trounin.ru

Величие философа начинает определяться с его устремления затмить рассуждения прежних поколений. Кого не бери для рассмотрения, каждый старался переосмыслить знания, оформив их понимание от себя лично. Для примера стоит взять Рене Декарта, величайшего из опровергателей и новатора системы философии. Он определил правила для руководства ума, которыми пользовался в числе прочих и Иммануил Кант. Основным правилом стало убеждение, что человеку следует рассматривать только то, что на тот момент доступно его пониманию. При этом необходимо всё подвергать сомнению.

Как и Рене Декарт, Кант желал создать основу для философии. Но если нечего добавить нового, остаётся браться за переосмысление изначального понимания предмета. Так родилась трансцендентальная философия, должная стать пропедевтикой философии вообще. Требовалось убедить в ложности стремления исходить в суждениях из предположения о возможном, если оно остаётся только на уровне предположений.

Первым суждением Кант отделил трансцендентальное от трансцендентного, дав понимание об априорных знаниях (вне опыта) и апостериорных (основанных на опыте). Первые знания Иммануил назвал чистыми, вторые — эмпирическими. Возникло недоразумение — разве знания даются без опыта? Кант пояснил — априорное знание даётся не из опыта, а из общего правила, заимствованного из опыта. Возникло очередное недоразумение. Тогда Кант привёл в пример человека, делающего подкоп под стеной. Априорно он мог знать, что стена обрушится, а мог и не знать.

У знакомящегося с «Критикой чистого разума», после примера с подкопом, появляются сомнения в правильности излагаемого Кантом. Не предлагает ли Иммануил познавать окружающий мир, не удосужившись заранее, к чему это приведёт? Ведь ежели при подкопе обрушится стена, то это следовало предусмотреть заранее. Получается, Кант призвал слепого думать, будто кругом слепые, не допускающего возможность наличия у прочих людей зрения.

Тогда Кант вспомнил о расхождениях во взглядах Локка и Лейбница. Один из них считал, что человек может с рождения обладать определёнными знаниями. Получается, априорное познание всё-таки опирается на опыт. Иммануил снова соединил воззрения непримиримых соперников, отчего понимание tabula rasa приняло вид не просто чистой доски, а доски с заложенным в человека опытом. Такой человек обязан знать о возможном обрушении стены, исходя из доводов рассудка.

Как всему вышеизложенному не разрушить понимание трансцендентальной философии? Необходимо внести ряд пояснений, которым предшествует Введение в «Критику чистого разума».

Суждения человека Кант разделил на аналитические (понятные без опыта) и синтетические (требующие дополнительных знаний). Поэтому было принято считать все теоретические науки, основанные на разуме, содержащими априорные синтетические суждения как принципы. Из этого делается единственный вывод — Кант постоянно создаёт исключения, подстраивая трансцендентальную философию под адекватное её понимание, дабы она не была принята за призыв идти на ощупь в темноте или делать подкопы под стенами.

Этим Кант подвёл к осознанию главной задачи критики чистого разума. Она должна ответить на вопрос о том, как возможны синтетические априорные суждения, а также разъяснить понимание чистой математики, чистого естествознания и обосновать метафизику в качестве науки.

В свою очередь труд Канта достоин дополнительного пояснения, о чём он сам не желал говорить. Ослабло давление религии на философию, более не требовалось допускать фантастические примеры, без которых не могли обойтись раньше. Кант оказался освобождён от ограничений, поэтому решил разрушить прежние заблуждения, став судьёй над мыслящими людьми. Для полного освобождения от догматов время не наступило, но стало возможным в них сомневаться. Этому прежде всего и способствовала критика чистого разума.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Критика чистого разума» подводит черту под прежними трудами Иммануила Канта. Настала пора сказать самое важное. Достаточно выслушано споров, не находящих обоюдного разрешения. Кант, едва ли не с начала занятий философией, считал бессмысленным отдавать предпочтение чему-то определённому, так как нельзя отказаться от одновременного существования нескольких вариантов. Но как об этом сообщить учёному сообществу? Сама точка зрения, допускающая противоположные выводы настолько же спорна, как точка зрения, оных не допускающая.

Кант оказался в выигрышном положении. Утверждать возможность допущения всего разом, как и отрицать всё, с этим не соглашающееся, позволяло ему одерживать верх над оппонентами, играючи заняв любую угодную сторону. Существование философии в прежнем понимании оказалось под большим вопросом.

Ранее Кант уже допускал в суждениях многовариантность. Стоит ли напоминать о доказательстве существования Бога? Иммануил говорил, что Высшая сущность может существовать, а может и не существовать. Данная мысль была развита в обширное учение, получившее прозвание трансцендентального, оформленное в виде труда «Критика чистого разума».

Над всем стоит царица наук метафизика, ныне считаемая одной из презреннейших. Человек окружён малопонятным. Он старается найти ответ на множество вопросов. Локк в «Опытах о законе природы» объяснил положение всего сущего, Лейбниц в «Новых опытах о человеческом разуме» дополнил. Канту осталось критически отнестись к их работам, создав собственный вариант Опытов, позволяющий расхождениям в воззрениях Локка и Лейбница придти к согласию.

В основу учения о трансцендентальном лёг античный скептицизм, развитый через релятивизм до отторжения трансцендентного. Кант призвал снизить значение апостериорного познания, отдав предпочтение априорному. Таким образом минимизируется значение спорных утверждений, исходящих в суждениях из предположения о возможном. Всё осознаваемое человеком должно быть зримо для правильного его понимания, иначе порождает заблуждения, коих следует остерегаться.

Подход Канта понятен. Судить следует согласно осознаваемому лично. Однако, желая отталкиваться от текущего положения, Иммануил словно отрицает развитие знаний. Но Кант не призывает остановиться на критике чистого разума, не стараясь развить её понимание дальше. В его предположениях скрыта лакуна из фактически обоснованной необходимости применения трансцендентного подхода, как основного инструмента для прогресса наук.

В одном случае критика чистого разума оправдана, если она применяется только относительно метафизики. Стоит попытаться трансцендентальным объяснять прочее, как это приводит к выработке подобия математических аксиом: проблема разрешается за счёт отказа от её решения, то есть формулируется постулат.

Суть трансцендентального познания мира — человек самодостаточен. Ему ничего не требуется для познания, поскольку ему хватит имеющегося. Ежели нечто остаётся за границами его понимания, о том лучше не мыслить. Впрочем, Кант понимал, что каждый человек применяет разум по своему усмотрению. Что подвластно геометру, то с трудом поймёт философ. Стоит предположить, будто бы этим Иммануил обозначил особое положение Ньютона, чья космогония доказывалась наглядными примерами, пускай и апостериорными.

С критикой чистого разума надо разбираться внимательнее. Общее впечатление не даёт ничего без анализа имеющегося материала. Надо сразу понять, Кант решил примирить философов, устранив между ними противоречия. Никакой иной цели его труд не должен был преследовать.

Касательно дат. Впервые «Критика чистого разума» издана в 1781 году, вторая редакция вышла спустя шесть лет. Кант утверждает, что практически ничем текст не дополнял. Изменений коснулось в основном предисловие, где описана история развития логики, математики и метафизики, начиная со времён Аристотеля. Также у читателя появилось убеждение, будто отныне он должен мыслить не иначе, как ему советует Кант.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как сказывали ранние христиане на Руси, так сказывал и игумен Даниил, начиная повествование о хождении в Святую землю. Он — худший из всех монахов, недостойный, отягощённый грехами и неспособный к добрым делам, — отправился в паломничество. Путь его лежал через Царьград в Иерусалим, большей частью по морю. Посетил он места значимые для веры христианской, зрел свидетельства былого и всё фиксировал, составив таким образом подобие путеводителя. Кто не мог повторить его путь, тот внимал составленному им «Хождению». Ничего не упустил Даниил, не приукрасив и не измыслив лишнего. Как шёл, так и поведал.

Не быть пути Даниила столь успешным, не царствуй над Иерусалимом король Балдуин. Освободилась Святая земля от присутствия иноверцев, позволив осуществиться важному путешествию. Всюду ждало путников гостеприимство, никто не отказывал им в ночлеге и помощи. Один раз, уже возвращаясь, Даниил был ограблен пиратами, что стало единственный отрицательным моментом, должным быть учтённым последующими паломниками.

Почти ничего не изменилось с той поры. И сейчас путник может взять в руки «Хождение» игумена Даниила, и отправиться в паломничество, руководствуясь им. Места святынь остались прежними. Исключением является смена государств, на территории которых они теперь располагаются. Но и в начале XII века хватало проблем, причём более затруднительных. Взять хотя бы тех же пиратов.

Как раньше, так и теперь, в Иерусалиме все требуемые к посещению места находятся практически на расстоянии вытянутой руки. Достаточно уверенного и сильного броска камнем, чтобы обозначить место следующего посещения. Если взять связанные с жизнью Христа поселения, они редко располагаются далее пары поприщ от города. Всё происходило на столь малом пространстве, что это всегда вызывает удивление у паломников. Впрочем, ещё больше его возникнет, когда становится ясно, что святые места в действительности были давным-давно уничтожены, оставив после себя всего лишь само место, где что-то происходило.

Игумен Даниил, ровно как и всякий прочий паломник, не смотрит на фактическую сторону. Его ведут и показывают, он внимает виденному и то запоминает. Что было сказано на экскурсии, то глубоко запало в душу, ибо было сказано так, чтобы именно глубоко запасть в душу. Прикосновение к святому вызвало трепет от прикосновения к самой святости, отчего всё прочее перестало иметь значение.

Ходил Даниил и к Мёртвому морю, а также к реке Иордан. И понял он, почему Мёртвое море убегает от места крещения Иисуса Христа, с каждым годом становясь от него всё дальше. И понял он про происхождение название Иордана, так как имеет река два источника — Иор и Дан. Ходил Даниил и по местам, связанным с Богородицей. Всему радовался он, находя соответствие библейских преданий действительности.

Не будь пиратов на пути, благом бы закончился путь Даннила. Да не должно паломничество заканчиваться приятностью одной, ибо страдал Христос на пути своём, так и паломник должен бороться с препятствиями. Специально пираты устроили нападение, так как тому необходимо было произойти. А кто с радостью возвращается, не познав огорчений, тот не паломничество совершал, а путешествие. Понял это и Даниил, ни в чём никого не укорив за окончание пути по святым местам, воздав хвалу Богу за избавление от напасти и сохранение жизни.

Потянулись ли следом по пути игумена Даниила люди русские? Они должны были ходить до, как ходили и после. Только не осталось о том воспоминаний.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Как гадать по лапше? Берёте лапшу, измышляете, что вам угодно, и гадаете. Результат допустимо оформить в виде эссе. Чем больше будет написано, тем лучше. Допустимо сравнить едоков лапши между собой, поскольку их объединяет употребляемый ими продукт. Но про гадание по лапше читать никто не станет, а вот про литературные путешествия Карамзина и Пушкина может быть кто и будет. Только нет существенной разницы, когда к деятелям прошлого подходят с желанием найти общее между ними, редко допуская разумное и чаще — сомнительное.

Очевидная проблема изложения Балдина — пересказ утвердившихся в обществе истин. Например, Андрей твёрдо уверен в исключительной роли влияния Карамзина и Пушкина на становление русского языка. Кто первым такое вообще предложил? На чём основываются данные утверждения? Творивший ранее Сумароков разве другим слогом писал? С той же уверенностью Балдин говорит о допетровской литературе, будто бы связанной сугубо с деятельностью церковных служителей. И это не соответствует прошлому. Достаточно взять берестяные грамоты, после вспомнить об уничтоженной культуре в результате вторжения монголо-татар, как сразу становится понятным исчезнувший пласт навсегда утраченного культурного достояния.

Изложение Андрея скорее модернистической направленности. Он опирается на точку, неизменно пребывая в поисках её протяжения. Грубо говоря, Балдин из ничего создаёт нечто. Но как не растягивай точку, она останется подобием чернильной капли. Как же тогда из точки нарисовать портрет Карамзина? А как представить его передвижения по Европе? И причём тут тогда адмирал Шишков и Толстой-Американец? Допустим, они внесли дополнительный смысл в осознание представлений об определённом человеке. Что из этого следует?

Вывод проще предполагаемого. У Андрея Балдина имелся ряд работ, которые надо было опубликовать. В 2002 году в журнале «Октябрь» он уже старался рассказать о Пушкине. Жизнь поэта оказалась наполненной мистическими совпадениями, и могла сложиться иначе, если бы императора Александра I в младенчестве держали в люльке другого устройства. Вроде непримечательная особенность, зато какое она оказала влияние на судьбы прочих людей. Внимать подобному получается, но серьёзно воспринимать способен только тот, кто верит в гадание по лапше.

Цельное зерно в «Протяжении точки» присутствует. Оно касается настоящих биографических моментов. И пусть Балдин изначально желал за счёт анализа совершённых путешествий разобраться в творчестве писателей, сделать этого ему всё равно не удалось. Безусловно, увиденное всегда сказывается на человеке, западает ему в душу и воздействует на подсознательное восприятие реальности. Учитывать тогда следует неисчислимое количество факторов, способных оказать требуемое предположениям влияние. Балдин именно таким образом подошёл к понимаю становления взглядов адмирала Шишкова. Хотелось бы видеть такой же подход к Карамзину и Пушкину. Однако, увы и ах.

Ещё один непонятный момент. К чему вёл с читателем беседу Андрей Балдин? Сообщив любопытные моменты, он так и не раскрыл представленных им исторических лиц. Понимание осталось на уровне поверхностного знакомства. Не станем думать, якобы один раз сформированное воззрение остаётся до конца жизни в неизменном виде. У Балдина каждый представленный на страницах персонаж жил неопределёнными думами, после испытал впечатление и под его воздействием занял твёрдую позицию, которой непреклонно придерживался до самой смерти.

Разумеется, есть почти умная мысль, гласящая, что убеждениям требуется всегда следовать, даже если после приходит понимание их ошибочности. В таком случае существование из разряда полезного применения знаний переходит в бессмысленное отстаивание очевидных заблуждений. Чему учат — не всегда обязательно должно быть правдой! Плох ученик, полностью согласившийся с мнением учителя. Балдин не сделал попытки переосмыслить прошлое, потворствуя общеизвестному.

Автор: Константин Трунин

» Read more

К 1933 году немецкие национал-социалисты набрали необходимый вес в обществе, чтобы оказывать влияние на противостоящих им коммунистическую организацию и католические объединения. Развернулась небывалая травля, в ходе которой саботаж против собственного народа объявлялся акцией враждебного элемента. На коммунистов и католиков открылась охота. В числе сотрудников КИМа в заключение попала и Леа Лихтер, в последующем отсидевшая пять лет в застенках тюрьмы города Явор. Книга «Итог жизни» — её исповедь.

С малых лет Леа ощущала агрессию общества. Она родилась в еврейской семье, часто переезжала и всюду удостаивалась нелестных слов из-за национальной принадлежности. Она бы не переосмыслила мировоззрение, не влюбись в коммуниста Фрица Гроссе, с которым оказалось связано её дальнейшее существование. Высланная из Германии, Леа работала в Москве, неизменно возвращаясь назад с фальшивым паспортом, каждый раз выручая из затруднительного положения советских граждан.

Нужно отметить точку зрения автора. За давностью лет или по иной причине, из памяти стёрлись обстоятельства существования немецкого народа накануне прихода к власти национал-социалистов. Краеугольной проблемой стала только фигура лидера их партии Адольфа Гитлера. Жизнь людей словно не претерпела изменений за период существования Веймарской республики, в том числе и будто бы не было душившей людей гиперинфляции. Леа постоянно утверждает: «Гитлер — это война», нужно против него бороться.

Со страниц «Итога жизни» заметно, как малы возможности коммунистов. Они прячутся от действующей власти, умея противопоставить лишь слово разума. В государстве, где всё подчинено определённой идее, нет смысла открывать глаза. Леа приводит речь Фрица Гроссе на суде, показывая обречённость противных национал-социалистам воззрений. Вся борьба свелась к сотрясению воздуха, тогда как именно коммунистов обвиняли в поджоге Рейхстага. Заранее обречённая, Леа отправилась отбывать наказание в Явор.

Будни в заточении — отдельная часть повествования. Леа стремилась показать жестокость порядков, отражая незначительное присутствие в среде нацистов добрых и отзывчивых людей, помогавших узникам. Несмотря на условия содержания, заключённые устраивали тайные собрания, не думая отказываться от убеждений.

Но боролась ли сама Леа? Она стала заложником ситуации, вынужденная подчиняться происходящим событиям. Настоящее включение в противостояние нацистской Германии для нее начнётся с прибытием в Советский Союз. После освобождения из тюрьмы, Леа вновь выслана, на этот раз в Польшу. Первого сентября 1939 года началась Вторая Мировая война, что вынудило её осуществить давно задуманный переход советской границы.

Так настал важнейший период жизни автора. Леа стала сотрудником радио, вещавшем на немецком языке. Когда силы Третьего Рейха подошли к Москве, радио эвакуировали в Уфу, откуда продолжалось вести вещание. Основной задачей стало освобождение Германии от национал-социалистических идей. Требовалось показать лживость режима Гитлера, очернявшего коммунистов, когда то не соответствовало настоящему положению.

Иначе о книге «Итог жизни» не расскажешь. Леа Гроссе показала личную точку зрения, должную быть схожей с мнением остальных коммунистически настроенных людей. Разумеется, написано слишком мало. На полторы сотни страниц не уместится ни одна человеческая жизнь, особенно столь насыщенная, каковую прожила Леа. Основное сказано, об остальном читатель узнает из других источников. Частная история имеет право на существование, посему воспоминания любого человека необходимо сохранять для будущих поколений.

Леа продолжала помогать строить государство. Нацизм — страшное напоминание о прошлом, преодолённого и не имеющего права повторяться вновь. Но человек забудет частности, помня главное. И когда где-то кто-то проводит диверсию, выставляя виновным другого, стоит вспомнить о действиях национал-социалистов. Они использовали действенный приём, добиваясь своего. Против его применения нужно продолжать бороться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Денис Фонвизин четыре раза выезжал за границу, каждый раз возвращаясь с ощущением, что более никогда он пределы России покидать не будет. Но необходимость заставляла его снова возвращаться в Европу, где он опять набирался негативных впечатлений. До нас дошли его письма из тех поездок, по ним у читателя должно сложиться аналогичное впечатление. Фонвизин писал родным, Воронцову, Голицыну, Панину, Булгакову, Елагину, Обрескову, Зиновьеву, Дашковой, Пассеку, Воинову. Помимо этого он вёл дневник, с выдержками из которого может ознакомиться современный читатель.

Интерес представляют письма, начиная со второй заграничной поездки (1777-78). Фонвизин пожелал излечить жену от гельминтоза, для которой начало путешествия едва не омрачилось потерей глаза после удара веткой при движении от Смоленска в Варшаву. Денис познакомился с Польшей, смеялся над постановками на польском языке. Путь лежал во Францию. Первым впечатлением стал врач-шарлатан из Монпелье, лечивший жену так, что ей стало хуже. Второе впечатление — мерзкий запах нечистот на узких городских улицах. Денис разумно подивился мнению о Франции, представляемой в виде рая. Третье впечатление — вседозволенность лакеев, не считающих нужным уважительно относиться к господам. Четвёртое впечатление — огромная популярность Вольтера, с которым Фонвизину посчастливилось общаться. А вот Руссо разочаровал — он никого не желал принимать. Пятое впечатление — французские крестьяне живут хуже российских: они платят неподъёмные подати и влачат самое жалкое существование. Шестое впечатление — сложилось предположение, будто скоро между Францией и Англией разразится война, тому отчасти способствовало наблюдение за деятельностью находящегося в Европе Франклина.

Третья заграничная поездка (1784-85) вела Фонвизина в Лейпциг. Денис постоянно мучился головными болями. Жену продолжали преследовать несчастья — в Кёнигсберге ей пришлось вырвать зуб. Особого чувства досады добавили извозчики, никуда не спешившие. Если в России до места назначения катили с ветерком, то по европейским весям ехать приходилось с многократно меньшей скоростью. К тому же, местные извозчики не пропускали трактиров на пути, из-за чего Фонвизину приходилось постоянно ругаться. Путешествие продолжилось в земли просвещённой Италии.

Флоренция, Венеция, Рим — громкие названия, скрывающие точно такие же впечатления, какие сложились у Фонвизина во время второй заграничной поездки. Денис понял, что в России нищие гораздо чище, а местная питьевая вода для русского равнозначна помоям. Посещение театра, сырого от пола до потолка с мириадами комаров, заставило его спешно покинуть. Как приходилось покидать лучшие из трактиров, поскольку внутри они не отличались от того, что было снаружи: мерзкая вонь и нечистоплотность посетителей.

Такой Фонвизин увидел Европу. Остаётся подивиться, отчего петиметры, они же галломаны, не стремились к полному привнесению почитаемой ими французской культуры в полном объёме на земли Российской Империи. Было чего опасаться, наблюдая за нравами европейцев. Допустить подобное никто в своём разуме не мог. Поэтому стоит укорить проповедников западных воззрений, ценивших искусное умение получать изделия превосходного качества и красоты, забывая, в каких условиях европейцам приходилось трудиться. Сливки взрастали на нечистотах, тем пытаясь создать для себя иллюзорное представление о действительности, чего в России не требовалось.

Смотреть на жизнь можно с разных сторон. Фонвизин мог сравнивать Европу с Россией, но не мог сравнивать Россию с Европой. Бурление жизни и достижение в обеспечении уважения человеческого права на мнение омрачалось фактической изнанкой, ставшей результатом попустительства в отношении раздачи вольностей. У России имелись собственные недостатки, в том числе и узаконенное Петром I особого вида крепостное рабство. В остальном же, если верить Фонвизину, сама жизнь ни в чём не уступала по качеству европейской.

Автор: Константин Трунин

» Read more

После лицея Салтыков писал рецензии. Сейчас нельзя установить, сколько им написано критических заметок. Этим трудом он зарабатывал на жизнь, многое публикуя без личной подписи. Дошедшее до нас показывает здравый ум человека, имевшего к совершеннолетию твёрдый взгляд на понимание должного. Мысли Салтыкова и ныне кажутся актуальными, ибо ничего с дней его молодости в человеческом обществе не изменилось. Порядочно Михаил сказал об отношении к детям через литературу. Подрастающие поколения в прежней мере принято держать за неразумных членов общества.

Первый упрёк — извращённое понимание действительности. Салтыков видит, как ряд авторов не делает различий между правдой настоящей и их собственным представлением о правде. Чаще такое происходит от присущего людям невежества. Для примера приводится сочинение по географии Франции, в котором человек, знакомый с нормами французского языка, не найдёт ничего полезного, кроме глумления над транскрибированием. Салтыков вполне обосновано возмущается, не понимая, как такой труд смог выйти из печати.

Второй упрёк — обучение истории без объяснения событий. Даётся дата, поясняется случившееся, предлагается заучить и усвоить к чему оно привело. Салтыков сравнивает такие учебники с афишами, на которых написаны имена актёров. Понятно, история — предмет неоднозначный, допускающий трактование событий на любой лад, какой ближе к преподавателю. Думается, Салтыков не до конца понял замысел критикуемого им автора, создавшего скорее пособие, являющееся отличной возможностью разобраться с действительностью без влияния сообщённым кем-то мыслей.

Третий упрёк — логика не может научить мыслить. Со времён Аристотеля для осмысления использовались силлогизмы. Над их применением изрядно смеялись мыслители середины и конца XIX века. Салтыков не был одинок в своих представлениях. Он приводит пример, согласно которому человек бессмертен, поскольку он не является сапогом. Годы пройдут — силлогизмы заменят математическими науками, призванными обучать детей всё той же логике, но уже без прямой цели научить мыслить, а просто требуя того, в чём заключался смысл прежнего упрёка Салтыкова: давая некое правило — не сообщается, где и как его можно в действительности применить, кроме одного из способов для решения созданной под него задачи.

Четвёртый упрёк — дети не настолько морально хрупки, чтобы бояться их разбить. Ребёнок — не иное существо, требующее особой литературы под его нужды. Однако, ратуя за необходимость объяснения детям в одном, Салтыков то порицал в другом. Ребёнку не объяснишь языком взрослого человека, не используя для лучшего понимания различные ухищрения. Осуждая автора исторической беллетристики, Салтыков ставил ему в укор именно стремление разжёвывать события минувшего, подаваемых с долей непозволительного переосмысления.

Пятый упрёк — полная адаптация при переводе иностранной литературы под реалии времени и пространства вредна. Для примера Салтыков приводит хвалебное мнение о переводе произведений Гомера Гнедичем: без шелухи, наиболее наглядно, отражая минувшее без прикрас. Ежели древние греки сравнивали богов с каким-нибудь животным, вроде лошади и осла, то это не значит, что ныне при переводе допустимо подменять понятия, приводя иные примеры.

Любое мнение имеет несколько точек для рассмотрения. Однозначного утверждения существовать не может. Критикуя, Салтыков подходил с разной меркой, допуская противоречивые суждения. Это наглядно продемонстрировано выше. Причём так, что анализ рецензий достоин аналогичного же анализа, для уличения в сходных эпизодах противоречивых заключений.

Период написания рецензий для Салтыкова закончился быстро. Испробовав себя на ниве литературной критики, он перешёл к непосредственному написанию литературных произведений. Не так легко далось вхождение — за допущенные при изложении вольности ему предстояло отправиться в ссылку.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если о человеке известно мало, как о нём рассказать? Хорошо, если он оставил свидетельства о себе, тогда, сугубо на их анализе, появляется возможность воссоздать его внутренний мир. Правильно ли это? Не для всех людей, но о некоторых из них такие выводы сделать допустимо. А как быть с Данте? Для Дмитрия Мережковского это не стало проблемой — он написал эссе о «Божественной комедии», сделав главным героем повествования её автора.

Знакомясь с литературным произведением, нужно видеть прямо написанное. «Комедия» Данте прозрачна и не требует серьёзного аналитического разбора. Алигьери поместил угодную ему информацию на её страницах. Он рассказал о семейных встречах, политических оппонентах и Беатриче. Мережковский во всём доверился его словам, рассуждая на собственный лад, каким нужно быть человеком, чтобы представлять хождение в загробный мир, где видеть, помимо врагов, близких людей и утраченную любимую женщину.

А может ничего не было? Разумеется, Данте в загробном мире побывать не мог. Это его фантазии. Но фантазии ли? И насколько всё надумано? Мережковский задумался о Беатриче — её могло не существовать в действительности. Она — плод чувственных размышлений Алигьери, зовущий манящей красотой. Читатель от таких мыслей Дмитрия тоже задумается — насколько оправдано внимание к «Комедии» Данте и к самому Мережковскому, на восьмом десятке лет продолжавшем оставаться символистом.

Не стоит поднимать символистику, коей Дмитрий увлекался с юности. Изначально настроенный на важность деталей в человеческом мире, Мережковский переключился на размышления о религиозной сути бытия, наделяя уже её символичностью. Всё оное он решительно применил и касательно Данте. Трудно осмысливать тройственность всего во имя мира, ежели рассказ идёт о «Божественной комедии». Мережковского это не смущало — магия тройки станет важной частью измышленного им Данте.

Дмитрий понимал, следовало рассказывать биографию определённого человека. Наигравшись с сакральным, Мережковский вспомнит о главном герое повествования. Он пересказывает известное, опираясь на информацию от Боккаччо, первого биографа Алигьери. И только! Вооружившись апологией, он создал новую апологию. Более того, в изысканиях Мережковский позволил судить о Данте, опираясь на Вергилия, делая его своим спутником не по загробному миру, а по жизни Данте.

Обвинения Мережковского сомнительны. Странно: ставить в упрёк кому-то, что он не соответствует твоим ожиданиям в некоторых вопросах. Дмитрия не устраивала любвеобильность Данте. Он обязан был любить Беатриче и более никого. Он же бегал за «девчонками». Следует обратить внимание, как часто Мережковский употребляет в тексте именно такое слово в отношении представительниц женского пола. Будь воля Дмитрия, ходить Алигьери с опущенным в землю взглядом, ощущая жар ада под ногами.

Почему же Мережковский настолько странно обошёлся с Данте? Он ему симпатизирует, при этом недолюбливая. И всё-таки пишет в хвалебных тонах, ещё и находя много общих с ним черт, кроме одной существенной. Может причина в обязательствах перед Муссолини? Итальянский диктатор желал видеть работу о Данте написанной, выделив для того Дмитрию стипендию. Русскому эмигранту (вообще, а не конкретно Мережковскому) часто требовались деньги, потому он мог взяться за любую работу, тем более учитывая факт утраты родной страны. Взялся и Дмитрий, написав так, как только он и мог написать.

Чем дальше продвигался в изложении биографии Мережковский, тем всё меньше на страницах оказывалось самого Данте. Автор «Комедии» отошёл обратно в середину книги Дмитрия, словно его не было, как не было в начале повествования.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Быть Великим князем после разорения Руси Батыем — тяжёлая ноша. Оную принял Ярослав II Всеволодович. Страна лишилась населения. Если о чём и мог рассказывать Карамзин, то только о войнах Александра Невского и о путевых записках Плано Карпини. О влиянии монголо-татарского нашествия Карамзин практически ничего не сообщает. Становится известно о периодических сборах дани, без пристального внимания к прочим деталям. Опять в тексте истории государства Российского появляются народные сказания, по которым нельзя составить верное представление о прошлом: Карамзина не смутила повесть о Шевкале.

Отныне политика на Руси строилась через хождения к монгольским ханам. Очень важно проследить, каких успехов добивались князья. Карамзин об этом не рассказывает. Так и не становится известным, каких изменений во взаимоотношениях удалось достичь Александру Невскому — многократному ходоку. Важным оказалось другое — Невский умер во время очередного возвращения домой. На самой Руси словно ничего не происходило. Все прежние распри теперь развивались строго под контролем ханов.

С 1263 по 1304 год жизнь на Руси действительно затихла. Имелись столкновения между псковичами и новгородцами с немцами, тогда как в остальном Карамзину рассказать нечего. Наиболее очевидная причина — скудость летописных свидетельств. Остаётся предполагать, что происходило в годы правления Ярослава Ярославича, Василия Ярославича, Димитрия Александровича и Андрея Александровича.

Карамзин ясно не раскрывает причины возвышения Москвы и её борьбу с Тверью. Великий князь Михаил Ярославич был казнён в Орде, окончательно уступив в 1319 году роль ведущего города Москве. В его княжение Узбек-хан принял ислам, чем способствовал становлению мусульманства среди народов его государства. Почему обесерменивание не коснулось Руси — Карамзин также не сообщает.

Стоит считать, что монгольское влияние и относительное спокойствие — необходимые явления для объединения Руси под властью единого государя. Одним из первых стал Великий князь Иоанн Калита. На протяжении полувека значение имела не военная подготовка, а умение вести убедительные речи. Калита чурался любых ратных наук, предпочитая им политические. Он считал нужным укреплять власть словом, предоставляя право воевать другим. Он же стал первым правителем, кто прибегнул к церковному отлучению, усмирив тем псковских князей.

Вступивший на княжение после Калиты, Симеон Гордый умел усмирять не менее гордый нрав новгородцев, пугая их войной, если они не примут назначаемых им князей. Политика всё более преобладала. Следующий Великий князь Иоанн Кроткий изменений не внёс, чем принудил Карамзина искать иные свидетельства для заполнения главы. Таковым стало упоминание о Молдавии, до того всегда населённой россиянами, под давлением татар уступивших те земли в связи с ослаблением власти галицких князей. Великий князь Димитрий Константинович удостоился истории о сыновьях хана Бердибека, исповедовавших христианство, и погибших сразу по смерти отца.

Четвёртый том вышел ещё более сухим, нежели предыдущие труды Карамзина. Не хватает ярких слов древнего летописца, умевшего сочетать правду с вымыслом. Подобной идеи придерживался и Карамзин, постоянно пересказывая неуместные в плане познания прошлого детали. Стоит учесть влияние накопившейся усталости. Монотонная работа убивает интерес к ней. Если первый том богат авторским задором, то далее всё заметнее желание доделать начатое.

Читателю известно, Карамзин не успеет довести до конца «Историю государства Российского». Каким бы утомительным сие занятие не казалось, оно требовало усидчивости и анализа заранее собранного материала. Нужно было не только читать летописи, но и разбираться в них, так как написаны они далёким от понимания обывателя языком. Нужно обязательно знакомиться с работами прочих историков, благо их хватало и до Карамзина.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Третий том истории российской в исполнении Карамзина повествует от первой серьёзной раздробленности под властью киевских и владимирских великих князей до разгара похода Батыя на Русь. Слог изложения соответствует второму тому, оставаясь в той же мере сухим. Карамзин предпочитал опираться на летописи, интерпретируя их на собственный лад. Так в историю России вошли сказания и народные предания, получившие статус признанных событий.

Древняя история формируется не по факту имевшего место, а согласно сохранившимся свидетельствам. Мало пользы от жизнеописания, когда описание сводится к ряду поступков, с белыми пятнами касательно всего остального. Ещё труднее осмысливать историю, пытаясь её понять не в комплексе, а относительно определённых исторических периодов, где имеет значение происходящее в требуемый момент, без желания понять, что происходило до и произойдёт позже. Получается, перед читателем творческих изысканий Карамзина представлена галерея должных вскоре умереть правителей Руси, словно иное не представляет интереса. Если некий случай оказывался занимательным, Карамзин обязательно включал его в текст. Например, первой христианской ересью стало принуждение митрополитом к отказу от соблюдения поста по средам и пятницам, что привело к народному возмущению с вовлечением греческих и болгарских богословов.

Во время правления Всеволода III Георгиевича произошёл печально знаменитый поход князя Игоря против половцев, имелись противоречия с венграми и ляхами, усугубились взаимоотношения между Ольговичами и Игоревичами, сын Андрея Боголюбского женился на грузинской царице Тамар. Богатый на события исторический период представляет разительное отличие от ранее описанного Карамзиным — повествование не отталкивалось от личности Великого князя. Всеволод III Георгиевич управлял Русью с 1176 по 1212 годы, охраняя покой населения от излишних внутренних потрясений, поэтому историку трудно написать про человека, запомнившегося в основном продолжительным правлением. Всё прочее удостоилось соответствующего внимания, особенно поход князя Игоря: Карамзин не отказал себе в разборе Слова о нём.

Длительное правление чаще омрачается последующими противоречиями среди возможных претендентов на место почившего Великого князя. На Руси ситуация усугубилась ранее, когда Владимир Мономах сел княжить в Киеве вне права на то, не уступив старшим наследникам по линии Изяслава I. По смерти Всеволода III Георгиевича междоусобные распри вспыхнули вновь.

На великое княжение Георгия II Всеволодовича (с 1219 по 1238) пришёлся пик внешней агрессии. Наибольшее разрушение нанесли татарские орды, прошедшие через всю Русь, не считая северных областей. Новгородцы сражались за Юрьев. Наметился рост влияния литвы, уже не обираемого племени, а заявляющего о своём праве на государственность. Датчане высадились в землях чуди.

Карамзин считал важным рассказать об основателе Монгольского государства — Темучине. После о причинах битвы на Калке. Он согласен с летописцами, показывая русских князей напавшей стороной. Великий князь Георгий II Всеволодович умер в разгар Батыева нашествия, поэтому Карамзин дополнил третий том истории государства Российского множеством летописных свидетельств, в том числе и таких сомнительных, как сказание о Евпатии Коловрате.

Многое сомнительно в словах Николая Карамзина, но многое и правдиво. Разве скажет читатель, что новгородцы не могли жечь огнём и вырезать мечом племена северных народов, частью уже крещённых? Могли! Только об этом ныне не принято вспоминать. История крайне трудна для понимания, так как её нельзя трактовать однозначно. Произошедшего не исправить, а за давностью лет важность некогда произошедших событий перестала иметь значение для современного мира.

Впереди другой рассказ — он о восстановлении Руси. Не впервые земли славян оказались под чуждой им властью, смогут перебороть и новых захватчиков.

Автор: Константин Трунин

» Read more