trounin.ru

Панкратов не меняется. Каким он был в 2015 году, таким остался и спустя семь лет. Вновь читателя ожидает пространное изложение мыслей в духе приснопамятного лытдыбра. Вновь Георгий вспоминает про профессиональные обязанности грузчика, мечтающего о большом жизненном успехе, теперь в качестве обретения писательской славы. Но на этот раз всё обёрнуто в форму беллетристики. Может показаться, автор говорит о собственной жизни, создав для восприятия подмену, переиначив фамилию главного героя на Стократов. Всё же Георгий писал о самом себе.

Что его не устраивает в жизни? Он желает быть писателем. Как он пытается им стать? Выходит на читателя через литературные премии. Получается ли у него? Вовсе нет. Как он относится к данному обстоятельству? Пребывает в постоянной депрессии. И вот Георгий решает написать, каким образом с ним однажды поступили в 2014 году. Тогда он — будем считать за начинающего писателя — рассчитывал на успех в премии «Дебют», став одним из трёх претендентов, вошедших в короткий список номинации «Крупная проза». Фактически его прокатили, разделив победу между двумя другими номинантами. После такого провала Георгий решил завязать с писательством.

Читатель не может понять, с какой стати вообще имеет смысл возлагать надежды на литературные премии? Во-первых, в жюри находятся не совсем компетентные люди, имеющие предвзятое отношение к процессу создания художественных произведений. Может им по нраву безудержный абсурд? Или они придерживаются неких нестандартных мыслей касательно мироздания? Во-вторых, премия должна быть действительно важной — вроде Нобелевской — и то, став лауреатом оной, в редком случае получишь читательское признание. Может будут читать и помнить в течение пяти-десяти лет, после чего забудут и никогда более не вспомнят. Важнее для писателя иное обстоятельство — материальная поддержка. Панкратов скорее нуждался в деньгах, нежели в читателе.

Георгий обязательно выразит гневное отношение к таким мыслям. Он желал писать, иметь обратную связь, быть читаемым. А если его уже читали прежде? Например, есть такой читатель, совершенно случайно ознакомившийся с текстом произведения «Чувство рохли». Теперь читателю предложили другой труд от Панкратова — собственно «Дебют. Как НЕ стать писателем». Появится ли желание знакомиться с прочими произведениями автора? Только при условии отсутствия там всё того же повествовательного настроя, продолжающего оставаться неизменным. Даже кажется — Георгий пишет автобиографию. И дело уже читателя, насколько он имеет желание знакомиться с мыслями человека, чьи литературные произведения не могут обрести успеха.

Может есть примеры, на кого следует равняться? Например, Стивен Кинг утверждал, будто первые произведения писал не ради денег, ему просто нравился процесс. Или Роулинг, изначально писавшая в стол, без надежды быть опубликованной. Или Толкин, всего лишь сочинявший сказки детям на ночь, вовсе не мысливший выставить оные на всеобщее обозрение. Или иные писатели, чьих имён мы не знаем, тогда как они продолжают создавать произведения, причём действительно качественные и интересные, про которые не суждено узнать в силу отсутствия о них широкой информации. В конечном счёте, писателей много. И только Панкратов решил выразить обиду, пожаловавшись на несправедливое к нему отношение.

Жизнь — дорога из случайных совпадений. Не может каждый рассчитывать на успех в делах. И уж точно никто не пожалеет, сколько о том не проси. Да и какой толк от проявления сочувствия в виде жалости? Нужно оттачивать писательское мастерство! Ведь не так важно сколько ты написал, порою в памяти остаётся одно-единственное произведение. И как знать, написано ли оно уже, или его время ещё не настало.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Любой рассказ о «Чайке» Николая Бирюкова обязательно сопровождает справка о том, что данное произведение написано по мотивам жизни и подвига Лизы Чайкиной. Очень часто это вводит читателя в заблуждение. Не сразу он сможет понять, перед ним история о выдуманной девушке, чья жизнь имеет несколько схожих моментов, тогда как во всём остальном — сходств нет вовсе. Если бы Бирюков придумал для главной героини совсем другое прозвище, но таким же образом подвёл её к трагической гибели, тогда отсылок к Лизе Чайкиной быть не могло. Но зачем Николаю рассказывать об ещё одном подвиге в военные годы, которых на первых этапах войны имелось в достаточном количестве? Он знал про гибель Лизы Чайкиной от рук немецких карателей, всё остальное сложилось само по себе. И уже читателю нужно предполагать, почему книга, изданная в 1945 году, получила Сталинскую премию лишь спустя шесть лет.

Читатель задумается и о том, почему книга удостоилась лишь премии третьей степени. Причин тому множество. Однако, насколько оправдано описывать придуманный подвиг, когда перед глазами имелся настоящий пример героизма? Вместо Лизы Чайкиной перед читателем Катя Волгина. А раз Волгина, ей придумают прозвище Чайка. Почему? А разве нельзя связать чайку с Волгой? И ведь гораздо проще рассказывать о вымышленном человеке, нежели восстанавливать информацию по крупицам. Только вот позже Бирюков начнёт иным образом подходить к написанию произведений, именно проявляя усердие в собирании фактов и обстоятельств. Надо полагать, Николай получил немало гневных посланий от современных ему читателей, с тем же огорчением узнававших, насколько они глупо выглядели перед товарищами, начав приписывать Лизе Чайкиной описанные в «Чайке» моменты.

О чём же Николай рассказывал? Про молодую активистку, жившую согласно заветам Ленина. Она гордилась за достижения на государственном уровне, и её не покидала надежда на правильный путь партийной линии. Четверть повествования проходит ещё до начала войны. Только вот читатель знает должное неизменно произойти в конце, тогда как прочее — вынужденное знакомство с авторским вымыслом. Жизнь в мирное время — полотно в духе соцреализма, ничего не сообщавшее нового, не позволявшее прикоснуться к удивительным открытиям советской науки. Может описание начавшейся войны чем-то вдохновит читателя? Если исходить из высокой мотивации на чтение. И, опять же, до того момента, когда станет ясно — Катя Волгина не является Лизой Чайкиной.

Может Бирюков подробно изложил обстоятельства подвига главной героини произведения, ознакомившись с которыми, читатель хотя бы в малой мере поймёт важное значение книги? Николай разве только сгладил впечатление от коллаборационизма, показав добровольное согласие с необходимостью трудиться на врага, таким образом помогая своим. Кто не соглашался быть податливее, считался немцами за подлежащих уничтожению. Оттого главную героиню ждала смерть в конце повествования, касательно чего Бирюкову полагалось отразить действительные события. Получилось ли у него? Остаётся только предполагать, скорее склоняясь к отрицательному ответу.

Николай Бирюков стал заложником образа. Хотел ли он отразить жизнь именно Лизы Чайкиной? Или ему настоятельно посоветовали провести параллели между трагически погибшей партизанкой и главной героиней произведения? Это перестало иметь значение. Главное, чтобы читатель понимал отличие «Чайки» от некогда происходившего, считая книгу за самостоятельное осмысление способности людей совершать подвиги при тяжёлых жизненных ситуациях. Может в таком случае получится смотреть на произведение чистым взглядом, понимая художественность его наполнения. Или не получится, так как название книги само по себе наталкивает на ошибочный ход мыслей.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Пора бы забыть годы царизма, мог подумать советский читатель. Зачем постоянно возвращаться в прошлое? Но пока были живы очевидцы тех событий, кто-то из них обязательно будет писать о былом, особенно учитывая, если падение царизма случилось как раз в начале их умения осмысленно понимать происходящее. Пусть другие говорят о революционных событиях, росте потенциала государства и о перенесённых трудностях во имя заслуженной победы в недавно отгремевшей войне, Соколов обратил внимание на проблемы казачества за с лишком тридцать лет до того. Что тогда происходило? Должно быть очевидным, неугасимый ропот от творившейся в стране несправедливости. Жившие люди были уверены, нужно идти против, чтобы обрести так желаемое ими счастье.

Есть ещё одна проблема — историческая несправедливость к подобного рода литературе. Некогда считаемое за важное, со временем становится вовсе ненужным. Если современный Соколову читатель мог ознакомиться с его произведением, в последующем такого не произойдёт. Следует становиться классиком при жизни, либо утратить читательское внимание в последующем. Причина того очевидна — в предсказуемости повествования. Авторский замысел прозрачен и понятен. Нет необходимости предполагать о должном происходить, как и размышлять над развитием событий. Вполне очевидно, сообщаются обстоятельства, способные вызвать недовольство, после чего волнение раз от раза нарастает. Виноват ли в том непосредственно царизм? Или виноваты люди, которым позволялось жить вольно, без оглядки на власть? Да вот не каждый читатель придёт к выводу, что управляющие государством люди должны быть чрезмерно строгими. А если всё же к такому выводу придёт, он сам не поймёт, из каких тогда побуждений в дальнейшем начнут осуждать Сталина, давшего людям настолько желаемое ограничение в праве на вольную жизнь.

Читатель видит у Соколова две стороны — казачество и шахтёров. Каждая линия раскрывается отдельно. Рассказывая о казачестве, Соколов не показывал тех казаков, какие привычны для читателя по произведениям Толстого или Гоголя. Это просто зажиточные крестьяне. Проблематика произрастала из нежелания молодого поколения следовать воле родителей. И Соколов объяснил причину, указав на преступное поведение некоторых членов казачества, вполне дозволявших своей совести обкрадывать соседей. А когда этим занимается отец, сын обязательно выступит против. Это ли не причина пойти в революционеры? У шахтёров иначе — молодых специалистов отказывались ценить, порою вовсе создавая угрожающие для их жизни ситуации, когда ропот становился чрезмерно сильным. То есть хозяева сами устраивали аварии на шахте. Как при таких условиях не бороться за право на справедливое к себе отношение? И как не закричать — долой царизм? В такого рода обстоятельствах революция казалась неизбежной. Но читатель всё же заметит лёгкость изложения событий, когда автор знает наперёд об успехе задуманного мероприятия, позволяя действующим лицам идти против обстоятельств.

В дальнейшем Михаил Соколов будет главным редактором журнала «Дон», напишет продолжение книги, уже с 1950 года занимая пост ответственного секретаря ростовского отделения союза писателей. И не так важно, по какой причине его роман «Искры» станет интересен в плане рассмотрения быть лауреатом Сталинской премии по литературе, хотя бы и второй степени. Никто не скажет, будто объективнее роман сильнее «Жатвы» Галины Николаевой, но может лучше по смысловому наполнению, нежели другие произведения за 1951 год, ставшие лауреатами той же второй или третьей степени. Будут ли читателю следующих поколений интересны «Искры» в качестве необходимой книги для ознакомления? Вероятнее всего — выбор будет сделан в пользу «Тихого Дона».

Автор: Константин Трунин

» Read more

В 1918 году для готовящегося к публикации сборника «Жизнь и литературное творчество В. Г. Короленко. Сборник статей и речей к 65-летнему юбилею» Горький написал критическую статью, ныне озаглавливаемую как «Из воспоминаний о В. Г. Короленко». Что мог он о нём сказать? Прежде всего выражал своё почтительное отношение. В пору начала литературной деятельности, именно Короленко особенно нещадно критиковал работы ещё молодого литератора, упрекая в излишней многословности, тогда как следует быть более кратким. Но Горький всегда отмечал, насколько много встречалось критики вокруг работ самого Короленко, скорее связанные с их социальной направленностью. Однако, по большей части благодаря Короленко Горькому удалось войти в литературу. И пусть с течением времени он становился всё более многословным, чрезмерно растекаясь мыслью по древу, уже было некому его в том укорить. За тот же год для журнала «Альбатрос» написано короткое пейзажное повествование «Песня».

В первых выпусках за 1919 год журнала «Северное сияние» опубликована сказка «Яшка». Горький затронул тему религии. Случилось Яшке попасть в рай, посмотрел он вокруг, увидел как безрукие, безногие, безглазые да безголовые Богу постоянно рассказывают о перенесённых во славу Его муках прижизненных, ползая теперь вокруг на четвереньках. Разве Богу то может быть приятно? Яшка понял, что теперь мучиться приходится Богу, внимая на такое окружение. Потому пожалел Яшка Бога. И за то Бог смилостивился, позволив Яшке продолжать жить.

С сентября по октябрь в журнале «Жизнь искусства» Горьким публиковались заметки о Льве Толстом. Писались они на протяжении последних семнадцати лет, в основном после встреч с Толстым. Публикация могла состояться раньше, но Горький о них забыл, лишь в 1919 году вспомнив. Помимо того, в 1910 году Горький написал для Короленко объёмное письмо в связи с кончиной Толстого, оставив его неотправленным. По итогу в 1919 году заметки и письмо были опубликованы отдельным изданием как «Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом», в 1923 году дополненные новыми главами. Касательно непосредственно наполнения читатель отметит сумбурность изложения. Видно, насколько наброски выполнялись хаотично. Горький мог переосмыслить текст, заново переписав, используя накопленный материал за исходные данные. Ничего в сущности сделано не было. Потому воспоминания будут интересны сугубо толстоведам и в какой-то мере исследователям творчества непосредственно Максима Горького.

К 1919 году можно было бы отнести воспоминания «О С. А. Толстой» (в год её смерти), опубликованные в 1924 году в журнале «Русский современник». Так кажется по той причине, что Горький рассказывал о смерти Софьи Андреевны, упоминая её властный характер, должный оказывать воздействие на Льва Николаевича. Горький не скрывает — Софья Андреевна ему не нравилась. При такой жене муж должен считаться за великомученика. Выразившись таким образом, остальную часть воспоминаний Горький продолжил непосредственно о самом Льве Толстом.

Дополнительно следует упомянуть про ещё одно воспоминание, написанное примерно в 1923-27 годах. Касались они А. Н. Алексина — земского врача, лечившего Горького в 1897 году. Выполненные в виде незавершённого очерка-некролога, воспоминания были опубликованы в 1941 году в журнале «Красная новь». Горький отзывался об Алексине как о неунывающем человеке, никогда не имевшем страха перед смертью, особо отмечая талант в деле врачевания.

Неспокойная пора переходных для страны лет давала Горькому новую пищу для размышлений. Читатель продолжал ожидать, появится ли в творчестве писателя что-нибудь на современный лад, к чему Горький не думал показывать стремление, или он продолжит создавать произведения по мотивам имевшего место в царской России.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бурная революционная пора требовала людей, способных говорить с трибуны. О чём мог рассказать Горький? О самом для него главном — о том, какое влияние на человека оказывают книги. Если бы человек в России не учился читать и писать, быть ему и далее зависимым от обстоятельств. И вот Горький вышел на митинг двадцать восьмого мая 1918 года, изложив точку зрения на методы, благодаря которым каждый может напитать свои чувства и разум. На следующий день речь была опубликована в газетах «Новая жизнь» и «Книга и жизнь». К 1922 году Горький дополнил ту речь, опубликовав отдельным изданием.

Что можно узнать из текста? К грамоте Горького приобщал дед. Но не просто учил читать, он делал это в духе старых традиций, поставив за цель чтение Псалтыря. Но как учиться? Буквы назывались не абы как, имея сложную для запоминания структуру, сами по себе наполненные смыслом. То есть нужно было запомнить их в качестве «аз», «буки» и «веди», чтобы потом путаться в попытках прочтения слов. Горький придумал целую систему, когда буквы запоминал отличным от их изначального названия способом. И порою даже забавлялся, разбирая слова на составляющие буквы, произнося по им придуманной схеме. К чему это приводило? За непослушание дед порол нерадивого ученика.

Сложнее стало постигать грамоту при чтении непосредственно Псалтыря. С трудом освоив современные для того времени буквы, приходилось знакомиться с буквами, уже вышедшими из общего употребления. Зачем такие трудности? А может таким образом их понимал Горький, далёкий в предположениях от изысканий будущих поколений, продолживших придумывать сложности для постижения науки. Всё это стало причиной отвращения к чтению. Становилось понятно, из-под палки мил не будешь. Человек должен сам быть заинтересованным в постижении для него желаемого.

Значительный вклад в привитии любви к чтению остался за сказками Андерсена. Позволив себе совершить покупку книжки, получил от матери нагоняй за нецелесообразную трату. Это уже не имело значения. Горький прикоснулся к интересному чтению, после чего проникся желанием читать всё больше и больше. И как понять, в какой момент происходит перелом в миропонимании, если намечается переход от чтения сказок к серьёзным литературным работам, затрагивающим сложные для общества процессы? Горький особо выделил эту грань, указав, насколько опасными становятся некоторые книги, всерьёз воспринимаемые за способные повлиять на сознание человека, перестроив ход мыслей на совершенно другой лад. Пусть сам Горький понимал, как сложно сбить с намеченного пути, какого рода информацию не сообщай, но он же должен был знать — насколько эта грань иллюзорна, вовсе не подвластная осмыслению. Другое дело, власть может контролировать нежелательное к усвоению, вплоть до карательных мер к посмевшим прикоснуться к запрещённым ею текстам.

Но каков основной рецепт чтения? Чем больше человек усвоит материала, тем шире будет познание мира. Ограничивая знакомство человека с литературой, можешь спровоцировать на неправильную модель поведения. Человек обязательно подумает: если нечто запрещается, значит в нём есть важное. Но прочитай человек все точки зрения по интересующему его вопросу, он лучше сможет сформировать видение ситуации. Хотя Горький и говорил о том, что в книгах сокрыто всё знание мира, нужно обязательно дополнить и очевидным обстоятельством — общество можно воспитать на определённой литературе, исключив всю нежелательную. Главное, не создать ситуацию, которая породит бунт. Впрочем, модели общественного поведения всегда сложны, и порою зависят от никем не учитываемых обстоятельств.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В мартовском номере газеты «День» за 1915 год Горький опубликовал «Рассказы» на восточную тематику, построив повествование в духе средневековых сказок ближней и центральной Азии. Некоторые из них позже были опубликованы как «Легенды о Тамерлане». Учитывая их малый размер, допустим краткий пересказ содержания. Так в первом — некий безумец собрал пятьдесят тысяч сторонников, уверенный в избранности, пока не послал Бог ему женщину, уверившую безумца в подлинной исключительности, убедив пройти через огромный костёр. Во втором — самаркандский нищий пожелал быть царём, о чём прознал Тамерлан, и подчинив себе Самарканд, поставил того нищего управлять городом, чуть погодя повесив, всем сказав, что не дело нищим мечтать о несбыточном. В третьем — Тамерлан задавал вопросы мудрецам, не получая нужного ответа. Однажды услышал он глас свыше, и сказал — никого не боится, даже Бога, ведь Бог его может лишь убить. И прожил Тамерлан ещё семьдесят семь лет.

В майском выпуске «Вестника Европы» опубликован очерк «Пожар». Где оному свидетелем стал Горький? Читатель увидел глазами писателя обман дамы торговцем, после чего разгорелся пожар. Пожарные прибыли на место спустя тридцать минут. Горький постарался уделить внимание многим деталям, используя даже эпитеты вроде «округлых рыбьих ртов». В ноябрьском выпуске газеты «Борисоглебское эхо» — короткий рассказ «Письмо». Довелось барыне оставить письмо без присмотра на минуту, рассказчик его посчитал за необходимое сжечь. Барыня вернулась и устыдила за такое пренебрежение к чужим вещам. Дополнило всё это воспоминание под заголовком «Театральное», публикация которого состоялось в декабрьском выпуске «Киевской мысли», частично перекликаясь с очерком «В театре и цирке», принятые Горьким за излишнее в качестве содержания автобиографической повести «В людях», потому изъятые из текста и принявшие вид самостоятельного повествования.

В 1916 году опубликованы ещё два рассказа. В мартовском выпуске «Киевской мысли» — очерк «Несогласный», в сумбурном изложении объясняющий для читателя воспоминание о разговоре с надзирателем. Было сказано, ежели писатель своим ремеслом хорошо зарабатывает, значит проявляемое им несогласие — скорее его личная блажь. А вот будь он писателем нуждающимся, тогда может быть и стоило поверить выражаемому им недовольству. В декабрьском выпуске журнала «Солнце России» — столь же сумбурный рассказ «Барышня и дурак». Ещё два аналогичных по наполнению повествования опубликованы в 1917 году: в январском выпуске «Журнала журналов» — «Из дневника», в майском выпуске газеты «Новая жизнь» — «Из воспоминаний».

В апреле того же 1917 года в газете «Русское слово» опубликован рассказ «Миша», должный восприниматься в качестве реакции на некие события. Родители сказали сыну вести дневник. Ребёнок сперва писал в нём стихи, в ответ получив удивления, словно он не мог такого сочинить. Когда Миша принялся за описание происходившего вокруг, для начала создав портрет прислуги, опять же получил наставительную рекомендацию подобным образом больше не поступать. Что именно Горький желал сообщить читателю? Может его самого укорили в написании стихов, и его же — в воссоздании нелицеприятного отображения действительности.

Где-то в десятых годах Горьким написаны два стихотворения «День сгоревший хороня…» и «Иду межой среди овса…», при жизни не публиковавшиеся. Так в первом стихотворении Горький был мучим бессонницей, заполнив ночное бдение лирическим настроением, выразившись твёрдым размером и расхожей рифмовкой строк, он словно начинал беседовать с сущностью из мрачных начал, призывая оставить его, не терзая необходимостью забыться сном. Во втором — описание природы, показанное через нестрогую рифмовку, с тем же выразительным твёрдым размером. Непонятно, почему Горький отказался от публикации данных творений. Будучи считаемым за не совсем поэта, подобными лирическими образчиками он мог опровергнуть сложившееся о нём мнение. Но если учитывать, сколь сильна была тогда русская поэзия, эти два стихотворения ни в чём бы ему не помогли.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сколько бы Горький не писал, оставленного им наследия хватит на долгое чтение. Порою он писал скорее из желания заполнить одолевавшую его пустоту. А что ему оставалось делать? Бесцельно бродить по итальянскому острову? Встречать и провожать гостей, так или иначе связанных с Россией? При имеющемся желании писать, оное будет всегда реализовано. Не станет за удивительное, если многое из созданного Горьким обойдёт читательское внимание стороной. По большей части оно и не требовало проявления интереса. Но всякий волен сказать, насколько неправильно судить подобным образом. Быть может есть подлинные исследователи творчества писателя, готовые прожить, ничем другим не занимаясь, кроме изучения оставленного Горьким наследия. Что же, интересы людей могут возникать спонтанно, становясь целью жизни. Поэтому нужно меньше рассуждать о постороннем, особенно сейчас, когда возник интерес к подобного рода интерпретации доставшегося потомкам материала.

К декабрю 1912 года относится повесть «Хозяин». Объёмное произведение, занимающее сотню страниц, первоначально обозначалось Горьким в качестве «страницы автобиографии». Читатель задумается, помня, что тогда же создавалось «Детство». А тут такое широкое отступление. Возможно имелось желание отразить один из моментов прошлого, когда Горький был в поисках работы, найдя оную в пекарне. И читатель вспоминает, как за порядка десяти лет назад о событиях в той самой пекарне написаны произведения «Коновалов» и «Двадцать шесть и одна». Почему не появилась идея объединить тексты? Хотя бы сугубо из-за невзрачности рассказанного в «Хозяине». Публикация повести состоялась в выпусках «Современника» с марта по май 1913 года.

В том же 1913 году Горький написал очерк-некролог «М. М. Коцюбинский», отразив своё сожаление касательно смерти писателя. Имея с ним знакомство на Капри, Горький отметил тоску Коцюбинского по родному краю, о чём бы не говорившего и не думавшего, мыслями всегда остававшегося с червонной Украиной.

В июньском номере журнала «Просвещение» Горьким опубликован рассказ «Лука Чекин», впоследствии перепечатываемый под названием «Кража». Узнавая историю его создания, связанную с посвящением Ивану Франко по поводу сорокалетия писательской деятельности, приходится недоумевать, видя на страницах разбойный грабёж средь бела дня. Каким образом это следовало понимать? Допустимость солдатам обирать служителей церкви? Или просто Горький вспомнил очередной эпизод из некогда ему ставшего известным?

Другое воспоминание — «Музыка» — за тот же месяц, опубликованное в газете «Русское слово», стало рассказом от первого лица. Должно быть Горький говорил о самом себе, как довелось ему быть на допросе у жандармского полковника, осматривать картины на стенах помещения, ловить тики на лице непосредственно жандарма, и слушать музыку, доносящуюся извне, потом сбежать из-под надзора, спрятавшись за портьерой, с целью увидеть, кто столь прекрасно исполняет. Читатель будто внимал происходящему на театральной сцене. И в качестве разъяснения произошедшего высказано наставление — музыку надо слушать в парке, а не на допросе.

За 1913 год Горьким ещё написана сказка «Самовар», впервые опубликованная в 1918 году. Без глубоких наставлений, не используя высоких эпитетов, описан спор посуды о луне, изредка сбивающийся на поэтическую форму изложения. Может Горький под действующими лицами подразумевал кого-то определённого, чего читателю установить не получится. Повествование будет интересно тому, кто увлекается чайными делами, собирая работы, где задействованы чайники и самовары. Тогда следует обязательно обратить внимание на данный рассказ.

Отдельно нужно упомянуть очерк «В театре и цирке», опубликованный в декабре 1914 года в «Русском слове». Горький делился воспоминанием о первом посещении театра, как хотелось ему придушить актёра, исполнявшего роль Иудушки Головлёва. Увиденным глубоко проникся. После рассказал о посещении цирка, восторженно отметив риск людей, готовых совершать опасные для жизни поступки, только бы привести публику в волнение.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Пограничье» | Книга №2

Где бы найти слова и мысли самого Лукьяненко, с чувством и толком повествующего для читателя обстоятельства задуманного им цикла про Пограничье. Кому вообще принадлежала идея, и кто стал локомотивом для воссоздания основных особенностей? Приходится внимать тому, что было предложено по умолчанию. Сперва Лукьяненко опубликовал «Заставу», после — в 2014 году — случилась публикация «Реверса», написанного в соавторстве с Александром Громовым. Что первично? Согласно внутреннего изложения, Громов и Лукьяненко писали разные версии вокруг одного мира, заранее обговорив точки для соприкосновения. Иначе не объяснишь, почему повествование «Реверса» уходит чрезмерно далеко, воссоздавая перед читателем более широкое понимание Пограничья. Можно даже предположить, Громов планировал совсем другую книгу, не зная, каким образом её продолжать. Помогла реализация в виде присоединения к миру Центрума. Так родилось повествование, в меру должное быть интересным для читателя своими находками, тогда как сама канва постоянно замыкалась на одном и том же, не подразумевая продолжения.

Самое примечательное в «Реверсе» — мир, обитатели которого должны жить неопределённо долго, но постоянно умирают и возрождаются, утрачивая воспоминания о прошлом. При таких обстоятельствах получится написать добротное полотно, подняв какие угодно темы, затрагивая проблемы любого масштаба, создав образчик утопии или антиутопии. Что происходит на самом деле? В выстроенную систему своеобразных перерождений вмешивается посторонний, пытающийся вывести главного героя повествования к истинному положению дел. Читатель так и представляет себе сцену из совсем других реалий, когда посланник является к несведущему, предлагая ему открыть тайны бытия, для чего нужно лишь получить его согласие. Будем полагать, таким посланником стал Лукьяненко, предложивший Громову ввести главного героя в мир Центрума. Что происходит дальше? Громов должно быть сделал попытку подстроиться под предложенные условия. Но у Александра не получилось справиться с проблемой преодоления установленных рамок. Вместо развития действия на страницах происходит повторение однотипных событий в виде сменяющих друг друга посланников, где каждый убивает предыдущего, поскольку главный герой им более нужен.

Читатель по итогу узнаёт, сознание главного героя хотят подчинить мысли о необходимости действовать в угоду контрабандистов. Но являлся ли он когда-нибудь контрабандистом? Или всё-таки он пограничник, по некой причине ушедший в мир перерождений? Будто бы следовало разобраться именно с этим затруднением. На повествовании губительнее сказались действия в привычной читателю реальности. Зачем потребовалось делать вставки в виде событий на Земле? Читая фантастическое произведение о неведомых мирах, не ожидаешь видеть долгих сборов для путешествия в безлюдные северные края с целью провести время на рыбалке, как не испытываешь интереса к встрече с медведями и попытками спасения. Читатель желал развития событий в придуманной авторами вселенной, по результату получив изрядное количество пролитой напрасно воды. Читатель, по мере знакомства с текстом, задумается: следовало иначе связывать узлы.

Может у повествования будет дельное заключение? И с этим не задалось. Дав для читателя действительно интересный зачин, развить тему не получилось. В качестве произведения, написанного на заданную тему, Лукьяненко и Громов справились. Поместить внутрь одного мира некие события — не составило затруднений. И какое дело авторам до ожиданий читателя? Они хотели показать возможность наполнения мира угодными для того событиями, чтобы тот же самый читатель взялся за написание фанфиков. Думается, Лукьяненко не будет против, и не станет предъявлять претензий, скорее удовлетворённый проявленным к Пограничью интересом. С того и должны появляться начинающие писатели, берясь наполнять уже предоставленную для их мыслей вселенную. Только зачем это потребовалось Громову?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Советскому читателю, который не имел возможности познакомиться с творчеством Роберта Хайнлайна и Клиффорда Саймака, произведение Александра Мирера могло показаться за уникальное предположение о допущении вторжения на Землю со стороны инопланетян, используя метод паразитического контроля над человеческим разумом. Но сам Мирер просто не мог не знать про творчество этих американских фантастов. И если «Пересадочная станция» не столь интересна в плане существования на планете некоего портала, служащего за перевалочный пункт для межзвёздных путешествий, то уж «Куколки» Александр точно читал, на свой лад переосмыслив сюжет. Можно даже сказать, Мирер пошёл от противного, если был знаком с «Кукушками Мидвича» за авторством Джона Уиндема, использовав идею наоборот. Что до общего фона, то пресловутую «Войну миров» Герберта Уэллса никто не отменял. Поэтому нужно полагать, будто Александр решил совместить всё под одно, ориентировав чтение на детскую аудиторию. И именно ребёнку дилогия от Мирера подойдёт больше всего, тогда как более взрослый читатель не найдёт на страницах чего-либо способного привлечь внимание.

Что видит читатель? Малопонятную суету и беготню. Зачем? Какие ещё трёх-, пяти- и более угольники? На первых порах сложится впечатление об описании людей с психологическими отклонениями. Вскоре всё станет на свои места. Основное, требуемое к усвоению из вступительной повести — инопланетянами готовится вторжение. Читатель волен совершить неуместное, отправившись за воспоминаниями в исторические документы, проясняя, каким образом монголы собирались нападать на Русь. Подготовка заняла продолжительное время, в основном связанная с интригами самих монголов, изнутри усиливших распрю между князьями. Нечто подобное прослеживается и у Мирера. Только инопланетяне умеют подчинять разум людей, стирая абсолютно все воспоминания. Почему это происходит в форме разведывательной операции — непонятно. Если всё настолько легко, вторжение может пройти без предварительной подготовки. Другое дело, о чём читатель задумывается в любом произведении о контактах с инопланетянами: почему пришельцев должны интересовать именно люди?

И всё же Мирер оригинален в идее не только извратить идею Уиндема, он пошёл далее Хайнлайна и Уэллса, нанеся удар в сердце врага. Советский читатель точно приветствовал идею отправить детей на выполнение смертельно опасной миссии. Они будут действовать среди инопланетян на их территории, выведывая секреты и разрушая основы инопланетного быта. Это своего рода использование сверхспособностей — инопланетяне не могут поработить разум детей. По какой именно особенности? Предположения самого Александра не встретят понимания со стороны читателя. Разве только отсылка к «Войне миров» способна внести ясность — пока человек думает о наличии у него возможностей, основную работу проделают другие обитатели нашей планеты. Просто в детях есть то, чего нет у взрослых. Принимать это нужно без возражений.

Читатель волен иначе трактовать содержание. Допустимо увидеть под личинами инопланетян американцев. Они подчиняют разум некоторых советских граждан, испытывая силы на возможность овладеть мыслительными способностями остальной части населения. Разве такая интерпретация лишена смысла? Надо полагать, под таким видом рассказанное Александром Мирером становилось очевидным для каждого современного ему читателя. За тем исключением, что на страницах вторжение удаётся остановить, тогда как в жизни исход получится гораздо печальнее. Надо ли полагать такую трактовку за истинную? Ответ будет отрицательным.

Примем за данность, Мирер адаптировал для советского читателя собственное видение ряда иностранных произведений. Получившийся результат был воспринят с воодушевлением. С течением времени дилогия стала забываться, совершенно случайно вспоминаемая благодаря тем подросшим впечатлительным детям, имевшим за счастье в юности познакомиться с «Домом скитальцев».

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Владислав Костенко» | Книга №1

Как и с какого конца следовало взяться за описание работы московского уголовного розыска? И почему следовало писать именно на данную тему? Как получилось так, что имея интерес к азиатским делам, создав цикл описательных работ о Китае, Вьетнаме, Лаосе и Борнео, ряд художественных работ о Сибири и повесть про царского посланника в Афганистан, Юлиан Семёнов перешёл на тему производственного романа, ещё и рассказывая про современный писателю день? В «Петровке, 38» раскрывались будни 1962 года. Интересно ещё и то, насколько писатель был вовлечён в процесс. О нём говорят — он участвовал в оперативной работе в качестве наблюдателя, набрал нужное количество ему материала, в течение двадцати дней написав повесть. Спешка скорее имела негативный эффект. Может следовало чаще останавливаться, иначе размыслив ряд обстоятельств, чтобы никто не упрекнул Юлиана в сухости изложения? По итогу Семёнов полюбился своим умением излагать очевидное. Или причина в экранизации большинства его произведений? Не зря ведь есть мнение о творчестве Юлиана — понять описываемое удаётся лучше, обогатившись образами происходящего через экран, нежели суметь всё это разглядеть на страницах.

По Семёнову получается, в Москве случилось небывалое событие — совершено вооружённое нападение. Читателю внушалось, будто Москва — спокойный город, жители которого лишены склонности к преступлениям. Если такое и может совершиться, значит стоит искать закоренелых преступников, не мыслящих существования без противоправной деятельности. Однако, первым подозреваемым становится обыкновенный школьник. На него никто бы и не подумал. С чего ему быть грабителем, когда лишь единожды совершил неправильный поступок, приведя на занятия собаку? Но против фактов не пойдёшь — на месте кражи найден обличающий его документ. Что делает Семёнов дальше? Сотрудники уголовного розыска составляют картину происшествия, проводят оперативные действия по нахождению парня и начинают раскручивать даже не запутанный клубок, а идти по заранее намеченной прямой, когда всё у них на виду. То есть читателю предлагалось видеть работу розыска, связанную со смертельным риском, поскольку у одного из преступников имелось огнестрельное оружие.

По ходу повествования Семёнов делал невиновных персонажей чрезмерно мягкими. Изначально сплетая мрачную составляющую вокруг повинного в ограблении школьника, сообщает читателю информацию, о которой все должны были знать изначально. Почему парень отмалчивался и не объяснял своих мотивов прежде? Может оно могло быть и по правде так, учитывая нежелание взрослых слушать его оправдания. Либо так получается лучше раскрыть перед читателем содержание. А вот виновные у Семёнова — подлинные звери, кому следует находиться за колючей проволокой в отдалённых от цивилизации местах. Для верности Юлиан добавил драматизма, давая сотрудникам уголовного розыска право на героизм. Требовался ли он в действительности? На экране подобный ход должен был присутствовать обязательно.

Трудно сказать, понравится ли читателю книга, написанная таким образом. При условии, если он не будет ничего знать о Семёнове. Пока же, прикоснувшись, например, к «Дипломатическому агенту», и вот теперь к «Петровке, 38», читатель скорее вынужден задуматься, насколько ему требуется продолжать знакомиться с творчеством писателя. Но ежели известны другие обстоятельства, вроде тех, что он являлся популярным советским автором, и именно ему принадлежит цикл работ про Исаева-Штирлица, то не найдёт ничего другого, кроме уверения себя в необходимости продолжения чтения. Остаётся полагать, литературный путь Семёнова едва ли не начинался, невзирая на ранее состоявшиеся публикации. Надо запастись терпением и продолжать. Лучшее оно всегда впереди. А кто в том сомневается, просто не всегда удаётся довести дело до того момента.

Автор: Константин Трунин

» Read more