trounin.ru

Не так уж много поэзии за авторством Делоне. Пусть и жил, говорят, он в постоянной борьбе. Малую часть дней своих проведя однажды в тюрьме, брать к представлению малое, ни в чём не изменяя себе. Мотив его суждений изысков не искал — в мир ему бывшего присущим погружение. Не раз Вадим про Бога в строчках вспоминал, сводя к библейским сюжетам стихотворение. Можно подумать, в его поступках имелась отвага, ёрничал порою не совсем уместно. Да ведь не только это терпела бумага. Казалось Вадиму — говорить так более честно. Но знает читатель, если читал «Портреты в колючей раме», сколь порою тяготит бытие поэта, коль сам Делоне уподобил жизнь свою драме, сплетя горькую нить для сюжета.

Возьмёмся за главное всё же — за Вадима стихи. Писал поэт по наитию явно. Где же рифмы? А рифмы плохи. Да разве это ныне не славно? Не Пушкин-Державин-Жуковский Вадим. Не Блок, не Бальмонт, не Ахматова. Ни с кем из поэтов военных мы его не сравним. И ни с кем из поэтов десятка шестидесятого. Он писал… как писал только он, и ему подобные. В разнобой мы строчки прочтём. Отчего же мы такие злобные? Виновато время! А время причём? Писать от души и для радости не имел Вадим силы, предпочитал своеобразно говорить. Не к нему пусть идут рифмофилы, желание не в том он понимал творить. Созвучие лучше, приятнее уху. За какую строку, например, «концерт Мендельсона»? Пусть невзрачно покажется слуху: «монотонно», «бессонно», «стоном». Представим слова «колокольня», «колымага» и «колоброжение», свяжем их с Делоне под одно. Добавим мы смело «со стихией стихая творение», получиться похоже должно. Или вот есть строка — «а гуси гуськом угасают в тумане». В целом, понимает читатель склонность поэта. Скажем ему мы «красная краска осела в стакане». Хотя бы такое сойдёт для ответа.

Что мы видим в стихах? Что читаем меж строк? Вольность мысли и смелость? Или видим оправданным срок? Избежавшую спелости зрелость? Сказать про съезд двадцать третий на всё тот же однотипный мотив: «расстреляйте две трети», на Ленина бочку после катив. Сложить в стихах «Как ныне сбирается Брежнев-генсек», «Я бросил вызов Родине моей, когда её войска пошли на Прагу». Как долог должен быть в советском государстве человека век? А если снова вспомнить «колокольню», «колымагу»? Поймёт и осознает всё Вадим, говоря: «Наказал меня Бог даже больше, чем мог». Скажет словами «за гордость мою Бог настиг» он не зря. Уж часто в строчках рифмуется непосредственно «Бог». Нет, мысль Вадима не быстра: «Опять под следствием свобода, опять под следствием талант». Всё это есть «усталость принца без двора». Как скажут в веке скором — релокант. Повинен кто, что с властью стал в разладе? Так слышен в каждой строчке стон. Он сам напишет о себе в «Лефортовской балладе». И лагерные экспромты сложит он.

Читатель скажет: так мало лет прожил поэт. Подумает: быть может лучше стал бы сочинять. По правде кажется — живи гораздо больше лет, иным не смог он никогда бы больше стать. С начала лет своих творил, задав ту планку, не поднялся выше. И много позже он о том же говорил, оставшись в занятой им нише. Считать мы будем, нанизал на ось, в единое связав творенья. Чего хотел, то отчасти сбылось. А прочее — то лишние сомненья.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жизнь складывается довольно странным образом, когда самое несчастливое событие становится именно тем, о чём ты только и можешь по сути рассказать. А не случись его — почить тебе вовсе безвестным. Впрочем, Вадим Делоне был из тех, кто выражал несогласие с проводимой Советским Союзом политикой. Он не был против коммунистического устройства общества, хотел больше возможностей для выражения мнения. Ему как-то довелось быть в застенках Лефортово. Затем оказался в числе проведших демонстрацию в августе 1968 года, по большей части ради цели быть сфотографированным для западной прессы, после чего отправился отбывать наказание в тюменскую тюрьму. Вот о событиях своего сидения он и рассказал в воспоминаниях.

Впору задуматься, почему человек соглашается терпеть тюремные порядки, но на свободе ему более нравится выражать личную точку зрения. Отчего всё не наоборот? Или тюремные порядки настолько прекрасны в своей строгости, что им нет желания противиться? Вадим ни разу не оговорился, будто ему не нравилось находиться среди заключённых. Наоборот, акцент был сделан на правоохранительной системе, отправляющей в тюрьму практически безвинных людей. Ни один из заключённых не считал себя оправданно осужденным: один сидел за то, что задавил поросёнка с особой жестокостью на колхозном поле, другой — оговорён в попытке изнасилования. И так со всеми, куда не посмотри. Даже Делоне сидел всего лишь за акцию с транспарантом на Красной площади.

Вадим так и не понял, к чему и зачем был отправлен в тюрьму. Он сам писал, насколько удивились соседи по камере, не до конца сумевшие уяснить суть демонстрации, если участники — за её проведение — не получили денежного вознаграждения. И будто бы где-то внутри них затеплилось чувство одобрения. Или Вадим не уловил смешков за спиной, пожелавших назвать его весьма коротким и ёмким словом из трёх букв.

О чём же всё-таки писал Делоне? Им представленная тюрьма — место встречи хороших людей. Они все — душевные люди, любящие поэзию. Каждый просил Вадима написать письмо на волю для неких симпатичных барышень, обязательно с поэтической составляющей. Писал ли Вадим столько поэзии, сколько ему довелось сочинить за три тюремных года? Но один раз он написал не совсем то, и был сообразно наказан. В остальных случаях никаких претензий к поведению Вадима не возникало. Видимо, в советских тюрьмах действительно было лучше, нежели на просторах Советского Союза. Иначе читатель вновь не понимает, куда на три года исчез дух борьбы за справедливость.

Вполне очевидно, в тюрьме имелись строгие запреты, в основном касающиеся запрещённых веществ, к числу которых относился и чай. Что-нибудь на этот счёт Вадим возразил? Он не посчитал нужным возражать. А может всё дело в отсутствии зрителя? Никто не оценит вольных порывов поэта, только проявив сочувствие, окажись он в карцере. Значит, вольному человеку нужно внимание, а если внимания нет, он способен прожить без проявления воли. Поэтому, выйдя из тюрьмы, прожив какое-то время под прессом собственных несдерживаемых эмоций, Вадим поедет обратно, желая встретить другого освободившегося из заключения. Что в очередной раз подумает читатель? Про складывающуюся странным образом жизнь. Как же всё-таки прекрасен тот мир тотального доминирования над человеческим естеством, которое настолько приходится по вкусу, отчего перестаёшь понимать смысл в другой форме существования.

Всё сложено из парадоксов. Счастье в несчастье, но без несчастья никогда не познаешь и само счастье.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дорога в бездну. Так можно назвать литературный путь Гузели Яхиной. Начав за здравие, буквально ворвавшись в литературный мир с произведением «Зулейха открывает глаза», собрав едва ли не всё, что только могла, добившись экранизации и прочего, Яхина замыслила другой труд — «Дети мои», который был принят столь же радостно, но более холодно. «Эшелон на Самарканд», написанный третьим, практически ушёл в пустоту. Стало ясно, успеху для четвёртого романа не бывать. Не в тот омут Гузель окунулась с головой, дабы кто-то после того проявил к ней прежние симпатии. Зачем она пестовала обездоленных, каждый раз им давая надежду на лучшее? Вот и в «Эшелоне на Самарканд» читателю предстоит наблюдать за передвижением поезда с голодными беспризорными детьми. Их отвезут в благодатный край. Но читатель лишь в конце узнает подлинную сущность такого перемещения. Можно сказать наперёд, если чем они и будут заниматься в благодатном краю, то собирать абрикосы и перерабатывать их в курагу, дабы наполнить ими эшелон, должный отправиться обратно.

Давайте посмотрим, как излагает повествование Яхина. Это можно назвать кинематографическим стилем. Написано так, чтобы после было меньше проблем со сценарием. Не так важны действия, насколько выше всего поставлены диалоги. Действующие лица постоянно разговаривают, чаще выясняя личные отношения, нежели формируя какую-либо картину для читательского восприятия. Потоптавшись в одной главе, аналогичное происходит в следующей. Если читателю интересно внимать несущественному, он получает от такого чтения удовольствие, то есть проводит впустую время, тогда как лучше бы взял иные произведения… хотя бы «Мою жизнь» Льва Троцкого, на которую Гузель ссылается, поясняя некоторые эпизоды. Оно, знаете ли, всегда интереснее узнавать со слов очевидца, правдиво он излагает или привирает. Зато ты точно уверен, там нет художественного вымысла сторонних исследователей, к тому же посвящённых в тему благодаря поверхностному интересу для написания очередной книги.

Пусть на страницах произведения Яхиной происходят конфликты, разгораются противоречия, разыскивается решение возникающим затруднениям, читатель к тому остаётся безучастным. С подобной манерой изложения надо бороться. Или излагать иначе, стремительно развивая повествование, уберегая читателя от скуки. Можно взять за пример творчество Бориса Васильева. Прикасаешься, например, к повести «А зори здесь тихие…», и понимаешь красоту слога, закрывая глаза на кинематографичность и шаблонность повествования. Взираешь на развивающееся действие, вменяя автору в вину множественные нелепости. Однако же, читатель по итогу остаётся довольным, излив на страницы поток из слёз за судьбы девчонок, погибших кинематографичной и шаблонной смертью. Так было надо для сюжета. У Яхиной никто не станет горевать над судьбой голодных беспризорников. Хотя бы потому, что они выступают в качестве статистов, важные самим фактом своего присутствия.

Как быть? Куда двигаться дальше? Это Гузель Яхина решит без нас. Мы же невольно продолжим следить за её литературными достижениями. Никуда от того не денешься. Быть может услышим нечто про жизнь в землях Казахстана, раз часть действия «Эшелона на Самарканд» развивалась в его пределах. Скоро узнаем, куда Гузель хотела бы ещё отправиться. Быть может вернуться на русский север, куда изначально бросила Зулейху. В любом случае, она выберет рассказ про обиженных жизнью. А история человечества такова, подобного найти можно везде и много. Только бы Яхина не ступила на тонкий лёд не до конца ясных реалий современных дней, особенно предпосылок к ним. Тогда дорога в бездну станет для неё безвозвратной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Соратники Ленина были обречены. Революция всегда поглощает своих детей. Нет места после никому из тех, кто добивался её осуществления. Погибнут практически все члены первого Политбюро. И хорошо, ежели своей смертью. Среди сумевших безболезненно просуществовать до старости приходится считать Калинина и Сталина. Первый числился за бутафорскую фигуру правителя Советского государства, второй — напрямую занимался управлением. Сам Ленин умер немного погодя, стоило большевикам придти к власти. А какова же судьба прочих соратников? Троцкий изгнан и убит. Крестинский, Пятаков, Каменев, Зиновьев и Бухарин расстреляны. Так революция поглотила своих детей, хотя сохранилась в деяниях Сталина. Волкогонов в прежней мере его считал верным продолжателем идей Ленина.

Но благом ли обернулась революция для населения Советского Союза? Пожалуй, люди желали единых для всех условий существования. Что же, быть репрессироваными и трудиться в лагерях — стало осуществлением их чаяний. Сталин нуждался в бесплатной рабочей силе для больших строек, для чего и наполнял лагеря, невзирая на провинности людей. Сам факт одинаковости важен — то изначально подразумевалось, ежели кто не понимал, какие цели имели большевики, стремясь взять от страны всё, в том числе и её естество. И нет важности в ранней смерти Ленина — при нём всё было бы аналогично.

При этом, управление государством оказывалось из рук вон плохим, как бы о том не говорили. Советская идеология поглощала ресурсы, не умея ничего толком продуцировать самостоятельно. Сельское хозяйство оказалось едва ли не поставлено на колени, поскольку появилась нужда в экспорте продовольствия, чего при царской власти не случалось. И разбазаривались на это природные ресурсы страны, отдаваемые за прочие ресурсы, вполне способные быть произведёнными непосредственно гражданами страны.

Но Ленин умирал в начале правления большевиков. И как он умирал? О чём он думал? Его терзали головные боли, порою ему приходилось учиться читать заново. И этот человек продолжал оставаться наделённым властными полномочиями. Он не боялся просить дать ему цианистый калий, ежели его здоровье безнадёжно пошатнётся. И больше прочих возлагал он данное желание на Сталина, от исполнения чего тот в послании к членам Политбюро отказывался.

История — наука сложная. Интерпретация её неимоверна трудна. Документов о прошлом может быть великое множество, но следует ли им полностью доверять? Не надо ли искать скрытый смысл? Ежели так рассуждать, то всё может быть иначе переосмыслено. Однако, если так думать, вовсе запутаешься в различии взглядов. Всё равно, какую книгу о Ленине не возьми, не встретишь в них однозначности. Поэтому, как бы не повествовал Волкогонов, его трактование останется одной из возможных версией. Вполне способной оказаться правдивей остальных.

Волкогонов старался отстаивать термин «вождизм», синонимичный «ленинизму» — это особый вариант диктатуры, при котором население страны добровольно вверяет власть диктатору. Говорил Волкогонов и о посмертном деле Ленина, вернее о том, каким символом он стал буквально, положенный в саркофаг той религии, культ почитания которой расцвёл при Сталине, стал сбавлять обороты к падению Советского Союза, и продолжающий будоражить умы, покамест мумия сохраняется в построенной для её нахождения усыпальнице. Но для советских граждан Ленин оставался человеком, будто желавшим блага гражданам страны. Отчего-то никто не придавал значения, что на тезисы Ленина ссылались все генсеки, неизменно вступая друг с другом в противоречия.

На самом деле, говорить о Ленине можно бесконечно. И о нём человечество продолжит говорить необозримо долго. Или так кажется, но с полтысячи лет точно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что Бога вспоминать, когда дела вершат земные боги? Исчезло божественное из государства, прежде называвшегося Россией. И боги в том государстве далеко не те, какими были небожители до них. Раньше власть считалась бессмертной, переходя от старшего поколения к младшему, чаще от отца к сыну. После всё изменилось — кому хватало больше наглости, тот и брал бразды правления. Было ли тем людям до забот о нуждах страны? А если было, то они понимали, для совершения им потребного у них есть единственный шанс. И насколько таковой шанс окажется оправданным, ежели потомки его запомнят просто в качестве тридцать седьмого года? Белов подвёл повествование трилогии к неизбежному — к кровавым чисткам. Гильотина запускалась!

Год великого перелома свершился. Свершился и надлом в мировоззрении Сталина. Вождь начитался учебников по Великой Французской революции, усмотрев в былом неприятные для себя моменты. Он смело сравнивал себя с королём, действуя на опережение. Он не собирался позволить евреям положить конец его начинаниям. Он не даст накинуть петлю на шею. Нет! Сталин сделает всё быстрее. Это он даст волю маховику. Это он разберётся со злопыхателями. Никто ему не помогал добиваться власти, и уж не евреев заслуга в свершившемся. Такой ход мыслей внушил Белов вождю, посчитав достаточным обоснованием для развернувшейся под Россией бездны.

Кто ныне становился за бога? Тот, кому жрецы будут приносить жертвы, кого будут хвалить и возносить миряне, за заступничество кого станет молиться большая часть населения. Люди не избавятся от веры в существование Вседержителя. Им не так важно, в каких высях он обитает, хоть является обыкновенным человеком из плоти, ничего божественного в себе не подразумевая. Вера творит чудеса, поэтому в государстве обязан быть бог, каких бы приношений во имя собственной славы он не требовал.

Иные граждане вспомнят — не должны они поступать против человеческих ценностей. Что им некто на Олимпе, когда им за богов сами люди, прославившиеся отвагой и решимостью. Если станут предлагать доносить, будут ли? Не будут. Тогда их заставят, пригрозив. И тогда не будут, зная о поступках предков, шедших на смерть во имя чести, а уже потом во имя Отечества. И может быть во имя Бога, что становилось всё меньше похожим на правду. Теперь всё менялось. Бога не было, но бог был. Отечества не было, но оно сохранялось в сердцах. Честь и вовсе исчезла, заменённая необходимостью принести её на алтарь победы ложного пролетариата. Это год тридцать седьмой — утрата смысла человеческого существования.

Так тяжело думал Белов, не допуская иных вариантов. Видел он сугубо мрак, сим мраком отражая канувшую в Лету действительность. Он брался судить за других, не всё помня о былом лично. Может он ведал о разговорах очевидцев, слушал настрадавшихся от сталинской власти. И он смотрел наперёд, зная о должном свершиться. И читатель ему поверит, пропитанный создавшимся вокруг Сталина антуражем. Оказались забыты радостные чаяния современников, довольных достигнутыми свершениями. Каковым бы не было их горе, они крепко держались друг за друга, не позволяя овладеть ими другим чувствам. Но тридцать седьмой год наступал — избавляя государство от старой мысли, поселяя в гражданах мысль новую. Не страхом наполнялись головы людей, да принято теперь думать, что наполнялись головы как раз страхом. Такова парадигма, упавшая на сторону однобокого восприятия.

Точка зрения Василием Беловым высказана. Новые поколения будут сказывать о былом уже иными словами.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Ради поставленной цели Ленин был готов на всё. И цель эта — добиться власти. С 1902 года он — создатель конспирологической организации, ведшей агрессивную политику, исповедовавшей принцип террора. И никаких других обеляющих слов быть использовано не может. Волкогонов твёрд в таком убеждении. Но кем Ленин был до 1889 года? Почитай, что никем. Он — дитя Европы и Азии, имевший в роду евреев, немцев, шведов, калмыков и русских. Он — потомок буржуа и крепостных. Его дед по матери — Сруль Мойшевич Бланк из Житомира, принявший крещение. Для советских граждан Ленин явился подобием Бога, ибо за Вседержителя он и почитался. И этот Бог — истинный Сатана, бравшийся судить, кого расстрелять, кому быть повешенным. Таким Ленин стал как раз с 1902 года, встав на путь борца за диктатуру пролетариата. Впрочем, кроме диктатуры он ни в чём другом не нуждался, какие бы обещания людям не раздавал. И в таком убеждении Волкогонов был не менее твёрд.

Снимем нимб с образа Ленина — таков призыв к читателю. До конца не станут известны все обстоятельства его жизни. Опирайтесь на имеющееся. Ежели у Ленина спрашивали совет, как ему поступить с Великим князем Михаилом, симпатизирующим большевикам, то прямо не отвечал, полностью полагаясь на благонадёжность спросившего. Ежели узнавали, как поступить со сторонниками белых, тем суждена одна участь — казнь. Говорят, Ленин не повинен в терроре, развязанном Сталиным. Волкогонов возражает! Ленин умер, хотя как раз готовил почву для террора, дабы убрать всех, кто оспорит его власть, в том числе и прежние соратники. Ленина и убить пытались как раз из-за того, что он предал социалистические убеждения, создавая государство, нисколько не близкое к воззрениям Маркса, ведь убивать его шли эсеры, столь же радикальные в представлениях, какими являлись большевики, якобинцы Октября.

Любопытный факт: Ленин учился в школе, директором которой был отец Керенского. Как раз Керенский выступит главной преградой на пути к власти. Эту преграду Ленин устранит. Волкогонов утверждает, что через семьдесят лет случится обратное — дело Керенского одержит победу над делом Ленина. И всё-таки, почему Ленин загорелся идеей вести революционную борьбу? Казнь брата тому не явилась причиной — выразил уверенность Волкогонов. Может прочтение «Капитала» тому способствовало? Учиться царская власть ему не позволила, сослала в родовое имение, где Ленин и принялся за штудирование труда Маркса. Кстати, за всю жизнь Ленин работал всего два года, будучи адвокатом. Более трудиться ему не приходилось, если не считать за труд партийную деятельность. Потому стало важным аспектом обсудить — на какие средства Ленин жил.

Жил Ленин за счёт государства. Его мать выбила пенсию в сто рублей по смерти кормильца семьи, то есть отца Ленина. Это не те восемь рублей — заработок Ленина в ссылке. На такие деньги можно было спокойно совершать заграничные поездки, никогда и ни в чём себе не отказывая. С созданием РСДРП дополнительно кормить стала партийная касса. Деньги приходили от сочувствующих, а также пополнение происходило за счёт разбоя, за каковое направление ответствовал Джугашвили. Получается, Ленин воплощал собой тот тип оппозиционера, что существует за счёт пожертвований, ибо иначе деньги он зарабатывать не умеет. То есть, может и не желал Ленин так существовать, но иного выбора у него не было, кроме как создавать определённое представление.

Чем именно занимался Ленин на протяжении десяти лет после 1905 года — Волкогонова не затрагивает. Сей временный отрезок почти полностью выпал из повествования. Читателю должно быть интересно, как события развивались после отречения царя в 1917 году. Однако, с 1914 года Ленин задумал перевести империалистическую войну в гражданскую, стремясь через поражение России в Мировой войне раздуть всеобщий пожар революции. Волкогонов посчитал таковое намерение схожим с поступком генерала Власова, во время Великой Отечественной перешедшего на сторону Третьего Рейха. Да и разве не обвиняли Ленина, будто он брал деньги на революцию у немцев? На самом-то деле Ленину было безразлично, кто его снабдит средствами, отчёта за то он никому предоставлять не собирался, как и угождать тем благодетелям.

Нет нужды излишне вспоминать про Плеханова, Мартова и Николая II, как то делает Волкогонов. Достаточно сказать, что первый разочаровался в революции, второй — пострадал за слишком мягкие политические представления, а третий — за ещё более мягкое отношение к действительности. Николай нисколько не был кровавым, он всегда ратовал за мир во всём мире, и если случалась война, то её следовало вести без лишней жестокости: гуманно относиться к военнопленным и не применять отравляющих веществ. Не стоит вспоминать и прочих, кто противился революции, либо ей содействовал, едва ли не абсолютное большинство впоследствии оказалось уничтожено, ежели смерть их не наступила раньше в силу естественных причин.

Во Франции была Великая революция, в России начиналась столь же Великая революция: опять запускалась гильотина, срубавшая головы всем. Ленин всё же сумел добиться власти. Значит и торжество советских якобинцев зальёт государство реками крови.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вопрос Чечни и Ингушетии всегда остро стоял для России. Но и для чеченцев и ингушей ситуация казалась не менее острой. Не стоит вспоминать времена стародавние, когда гремела продолжавшаяся почти половину XIX столетия Кавказская война. Важно другое — имевшее значение для каждой национальности, оказавшейся в пределах Советского Союза. Чеченцы и ингуши приняли ту же долю, какая досталась каждому народу, без каких-либо исключений. Они подвергались точно таким же жизненным испытаниям, может в чём-то претерпевая даже больше угнетения. Канта Ибрагимов решил на примере одного чеченца показать, как обстояло дело со всем чеченским народом. Повествование затронет практически все аспекты, подводя читателя к необходимости понять основное, почему чеченцы продолжают сопротивляться официальной власти. И, надо сказать, после прекращения существования Советского Союза ситуация обострилась до прежде небывалого уровня. Что боевые действия с 1994 по 1996, что с 1999 по 2000 годы: всё это имело огромное значение для самих чеченцев, ощутивших ослабление пут. Потому произведение Канты Ибрагимова стало важным. Его стоит прочитать хотя бы ради того, чтобы разделить боль чеченского народа за точно такие же утраты чувства личного достоинства, каковое испытывал на протяжении XX века каждый, будь он русским, украинцем, белорусом, либо кем другим, одинаково пускавшийся советской властью в расход.

Чеченцы противились советской власти изначально. Не нравились им большевики. Не лежала к взглядам социалистов их душа. Как оказалось, не зря они опасались перемен. Что сделала советская власть для чеченцев? Отнеслась как к разбойникам. Был создан образ чеченца-тунеядца, предпочитающего вместо честного труда преступный промысел. Чеченцев отправляли в лагеря, спрашивая с них там не больше и не меньше, нежели с прочих заключённых. Мечтали чеченцы о побеге из страны, но не бежали, не желая оставлять родной для них край. Что же, тогда советская власть отправляла их на войну с Третьим Рейхом, справедливо награждая за проявление храбрости на поле боя. Но отличившихся никто всерьёз из советских граждан не воспринимал, ибо образ чеченца, живущего разбоем, продолжал сохраняться. Чеченцев опасались и прямо им говорили, что на войне они не воевали, да и если были, то отсиживались в окопах. Обидно было слышать такие утверждения чеченцам, имевшим боевые награды, от тех, кто провёл сороковые годы в тылу, либо за проволокой всё тех же раскиданных по стране лагерей.

Лагеря, война, унижение — не столь страшная участь чеченского народа. Потеря родного края — вот для них страшное. И они его потеряли. Чеченцев и ингушей в массовом порядке сняли с насиженных земель и отправили в казахские степи. Желали они того или нет, ежели были чеченцами, либо ингушами, относились к номенклатуре или отличились на войне — всем сообщалось единое направление: прочь. Но и это не оказалось страшным. Осквернение родного края стало страшнее. До того поддерживаемая чеченцами, земля вмиг лишилась хозяев, вместо заботливых людей пришли пьяницы и тунеядцы (на этот раз настоящие, а не согласно созданного советской властью образа). Где ранее текла размеренная жизнь, пусть и с соблюдением традиций предков, развели свиней, а на земле ничего вовсе не растили. Как станет понятно после, и в этом ещё не было страшного. А поистине страшным стало возвращение назад, когда в пятидесятых чеченцам и ингушам разрешили заново воссоздать прежде отобранный у них край. Право на разрешение вернуться, само место для жительства и собственное достоинство — пришлось выкупать. Так страдания двух народов должны были закончиться.

Рассказывая, Канта передавал читателю всю испытываемую его сердцем боль. В девяностые годы всё вернулось назад. Уже сообразно других предпосылок, не по собственной воле, чеченский народ стал заложником разыгрываемой извне ситуации. Мешал спокойному существованию и навязанный советской властью образ, пусть Советский Союз к тому моменту лежал в руинах. Как же быть дальше? Главный герой повествования устал от испытаний, видеть очередной конфликт он никак не желал — хотелось ощутить спокойное дуновение ветра, вместо чего налетел сносящий постройки ураган.

Как же достичь блага чеченцам? Нужно показать, насколько народ способен существовать на равных со всеми. Обиды были и новых не избежать, главное не поддаваться жарким речам радикально настроенных людей. Всегда стоит помнить о мудром изречении: худой мир лучше доброй ссоры. Может потому и утихли противоречия, стоило Канте Ибрагимову получить государственную премию за роман «Прошедшие войны»? Общественность наконец-то поняла, что если о чеченцах думать хорошо, то и они с радушием станут принимать тебя в своих городах и селениях.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Все разговоры о прошлом — пустословная полемика. Какая разница, чем славны Пётр I или Екатерина II? Или какая необходимость ломать копья вокруг личности Сталина? Уже нет тех стран, которыми они руководили. Во многом изменились и нравы. Русский человек начала XXI века — это не русский прошлых столетий. Как и мировоззрение всякого россиянина, чьи предки некогда составляли единую державу, теперь раздробленные на множество государств. Потому не нужно допускать категорических суждений, чаще основанных на неполном владении информацией. Не получится составить точный портрет и Льва Троцкого, к каким усилиям не прибегай. Единственно возможный вариант — читать непосредственно его самого, особенно написанную им автобиографию «Моя жизнь». Всё прочее, в том числе и труд Волкогонова, лишь попытка понять былое под определённым углом зрения. Всякий волен изменить градус восприятия, как тот же Троцкий предстанет от демонических до ангельских оттенков. А как быть потомку? Не зацикливаться. Ушедшее в небытие стоит помнить, но иметь о том категорические суждения нельзя.

Кто есть Троцкий? Безусловно, он соратник Ленина и Сталина. Все они родились в годы правления Александра II. Есть один интересный факт — разница в возрасте Троцкого и Сталина всего в несколько месяцев. А что есть восприятие личности для истории? Краеугольный камень понимания происходивших в обществе процессов. То есть историю чаще принято понимать не по историческим периодам, ибо то важно сугубо современникам. Тем, кто будет жить спустя века, опираться придётся на личности правителей, никак иначе не умея соотнести имевшее место когда-то быть. Происходит так прежде всего из-за плохого владения информацией, ведь проще усвоить черты правителя, основывая на них предположения, чем вникать в деятельность прочих государственных и иных деятелей. А что же Троцкий? Политическим лидером он если и был, то крайне короткий срок.

Троцкий тот, про кого говорят, что он способен творить революцию, но ему не суждено воспользоваться её плодами. Волкогонов продемонстрировал преимущественно это. До прихода к власти большевиков, Троцкий — яркий агитатор, неутомимый писатель и оратор. Он зажигал сердце толпы, становясь её душою. Ему по силам было направлять людской поток в угодную ему сторону, благо сам поток желал как раз туда стремиться. Троцкий агитировал и за границей, особенно примечательным выглядит его деятельность в местах, где немного погодя случится убийство австрийского эрцгерцога Фердинанда, вслед за чем начнётся военный конфликт, теперь именуемый Первой Мировой войной. И всё же Троцкий считал себя гением убеждения, включая случай провальных переговоров с представителями Германской империи, тем спровоцировав временную утрату Россией огромных территорий. Пусть Троцкий продолжал убеждать людей, побуждая их бороться и в гражданской войне. Однако, стоило бурному морю из человеческих волнений успокоиться, сразу он оказался без надобности. Умея зажигать сердце толпы, Троцкий не умел убеждать лицом к лицу с одним собеседником, потому, за какое бы дело он не брался в новообразованном государстве, подвергался игнорированию подчинёнными.

Волкогонов не говорит, но читатель, знакомый с текстом автобиографии «Моя жизнь» знает, какие отговорки находил Троцкий, объясняя политические провалы, случившиеся с ним в последние годы жизни Ленина, в том числе и все последующие за тем несчастья. Ему оказывалось проще сказаться больным и проиграть заочно, нежели он станет непосредственным очевидцем собственного унижения. Во многом вследствие этого и складывалось дальнейшее существование Троцкого, ставшего вынужденным эмигрантом.

Но для Волкогонова труд о Троцком позволил объяснить читателю, вследствие каких причин советское государство не могло воплотить идеалов революционеров, думавших построить коммунизм. Объяснение свелось к банальному: революция приводит к единственному результату — к смене власть имущих. Ничего существенно не изменяется — наоборот, происходит угнетение населения, должного принять обязательства по удовлетворению аппетитов новых властителей. Вновь следует закабаление, ничем не лучше приснопамятного крепостного права. Так на долгие годы советские граждане оказались в плену, тогда как их предки ежели и боролись за представления о счастье, то никак не в том понимании, каковое случилось в действительности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Рассказывать о жизни и деятельности Михаила Ростовцева лучше самостоятельно. О нём говорят — он большой специалист по античности. За ним остались выдающиеся труды и доводящая до восторга переписка с коллегами. Всё это так, за явной недоговорённостью. Жизнь Ростовцева сложилась таким образом, что он стался не нужен советскому государству, вынужденный остаток жизни провести в Америке, где ему совершенно не нравилось. При изменившихся обстоятельствах, изменился и язык Михаила. Работы он стал писать по-английски, чем отдалял понимание себя у потомка. Точно можно сказать — переводить труды Ростовцева нужно, но нерентабельно. Остаётся положиться на таких исследователей его жизни и деятельности, каковыми были авторы сборника «Скифский роман», изданного РАН под общей редакцией Григория Бонгард-Левина.

Сборник переполняет от писем, найденных в архивах по Европе, Америке и непосредственно России. Судьба наследия Ростовцева такова, что написанное им во время жизни в России оказалось в доброй своей части уничтоженным. Причём банально — его трудами отапливались в холода. Остаётся внимать богатству переписки, но и тут не всё ладно — не каждое учебное учреждение, располагающее его письмами, соглашается предоставить доступ. А ведь переписка сложна не только тем, что она рукописная, так к тому же и на не всем понятном английском языке. Впрочем, для специалистов по античности или востоковедению это затруднения не представляет, благодаря их склонности к многоязычности. Но кто из них возьмётся изучать чужое наследие, для усвоения которого может не хватить и собственной жизни?

Есть ещё одно затруднение. Пусть учёные имеют склонность не принимать точки зрения друг друга, вступать в бесконечные полемики, порою их скрепляет понимание необходимости общего дела. Ведь в споре иногда рождается истина, но в действительности она рождается от плодотворных бесед, где все прислушиваются друг к другу, тем вырабатывая новое, никем прежде не бывшее озвученным мнение. Собственно, на том и основывается наука, не способная застыть, потому и вечно развиваемая. В «Скифском романе» острые углы обойдены. Ко всякому Ростовцев проявлял любезность, отчего могущий считаться врагом — принимался скорее за соратника, чьему мнению нужно оказать внимание. Так в чём заключается непосредственно затруднение? О чём бы не говорил прежде Михаил — оно за прошедшее время признаётся устаревшим. А если так, то и к его взглядам будет проявляться всё меньше интереса.

Мир в первой половине XX века кипел от событий — рушились империи и нарождались идеологии. Где там до археологических раскопок? Случилась Первая Мировая война, затем Вторая. Человечество старательно стремилось к самоистреблению, за иные дни на полях сражений погибали миллионы людей. И Ростовцев был этому очевидцем, всё равно погружённый в необходимость изучения прошлого. Он мог рассуждать о лидерах социалистических стран и видеть между ними непримиримые противоречия, однако ничего поделать не мог, если к тому вообще проявлял рвение.

Что заботило и тяготило Михаила? Он испытывал неудобство от пребывания вне утерянного родного края. Ни к чему он не проявлял симпатию. Американская зарплата не позволяла чувствовать довольство жизнью, денег постоянно не хватало. Изменить в отношении себя он ничего не мог, потому как с сороковых годов все устремлялись именно в Америку, подальше от войны. Только сам Ростовцев никому в помощи не отказывал. Составители «Скифского романа» заставили поверить, что, например, Бунин получил Нобелевскую премию преимущественно по протекции Михаила, Набоков сумел адаптироваться в Америке тоже благодаря его усилиям, и все прочие, так или иначе, но обретали возможность существовать, стоило им обратиться к нему за помощью.

Не всё тут требуемое сказано, но всего и не скажешь.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вам говорят, а вы не верьте! Не верьте ничему, в чём бы вас не убеждали. И может быть тогда вы сохраните разумное осмысление действительности. Как пример: линия поведения коммунистической партии Советского Союза. Этот орган, изначально напоминавший рой, однажды впал в долгое унылое молчание, уподобленный рупору власти. Исходящее от одного — становилось мнением всех. Сперва приходилось без тени сомнения соглашаться с доводами Сталина, потом полностью переменить суждения — начав личность Сталина считать оказывавшей отрицательное воздействие. Сказать о собственном понимании не допускалось. Может показаться, что Советский Союз развалился, партия сгинула, у каждого ныне имеется собственное мнение о происходящем. Однако, пусть точек зрения стало больше, но они в той же степени от кого-то исходят, мгновенно подхватываемые определёнными группами людей. Это есть феномен человеческого общества — невозможность существовать без постоянного промывания мозга.

Именно об этом брался донести до читателя Владимир Войнович. И как же он умело строил повествование. Перед читателем ярые сталинисты, воевавшие во славу вождя, недоедавшие из-за необходимости собрать средства на памятник вождю, засыпавшие и проспавшиеся с тезисами, высказанными накануне вождём. Всё переменилось на XX съезде, после осуждения культа личности. Окончательно перемены стали ясны позже — на XXII съезде в 1961 году — тело Сталина решено вынести из Мавзолея. Так партия навсегда отказала вождю в праве на уважение, став на путь полного отрицания важности его значения для советского общества. Войнович не менее умело показывал происходивший слом.

Теперь памятники Сталину в массовом порядке снимались с постаментов. То, к чему прежде обращали мольбы, теперь отправлялось на переплавку, может быть для нужд космической промышленности. Требовалось это пережить, и пережить оттепель. Хотя было о чём судить негативно, вроде выставок авангардистов. Разве за право на существование подобного искусства люди пытались охранить страну от нацистов? Впрочем, Войнович начал забывать о чём взялся писать. В дальнейшем повествование превратилось в хронику событий.

Перед читателем пронеслись наиболее важные события. Действующие лица будут умирать и рождаться, чтобы показать, насколько мировоззрение поколений способно разниться. Ежели люди шестидесятых годов не могли определиться — хулить или хвалить Сталина, то в девяностых их перестало волновать абсолютно всё, кроме необходимости думать лишь о себе, поскольку более никому они уже были не нужны. Ежели прежде имелась какая-никакая партийная линия, отныне думай — как пожелаешь. Хочешь — считай себя сталинистом или ваяй авангард, только не перекрывай другим кислород.

Войнович проведёт читателя через Афганистан и остановится на времени беспринципности, когда перестанут существовать любые идеалы, кроме необходимости зарабатывать деньги. Тут найдёт спрос абсолютно всё — всевозможные способы окажутся приемлемы. Может потому Войнович допустил в сюжет явный криминал. Читатель станет внимать действиям лиц, чья деятельность направлена на дестабилизацию обстановки, пусть и из подобия благородных помыслов. Только вот насколько допустимо романтизировать образ создателя взрывных устройств? Причём крайне обозлённого на государство, по чьей вине он оказался изуродованным калекой.

Потому и сказано было ранее: не верьте ничему, в чём бы вас не убеждали. Кто-то ругает Сталина, приводя аргументы? Пошлите его выпить воды из-под крана. Кто-то хвалит Сталина, вспоминая о могуществе страны? Заставьте принести мягких французских булочек из ближайшей пекарни. Лучше относиться ко всему индифферентно. Воспользуйтесь методом философов-скептиков, к которому прибегал Картезий, умея тем обосновать невозможное, основываясь как раз на невозможности. Главное, не допускать краха существующего, ибо если и будет лучше, то от этого окажется во много раз горше.

Автор: Константин Трунин

» Read more