trounin.ru

Всегда есть три варианта развития событий: наступать, оставаться на месте или отступать. Какой из них лучше предпочесть? Может показаться, это зависит от ситуации. Однако, традиции литературных произведений не предполагают внесения изменений по ходу повествования. Если только автор не придерживается идеи случайности, по мере изложения бросая кости, добавив для пущей верности ещё три произвольных положения. Так и у Дюморье главная героиня описываемого действия неизменно шла вперёд, невзирая на просьбы умерить пыл и не идти наперекор судьбе. От этого проистекают едва ли не все проблемы, свидетелем которых становится читатель. Впору отложить книгу, попросив автора сбавить обороты, не нагнетая ситуацию, сообщая историю в духе, хорошо известную по примеру мышей, плачущих, но продолжающих поедать кактус. Иначе как объяснить поведение главной героини, каждый раз себя укоряющую за вмешательство в чужие дела, вновь продолжая вести себя с прежним упорством? Обычно в таких случаях говорят: обстоятельства были выше желаний.

Но читателю важно понять, припомнив истину, гласящую, упорство и труд — всё перетрут. Или это можно понять иначе — всё в руках судьбы. Дюморье действительно периодически допускала роль случайности. Как это могло обстоять? Она предполагала разное, случайным образом останавливая выбор на чём-то, может действительно бросая кости. А то и, чем чёрт не шутит, отправляя шарик на крутящееся колесо рулетки, где под разными цифрами скрывался какой-либо литературный сюжет. Даже не так важно, если он уже где-то использовался. Если выпадет «тринадцать» — умрёт главная героиня, «четырнадцать» — её муж, «двадцать пять» — произойдёт убийство, «тридцать три» — всплывёт утопленник. Может такое планировалось для каждого шага, когда повествование заходило в тупик. Это лишь предположение. Скорее всего сюжет создавался по мере написания. Просто в определённый момент Дюморье решила коренным образом пересмотреть задуманное ею изложение, внеся шокирующий читателя момент.

Когда тайное станет явным ограниченному кругу лиц, читатель задастся вопросом: где у рассказанного потайное дно? Насколько вообще можно верить автору? Или автор специально изводит читательское терпение, обращая главных героев в создания, которым по нормам христианской морали полагается после смерти гореть в аду? Пусть читатель решает такое самостоятельно. Есть вероятность — всё специально так рассказано, дабы история вызвала ответное чувство возмущения. Читатель ведь скажет: да как же так? Оказывается, — продолжит читатель, — всякий должен понести наказание. Дюморье всё сделает для того, чтобы на страницах не осталось порядочных людей. У каждого их них отныне и навсегда по скелету в шкафу.

А как же раскаяние? — вмешивается читательское любопытство. Это не русская литература, где за проступок следует воздаяние. Не та мораль правит балом британских литератур. Там сокрытие преступных мыслей — оптимальная форма восприятия действительности. Вернее, мир для британцев построен на лжи, воспринимаемую ими за полагающуюся часть обыденности. Поэтому не является грехом строить жизнь на обмане. Яркий пример того — английские детективы, где авторы постоянно недоговаривают, либо вводят читателя в заблуждение, подстраивая повествование под личные интересы. Такая же детективная составляющая есть на страницах «Ребекки». И только читателю решать, насколько он готов верить в предложенный ему вариант якобы некогда происходившего прежде.

Каков же финал повествования? Дюморье его вовсе не написала. Читатель волен сделать это самостоятельно. Кажется, Ребекка не была первой, принесённой на алтарь безумия. Даже кажется, главная героиня повествования вполне может повторить её судьбу, став по итогу столь же отрицательным персонажем, облитая грязью оставшимися в живых. Но это уже домыслы. Впрочем…

Автор: Константин Трунин

» Read more

В фэнтези допускается фантазировать до бесконечности. Но всему ведь должен быть предел. Вселенная Дозоров стала расползаться настолько широко, что в какой-то момент обязательно должна схлопнуться. Однако, если читатель прежде видел индийских мифических существ в виде иных, то ему для полного счастья осталось узреть что-нибудь родное для любого славянина, вроде домовых, леших и водяных. Почему бы и нет? Пока до такого ни Лукьяненко, ни его соавторы, нисходить не стали. Всего лишь описан случай жизни из сибирской глубинки. Там, знаете ли, должны происходить не менее интересные события, нежели в Москве. Только вот экспериментальные варианты всё-таки требовались. Какие же они?

Во-первых, всякий иной обязан следовать Великому договору, приводящему происходящее в равновесие. Это входит в разлад с человеческим пониманием о добре и зле. Кажется, за добрые поступки нужно поощрять, а за злые наказывать. Если бы люди жили согласно Великого договора, каждый тогда обязывался за хорошее деяние совершать злое. Грубо говоря, позволил комару укусить себя, лишь после убив таракана. Кажется абсурдным. Поэтому главный герой повествования — участковый, имея задатки иного, отказался становиться дозорным. Причина очевидна — ему не понадобится разрешения светлых или тёмных, когда на его районе совершается преступление. Он всегда будет волен действовать согласно установленных государством законов.

Во-вторых, Клемешье и Лукьяненко воссоздали казавшееся невозможным — допустили мирное сосуществование светлых и тёмных в форме общины. И тут причина кажется очевидной — за какие ценности могут бороться иные в глухих закоулках таёжных земель? Им надо объединяться. Читателю даже начинает мерещиться нечто в духе «старообрядчества». То есть случилось негласное отхождение от Великого договора, своего рода протест против сложившихся порядков. За тем исключением, что иные становятся похожими как раз на позициях старообрядцев, пусть и на противоположный лад, исходя из затеянной для такого дела реформы. Идея может и занимательная, с чем никак не должен был кто-либо согласиться, начиная от самих Дозоров, продолжая Инквизицией и заканчивая волей непосредственно самого Сумрака.

Всё прочее на страницах — развитый до состояния гипертрофии сыр-бор. У действующих лиц появляются способности, которыми они не должны были обладать. Им удаётся совершать деяния, продолжающие противоречить адекватному восприятию логического. Читателя водят за нос, возводя на его пути силлогизмы, задавая задачи в духе: может ли тёмный иной покуситься на человека с задатками тёмного иного, помешав ему таким образом стать иным? Может оказаться — можно. Или окажется — нельзя. Легко запутаться в подобных парадоксах. Необъяснимее только задача: если светлый иной отказался от права стать иным, при этом умея переходить в Сумрак и накладывая мощные заклинания, допустимо ли его считать за человека и не предъявлять к нему претензий со стороны Дневного Дозора?

Приходится с сожалением признать, начальные произведения по вселенной Дозоров, написанные в соавторстве, не позволяют получить удовольствия от их чтения. Соавторы не придерживаются заданных Лукьяненко рамок, стараясь привносить новшества. При этом оказывается так, что в других книгах на них закрыли глаза, будто не знали и не слышали. «Школьный надзор», «Печать Сумрака» и вот теперь «Участковый» — осколки примечательного мира, способные улавливать основное, сами по себе обратно не склеиваемые в единое целое. Далее Лукьяненко задумался, каким образом ему самому возвращаться к продолжению повествования, и надо ли это будет делать вообще. А может всё не настолько плохо. Может книги по вселенной Дозоров, написанные уже без участия Лукьяненко, стали для своего времени событием? Будем надеяться.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Проблема Гонкуровской премии, как и любой другой литературной премии, обязательно наступающее забвение. Не остаётся ничего, кроме имени лауреата. Мало кто о нём вспомнит, если даже попытается прикоснуться к его творчеству. Почему? Его не считают нужным сохранять. Довольно странная логика! Разве только выбор лауреата имеет значение в определённый год, тогда как после о нём можно вовсе не вспоминать. И это сохраняется даже в век цифровых технологий. Попробуйте отыскать книги абсолютно всех гонкуровских лауреатов — не получится! Чуть лучше обстоит дело, если прошло достаточное количество лет для окончания действия авторских прав. Тогда смелые люди выкладывают книги в свободный доступ. Но становятся ли они после этого кому-нибудь интересными? Такая же печальная участь касается трилогии Тьерри Сандра, получившая премию в 1924 году. Каким бы не казалось странным её название — это вынесенные под одно три разных произведения: «Жимолость», «Чистилище» и «Глава XIII».

Получится ли найти сразу все части трилогии? Попробовать определённо стоит. Тьерри Сандр поднимал довольно интересные темы, вполне может быть даже в том или ином виде происходившие. Так в «Жимолости» он рассказывал о происходившем в Париже немного после Первой Мировой войны. В «Чистилище» — о пленении немцами. А «Глава XIII» — это перевод тринадцатой книги из цикла «Пир мудрецов» за авторством древнегреческого писателя Афинея Навкратийского. Но раз именно такое сочетание было выбрано за достойное награждения Гонкуровской премией, остаётся с ним согласиться.

К чему тогда лучше обратить читательский взор? К истории, касающейся послевоенных лет. Книга на данную тему обязательно должна была стать в числе награждённых. Это понятно по логике событий, когда во время войны награждались книги о самой войне, то после в течение некоторого времени о происходивших событиях старались не вспоминать. Не исключено, французские авторы писали на тему послевоенных лет. Может стиль их изложения не считался за достойный премирования, либо их авторы уже успели стать лауреатами, автоматически вычеркнутые из числа кандидатов.

Сандр повёл повествование от лица рассказчика. Он решил посетить могилу неизвестного солдата в 1923 году. После пошёл по авеню, рассматривая парижские достопримечательности. Пока шёл, о многом передумал. То есть автор писал в духе потока сознания. И вот перед рассказчиком человек, едва ли не точная копия его сослуживца, убитого под Верденом. Это глубоко его поразило. Разве такое может быть? Ему не хотелось вспоминать о тех днях. Что станет удивительным — встреченный человек окажется именно сослуживцем, продолжающим здравствовать. Как же такое могло произойти? Сослуживец всего лишь захотел в жизни очередных перемен, для чего подменил жетон с именем на теле действительно убитого. Теперь же, устав жить под чужим именем, он придумал историю, будто прогуливался по кладбищу, увидел собственное надгробие, пожаловался в соответствующие службы и был полностью восстановлен в правах. Может рассказчик и не стал бы делиться такой историей, однако в текущем 1924 году он получил письмо из Америки, где сослуживец сообщал, что если данное письмо было отправлено, значит он умер. Вполне очевидно, читатель от такого рода истории придёт к неутешительным выводам.

О прочих частях трилогии можно не говорить. У кого имеется желание, пусть попробуют их найти. Если получится, можно считать за совершение угодного деяния. Будет прочитана часть про немецкий плен. Только нужно ли внимать переводу с древнегреческого? Или будем считать, Афиней Навкратийский стал первым греком, чья книга удостоилась Гонкуровской премии?

Автор: Константин Трунин

» Read more

Лауреатами Сталинской премии теперь без затруднений становились начинающие писатели. Пусть им вручали всего лишь третью степень. Зато они получали главное — внимание со стороны читателя. И, надо полагать, среди прочих писателей было довольно тяжело выделиться, по сути описывая едва ли не схожие сюжеты. Что мог предложить от себя Сергей Антонов? Практически ничем он не смог бы заинтересовать. За плечами из литературных достижений он ничего не имел, кроме рассказов, которые писал с 1947 года. Да и его писательский путь состоял только из произведений малой формы. Может причиной тому стало нежелание более подробно прорабатывать произведения, так как Антонов нашёл себя в качестве киносценариста. Зачем излагать больше, чем может быть показано на экране? Пока же перед читателем сборник рассказов «По дорогам идут машины».

С чего проще всего начать писателю? Сергей решил — с детских воспоминаний. Так в 1947 году он пишет рассказ «Весна». Концентрировать внимание можно на разных деталях. Тут вам и девчата, и беседы, и изба дяди Ивана, и некоторые колхозные дела, и всякая нелепица. Годом позже Антонов продолжил повествовать в том же духе, не привнося в сюжет рассказов определяющих их наполнение моментов. Сергей не мог излагать другим способом, хотя бы таким образом пробуя себя в писательском ремесле. Так за 1948 год были написаны рассказы «Станция Щеглово», «По дороге идут машины», «В трамвае», «Лена». При этом обращать внимание на названия не следовало — они не раскрывали суть содержания. Как в том же рассказе, самую малость отличным в названии от именования самого сборника — сугубо описательная составляющая, вовсе не подразумевающая как дороги, так и идущих по ней машин. А вот в рассказе «Лена» Антонов стал ближе подходить к требованиям для советского литератора. Он описывал новые методы по обработке земли. Например, изобретение алтайский землепашцев — заринский клин.

За 1949 год рассказы «Утром» и «Футбол». В первом сообщалось о сельских буднях, о том как используют гречку. Во втором — описание матча между простыми парнями. В том же году написан отчасти монументальный рассказ «Три тысячи девятнадцатая морская», при должном на то желании обязанный быть развёрнутым до размера романа-эпопеи, на что Антонов не решился. По сюжету читатель наблюдал за тем, как в Азербайджане добывали нефть. По вполне очевидным для советских произведений темпы добычи должны были быть каждый отчётный период рекордными. Одно из действующих лиц придумывает способ, согласно которому одна скважина будет давать больше, нежели в тот момент добывалось на половине из действующих. Путь к успеху, как оно и полагается, начинается с неудач. Не просто будет добиться изобретателю реализации им задуманного способа добычи. Но читатель увидит саму эту неудачу, большую часть рассказа внимая больничным страданиям человека с обожжённым лицом. По какой причине Сергей не стал развивать им задуманную тему? Будем считать, он хотел попробовать силы в написании всех сюжетов, считаемых в то время за самые востребованные.

Завершают сборник рассказы, написанные в 1950 году. «Библиотекарша» — повествование о воспитании молодых людей согласно определённым идеалам. «Поддубенские частушки» — о собирании частушек, теперь считаемых за важную часть культурного наследия. Особенно интересовали частушки, создаваемые в военные и послевоенные годы. В рассказе «Дальние поезда» Сергей поделился историей от попутчика. Что до автора, он любил ездить на таких поездах, всегда обретая новые знакомства и обогащаясь сюжетами для будущих повествований.

Автор: Константин Трунин

» Read more

В каком бы государстве не жил человек, во многом проблемы останутся точно такими же. Это только кажется, будто в советском государстве было как-то иначе. А если соотнести с собственным днём, так ли много увидишь различий? Но есть проблемы, которые характерны для определённых обстоятельств. Это должно быть очевидным без дополнительных пояснений. Вот есть послевоенное государство, за прошедшие с войны годы частично восстановившее хозяйственную деятельность. Вполне очевидно, удовлетворить желания населения оно пока не в состоянии. При этом читатель понимает — ситуация могла быть гораздо лучше, нежели она сложилась к тому моменту. То есть проблемы зреют на местах. И если это происходит повсеместно, значит причина в людях, поступающих соответственным образом. Анатолий Рыбаков не предлагал решений к исправлению сложившегося положения, он лишь показал обыденность тех дней.

Читатель сразу погружается в затруднения на автобазе. Приходит водитель, просит машину в управление, получая ответ — дать не можем, машины нет. Тогда водитель скажет — а вы найдите! Ему ответ — найти можно, но она занята. Возникает недопонимание. Чтобы дать машину работнику, её нужно забрать. Есть ли в том смысл? Смысла нет. Как нет смысла и в простое работника. Погружаясь в произведение, читатель видит нарастание количества затруднений. Почему не подойти к делу с головой? Должен ведь быть способ не допускать оплошностей, парализующих работу предприятия. Хочешь отгрузить со склада в долг — не дают. Причина — начальство запретило. Или, наоборот, имеешь возможность попутно выполнять схожую работу, никак не нагружая предприятие. Скажут — нельзя! Ответишь — я же всё равно порожняком еду. Тебе ещё раз скажут — нельзя!

Исключение для советской прозы — особенность мысли действующих лиц. Никто не желает найти для себя выгоду. Каждый постоянно думает о производственном процессе. Мыслей о жизни вне работы вовсе не возникает. Человек в таких произведениях — сконцентрированный на выполнении задачи механизм. Тем более читатель недоумевает, видя возникающие перед действующими лицами затруднения. Не вяжется желание трудиться на благо общества с отсутствием для того предлагаемых возможностей. Может в действительности оно было не совсем так, и использовать имеющиеся средства для извлечения личной выгоды не поощрялось в силу нежелания предприятия предоставлять работнику сопутствующие инструменты. Главное, каким образом об этом рассказывать. Рыбаков показывал честных людей, скорее страдающих от любого труда, если хотя бы минута рабочего процесса тратилась впустую.

Бывало, работников понижали, заставляя за провинности работать не водителем грузовика, а становиться водителем автобуса. Могли дать в напарники начинающего специалиста. Думай потом, как такое к тебе отношение воспринимать. Или пересадят с нового автомобиля на старый, вследствие чего рабочий процесс превратится в подлинную муку. Читателю придётся следить даже за такой историей.

В какой-то момент повествование становится тяжёлым для восприятия. Не так просто видеть на страницах описание однотипных по существу проблем. Объяснение кажется очевидным — автор не набил руку. Однако, за это произведение Анатолий Рыбаков получил Сталинскую премию. Становилось очевидным, в каком стиле нужно продолжать писать. Если читатель знает о последующих трудах автора, критичность восприятия сохранится, первоначально скрываемая за прочими книгами, написанными преимущественно для юного читателя. Произведение «Водители» вышло обособленным, направленным на взрослую аудиторию. Авторская манера не вызвала нарекания, позволив Анатолию на тот же лад описывать проблемы общества. Останется учесть ещё одно обстоятельство — описываемое Рыбаковым затрагивает происходившее в прошлом, мало какой читатель впоследствии посчитает нужным узнавать об особенностях быта некогда существовавших в Советском Союзе автобаз.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Почему свидетельства очевидцев событий не должны восприниматься за однозначную истину? Хотя бы по той причине, что каждый судит о происходящем в силу своего на то умения. Поэтому никогда не будет выработано единого мнения, как бы того не хотелось. Вне зависимости от близости к истине, будут существовать считающие иначе. А раз такое происходит среди современников событий, последующие поколения в той же мере продолжат занимать позицию, которую именно они воспринимают за более правильную. Но порою обстоятельства складываются так, что нужно мыслить определённым образом, в ином случае будешь предан забвению или общественному поруганию. Хотел ли Николай Никитин написать в духе соцреализма о событиях обороны Петрограда от интервентов? Другую точку зрения советский читатель не мог принять. Поэтому, знакомясь с содержанием, нужно понимать, какие основные мотивы автор должен был использовать. При этом, отдадим должное, Никитин сумел отразить разнообразие мнений внутри противоборствующих сторон.

С первых страниц читатель может быть уверен, Николай писал по чётко заданному сценарию. Следовало хвалить дело большевиков, всячески превозносить заслуги Ленина. Возникало недоумение! Почему всё столь идеально и однозначно? Остаётся полагать, такое введение в повествование требовалось для создания положительного отношения к должному вскоре последовать негативу со стороны читателя. Пока же читатель словно шёл дорогой неофита, осознающий невозможность повлиять на происходящее. И на помощь приходили опытные большевики, ласково обходившиеся со всяким к ним приходящим, если тот придерживался схожих с ними взглядов. Такому говорили: «Мы тебя всему сможем обучить». Этак картина в голове читателя идентична знакомой сцене, когда Ленин в Смольном помогал солдату найти кипяток. Приготовившись внимать аналогичной идиллии, читатель находил в тексте вовсе для него удивительное. Николай Никитин за первый камень преткновения для большевизма выбрал будни Уинстона Черчилля. Как не придерживайся соцреализма, но уж Черчилль точно должен выступать против любых социалистических воззрений.

После Никитин допустил до повествования описание разброда и шатания в обществе. Читатель узнавал, сколь неоднозначной считалась позиция большевиков. Кто бы их посчитал за достойных поддержки значительной части населения? Несмотря на решительность, большевики не придерживались чрезмерно радикальных идей, с которыми выступали эсеры. Николай доводил до сведения читателя превалирование суждений как раз эсеров. Как он мог показать читателю перемену мнения в сторону большевиков? Ключевым моментом станет покушение на Ленина, должное восприниматься за борьбу между партиями, пусть и стоявших будто бы за одно дело. Необходимым Никитин посчитал указать даже на разброд и шатание среди интервентов. На страницах показано, каким образом воля американцев начинала преобладать над британцами.

Чтобы советскому читателю было особенно приятно, Николай поднял тему борьбы рабочих всего мира с произволом капиталистов, объяснив, почему за делом большевиков будущее. Поверил ли читатель таким рассуждениям автора? Советские писатели послевоенных лет активно продвигали позицию, согласно которой рабочий любой страны желал скорейшего прихода большевиков к власти. То есть следовало забыть про национальные отличия, объединившись по принципу следования общим человеческим ценностям. Оттого не стал автор говорить, сколь различны взгляды большевиков на мир, обречённых заниматься постоянными партийными чистками.

Кто желает, тот обязательно найдёт в книге для себя полезное. Будет ли оно соответствовать действительности? Скорее всего нет. Николай Никитин сумел внушить стойкое убеждение, что всякое мнение — есть отражение суждений, свойственных человеку в определённый момент времени его существования. И никто не может эту точку зрения оспорить, понимая, через какие этапы прошла последующая советская история.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Если желаешь научиться писать художественную литературу, ты либо берёшься за её написание без чужих подсказок, или начинаешь искать секреты мастерства от уже состоявшихся писателей. И самый лучший совет для будущих писателей — начинайте писать прямо сейчас. Нет идеи? Тогда берите чужую, создавая книгу по мотивам. После эту первую книгу уничтожьте. Таков лучший совет! Но Стивен Кинг дал другие советы. Есть ли смысл их перечислять? Основной совет от Кинга — много читайте сами. Осталось понять — зачем. Некоторые писатели считают такой метод губительным для личного творчества. Кто-то это объясняет банальным стремлением излагать в том же стиле. Всё гораздо проще, когда узнаёшь другие советы от Кинга, и особенно при знакомстве со становлением самого Стивена. Просто нужно желать быть писателем. Сам Кинг много писал, чем продолжал заниматься впоследствии. Но не приди к нему успех на первых порах, то его путь мог сложиться иначе. Другое дело, что Стивен сразу начал монетизировать собственное творчество. И не верьте ему, когда он говорил, будто никогда не писал ради денег. Он сам же написал, как печатал первые рассказы, продавая их затем одноклассникам. Даже за самый первый рассказ он получил гонорар от мамы.

Что примечательно в подходе Кинга, он действительно писал всегда и везде. Это его жизненное кредо — писать при любой удобной возможности. Он не искал отговорок. Включал погромче музыку, закрывал поплотнее дверь, и полностью концентрировался на работе над текстом. Другие начинающие писатели могут сказать, будто у них нет свободного времени, они вынуждены заниматься другими делами. Для Кинга таких преград не было. Рождались дети? Это способствует ещё большей продуктивности. Скажут: уже имел стабильный заработок от писательства. Придётся удивиться — писал без надежды быть опубликованным. Верить ли Стивену? Иного выбора не остаётся. Только насколько необходимо быть бесконечно продуктивным писателем? Таков стиль Кинга — много и постоянно писать.

Точно можно сказать — умение сочинять истории исходит изнутри. Известная истина гласит, что не так трудно о чём-то писать, как придумать, о чём писать далее. Согласно другой истины — всё сложится со временем. У Кинга мысли рождались спонтанно, сюжет продвигался стремительно. И ладно бы ему удалось создать несколько произведений по наитию — он все свои книги написал именно так. Стивен так и говорил, ему достаточно малых обстоятельств, после чего работа над книгой не прекращалась до скорого её завершения. Например, Кинг работал в прачечной, ему сдали вещь, а там испачканные женские прокладки. Увлекаясь тогда же чтением информации о телекинезе, Стивен соединил одно с другим, написав по итогу «Кэрри». Или Кинга напугала собака, случилось ещё что-то… в итоге «Куджо».

Читатель заметит, ему нужно знать о построении предложений, о грамматике. Всё сложится! Стивен лишь просил писать максимально просто, не используя сложных оборотов и лишних слов. Ежели нужно обозначить говорящего, нет ничего лучше, чем написать «он сказал», нежели давая характеристику каждому такому «сказал». Может есть в том секрет мастерства именно Кинга. Насколько под данные требования подойдёт хотя бы тот же русский язык, не приспособленный под такое использование? И тут опять нужно напомнить — пишите! Стивен Кинг — такой один. Быть похожим на него всё равно не получится.

У каждого в литературе — собственный путь. Большая часть из писательской братии канет в безвестность, в веках останется едва ли не крупица. Может статься, забудут и Стивена Кинга. И быть может через тысячи лет станет известным тот, чей стол с рукописями случайно найдут археологи.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Обычно в качестве гейши подразумевается интеллектуально одарённая женщина, способная стать интересным собеседником для мужчины, обогатить его возможностью познать более, нежели он способен. Таково классическое представление. Но в обществе сложился ложный стереотип, будто гейша — японский вариант женщины с низкой социальной ответственностью. Надо полагать, такое мнение особенно закрепилось в среде американских мужчин военного толка, о чьих забавах на японских островах где-нибудь в пределах Окинавы до сих пор ходят постыдные разговоры среди местного населения. И Артур Голден решил, что он не настолько велик мыслительными способностями, чтобы суметь отразить мировоззрение гейш, рассказав историю, где никто и никогда не найдёт ничего японского. Просто перед читателем повествование, антуражем для которого послужила Япония. Замени декорации и обстоятельства на другую страну, читать нам тогда не «Мемуары гейши», а «Воспоминания женщины с серыми глазами, с юных лет продававшей своё тело».

С первых страниц перед читателем девочка с чистым разумом. Она наивно хлопает глазами, полностью покорная судьбе, вовсе не ведая об окружающем мире. Какое ей дело, куда отправит отец? Девочка думает, жизнь сложится хорошо. Почему? Она — дочь рыбака, должная влачить бедняцкое существование. Питаться такому ребёнку ячменём, просом, ботвой да корневищами, никогда не узнав вкус риса. Благо в её жизни появился писатель Артур Голден, посчитавший за допустимое продать девочку в услужение богатым дамам из Киото. Наблюдая за дальнейшими сценами растления малолетних, читатель бы сказал: автор перепутал гейш (женщин для интеллектуальных бесед) с юдзё (женщинами для удовольствий). Иначе не получится понять, почему самый сок возможен с девицами до восемнадцати лет, после чего они резко теряют во внимании и цене.

Читатель так и не поймёт, чем была примечательна главная героиня, единственная особенность которой — серые глаза. Ни в одной из описанных сцен не будет дельных разговоров и занимательных поступков. Представленная вниманию гейша умеет только одно — кокетничать с мужчинами. Даже услуги интимного характера она оказывать не умеет. Зато вольна получать денежные средства за любое действие. Такая гейша умрёт от голода, оставь её без внимания. Совершенно непонятно, чем такая женщина способна длительное время пленять воображение мужчин, готовых её бесконечно содержать. Впрочем, читатель может сказать об умении Артура Голдена прозреть наперёд, под видом гейши обозначив недалёкое будущее, которое в США тогда уже должно было просматриваться. Ведь неспроста главная героиня предпочтёт искать новых покровителей на американском континенте.

Ещё одно безразличное для автора обстоятельство — это происходящие внутри Японии события. Из текста нельзя понять, почему страна станет участником вооружённого конфликта. Будет ясно лишь грядущее поражение. Только в такой момент читатель погружается хотя бы в такое описание тогда происходившего. Или Голден желал показать слом прежних традиций? Но читатель явно ждал большего, нежели способности гейши выпрашивать помощь у генералов, только за счёт того умея пережить тяжёлые обстоятельства. Какая-то мелкая роль досталась гейшам. Нет, читатель хотел видеть возможность гейши повлиять на происходящее, овладев умами мужчин. И тут ничего у автора не получилось, кроме представления «подстилок из плоти».

Говорят, Артур Голден допустил множественное количество фактических ошибок. Есть ли смысл их обсуждать? А должен ли был он рассказывать историю в духе документалистики? «Мемуары гейши» — это прежде всего художественная литература. Показанное на страницах — вольное допущение. И написано оно специально таким образом, как это хотелось увидеть читателю. Вернее, написано для юных пылких сердец, готовых принять за истину вымысел очередного романа, далёкого от действительности.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Тягучей длинной рекой протянулось повествование Чеслава Милоша по страницам «Долины Иссы». Оно не разливалось широкой полнотой, скорее напоминая нечто вязкое, готовое стать для читателя болотом. Очень тяжело будет даваться начало знакомства с содержанием. Но никаких ожиданий быть не должно — за время чтения ничего не произойдёт. Может это связано с незнанием должного последовать развития. Чеслав только предполагал, куда двинется течение времени. В момент написания он видел, как родные ему края были во власти противной для него стороны. И читатель поймёт причину, хотя бы в силу необходимости осознать сложившиеся для тех краёв обстоятельства. Долина Иссы — это мир между мирами. Впрочем, как и едва ли не повсеместно в Европе, на ограниченной территории населённой множественным количеством народностей. Отличие лишь в том, что для Милоша долина Иссы является более близким к представлению. Если читатель готов поймать мгновение юных лет писателя, пусть листает страницы аккуратно, вовсе не возлагая ожиданий.

Перед читателем дела польско-литовского прошлого, где прибалтийское сталкивается с остатками латинства. Насколько вообще поляки могут соотносить себя с располагающимися по соседству с ними народами? Есть ли в поляках возможность смирить им присущее чувство отстранения? Желая обособления, они раз за разом находят возможность объединиться, чтобы за последующие годы извести всё, полностью растворяясь в их окружающем. Как так получается? Вот взять для примера Чеслава Милоша, родившегося в Российской империи, в силу политических обстоятельств вынужденного становиться на ноги в Литовской Республике, а во время Второй Мировой войны — избегать нахождения в занимаемых советскими войсками землях. И всё же Милош — поляк, не смирившийся с послевоенным выбором польского народа, эмигрировал во Францию. Уже в Париже он, удручённый происходившими процессами, предался воспоминаниям, рассказав о своём прошлом глазами других.

Писать о буднях персонажа по имени Томаш показалось Чеславу недостаточным. Да и не выходило у него отобразить развитие бури, каким образом это получалось у других прибалтийских писателей, вроде Вилиса Лациса или Ааду Хинта. Вместо наблюдения за жизнью прибалтийских народов после падения Российской империи, читатель погружался в будни отстранённого времени, когда не сможешь установить, в каких временных рамках следует понимать текст. Милош решил — гораздо лучше наблюдать за амурными похождениями ксёндза, омрачившиеся отрубанием головы у трупа его зазнобы. Столь же важным посчитал пересказ истории о противлении Кальвина испанцу Мигелю Сервету, повелевшего последнего сжечь. Что от всего того для происходившего непосредственно в пределах долины Иссы? Остаётся полагать, благодаря таким описаниям читатель усвоит хотя бы крупицу из предложенного на страницах. А если текст вовсе не усваивался, то Чеслав не счёл за зазорное описать справление нужды.

Желающие вникнуть в содержание глубже, вольны найти прочие интересующие их выводы. Кто-то проведёт параллели между жизнью автора и представленным на страницах содержанием. Иным покажется за допустимое сравнивать произведение о детстве с трудами классиков. Кому-то даже померещится нечто из Толстого, но если только сугубо в плане обоснования незрелости предлагаемого к чтению повествования. Говорить можно о чём угодно, используя любой удобный способ, потому как о самой книге Чеслава Милоша этого делать не следует. Скорее придём к выводу — Чеслав был тяжело подавлен от происходивших в мире событий. Он оказался лишним для мест, где прежде жил, и от него отвернулись соотечественники в Польше. Успокоит его через двадцать пять лет оправданность в виде Нобелевской премии по литературе.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Куда ни кинь взор — везде Индия: таким образом можно охарактеризовать британскую литературу. Это так тяжело для самосознания англичан, продолжавших жить воспоминаниями об утраченном. И теперь Пол Скотт подводил черту под ушедшим в былое. Правда годом позже он умрёт сам. Новые поколения англичан будут лишены привязанности к Индии. Их будет интересовать что-нибудь другое. Например, они станут переживать за конфликт вокруг Фолклендских островов, чьё население считало себя подданными британской короны. Или станут следить за конфликтом с Исландией, вошедшим в историю под названием Тресковых войн. Но прежние поколения англичан тяготели ко дням былого великолепия, когда мало кому удавалось сломить волю Британской империи. И вот перед читателем роман, героям которого нужно осознать, насколько слабыми стали их позиции в местах былого доминирования. Только не получится понять в полной мере, каким образом что-либо подлинно поменялось. На момент начала описываемых событий — спустя двадцать пять лет после обретения независимости — словно ничего бы и не изменилось в укладе британцев и в самосознании населения Индостана.

Англичане у Пола Скотта типичные для представления о них. Этакие хозяева жизни — господа. Их ничего не учит, они всё такие же. Как не противься британской воле, не выражай недовольства и не устраивай восстания — перемен не наступит. В том числе и случившаяся независимость Индии не дала перемен. Ежели у кого-то и были противоречия, то у пакистанцев и индийцев. Непосредственно британцы продолжали доминировать над интересами тех и других. Они — господа, прочие — им прислуживающие. В чём могла скрываться причина? Остановимся на мнении — на малом количестве прошедших лет. Должно пройти больше времени, чтобы индийцы перестали воспринимать британцев за господ. Быть может для того нужно выбрать иной язык для общения многочисленных народов, или понадобится нечто иное. Пока же индийцы связаны британцами посредством влияния английского языка. И читатель это видит наглядно, внимая описанному Полом Скоттом.

Своеобразной квинтэссенцией самосознания индийцев становится тот, кто на страницах произведения исповедует христианство. Такой персонаж даже лучше для британцев, нежели индийцы, исповедующие какую-либо другую религию. Этот человек — Богом данный британцам в услужение. Может показаться, подлинный христианин. Ему надо позволить много трудиться, мало спать и изредка есть. Оплату за свой труд он постесняется просить. Грубо говоря, на его горбу можно выехать из любого затруднения. То есть такие индийцы по нраву абсолютно всем. И добейся британцы христианизации Индостана — вовсе не знать им никаких бед.

Оттого и не спешат англичане покидать Индию. Старые поколения уверены, сумеют дотянуть век в столь непросто складывающихся условиях. Прочее их не интересует совершенно. Пол Скотт потому начинал повествование со смерти главного героя. Сразу становилось понятно, далее так продолжаться не может. Или ты примешь изменения в жизни, уступая владения индийцам, или тебе навяжут условия невыносимого сосуществования. Потому и умирает главный герой, не сумев перенести нанесённый удар по британскому самолюбию. Останется погрузиться в прошлое, проследив этапы роста индийского становления. Знакомясь с содержанием, читатель продолжит оставаться в уверенности — коренным образом ничего не изменится. Мало ли какие требования будут выдвигаться в последующем, жизнь самих индийцев претерпит минимальные изменения. Для понимания этого следовало прожить ещё тридцать лет, чтобы вновь оглянуться назад, увидев последующее развитие событий. Пол Скотт того сделать не мог в силу естественных причин. Однако, Букеровскую премию на исходе жизни за «Остаться до конца» он получил.

Автор: Константин Трунин

» Read more