trounin.ru

Тургенев вступил в литературу не в качестве прозаика и поэта, первой пробой стал критический разбор труда Андрея Муравьёва, названный автором «Путешествием по святым местам русским». Но Иван о том не знал. Четыре десятилетия спустя Тургенева уведомили о некогда состоявшейся публикации. Пришлось удивляться. Теперь оказывалось необходимым отказаться от «Параши», считаемой за подлинно первую опубликованную литературную работу. Тургенев негодовал. Он и говорил, что виделся с редактором «Журнала министерства народного просвещения» единожды, получив на разбор книгу. К критике Иван отнёсся без серьёзного подхода, как он смел говорить окружающим. На деле текст рецензии выглядел обстоятельным размышлением, написанным по мотивам труда Муравьёва, разбавленный личными впечатлениями от мест, пропитанных святостью.

В одном Иван оставался благодарен церкви — за сохранение культурного достояния. Стены религиозных учреждений служили защитой для письменных документов, благодаря монахам рукописи постоянно переписывались, сами деятели от христианства вели летописи, чем способствовали сохранению традиций русского народа. Дабы это мнение закрепить, требовалось сообщить историческую справку.

Тургенев выразил уверенность — византийская религия помогла государству обрести единство. Отчего-то мнилось Ивану, будто пришли на Русь норманны, разделили власть на уделы — стал каждый варяг править над своим городом. И не было единения среди древних русских, пока не случилось крещения. Тогда и произошло объединение народа. Мнение сие — сугубо точка зрения Ивана. Причём нужно понимать, не было ему тогда восемнадцати лет, из-за чего правильных убеждений не могло сформироваться. Может оттого Тургенев впоследствии негодовал на сей труд, по очевидной причине чураясь ранней пробы пера.

Выразил уверенность юный критик и в благонадёжности светильников, чья вера помогла уберечь Русь от Смутного времени. Тут бы не помещало сказать о различии между светильниками, наподобие того же отца Антония, почитаемого за основателя обители, ныне именуемой Киево-Печерской лаврой, и светильниками, скорее ведшими души церковных служителей к воротам сатаны, поддавшись влечению стяжательства. К Смутному времени на Руси осталось мало подлинных служителей церкви, глядя на которых, миряне могли согласиться заступиться за родной край перед интервентами.

Осталось поведать про Троице-Сергиеву лавру. Чем славна сия обитель? Величием и великолепием, связанными с её существованием историями. Одно из преданий гласит о годах чумы, когда люди умирали, но то не коснулось лавры. Чума не проникла за стены обители. Заслуга в том божьей воли или мер разумных, того исторические документы для внимания Тургенева не зафиксировали. Штурмом пытались взять лавру поляки. Вполне очевидно, обитель устояла.

Другой прославленной обителью является монастырь на Валааме. И про это место можно говорить, не успокаивая волнительных речей, беспокоящих душу прошлым, поскольку монастырь выстоял, продолжая радовать глаза и поныне. Тургенев далее рассказывал об этом месте, после чего повествование обрывалось.

Теперь остановимся. Иван Тургенев — критик, поэт, драматург и прозаик. Первые его труды ни о чём не говорили, куда он направит усилия в последующем. Брался он едва ли не за всё сразу, стараясь найти призвание. Оценить достойно опыты юного писателя трудно — скорее следует воспринимать в негативном ключе. Сам Тургенев так и предлагал делать, ничего хорошего в пробах пера не находя. Иван относился к тем литераторам, которые страстно желают находить и уничтожать всё, ломающее о них представление, сложенное за период создания наиважнейших для творчества трудов.

Что до непосредственно рецензируемого труда — он написан дипломатом и паломником. До описания святых русских мест Андрей Муравьёв успел сообщить о святых местах Палестины.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Можно без затруднения придумывать истории, в которых человек отправляется вглубь африканского континента и добивается там свыше того, что ему могло потребоваться в действительности. Достаточно представить героев произведений Хаггарда, если за чем и отправлявшихся, то за драгоценностями, будь это хоть бивнями слонов, древними артефактами или иным материалом, высоко оцениваемым. А как быть с духовной составляющей? Герои Хаггарда не несли религиозные предпочтения африканцам. Африка являлась для них сырьевым придатком, позволяющим удовлетворять амбиции. А ведь существовали люди, нашедшие возможность для того, чтобы совершить значительное героическое усилие. Как раз о таких взялся рассказать Райдер. Правда сообщал он буквально каплю информации — на брошюру.

Обо всех исследователях, бравшихся освоить части континента, поверхностно не расскажешь. Каждому следует уделить особое внимание. Их имена практически никто не запомнил. Они — удел узкоспециализированной литературы. Однако, тем людям было не так важно, как к ним станут относиться потомки. Они стремились расширить познание мира для современников. Мудрено ли, что наиболее значимым из имён сталось не чьё-то, а Давида Ливингстона, прожившего большую часть жизни в пределах Африки, прошедшего до полусотни тысяч километров и написавшего популярные книги. Этот факт нельзя обойти стороной, за кого из исследователей Африки не стремись взяться.

Но Хаггарда больше интересовала миссия англиканского епископа Чарльза Маккензи, жившего в одно время с Ливингстоном. Нужно сказать и то, что крест на могиле Маккензи ставил непосредственно Давид Ливингстон. И надо сказать, миссионерская деятельность этого англиканского епископа не была продолжительной — она началась в 1855 году, после его прибытия в Наталь. Закончилась со смертью от малярии — в 1862 году. Чем тогда он успел прославиться? Он предпринял миссию в Центральную Африку, практически ничего не имея за плечами, кроме нескольких помощников. На момент написания брошюры количество продолжателей его дела и прихожан значительно возросло, что требует говорить об успешности начатого им мероприятия.

Были и иные миссионеры. Не каждый из них приобщал к христианству убеждением с помощью слова. Иные прибегали к огню и мечу. Но точно можно утверждать — до Маккензи христианская вера так хорошо не закреплялась на африканском континенте. И если говорить серьёзно, требовалось мужество отправляться вглубь Африки, стремясь приобщить африканцев, порою впервые становившихся свидетелями пришествия на их земли европейцев.

Не только различные ветви католицизма пытались осесть в Африке. Вполне успешно распространялось мусульманство, всегда более близкое по духу народам Африки. Особенно благодаря одобрению многожёнства. Пусть мусульманство и содержит сходные изначальные идеи, поскольку имеет общий корень с христианством. До такой стороны понимания миссионерской деятельности Хаггард нисходить не стал, так как доступное для изложения мыслей место того сделать не позволяло.

Теперь от читателя должен прозвучать главный вопрос. Как так получилось, что Райдер не написал полотно о жизни христианских миссионеров? Разве было настолько сложно иначе посмотреть на любого из описанных им персонажей, чтобы придать его помыслам более богоугодный вид? Возможно, Хаггард к тому не стремился, а может и чувствовал слабость в составлении подобного рода историй. Всё-таки тяжело описать миссионера, отправляющегося вглубь Африки, если он идёт не за гарантией обеспечения последующей жизни до старости, а стремится найти последователей веры, уже тем заслуживая пролития на него божественной благодати.

В свою очередь допустимо сказать следующее. Как бы не жил человек, он существует ради определённых идеалов. Ежели кому-то мнится важным находить и возвышать духовное в людях, то другие могут думать лишь о праве на доминирование и подчинение. Собственно, в том и беда мировосприятия англичан — одни из них несут добро, чтобы те, кто следует за ними, становились исчадиями ада.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Нет народа более слившегося с русским, нежели мордва. Об этом писал Василий Ключевский, видевший в русском этносе связь славянского и финно-угорского начал. Мельников к тому речь не подводил, посчитав, что мордва обрусела. Хотя, вполне можно думать, будто как раз русские омордвинились. Ясно другое — два народа слились в единое целое, порою разделяемые сугубо из присущих каждому особых внешних черт, пусть и не явно, зато позволяющих думать о преобладании тех или иных предков в роду. Но совершенно оправданным будет утверждение, что прежде существовали племена полян, древлян, кривичей и прочих, ставших после русскими, а к мордве относят носивших самоназвания меря, мурома, чудь и прочих. Исторически верно и то, что упоминание мордвы исчезает из летописей практически сразу, как начинает формироваться русский этнос.

Мельников провёл соответствующие изыскания. Он выяснил следующее — русские ходили опустошать мордовские селения вплоть до нашествия монголо-татар, когда уже пришедшие на Русь кочевники принялись за разграбление поселений мордвы. С крещением имелись проблемы вплоть до раскола православия. И после него лучше не стало, если теперь мордва к чему и стремилась, то к старообрядчеству. Становилось очевидно, почему Мельников заинтересовался историей данного народа. По роду деятельности он собирал всю требуемую ему информацию, к 1867 году принявшую вид «Очерков Мордвы».

Остаётся предполагать, насколько правдиво изложение Мельникова о божествах, праздниках и традициях мордвы. Не наслушался ли Павел историй от старожилов, ничего общего с мифологией их народа не имеющими? Точнее говоря, сказок. Ведь могло получиться нечто вроде «Калевалы» — относительного эпоса, ценимого за народное творчество, нежели за отражение верований финно-угорских племён Карелии и Финляндии. Мельников просто изложил ставшее ему известным.

Оказывалось, у мордвы не было божеств как таковых, не имелось у них и идолов. Если кому мордва и поклонялась, то священным деревьям. Это одна из версий, поскольку оговорив оную, Мельников предложил трактовку мифологии, впитавшую в себя мотивы из христианства, в том числе его ответвления — мусульманства, и непосредственных верований мордвы. Выходило, что мир создал Шайтан, а человека — Чампас. И между этими богами постоянно велась борьба за обладание людьми. В различных трактовках доходило до того, что тело человека создал как раз Шайтан, а Чампас вдохнул в него душу. В этом можно найти отголоски воззрений сектантов, в частности — хлыстов, имевших аналогичное представление о бытии. Из этого получалось, что нужно жить ради заботы о бессмертии души, тогда как желания плоти следует усмирять, дабы показать умение противостоять Шайтану, воплощавшему злое божество.

Как становится понятно, мифология мордвы возросла не из представлений о сущем из собственных преданий. Мельников лишь дал краткое представление о прежних воззрениях, сосредоточившись на сомнительных верованиях, постоянно видоизменявшихся, пока к середине XIX века они не приняли то состояние, с которым он и имел знакомство. Критически осмысливая, видишь в представлениях мордвы пропитанность представлениями о сущем из движений сектантов. Но нужно и думать, будто как раз мордва могла подвигнуть хлыстов на принятие ими сложенного представления о мире. Во всяком случае, браться за установление истины не следует.

Нужно принять в расчёт и специфику интереса Мельникова. Ему требовался материал о раскольниках, чем он по роду своей деятельности и занимался. Мордва получилась склонной к раскольничеству сама по себе — таково предварительное мнение. Ежели задуматься, скорее всего их воззрения сформировались не ранее XVII века.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Похоже, Мельников пробудил интерес читателя к сектам. Материал оказался подан в требуемом духе, отчего его актуальность сохраняется и поныне. Можно больше сказать, данный труд Мельникова скорее не подлежит рассмотрению, уступая множественным пересказам. Но обратиться к сему труду всё-таки следует обязательно, если есть желание разобраться в существе вопроса. Ведь не из простых побуждений люди прибегают к тем или иным верованиям, что-то ими обязательно движет. Как не ссылайся на ложное мудрствование, понять ход мыслей сектантов всё равно не сможешь. Течений в сектантстве не счесть, но одно устанавливается точно — в части мировоззренческих установок они склоняют человека к разрушительной деятельности, направленной на создание благости сугубо пустыми посулами.

Установить единство истины невозможно, что не мешает людям безапелляционно настаивать на допустимости. Потому особо опасны секты, члены которой должны понимать необходимость соблюдения молчания о её существовании. Это мешает ответной риторике, способной уничтожить новоявленное религиозное течение на корню. Как в случае с хлыстами, достаточным оказалось вскрыть суть их учения, узнать про совершаемые ими обряды, отчего человек, обладающий здравым рассудком, предпочтёт их сторониться.

Мельников напомнил, что прозвание хлыстов у людей ассоциируется с хлыстом, которым сектанты наносят себе повреждения. Это нет так. Прежде они именовались крестовцами, хлыст в обрядах они не использовали. Хлыстов ранее именовали даже квакерами, ибо они проявляли богобоязненность — обязательно тряслись при произнесении молитвы.

Основное содержание «Тайных сект» Мельников уделял хлыстам, мало обращая внимания на прочие религиозные течения. Так он упомянул боголюбов, известных со времени принятия болгарами христианства. Поведал и про купидонов, они же капитоны (по имени некоего пустынника, жившего в XVII веке). Тот Капитон проповедовал необходимость смирения, отказывался от чревоугодия, в постные дни ел крайне мало, а на Пасху вместо яиц отваривал луковицы.

Мельников сделал ещё одно примечательное наблюдение, заставляющее иначе смотреть на превозносимых в русском православии юродивых. Уж не хлыстами ли являлись блаженные? Это заставляет думать шире, понимая под всяким истово верующим отнюдь не христианина, поскольку отдающийся вере чрезмерно, способен оказываться не тем, за кого его принимают. Ежели подобным образом рассуждать, получится дойти до мыслей о подобии мирового заговора, когда за истину выдаётся одно, тогда как сами адепты исповедуют совершенно иные представления о религии, вознося молитвы иначе и прославляя иных лиц.

В целом, «Тайные секты» наполнялись информаций по остаточному принципу. У Мельникова остались факты, которыми он желал поделиться и не находил им применения. Может потому в очередном выпуске «Русского вестника» за 1868 год вышла ещё одна статья от Павла. И может уже тогда он задумал продолжить писать о расколе, придав повествованию художественную обработку. Так вскоре он определится с замыслом, приступив к написанию большого романа «В лесах».

Как же быть непосредственно с сектантами? Несмотря на обилие информации, ставшей известной, считать её за определяющую Мельников не мог. Не смог бы он и повествовать, не имея к тому пристрастия. Гораздо лучше писать о современных ему потомках раскольников, придерживающихся благочинности и не допускающих радикального пересмотра воззрений. Чем плохи поповцы? Их испортила такая же непримиримость архиереев, которой были подвержены священники никониан — речь про отсутствие стремления идти на компромисс, более от нежелания утратить ныне занимаемые позиции.

Основные мысли о раскольниках и сектантах Мельников практически высказал. Осталось применить наработанный материал для монетизации. Как бы не хотелось об этом говорить, но дальнейший труд Павла — сугубо стремление зарабатывать на литературном труде.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Самая таинственная секта и мало понимаемая — скопцы. Узнать об образе мыслей следовало обязательно. Мельников то успел сделать за время пребывания в Арзамасе, пока они не затворили уста. Быть среди них оскопившимся не считалось обязательным. Наоборот, среди скопцов имелись пророки из хлыстов. Мужчины и женщины в секте имели одинаковое значение. Вот и всё, о чём мог прежде знать сторонний человек. До Мельникова к скопцам скорее проявляли сочувствие. Но после описания ряда их обрядов в «Русском вестнике», отношение к скопцам должно было измениться на непримиримое.

Для благостного прозвания секты, скопцы называли себя белыми голубями. У них имелась и собственная мифология, берущая начало от царицы Семирамиды, оскопившей сына за отказ в интимной близости. Само же движение зародилось усилиями Ивана Тимофеевича Суслова, почитаемого равным Христу. О нём сложились удивительные сказания, согласно которым и он был распят, к тому же с него сдирали кожу, каждый раз он воскресал. Движение быстро распространялось. Особенно примечательным Мельников считает момент, когда крестьян за оскопление наказывали солдатской службой. Это возымело обратный эффект — среди солдат стало стремительно распространяться скопчество.

Заповеди скопцов могут создать ложное о них представление. За видимой кротостью сокрыто зверство проводимых ими обрядов. Они отрицают брак, считают недопустимым употреблять спиртное, вести нужно благой образ жизни, не воровать и не предаваться праздности. При этом, основной их обряд — ходить посолонь, то есть водить хоровод по солнцу, доводя тем себя до исступления, стремительно ускоряясь, пока не наступало изнеможение. После такого действия порою устраивались оргии, сопровождаемые кровавыми ритуалами.

Трудно судить о правдивости описания зверств хлыстов, поскольку Павел опирался на свидетельства, сообщённые прежними исследователями. Приводится история, как девушке отрезали грудь, после, все участвующие в ритуале, приступали к поеданию её плоти. Младенцам принято было прокалывать сердце, выпускать из трупа кровь и пить её, само тело иссушать и истирать в порошок, дабы принимать в виде снадобий.

Так в чём различие между скопцами и хлыстами? Мельников заключил так: хлысты стремятся бороться с искушениями тела силой воли, тогда как скопцы лишают тело возможности претерпевать желания. Сами хлысты подобное нанесение увечий считают недопустимым, противоречащим их представлениям о должном быть.

Человек со стороны не сможет определить, истово верующий перед ним христианин или сектант (или сектатор, как говорил непосредственно Мельников). О том, что являешься членом данного религиозного движения — было запрещено говорить. Не допускалось разглашать тайну ни родным, ни под пытками. Вследствие этого выявление хлыстов долгое время считалось спорадическими случаями, под которыми не следует искать более доступного при поверхностном знакомстве.

Как же быть? За внешним лоском кроется противоречие. Отчасти воспринимаемые за христиан, хлысты ими не являются. Они посещают православные храмы, соблюдают полагающиеся обряды, при этом оставаясь верными собственному внутреннему распорядку. Их даже нельзя назвать раскольниками, так как они станут сторонниками всякой религии, имеющей самое широкое распространение в стране. Их главный принцип — не выделяться. Тогда как в прочем, они вольны самостоятельно распоряжаться им доступным пониманием следования заповедям.

Возможно, рост влияния хлыстов, а в месте с тем и скопцов, является результатом закрытости секты и крайне болезненным выходом из неё. Мельников о том не стал рассказывать, но как-то сектанты должны иметь возможность ступить на обратный путь. Кажется, такой шаг для них невозможен. Разве не будет применим кровавый ритуал к оступившимся?

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Письма о расколе» Мельников начал публиковать в «Северной пчеле». Требовалось наконец-то определиться, что из себя представляет результат реформ Никона. Несмотря на прошедшее время, так и не было принято, что понимать под расколом. Точно установлено существование множественного количества сект, но позволительно ли их применить к пониманию как раз раскола православной церкви? Отнюдь, к раскольникам (схизматикам) Мельников предложил относить только поповцев, а всех беспоповцев и прочих считать еретиками. И он для того приводит весомые доказательства.

Должно быть понятно, раскольники возникли после раскола. Они не могли существовать до него. Однако, практически все существовавшие в России секты, имели сторонников задолго до реформ Никона. Некоторые из них и вовсе не относятся к христианству, хотя на показ представляются истово верующими во Христа, вроде тех же хлыстов и их радикального ответвления — скопцов.

Разбираться с расколом полагалось Петру I. Он унаследовал проблему от отца — Алексея Тишайшего. Но Пётр следил за формальным восприятием движения раскольников. Он обязал схизматиков сообщать о себе, облачаться в определённую одежду и платить налог. Тем более, Петру было выгодно иметь людей в отдалённых частях страны, куда кроме раскольников никто не желал отправляться. Пётр отказался от идеи испанской инквизиции и не допускал никакой мысли истребления, преследуя сугубо выгодные для государства цели. То есть Петром в полную меру использовался принцип: сперва прояви милость, после зверствуй. Узнав обо всех раскольниках, он прежде получал с них доход. Разумеется, часть сект так и осталась вне его внимания, ибо они были тайными.

Продолжая повествовать, Мельников посчитал нужным рассказать о политике Петра III, положившего конец любым преследованиям раскольников. За то его деяние его и поныне продолжают чтить в среде схизматиков, порою считая едва ли не тем самый вторым воплощением Бога. Екатерина II продолжила терпимо относиться. А вот ко времени правления Николая I вопрос раскольничества обострился, поскольку потребовалось провести чёткую черту между раскольниками и еретиками. Почему? Раскольники продолжали в молитвах словословить о долголетии царя, тогда как еретики того не делали.

О поповцах Мельников впоследствии напишет большое исследование, как и о ряде некоторых сект, пока же в «Письмах о расколе» он опирался на труды прежних исследователей, стремившихся к классификации. Так, например, выделялись иконоборцы, признающие прежде написанные иконы и отрицающие новые. Были и жидовствующие, при том не знавшие содержания Талмуда. К сектантам следовало относить молокан и субботников. Отдельно Мельников приступил к необходимости понять сущность хлыстовства, как самой яркой среди сект, долгое время остававшейся тайной. Существовало это религиозное движение задолго до раскола, пришло на Русь со стороны Польши и Силезии.

Через год после «Писем о расколе» Мельников приступит к публикации «Очерков поповщины», проведя полноценное исследование, выяснив первые шаги поповцев и их стремление к продолжению существования, невзирая на возводимые препоны. Их отличительная черта — появление собственного духовенства, обычно переходящего из движения никониан, то есть считаемых в России за правоверных, а также стремление придерживаться старых обрядов, изменённых Никоном.

В 1867 году Мельников накопит материал и о тайных сектах, особенно сообщив важные сведения по проблематике понимания хлыстовства. До сих пор при упоминании скопцов не существует определённого мнения, разве только связанного со знанием единственной особенности их мировоззрения — необходимость оскопления как способ одолеть телесные искушения. Этим они и отличались от хлыстов, во всём остальном имея с ними полное соответствие.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Даниил стал игуменом Волоцкого монастыря после смерти стяжателя Иосифа Волоцкого, имея иные взгляды на представление о религиозном процессе. Он вернулся к убеждениям светильников прежних веков, к тому же призывая всякого, о чём следует из составленного им «Поучения». Вместе с тем, в сане митрополита он продолжил сопротивляться воззрениям нестяжателей, выступая против всякого, кто противился росту церковного влияния. Возможно тут стоит говорить, что понимание духовных ценностей не имеет существенной разницы, когда дело касается внешнего восприятия мирянами православия. Как именно относиться к Даниилу, каждый пусть решает самостоятельно. Текст его «Поучения» расходится с представлением о нём самом.

Даниил говорил: проявите заботу о душе, ибо дни и часы наши проходят быстро, мы гости на этом свете, посему надо думать — с чем выйти нам предстоит. Он же говорил: святые отцы заповедовали иметь жизнь благостную, не нужно становиться посмешищем в глазах иудеев. Как же тогда быть с философией стяжательства? Человек пришёл в мир украшать место, специально созданное божественной волей для его существования? Тогда получается: забота о душе — есть забота обо всём, и для этого даётся мало времени. Получается и так: благость осуществи быстро, не ожидая наступления для того возможности. Совершенно иначе понимается «Поучение», стоит интерпретировать его через личность автора.

Говорил Даниил и следующее: кто в кости играет — отлучен будет, кто корчму содержит — отлучен будет, кто вином упивается — отлучен будет. Ежели то примечено за священником — анафемой наказан будет. Говорит он и следующее: не полагается жить в праздности — полагается жить в строгости. Говорил он и так: плясок на торжищах не творить, дружбу с колдунами не водить — за всё это епитимья полагается. Строгим Даниил стался к пастве и к лицам в сане духовном. К чему вёл он тогда речь свою, когда добивался одного, а требовал другого?

Говорил Даниил и так: мужчинам в женскую одежду не облачаться, женщинам — в мужскую. И грозил он карами за то, вводя установления, опираясь на те или иные документы, составленные святыми отцами. Наставлял он: беречься от всего, стремясь сохранить душу от отвращения её от благости. Сказал Даниил и основное наставление: читать писания следует да молитвы распевать.

Что должен был понять мирянин из «Поучения» Даниила? Всякая власть — духовная ли, мирская ли — есть власть, исходящая от единственного лица, имеющего собственные представления о должном быть. Откуда выносит их властитель, почему решает найти им место в проповедях или установлениях своих, зачем отменяет заведённые предками порядки, для чего даёт слово современникам своим и потомкам — то разговор полемический, всегда объясняемый единственным осознанием сущего: властителю так захотелось! Вот был стяжатель Иосиф Волоцкий — он боролся за права церкви на благополучие, позабыв о делах светильников прошлого, роскоши предпочитавших скит пещерный. И Даниил, не проявляя к стяжательству рвения, оставаясь по мыслям своим нестяжателем, осуществлял церковную политику, угодную мирским властям, ибо поставлен был на должность митрополита Московского и всея Руси Василием III, дабы удовлетворял имевшиеся у государя желания.

Власть свою церковную Даниил утратит после смерти благодетеля. Будет то временем раздоров при малолетнем Иване IV. При требовании занять определённую позицию, Даниил окажется слаб. А будучи склонным придерживаться сообщаемого ему, при отсутствии оного смягчил отстаиваемые прежде позиции. Потому и не сможет потомок понять, каким истинно человеком был Даниил, разве только таким, каким его желали видеть властители.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Взять Максима Грека и удовлетвориться в изучении истории русской словесности двумя его трудами — деяние, схожее с кощунством. Но так поступают исследователи, нисколько того не стесняясь. И писал бы он на темы мирян или о религии только мыслил — то не суть важно. Максим Грек — деятель, оставивший наследие. И не всё оно доступно вниманию, да есть частица, к коей требуется проявить уважение. И пока не будет воздано сему мужу доброму, остаётся надежду хранить на лучшее. И о судьбе Максима Грека лишний раз напоминать нет желания. Прибыл он на Русь, искушаемый грехами католическими. И не стал он к католикам проявлять сочувствия, ибо есть среди них светильники, более же — к пакости склонных. И так думается, ежели забыть о возникшем в православии XVI века споре между стяжателями и нестяжателями. Были среди них люди добрые, а были — иного мнения о должном. А что же до Максима Грека, то видел он примеры добродетели в стане православных, не менее их видел и в стане католическом. Во всяком краю есть люди добрые, злых же всегда более — куда не посмотри. Оттого и не надо быть горячим в суждениях. И дабы было так — вот две истории: про понимание счастья одна, вторая — о добром муже, мучимой смертью дух испустившем.

Что до фортуны — это ложь немецкая. Это колесо, жатву собирающее. И нужна фортуна всякому, кто о счастье мыслит. Ведь обращает мирянин взор к небу, взывая к Богу, прося юдоль скрасить его сладостью. О малом просит он — пусть снизойдёт благость на него божеская, пусть появится пятнышко светлое, пусть радостным станет день грядущий, пусть счастье постучится к нему в дом, и он откроет дверь дома того, и откроет сердце для добра свершения, и душа его заиграет яркими красками. Но видел в том Максим Грек едва ли не дьявольское наваждение. Зачем счастье человеку? На какую удачу он надеется? Где сказано было, что Бог — есть тот, кто счастье людям даёт? Если и ниспосылает он, то установления, либо казни насылает он, и никогда не сообщает каждому просящему отдельной благости. О всех проявляет заботу Бог, и ко всем он предъявляет требования. Что до счастья каждому дать быть должного — от дьявола то желание. Так и сказал Максим Грек, право распоряжаться счастьем присвоив твари некой, о которой сам он не ведает.

Что до доброго мужа, испытание смертью принявшем. Звали его Савонаролой, и был он католиком. Знал о нём Максим Грек, может видел, и отбывший прочь, прознав про казнь его. Сказал он повесть страшную, памяти достойную. Показал общину, наполнению светильниками. Жили монахи там, в благочестии пребывали. Не просили ничего себе, живя в строгости. Постились они, вериги носили они, в одиноких еженощных молитвах пребывали они, чем в святости своей убеждая всякого. И люди, рядом жившие, придерживались благочестия: если кто терял нечто — не брали себе, несли они ценное к монахам, ожидая, пока найдётся хозяин вещи потерянной; и когда находился, был тот человек щедр, оплачивая достойно поступок благочестиво сделанный. И всё это рассказано Максимом было, дабы видел православный люд — есть и среди католиков люди честные, набожные и к вере во Христа склонные. Ежели в чём ошибаются они, то не по воле своей, а по заблуждению, коему когда-нибудь конец придёт обязательный.

Но есть среди католиков нехристи, подобные папе римскому Александру VI, что человека светлого, подобного Савонароле, готовы на костре сжечь, дабы не мешал их алчным помыслам. И мыслил современник Максима Грека, представляя себе взоры алчных иосифлян-стяжателей, понимания, как тяготит его сделать выбор, ибо слаб он в выборе своём, обречённый быть гонимым, коли возведёт хулу на людей божьих, вроде Иосифа Волоцкого, и будет он гоним иначе, возведи хулу на Нила Сорского. Остаётся показывать примеры людей благочестивых, может тем и способствуя постижению истинно должного.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Личность Варлаама Хутынского высокого оценивается. Жил он в XII веке, славился на всю новгородскую землю святостью. Истинным светильником был Варлаам, ибо имел богатство он от родителей, но не желал ни денег, ни земельных владений, а хотел служить Богу, избавляясь от дьяволом посылаемых наваждений. Во благо веры во Христа отрёкся от мирской суеты и стал жить отшельником в месте, что Худым прозывалось, оттого и именуют поныне Варлаама Хутынским. И сложил народ о нём предания разрозненные, постоянно пополняемые. Был среди составителей его жития и Пахомий Серб, слово своё о святом оставивший. И есть о Варлааме поминание, случившееся после смерти Пахомия, сложенное со слов пономаря Тарасия, к коему явился Варлаам и предвестил грядущие беды для Новгорода, вскоре и случившиеся.

Как и всякое житие, житие Варлаама Хутынского изобилует похожими эпизодами. Крайне мало уделяется внимания жизни непосредственно его самого. Что известно о нём, так это происхождение его, богатство его, уединение в Худом месте его, смирение его, соблюдение строгости его, что присуще каждому христианскому светильнику. Стяжательство — вроде иосифлянского — ему противным было. Чем ставился Варлаам в угоду противникам религиозных деятелей, далёких в рассуждениях от святости мужей времени прошлого. Потому и пробудился к нему интерес как раз в Новгороде, где только остыла ересь жидовствующих. Но то требует широкого обсуждения, в рамках рассмотрения жития неуместного.

При жизни Варлаам умел отличить правду от лжи, нужное от бесполезного, разумное от неразумного. Умел и говорить о должном произойти, нисколько в том не ошибаясь. Мог на Петров пост о снеге помыслить, несмотря на ожидание мирянами тепла летнего. И когда говорил о бедах — видел в них ожидание лучшего. Так и оказывалось: чьих земель снег коснулся — богатый урожай по осени принесли, а где не выпал — там разразилась бескормица. Столь светлым светильник сей был, всякое худое событие за благо принимал, к такому побуждая всякого.

Само житие о Варлааме складывалось по мере свершения чудес. Уже почил святой, а люди от прикосновения к мощам его исцелялись: к слепым зрение возвращалось, другие от иной хвори спасались. Мог и мёртвый воскреснуть, когда в том появлялась надобность. Вообще, святость в христианстве возникает не за стремление к смирению, а за способность помогать страждущим. Как Христос умел излечивать хворь разную, так и его последователи тем же даром обладали. Потому в житие полагается описывать похожие благие дела, которыми славен в писаниях сам Иисус.

Одно из чудес — сохраняющиеся в целостности мощи. Пахомий Серб видел их, касался их, были нетленны они. Другое чудо, не всегда за оное понимаемое, интерес властителей к уже умершим светильникам. Так до мощей Варлаама желал сойти с вершин своих — Великий князь Иван Васильевич, царь Всероссийский, новгородские земли воевавший и присоединивший их под владычество Москвы.

Но говоря о Варлааме, нельзя не упомянуть про видение хутынского пономаря Тарасия, представляющее малый интерес по содержательности, только по нему и пробудилась память о святом, к тому времени уже подзабытую. Пришёл к Тарасию Варлаам в видении, о потопе сказал, что снизошёл на людей многогрешных, должных за грехи понести расплату, как и новгородцы, позабывшие о необходимости почитания божественного промысла, предавшиеся разврату еретическому. Не вода снизойдёт вскорости, а огнём охватит Новгород. Так и случилось — торговая сторона города выгорела начисто.

Сколько было про Варлаама сказано, да мало сказано — может житию предстоит быть пополненным и в веках последующих.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Вторая часть включает следующие статьи: «Кочуев. Рогожский собор 1832 года», «Королёвские», «Рогожские послы в Петербурге», «Лаврентьев монастырь» и приложение «Записка о старообрядских типографиях в Клинцах, Махновке, Янове, Майдане Почапниецком». Особое место в изложении занял Афоний Кочуев — выходец из купеческой семьи, самовольно ушедший в старообрядчество и странствовавший по России, некоторое время слывя за юродивого. В исполнении Мельникова получилось ещё одно житие, только уже про истинно радевшего за поповщину человека. Нельзя объяснить обычным пониманием, зачем Афоний претерпевал мучения. Для какой он цели молчал во время избиения? То должно сообразовываться с силой веры, о чём Мельников размышлять склонности не имел. Потому описание жизни Афония приняло вид подвигов, без какой-либо привязки к образу стремившегося уподобиться праведнику.

В отличии от московских рогожцев, имелась община поповцев и в Санкт-Петербурге, прозываемая Гутуевской. Существовала она с основания города. Споров внутри неё ходило достаточно, особенно не могли придти к мнению, как поступать с прочими православными, что к другим согласиям относятся, либо из никониан кто к ним переходит. Надо ли к таковым применять перемазывание? Допустимо ли это? И прочее в подобном духе. Споры уладились по возникновении нового согласия — Королёвского. Тогда же Павел рассказал про Петра Великодворского.

Прочее представляет не столь существенный интерес, ежели только не вести разговор об особом роде деятельности старообрядцев, с чем власть пыталась бороться, всякий раз сталкиваясь с сопротивлением. Не о печатании фальшивых денег Мельников повёл разговор, он коснулся печатания религиозных книг. Надо сказать, власть стремилась следить, чтобы при перепечатывании не допускалось ошибок, а тут прямое нарушение требований в виде специального искажения текста. Потому развелось множество подпольных типографий, чему стремился способствовать уже известный читателю Афоний Кочуев.

«Очерки поповщины» во второй части не поддаются читательскому вниманию ещё и вследствие утомления от чрезмерно расплывшегося повествования. Ежели прежде Павел придерживался хронологии, выстраивал прямую повествовательную линию, не допуская в текст сложности, то с более глубоким изучением предмета — возникло ожидаемое отторжение. Лишь думалось, будто старообрядчество получится лучше узнать, стоит сделать краткий исторический экскурс, но за открывшимися дверями скрыто обилие информации, сладить с которой под силу человеку действительно интересующемуся. Уже само обилие старообрядческих согласий удручает, ведь уподобились они гидре. Какие-то из них возникали и исчезали, другие видоизменялись и всё же сходили на нет, а иные существуют и спустя столетия, располагая величественными храмами в России и вне её, неустанно возводя новые строения, в том числе и в городах, где позиции старообрядчества не сильны, зато к оному могут проявить интерес миряне, либо люди вовсе неверующие, кому опостылела иосифлянская позиция наследницы никониановского раскола.

Что до Мельникова — он оставил потомкам важный труд, если рассматривать его как часть неизвестной прежде истории. Разве кто-то предпринимал попытки понять старообрядцев после событий 1666 года? Если о чём и велась речь, то не о том, куда они снялись с насиженных мест. Мешает знанию этого и упомянутое выше обилие старообрядческих согласий. Но, вместе с тем, становится очевидным, в каком разнообразии верований жила Русь, о чём практически не сохранилось упоминаний. Твёрдо можно быть уверенным, какими стали старообрядцы, таковыми они были и прежде, просто им запретили придерживаться собственного взгляда на установленную в их местах веру. И когда раскол случился — стало это так явно, что пришлось всякому, кто прежде считался православным, принять прозвание сторонника некоего иного религиозного течения.

Автор: Константин Трунин

» Read more