trounin.ru

Оставим в стороне «Новую словесность». Сия премия зарождалась в муках, иначе не объяснить выбираемых для её получения лауреатов. Допустим, Игорь Вишневецкий написал короткое произведение о блокаде Ленинграда, где не сообщил дополнительных подробностей, оставшись в рамках прежде бывшего известным. Читателю было предложено познакомиться с цитатами, расставленными в требуемом порядке. Со страниц вещают советские граждане и немецкая пропаганда. Каждая сторона уверена в правильности именно ею занимаемой позиции. Избежать блокады не получилось, поэтому потомкам ещё долгое время предстоит разбираться с особенностями жизни людей в осаждённых городах. Вишневецкий сообщил собственное представление о былом — читатель может с ним ознакомиться.

Город жил с осознанием грозящей опасности. Жители покидали его, считая то необходимым. Многие оставались, находя для того требуемые им объяснения. Люди любили друг друга, обжигали спины в проявляемой страсти и лгали домашним, не задумываясь, каким станет завтрашний день. О том времени сохранились письма, Вишневецкий именно их и доводит до внимания читателя. Грозного в блокаде пока не имелось. И не должно было быть. Если о чём-то Игорь не скажет, значит следует считать, будто для того не возникало необходимости.

Военных действий не видно. Происходящее рядом с городом остаётся вне внимания. Лучше ознакомиться с листовками немцев. Читая их можно узнать, насколько советские граждане заблуждались в предпочтениях, отдав голос за большевизм, к социализму отношения не имеющий. Пролетариям всего мира нужно объединяться, чему большевизм больше всего мешает. Потому и требуется с ним бороться. Таким образом Вишневецкий обрисовывает ситуацию, когда немцы желали видеть покорение города с помощью умения убеждать. Как известно, Ленинград не поверил содержавшейся в листовках информации.

Цитата сменяет цитату. Читатель начинает недоумевать, не видя требуемого для его внимания сюжета. Информация предоставляется, будто бы увязанная в единое повествовательное полотно. Хронологически понятно, чему быть далее, но как быть касательно самих людей? Представленные на страницах лица доживают до точки и растворяются в безвестности. Их присутствие вытесняется фактами, объясняющими тяжёлое положение горожан: питались по хлебным карточкам, случался каннибализм. Для отображения подобных фрагментов прошлого не требуется собирать информацию, поскольку описываемое Вишневецким былое представляется сходным образом.

Чем же уникален труд Игоря? Никаких особенностей произведение не несёт. Но есть эпизод, заставляющий читателя задуматься. Согласно ему получается, что в осаждённом городе ожидали прибытия немцев. Посодействуют ли они свержению большевизма и накормят ли голодающих? Какой не найди ответ, ясно другое: немцы — обыкновенные люди. Допусти их в город — лучше не станет. Они люди, и живут согласно законам человечества, где представляется, будто каждый человек стремится к общему счастью, поступаясь личным. А если могло быть иначе, значит о чём-то предпочли после умолчать. Ежели на страницах произведения допускался каннибализм, то о каких человеческих качествах вообще можно говорить?

Короткие мгновения минуют, книга «Ленинград» завершится. Какие были представления о блокаде Ленинграда, такие же и останутся. В столь малом объёме не сокрыто важного, опровергающего былое или призывающее к дискуссии в свете вскрытия новых обстоятельств. Сказано вполне достаточно, чтобы завершить разговор о произведении Вишневецкого.

Обида за прошлое пробудилась. Она нагнетала душевные переживания и снова испарилась. Появилось переживание за творимую человеком несправедливость, встречаемую повсеместно. Не сегодня и не вчера этому положен конец, поскольку подобное происходит в настоящем и не раз случится в будущем. Зачем тогда исследовать горестные события прошлого, не показывая, к чему они приводят? А ведь следовало оторваться и взглянуть вокруг, дабы убедиться, как мало придаётся осуждению наш день, зато вспоминаются дни ушедшие, не сумевшие стать предостережением.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Написано, чтобы смеяться. Не юмором достойным высот жанра, а от пробуждения самого пошлого. Или когда нельзя иначе высказать усталость от сообщаемой нелепицы, кроме как свести всё к теме туалетной названной. Шутит Сорокин, животное в читателе пробуждая, дабы почувствовал он никчёмность, ему присущую. Уж если это смешно, значит нет в жизни серьёзного. Или иначе смотреть требуется. Не животное в читателе пробуждает Сорокин, а даёт понять — насколько он выше этого. Ежели всё нелепицей кажется, отчего напряжены извилины? Когда глупость следом рассказана, тогда и возникает усмешка, но не от весёлости, а сугубо из жалости над потугами. Знать то должен был Сорокин, держа в напряжении. И забросить бы сие произведение в водоёмы мутные, дабы не напоминало, представителем какого мира человек является. А может оставить книгу на полке, пусть напоминает о сути вещей она.

Вот Кремль перед читателем сахарный, даётся людям он от правительства, лижут ту сладость они, словно там состав подозрительный, явно население страны зомбирующий. И стоят за Кремлём люди в очереди, башни желая взять сахарные, дабы лизать их до исступления. Не хотят стены, не так сладки они, концентрации веществ преданности незначительной. Ежели не поступит в организм доза требуемая, ломка начинается у населения. Ищет каждый Кремля сахарного, впадая без него в забвение. Снятся по ночам башни сладкие, даруя надежд пробуждение.

Когда встают люди, Кремля нализавшись с вечера, видят кругом лица радостные, смотрят на небо — видят лик правителя улыбающийся, машут ему, благодаря за сладость дарованную. Тот вкус не каждому с детства знаком, но с детских лет пристрастие к нему прививается. Раздаются Кремля леденцы поколениям подрастающим, лизали дабы и родителей тем радовали. А кто лишился возможности Кремль облизывать, тому рукоблудие и простаты массаж принесёт краткое облегчение.

Это в России лижут Кремль сахарный, находя от того удовольствие. В Европе нет такой сладости, потому и доводят европейцы себя до исступления приблудами разными. Запираются они и занимаются делом постыдным в одиночестве, не ведая о башнях Кремля сладостных. Тем и в России занимаются, коли не получается раздобыть сахарную фигурку заветную. А то и идут на шаг отчаянный, молотком пользуясь. Хорошо им мужчинам пользоваться, есть место для ручки его в мужском естестве, постыдно ото всех скрываемом. Дивятся на то в России проживающие, со смирением принимая, ибо знакомо им чувство от Кремля в организме отсутствия.

Ежели совсем не будет радости, найдут в другом персонажи Сорокина упоение. Что им стоит кушать запретное, мясу подобное? Не разбирают они, чем рот заполняется. Сахарный Кремль ли, а может кровью пропитанный. Доходят до безумия люди, не получая им нужного. Друг друга съедят, ещё и причмокивая. Ужасен сей факт, если не знать манеру Владимира. Нет для него запретного, лишь бы вызвать шок у читателя. И сядет читатель в лужу, от внимания к содержанию произведения сделанную, ибо чего не сделает писатель, диссонанса когнитивного пробуждения ради.

Порядки в стране Сорокин показывает ужасные. Лижут люди Кремль, не замечая очевидного. Предались порокам всем, находя в них умиротворение. И действует власть исполнительная, побуждая стремиться к Кремля сахарного обладанию, прочий люд принуждая к насилию, запирая его и допросы устраивая. Такой порядок навёл Сорокин, для чего-то им задуманный. Вот и думает читатель, благо ли Кремль сахарный, от зла уберегающий, али зло Кремль сахарный, потворствующий распространению низменного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Литература учит мыслить, если она к тому не стремится — такое не следует называть литературой. Не спасёт положение желание видеть витиеватую словесность, если демонстрируется умение строить предложение из слов. Время внесло коррективы в понимание необходимости создавать художественные произведения. Литература в редкие моменты даёт право на размышления другим, показывая стремление писателей убедить окружающих в собственной на то способности. Теперь литература учит мыслить человека, её создающего, но даруя отупение внимающим таким творческим изысканиям, поскольку важно понять мнение творца, а не соотнести текст произведения с действительностью.

Лена Элтанг взялась совместить под одной обложкой культуры разных народов. Такое трудно осуществимо в эру стремления человека к разобщённости, когда люди отвергают космополитизм и закрываются от мира в стенах определённых социумов, ограничивающих ход мысли. Нет единого человечества, если его допустимо воспринимать не целой частью, а раздробленным на множество частиц, каждая из которых заявляет о праве на самоопределение. У Лены действие наоборот скрепляет людей, того явно не желающих. Не получится совместить мифологии разных народов, поскольку это будет выглядеть мало похожим на правду. Только это не мешает авторскому праву создать личное видение настоящего, тем не дозволяя читателю логически рассуждать.

Есть существенная поправка. «Каменные клёны» не о нашем мире. Элтанг ведёт повествование от лица ведьмы и прочих связанных с нею лиц. События развиваются в окрестностях Уэльса, а содержание произведения построено в форме письменных посланий читающему. Но поправка практически незримая, учитывая полное сходство представленного мира с настоящим, за исключением вольных фантазий. Что же за ведьма — спросит читатель — которая не уверена в своём ведьмовстве и вся её сила заключается в умении избавлять от головной боли? Мифология всё равно остаётся заимствованной, как не увязывай сущее с деревом-вселенной Иггдрасиль.

Увязывать представления людей не получится. Не будут вместе существовать скандинавские и греческие боги, когда всерьёз обсуждается измышленный Данте ад. Нужно принимать определённое, проводя между мифологическими представлениями о бытии чёткие границы. Допустимо видеть преемственность, понимая заимствование верований, неизбежно проистекающих из общих древнейших представлений о сверхъестественных силах. Но нельзя согласиться на совместное существование ушедшего в прошлое и существующего теперь.

Содержание «Каменных клёнов» дополняется травником, толком ничего не объясняющим. Даётся в меру красивое описание для возбуждения воображения, резко обрываясь, дабы через некоторое время дать информацию о новом элементе. Есть в тексте и обыкновенная жизнь, никак с миром ведьм не связанная, вроде комплекса молодого человека из-за старческого возраста матери.

Не требовалось допускать рассуждений, сказанных выше. Лена Элтанг написала произведение не в духе модернизма, а сочинила ещё одно фэнтези, на тексте которого могут базироваться придумываемые писателями миры. Объяснять подобное не имеет смысла, учитывая особенности фэнтези как литературного жанра. Автор волен придумывать, лишь бы не выходил далее понимания людей, должных знакомиться с его трудом. И, судя по тексту, аудитория у произведения подростковая. Это определяется по действующим лицам и по смысловому наполнению, должному пробуждать фантазии, никак не влияя на развитие способности к мышлению. Ежели кто решится задуматься, то он взглянет на «Каменные клёны» аналогично тут сказанному, справедливо сперва возмутившись и в итоге махнув рукой: чего только не пишут, имея желание высказаться.

Литературный труд Лены Элтанг проходит перед глазами, словно его не было. Он не останется в памяти, стираясь сразу по мере чтения. Но кому-то понравится. Всё зависит от возраста и от желания воспринимать чужие фантазии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В рамках сайта планируется ознакомиться с лауреатами литературной премии «Новая словесность» (НОС). Перечень произведений прилагается:

— Лауреат
— Победитель зрительского, читательского, либо интернет-голосования
— Победитель региональной премии «Волга/НОС» (с 2018 года)
— Приз критического сообщества (с 2017 года)

— О премии

2009
— Лена Элтанг с романом «Каменные клёны»
— Владимир Сорокин со сборником новелл «Сахарный Кремль»

2010
— Владимир Сорокин и его повесть «Метель» (в 2020 году премия «Супер-НОС», как лучшей книге десятилетия)
— София Вишневская со сборником эссе «Антре. История одной коллекции»*

2011
— Игорь Вишневецкий и его повесть «Ленинград»
— Андрей Аствацатуров с романом «Скунскамера»

2012
— Лев Рубинштейн с книгой «Знаки внимания»
— Алексей Моторов с книгой «Юные годы медбрата Паровозова»

2013
— Андрей Иванов с книгой «Харбинские мотыльки»
— Михаил Елизаров с книгой «Мы вышли покурить на 17 лет»

2014
— Алексей Цветков-младший с книгой «Король утопленников»
— Владимир Сорокин с книгой «Теллурия»

2015
— Данила Зайцев с книгой «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева»
— Екатерина Марголис с книгой «Следы на воде»

2016
— Борис Лего с книгой «Сумеречные рассказы»*
— Игорь Сахновский с книгой «Свобода по умолчанию»

2017
— Владимир Сорокин с романом «Манарага» (лауреат и победитель читательского голосования)
— Алексей Сальников «Петровы в гриппе и вокруг него»

2018
— Мария Степанова с романом «Памяти памяти»
— Виктор Пелевин с романом «iPhuck 10″ (победитель «Волга/НОС» и победитель читательского голосования)
— Людмила Петрушевская с романом «Нас украли. История преступлений»

2019
— Александр Стесин с романом «Нью-йоркский обход»
— Алексей Поляринов с романом «Центр тяжести»
— Даниил Туровский с книгой «Вторжение. Краткая история русских хакеров»
— Линор Горалик с романом «Все, способные дышать дыхание»

2020
— Алла Горбунова со сборником рассказов «Конец света, моя любовь»
— Рагим Джафаров с романом «Сато»
— Шамшад Абдуллаев с книгой «Другой юг»*
— Полина Барскова с романом «Седьмая щелочь: тексты и судьбы блокадных поэтов»*

*Данные произведения не представляется возможным найти в электронном, либо бумажном виде. Просьба поделиться для ознакомления, если кто ими располагает.

Это тоже может вас заинтересовать:
— К. Трунин «Лауреаты российских литературных премий»
— Большая книга: Лауреаты
— Госпремия РФ: Лауреаты
— Национальный бестселлер: Лауреаты
— Русский Букер: Лауреаты
— Сталинская премия: Лауреаты
— Ясная поляна: Лауреаты

Можно сесть и написать произведение, ничего о нём не представляя. Пусть будет герой, едущий помочь нуждающимся, ему предстоит постоянно попадать в происшествия, а потом всё закончится так, словно никаких действий не происходило. Собственно, таково краткое содержание повести «Метель» Сорокина. Если постараться измыслить более этого, то получится пересказ, поскольку каждая деталь в повествовании связана с предыдущей, тогда как последующая деталь уже никак не связана с предшествовавшими событиями. Перед читателем развёрнуто полотно абсурда.

У главного героя есть цель — добраться до деревни, дабы вакцинировать население от пришедшей со стороны Южной Америки хвори, поднимающей мертвецов из гробов. На беду периодически случается метель, тем усугубляя продвижение к пункту назначения. Изредка погода успокаивается, чем пользовался Сорокин, но не помогая идти герою скорее, а нагружая текст лишними сценами. Читатель в том убеждается сам, видя смакование Владимиром моментов интимной близости с женой мельника и вдыхания наркотических препаратов, останавливающих движение к цели.

Не стоит разбираться, почему герой повествования именно такой. Таким его представил автор — этого вполне достаточно. Он мог быть другим, просто попал бы в иные неприятности. Оканчивать произведение Сорокин всё равно не планировал. Пусть действие движется, Владимир придумает ещё не одно странного вида обстоятельство. Допустим, транспортное средство обязано сломаться, и тут наступает пора повернуть назад. Сорокин предложил починить сломанный в повозке предмет медицинским препаратом. Будет ли оказанная помощь эффективной? Так как требуется мешать передвижению героя к цели, то когда у Владимира закончатся идеи, он ещё раз сломает повозку, покуда не придумает новое дополнение к сюжетной линии.

Представленные события происходят в придуманном автором мире. Это не прошлое, не будущее и не настоящее. Некий временной отрезок, совместивший в себе всё возможное. Главным каждый раз становится то, о чём Сорокину желалось думать. Если о лошадиной силе самоката, то сей агрегат внимательно описывался. Если о жене мельника, то ценители полных женщин с достоинством примут фантазии Владимира, описавшего процесс соития с оными.

Читатель, знакомый с произведениями Сорокина, найдёт в тексте привычную манеру повествования. Ожидаемый подвох начинается с первой страницы и не думает заканчиваться. Представленный вниманию мир постепенно открывается автором. Не стоит надеяться на его продуманность. Лучше настроиться, что ничего действительно полезного никто из действующих лиц не совершит.

Конечно, рассказываемая история затянута. Герою давно пора попасть в деревню, оказать помощь людям и отправиться куда-нибудь ещё. Да не было такой задумки у Сорокина. Требовалось продвигать героя, но не позволить ему дойти до цели. Пусть хоть полозья сломаются, застряв в ноздре насмерть замёрзшего великана, или оживают снеговики, представляя большую опасность, нежели неведомые зомби, либо витаминдеры дурманят снадобьями.

Не в том суть повествования Сорокина, в чём пытаются её найти. Безусловно, разглядеть в абсурде смысл можно, имелось бы на то желание. Есть произведения, в которых как раз абсурд вскрывает язвы общества, демонстрируя действительность в её настоящем понимании. У Сорокина абсурд не имеет такого назначения. Владимир возвёл абсурд в степень, оставив читателю только внимать сюжету, должному вскоре выйти из головы, ибо бесполезная информация долго в памяти не хранится.

Метель уляжется, «Метель» закончится: куда двигаться дальше? Повествование подходит к концу, так и не начавшись. Герой ехал к цели… и не доехал. А если бы доехал? Стал бы зомби. Остаётся поблагодарить Сорокина, что уберёг психику от внимания сцене трансформации живого тела в умертвие.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нужно быть отчаянным оптимистом, чтобы поверить в то, что решил изложить Сорокин. Какие бы он не преследовал цели, но ничего конкретного связать не получается. Да — вышел некий продукт, похожий принадлежностью к контркультуре, частично поддерживающий линию модернизма, призванного расшатать понимание хорошей литературы в среде низколетающих писателей. Стараться увидеть антиутопию в «Теллурии» тоже не следует — автор предложил читателю настолько выдуманный мир, что впору его отнести к фантастике, сдобренной большими порциями православия, коммунизма, гомосексуализма, наркомании, бранной речи и желания видеть мир в руинах, ищущего в деградации возможность обрести новую возможность для развития человеческого общества на обломках старого, изжившего себя в тлетворном желании быть более гуманным, нежели это следовало делать. Давайте посмотрим на «Теллурию» изнутри.

Книга не имеет единого сюжета, а разбита на множество зарисовок, в которых и предстоит разбираться читателю, стараясь найти что-то общее. Вполне может оказаться так, что общего найти не получится. Разрозненные факты всплывают в книге совершенно внезапно, не имея под собой никакой основы. Ясно только одно: человечество деградировало, возродив коммунизм, объединив его с православием, вернув на места свой славянский говор. Само это уже вызывает только недоумение. Впрочем, Сорокин изредка будет давать читателю подробную информацию по каждому важному предмету. И самый главный предмет — это теллуриевый гвоздь, одна из напастей человечества, падкого на наслаждения. Сорокин предлагает вбивать этот тяжёлый наркотик прямо в череп, отчего многие персонажи книги будут получать наивысшее удовольствие, сохраняя гвоздь внутри головы, усиливая любой из возможных потенциалов.

Губит «Теллурию», впрочем, не стремление быть на волне контркультуры, а желание поместить внутрь книги текст без нужной подготовки. Сорокин просто берёт все пороки, описывая каждый в отдельности. Если тема наркотиков уже ясна, то читатель кроме неё найдёт большое обилие нецензурных речей, что не служат украшением содержания, показывая лишь старания автора ввернуть разные оригинальные сочетания. Кроме отборного мата в книге частый упор на гомосексуализм, от которого никуда уже не деться. Впрочем, тему гомосексуализма Сорокин всё равно не продумал, представив её на суд читателя под видом сегодняшнего дня, не считаясь с тем, что события происходят в выдуманном мире будущего. Весьма сомнительны религиозные войны, о которых Сорокин рассказывает с особым удовольствием, часто приводя для примера ваххабитский молот. Не этот ли молот вбивает теллуриевый гвоздь, и как они могут сочетаться друг с другом, особенно учитывая изначальное местоположение Теллурии? Хотелось бы знать именно это, но в тексте такому места не нашлось.

Если пытаться рассмотреть «Теллурию» в сравнении с ближайшими отечественными аналогами, предлагающими читателю практически идентичную тему параллельного будущего, то книга Сорокина может смело расположиться во временном промежутке между «Укусом ангела» Павла Крусанова и «Кысь» Татьяны Толстой, где авторы преследовали свои личные им понятные цели, последовательно представляя развитие общества, пока Крусанов исходил из магического реализма, Толстая внесла элемент славянской мифологии, но оба предложили вариант уничтожения старого мира. «Теллурия» во всех аспектах получилась промежуточным вариантом, предлагая читателю точно такую же игру словами, стараясь донести только одну простую мысль — писатель писал так заумно и прибегал именно к таким образным выражениям, чтобы ты, дорогой читатель, сразу понял, что перед тобой не абы какая книга, а едва ли не откровение, достойное занять место на полке образованного человека.

Одним решил выделиться Сорокин — он постоянно привносит в книгу аллюзии, даже не стараясь их прикрыть. Просто к слову пришлось, да красиво легла на строчки очередная метафора. Оппозиция власти, чьё дело обругать происходящее вокруг. И ладно бы Сорокин говорил по делу, не капая едкими циничными словами, а предлагая что-то конкретное. Но конкретного он не предложил… лишь теллуриевый гвоздь забить в голову, что само по себе уже глупо.

Автор: Константин Трунин

» Read more