Tag Archives: литература англии

Агата Кристи «Убийство Роджера Экройда» (1926)

Что делать читателю, когда автор его обманывает? Причём, обманывает с самыми плохими намерениями, пытаясь нарисовать интригу, где её нет. Знакомство с Агатой Кристи прошло практически удачно, просто упала пелена с глаз, разрушив миф о ещё одном великолепном, всеми восхваляемом, писателе. Рано делать выводы, в активе ведь только одна книга, но я и не буду судить об авторе глобально. Передо мной «Убийство Роджера Экройда», по нему и буду выстраивать свои первые впечатления.

Не могу сказать, что повествование ведётся крайне увлекательным образом. Сюжет отчасти тягомотный. Кристи сопровождает читателя по тем рельсам, по которым ей нужно. Разумеется, автор детективов не может выдавать все факты, стараясь сконцентрироваться на определённых персонажах, показывая ситуацию с их точки зрения. Вот тут-то и возникает самый большой сдвиг в восприятии. Ведь ведя расследование, Агата Кристи скрывает от читателя то, что просто обязано быть в сюжете. Все слова о том, что я угадал или не угадал убийцу — бессмысленны. Потому как всё расследование, его выводы и закономерный результат — взяты с потолка в самый последний момент. С таким же успехом убийцей можно было сделать главного следователя — усатого человека с обилием серых мозговых клеточек — Эркюля Пуаро. А если не Пуаро, то кого угодно, вплоть до членов английской королевской семьи. Кого бы не вводил автор в сюжет, читатель не настолько наивный — всё не может быть так просто. Все лишние лица только растягивают книгу в объёме, не выдавая конкретной картины произошедшего преступления.

В заслуги Агате Кристи можно отнести кое-какую проработку характеров персонажей. Они не безликие. Автор старается на этом строить часть сюжета, выискивая мышей и слонов в тайной жизни людей. То, что каждый может иметь свои секреты — безусловная истина. Остаётся её достать и привязать к сюжету, хотя благоразумнее было бы показать людей людьми, а не подсознательно склонными к убийству очерствевшими до наживы маньяками.

Особого восторга от чтения книги нет. Надеюсь, Кристи больше не будет строить сюжеты остальных своих детективов на подобных обманах.

» Read more

Терри Пратчетт «Последний континент» (1998)

Цикл «Плоский мир» — книга №22 | Подцикл «Ринсвинд» — книга №6

Где-то на этот раз Пратчетт споткнулся — очередное приключение Ринсвинда оказалось на редкость неудачным. Смеяться просто нет желания, страницы скорее пролистываются, а общее содержание приравнивается к бредогенератору. Персонажей участвует мало, сюжет выдавливается. Сэр Терри явно писал книгу через силу, не имея чёткого представления о том, что он всё-таки хотел поведать читателю. К сожалению, бывает и такое. Цикл о Ринсвинде вообще на большого любителя. Нет в нём той изюминки, которая так пленит в Пратчетте. С каждой книгой волшебник-неудачник всё больше становится похожим на невменяемого психа, которому в жизни всё крайне надоело.

Почему упомянут бредогенератор? Очень просто. Начиная с названия континента, где происходят события — ИксИксИксИкс, заканчивая питанием Ринсвинда — он находиn разнообразную еду в виде бутербродов и прочей цивилизованной снеди под камнями, в щелях, да кустах, где еду находят не люди, а муравьеды. Цели у Ринсвинда в книге нет. Такой же цели нет и у волшебников, что отправились на его поиски, потеряв в пути саму идею кого-то найти. Их участие в творении континента, в беседах с Богом, в пугающем плавании в бурю — также малоинтересно. Всю книгу задаёшься вопросом, а где же мой любимый Терри Пратчетт, где смех до колик в животе от каждой страницы, где мудрость вселенского масштаба? Ничего такого в книге нет… и не верьте, если вас будут убеждать в обратном. Просто люди не верят в возможность, будто Пратчетт мог написать настолько проходную книгу.

Ситуацию, как всегда, спасает Смерть. Его харизма Пратчетту удаётся практически лучше всего. Мёдом показались страницы, где мрачный жнец озарял своим вниманием похождения Ринсвинда. Сразу видно, кто любимчик Пратчетта — над кем он действительно трудится и чьё присутствие придаёт книгам особый шарм. Не стоит говорить о песочных часах жизни Ринсвинда, Смерть сам поделится об этом своими мыслями. Смерть появится в книге не один раз, он будет немым укором волшебникам, взирая на суету их жизни.

Цикл про Ринсвинда примечателен, пожалуй, расширением географии Плоского Мира. За всё время с Ринсвиндом читатель побывал на краю света, пытался найти других черепах и слонов, усвоил подземную канцелярию, открыл завесу тайны над противовесным материком, и вот теперь читатель узнал про континент XXXX. Но почему-то радости всё меньше и меньше.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Чарльз Диккенс «Посмертные записки Пиквикского клуба» (1837)

«Посмертные записки Пиквикского клуба» — это сатира на злобу дня, это юмористическая программа с разбором недавних событий, которые поражают своей глобальностью, если не курьёзностью. Жизнь всегда преподносит моменты, о которых хочется поделиться своим мнение. Именно такого рода стали «Записки» за авторством Чарльза Диккенса, они полное отражение обыденности Англии середины XIX века.

Диккенс был журналистом. Только с такой точки зрения стоит подходить к пониманию его первой книги, издаваемой в виде периодики, приходящей людям по почте. Несколько глав в месяц на протяжении нескольких лет создали вокруг книги культ, а сама книга стала важной частью жизни англичан. Диккенс писал под псевдонимом Боз. Наверное, всегда удобнее прикрыться иным именем, чтобы избежать излишнего ажиотажа вокруг себя. Злобная сатира не способствует спокойному существованию, всегда найдутся люди с плохими намерениями, стремящиеся защитить честь страны любыми способами, даже радикальными.

«Записки» не имеют единого сюжета, они представляют из себя набор историй. Разобраться в событиях не совсем просто. Язык написания не из лёгких, повествование не всегда увлекательное. Каждый найдёт своё. Однако, что в XIX веке, что в веке XXI — ничего не изменилось. Сохраняется такая же подковёрная борьба среди политиков, партии также мало различимы между собой, споря и упираясь друг с другом ради спора и упирательства. Купленный на улице пирожок с мясом или шаверма в добром киоске-дёнере не обязательно содержит в себе свинину, говядину, курицу или баранину, а вполне может содержать собачатину или кошатину. Посещение Диккенсом психиатрической лечебницы, либо кладбища, также находит отражение в «Записках».

По «Запискам» можно исследовать человека. «Записки» сами по себе являются энциклопедией жизни, где есть многие моменты, о которых мы все смеёмся и которые обсуждаем узким кругом, но которые подвергаются жестокому осуждению при массовом освещении. Английского юмора, как такового, в книге мало. Есть один персонаж, выдающий хохмы, что содержат в себе внутренние противоречия. Это пожалуй самое яркое во всей книге.

«Записки» — книга разноплановая. Она не каждому по зубам, но ознакомиться с ней желательно. Тонкая литературная сатира лучше туалетного мусора с голубых экранах. Тут всё-таки есть высокое, что поймут люди образованные.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эдуард Гиббон «Закат и падение Римской Империи. Том 7″ (XVIII век)

В 1787 году Эдуард Гиббон поставил точку в труде всей своей жизни «Закат и падение Римской Империи». Он не раз говорил, что в своей работе будет отражать историю любого народа, что так или иначе был связан с процессом, приведшим Римскую Империю к упадку и уничтожению. Седьмой том стал продолжением — Рим давно не существует, Византия тоже пала — о чём же ещё можно было поведать читателю. Гиббон сильно не старался, он выжимал из себя слова, не желая делиться новыми мыслями. Он стал уходить так далеко от основной темы, что даже к судьбе Византии это не имело никакого отношения.

Гиббон рассказывает о последних десятилетиях существования Византии, окончательно ослабшей после последнего Крестового похода, уничтожившего столицу Восточной Римской Империи, последнего оплота латинской культуры. К такому исходу, безусловно, привели религиозные распри. Византию трясло, императоры серьёзно намеревались обратиться в католичество, что иногда даже делали, но быстро возвращались к православию. Западная Европа уже не могла терпеть такого соседа. Сперва лично уничтожила, а позже отказалась поддержать последних императоров, пребывавших в слёзных просьбах и избегавших собственной страны, предпочитая находиться при королевских дворах других стран, нежели наблюдать нищету своих сограждан.

Французы и венецианцы довели Византию до краха. Когда к стенам подошёл Мехмет II, преследующий только одну цель — взять Константинополь и сделать его своей столицей — Византии никто не стал помогать. При штурме города использовались все технологии для осады, доступные к тому моменту и старые проверенные средства. В ход шли камнеметательные орудия и пушки, приводимые в действие порохом. Константинополь пал за пятьдесят три дня. Последний император не согласился на равноценный обмен, он решил стоять до конца — это стало последними днями существования Империи. Самого Императора в свальной драке внутри города убили. Так закончилась история великого государства.

Дальнейшее повествование уже не представляет интереса для обоснования причин падения. Гиббон расскажет подробнее о Мехмете II, знавшем пять языков, мощно продвигавшемся на запад. Только смерть в пятьдесят один год уберегла Европу от его захватнических планов. Гениальный военный стратег почил, завоевав для турков земли, где ныне они и живут. Немного Гиббон расскажет о предательском поведении поляков и венгров в их противостоянии с турками. Зачем-то Гиббон даст понимание политического устройства Италии, объяснит существование двух враждебных партий гвельфов и гибеллинов, чьи корни уходят глубоко, а причины расхождения во мнениях никому неизвестны.

Неожиданно, Чингисхан. Совсем немного о нём самом. Чуть больше о завоевании Китая и походе его сыновей и внуков на Европу. Совсем ничего о причинах остановки завоевательных походов, когда Европа могла легко пасть под ударами бесчисленных войск — всё-таки полтора миллиона всадников обрушились лавиной. Ничего странного в падении Руси поэтому нет, перед такой массой никто не устоял бы. Впрочем, Гиббон о Руси ничего не говорит. Однако, Гиббон находит следы монголов за полярным кругом и в самых глухих закоулках грузинский гор, объясняя это тем, что монголы не оставляли ни одного метра без своего внимания.

Очень путано Гиббон повествует о турках. С Мехметом II всё понятно. Но откуда и как пришли турки? Складывается впечатление, что османы (переиначенное слово «атаман») пришли откуда-то из Сибири, перебрались через Персию, обосновались в Крыме, откуда грозили Балканам, окружая Константинополь с двух сторон. То есть турки получили контроль над Балканам раньше, чем взяли столицу Византии. Гиббон повествует об янычарах. Это жители Балкан, подвергшиеся исламизации в детском возрасте и призванные в армию. Турки были категоричны в военном отношении — существовал налог, по которому османы забирали из семьи каждого пятого ребёнка, либо по ребёнку каждые пять лет. Суровые времена требовали суровых решений.

Как о Чингисхане, также Гиббон говорит о Тамерлане. Характеризует Великого Хромца с положительной стороны, в стране которого нельзя было даже кошелёк у мальчика отобрать, но при этом Тамерлан воевал ради добычи, оставляя разорённые земли наедине с самими собой, ему не нужны были новые страны. Так, по крайней мере, говорит Гиббон.

Закрывает седьмой том печальное повествование о безжалостности времени, уничтожающего архитектурные реликты, да о бесчинствах людей, растаскивающих исторические объекты для своих нужд. Так, например, римляне разбирали кирпичи с Колизея только для производства из них извести. Время идёт своим чередом, не подвергая ничего консервации, поступаясь в угоду сегодняшнему и на благо завтрашнего дня.

Римской Империи давно нет, но Римская Империя заложила основы западного общества.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Оскар Уайльд «Сказки» (1888)

То был 1888 год, Уайльд издал два сборника сказок, рассчитанных на взрослую аудиторию, с элементами реализма и жестокости. Правдолюбие без всякого мистического уклона. Просто взгляд со стороны на, казалось бы, простые вещи. Под новым углом замечаешь новые детали. Во всём соглашаешься с Уайльдом. Хоть каждая сказка облачена в сладкую оболочку, её раскрытие возымеет эффект чистки лука. Снимая слой за слоем не с конфеты, а обнажая несправедливость мира. Никто не говорил, что взрослая жизнь имеет медовую липкую дорожку, заставляющую выбираться из всех передряг, получая удовольствие от приторности под ногами. Скорее наоборот. Стремление повзрослеть заведёт в трясину ещё на ранних попытках подражания. И тут стоит читать Уайльда. Сказки покажутся наивными. Но именно в этой наивности заключена суть.

На жестокость окружающего мира принято закрывать глаза. Сочувствующие быстро выдыхаются, изнемогая под тяжестью чужих проблем. Большинство их не замечает. Обещает отложить решение чужих проблем на потом. В итоге не решая собственных, но упуская возможность помочь хотя бы родственникам. Замкнутый круг закрытых глаз не даёт вовремя опомниться. В последний момент чужие проблемы могут подорвать собственное здоровье. Перетянуть на себя чужое одеяло, отдать последнее, переосмыслить жизнь. На сказке про «Счастливого принца» из Гаутам вырастут Будды. Из реципиентов — доноры. Но до конца невозможно посвятить себя другим, для этого придёться жертвовать близкими тебе людьми.

Гуманность в сказках Уайльда изумляет. Незнакомцы готовы придти на помощь, пожертвовать собой. Если ласточка стала адептом пришествия ожившей статуи, то Соловей, от доброты сердечной, решил помочь влюблённому парню, заключив договор с кровожадной розой, ценительницей лебединых песен. И невдомёк доброму помогающему суть работы благотворительных фондов, когда помощь расходится по рукам, а действительно нуждающийся ничего не получает, а если и получает, то совсем не то, что хотел получить. Напрасные страдания имеют нулевой результат. Загублены нервы, подорвано здоровье.

Не будет пользы, если ограждать детей от внешнего мира, закрывать от них правду жизни: взрослые курят, взрослые пьют, взрослые матерятся. Каких детей пытается взрастить такое общество? Интеллигентное, наверное. Общество забывает основной принцип запретного. Дети тянутся именно к тому, что запрещено. Их не удержишь от этого. Необходимо стремится показывать на собственном примере, иначе ребёнок не поймёт. Но запреты имеют положительный эффект в отдалённой перспективе, правда стоит учесть все возможные факторы неприятия, и действовать очень медленно. Может быть об этом и хотел рассказать Уайльд в третьей сказке про «Великана-эгоиста».

Обещая чем-то помочь, не требуй помощи в ответ. Нужно действовать на безвозмездной основе. Ответная просьба всегда отпугивает от собственной просьбы. Мудрые советуют не принимать подарков, на которые вы не сможете ответить соответствующим подарком. Обмен любезностями становится крайне неприятным, заводя ситуацию в тупик. «Преданный друг» может в любой момент оказаться паразитирующим элементом, пренебрегающим круговой порукой взаимопомощи, начиная искать личную выгоду при отсутствии каких-либо изначальных предпосылок для помощи. Пускай эта помощь ему ничего не стоит.

О громких обещаниях и чванливом поведении тоже есть сказка. Напыщенность — свойственна многим людям. Видя себя в зеркале прекрасными или ужасными, они начинают изливать душу об этом всем своим знакомым и просто первым встречным. Какой я сегодня прекрасный, какой у меня прекрасный носик, да вот прыщик ужасный под ним соскочил. Вы представляете-представляется. Величие собственной персоны — пшик, взрыв ракеты. В обойме себе подобных не стоит акцентировать внимание на собственных проблемах. В «Замечательной ракете» Уайльд слишком категоричен. Отрицание некоторых качеств, свойственных женским натурам, никуда не деть. Это и не требуется. Главное, чтобы прекрасные ракеты не доводили до взрыва ни себя, ни отсыревших к такому «нелогичному» поведению мужчин.

Необычно читается сказка «Молодой король». Она о социальной несправедливости. «Где родился, там и пригодился», «Богу — богово, кесарю — кесарево». Любопытный пассаж в сторону нарастающей нестабильности и активного брожения в умах рабочего класса. Конец XIX века был весьма актуальным для этой темы. Уайльд старается защитить старые порядки, от его слов социалисты будут долго возмущаться. Обоснование важности господствующего класса не даст спокойно спать. Но можно найти аллегорию. Вместо короля взять какой-либо сектор экономики или промышленности, более доминирующий над другими. Конечный продукт в итоге кому-то предназначен. Этот кто-то оплачивает работу всех людей, задействованных в процессе. Если не будет «королей», то будет добывание пропитания в лесу, да с помощью старого доброго лука и стрел. Делая винтик за сдельную оплату, ты не думаешь о конечном продукте и его покупателе, но думаешь о скупости покупателя, который ищет выгоду и может отказаться от покупки детали, узнав о вложенном в неё труде. Как знать, может ты, сделав винтик, сам купишь готовую деталь.

Депрессивное отношение к любому негативному проявлению со стороны окружающих — проблема человечества. Поиск отрицательного начала в себе. Создание проблем из воздуха. Иногда всё это обоснованно. Стоит ли указывать людям на их недостатки? Это как говорить о литературе, понимая разность вкусов. Впрочем, сказка «День рождения Инфанты» может восприниматься буквально. Она является единственной сказкой, где полностью отсутствуют аллегории. Но за подобный исход дела Эдгар По ответил «Лягушонком», Уайльд же оставил негативное ощущение безнаказанности, когда от тебя требуют веселить, и ты можешь веселить, но, понимая собственную ущербность, уже не можешь быть таким как раньше. Любой высказанный упрёк портит настроение. Надо быть добрее и мягче.

Попытка оторваться от действительности обречена на провал.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Терри Пратчетт «Патриот» (1997)

Цикл «Плоский мир» — книга №21 | Подцикл «Городская стража» — книга №4

В мире существует всего один писатель, бесподобный пример английского юмора, выдающий по две-три книги в год, при этом сохраняющий свой оригинальный стиль, не уступающий от своих принципов к юмористическому подходу при взгляде на окружающую действительность. Он один по простой причине — только от его книг никогда не смеёшься громким смехом, в душе тоже не происходит видимых изменений, зато рот и конечности содрогаются в беззвучном смехе, вызывая недоумение у рядом находящихся. И ведь нельзя объяснить людям весь юмор происходящих событий. Для этого придётся пересказывать несколько предыдущих книг. Пратчетт создаёт ярких персонажей, он планомерно продвигает их в Плоском мире, выдумывает гениальные ситуации, мастерски их разыгрывает… и читатель сидит довольный, тихо подёргивая конечностями и извлекая маленькими порциями поток воздуха из лёгких. Это сэр Терри Пратчетт, господа — самый популярный автор с берегов туманного Альбиона.

Цикл про Стражу для многих является самым любимым. И если женская половина может возразить, приводя в пример цикл про брутально-аморфно-неподражаемого Смерть, да цикл о Ведьмах, то мужская половина будет твёрдо стоять за Стражу. Этот цикл не только наполнен яркими персонажами, любопытным видением жанра фэнтези, но полон событий, коренным образом влияющих на вселенную Плоского мира. Особой прелести добавляет детективная составляющая, когда читатель до конца не понимает действий некоторых героев, с нетерпением ожидая объяснений всего происходящего.

В самом деле, в руках двадцать первая книга про Плоский мир. За плечами множество событий, а сэр Терри продолжает удивлять. Многие темы он поднимал, но тему войны не затрагивал. Однако, не думайте, что русское название книги как-то отражает суть. Слово «патриот» имеет чёткое значение. А вот оригинальное «jingo» не совсем соотносится с патриотизмом. У этого слова примечательная история. Впервые упомянутое во время одной из многочисленных русско-турецких войн, когда Англия, не имея чётко сформулированного повода для участия в происходящих событиях, прикрывалась именем Иисуса, трактуя свои действия угодными Богу. С тех пор и закрепился термин «джингоизм» — близкий родственник «шовинизма», только имеющий больше религиозных оттенков.

Но есть ли в Плоском мире религия? Безусловно. Пратчетт в «Мелких богах» наглядно показал все её стороны под разными точками зрения. При всём этом, в Плоском мире религия не преобладает над чувствами и поступками героев. Мир Пратчетта больше сосредоточен на магии и простых бытовых деталях жизни, когда герои не успевают подумать о чём-то ещё, кроме навалившихся проблем.

Когда между Анк-Морпорком и Клатчем всплывает кусок земли — начинаются приготовления к войне за право обладания этим стратегически важным объектом. До этого Пратчетт никогда не показывал действительно военных противостояний. В Плоском мире живут особенные существа, им всё безразлично, каждый думает о своём. Только Коэн-варвар как-то давал жару Агатовой империи, показывая на своём примере, как кочевники на Китай ходили. В «Патриоте» всё более запутаннее.

Надо обладать особой деликатностью, чтобы не обидеть чувства мусульман, ведь яркий образ жителей Клатча, живущих в пустынной стране, передвигающихся на верблюдах, не оставляет сомнений в прототипе. Одно только упоминание значения «Аль» в их культуре служит окончательным подтверждением.

Сюжет неподражаем. Рассказывать бессмысленно. Надо читать. Но вкратце будет так: Витинари (говорят, бывший член гильдии убийц, мужчина не первой молодости и опирающийся при ходьбе на трость) вновь на высоте, будет бороться с военным режимом; Ваймс, в редкие минуты вне самобичевания, поймёт основы рыцарства и позволит городской страже поучаствовать в новых для них приключениях; Колон и Шноббс докажут однотипность стражи во всём Плоском мире, а кто-то даже станет бороться за права женщин; Моркоу по прежнему легко располагает к себе людей, знает всех по именам, обладает феноменальной памятью и воспринимается клатчсцами как настоящий король; ах да, в страже появится зомби; Леонард Щеботанский, как истинный учёный, думает обо всём, но при этом не может думать о чём-то конкретном, конструирует предметы под свои нужды в сугубо мирных целях и придумывает им названия с истинно человеческим незаморачиванием; Ахмед 71-й час — бесподобен; Аль-Достаб — очередное подтверждение, что люди одинаковые.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эдуард Гиббон «Закат и падение Римской Империи. Том 6″ (XVIII век)

Шестой том не вносит дополнительной ясности в судьбу Римской Империи, окончательно исчезнувшей в VI веке. Гиббон концентрирует своё внимание на Византии и её соседях, внёсших тот или иной вклад в разрушение остатков былого могущества. Закончив пятый том жизнеописанием Мухаммеда, в шестом Гиббон продолжает рассказывать об арабах, об их продвижении к берегам Атлантического океана, переброске сил в Испанию и захвате юга современной Франции. Будет читателю и история русского народа, минуя остальных славян, кроме болгар. Пары ласковых слов удостоятся венгры и норманны Опять же не обойдётся без турков-сельджуков и христианских разногласий, положивших начало будущим реформаторам. Заканчивают книгу крестовые походы и падение Константинополя от рук своих бывших братьев по вере. Обо всём этом чуть ниже, но не так подробно, как у Гиббона. Цель рецензии — закрепить прочитанный материал.

Мусульмане — воинственные представители человечества. Пока христианская мораль призывает принимать страдания и жить со всеми в мире, мусульманская религия распространяется путём насаждения под угрозой уничтожения в случае любого несогласия. Мухаммед сам часто воевал. Он не раз приравнивал один день на поле битвы многим годам смиренных молений. Его последователи внесли большой вклад в развитие религии, быстрыми темпами разойдясь на три стороны. Персия не долго сопротивлялась — исповедуемый ей зороастризм ушёл в прошлое. О дальнейшем продвижении на восток Гиббон не рассказывает, но читатель итак прекрасно осведомлён до каких пределов мусульмане прошли в сторону Китая.

Более успешными оказались завоевательные походы на запад к Атлантическому океану, принеся на север Африки свою религию. Приносить было просто, но делать это приходилось часто. Племена сопротивлялись и часто свергали мусульман, подвергаясь новым волнам захватчиков. Дольше всего держалось северной побережье Африки — греки сражались как львы, препятствуя распространению мусульман на свои земли. Безусловно, походы мусульман в Африку — это агрессия против Византии, сохранившей тут свои колонии. Не совсем удобно было управлять западной частью страны, имея посередине такого агрессора, долгая борьба не была успешной — греки сдали свои позиции, уступив мусульманам весь север Африки.

Многие знают о долгом пребывании арабов в Испании, откуда их с большим трудом потом удалось выбить. Мало кто знает, что арабы пришли в Испанию по приглашению самих испанцев, пребывавших в раздорах и искавших поддержку у соседей. Арабы сперва помогли, проведя разведку местности, но потом с успехом осуществили захват территории. Также мало кто знает о продвижении арабов далее на восток, им удалось на некоторое время захватить юг современной Франции, Сицилию и Крит. Гиббон не идеализирует силу захватчиков, он с сожаление говорит об измельчании некогда воинственных готов в ленивых и жизньпрожигающих остготов, разучившихся воевать. Захват Испании стал делом двух месяцев. Арабы владели полуостровом продолжительное количество времени, изредка союзничая с соседями-христианами. Правившие в Испании Омейяды отличались добродушным нравом. Они более не делали попыток распространить свою религию в сторону франков, особенно после того как их из Франции изгнал дед Карла Великого Карл Мартелл. Впрочем, во многом продвижению мусульманства мешали внутренние распри арабов.

Нудно Гиббон повествует о быте Византии и быте Франков. Читатель может почерпнуть только любопытные факты. Например: франков по другому называли латинами. они предпочитали сражаться пешими, используя лошадей только для передвижения, были обжорами и их фигуры страдали от изрядной тучности, были готовы на всё ради прибыли; в Византии Юстиниан отошёл от латыни, перейдя на греческий язык, создавая тем самым множество проблем внутри государства, где подданные не владели греческим. После Юстиниана последующих императоров принято называть греческими. Тиберий и Маврикий — были первыми греческими императорами Византии. Однако, любое сравнение жителя Византии с греком считалось обидным.

Сейчас принято считать религию чем-то устоявшимся, любые попытки иначе её воспринимать и по другому толковать — добром не закончатся. Иные взгляды сразу заносятся в разряд сектантских. Хотя, в своё время, православные считали такими же сектантами католиков. Сейчас всё воспринимается более гладко, но, думаю, отношение от этого не сильно изменилось. Ушедшая в православие, Византия тем самым обрекла себя на уничтожение, когда западная церковь начала использовать крестовые походы для своей выгоды, борясь не только за освобождение вечного города, но и за искоренение иной трактовки христианства. В VI веке арианство сдало позиции государственной религии, манихейство же предприняло последнюю попытку изменить ситуацию к лучшему — появились Павликиане.

Что отличало павликиан от остальных христиан? Покуда греки считали вредным показывать Библию верующим, тщательно оберегая от любопытных глаз, католики не отставали. А вот павликиане смотрели на иконы, как на простые картины, на мощи, как на простые кости, на крест, как на кусок дерева, тело и кровь Христа — кусок хлеба и чаща вина — лишь благодать, мать христова — просто мать, а ангелов никто не просил кого-либо защищать. Они отвергали все предметы религиозного поклонения. Старый завет — нелепое произведение людей или демонов. Христу приписывали небесное тело, а распятие на кресте было призрачным. Павликиане не искали мучительной смерти, но сто пятьдесят лет они были преследуемы.

Цвингли, Кальвин и Ян Гус, по мнению Гиббона, являлись частичными последователями павликианства, став реформаторами, они разрушили до основания величественное здание церкви, начиная с индульгенций и заканчивая святой девой. Подражание идолопоклонству было заменено культом молитв к Богу. Реформация позволила ханже мыслить без влияния авторитетов, а рабу — говорить о том, что он думает. Папа и соборы перестали быть последними истолкователями веры, теперь каждый мог это делать как ему угодно.

Весьма коротко стоит поведать о болгарах, венграх, русских, норманнах и турках.

Все они были соседями Византии и периодически тревожили спокойствие восточной империи. Впервые болгары были упомянуты во времена Теодориха, готского вождя, что одним из первых пошёл на Рим войной. После этого упоминание о болгарах исчезло, появившись много позже. Гиббон склонен считать, что имя болгар взяли другие племена, обосновавшиеся в тех же местах, где до них жили первоначальные болгары. Новые болгары крепко воевали с Византией, пленив как-то одного императора и убив его. Позже болгары приняли религию Византии, стали цивилизованным государством, отправляли детей учиться в Константинополь.

Когда-то прошедший по Европе Аттила, оставил после себя только венгров (они же мадьяры). Греки считали венгров тюрками. Гиббон же скорее склонен относить их к славонцам (протославянам). Венгерский язык однако больше похож на финский. Венгры брали дань с германцев, являясь довольно грозно силой. Чтобы дойти до Константинополя, воевали с болгарами, ставших удачной защитной прослойкой для Византии. То было лихое время. Венгры с одной стороны, арабы с другой, норманны с третьей — тяжёлое время для политического спокойствия в регионе.

О русских Гиббон ничего конкретного не рассказывает. Про русских знал ещё Карл Великий, только под русскими он подразумевал соотечественников шведов и норманнов. На земли Руси когда-то пришёл один варяг и основал царский род, просуществовавший семьсот лет. Русские делились на северных оседлых и южных кочевых. Было две столицы — Новгород и Киев. Русские ходили воевать с Византией. Более ничего Гиббон не поясняет. Однако, всё-таки в его словах есть толк. Гиббон говорит о том, что природу варваров нельзя переделать с помощью уговоров, это может сделать только религия. Поэтому, навязывая христианство болгарам, венграм и русским, Византия обеспечивала себе, как минимум, надёжный тыл.

Русским уделено мало места, чуть больше Гиббон рассказывает о норманнах. Но его повествование касается выборочных мест из истории и не вносит никакой ясности в дело о самих норманнах. Только вот сицилийское, да неаполитанское королевство, а север Франции и набеги в V веке будто не происходили.

А вот турки — это провокаторы Крестовых походов. Захваченный ими Иерусалим, спустя тридцать лет, вызвал возмущение у некоего Петра Пустынника. Притеснение христианских паломников возмутило общественность. С тех пор в Европе ничего интересного не происходило и историки присвоили этому времени название Тёмных веков. Вся европейская политика перенеслась под стены Иерусалима, куда в отважных порывах каждый раз отправлялось очень много людей. Шли воевать сотнями тысяч. Шли военные и шли мирные. Иные не знали ничего о Иерусалиме, такие в конечном счёте потеряли разум и захватили Константинополь, толком не разобравшись, куда их высадили.

Первые крестовые походы шли по суше через земли болгаров и венгров, вызывая возмущение местных жителей, нескончаемым потоком. И если Алексей Комнин ещё мог получить выгоду для Византии, то последующие походы всё больше использовались в интересах римских Пап, а позже французских королей, кому существование Византии было более противным, нежели мусульманство. Был в те времена налог для тех, кто не желал идти в поход — приходилась отдавать часть доходов церкви. Седьмой поход стал последним — Византия была разграблена. Хороший плацдарм для противника веры.

Религия внесла свой вклад в развитие человечества, позволив ему встать на новую ступень эволюции. Что делать с религией дальше — слишком больной вопрос. Человечество не готово его решить. Когда-то христианство, в пылу борьбы, разделилось на две основные ветви. Позже религиозные споры между греками и латинами привели к новому разрыву между церквями. Споры касались не столько сути самой религии, сколько касались, на первый взгляд, незначительных различий в правилах выполнения обрядов и образа жизни. Брак священников, добавление дрожжей в хлеб, воздержание от употребления в пищу убитых животных, время проведения поста и сам рацион, как креститься, бриться и т.д.

Греки и иудеи выпестовали христианство. Арабы и иудеи в ходе раздоров породили мусульманство. Но Византию погубило только христианство, как и Рим до неё. Но не будем говорить об этом однозначно. Ведь известна теории пассионарности Гумилёва — она всё объясняет.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вальтер Скотт «Роб Рой» (1818)

Вальтер Скотт — писатель из детства. Всем знаком его «Айвенго» и больше ничего. Хотя попробуй сейчас взять в руки книгу о благородном рыцаре, то на много процентов убеждён, что меня будет ждать разочарование. Пускай лучше книга останется приятным детским воспоминанием. Должно же быть что-то хорошее в душе. Не спорю, Скотт был популярным писателем в своё время, практически создателем тогдашних бестселлеров, честь ему и хвала за это. Нужно было продвигать литературу вперёд, особенно приключенческую. Людям нравилось и даже сейчас нравится. Всё желание убивает лишь напыщенная речь персонажей, да высокопарный слог.

Дело не заладилось ещё при чтении «Квентина Дорварда» — вольного шотландского стрелка благородного происхождения — решившего испытать счастье на французской стороне. При сносном начале, дальше Вальтер Скотт напрочь забыл про своего персонажа и полез в дебри дворцовых интриг. В «Роб Рое» ситуация аналогичная. Только с самого начала читатель читает не художественную книгу, а исторический очерк о распрях в шотландских кланах, о клане-убийц МакГрегоров, навсегда проклятых и разогнанных по другим кланам с запретом собираться в будущем им самим и их потомству.

С горем пополам, закончив вводную часть, Скотт снова забывает о герое из названия книги, уводя читателя к совсем другим событиям, связанным с самим Роб Роем крайне опосредованно. Некий рохля, которому претит дело отца, отправляется в шотландскую деревню и с головой окунается в быт. Каким-то образом всё это закончится кровавой бойней, о которой Вальтер Скотт сам сообщит в начале. Выдав спойлер, автор книги неспешно ведёт повествование. Как я уже говорил, от высокопарного слога на десятой странице тянет захлопнуть книгу и материться вслух. Не для советских детей эту книгу писали точно, скорее для барышень XIX века, иные наверное книги тогда в руки не брали. Отсюда же пошли благородные ковбои, да остальные радетели за справедливость.

Сам Скотт сравнивает Роб Роя с Робин Гудом. Уже в именах прослеживается связь. Только Роб Рой — это Роберт Красный. Он изредка появляется в книге. Грозит всем и вся, поминая свою родню из МакГрегоров, потом растворяется. Сельская пастораль снова перед читателем. Чередование событий заставляет мозг вскипеть от неспешного развития сюжета. А ведь некоторые читатели наоборот серчают от несвойственно быстрого развития событий в книге, что так мало похоже на Вальтера Скотта.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Эдуард Гиббон «Закат и падение Римской Империи. Том 5″ (XVIII век)

Эдуард Гиббон писал своё исследование Римской Империи в течение всей жизни, переворачивая множество источников. Было ли это трудным занятием для XVIII века, сколько времени он провёл в библиотеках, куда только не ездил, с кем не общался, чтобы сформировать свою собственную точку зрения. Каждый том его трудов даёт наглядное понимание не только его взглядов, но и рост как писателя. Пятый том примечателен не только содержанием, Гиббон уже не скачет от одного момента истории к другому, понимая необъятность своего труда, теперь Гиббон всё грамотно разложил по углам и в нужный момент вытаскивает в центр повествования требуемые факты.

О чём пятый том: юриспруденция Рима от Республики до Византии и дальше, быт аваров и лонгобардов, взаимоотнощения Византии и Персии после Юстиниана, продолжение теологических споров, краткое изложение событий доведших Византию до краха, иконоборчество, жизнь Мухаммеда. Обо всё этом ниже.

Рим — стал отправной точкой для западной цивилизации. Сам Рим съели его же противоречия, христианство усугубило развал и на его фундаменте выросла Европа. Важную часть из римского образа жизни оттянула на себя юриспруденция. Законы — важная составляющая в жизни общества. Цивилизованная форма древних запретов. Давайте посмотрим на удивительные факты.
При Юстиниане (VI век н.э.) действовал сборник из трёх кодексов, куда входили как старые законы, так и новые. Каждый судья трактовал дело по тому из них, по которому считал нужным. Законы всё время совершенствовались и заменяли старые. Любой римлянин имел право помочь в составлении законов, которым он потом же и обязан был подчиняться. Как это было мудро. В Риме всегда действовала система прецедентов. Считалось, что законы исходят от богов и царя, им подчиняются не только люди, но и сами боги. Истоки современных законов пошли от Аристотеля и стоиков.

Мало кто знает, что до разрушения Карфагена, в Риме всё держалось на отцах. Отец семейства был чуть ли не рабовладельцем. Сыновья не имели никаких прав, пока их отец жив. Отец мог их продавать как рабов. Мужчины хоть на что-то надеялись, а женщины были полностью бесправными. Женщина была вещью. Её мнение никого не интересовало. Она никак не могла повлиять на свою жизнь. Довольно удивительный факт о высоконравственной стране.
Девочки вступали в брак с двенадцати лет, дабы муж мог воспитать жену под себя. Только после завоевания Карфагена появились послабления в общественной жизни. Люди увидели, что можно жить по другому. Женщина уже была не вещью, а личностью. Возникла традиция заключения брачных договоров. Впрочем, брак в Риме — непонятная форма общественной жизни. Он ни к чему не обязывал. Но для развода всё-таки была нужна веская причина: измена или импотенция. Только при Юстиниане появились разводы по общему согласию. Существовала отдельная богиня Верипляка — укротительница мужей, для жалоб женщин на свой брак. Кровосмесительные браки по восходящим и нисходящим линиям запрещались, зато по боковым линиям не порицались. Жениться на сёстрах можно, но на родителях и детях нет. Гражданская жена считалась наложницей. Римлянин мог заключать брак только с римлянкой, иностранки могли быть лишь наложницами. И как бы обидно не было Клеопатре — она была именно наложницей.

Весьма важной особенностью, напрочь утраченной варварскими последователями традиций Рима, была забота о детям. Если родители умирали, то дети попадали под опеку своих дядей. И если дяди были против, то подвергались суровым уголовным наказаниям. Только, если не было родственников, тогда государство брало сирот на воспитание. Совершеннолетие наступало в четырнадцать лет, окончательное взросление в двадцать пять лет.

Отдельно Гиббон делится мнением о греках, как об одичалом и диком народе, чьи заслуги остались в прошлом. И их значение для будущего полностью сошло на нет.

Если дикарь что-то изобретал, то право на изобретение принадлежало ему по праву. Если что-то добывал охотой — никто не мог уже это отобрать. Если разводил животных — имел право на приплод. То есть в Риме твёрдо закрепилось понятие, что на добытое собственными руками никто не мог претендовать. Если ты занимал плодородное место, то все доходы от его использования будут твоими.

Немного интересных фактов из римской юриспруденции: порядки наследования окончательно были установлены только при Юстиниане, помилование всегда можно было купить за деньги, действовал принцип «око за око, зуб за зуб», за ложные показания в суде потом скидывали со скалы, за уничтожение зернового хлеба вешали, авторов пасквилей били дубиной. Несостоятельным должникам давали тридцатидневную отсрочку, потом отдавали на тридцать дней в пользование кредитору и если до сих оставался должен, то продавали в рабство. Законы, в первую очередь, были призваны остановить римлян перед преступлением.

При Константине законы Моисея были приравнены к божественным. Гомосексуалистов стали притеснять, а греческие привычки в этом плане считались грязными. Наказывали смертью, отсекая орудие преступления или втыкая острые игры в проходы с особой чувствительностью, вплоть до отсечения рук. Хватало устных показания кого угодно.

Юстиниан не был гениальным правителем, как замечает Гиббон. Но он стал отправной точкой для падения Византии. Его сменил хворый Юстин, передавший при жизни трон Тиберию, начальнику императорской стражи. Спустя четыре года трон достался другому военному — им стал Маврикий. Фигура казалось бы незначительная, но он завязал крепкую дружбу с персами, самостоятельно ходил в походы с армией, укрепил могущество Византии. Однако, всё-таки был жестоко убит вследствие солдатских бунтов, подзабытых историей ещё в III веке. Последующий император Фока вверг страну в хаос. Все достижения Маврикия были разом перечёркнуты. Фока уподобился Калигуле и Дамициану, убивавших своих подданных без лишних раздумий. Дружный Маврикию царь Персии Хосров напал на ослабленную Византию и отнял восточные и южные области, включая Сирию, Египет, Кипр и Родос. Фоку сменил Ираклий. Далее повествование о смене правителей после Ираклия, что повторило историю солдатских императоров. Пока к власти не пришли Комнины. Иоанн отменил смертную казнь и спокойно правил двадцать пять лет, пока не поранился на охоте собственной отравленной стрелой и скончался от гангрены. Мануил правил тридцать семь лет. Воевал с турками и венграми, при этом участвовал в сражениях лично. Византия стала вновь обретать былое могущество. Андроник перешёл к туркам и воевал для их славы. Потом стал соправителем сына Мануила, устранил того от власти и удавил. Ввергнув страну в годы репрессий. Люди испугались и свергли тирана, его буквально разорвала толпа.

За последние шестьсот лет царствовали шестьдесят императоров, что противоречит Ньютону, утверждавшего нормальное время для правления в восемнадцать-двадцать лет. Зато не было иностранных завоевателей.

Надо сказать, что Византия была зажата со всех сторон. На западе агрессивные авары, да востоке персы, на юго-востоке воинственные турки. Война с Персией до Маврикия длилась без малого семьсот лет. Армения была окончательно потеряна в пользу Персии. Персии тоже было не очень уютно. Ей также досаждали как Византия, так и турки. И там нарушаются вечные устоит, когда развенчали божественность Ормузда и выкололи ему глаза. С большим трудом потом отбил власть наследный Хосров. Гиббон замечает, что в то время просто были необходимо две противовесные империи: Персия и Византия.

Пока мысль не ушла далеко, стоит задержаться на Византии. Именно тут развернулось иконоборчество. Первые христиане чувствовали отвращение к иконам. Закон Моисея запрещал изображать божество в каком-либо виде. Иудеи придерживались этого правила строго. Через триста лет после возникновения христианства, изображения по прежнему порицались. Твёрдое установление икон произошло только в VI веке. Черты лиц божьих уже никто разумеется не мог подсказать, поэтому фантазия не ограничивалась. Борьба продолжалась сто двадцать лет, стороны не гнушались даже грозить, что Христос нашлёт на них дьявола. На этой почве произошёл окончательный раскол между православными и католиками. Православные закрепились в Византии. Католики в Риме. Мухаммед, современник этих событий, уже при жизни озаботился и запретил своим последователям любые изображения пророков.

Теологические споры не утихали. Вроде бы вот только договорились о понятии Троицы, осталось понять саму суть Христа. Решили, что у Христа бесчувственная телесная оболочка. Кто-то считал, что Христос обычный человек, наделённый призванием. Соединение души с материей — недоступное нашему пониманию. Верования католиков держатся на краю пропасти, они не верили, что Бог явился во плоти, что был подвергнут бичеванию и распятию на кресте, что он не мог что-либо не знать и испустить дух на голгофе. Соединение естества человека и сверхъестественного — обосновал Керинф. Христос единоличен, но в двух естествах. Вот только одни из доводов. Кто-то считал иначе, тогда неверующего могли убить без боязни. При Юстиниане убийство неверующих не считалось преступлением. Возникла логичная мысль, что хуже того, когда заставляют верить под страхом наказания, ничего быть не может.

Совсем мало места в пятом томе Гиббон уделяет быту аваров и лонгобардов. Авары (они же скифы) занимали территории современных Молдавии, Румынии и Венгрии. Лонгобарды правили Италийским королевством, расположенном на территории бывшей Западной Империи. Немного Гиббон говорит про их быт. У них также было в ходу откупаться от наказаний. Говорили на изменённой форме латинского языка, позже ставшей итальянским языком. Гиббон объясняет трансформацию языка по той простой причине, что готы не могли усвоить спряжения и склонения, наполняя латинский язык словами из своего языка. Спустя четыре поколения лонгобарды стали цивилизованным народом, с отвращением глядя на портреты своих диких предков.

Совсем немного рассказано про Папу Григория Первого. Гиббон утверждает, что он был первым Папой, с которым считались. При нём у церкви было много земель и она вполне уютно себя чувствовала рядом с готским королевством.

Ещё меньше про Карла Великого, который не делал различия между христианами и мусульманами. Однажды помог мусульманам отстоять свои земли. Он первым соединил Германию под единой властью. Его дети разделили империю по частям. Позже Германия становится федеративным государством, где император не имел никаких прав, кроме как раздавать звания.

Заканчивает Гиббон книгу рассказом о быте Аравии, природе, родине лошадей, особенностях верблюдов. Арабы показываются как люди деятельные, всегда в движении, из-за обиженности климатом претерпевают лишения, посему довольно агрессивные как к самим себе, так и к окружающим. Их язык имеет родство с еврейским. Восемьдесят названий для мёда, двести для змеи, пятьсот для льва, тысяча для меча. Нынешняя азбука была изобретена на берегах Евфрата и доведённая до арабов иностранцем, поселившимся в Аравии после рождения Мухаммеда.

Арабы до Мухаммеда были знакомы с Ветхим Заветом и приняли его. Христа же считали простым человеком, на кресте был наказан преступник, а святой дух вознёсся в небеса. Для омовения можно использовать песок. Мухаммед порицал монашество, однако установил ежегодный тридцатидневный пост: от мяса, женщин, бани, удовлетворения чувственности. Бедным завещал раздавать десятую часть дохода. Обещал чувственный рай. Говорил, что на зло надо отвечать добром. Ратовал за распространение религии с помощью меча. Один день на поле сражения был более значим, нежели многолетний пост. Лично участвовал в боях. Про обрезание ничего не говорил.

Гиббон тщательно рассказывает читателю историю Мухаммеда. О том как был изгнан из родных мест, потом пришёл с войском и всё-таки стал править родной землёй. Со слов Гиббона, Мухаммед сперва пытался угождать евреям и стать очередным пророком, но их вражда обозлила его. Впоследствии на войне он либо принимал дружбу, либо полностью истреблял врага.

Гиббон рассказывает о грызне после смерти пророка. Но за скрупулёзным перечислением событий Гиббон забыл о главном — он хотел рассказать об ослаблении позиций Византии из-за активизации арабов, но так и не рассказал.

Крайне трудно усвоить такой объём информации, ещё труднее его кратко пересказать для самого себя.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Бернард Шоу «Пигмалион» (1913)

«Пигмалион» — капля в море из написанного Бернардом Шоу. Формат пьесы отнюдь не облегчит понимание. Сюжет расползается на пять действий и читается довольно быстро. Шоу не прибегает к лишним размышлениям. Он просто показывает события такими, какими они могли бы быть и читателю/зрителю остаётся только их самостоятельно переосмыслить. Написав в 1913 году, Шоу потом дополнил историю некоторыми деталями, но они известны только тем, кто ставил себе целью их найти. Для простого читателя, неискушённого творчеством английских и ирландских драматургов, история пройдёт незаметно, откуда он обязательно вынесет несколько простых истин.

Переосмысление историй на новый лад. Метод не новаторский, но полюбившийся в среде литераторов. Конкретно в данной пьесе Шоу не стал куда-то далеко уходить, менять название или каким-то образом избегать сравнений. Да, «Пигмалион» восходит к древним греческим мифам. Жил когда-то, даже принято считать, что действительно жил, царь по имени Пигмалион, который изваял статую и попросил богов оживить её. Миф к пьесе Бернарда Шоу имеет отношение по принципу «Я его слепила из того, что было, а потом, что было, то и полюбила (с)». В остальном Шоу ушёл от мифа в более драматические события.

Пари умных о способностях глупых. Рассказом такого рода когда-то порадовал Марк Твен. С тех пор закрепилось и с успехом пошло опять же по путям переосмысления историй на новый лад. Кажется, ничего нового, кроме самого пересказа. Бернард Шоу недолго думал над сюжетом. Взял двух умнейших учёных, свёл их в ратном споре о глупой девушке, чей язык полон жаргонизмов. Один из них взял на себя смелость «сделать из неё человека». Практически иная трактовка «Сестры Керри» Теодора Драйзера. Можно найти много схожих деталей, даже сюжет чем-то схож.

Не делай добра — не получишь зла. Против человеческой природы далеко уйти невозможно. Пусть наивные люди верят в отзывчивость и вечную покорность спасённых людей. Всё добро со временем забывается. Шоу грамотно посмотрел на историю. Ведь мог же быть у статуи Пигмалиона свой взгляд на мир. Отчего именно ей было суждено полюбить создателя и нарожать ему детей. Такое только в сказках бывает. Суровая реальность совсем другая. Встав на ноги, человек уже по своему трактует мир в новом для себя свете и ему не нужны старые учителя, теперь он сам может обучать других. Только натолкнётся на такое же отношение к себе. Не сразу, но со временем.

Пьеса о человеческой природе без лишних украшений. Понимая, что добро к тебе — это выгода дарителю, понимаешь, что добро — это корыстное чувство, призванное уничтожить чувство вины.

Автор: Константин Трунин

» Read more

1 27 28 29 30 31 33