trounin.ru

Есть ли смысл говорить о набросках Льва Толстого? Если он о чём-то не пожелал проявлять заботу, некогда написав и больше к тому не возвращался, значит и потомку до того дела быть не может. Но какой исследователь творчества с таким подходом согласится? Всегда мнение писателя идёт вразрез с чуждыми ему суждениями. И раз толстоведы бережно сохранили те наброски, придётся и читателю уделить им внимание. Полнее образ вхождения Толстого в литературу не сложится. Однако, почему бы и нет.

1852 годом датируется набросок «Записки о Кавказе. Поездка в Мамакай-Юрт», выполненный на нескольких страницах. Толстой начинал с разрушения представлений о Кавказе, где на самом деле нет того духа высокого благородства, который сложился на примере впечатлений от творчества Лермонтова и Марлинского (Александра Бестужева). Сам Лев отправлялся служить, имея представления о прекрасном крае черкесов, черкешенок, бурок, кинжалов и бурных речных потоков. Только известно ли читателю — говорил в наброске Толстой — черкесов на Кавказе нет, а есть чечены, кумыки, абазехи, и не только они. После Толстой намеревался пересказать одну из местных легенд, того не сделав. Дальше он повествовать не стал.

В 1853 году был написан полноценный рассказ «Святочная ночь», никогда при жизни писателя не публиковавшийся. Толстоведы собрали его из рукописей, придав законченный вид. Они же проследили развитие авторской идеи. Изначально Лев замыслил повествование, именованное им как «Бал и бордель». Следующее название — «Святочная ночь». Но и этот вариант Толстой зачеркнул, написав поверх «Как гибнет любовь». Читатель может использовать любое из них, если желает как-то именовать данный рассказ. А раз толстоведы настаивают именно на варианте «Святочная ночь», то нужно к ним прислушаться. Пусть это создаёт ложное представление, будто повествование сложено в духе святочных рассказов. Совсем нет. Согласно сюжету можно говорить скорее про более близкое к смыслу первоначальное название — «Бал и бордель». Читателю предстояло сперва ознакомиться с беседой отца и сына, где отец интересовался, «волочится» ли за кем-нибудь его отпрыск, получив на то отрицательный ответ. Читатель сразу проявлял интерес к неблагозвучному слову, узнавая его как характеристику отношений, где один влюблён, стремясь к объекту любви, тогда как вторая сторона об этом ничего не знает. Что же — отмечает читатель, то дела молодости. Представленный Толстым отец выразит однозначное суждение — с возрастом никаких балов не надо, лишь бы посидеть одному в тишине. Оставшаяся часть повествования — забавы на балу.

Набросок «Дяденька Жданов и кавалер Чернов» сложен Толстым в 1854 году. Толстоведы находили в нём привязку к «Рубке леса». Читатель же скорее увидит в этом работу, чем-то отдалённо напоминающую другое произведение — «Два гусара». Возможно, начиная работать над описанием Жданова и Чернова, Лев понял бесполезность продолжения повествования, не видя смысл в развитии событий. Он сделал попытку сравнения, показывая сперва качества одного, потом другого. Что, к чему и как? Привычно спросит читатель, не раз задаваясь таким вопросом при знакомстве с ранними трудами Толстого. В этом случае ничего и не подразумевалось. Начав изложение, Лев быстро его закончил, более к нему не возвращаясь. Можно точно предположить, идею повествования он всё-таки применит при написании «Двух гусаров».

Как понимает читатель, знакомиться с содержанием приведённых тут набросков нет необходимости. Разве только из желания сложить определённый образ начинающего писателя. Ежели такое желание действительно есть — толстоведы всегда готовы поддержать, потому как любое знание о писателе будет полезно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Плодотворный 1856 год — это ещё рассказы «Разжалованный», при жизни именованный как «Из кавказских воспоминаний», и «Метель». Что о них можно сказать? Сам Толстой, сразу после написания, едва ли не махнул на них рукой. Его не интересовало, какие правки внесёт цензура, что с их текстом будут делать издатели. Ему эти произведения совершенно не нравились. Успокаивал ли себя Лев таким отношением к написанным им литературным изысканиям? Воспринимать то можно двояким образом. С одной стороны, невозможность повлиять на редактуру. С другой, пусть будет хотя бы так, чем случится запрет к публикации. Особенно то касалось кавказских воспоминаний, где претензия от цензуры прозвучала сразу же — настойчиво потребовали убрать слово «разжалованный» — его вовсе не должно быть тексте. Поэтому проще махнуть рукой и согласиться, не вступая в бесплодное сопротивление.

Суть «Разжалованного» понятна по названию. В те времена за провинности могли отправлять служить на Кавказ; за особые провинности — переводить в солдаты; за совсем уж неугодные — отправлять на Кавказ солдатом с лишением дворянства. Толстой имел знакомство с такими людьми. Необходимость наказания он понимал, проявляя сочувствие к разжалованным. О чём же тогда следовало рассказать? Может быть о том, что надо быть строже к таким людям. По сюжету рассказчик на Кавказе, как раз после рубки леса, имеет встречу с разжалованным. Тот излагает ему свою историю, занимает деньги. Как к такому человеку не проявить сочувствия? Позже окажется — тот человек был совсем пропащим, и на добро те деньги потрачены не будут. Что, к чему и как? Хорошо, не случилось печального исхода. Читателю оставалось недоумевать, почему один порочный человек — в рассказе «Записки маркёра» — не выдержал груза стыда, тогда как этот — военный человек, лишённый уважения — не чувствует угрызений совести за им содеянное.

Касательно «Метели» — описание события, вероятно имевшего место в жизни самого Толстого. Оставалось вспомнить, чем запомнился случай, когда в пути застала метель, отчего пришлось долго плутать, практически заблудившись. Едва ли не знаковый сюжет для русской литературы, использованный многими писателями, показался важным к написанию и для Льва. Особых художественных изысков читатель так и не увидел. По сюжету рассказчик постоянно мёрз, ямщик над ним подшучивал, сани ехали то в одну сторону, то в противоположную, порою просто по кругу, то наобум, то словно следом за кем-то. Кончится тем, что рассказчик заснёт, после проснётся, пересядет на другие сани, снова заснёт, проснётся, увидит ясное небо, ему поднесут водки. Что, к чему и как? Читатель в очередной раз останется в недоумении. Может он будет в восторге, поддержав в таком мнении Тургенева, Герцена и Сергея Аксакова. Сам Толстой рассказом остался недоволен.

Разве читатель не волен спросить, отчего творчество Льва Толстого — его первых лет сознательного творчества — так часто сопровождается словами о плохом исполнении? Нет нужды тут кривить душой. Достаточно каждый раз ссылаться на мнение самого автора. Неспроста Лев Толстой выражал скептическое отношение к им написанному. И пока, по состоянию на 1856 год, можно найти нечто, способное привлечь внимание, тогда как прочее — не совсем дарит удовольствие от чтения. Важно тут всё же иное, желание самого Льва Толстого писать, совершенствуя свой слог. Чем не мотивация для всякого, кто желает научиться писать? Берите пример с Толстого. Может не получится написать стоящее… значит следовало прилагать больше стараний. И Толстой продолжал писать.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Будучи на отдыхе от армейской службы, Толстой очень быстро набросал в сентябре 1853 года текст за всего лишь несколько дней, впоследствии его дополняя. Писал по нахлынувшему на него вдохновению, с превеликим азартом. Как говорил он сам — до замирания сердца. При этом справедливо отмечал несовершенство слога. В подтверждение он встречал критику, которой не перечил. Толстому говорили в мягких тонах об однотипности действующих лиц. То есть неважно о ком бы писал Толстой, все они на одно лицо, похожи по выражаемой мысли и по форме их речи. Во многом поэтому рассказ не публиковался до 1855 года, вследствие необходимости дождаться ответного мнения от Льва, должного внести правки, либо позволить печатать в неизменном виде. После своё суждение выскажет цензура, учитывая неблагожелательное описание обыденности, о чём Толстой рассказал без задней мысли, показав действительные нравы общества тех дней.

А что именно не понравилось цензуре? Лев не открывал новых истин. О подобном писали уже на протяжении нескольких десятилетий, только не со столь печальным итогом. Взять того же Николая Полевого, показавшего жажду молодых людей к лёгкой жизни, когда целью становится удачный брак. Непосредственно Александр Островский на протяжении долгих лет писал об аналогичной жажде поиска богатого приданого от невесты, либо ожидания вступления в наследственные права. В «Записках маркёра» использовалось похожее суждение, за исключением самого стремления. Лев показал человека, прожигавшего жизнь, предпочитая жить в долг, поскольку знал, что век его короток, закончится печально, чему причиной станет невозможность вернуть занятое.

Но повествование идёт не от первого лица. Читатель внимает истории от маркёра — человека, должного помогать господам при игре на биллиарде. Данный человек примечает склонность господ к яркому времяпровождению, тогда как по ним всегда видно их необеспеченное состояние. И читатель должен был сам заметить, как складывалась жизнь в стране вообще, если таковых господ становилось всё больше. Можно предположить, виной тому являлась непосредственно система наследования, выраженная неумением наследников распоряжаться им доставшимся — состояние быстро растрачивалось, становилось невозможно обеспечивать дальнейшее существование. Могли быть другие причины, ни с чем конкретно не связанные. Люди с таким характером будут всегда, какие условия им не предоставь.

Если читатель пожелает задуматься, то увидит такие же условия, в которых вынужден жить, стоит ему посмотреть вокруг себя. Так ли мало людей, проживающих жизнь, стремясь обеспечить своё существование благами, не имея для того собственных возможностей? Как в «Записках маркёра», так и ныне в быту, человек стремится жить завтрашним днём, обещая заплатить за им пользуемое когда-нибудь после. А если у него изначально нет возможности отдать за им взятое? Толстой к тому и подводил читателя, с чем вынуждена была согласиться цензура, повествование создавалось с назидательной целью, дабы показать необходимость избегания беспутного образа жизни.

Надо обязательно согласиться с полезностью изложенного в «Записках маркёра», в том числе принять исход повествования за самое разумное из возможных. Конечно, далёкий потомок Льва Толстого, живущий будто бы в благостном веке сбережения детской психики от потрясений, скорее выскажется с осуждением: оступившемуся следовало влачить жалкое существование, претерпевая горести доставшейся ему судьбы. Однако, каким бы бессовестным тот персонаж не являлся, всё-таки он оставался совестливым. А в те времена имелось ещё и понятие чести. Представленный вниманию читателя персонаж вовсе не желал жить обесчещенным. Поэтому остановимся на мнении, для лица военного, коим являлся Лев Толстой, иного выбора для того персонажа быть не могло.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Читатель волен спросить, что подразумевается под рубкой леса? Для каких целей понадобилось производить данное действие силой кавказских военнослужащих? Углубление в тему даёт следующее представление. Противостояние кавказских народов Российской империи становилось преобладающим за счёт густо растущих деревьев на больших площадях. Чтобы с этим справиться, Ермолов дал указание вырубать лес, формируя таким образом широкие просеки. Первая просека была прорублена в 1826 году, доказав эффективность задуманного мероприятия по ослаблению чеченцев. На годы службы Толстого прореживание леса продолжалось, он стал свидетелем, каким образом это происходит. Но насколько важной для очередного повествования стала именно рубка леса? Лев сомневался, долго определяясь с названием. Изначально задуманный «Рубкой леса», рассказ сменял названия на «Дневник кавказского офицера», «Записки фейерверкера», по итогу изданный под первоначальным вариантом, сопровождённый пояснением — «Рассказ юнкера».

Причины расхождения становятся понятными, когда читатель знакомится с содержанием. Работая над «Отрочеством» Толстой счёл за допустимое писать эпизодическую прозу. Давалась она ему с прежним трудом. Лев не мог понять, о чём именно следует рассказывать. Вместо ладного повествования предлагал читателю изыскания на тему личных наблюдений. Зачем потребовалось разделять военнослужащих на разные типы, отделяя одних от других? Вроде покорных, начальствующих и отчаянных, а далее на покорных хладнокровных, покорных пьющих и покорных хлопотливых, начальствующих суровых и начальствующих политичных, отчаянных забавников и отчаянных развратных. Или Лев считал за необходимое найти идею для продолжения повествования? Всё-таки он планировал писать дневник, либо записки, кавказского офицера или фейерверкера. А может эта особая черта некоторых писателей, ставших впоследствии классиками, когда требовалось описывать типы различных людей, изредка придумывая для них аллегоричные образы.

Но основное в повествовании — рубка леса. Это становится хорошей возможностью посмотреть на окружающее пространство в относительно спокойной обстановке, а для Толстого — удобным случаем рассказать о природе и нравах Кавказа. В «Рубку леса» частично вошли наброски из другого неоконченного рассказа «Поездка в Мамакай-Юрт». Скорее всего Толстой просто сплетал повествование из разрозненно составленных воспоминаний. Знакомясь с которыми, не сильно удивляешься, встречая неуместные куски текста, как в случае с классификацией по типам. Читатель опять отмечал для себя уже усвоенное по «Набегу», если Толстой считал рассказ за оконченной произведение, он его дописывал. Представленная вниманию рубка леса сама по себе являлась действием, имеющим начало и окончание. Оставалось только придумать, о чём написать между.

Несмотря на прошедшее время с написания «Детства» и на несколько последующих лет, слог у Толстого оставался без изменений. Читатель волен отметить некие улучшения. Может даже возвысить творческие усилия Льва. Только всего этого не случилось. Пусть Толстого робко хвалили, допускали до печати, и сам Толстой привлекал к себе внимание, посвящая «Рубку леса» Тургеневу, на молодого литератора не могли смотреть с ожиданием от него чего-то примечательного. Причины того казались очевидными — Лев писал о собственных воспоминаниях, не добавляя в содержание художественности. Сколько он сможет ещё упомнить, учитывая прожитые им от силы двадцать шесть лет? Ещё не появилась мысль зрелого человека. И вот теперь читатель знакомился с «Рубкой леса», к тому же подписанной как Л.Н.Т.

Читатель так и понимал — ему представлено живописание с натуры. Ознакомиться с происходящим на Кавказе всегда было интересно. А тут ещё и рассказано с задором, к тому же с классификацией по типам. Появится повод поговорить об армейских буднях, и причина найти несоответствие с собственными представлениями.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Дописав «Детство», Толстой задумал повествование о Кавказе. На первых порах он набрасывал текст, после оставался совершенно недовольным, рвал письмо, вскоре приступая к написанию вновь. Он так и говорил, насколько небрежно у него получалось. В течение 1852 года Толстой делал попытки написать, осмысливая собственный военный опыт. Вспоминал, как однажды его чуть не убило, столь близко от него упал снаряд. Как это ему могло помочь в написании? Он представил, будто рассказчиком выступает волонтёр, отправившийся в набег на горцев. Так станет гораздо проще излагать события тех дней. Учитывая трудность работы со словом, получившимся результатом Толстой не был доволен. Более того — ему стало дурно, когда увидел «Набег» в печати, опубликованный со множественными искажениями после внесения цензурных правок.

Что по итогу увидел читатель? Сложное для восприятия повествование. Приходится делать большое усилие в попытке вникнуть в содержание. Учитывая опыт знакомства с «Детством», трудно было ожидать от «Набега» более ладного повествования. Когда-нибудь потом у Льва будет выработана манера изложения, должная считаться за его умение к сочинительству. Пока же читатель не видел ничего и близко подобного. Но Толстой пытался писать, хотя бы таким образом создавая художественный текст. Уже это заслуживает того, чтобы его ранние работы не встречали осуждения. Да и кто бы стал негативно отзываться, учитывая значение писателя для литературы. Только это не говорит о том, что «Набег» не нужно оценивать объективно. И раз сам Толстой был о нём невысокого мнения, то и читателю не стоит считать иначе. Изложение действительно небрежное. Читатель так и не поймёт, когда содержание начнёт приобретать чёткий вид.

Лев строил повествование, создавая представление о его собственном участии в им описываемом. Рассказчик знакомился с обычаями Кавказа, особенно примечая необычные для него выражения. Сами собой появляются беседы на французском языке. Читатель, привыкший видеть подобного рода включения в русской классической литературе, не ожидал такого на страницах, если речь шла действительно о воспоминаниях Толстого. А может минуло достаточно лет после вторжения европейской армии под предводительством Наполеона, чтобы общение на французском перестало восприниматься зазорным. Раз Лев сделал подобное включение в текст, значит общение на французском языке имело место быть. Пусть описываемые действия происходили в одной из крепостей на Кавказе, находившиеся там люди придерживались заведённых в России порядков.

Ключевой момент повествования — сражение с горцами. Как бы оно не проходило, в жаре битвы не всегда можно понять суть развития событий, главным для читателя становится восприятие последствий. Толстой описал раненых, не желавших принимать медицинскую помощь. Они предпочитали умирать, поскольку считали это неизбежным. Перевяжи им раны, раненых всё равно ждала смерть, при условии необходимости продолжать терпеть мучения. Лев не стал развивать мысль, какая ждала судьба в случае излечения. Толстой скорее показал твёрдых духом людей, решивших умереть на поле боя, может быть считая то за достойную воинов смерть.

Ознакомившись с произведением, читатель обязан остановиться в размышлениях. Ему следует понять, каким образом писатель работает над художественными произведениями. Для написания «Набега» Толстому понадобилось семь месяцев. Он наполнял страницы, оставаясь в полном неудовольствии от проделанной работы. Ему бы полагалось бросить, не пытаясь дописывать. И Толстой понимал, невзирая на неудачно получившийся результат, в целом повествование создавало образ законченного произведения. Если так, есть повод послушать, какого мнения о нём окажутся другие. А уж вымарывать из памяти «Набег» точно не следовало.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Иногда стоит задуматься, как хорошо, что Россия за свою историю не была сильно связана с происходящими процессами вне её территорий, иначе изучать историю страны было бы мучительно больно. За пример можно взять Британскую империю, настолько распустившую нити влияния, отчего кажется — не каждый потомок из современных британцев способен хотя бы на пять процентов воспроизвести характерные особенности того или иного места владения. И это за совсем недолгое время, не стремясь заглянуть далее XVI века. И ещё меньше найдётся британцев, способных рассказать о событиях в Центральной Азии. А ведь именно там столкнулись интересы двух империй — Британской и Российской. Однако, среди населяющих Россию народов найдётся многократно меньше, кто сможет сообщить, было ли подобное вообще. Между тем, существует термин «Большая игра», который должен быть как минимум интересен. И вот Юлиан Семёнов решил приобщить читателя к событиям тех дней, написав художественный вариант биографии Яна Виткевича, дипломатического агента с миссией в Кабул.

Но как рассказать об этом человеке? Семёнов точно мог предполагать, каким он был в первые десятилетия своей жизни, тогда как последний десяток его лет — более окутан туманом. Юлиан предположил — если он благородного происхождения, значит привык к обходительному к себе отношению. По глупости юных лет имел мысли против государства, за это был приговорён к смерти. Семёнов решил смягчить его участь волей царя Александра, в 1823 году велевшего не казнить ребёнка, отдав навечно в солдаты. А куда его тогда девать? Как и прочих бунтарей — куда-нибудь под Оренбург. Будет там служить — в и без того последнем рубеже перед бескрайними пустынями и степями. В тех краях Юлиан придумает, теперь уже для главного героя, этапы его становления, подняв из солдат обратно в офицеры, после отправив бродить по Центральной Азии, где путь приведёт до высших государственных лиц.

Семёнов показывает знакомство главного героя с Гумбольдтом, Пушкиным и Далем. Причём Пушкин станет особым другом, которому впоследствии главный герой будет высылать стихи афганских поэтов. Однажды одно из писем будто бы попадёт к Бенкендорфу. Читатель, знакомый с поэтами персидского востока имеет хорошее представление, каким образом они описывали страдания людей под властью деспотичных шахов. Вполне очевидно, стихи с таким содержанием не могли оставить Бенкендорфа спокойным. Ближе к концу повествования читатель вспомнит об этом ещё раз, посчитав смерть главного героя за некое явление, произошедшее по воле Третьего отделения. Пусть это домысел, как и всё прочее, связанное с загадочной гибелью настоящего Виткевича. Такая причина в действительности никем не рассматривается. Но для чего Юлиан тогда брался столь часто и обильно радовать читателя переводами афганской поэзии, ещё и попавшей в руки Бенкендорфа?

Да и было ли всё настолько примечательным? Или жизнь главного героя должна была хоть как-нибудь складываться, чтобы читатель поверил в такую версию происходившего? Отбросивший спесь юношеских лет, семёновский Виткевич взялся за ум, решив делать полезное дело, поскольку пришёл к мнению о том, что люди не должны друг с другом воевать, им полагается дружески сотрудничать. Потому и превозношение позиции России, всех ставящих на один уровень с собой, в отличии от Британской империи, когда никто не может даже претендовать на положение равного. Юлиан последовательно придерживался данной позиции.

Читатель увидел ладно построенный слог от практически начинающего писателя, ещё не зная, сколь востребованным Юлиан Семёнов вскоре окажется.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Проработав семь лет врачом, Вересаев решил написать книгу о впечатлениях. Ничего в том необычного нет. У склонного к литературной деятельности человека всегда возникает такое желание именно тогда — стоит ему отработать по профильной специальности около шести или восьми лет. Остаётся понять, о чём именно рассказывать. Некоторые писатели-медики предпочитают создавать художественную литературу, не совсем правдиво отображая действительность. Другие начинают излагать мир медицины, который они видели изнутри. И не каждый писатель скажет, будто он способен понимать настоящим образом, не дополняя повествование ощущением радости от им осуществляемой деятельности. На самом деле, медицина — далеко не та профессия, в которой трудятся люди, склонные к состраданию или к необходимости помогать страждущим. Это совсем не так. Тем более всё обстояло иначе в годы начала врачевания непосредственно самого Вересаева. Теперь скорее придёшь в ужас от прежних методов.

Основное — в те времена учебные учреждения выпускали медиков, толком не подготовленных к работе. Они кое-что освоили, совсем не понимая принципов от них требуемого. Будучи студентом, толком скальпель в руках Вересаев не держал, живых людей не оперировал. Начав сразу практикующим специалистом, не умел диагностировать, плохо понимал принципы лечения. И на тот свет он отправлял людей, осознавая совершённые им ошибки. Кому-то такая откровенность покажется кощунственной. Что же с того станется? Может в том кроется суть воздаяния за односторонне возлагаемые на медиков надежды. О чём Вересаев со столь же уверенным тоном рассказывает, когда описывал требование от медицинских работников приходить на помощь. То есть медик должен помогать всегда и безвозмездно. Викентий так и спросит в ставшей привычной манере: почему сантехник не устранит засор, электрик не восстановит электричество, продавец не постоит у прилавка, делая то по доброте душевной, в том числе в ночные часы и выходные.

Вересаев говорит прямо — нужно следить за своим здоровьем. Это самое дорогое у человека. Данная хрупкая материя ломается при любой неловкости. Заранее никогда не скажешь, какие страдания тебя коснутся уже завтра. А если ты врач, тебе даже станет казаться, насколько все люди чем-то обязательно больны. Болеют и сами врачи, обычно привыкшие на свои заболевания не обращать внимания. Быть может понимают, чаще всего лечить бесполезно. Главное озаботиться, чтобы не появилось новое заболевание.

Важный аспект, поднимаемый на страницах произведения — отношение к медицинской тайне. Вроде бы ныне законодательно установлено, что про обращение человека в медицинские учреждения никто знать не должен, если сам человек о том не пожелает рассказать. Получается, что если становишься свидетелем работы сотрудников Скорой помощи, приехавших, например, к соседу, должен хранить о том молчание, не смея никому рассказывать об увиденном. На деле люди создают впечатление, будто этого не знают и не понимают. Во времена Вересаева принцип неразглашения вовсе не устоялся. О заболеваниях пациента врач мог рассказывать едва ли не с чистой совестью.

Ещё один аспект, должный остаться с человеком на века — поиск «волшебной таблетки». Викентий пациентам с запором прописывал физическую активность, на него смотрели с недоумением, требуя лекарственный препарат. Как иначе объяснить людям, что забота о здоровье порою проявляется в совершенно обыденных вещах? А таблетка всё равно не поможет, лишь временно облегчив симптомы.

И самое главное! Нет единства на понимание лечения не только среди пациентов, разных точек зрения придерживаются сами врачи. О чём бы не говорил Вересаев, найдутся коллеги, имеющие прямо противоположное мнение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всего пять рассказов за 1929 год.

Во втором выпуске «Красной нивы» — рассказ «Измена». Каким образом получается придумывать подобного рода сюжеты? Вернее — с какой целью? Или Грин пытался создавать хотя бы нечто, вследствие чего к нему не будет высказано претензий? При этом повествуя на обыденные темы, вполне способные происходить. В данном рассказе друзья подшутили над героем повествования, будто он вчера, крепко выпивший, провёл ночь в публичном доме. То есть он изменил жене. Не поверив самому себе, чему не поверила даже жена, главный герой отправился в публичный дом, выяснить, как было на самом деле. Читатель уверился в благости данного человека.

В двадцать первом выпуске «Красной нивы» — рассказ «Ветка омелы». Дабы не напиваться, и вообще завязать с алкоголем, герой повествования узнал про примечательный способ. При случае выпить, нужно смочить алкоголем рукав. Всего лишь! Метод окажется действенным даже в том случае, когда жена предложит выпить за успешное воздержание от спиртного в течение нескольких месяцев. Что сделает муж? Он согласится, но выпьет не сам, а смочит рукав. Читателю могло показаться, Грин по личным причинам писал на данную тему. Или Александр заботился об избавлении общества от пагубных привычек? Уж в этом-то начинании его не могли уличить в противном советскому государству нарративе.

В пятьдесят втором выпуске «Красной нивы» — рассказ «Вор в лесу». Жить в нужде — больно и неприятно. Можно придумать карту сокровищ, взять компаньонов и отправиться на поиски. По пути сойти с дороги, попросив забрать на обратном пути. Долго думая о дальнейших действиях, срубить деревья ценных пород в ближайшем месте к реке, связать плот для возвращения, а после сплава продать его тому, кто сможет достойно заплатить. Получится хорошо заработать. На радостях строить замыслы. Да вот компаньоны вернутся с пустыми руками, найдут тебя при деньгах, и жестоко над тобою надругаются, к тому же повесив. И это всё произойдёт в момент, когда ты начал мечтать о строительстве и сплаве плотов. Почему жизнь выбивает почву из-под ног в самый неподходящий для того момент? Вроде пишешь рассказы на загляденье, хочешь радовать ими читателя. Но где уж там… Этот читатель тебя скорее распнёт, посчитав за крадущего у него право на жизнь при иных обстоятельствах.

В тридцать первом номере журнала «Вокруг света» — рассказ «Мошкара», являющийся библиографической редкостью. По сюжету сходен с «Вором в лесу», только героя повествования не вешают, а устраивают ему пытку, намереваясь выяснить, где он спрятал сокровища.

В тридцать четвёртом номере «Огонька» — исторический рассказ из жизни изобретателей конца XVIII столетия «Открыватель замков». Узнав сюжет данного произведения, читатель задумается, почему в 1929 году Грин писал про любящих крепко выпить и про людей с сомнительной репутацией. Теперь Александр рассказывал про человека, конструировавшего замки. Начальник не хотел платить ему по справедливости. После очередного отказа в повышении заработной платы, к герою повествования приехал бизнесмен из США, якобы заключивший пари, что сумеет разгадать секрет быстрого вскрытия замков. Теперь сроки поджимали, и он готов хорошо заплатить герою повествования за помощь в столь важной для бизнесмена информации. Что произойдёт дальше? Примерно сходная ситуация, когда к мастеру по изготовлению дубликатов приходят с оттиском ключа. Это подозрительный случай, от которого лучше отказаться. Вот и герой повествования выведет «бизнесмена» на чистую воду. Без умения разгадать чужой замысел не создашь хорошего замка.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1928 году Грин публикует ещё четыре рассказа.

В двадцать шестом выпуске «Красной нивы» — рассказ «Акварель». Это повествование про обитателей социального дна, выживающих из необходимости продолжать существование хотя бы таким образом. Она — прачка. Её муж — любитель распивать спиртные напитки. Будни их наполнены невыносимой тоской, где жене приходится тяжёлым трудом добывать на пропитание, тогда как супруг готов украсть у неё же любую сумму, чтобы поскорее пропить. И живут они в доме, который им никогда не казался за примечательный. В одной из погонь за убегающим с деньгами мужем, они попадают на картинную выставку, и замирают от удивления, увидев на одной из картин собственный дом, изображённый в мельчайших деталях. Как же так получается? Возникает недоумение в их головах. Живя столь плохой жизнью, они очень даже способны привлекать к себе интерес. Они вспомнят всё, так долго их терзавшее. Послушают похвалы людей, разглядывающих их жилище через отображение на картине. Что до самой жизни, она ни в чём не претерпит изменений. Окажется, не имеют значения твои жизненные обстоятельства, пока о них не расскажут другие. Читатель должен был к удовольствию писателя понять сообщаемый ему намёк, кого подлинно следует ценить, чей труд нельзя мешать с грязью, пусть даже описывай он эту самую грязь.

В сорок первом выпуске «Красной нивы» — рассказ «Гнев отца». Можно подумать, Грин развивал мысль, начало которой идёт из «Акварели». По сюжету мальчик узнал про скорое возвращение отца. Но он его прежде никогда не видел. Как лучше предстать перед столь важным для него человеком? Наверное, показать себя в лучшем виде. А тут ему говорят, чтобы он не смел вести себя неподобающим образом, иначе узнает гнев отца. Тогда мальчик задаётся вопросом, не понимая значения слова «гнев». Невзирая на продолжающееся повествование, читатель задумывается о другом — о том, насколько следует понимать слова вообще. Правда ли, что тот же «гнев» является человеческой эмоцией? Гневом может оказаться вовсе нечто иное, вроде какого-нибудь предмета. Если заранее не знать значения, и не принимать на веру его толкование, как быть? Пусть Грин мог ничего такого не подразумевать. Однако, для чего-то ведь он решил написать рассказ с таким содержанием.

В восьмом номере ежемесячника «Тридцать дней» — рассказ «Элда и Анготея», написанный в духе того самого Грина. Мужчина решает облегчить муки умирающего брата. Проблема в том, что брат обезумел. Было задумано, чтобы нанятая актриса, очень похожая на его жену, явилась в последние мгновения жизни, хотя бы тем подарив право на смерть в самую малость счастливом состоянии. Мужчина готов был отдать приличную сумму, на которую актриса сразу же согласилась. Но в чём суть рассказа? Закончи Грин его раньше, то быть ему просто историей без смысла. Александр предложил показать актрису за приземлённое создание, готовое играть с человеческими чувствами, требуя плату за каждое произнесённое ей слово и совершённое действие.

В том же 1928 году издан сборник рассказов под общим заглавием «Чёрный алмаз». Среди прежде публиковавшихся рассказов был до того неизвестный читателю — «Социальный рефлекс», считаемый теперь за библиографическую редкость. Александр Грин показал сюжет, примечательный содержанием, которое не раз будет реализовано другими писателями. Грин поместил на остров большую группу людей и малое количество женщин, устроителем действия перед ними было поставлено условие — самый последний, кто останется в живых, заберёт в награду один миллион.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Что увидит в «Джесси и Моргиане» обычный читатель? Тривиальная история, выраженная через восприятие мира человеком с некрасивой внешностью по отношению к красивым людям. Что увидит читатель, читающий не просто из желания узнать, о чём ещё, кроме «Алых парусов», писал Александр Грин? Борьбу с совестью за совершённые деяния, должную привести к полнейшему отчаянию. А что увидит тот, кто понимает в судьбе писателя произведения больше, нежели все остальные? Обиду на происходящие события, где чистый и светлый человек вынужден страдать от ниспосылаемых на его долю несчастий нехорошими людьми, и он обязательно должен выстоять, тогда как силы зла — потерпят поражение. Но читатель может иметь и другое представление о содержании произведения. Правда на самом деле такова — читателю безразличны чувства и эмоции писателя, он оценит книгу по собственной способности её понять. И поскольку Грин решил написать прямо и без изысков — не каждый сумеет это правильно интерпретировать.

На свет были рождены две девочки с разницей в пятнадцать лет. Старшая — Моргиана — некрасива внешне, дурна мыслями, полна гневом на судьбу. Младшая — Джесси — очень красивая, добрая и заботливая, желающая видеть всех вокруг счастливыми. Читатель так и понимает — он просто обязан это так понять — как один чистый и светлый писатель живёт и творит, не знающий, почему на него обрушивается вал проблем, которому не может найти сил для отпора. Писатель говорит своей злой сестре — персонификации советского обывателя, воображаемого за нечто уродливое — насколько он готов принять его таким, каким он является. Не вина этого обывателя, так распорядилась жизнь. Просто писатель — чистая душа, готовый принять и обогреть. Обыватель на такое согласиться не может, скорее готовый сжить писателя со света.

Только с ощущением этого Александр Грин должен был приняться за написание «Джесси и Моргианы». Дальнейшее повествование — попытка рассказать историю, чтобы добро обязательно победило зло. Читатель знакомится с повествованием, показанным для него не со стороны добра. Происходящее исходит как раз от лица Моргианы, чьи планы известны с самого начала. Пожелав избавиться от сестры, она до самого конца будет бороться с проявлениями совести. Читатель уверен, ничего не спасёт Джесси от неминуемой гибели. В добрых традициях жанра, если это можно так назвать, Моргиана могла убить сразу, вместо чего выбрала для сестры иной способ смерти — медленный. Сколько же было в истории случаев, когда убийца готов был ждать сколько угодно, твёрдо уверенный в правильности осуществления им задуманного. Грин несколько раз повернёт сюжет, каждый раз заставляя читателя сомневаться, не имея представления об окончании ему сообщаемого.

Самое страшное в сюжете — осознание свершаемого пострадавшей стороной. Родной человек пожелал убить медленной смертью? Тогда непонятно, зачем вообще жить, если столь близкие тебе люди желают зла. Читатель начинал понимать, к чему Александр стремился подвести его внимание. Разве не очевидно? Сам Грин умирал в окружении отрицательно к нему настроенных людей — не родных, но связанных с ним родством происхождения. Он растворялся, уже не способный ничего этому противопоставить. Он постарается дать самому себе надежду, заставив Моргиану осознать пагубность её натуры. После Грин будет жить долго и счастливо, обретя так требовавшееся ему счастье.

Обычный читатель разведёт руками, выразив сильное сомнение в таком отношении к произведению. Скажет: не ищите подводных камней в банальном повествовании. Тогда пусть обычный читатель и дальше читает сложение букв в предложения, если не способен на большее.

Автор: Константин Трунин

» Read more