trounin.ru

Нет толка от критика, если он судит о писателе-современнике. Не видит критик действительных проблем общества, способных заинтересовать будущие поколения. Всё кажется обыденным, сто раз осмысленным и потому не требующим дополнительного выражения мыслей. Это так, но далеко не так! Многое зависит от писателя, способного пробудить интерес к его творчеству. Михаил Елизаров на такое оказался не способен. Он слишком мелко плавал, чтобы искать в созданных им рассказах нечто возвышенное. Впрочем, ему то и не требовалось.

На читателя со страниц смотрят банальные проблемы общества. Вроде истории про приехавшего в Москву омича. Не наркомана, как могут подумать поклонники творчества Елизарова, а жителя города Омск. Имея за душой солидный заработок, омич проживает с представительницей из местных корней, помешанной на магазинных скидках. Ей-де привиделся на прилавке коньяк со скидкой, хорошо если в пятьдесят рублей. Не имея средств на покупку, она присела на ухо омичу, упросив купить сей напиток, желательно со скандалом, так как рядом продаётся такой же коньяк, но на сущую копейку дороже. Что решил сделать Елизаров? Он показал мечтательную натуру приехавшего из Сибири парня, скромного для отстаивания позиции и слишком высоко стоящего, чтобы показывать свою значимость за счёт отстаивания позиции, в действительности бесполезной. И быть счастью сбывшимся, не окажись омич натурой излишне склонной к фантазиям. Жить ему и жить в Москве, бед не зная, он же, подумать только, предпочёл вернуться к родным пенатам, ибо не дело это — в столице страны быть среди людей, готовых удавиться за незначительную мелочь.

Ежели начал с рассказа про омича, про оного сказ будет продолжен, но уже не о жителе города Омск пойдёт речь, а о наркомане, как и думали изначально поклонники творчества Елизарова. Акцентировать на том внимание не требуется, мало ли какие фантазии имелись в голове Михаила, да и не малознакомым с ним людям судить, на какие горы он поднимался и в какие впадины опускался на батискафе. Достаточно знать о возникшем у писателя желании написать рассказ про употребление гашиша.

Имелось желание у Елизарова о себе строить повествование. Про горы и батискаф он всё равно не сообщает, но делится проблемой недовеса и упоминает о быстро закончившейся для него армии. Жизнь для Михаила на порах его юной молодости складывалась через общение с братвой. Ходил он в ту пору в качалку, дабы мышечную массу нарастить. Неизменно не снимал с головы скальп, ибо ценил свои длинные волосы, так как банально в парикмахерскую лень было ходить. Теперь Елизаров стал ближе для понимания читателя, а кто-то стал ценить создаваемые им произведения.

Чтобы показать способность к лаконичной беллетристике, лишённой абсурдности, Михаил дополнил сборник историей человека, чья жизнь пошла под откос. Хватило развода с женой, вследствие чего, образно говоря, начали кровоточить геморроидальные узлы. Палок успели вставить изрядно, лишив стимула к дальнейшей деятельности в месте прежнего пребывания. Финансовые потери дополнились имущественными, отчего хоть волком вой. Пришлось прижать хвост и крепко задуматься, для чего жил и какие теперь будет обивать пороги, испытывая горькое разочарование от постигшего несчастья.

Семнадцать лет прошло, как уверяет Елизаров, ничего не изменилось. И правда — не дано уразуметь свершившиеся перемены, словно их и нет. Но перемены имеются, лучше их поймут следующие поколения, они же оценят творчество Михаила иначе, с высоты иного понимания жизни.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Золотая молодёжь XXI века — не является продолжением золотой молодёжи XX века, но кто возьмётся о том судить, когда желается видеть отражение прошлого в настоящем? Андрей Иванов не сильно расширил рамки понимания, экстраполировав известное ему положение вещей на канувшее в небытие. У него расцвели цветы позора, которые так старательно затаптывали несколько поколений. И расцвели так, словно с ними невозможно бороться. Не получится выкорчевать сорняк, собирающийся сидеть в почве неопределённо долгое время. Не получится возразить, поскольку укоренившиеся проблемы постоянно дают о себе знать снова, стоит людям забыться и отказаться принимать за факт данность, согласно которой исправить неприятную ситуацию к лучшему никак не получается. Потому быть проявлениям низменности в общечеловеческом социуме, как не закрывай на них глаза.

Стоит ли задаваться вопросами, наблюдая за низменностью нравов? Об эмиграции ли речь или о склонности любым способом вернуть попранную справедливость, Иванов станет воплощать на страницах произведения тот самый позор, буйно цветущий, сколько бы не стремилось общество к созданию благородного представления о себе. Сразу читатель сталкивается с элементами порнографии, обязательными для внимания. Чуть погодя находит в тексте сцены с употреблением наркотических веществ, такими же важными к пониманию происходящего. Последующие события носят прикладной характер, где уже не будет иметь значения, до какой глубины старался опуститься автор. Андрей сказал достаточно, чтобы показать, как полезен иной литературный труд в качестве удобрения.

Гореть быстро и не сгорать, таким видится происходящее на страницах. Предстоит ответить, стремятся ли действующие лица на огонь или они воплощают другие принципы, связанные со скоротечностью даруемых человеку десятилетий. Российская Империя пала, война национал-социалистов за мировое господство ещё не началась, всё повисло в ожидании, и ждать приходится в странах Прибалтики, наблюдая за остановившимся временем, получая посылки из китайского Харбина. И вот перед читателем поставлен новый вопрос: возможен ли фашизм с человеческим лицом? Не извращённый немецкими пролетариями, а рождённый в чистоте помыслов итальянских футуристов. Тема с острыми краями не позволяет предполагать благих вариантов, настолько всё окажется извращено. Но об этом до Второй Мировой войны думали иначе, не отягощённые ярким примером пошедшего по кривой дороге Третьего Рейха.

Может Андрею Иванову о том легко рассуждать, учитывая, что его мировоззрение формировалось в Эстонии. Прошлое является тонким инструментом, должным использоваться с особой осторожностью. Если где-то с опаской говорят о фашизме, то только не в странах Прибалтики. Подобная литература порою исходит от молодых русских дарований, не ощущающих пропасть под ногами, либо от советских писателей, забывших о берегах. При этом все понимают, как легко обернётся гневом сообщённое ими внимание, без различия, каким важным считалось затрагивать минувшее, должное иметь обязательную осуждающую окраску происходивших некогда зверств. Такого за Ивановым не отмечается, подобный гнёт не касается его размышлений, ибо мысль не встречает сопротивления.

Андрей должен был понимать, и он понимал, заставляя героя повествования отказываться от приобщения к фашиствующим элементам. Не из боязни попасть под осуждение, а по причине испуга, так как он не был готов к преследованию со стороны властей и принятию наказания, какими бы благими помыслами не могла обернуться затея. Бороться с Совдепией одно, поддерживать античеловеческие устремления — совершенно иное. Всё-таки чувствовал главный герой берега, как ощущал оные и описывавший его жизнь автор. В какой бы сумбур он впоследствии не скатился, всё-таки Андрей Иванов сумел разрешить противоречия и отказаться от шага в сторону саморазрушения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Медицина держится на редких людях, исключительных по дарованным им способностям. Не каждый может применить полученные знания с достоинством, совершая ошибку за ошибкой. Алексей Моторов представил обратный пример, описав самого себя. Не имея высшего образования, испытывающий недостаток важной для работы информации, он выполнял все функции, позволяющие возвращать людей к жизни. Если он был действительно настолько умел, как описывает в воспоминаниях, то почёт ему и уважение. Судьба оказалась жестокой за успехи прежних лет, лишив Алексея главного инструмента — нормально функционирующей руки. Так провидение приняло плату за право наконец-то поступить в медицинский ВУЗ. Спустя время родилась на свет книга «Юные годы медбрата Паровозова» — набор историй, вроде как имевших место быть в действительности.

Моторов — еврей. Он об этом излишне часто напоминает читателю. Либо не еврей, но создаёт именно такое впечатление. К тому же, он — уроженец Москвы, имеющий жилплощадь и живущий для себя, жены и сына. Мечтает стать врачом, против чего выступала советская образовательная система. Отчего имея отличные мыслительные способности, Алексей постоянно проваливался — непонятно. Не для красного ли слова он рассказывает свои истории? Или допустимо сказать по этому поводу типичное для медицины утверждение, что главный человек в больнице — санитарка? В нашем случае таковым является медбрат Паровозов.

Он всё умеет, ему всё доверяют, он трудится как проклятый, не различает дней и ночей, принимает одного пациента за другим, постоянно перестилая постели, находя минуту на перекур, всегда готовый к проведению реанимационных мероприятий. Одно плохо — вокруг Алексея сплошь олигофрены. Один главный врач больницы — человек стоящий, к остальным такое определение отношения не имеет. Именно на сумасбродстве медицинского персонала и пациентов Моторов решил сделать акцент. Получается в меру смешно и даже занимательно, но почему-то обидно видеть, как людей без стеснения мешают с грязью. Тут бы сказать о чёрном юморе, только нет его в произведении. Скорее автор эмоционально выгорел и ничьих авторитетов признавать не собирается, особенно спустя большое количество прошедших лет.

Не ошибается только Моторов, остальным везти не должно. Терапевт введёт бабушке новокаинамид для снижения давления и снизит его до нулей, хирурги перельют пациентке кровь не той группы и приблизят её неизбежный летальный исход, сотрудники скорой поставят больному анальгин и получат анафилактический шок, медсестра решит ввести аминазин вместо димедрола, будто бы не понимая, насколько отличен эффект от требуемого при его применении. Зато Моторов наберёт в шприц мыльную воду и введёт её в сердце пациенту, находящемуся в клинической смерти более сорока минут, как у того сразу восстановится гемодинамика, а после пациент и вовсе вернётся к нормальному существованию, хотя должен был остаться до скончания века живым трупом.

Алексей разбавил повествование вольными лирическими отступлениями. Он вспоминает приезжавших в Москву за машиной «Волгой» туркменов, свои съёмки в кинематографе, испытывает ностальгию о поездке в Абхазию. И тут ничего не скажешь — это всё юные годы медбрата Паровозова. Но зачем-то в тексте присутствуют широкие размышления о режиме красных кхмеров, диктаторах Анголы, лопнувшей гайке в отделении при связи этого с происходящими во Вселенной явлениями. Стоит упомянуть и Минотавра, постоянно идущего следом за главным героем описываемого действия.

Автор всё-таки поступил в медицинский ВУЗ, на том остановив желание вспоминать о прошлом. Он уже не мог трудиться в реанимационном отделении, в душе появилась тяга к саморазрушению, выливавшаяся в мысли о возможности прекратить существование. Похоже, вместо себя, Моторов решил опорочить память о всех тех, кто с ним вместе некогда работал. Пусть написал он с задором, с таким же успехом собственные истории может рассказывать любой медик, умеющий травить байки.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эссе — тонкий литературный инструмент. Пользоваться им не всегда получается умело. Требуется вдохновение и редко действительно важные мысли. Просто появляется желание творить, из чего получается определённый текст. Место ему обычно определяется в ни к чему не обязывающих колонках периодических журналов, либо оседает в виде сообщений на блог-платформах, а когда совсем туго, то зависает в социальных сетях, утопая во многообразии производимого человечеством репостного шлака. Порою возникают мысли взять созданное прежде наследие, объединить и выпустить отдельным изданием. Именно так поступил Лев Рубинштейн, собрав статьи последних лет.

О чём рассуждает автор? Обо всём. Людям интересно, куда исчезли тараканы? Давайте порассуждаем над этим. Тараканов невозможно истребить из-за их живучести и приспособляемости. Неужели и в отношении них человек смеет думать, будто он может хотя бы как-то на них повлиять? Тот же озоновый слой, никак не связанный с деятельностью людей, только повсеместно заметный. Если исчезли тараканы, то давайте не будет отталкиваться от производимых человеком технических революций или чего-то другого. Примерно в таком духе рассуждает Лев Рубинштейн, исчерпывая тем лимит на требуемое количество печатных знаков. Когда текста окажется достаточно, он замолкает.

Можно подумать про национальные особенности, так называемые стереотипы. Разве финны настолько строги к себе и достойны подражания? Кто был на финских вокзалах, тот понимает, как всё обстоит на самом деле. Финны похожи на прочих, по малой нужде пристроятся в угол и совершат без сомнения опорожнение мочевого пузыря. В той же Швейцарии, будто бы спокойной, людей избивают, выливая агрессию на улицы городов. Отдельные случаи людского непотребства Лев Рубинштейн считал достаточными для убеждения в отсутствии представления о других нравах. А может дело обстояло иначе? Что хотел увидеть, тому стал очевидцем, или понял так, каким образом желал понять.

Это незначительная доля имеющегося в сборнике материала. Общей повествовательной линии Лев Рубинштейн не придерживался. Так стоит ли его читать? В качестве эпиграфа предложены слова Чхартишвили, серьёзно заявляющего о важности сих заметок, якобы каждая семья в России начинает день с обсуждения написанного Львом, настолько это трогает их души, кажется им жизненно важным и достойным выражения согласия или несогласия. Настроившись на такой лад, читатель не заметит, как пролетят заметки, не пробудив мыслей о прочитанном. Пусть исчезают из городов тараканы или финны присматриваются к очередному углу, обывателю то без надобности. Каждый сам определяет, какой объект сделать важным для внимания, без чужого к тому волеизъявления.

Но одно стоит отметить точно. Будущее будет за подобного рода литературными трудами. Слишком многие выражают личное мнение, считая его важным. Иногда появляются почитатели таланта, выражая одобрение, или хулители, имеющие право сказать мнение гораздо весомее. Беда ситуации в обретённой свободе по публикации контента, не испытывая привязки к определённым изданиям. Достаточно зарегистрироваться на блог-платформе, социальных сетях или создать личный сайт, где сообщать обо всём, о чём пожелается сказать.

Поможет этому премия «Новая словесность», радующаяся возможности привнести постмодернистический уклон в способы самовыражения. Чьи-то сиюминутные мысли, набор постов или заметок укладываются в представление о новой словесности, будто брошен вызов беллетристике. Чем страннее получилась подача, тем сильнее вероятность признания. Только удивительно, как мало почитателей у подобного рода литературы, не рассчитанной на широкий круг читателей. Зато можно смело ссылаться на элитарность подобных произведений, достойных полок эстетствующих книгочеев: истинная ценность для них не имеет значения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Кругом дураки, я умный самый. Среди дураков, но умный самый. Они ничего не знают, я знаю всё, что не знают они. От меня зависит, какими им быть, но я вижу в них дураков, и умнее меня они быть не должны: таково наполнение «Скунскамеры» Аствацатурова, взявшегося показать читателю, как много кругом глупых людей. Есть такие, кто считает пушкинских Онегина и Белкина писателями, а некоторые действительно приезжают в Санкт-Петербург искать скунскамеру, дабы насладиться видами скунсов. Всякие познания возможны у человека, в зависимости от свойственных ему интересов, но укорять за незнание чего-то известного тебе — всё-таки не совсем правильно, особенно учитывая, если люди пришли перенимать твои знания, которые ты не желаешь бережно передать следующим поколениям.

Зачем упирать на интеллект, рассказывая о работе пивных ларьков в Советском Союзе? К чему наблюдать за рытьём охранника клуба в сумочке твоей девушки? Чтобы следом поделиться умением применять метонимию? Что существенного поменяется, если пиво назвать иначе? Мелочи несущественных знаний не дают ничего, кроме понимания собственного превосходства. Но для чего возноситься над чем-то, всего лишь порождая трудности, когда стоит выбросить большую частью «мудрости» из учебников, попавшую туда из-за желания ряда исследователей хоть в чём-то выделиться, не умея найти подлинного применения доступным им способностям.

Я умный, кругом дураки; дураки были всегда, особенно в детстве; сам таким был, но детям это простительно: разобравшись с собой настоящим, Аствацатуров погрузился в прошлое, когда он мыслил простыми материями. Ежели ему читали сказку, где Иван-царевич решил засунуть хлеб в ширинку, то значит считал необходимым поместить сей объект себе в штаны. Не знал тогда Аствацатуров про старинное прозвание полотенца. Хорошо, не решился рассказать про футляры, куда нечто полагалось влагать, отчего их называли влагалищами. Сущая глупость, однако когда-то человек не обладал важными для него знаниями, вследствие чего мыслил смешным для знающих людей образом. Может Андрей решил оправдать интеллект студентов, которые после его занятий становились грамотными и им наконец-то получилось понять, кем всё-таки были Онегин и Белкин.

Аствацатуров не скрывает циничного отношения к жизни. Он устал от работы, эмоционально выгорев и смирившись с приходящими к нему волнами пустых голов. Он признаёт и то, что не в силах повлиять на кого-то, являясь трусливым и лишённым фантазии человеком. Ему тяжело смотреть людям в глаза. Его переполняют комплексы. Если бы не литература, жить ему наедине с невозможностью находить общий язык. Благодаря книгам он сумел выговориться, максимально раскрывшись, вполне понимая, каким суровым может быть критический отклик.

Не станем мериться с автором гениталиями, подтверждая или опровергая его теорию человеческого стремления определять происходящее с помощью различных пузомерок. Как писатель Аствацатуров состоялся, номинировался на премии и где-то преуспел. Его осуждающие того же добиться не сумели, в том числе и в качестве способных к осуждению людей. Но и это не главное. Аствацатурову должно быть безразлично любое отношение, в том числе и одобряющее. Выбраться из скорлупы он всё равно не сможет. Причина того кроется в отношении к миру. Ежели не дано преодолеть себя, то не стоит пытаться. Важнее сказать правду, чем Аствацатуров и занимается, показывая отношение к действительности, не уставая сожалеть, что всё именно так. Иначе ведь быть не могло. И не станет, как не старайся найти выход.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Оставим в стороне «Новую словесность». Сия премия зарождалась в муках, иначе не объяснить выбираемых для её получения лауреатов. Допустим, Игорь Вишневецкий написал короткое произведение о блокаде Ленинграда, где не сообщил дополнительных подробностей, оставшись в рамках прежде бывшего известным. Читателю было предложено познакомиться с цитатами, расставленными в требуемом порядке. Со страниц вещают советские граждане и немецкая пропаганда. Каждая сторона уверена в правильности именно ею занимаемой позиции. Избежать блокады не получилось, поэтому потомкам ещё долгое время предстоит разбираться с особенностями жизни людей в осаждённых городах. Вишневецкий сообщил собственное представление о былом — читатель может с ним ознакомиться.

Город жил с осознанием грозящей опасности. Жители покидали его, считая то необходимым. Многие оставались, находя для того требуемые им объяснения. Люди любили друг друга, обжигали спины в проявляемой страсти и лгали домашним, не задумываясь, каким станет завтрашний день. О том времени сохранились письма, Вишневецкий именно их и доводит до внимания читателя. Грозного в блокаде пока не имелось. И не должно было быть. Если о чём-то Игорь не скажет, значит следует считать, будто для того не возникало необходимости.

Военных действий не видно. Происходящее рядом с городом остаётся вне внимания. Лучше ознакомиться с листовками немцев. Читая их можно узнать, насколько советские граждане заблуждались в предпочтениях, отдав голос за большевизм, к социализму отношения не имеющий. Пролетариям всего мира нужно объединяться, чему большевизм больше всего мешает. Потому и требуется с ним бороться. Таким образом Вишневецкий обрисовывает ситуацию, когда немцы желали видеть покорение города с помощью умения убеждать. Как известно, Ленинград не поверил содержавшейся в листовках информации.

Цитата сменяет цитату. Читатель начинает недоумевать, не видя требуемого для его внимания сюжета. Информация предоставляется, будто бы увязанная в единое повествовательное полотно. Хронологически понятно, чему быть далее, но как быть касательно самих людей? Представленные на страницах лица доживают до точки и растворяются в безвестности. Их присутствие вытесняется фактами, объясняющими тяжёлое положение горожан: питались по хлебным карточкам, случался каннибализм. Для отображения подобных фрагментов прошлого не требуется собирать информацию, поскольку описываемое Вишневецким былое представляется сходным образом.

Чем же уникален труд Игоря? Никаких особенностей произведение не несёт. Но есть эпизод, заставляющий читателя задуматься. Согласно ему получается, что в осаждённом городе ожидали прибытия немцев. Посодействуют ли они свержению большевизма и накормят ли голодающих? Какой не найди ответ, ясно другое: немцы — обыкновенные люди. Допусти их в город — лучше не станет. Они люди, и живут согласно законам человечества, где представляется, будто каждый человек стремится к общему счастью, поступаясь личным. А если могло быть иначе, значит о чём-то предпочли после умолчать. Ежели на страницах произведения допускался каннибализм, то о каких человеческих качествах вообще можно говорить?

Короткие мгновения минуют, книга «Ленинград» завершится. Какие были представления о блокаде Ленинграда, такие же и останутся. В столь малом объёме не сокрыто важного, опровергающего былое или призывающее к дискуссии в свете вскрытия новых обстоятельств. Сказано вполне достаточно, чтобы завершить разговор о произведении Вишневецкого.

Обида за прошлое пробудилась. Она нагнетала душевные переживания и снова испарилась. Появилось переживание за творимую человеком несправедливость, встречаемую повсеместно. Не сегодня и не вчера этому положен конец, поскольку подобное происходит в настоящем и не раз случится в будущем. Зачем тогда исследовать горестные события прошлого, не показывая, к чему они приводят? А ведь следовало оторваться и взглянуть вокруг, дабы убедиться, как мало придаётся осуждению наш день, зато вспоминаются дни ушедшие, не сумевшие стать предостережением.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Написано, чтобы смеяться. Не юмором достойным высот жанра, а от пробуждения самого пошлого. Или когда нельзя иначе высказать усталость от сообщаемой нелепицы, кроме как свести всё к теме туалетной названной. Шутит Сорокин, животное в читателе пробуждая, дабы почувствовал он никчёмность, ему присущую. Уж если это смешно, значит нет в жизни серьёзного. Или иначе смотреть требуется. Не животное в читателе пробуждает Сорокин, а даёт понять — насколько он выше этого. Ежели всё нелепицей кажется, отчего напряжены извилины? Когда глупость следом рассказана, тогда и возникает усмешка, но не от весёлости, а сугубо из жалости над потугами. Знать то должен был Сорокин, держа в напряжении. И забросить бы сие произведение в водоёмы мутные, дабы не напоминало, представителем какого мира человек является. А может оставить книгу на полке, пусть напоминает о сути вещей она.

Вот Кремль перед читателем сахарный, даётся людям он от правительства, лижут ту сладость они, словно там состав подозрительный, явно население страны зомбирующий. И стоят за Кремлём люди в очереди, башни желая взять сахарные, дабы лизать их до исступления. Не хотят стены, не так сладки они, концентрации веществ преданности незначительной. Ежели не поступит в организм доза требуемая, ломка начинается у населения. Ищет каждый Кремля сахарного, впадая без него в забвение. Снятся по ночам башни сладкие, даруя надежд пробуждение.

Когда встают люди, Кремля нализавшись с вечера, видят кругом лица радостные, смотрят на небо — видят лик правителя улыбающийся, машут ему, благодаря за сладость дарованную. Тот вкус не каждому с детства знаком, но с детских лет пристрастие к нему прививается. Раздаются Кремля леденцы поколениям подрастающим, лизали дабы и родителей тем радовали. А кто лишился возможности Кремль облизывать, тому рукоблудие и простаты массаж принесёт краткое облегчение.

Это в России лижут Кремль сахарный, находя от того удовольствие. В Европе нет такой сладости, потому и доводят европейцы себя до исступления приблудами разными. Запираются они и занимаются делом постыдным в одиночестве, не ведая о башнях Кремля сладостных. Тем и в России занимаются, коли не получается раздобыть сахарную фигурку заветную. А то и идут на шаг отчаянный, молотком пользуясь. Хорошо им мужчинам пользоваться, есть место для ручки его в мужском естестве, постыдно ото всех скрываемом. Дивятся на то в России проживающие, со смирением принимая, ибо знакомо им чувство от Кремля в организме отсутствия.

Ежели совсем не будет радости, найдут в другом персонажи Сорокина упоение. Что им стоит кушать запретное, мясу подобное? Не разбирают они, чем рот заполняется. Сахарный Кремль ли, а может кровью пропитанный. Доходят до безумия люди, не получая им нужного. Друг друга съедят, ещё и причмокивая. Ужасен сей факт, если не знать манеру Владимира. Нет для него запретного, лишь бы вызвать шок у читателя. И сядет читатель в лужу, от внимания к содержанию произведения сделанную, ибо чего не сделает писатель, диссонанса когнитивного пробуждения ради.

Порядки в стране Сорокин показывает ужасные. Лижут люди Кремль, не замечая очевидного. Предались порокам всем, находя в них умиротворение. И действует власть исполнительная, побуждая стремиться к Кремля сахарного обладанию, прочий люд принуждая к насилию, запирая его и допросы устраивая. Такой порядок навёл Сорокин, для чего-то им задуманный. Вот и думает читатель, благо ли Кремль сахарный, от зла уберегающий, али зло Кремль сахарный, потворствующий распространению низменного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Литература учит мыслить, если она к тому не стремится — такое не следует называть литературой. Не спасёт положение желание видеть витиеватую словесность, если демонстрируется умение строить предложение из слов. Время внесло коррективы в понимание необходимости создавать художественные произведения. Литература в редкие моменты даёт право на размышления другим, показывая стремление писателей убедить окружающих в собственной на то способности. Теперь литература учит мыслить человека, её создающего, но даруя отупение внимающим таким творческим изысканиям, поскольку важно понять мнение творца, а не соотнести текст произведения с действительностью.

Лена Элтанг взялась совместить под одной обложкой культуры разных народов. Такое трудно осуществимо в эру стремления человека к разобщённости, когда люди отвергают космополитизм и закрываются от мира в стенах определённых социумов, ограничивающих ход мысли. Нет единого человечества, если его допустимо воспринимать не целой частью, а раздробленным на множество частиц, каждая из которых заявляет о праве на самоопределение. У Лены действие наоборот скрепляет людей, того явно не желающих. Не получится совместить мифологии разных народов, поскольку это будет выглядеть мало похожим на правду. Только это не мешает авторскому праву создать личное видение настоящего, тем не дозволяя читателю логически рассуждать.

Есть существенная поправка. «Каменные клёны» не о нашем мире. Элтанг ведёт повествование от лица ведьмы и прочих связанных с нею лиц. События развиваются в окрестностях Уэльса, а содержание произведения построено в форме письменных посланий читающему. Но поправка практически незримая, учитывая полное сходство представленного мира с настоящим, за исключением вольных фантазий. Что же за ведьма — спросит читатель — которая не уверена в своём ведьмовстве и вся её сила заключается в умении избавлять от головной боли? Мифология всё равно остаётся заимствованной, как не увязывай сущее с деревом-вселенной Иггдрасиль.

Увязывать представления людей не получится. Не будут вместе существовать скандинавские и греческие боги, когда всерьёз обсуждается измышленный Данте ад. Нужно принимать определённое, проводя между мифологическими представлениями о бытии чёткие границы. Допустимо видеть преемственность, понимая заимствование верований, неизбежно проистекающих из общих древнейших представлений о сверхъестественных силах. Но нельзя согласиться на совместное существование ушедшего в прошлое и существующего теперь.

Содержание «Каменных клёнов» дополняется травником, толком ничего не объясняющим. Даётся в меру красивое описание для возбуждения воображения, резко обрываясь, дабы через некоторое время дать информацию о новом элементе. Есть в тексте и обыкновенная жизнь, никак с миром ведьм не связанная, вроде комплекса молодого человека из-за старческого возраста матери.

Не требовалось допускать рассуждений, сказанных выше. Лена Элтанг написала произведение не в духе модернизма, а сочинила ещё одно фэнтези, на тексте которого могут базироваться придумываемые писателями миры. Объяснять подобное не имеет смысла, учитывая особенности фэнтези как литературного жанра. Автор волен придумывать, лишь бы не выходил далее понимания людей, должных знакомиться с его трудом. И, судя по тексту, аудитория у произведения подростковая. Это определяется по действующим лицам и по смысловому наполнению, должному пробуждать фантазии, никак не влияя на развитие способности к мышлению. Ежели кто решится задуматься, то он взглянет на «Каменные клёны» аналогично тут сказанному, справедливо сперва возмутившись и в итоге махнув рукой: чего только не пишут, имея желание высказаться.

Литературный труд Лены Элтанг проходит перед глазами, словно его не было. Он не останется в памяти, стираясь сразу по мере чтения. Но кому-то понравится. Всё зависит от возраста и от желания воспринимать чужие фантазии.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В рамках сайта планируется ознакомиться с лауреатами литературной премии «Новая словесность» (НОС). Перечень произведений прилагается:

— Лауреат
— Победитель зрительского, читательского, либо интернет-голосования
— Победитель региональной премии «Волга/НОС» (с 2018 года)
— Приз критического сообщества (с 2017 года)

— О премии

2009
— Лена Элтанг с романом «Каменные клёны»
— Владимир Сорокин со сборником новелл «Сахарный Кремль»

2010
— Владимир Сорокин и его повесть «Метель» (в 2020 году премия «Супер-НОС», как лучшей книге десятилетия)
— София Вишневская со сборником эссе «Антре. История одной коллекции»*

2011
— Игорь Вишневецкий и его повесть «Ленинград»
— Андрей Аствацатуров с романом «Скунскамера»

2012
— Лев Рубинштейн с книгой «Знаки внимания»
— Алексей Моторов с книгой «Юные годы медбрата Паровозова»

2013
— Андрей Иванов с книгой «Харбинские мотыльки»
— Михаил Елизаров с книгой «Мы вышли покурить на 17 лет»

2014
— Алексей Цветков-младший с книгой «Король утопленников»
— Владимир Сорокин с книгой «Теллурия»

2015
— Данила Зайцев с книгой «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева»
— Екатерина Марголис с книгой «Следы на воде»

2016
— Борис Лего с книгой «Сумеречные рассказы»
— Игорь Сахновский с книгой «Свобода по умолчанию»

2017
— Владимир Сорокин с романом «Манарага» (лауреат и победитель читательского голосования)
— Алексей Сальников «Петровы в гриппе и вокруг него»

2018
— Мария Степанова с романом «Памяти памяти»
— Виктор Пелевин с романом «iPhuck 10″ (победитель «Волга/НОС» и победитель читательского голосования)
— Людмила Петрушевская с романом «Нас украли. История преступлений»

2019
— Александр Стесин с романом «Нью-йоркский обход»
— Алексей Поляринов с романом «Центр тяжести»
— Даниил Туровский с книгой «Вторжение. Краткая история русских хакеров»
— Линор Горалик с романом «Все, способные дышать дыхание»

2020
— Алла Горбунова со сборником рассказов «Конец света, моя любовь»
— Рагим Джафаров с романом «Сато»
— Шамшад Абдуллаев с книгой «Другой юг»*
— Полина Барскова с романом «Седьмая щелочь: тексты и судьбы блокадных поэтов»

2021
— Оксана Васякина с книгой «Рана» (победитель и приз критического сообщества)
— Владимир Шпаков с романом «Пленники Амальгамы»
— Евгения Некрасова с романом «Кожа» (победитель «Странник/НОС»)

2022
— Премия прекратила существование

*Данные произведения не представляется возможным найти в электронном, либо бумажном виде. Просьба поделиться для ознакомления, если кто ими располагает.

Это тоже может вас заинтересовать:
— К. Трунин «Лауреаты российских литературных премий»
— Большая книга: Лауреаты
— Букеровская премия: Лауреаты
— Гонкуровская премия: Лауреаты
— Госпремия РФ: Лауреаты
— Национальный бестселлер: Лауреаты
— Русский Букер: Лауреаты
— Сталинская премия: Лауреаты
— Ясная поляна: Лауреаты

Можно сесть и написать произведение, ничего о нём не представляя. Пусть будет герой, едущий помочь нуждающимся, ему предстоит постоянно попадать в происшествия, а потом всё закончится так, словно никаких действий не происходило. Собственно, таково краткое содержание повести «Метель» Сорокина. Если постараться измыслить более этого, то получится пересказ, поскольку каждая деталь в повествовании связана с предыдущей, тогда как последующая деталь уже никак не связана с предшествовавшими событиями. Перед читателем развёрнуто полотно абсурда.

У главного героя есть цель — добраться до деревни, дабы вакцинировать население от пришедшей со стороны Южной Америки хвори, поднимающей мертвецов из гробов. На беду периодически случается метель, тем усугубляя продвижение к пункту назначения. Изредка погода успокаивается, чем пользовался Сорокин, но не помогая идти герою скорее, а нагружая текст лишними сценами. Читатель в том убеждается сам, видя смакование Владимиром моментов интимной близости с женой мельника и вдыхания наркотических препаратов, останавливающих движение к цели.

Не стоит разбираться, почему герой повествования именно такой. Таким его представил автор — этого вполне достаточно. Он мог быть другим, просто попал бы в иные неприятности. Оканчивать произведение Сорокин всё равно не планировал. Пусть действие движется, Владимир придумает ещё не одно странного вида обстоятельство. Допустим, транспортное средство обязано сломаться, и тут наступает пора повернуть назад. Сорокин предложил починить сломанный в повозке предмет медицинским препаратом. Будет ли оказанная помощь эффективной? Так как требуется мешать передвижению героя к цели, то когда у Владимира закончатся идеи, он ещё раз сломает повозку, покуда не придумает новое дополнение к сюжетной линии.

Представленные события происходят в придуманном автором мире. Это не прошлое, не будущее и не настоящее. Некий временной отрезок, совместивший в себе всё возможное. Главным каждый раз становится то, о чём Сорокину желалось думать. Если о лошадиной силе самоката, то сей агрегат внимательно описывался. Если о жене мельника, то ценители полных женщин с достоинством примут фантазии Владимира, описавшего процесс соития с оными.

Читатель, знакомый с произведениями Сорокина, найдёт в тексте привычную манеру повествования. Ожидаемый подвох начинается с первой страницы и не думает заканчиваться. Представленный вниманию мир постепенно открывается автором. Не стоит надеяться на его продуманность. Лучше настроиться, что ничего действительно полезного никто из действующих лиц не совершит.

Конечно, рассказываемая история затянута. Герою давно пора попасть в деревню, оказать помощь людям и отправиться куда-нибудь ещё. Да не было такой задумки у Сорокина. Требовалось продвигать героя, но не позволить ему дойти до цели. Пусть хоть полозья сломаются, застряв в ноздре насмерть замёрзшего великана, или оживают снеговики, представляя большую опасность, нежели неведомые зомби, либо витаминдеры дурманят снадобьями.

Не в том суть повествования Сорокина, в чём пытаются её найти. Безусловно, разглядеть в абсурде смысл можно, имелось бы на то желание. Есть произведения, в которых как раз абсурд вскрывает язвы общества, демонстрируя действительность в её настоящем понимании. У Сорокина абсурд не имеет такого назначения. Владимир возвёл абсурд в степень, оставив читателю только внимать сюжету, должному вскоре выйти из головы, ибо бесполезная информация долго в памяти не хранится.

Метель уляжется, «Метель» закончится: куда двигаться дальше? Повествование подходит к концу, так и не начавшись. Герой ехал к цели… и не доехал. А если бы доехал? Стал бы зомби. Остаётся поблагодарить Сорокина, что уберёг психику от внимания сцене трансформации живого тела в умертвие.

Автор: Константин Трунин

» Read more