trounin.ru

Все мы к чему-то стремимся, ставим цели и стараемся их выполнять. Спокойное созерцание происходящего — не наш удел. Может быть потом, когда задуманное осуществится, тогда настанет время для понимания некогда сделанного. Но и в таком случае движение вперёд будет продолжено, покуда не придёт осознание бесполезности борьбы за результаты — итог устремлений был и будет один, именуемый концом дней наших. Именно так думается, стоит взять в руки произведение умудрённого жизнью человека, много повидавшего и, надо думать, ещё больше переосмыслившего. Ныне он позволяет себе вспомнить былое, сходить на рыбалку или за грибами, не придавая значения ударяющемуся из крайности в крайность обществу.

«Золотая блесна» Игоря Шкляревского воистину является книгой радостей и утешений. Она написана языком повседневности, отражает мысли автора и не содержит выдуманных историй. Читатель не найдёт художественной обработки текста, скорее его ждут воспоминания и впечатления. В поисках ответов Шкляревский погружается в прошлое, приводя выкладки, причём он не ограничивается разбором возникновения и развития ловли нахлыстом, его изыскания распространяются и на литературу, вплоть до Гомера.

Форель и сёмга будут обязательно Игорем пойманы. Впрочем, важнее процесс, а в случае успешной ловли, то и наваристая уха. Подкрепившись с автором, читатель отправится в поход за грибами, переночевав перед этим в стоге сена коленками наружу, дабы не засыпать крепко и по первой росе собрать обильный урожай. Радости и утешения дают о себе знать с каждой страницы, побуждая к думам о низменности иных желаний, кроме удовлетворения простейшего, так редко доступного помыслам урбанизированного человека.

Активная жизненная позиция Шкляревского тем удивительнее, что он живёт восьмой десяток лет и продолжает находить время для удовлетворения своих желаний. Ему есть о чём рассказать, даже поделиться опытом, ежели читатель пожелает прислушаться к его советам. Огорчает другое, при общем удовлетворительном впечатлении от «Золотой блесны», внимающего автору так и не покинет ощущение, будто текст предназначен для личного пользования и не направлен на кого-либо, кроме его написавшего. Ловля рыбы и охота за грибами — это замечательно, только помимо есть и другие сюжеты, никак не раскрытые и всего лишь разбавляющие повествование.

Радости Игоря читателю понятны. Нужно было разобраться с утешениями. И они стали читателю понятными. Осталось внять гласу автора и ограничиться в суматохе броуновского движения единичными столкновениями с действительностью, чтобы двигаться по жизни наиболее прямым путём с минимальными отклонениями. Без резких перемен, минуя размен на мелочи, мыслить масштабно и смотреть прямо, не вертя головой, соблюдать тишину и никому не причинять дискомфорта. Пусть другие живут в хаосе, тогда как тебе желательнее упорядоченность, возможная в преддверии рассвета да вдали от квазицивилизованных представителей человечества.

Читателю нужно изредка устраивать разгрузку, позволяя мыслям отдохнуть от дней насущных, внимая историям, вроде написанной Шкляревским. Они позволят задуматься о ценностях и подтолкнут к их переосмыслению, но так и не сподвигнут пойти на решительный пересмотр. Суета заедала и будет заедать, поэтому не стоит искать уникальных рецептов — всему своё время.

«Золотая блесна» — эпизод жизни Шкляревского. Это произведение промелькнуло перед читателем и, словно рыба, погрузилось обратно в омут беспамятства. Стоит порадоваться, что кому-то оно пришлось по душе и его решили выдвинуть на соискание премии «Ясная поляна» от журнала «Знамя», иначе январское пробуждение мгновенно привело к дальнейшей спячке, уже до следующего литературного труда Игоря.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Построение отечественной прозы пропитано переживаниями прошедших периодов жизни. Владимир Кравченко делится с читателем сугубо личным, почти интимным. Он помнит себя проходящим армейскую службу на Байконуре, помнит себя и в качестве редактора в издательстве «Молодая гвардия». Минули годы и пришла пора рассказать о былом. Владимир считает, что это достойно внимания. Возможно и так, если полностью довериться автору и принять его воспоминания за исходные данные, где могут иметься вливания художественности. Не обошлось без переложения исторических фактов, также существенно значимой особенности российской прозы первых десятилетий XXI века.

Роман «Не поворачивай головы. Просто поверь мне…» пока не увидел свет в виде отдельно изданного произведения. Он продолжает покоиться на страницах журнала «Знамя» и, со слов автора, включает в себя ранее опубликованный рассказ «Тбилиси — Баку-86». Роман привлекает к себе благодаря вхождению в длинный список премии «Ясная поляна». Название происходит от игры, построенной на необходимости доверять словам собеседника, не проверяя их на правдивость. Поэтому не стоит искать в произведении Владимира Кравченко правдивого изложения прошлого — следует именно поверить.

Коли Кравченко настаивает на доверии, читатель безусловно верит, с лёгкостью принимая авторское трактование жестокости армейской жизни, отчасти уникальной — в виду службы на космодроме, но сохраняющей все особенности нахождения среди агрессивно настроенных людей, вымещающих накопившуюся злобу на молодых сослуживцах. Главному герою повествования от нападок всегда помогало жизнеописание замечательных людей, а именно Льва Толстого, поскольку не было ничего лучше, что могло смягчать удары.

Армия минует, но навсегда останется в душе, побуждая к ностальгии. Какими бы будни не запомнились, они всегда будут вызывать трепет, неся в себе больше приятных моментов, нежели отрицательных. Владимир с удовольствием возвращается в места службы, отмечая произошедшие изменения.

Ярких моментов в жизни Кравченко происходило достаточное количество. Разумеется, армия — самое яркое из них. Впрочем, и без армии ему есть о чём вспомнить. Касается ли это взаимоотношений с девушками или впечатлений от особенностей висельников — всем он делится в равной степени одинаково. Отчего-то Владимир в рассуждениях порой уходит в совсем уж далёкие от него события, словно пришедшиеся к слову, хотя никакого влияния на повествование не оказывающие.

Читатель с сочувствием принимает воспоминания Кравченко о советском времени, когда Владимиру приходилось лично перепечатывать запретную литературу, как вообще было тяжело доставать книги. С таким же сочувствием воспринимает укоры в сторону тех писателей, кому Кравченко позволил выделиться, а после был ими забыт или вовсе подвергался ими осуждению.

Рассказав про основное, Владимир начинает отдаляться, рассуждая не просто о чём-то, а совсем не о чём-то явном. Понятно, ему хотелось поделиться впечатлениями, он продолжает играть с читателем, не позволяя тому поворачивать голову. Пусть в повествовании усиливаются позиции Достоевского и Толстого, а то и их потомков, вполне себе Толстоевских; заново переосмысливается поступок Гаврилы Принципа в отношении эрцгерцога Франца Фердинанда; космонавты традиционно смотрят «Белое солнце пустыни» и мочатся на колесо по дороге перед взлётом; Параджанов оказывается в опале после неосмотрительных высказываний. От этих элементов повествования никуда не денешься.

Конечно, не расскажешь о подобном романе в ином ключе. Авторская точка зрения не может быть подвергнута сомнению, хотя бы на основании того, что каждый человек имеет право на собственное мнение, если оно не расходится с нормами морали. У Владимира Кравченко всё укладывается в рамки дозволенного. Его жизнь была такой — другой не будет. Может его современники будут заинтересованы им, тогда «Не поворачивай головы. Просто поверь мне…» будет иметь весомое значение для выработки отношения к автору.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Есть вещи поважнее футбола» Дмитрия Данилова никоим образом не являются художественной литературой. А если читателю хочется считать иначе, то лучше всего подойдёт определение псевдохудожественного лытдыбра. Основанием чему является авторская манера изложения, сходная по лёгкости повествования с газетными очерками, должными воссоздать определённую картину. Собственно, Данилов, вдохновившись одной из книг Стивена Кинга, решил на личном примере проделать аналогичный опыт. На тот момент он уже много лет являлся болельщиком московского футбольного клуба Динамо, поэтому дело осталось за малым.

Что есть московское Динамо? По состоянию на сезон 2014/2015 этот футбольный клуб был единственным, кто никогда не покидал высшую лигу. Данилов подробно рассказывает о причинах неудач, о карме и действенном поныне проклятии. Дмитрий не говорит в уничижительном тоне, он адекватно воспринимает происходящее и старается найти тому оправдания. Читатель так и не поймёт, что именно происходит на поле во время игры, но ему доподлинно станет известно об околофутбольных страстях, свойственных движению фанатов.

Автор книги не такой уж и завзятый фанат, отдающийся полностью своему увлечению. Он более писатель, предпочитающий посетить юбилей журнала «Октябрь» или книжную ярмарку в Красноярске. Но всё-таки он следит за игрой Динамо, старательно посещая домашние матчи, проводимые на стадионе в Химках, изредка позволяя себе посетить гостевые встречи и отчаянно рекламирует один из сайтов, на котором он читает онлайн-трансляции.

Для полноты футбольных будней Данилов посещает матчи команд из нижних дивизионов. Там тоже кипят нешуточные страсти, только лишённые каких-либо традиций. Если встреча Динамо и Спартака наполнена статистикой предыдущих встреч, едва ли не начиная с матчей столетней давности, то у клубов, образованных вчера, ничего подобного нет. Да и само Динамо является такой крупной машиной, об успехах которой принято говорить, обязательно размениваясь на сравнение зарплат футболистов. Странно видеть спортивный клуб, способный платить одному из игроков столько денег в месяц, сколько не получает вся команда соперника за год, и при этом умудряясь ей проигрывать.

Так почему могут существовать вещи поважнее футбола? Когда Данилов рассказал про футбол всё, что следовало, он задумался над жизнью вне спорта. У него есть жена, никак не разделяющая увлечение мужа футболом и иногда ставящая его перед выбором, вполне грозящим обернуться продолжением боления в статусе разведённого мужчины. Покуда футбол остаётся игрой на века, предающиеся болению люди склонны умирать, что тоже не остаётся вне внимания Данилова: вот человек страстно переживал за игру клуба, а теперь его похороны назначены на завтра, либо пылкий поэт снизошёл до осознания прекратить дышать воздухом, найдя успокоение в закрытии окна снаружи, закончившегося для него трагически.

Но Данилов болел и продолжит болеть за Динамо. Этому может помешать расформирование клуба. Малоправдоподобная перспектива, однако вполне реальная, учитывая периодические исчезновения футбольных командах рангом ниже. Вечен сам футбол, но не клубы: сменяются названия, города приписки, игроки и сами фанаты. И всё-таки нечто такое заставляет людей переживать за успехи и неудачи любимой ими команды, чьё существование, если говорить о клубах вроде Динамо, мало зависит от наличия болеющих за них фанатов, учитывая существование иных источников финансирования. Данилов и другие желают быть причастными — это их право.

Сезон закончился. Ряд клубов прекратил существование. Произошла перетряска в еврокубках. Появились новые причины для печали, перекрывающие любые радостные вести. Сезон 2015/2016 будет наполнен иными, но точно такими же страстями. И так из года в год. Главное помнить: не бывает истинно важного, поскольку важно всё… и даже футбол.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интерпресскон-2016 | Номинация «Критика, публицистика, литературоведение»

В ранней библиографии Андрея Танасейчука присутствуют работы, анализируя которые можно придти к заключению, что данный автор специализируется на литературе США периода её становления. А ежели его диссертация была посвящена творчеству Амброза Бирса, то написать биографию Эдгара По он был просто обязан, тем более, как говорит сам Андрей — подобного давно никто не делал, за исключением работ раннего советского периода, где не учитывался ряд важных фактов, открытых позднее. Так кем был Эдгар По?

Танасейчук начинает издалека, сообщая свидетельства, относящиеся к его предкам. Не каждый читатель по достоинству оценит желание биографа разбираться в незначительных деталях, когда главного героя с обложки всё нет и нет. Так уж сложилось, что родился Эдгар По в театральной среде, рано потерял родителей и воспитывался в семье шотландца Джона Аллана. Рассказав предысторию будущего поэта и писателя, Танасейчук принимается выгораживать взявшего его на попечение человека, умелого дельца с требовательным подходом ко всему. Читатель ещё не видит, каким Эдгар По станет в итоге, наблюдая за буднями противоречий и столкновений, не дающих раскрыться творческому потенциалу.

Танасейчук так строит повествование, что Эдгар По предстаёт перед читателем в виде мнительного человека, не желающим мириться с обстоятельствами. Ему хочется творить и быть независимым, но он долгое время продолжает зависеть от Джона Аллана, прося того заплатить по карточных долгам и помочь уйти со службы в армии. Далеко не сразу читатель поймёт, откуда начинается поэт, зато истоки беллетриста найдёт сразу. Нужда толкала Эдгара По — без неё мы бы и не знали о том, что он вообще существовал.

Литературные журналы того времени гнули выгодную для них линию. Они объявляли конкурсы, участники которых оставались неизвестными, кроме победителя. Остальные писатели после уже не имели прав публиковать свои произведения где-нибудь ещё, а сами журналы безвозмездно и без указания имени автора печатали их в следующих своих выпусках. Подобные условия весьма несправедливы, однако у Эдгара По не было таланта к другому мастерству, поэтому он писал, оставался в тени и продолжал желать когда-нибудь проснуться знаменитым. Танасейчук умело погрузил читателя в атмосферу середины XIX века.

Эдгар По негодовал, понимая никчёмность обходящих его на конкурсах произведений. Умея критиковать, он нажил врагов среди благодетелей, не говоря уже о писателях и людях, занимающихся литературной деятельностью. Его претензии были обоснованными, но кто же из современников мог признаться, будто его труды действительно отвратительно написаны и смысла для их создания никогда не существовало. Сам Эдгар По совершенствовался в малой форме, создавая уникальные произведения, хотя и преимущественно в мистических тонах. Он стал автором первого детектива и он же создал жанр мистификаций, выдавая за правду то, чего на самом деле не было, или описанное им происходит в настоящий момент.

О личной жизни писателя Танасейчук практически ничего не говорит. У Эдгара По была жена, которая удостаивается упоминаний лишь из-за приступов обострения туберкулёза, сказывавшихся на его самочувствии. В остальном же Эдгар По жил литературными делами, найдя себя в издательском деле и в умении читать лекции. Он имел успех при жизни и когда его миропонимание пошло по новому пути, тогда жизнь его внезапно оборвалась, оставив потомкам в качестве наследства пророческую «Эврику», когда Эдгар По отошёл от мистического в угоду осознания действительных человеческих возможностей.

В целом, у Андрея Танасейчука получилось рассказать про Эдгара По. Пусть и сложно. Однако, вполне в духе того, чьё лицо смотрит с обложки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интерпресскон-2016 | Номинация «Критика, публицистика, литературоведение»

Разве можно рассказать о Толкине так, чтобы видно было человека, а не его творчество? Судя по работе Геннадия Прашкевича и Сергея Соловьёва — это практически невозможно. Пусть биографы прибегали к разным ухищрениям, доводя до сведения читателя факты из жизни писателя, но в каждой детали они видят замыслы великих произведений. Начиная с увлечения матери Толкина языками, редких воспоминаний самого писателя касательно детства среди буров, его участие в Первой Мировой войне: всюду имеются предпосылки к «Властелину колец» и «Сильмариллиону». И, конечно, многостраничные цитаты, как отличительная черта работ подобного плана за авторством Прашкевича.

В биографии Толкина биографы постоянно говорят чьими-то словами, порой прибегая к трудам предшественников. Они вычленили самое главное, что им могло потребоваться и провели расследование. С первых страниц перед читателем разворачивается масштабное полотно становления будущего писателя, интересующегося сказаниями народов Северной Европы. Причём читал он их исключительно в оригинальном исполнении, для чего предварительно учил соответствующие языки, пусть на них кроме него и нескольких других исследователей уже никто и пары слов связать не мог.

Складывается впечатление, будто Толкин всю жизнь создавал эльфийский словарь. Прашкевич и Соловьёв то и дело помещают в текст соответствующие выдержки. Не совсем понятно, что именно они хотели этим показать, но подобные вставки не дают читателю забыть, что он знакомится с биографией человека, разработавшего с нуля несколько языков для придуманного им мира. Впрочем, биографы скорее склонны искать корни всех слов Средиземья среди известных Толкину языков, где свою роль сыграли африкаанс, финский, различные вариации английского и мёртвых готских наречий и что-нибудь ещё.

С делом жизни Толкина читатель знакомится на протяжении всей биографии, но личность писателя так и остаётся для него загадкой. Он удачно женился, попутно обзавёлся детьми, выпивал в общества Клайва Льюиса и других членов организованного для литературных заседаний клуба — это показывается со стороны, не давая конкретных представлений о буднях писателя. Приводимые биографами цитаты только и сообщают о занятости Толкина, вследствие чего ему никак не удаётся закончить «Властелина колец», а кроме того он сильно переживает из-за отказа издательств уделить должное внимание «Сильмариллиону».

Одно читатель уяснит точно — успех к Толкину пришёл благодаря публикации «Хоббита». После чего с него настойчиво стали требовать написать продолжение. Да! Толкин стал заложником ситуации. Он занимался серьёзным делом, но никому это не было интересно. Так бы и остаться ему автором приключенческих историй, не имей он трезвый взгляд на жизнь и право определяться с тем, что действительно нужно писать. Честное слово, с Толкина должны брать пример все писатели мира: надо не трилогии трилогий о пустом клепать, а думать о монументальном сочинении. Вот поэтому Толкин и выделился среди собратьев по перу: он умел ценить себя и не страдал графоманством.

Как бы не был велик замысел «Сильмариллиона», важным в понимании роли Толкина для литературы был и остаётся «Властелин колец». Именно вокруг этого произведения строят биографию Прашкевич и Соловьёв. И когда дело наконец-то доходит до его создания, тогда биографы особенно постарались разобраться с каждым этапом работы над ним. Кажется удивительным, только Толкин сам не знал, что именно он пишет, и чем в итоге всё должно закончиться. В биографии множество писем, сомнений и разных подходов к построению произведения, отчего «Властелин колец» воспринимается работой, которая действительно вместила в себя годы жизни писателя, став итогом всех его замыслов.

У Прашкевича и Соловьёва портрет Толкина вышел без изъянов. Неужели в его жизни не случилось хоть что-то такое, за что можно пожурить?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Интерпресскон-2016 | Номинация «Критика, публицистика, литературоведение»

Станислав Лем не любил научную фантастику. Кажется, он не любил фантастику вообще. С младых лет ему нужно было заботиться о пропитании, вследствие чего им были написаны произведения, позже оказавшиеся под авторским запретом на переиздание. Мало того, Лем находился в состоянии ужаса от тонн книг, ежегодно выпускаемых издательствами. Категоричность привела Станислава к неутешительному выводу: цензура не требуется — литература сама себя изживёт. Благодаря стараниям Геннадия Прашкевича и Владимира Борисова, лично знавших писателя, читатель может по крупицам восстановить образ польского фантаста, негодовавшего от падкости людской массы на беллетристику мелкого пошиба, возносимую на литературный Олимп. Лем бушевал: его гнев отчётливо заметен.

Прашкевич и Борисов рассказывают о Леме его же словами — иной раз на многие страницы растягивается цитирование произведений и писем. Читателю, плохо знакомому с творчеством польского писателя, надо подходить к данной биографии с осторожностью, дабы не усвоить вкратце основное содержание практически всех произведений Лема. С одной стороны хорошо — всё изложено в доступной и понятной форме. С другой — излишняя откровенность в таком интимном деле, как пересказывание сюжета, практически никогда не приветствуется. Авторов биографии это не останавливает — им не претит делиться информацией из разных источников, порой создавая из ладно выстроенного понимания наполнения работ Лема — поток откровений, не самого лицеприятного вида.

Говорить о чьей-то жизни всегда следует с осторожностью. Лем сызмальства прочувствовал Вторую Мировую войну, покинув родной Львов и переехав в Краков. Он никак не воспринимался в самой Польше, имея огромные тиражи в Советском Союзе. На протяжении многих страниц Прашкевич и Борисов делятся с читателем болью писателя, не имевшем в родной стране права на внимание. Такое положение объясняется не каким-нибудь поводом к пренебрежительному отношению, а сугубо произрастает из особенностей польского менталитета. Лем для поляков был своим, и на этом всё. Позже придёт черёд для знакомства писателя с фантастами США, от чьего творчества он, говоря современным языком, выпадет в осадок. Вот как раз тогда зародится в его мыслях негодование и придёт к нему осознание духовной бедности нового поколения.

В биографии Прашкевич и Борисов приводят фотографии, опосредованно имеющие отношение к Станиславу Лему. Может за скудностью оставшихся после писателя, связанных с его жизнью, карточек, а может в силу других причин, но читатель не обрадуется снимкам мест, имеющих порой одно упоминание в тексте. Они никак не оказывают помощь в понимании самой биографии. Понятно стремление биографов нарезать цитат, не решающихся остановить поток выдержек из авторской речи, но почему они не придали такое же важное значение фотографиям?

О любом суждении Лема Прашкевич и Борисов отзываются уважительно. Может они не стали бы помещать в текст смущающие их моменты. Каждое произведение Лема — прекрасно. Его мысли — пленительны. Он — неоспоримый авторитет. С годами у Лема обострилось желание критиковать действительность, что также преподносится биографами в виде неоспоримых истин. И ведь как-то так случилось, некогда вольный в словах фантаст пришёл к осознанию, подкравшегося к человечеству, упадка моральных ценностей. Началась инфляция литературы. Так и хочется сказать — гореть ей синим пламенем, если будет продолжать отвращать от себя надуманностью описываемых ситуаций.

В целом, биография Станислава Лема достойна всяческого внимания. Биографы вдумчиво изложили немного своих слов, уступив основную часть на страницах главному герою — польскому писателю, оставившему после себя достаточное количество материала. Во многом Станислав Лем был прав.

Автор: Константин Трунин

» Read more