек, если на его пути обязательно встанет другой человек, подверженный пусть не таким, но иным предубеждениям, настолько же опасным.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Когда человеку хочется писать — он пишет. У него это может получаться хорошо, а может и не получаться вовсе. Имеется ряд факторов, влияющих на творческий процесс. Мало усидчивости и желания, нужно иметь определённые представления о чём хочется рассказать читателю. Порой случается следующее: загоревшись замыслом показать приход к власти Гитлера, разбавив повествование буднями британских и немецких аристократов, удаётся всё реализовать, как и было задумано. Так у писателя Ричарда Хьюза родился роман «Лисица на чердаке». Но ему хотелось развить тему, для чего он в течение двенадцати лет писал «Деревянную пастушку», желая обосновать выбор Германией в качестве вождя амбициозного фюрера. Если с исторической точки зрения Хьюз знал о чём говорить, то он не знал, что делать с вымышленными персонажами, напрочь испортив отлично задуманное повествование.

Читатель не сразу понимает, о чём именно ему будет рассказывать автор. Хьюз водянисто подходит к отражению событий, ничего не сообщая, предпочитая описывать всё подряд. Для него ясно, зачем молодой человек несёт на плече труп девочки, почему пришёл в богатый особняк, почему всё именно так, а не иначе. Читатель об этом не знает, частично догадываясь. В понимании автором должного быть кроется манера английских писателей: скрупулёзно описывать детали, не давая конкретики, оставляя недоумевать внимающему истории. Позже Хьюз расскажет и о трупе девочки, и о молодом человеке, но сделает это так запоздало, что читатель может и запамятовать, так и не придав значения склонности автора говорить загадками, не предоставляя никакой конкретики, будто он сам не мог найти обоснование происходящему, оставляя его до лучшего времени. Если что-то Хьюз всё-таки не объяснил, то он мог просто упустить, либо ему не удалось придумать правдивое обоснование.

Плюсом изложения Ричарда Хьюза является выверенный подход к отображению событий прошлого. Один из главных героев — тот самый загадочный молодой человек — нечаянно ставший наследником двух состояний, поскольку его брат погиб при Ипре, а сам он встретил совершеннолетие после окончания Первой Мировой войны, отчего долго не мог осознать предоставившуюся ему возможность счастливо прожить до старости. Возможно Хьюз каламбурит, а может делится представлениями людей о пресечении любых попыток развязать ещё одну войну, способную выкашивать миллионы солдатских жизней за день. Молодой человек тоже не горит желанием допустить приход к власти тех, кто будет настаивать на развязывании вооружённых конфликтов.

В противовес истории британца, Хьюз даёт читателю представление о действительности со стороны немцев. Униженные, они, совсем недавно ставшие единой нацией, вновь разбрелись по разным лагерям. Часть требует вернуться к прежнему состоянию, иные ратуют за марксизм, монархисты не дремлют, а в Мюнхене зарождается движение национал-социалистов, ещё подавляемое, но умело пользующееся ростом противоречий себе во благо. Гитлер пока не так важен: его фигуру Хьюз показывает в виде убеждённого в своих принципах и задвигаемого на задний план политика, избиваемого полицией, вынужденного зализывать раны где-то на чердаке, без всяких надежд на осуществление планов, так как робкая попытка заявить о своих правах провалилась, многие полегли под градом пуль.

Немцев давила гиперинфляция. Хьюз наглядно демонстрирует, как цивилизованные страны специально гнобили Германию, давая деньги на таких условиях, дабы не было никакой возможности рассчитаться. Говоря в широком смысле, Хьюз никак не отражает, как именно это сказалось на рядовых немцах. Читателю представлены представители аристократии и национал-социализма. Без всякого объяснения со стороны автора, Гитлер на страницах обретает народную любовь и становится едва ли первым человеком в государстве, дожидающимся естественной кончины президента, чтобы воспрять над обстоятельствами и начать осуществлять задуманное.

Если изначально внутренняя политика Германии смотрится органично, ведь молодой британец приехал в эпицентр событий, происходивших в 1923 году, то вскоре присутствие Гитлера воспринимается нелепыми вставками, словно автору хотелось показать начало чисток, выхолащивающих старые кадры с твёрдыми убеждениями.

Минусом изложения Ричарда Хьюза становится провал в повествовательных линиях. Некогда ровно выстроенный сюжет, хоть и построенный из ответов на давным-давно возникшие вопросы, превратился в путешествие по городам и странам. Читатель следует за молодым британцем по США в составе малолеток-контрабандистов, где он — ангел среди подвергшихся раннему взрослению детей. С тем же успехом читатель наблюдает за турне по Африке, без особого на то смысла. Хьюз потерялся и не может дать читателю представление о том, зачем понадобилось писать о чём угодно, только не о том, что было бы более логичным.

Одна история без другой не смотрелась бы, но и вместе они не смотрятся.

Автор: Константин Трунин

» Read more