trounin.ru

Обречён Иван Крылов остаться в памяти потомков в качестве баснописца, словно ничем другим в жизни не занимался. Хотя, знакомый с его творчеством обязательно скажет — басни составляют лишь второй период творчества Крылова, тогда как до того он пытался найти себя, в чём не менее преуспел. Но, за давностью лет, Крылов всё равно остался в памяти в качестве баснописца, в образе мудрого дедушки, способного подмечать несуразности, облачая их в аллегорическую форму. Об этом пишет каждый его биограф. Для них Крылов — есть средоточие понимания сущего, при этом нисколько не добродушный старик, скорее опасный для царизма индивидуалист. Это обосновывается на примере басен, непосредственно им самим написанных. Оказывалось, Иван Андреевич брался осуждать поступки царя Александра. И даже когда он к тому не стремился, цензура всё равно могла подозревать нечто, способное взбудоражить общество. Таким и выходит каждый раз Крылов, стоит взяться за очередную биографию. Таковым вышел и у Сергеева.

Сергеев начинает рассказ с особенности восприятия Крыловым биографий. Жизнеописаний Иван Андреевич не любил, особенно тех, которые пытались составлять про него. Все прижизненные варианты он браковал, считая, что и без того о нём рассказано сверх меры. То может объясняться изменением жизненной позиции, ведь он с начала XIX века не желал, дабы вспоминали про его юношеское противление власти, про открыто сообщаемые мысли. Таковое восприятие современником загубит всякую басню, в которой допустимо найти любой смысл, поскольку данный литературный жанр допустимо воспринимать в какой угодно трактовке.

Всё же, как происходило становление Крылова? Сергеев показывает сперва его отца, бедного дворянина, книголюба, пострадавшего от творимых пособниками Пугачёва бесчинств. Что было дальше? Взрослевший Крылов утопал в море книг, предпочитая знакомство с литературными сюжетами всему прочему. Он и сам пробовал писать, пусть и удачно, зато не умея добиться внимания к его творчеству от других. Путь по данной стезе приведёт его в оппозицию к любой власти, каковая бы на тот момент не имелась. За это Крылову пришлось пострадать, он пропал, позже возникнув вновь, уже переосмысливший им совершённое и готовый жить с иной трактовкой действительности.

На самом деле, как бы того не хотелось, Сергеев воспринимает литературный путь Крылова с позиции советского человека. Например, всякое произведение против галломании неизменно трактовалось в качестве мировосприятия самого Крылова. Или все его выступления против царизма — прямо бальзам на душу члена общества, порицающего царскую власть. С позиции принятия этих двух аспектов биография большей частью и создавалась.

Узнать про молодые годы Крылова с помощью биографии от Сергеева не получится. Был лишь сделан намёк на необходимость того, тогда как толком ничего рассказано не было. Оказалось достаточным слегка разрушить образ старого мудреца, вполне обычного человека, когда-то бывшего в состоянии юнца, чтобы этим полностью удовлетвориться. После Крылов воспринимается неизбежно баснописцем, с подробным разбором избранных басен, особенно тех, где в аллегорической форме критиковались действия царя Александра и его кабинета.

Остаётся сожалеть, что Сергеев остался в узких рамках советского мышления, не допуская многообразия вариантов человеческого мира. Как знать, может Крылов и не противился царской власти, поскольку он ей особо и не противился. Да и зачем выступать против чего-то, когда достаточно в шутливой форме намекнуть на неверные поступки, дабы в очередной раз люди осознали — все могут ошибаться, какого бы происхождения они не являлись. Вовсе не требуется считать, будто человек на протяжении жизни склонен придерживаться одних и тех же позиций, словно он раз и навсегда решил считать именно так, и никак иначе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Повествование имеет подзаголовок «Из апокрифических рассказов о Гоголе». Лесков действительно взялся сообщить поучительную историю из жизни Николая Васильевича. Чем же знаменитый писатель мог ещё прославиться? Как оказалось, преподнесённой моралью. Её суть проста — наглому обязательно будет дано воздаяние, причём такое, от которого у него основательно заболит. Как же так? В обществе бытует иное мнение, согласно которого довольно доходчиво объясняется, что наглым все дороги открыты, тогда как самую малость скромным — приходится испытывать неудобства от нерешительности. Что же, вот потому и сообщал Лесков историю, дабы неповадно было наглецам обирать честных людей.

Имел ли таковой случай место быть? Представим, будто Гоголь действительно путешествовал, заехав на постой к некоему путимцу. Его мучила жажда, он хотел испить молока. Благо ему сообщили, какой вкусный тут сей напиток. И Гоголь пил, всячески нахваливая. Пил ещё, осушая кружку за кружкой. Да вот затруднение — за молоко следует платить. А сколько? О цене заранее с путимцем не договаривались. Тот казался довольным, заранее ожидая солидного прибытку. Раз господа молока откушали, значит должны будут заплатить любую им названную сумму. В этом он был уверен, так как исторгнуть молоко назад в прежнем виде они не смогут. Правда Лесков лукавил, словно путимец ожидал именно согласия с его требованием. Между строк всё равно сообщалось, каким образом поступают с теми, кто решится драть в три шкуры. Вполне очевидно, завысь цену, то получишь одно из двух: солидный тумак, либо удостоишься шиша перед носом. Но Гоголь отличался мягким нравом, не способный ни дать тумаков, ни, тем более, демонстрировать обидные жесты.

Как поступил Гоголь? Лесков наглядно это показал. Пусть путимца гложет совесть. Конечно, Гоголь заплатит требуемую сумму, заодно прибавив, насколько щедр хозяин, за такое молоко испрашивая столь малую сумму, ведь другие путимцы просят в разы больше. Разве не пожалеет путимец о заниженной стоимости на молоко? Явно, следующим постояльцам он закатит цену ещё выше. И, явно, тогда у людей не хватит нервов, отчего они изобьют путимца. Как раз на это и рассчитывал Гоголь, тем преподнося двойной урок. Однако, читатель, так думая, переоценивает Гоголя, заглядывая вперёд повествования. Отнюдь, Гоголь желал проучить наглеца лично, в следующий свой визит рассчитавшись за молоко суммой не более, чем оно в действительности стоит. А может Лесков просто не договаривал о прозорливости Гоголя, поскольку тот не мог не ведать, какой участи удостоится путимец сразу по его отбытии.

Собственно, кара настигнет наглеца. Его взгреют так, что мало ему не покажется. Он и при Гоголе будет держаться за ушибленное ухо, не совсем радостно встречая некогда столь щедрого постояльца. Теперь он готов отдавать молоко и за так, только бы откупиться от всяческой расплаты от недовольных постояльцев. Им полностью усвоен урок, согласно которого получалось следующее: попроси хоть малую толику за оказанную услугу, будешь избит от проявленной наглости. Какой тогда вывод напрашивается из текста произведения? Всему указывай свою цену, не прося больше.

Хотелось бы, знай всякий «путимец» об ожидающей его расплате, чтобы не просил сверх меры, поступаясь с людьми достойно. Но всё это из тех рассказов, в которых мораль кажется столь желанной, тогда как к действительности она отношения не имеет. По сути, апокриф о Гоголе можно уподобить басне в прозе. А басни, как известно, ничем не способны радовать, кроме намёков, которым никто не обязан следовать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Надо уметь соотносить собственную личность для истории с теми обстоятельствами, под каковыми понимается сама история. И Булгарин осознавал, насколько он мал, когда в его современниках великие люди, более достойные рассказа, нежели он. Пускай это выглядит странно, когда воспоминания превращаются в историческое свидетельство очевидца. С другой стороны, хоть есть о чём вспомнить таким образом, нежели повествовать о том, к чему руку не прикладывал. Собственно, может и не о чем толком сообщать, отчего и вынужден Булгарин расползаться мыслью по древу. В продолжении воспоминаний Фаддей повёл повествование от первого участия в бою и вплоть до результатов войны России со Швецией, в результате которой Александр отторг на вечные времена Финляндию от власти шведских королей.

Воевать с европейскими державами — такая себе война: следует вывод из мыслей Булгарина. Кому показывать величие русских? Неужели тем европейцам, что за всякую им оказанную помощь спешат предать? Определённо, Россия блистала на арене боевых действий в 1806 году, нисколько не уступая жадным аппетитам Наполеона, скорее заставляя французского императора ограничиваться ни к чему не приводящими сражениями. Однако, сие — есть лирика. Булгарин отправлялся в Лифляндию, любовался девушками, принимал сухое гостеприимство. Но всё же он ждал боя, в котором проявит отвагу, поскольку всякий в войске тех лет желал того же. Лишь бы поскорее проявить отвагу в сражении. Когда же бой случится, Булгарин не пожалеет красок на описание смерти рядом с ним находившегося, совершенно случайной и будто бы полагающейся свершиться — всё согласно необходимости принимать неизбежное.

Воевать Булгарину действительно пришлось, однажды он чуть не утоп, благо был извлечён из воды и отогрет. После случится Тильзитский мир, будет встреча двух императоров, примечен окажется и сам Фаддей, напомнив тем главного персонажа из произведения «Леонид» за авторством Рафаила Зотова. В дальнейшем Булгарин посетит могилу отца, встретившись тогда же с одним из рода Радзивиллов. Последнее обстоятельство показалось Фаддею настолько важным, что он взялся поведать историю рода Радзивиллов, особенно про их участие в связи с княжной Таракановой, и, вполне к месту, о необходимости Булгариных сняться с родовых земель и перейти под подданство России.

Четвёртая часть воспоминаний к оным вовсе не относится. Фаддей написал собственное представление о русско-шведской войне. Участвовал ли он в ней сам? Говорит — да. Но сам оговаривается — не собирается и слова сообщить, какие горести или радости ему пришлось испытать. Вместо всего этого, текст наполнился исторической сводкой с некоторыми занимательными фактами.

Как воевали русские? Храбро и с открытым забралом. А как воевали финны и шведы? Весьма подло. Но под подлостью следует понимать сугубо отсутствие благородства. Пока русские стремились вдохновляться участием в столь важном мероприятии, их соперник, чаще в виде ополчения, массой наваливался на малые отряды, пленил воинов, предавая их, уже безоружных, жестоким пыткам и казням.

Что же до самих финнов. После взятия контроля над Финляндией, выяснялось, почти все представители сего народа-племени отныне входят в состав Российской Империи. Единственным исключением оставались угры, славные сохраняющимися и поныне венгерскими владениями. Выяснялось и ещё одно обстоятельство — шведы никогда уважительно не относились к финнам, постоянно их принижая.

Тем и завершится четвертая часть воспоминаний, словно глава из труда историка. Читатель непременно поинтересуется, зачем в такой манере понадобилось Булгарину писать мемуары. Впрочем, может есть Фаддею о чём умолчать, потому и приходится соглашаться с таковой формой подачи информации.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что можно рассказать о жизни Дениса Фонвизина? Пожалуй, получится сообщить совсем немногое. А если требуется расширить повествование? Тогда придётся сообщать обо всём, обходя самого Фонвизина стороной. Как раз таким образом и писалась его биография. Для Рассадина Фонвизин остался автором «Недоросля», более никакого интереса не представляющий. Видимо поэтому, ибо иначе никак не сможешь понять, Станислав брался за совсем уж литературоведческие забавы, сравнивания то, к чему подобный подход вовсе не требовался. Догадается ли читатель, с кем Рассадин станет сравнивать Митрофана? С самим Гринёвым из «Капитанской дочки» Пушкина.

«Недоросль» — краеугольный камень в понимании творчества Фонвизина. Порою сию данностью называют трудом жизни, он же — магнум опус: величайшее творение. И в памяти потомков Фонвизин остался всего лишь автором как раз «Недоросля». Практически забыта другая его комедия — «Бригадир». Как забыта и ранняя версия «Недоросля», совершенно отличающаяся по содержанию от ставшего классическим варианта. Всё прочее — лишь прочее. Надо понимать и тот аспект, согласно которому Фонвизин трудился в качестве переводчика. Всего очень много, но для Рассадина всего этого не существовало. Сугубо «Недоросль» важен, остальное будет упомянуто вскользь.

Существование Фонвизина тесно связано с царствованием Екатерины Великой. Денис и умер на несколько лет раньше, нежели её правление окончилось. Может и быть ему более востребованным, потому как любили его приглашать в дома, ведь он отлично читал свои произведения, пускай и с некоторой ущербностью в произношении, но Денис считался за сторонника Панина, который, с воцарения Екатерины, почитался скорее за политического оппонента. Вот и Фонвизина воспринимали сугубо его шпионом.

Рассадин приводит в биографии свидетельство литературной наблюдательности, ныне ставшее хрестоматийным. Станислав отметил разность восприятия возраста у героев произведений писателей-классиков. Некоторым из них едва наступило тридцать лет, а они считаются уже за пожилых людей. К тому же, Рассадин вновь и вновь возвращается к правлению Екатерины, прослеживая её путь от желания либеральных реформ, вскоре отброшенных — за опасностью для трона — с окончательным закручиванием гаек.

И вот снова Фонвизин перед читателем биографии. Скорее не он, сугубо последствия его деятельности. Прежде слово «недоросль» не воспринималось негативно. После опубликования пьесы — приобрело строго отрицательное значение. Бригадирский чин и вовсе исчез из табели о рангах. Что же ещё? Более, пожалуй, ничего. Рассадин к тому и не стремился. Он показывал Фонвизина как раз таким, каковым его желалось видеть ему самому. Станислав создал определённый образ, поныне практически несмываемый.

Кажется, в биографии от Рассадина более узнаёшь о литературной деятельности Екатерины, нежели про творческие изыскания Фонвизина. Узнаёшь и про страхи царицы, боявшейся передавать власть сыну Павлу. Она де хотела миновать законного наследника, которому давно полагалось сменить мать у власти, и передать полномочия внуку Александру. Вполне подумается: а причём тут Фонвизин? Просто Рассадин исчерпал необходимые слова, должный дополнить биографию хоть какой-либо информацией, чтобы книга стала полноценной, уйдя от размера расширенной статьи.

Приходится сожалеть, поскольку лучше всего Станислав описал заграничные поездки Дениса и обстоятельства, предшествовавшие его смерти. Объяснение простое — Фонвизин сам о том писал, оставив примечательные записки и письма. Станиславу пришлось только изложить их от лица пересказчика, чем он с удовольствием и занимался. Да требовалось ли доносить до читателя о том, к чему читатель уже успел проявить внимание самостоятельно? Впрочем, не станем смотреть далее положенного. Вполне может статься, что до 1980 года некоторых фактов или документов читатель мог и не знать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В конце от человека обязательно должна остаться идея, которой он жил. Ничего более! Неважно, при каких условиях воспитывался, какие вредные привычки имел и насколько он по своей сути мог казаться отвратительным. Зная излишнее, потомок обязательно накрутит сверх положенного, измыслив совсем уж мало похожее на действительность. Однако, Дуглас Боттинг являлся современником Джеральда Даррелла, имел с ним единственную встречу в 1969 году, спустя пять лет посещал остров Корфу, участвовал в экскурсиях, связанных с семейством Дарреллов, и постепенно пришёл к мысли, что требуется создать биографию, с помощью которой всякий сможет посмотреть на жизнь Джеральда наиболее трезвым взглядом. Наконец-то Боттинг принялся за её написание. Получилось у него жизнеописание обычного человека, который жил и творил, уничтожал и тут же созидал, действовал во благо других и сам себя губил.

Сразу Дуглас говорит про Джеральда — отказывая ему в присутствии английского духа. Нет, Даррелл не был британцем. Отнюдь, он из семьи, росшей в условиях Индостана. Потому Джеральда считайте за близкого по духу к индийским народам, нежели к какому-либо из европейских. Скажется ли данная информация на дальнейшем понимании жизни Даррелла? Ответ будет отрицательным. Отец Джеральда рано умрёт, а вот мать, всегда описываемую Джеральдом с особой любовью, Дуглас изничтожит, навесив на неё клеймо алкоголички. Впрочем, такое же клеймо заслужит и сам Джеральд, ибо его страсть к алкоголю Боттинг возведёт в абсолют. Пожалуй, никто столько не пил на пороге своей смерти, как поступал Джеральд. Почему? Когда ему предстояла трансплантация печени — он заявился на операцию пьяным.

Нельзя не сказать про увлечение Даррелла животными. С юных лет он наводнил дом различными созданиями. Но как складывались его отношения с животным миром в дальнейшем? Джеральд в своих книгах выводил мечту о создании собственного зоопарка как раз с детских лет. А вот Боттинг считал иначе. Читатель вполне осознавал, насколько Даррелл понимал необходимость борьбы животных за существование: если одних не накормишь другими — они умрут. Тогда отчего Дуглас вывел Джеральда на тропу жестокого ловца, готового убивать родителей детёныша, лишь бы завладеть желанным экземпляром? Об этом следовало сообщить иначе, но ведь ничего человеческого Дарреллу не должно быть чуждо.

Как быть со стороны симпатий Джеральда к противоположному полу? Тема не столь уж и важная для писателей прошлых веков, а вот ближе к веку двадцатому ставшая краеугольным камнем для придания книге полагающегося ажиотажа. Разве можно обойти вниманием биографию, откуда получится узнать интимные подробности? Впрочем, представления англичан о красоте и об остальном — это сугубо представления англичан.

Вот Джеральд повзрослел, взялся за написание книг, значит и повествовать о нём нужно особо. Боттинг пошёл по простейшему пути, выуживая нужный материал непосредственно из автобиографических трудов Даррелла. Помогали ему и сторонние издания, вроде откровений Джеки Даррелл — первой жены Джеральда. И пошёл сказ о прочем, чему находилось место среди многочисленных цитат. Становилось известно про обретение популярности, про создание зоопарка, функционирование природоохранного фонда, развод и новые отношения уже с Ли Даррелл.

И наконец следовало рассказать о смерти Джеральда. Умер он не великим человеком — простым обывателем, не сумевшим признать слабость души перед желанием плоти. Умирала для читателя и идея, так и не сформированная Боттингом. Кем был Джеральд в действительности? Неужели о нём создан миф, не имеющий продолжения? В это не хочется верить. И верить не следует! Понимать Даррелла лучше по написанным именно им книгам.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Решившись написать книгу о человеке, как поступить? Рассказать о нём самом или окружавшей его обстановке? Может и важно знать, кто именно был у власти, какую проводил политику, каким образом это сказывалось на ислледуемом. Можно сообщить и о людях, с которыми человеку приходилось иметь дело. Но куда денется сам человек, чьё жизнеописание более прочего интересует читателя? В том проблема всякого, берущегося составлять биографии. Чётких критериев не существует, поэтому допускается любой вариант повествования. Степанов предпочёл о Крылове сообщить постольку-поскольку, сосредоточивших более на прочем, нежели на нём самом.

Начинается жизнеописание с характеристики времён правления Екатерины Великой. Она-де, мол, изначально желала править, потакая представлениям французских мыслителей о должном быть, то есть действуя во благо доставшегося ей в управление народа. Ею был издан «Наказ». На том всё и закончилось — в дальнейшем появилась боязнь утерять власть, не совсем по закону ей доставшуюся, особенно по достижении совершеннолетия сыном Павлом, в тот же момент должного заменить Екатерину на престоле. Того не случилось, зато политика императрицы становилась всё более суровой к подданным. Вполне очевидно, годы молодости Крылова пришлись как раз на момент последних десятилетий царствования Екатерины. И это не могло так просто сказаться на нём, проживавшем в городе, едва ли отличном от провинциального — в Твери.

Он — Крылов — рано лишившийся родителя, испытавший горечь потерь от восстания Пугачёва, представитель беднейших из дворян. За семьёй Крылова не водилось ни накоплений, ни имений, ни крестьян. Единственная ценность — библиотека, доставшаяся от отца. В оной-то Иван обрёл подлинное счастье, особенно проникнувшись баснями Лафонтена и прочими литературными трудами, среди коих должны были иметься и драматические произведения. Как раз в качестве драматурга Крылов и пробовал себя изначально. Читатель об этом знает — содержание «Кофейницы» должно быть ему известно, но Степанов считает нужным пересказать сюжет. Таким же образом Николай будет поступать каждый раз, когда возникнет необходимость обсудить очередную работу Крылова.

Степанов постарался объяснить, почему Крылов уехал из Твери, из-за чего последовал розыск, как протекал конфликт с Княжниным. Сообщил и про «Почту духов», разглядев в оном периодическом издании влияние французской Революции. Нашлось место даже для мыслей о Наполеоне. Что же до басен, то Степанов останавливался на некоторых из них, считая необходимым объяснять, откуда Крылов черпал вдохновение. Оказывалось, что басни, написанные непосредственно Иваном — это едкая сатира на российские реалии, особенно на проводимую царём Александром политику. Возможно оно и так. Басни для того и существуют, чтобы в них всякий находил угодное именно ему.

Касательно же похожести некоторых басен на написанные Сумароковым, на это Степанов смело уверял читателя, якобы Крылов написал свои варианты ещё до знакомства с оными. Такое допустимо предположить. Мешает единственное — стоит сравнить хрестоматийную басню «Ворона и лисица», как выяснится удивительная похожесть. Либо взять басню «Стрекоза и муравей», где явно прослеживается влияние Сумарокова, и нисколько не Лафонтена. Вообще о баснях говорить тяжело, так как требуется обладать недюжинной памятью и интеллектом, дабы уметь соотносить одну с другой, учитывая множественные их вариации, написанные авторами из разных народов и даже из разных тысячелетий.

Обязательным моментом для обсуждения Степанов посчитал факт участия Крылова в кружках, из которых выросли декабристы. Получается, баснописец шёл по пути постоянного противления власти, хотя у читателя складывалось обратное впечатление. Ведь всегда думалось, насколько Крылов одумался и перестал выступать с яркой гражданской позицией. Да было ведь уже сказано — всякий находит угодное именно ему, о чём бы не велась речь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Залог человеческого счастья — умение находить общий язык. Не может существовать вражды у людей, между которыми не пролегает грань раздора. К сожалению, национальное самоопределение губительно сказывается на человечестве, всё не желающим принять общность сущности. Разве не будет воспринято с удивлением доброе слово Паустовского американским читателям? Для публиковавшихся в США книг, Константин подготовил предисловие, озаглавленное как «Моим читателям в Америке», на русском языке впервые опубликованное в «Новом мире» за 1970 год, хотя дата написания была на десять лет раньше. Мысль Паустовского понятна — разве нельзя уважать народ, воспетый в произведениях Джека Лондона, Фрэнсиса Брет Гарта и Эдгара По? К тому же, имеет значение и тот факт, что американцы проявили желание ознакомиться с «Повестью о жизни» самого Константина. В том же номере «Нового мира» опубликовано слово Паустовского детям Чехословакии, приуроченное к театральной постановке «Стального колечка».

В газете «Известия» за 1960 год опубликована заметка «Соловьиное царство». Константин рассказывал про картину Левитана, подаренную художником Чехову, прекрасную простотой. Великий человек подарил не менее великому человеку изображение стога сена. Та картина и поныне висит над чеховским камином в Ялте. Годом спустя, там же, но в приложении «Неделя», опубликована заметка, превозносящая писательское дарование Галины Корниловой, совсем недавно сделавшей выбор в пользу стези литератора.

Для «Литературной газеты» за 1961 год Константин написал заметку «Неистовый Винсент» о книге Ирвинга Стоуна «Жажда жизни», собственными словами охарактеризовав личность Ван Гога. В положительном ключе Паустовский отозвался и о писателе Геннадии Снегирёве, написав предисловие к его книге «Чудесная лодка». Основная характеристика — он прекрасно пишет про животных.

С 1962 года Константин всё больше писал некрологи. Так для «Литературной газеты» написана заметка «Памяти друга», где перечислялись заслуги недавно ушедших друзей Паустовского: Погодина, Казакевича и Гурвича. В 1963 — на пятидесятилетие Александра Яшина для «Литературной России» написана заметка «Поэт-северянин». В том же году для литературной газеты некролог «Борец, гражданин» о турецком поэте Назыме Хикмете. Там же некролог на смерть писателя Семёна Гехта — «Наша молодость». Для «Литературной газеты» в 1964 году написан некролог на смерть Самуила Яковлевича Маршака, озаглавленный «Завещанием поэта».

В общих чертах, без определённой конкретики, для сборника «Бригантина» Паустовский в 1966 году написал предисловие. Он вспомнил юношеское увлечение Киплингом, виденными в детстве кораблями — почти такими же бригантинами, с которыми предстоит познакомиться читателю. В том же году для «Литературной газеты» написана заметка «Через тридцать лет», рассказывающая о прекратившемся тридцать лет назад выпуске журнала «Наши достижения», основанного и поддерживаемого Максимом Горьким. Тогда же написана заметка про русского композитора, имя которому Илья Сац. Публикация состоялась только в 1972 году в сборнике произведений Паустовского.

Последней заметкой принято считать предисловие к книге «Голубая лодка» писателя Льва Кривенко. Называлась она легко и понятно — «С ним можно идти в разведку». Читателю показывался автор, сложный для восприятия, пишущий трудным для усвоения языком. Но это не минус — это повод читать произведения Кривенко более внимательно, ни в коем случае не прибегая к спешке. Уважения достойна и его жизнь — он участвовал в боях Отечественной войны. Константин не сказал, что редкий фронтовик после боевых действий и связанных с ними тяжестей возвращался в трезвом уме. Но Кривенко точно продолжал с тяжёлым сердцем смотреть на смерти боевых товарищей, нисколько не отказывая себе в праве на оценку действительности без излишней персонализации. С таким человеком точно можно идти в разведку — заключал Паустовский. И читатель готов теми же словами сказать в адрес Константина.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1940 год — это три заметки для газеты «Правда». В первой — Паустовский рецензировал фильм «Мои университеты», снятый по пьесе Максима Горького. Во второй — сообщил про «Рождение театра», рассказав об одном коллективе, никак не способным закрепиться за определённым помещением, вынужденный перебираться с места на место. В третьей — дал представление о постановке пьесы «Валенсианская вдова» по Лопе де Вега. В 1944 году Константином продолжен обзор для газеты «Советское искусство» отзывом о премьерном показе пьесы «Город мастеров» по произведению Тамары Габбе. Из журнала «Простор» за 1972 год становится известно о речи Паустовского от 1945 года, отозвавшемся о постановке пьесы «Пока не остановится сердце», автором текста которой он был сам, поставленную в 1943 году в Камерном театре, эвакуированном в Барнаул. Речь должна была прозвучать «К тридцатилетию театра». Константин вспомнил невзыскательных барнаульских зрителей, согласившихся на просмотр в ледяном зале. 1945 — ещё и «Заметки писателя» для «Литературной газеты». Сообщалось о том, насколько разнятся вкусы людей. Одному нравится жара, другой её терпеть не может.

Сохранилась стенограмма речи Паустовского от 1946 года, посвящённая пониманию рассказа в качестве жанра художественной литературы. В 1970 году журнал «Новый мир» опубликовал её на своих страницах, дав заголовок «О новелле». Читатель вновь узнал о том, как планировал Константин создать произведение о труде писателей. Приводилась история про подмастерье, собиравшем пыль в ювелирной мастерской, сумев собрать достаточное количество золота, чтобы выковать розу. Но читатель должен был сам определить, как ему понимать жанр рассказа, постараться найти особые отличия, позволяющие прозываться новеллой. Ежели сказать, будто новелла — повествование о необычном в обычном, то Паустовский возразит — такое свойственно всей художественной литературе. Сокрушаться Константин будет и на тот счёт, что число писателей, предпочитающих жанр рассказа, катастрофически уменьшилось.

1949 годом датируется заметка «Пушкин на театральных подмостках», опубликованная журналом «Вопросы литературы» в 1969 году. Паустовский сообщил о работе над пьесой о Пушкине. Поведал о деталях, им специально выдуманных, вроде сцены в трактире. 1949 год — это ещё и предисловие Константина к «Сказкам» Пушкина, опубликованным Детгизом. Прошло сто пятьдесят лет с рождения великого поэта, любившего простых людей и ненавидевшего бояр и царей — говорил читателю Паустовский. С именем Пушкина связан ещё и юбилей Малого театра, заказавшим у Константина пьесу «Наш современник» — об этом для «Огонька» написана заметка «Немеркнущая слава».

К 1951 году принято относить заметку «Сказка будет жить всегда», опубликованную за 1972 год в сборнике произведений Паустовского. Константин прямым текстом сообщал, что любая сказка со временем становится былью. Разве не летает ныне человек? Не погружается на дно океанов? Не записывает собственный голос? Требуется научиться поступать также, как делали это герои сказок, дабы было полное соответствие. А что есть вообще такое — сказка? Изначально — устное творчество, прираставшее подробностями, переходя от рассказчика к рассказчику. К тому же году принято относить заметку «Страна труда и поэзии» — её публикация состоялась в журнале «Дружба народов» за 1969 год. Константин вспомнил свой визит в Мангышлак, памятный ему Тарасом Шевченко, некогда там томившимся. Повёл Паустовский речь и про украинцев, отзываясь приятными словами, вспомнив следующих замечательных литераторов: Миколу Бажана, Юрия Яновского, Юрия Смолича, Александра Корнейчука, Павла Тычину, Олеся Гончара и Владимира Сосюру.

Для «Литературной газеты» за 1953 год использован материал из речи Паустовского на совещании молодых критиков, названный в соответствии с содержанием — «Высокое призвание». Вновь Константин припомнил, как важно писателю быть всесторонне развитым, интересоваться абсолютно всем и находить этому применение в произведениях. 1954 годом датируется предисловие к книге Харджиева. 1956 — некрологом по Александру Довженко. 1958 — предисловием к альбому фотографий «Чайковский в Клину» и книге Грина «Алые паруса».

К 1959 году принято относить заметку «Всё начинается заново», её первая публикация состоялась в журнале «Вопросы литературы» за 1969 год. Не публиковалась при жизни и заметка «Кому передавать оружие?», опубликованная в журнале «Юность» за 1982 год. Константин говорил — старая гвардия уходит, но всё же есть кому придти на смену. Привёл для примера имена Юрия Бондарева, Бориса Бедного и Анатолия Злобина.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как и любой писатель, Паустовский постоянно составлял заметки. Литературный процесс того требует, чтобы писатель о чём-то рассказывал. Большинство заметок Константина не отличаются размером, скорее они очень короткие. Поэтому и говорить о них нужно с той же краткостью, раскрывая содержание. Как пример, первая предлагаемая к рассмотрению заметка — «Искусство и революция», опубликованная в еженедельнике «Народный вестник» за 1917 год. Константин передал её суть, сказав, что благодаря искусству человек является человеком. Заметка от 1919 года, написанная к пятидесятилетию рождения Максима Горького, называлась «Большой человек», должна была быть опубликована в журнале «Театр», чего не состоялось. Читатель смог с нею ознакомиться в журнале «Вопросы литературы» за 1969 год. Причина отказа в публикации вполне может быть установлена — обилие слов при отсутствии содержательности. Надо помнить, Паустовский входил в мир печатного слова, он пока ещё учился писать.

Заметка «Приморские встречи» раскрывала характер одесских писателей — Ульяновского и Ловенгарда. Датируется она 1930 годом, публикация состоялась в 1958 году — в авторском шеститомном собрании сочинений. Для первого выпуска изогазеты «Бригада художников» за 1931 год Константин написал заметку «Жизнь на клеёнке», сообщив о жизненных мытарствах Нико Пиросманишвили, удостоившегося внимания лишь посмертно. Для журнала «Наши достижения» за 1933 год написана заметка «Документ и вымысел» — затрагивалась тема предпочтений Стендаля. Оказывается, этот французский писатель воспринимал рукописи за произведение искусства. И когда он переписывал их в собственных произведениях, его обвиняли в плагиате. Для «Литературной газеты» за 1935 год написана заметка об Эдуарде Багрицком «Молодость». Довелось Паустовскому идти с ним вместе, внимать его фантазиям о встречных людях, к чему Багрицкий проявлял стремление. Получалось у него это замечательно.

От 1935 года сохранилась стенограмма речи Константина из обсуждения повести «Колхида» в Гослитиздате. Публикация состоялась в 1968 году в приложении газеты «Известия». Паустовский брался объяснить, как он вообще пишет произведения. Во-первых, у него имелся первоначальный план. Придерживаться оного он не смог. Во-вторых, так и не сумел определиться с жанром произведения. «Колхида» — это очерк? В-третьих, основная трудность — очень мало информации про регион, даже о Кара-Бугазе можно было больше найти. Заключал Константин речь уверенностью в необходимости писателю иметь дополнительную профессию, поскольку нельзя созидать, не покидая стены кабинета.

1936 годом датируется речь Константина о детской литературе, высказанная им на совещании ЦК ВЛКСМ, в том же году опубликованная в «Комсомольской правде» и в журнале «Детская литература». Ставилась проблематика: почему советский писатель не создаёт литературу для детей. Оказывалось, желание есть! Нет другого — требуемой к вниманию темы. Есть и ещё одно затруднение — критический настрой взрослого читателя, готового поднять писателя на щит. Тогда же для журнала «Детская литература» Паустовским написана заметка «Рождение книги», сообщалось о том, как Константин работает над «Чёрным морем». Главное для него — замысел, появившийся ещё в детские годы, стоило увидеть Чёрное море. Вместе с тем, Паустовский пролил свет на замысел книги о том, каким образом писатели берутся за написание произведений. В том же 1936 году Константин готовил предисловие для книги «Летние дни», в частности описывал писателя Рувима Фраермана. Публикация состоится уже посмертно — в журнале «Кругозор» от 1969 года под названием «Предательская осень».

К шестидесятилетию Новикова-Прибоя в 1937 году для «Литературной газеты» написана заметка «Крепкая жизнь». Говорил Паустовский с пафосом, всячески превознося жизнь и талант юбиляра, будто бы откровенно завидуя умело им написанной «Цусиме». Через десять дней в «Литературной газете» вышла заметка «Содружество», где Константин призывал советских писателей объединиться, писать полезную для общества литературу, а несогласных с подобным мнением к печати не допускать.

Про писателей Паустовский продолжил говорить в 1938 году. Для журнала «Детская литература» написана заметка «О замыслах и писательской болтливости». Осудив тех, кто делится планами на творчество, оных не исполняя, Константин решил поведать о собственных замыслах. В том же году для газеты «Правда» написана заметка «Патриоты своего города» — нечто вроде обзора книг. Для «Литературной газеты» — заметка «Константин Симонов», сообщив, как встречался с ним в запущенном саду.

В 1939 — добрый отзыв о постановке в МТЮЗе «Сказки» Светловым. Всё оказалось выдержано в старом стиле, атмосферы добавил скрип кресел, перебивавший голоса актёров. Заметка была опубликована в газете «Советское искусство». В том же году для журнала «Октябрь» — заметка «Случай в маленьком городе». Сообщалось о писателе, не сумевшем удовлетворить интерес инженера. Оказалось, писатель тот был слаб в искусстве. Нехорошо это — журил сам Паустовский. Писатель обязательно должен быть всесторонне развитым.

Автор: Константин Трунин

» Read more