trounin.ru

Вручая приз читательских симпатий, нужно убедиться, существуют ли те читатели в действительности, которые выражают симпатии. Это укор в сторону премиальных комитетов, раздающих награды по мало кому понятным принципам. Впрочем, найти связь всегда можно. Допустим, если брать для рассмотрения «Ясную поляну», то видишь слабое огорчение за расставание с номинацией, вручавшейся за детскую литературу. Но это лишь повод сказать, тогда как то не имеет особой необходимости. Олег Ермаков получил награду, он пожал результат читательских симпатий, оказавшись в числе тех, кого не читают.

Очень трудно найти читателя, не готового внимать повествованию в стиле «что вижу, о том пою». В случае Ермакова получилось так, что он пишет без подготовки. Он хотел поведать о судьбе эвенка. И поведал. Сообщил о преследовании, возможном убийстве, сопроводив то домыслами о магических навыках малых народов, живущих в местах, где требуется особое умение выживать. Вроде бы рассказ исчерпан. Пастораль крайнего севера прорисована, можно бы и ставить точку. Но нет. Олег пошёл дальше. Вернее, он вернулся назад, сообщив обстоятельства детства эвенка.

Читатель с удивлением узнает в меру банальную историю в меру банальных юношеских забав. Никакой загадочности, никаких необычных обстоятельств. Обыкновенный человек при обыкновенных обстоятельствах. Не получится выделить определённое. Тут нет пропаганды советского образа жизни. Совершенно ничего нет, кроме озорства, присущего каждому ребёнку. Тогда требовалось создать хотя бы какой-то сюжет, поместив действующих лиц в приятную для читателя обстановку. И снова нет! «Что вижу, о том пою», либо «хочу припомнить нечто… и нечто припоминаю». С подобной оттяжкой у читателя пропадёт желание узнать, отчего всё сложится в погоню, результатом которой станет таинственное исчезновение эвенка.

На фоне описываемых событий где-то рядом совершается экспедиция Даррелла. А это 1985 год. Место действия — Таймыр. Не самые приятные условия для человеческого существования. Потому край — мистический. Он расположен далеко, куда не всякий отважится отправиться. В тех местах должна быть особая романтика, подобная прописанной в произведении «Мэбэт» Александра Григоренко. Ермаков до такого уровня не доходит, оставляя необычное уделом предположений. «Песнь тунгуса» не вытягивается в единое целое, оставаясь разбитым на части по авторскому на то желанию.

И зря! Разве не помнит Олег уроков Экзюпери? Создавая текст, не забудь убрать половину из написанного, а лучше две трети. Не следуй идее заполнить произведение содержанием, украв тем самым смысловое наполнение. Лучше сто страниц, наполненных важным, нежели пятьсот, где нет ничего, кроме пустоты. Читатель не пожелает вычленять нужное, оставшись неудовлетворённым. Ему следовало показать детективную историю, либо иначе представить произведение, где детские годы будут предварять произведение, а не болтаться в середине повествования, будто автор не знал, чем заполнить пространство.

Какая судьба у «Песни тунгуса»? Примерно схожая со сборником Михаила Тарковского «Замороженное время»: вроде нечто важное, выделенное среди прочих за информационное послание, но совершенно неинтересное и напрочь забытое. Произведения должны жить, удостаиваться внимания и оказываться всегда доступными, иначе им суждено обрести краткий успех, а потом впасть в беспредельное забвение. И уже никто не вспомнит, ибо не найдёт интересующий его текст. Не дело, ежели читатель вынужден собирать по фрагментам, когда он должен получить всё произведение целиком.

И это ещё один укор литературным премиям. Когда нечто поощряется, оно должно становиться доступным. Не должно народное достояние оказываться вне пределов досягаемости. Важное оно или нет, хорошо написанное или плохо — необходимо позаботиться о сохранении текста. Иначе тяжело придётся после, когда уже никто не вспомнит, сохранив в памяти только имя автора и название.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Посиделки за чаем с лимоном начинаются. Речь пойдёт о Петровых. Они — Петровы — с виду обыкновенные люди, живущие присущими им страстями, чаще всего выраженными стремлением о чём-то размышлять. Темы допускаются разные: от политики до проблем взросления, от принятия на веру каждой глупости до непробиваемого скептицизма. И где-то на фоне бродит грипп, будто бы заразное заболевание, а на деле — одна из причин беспокойства, не позволяющая ощущать окружающее пространство в качестве доступной для существования среды. Рецептов счастья в действительности не бывает. Но Сальников нашёл, чем порадовать читателя. В наставительной манере, оглашая сентенцию за сентенцией, он поведёт разговор о семействе без прошлого. Всё из-за того, что Петровы вышли частью из детдома и частью из татар, теперь они не могут понять, кем всё-таки являются, ни с чем не умея себя соотнести.

О чём говорит Сальников? Отнюдь не о погоде, как то принято в приличном обществе. Алексей сразу начинает с политических аспектов настоящего. Об ином обычно люди и не говорят между собой, особенно собравшись мужской компанией. Кто там у власти? Чем он занимается? Насколько сходится пропорция обещанного и сделанного? И приходит Сальников к неутешительному выводу — политика равносильна лотерее, следовательно нет нужды выбирать, лучше довериться слепому жребию, так как особой разницы электорат не почувствует. Прав ли Алексей? Читатель обязательно над этим задумается. И придёт к неутешительному выводу, зная, никто не желает расставаться с властью, значит всё сделает для её закрепления. Это сегодня лотерея, а завтра случится её отмена, стоит обрести полномочия здравомыслящему человеку, осознающему, какая чехарда произойдёт, стоит выпустить политику из рук. В России иначе нельзя.

О чём ещё говорит Сальников? Он вспоминает детские годы. Для Алексея важна такая особенность мировосприятия, заключающаяся в неприятии глупых положений. Например, у него есть пакет и клей. Какой из этого должен быть сделан вывод? Правильно, речь должна коснуться вредных для здоровья мероприятий. Но ничего подобного Сальников сам о себе не думает, до таких мыслей доходят окружающие, либо те, кого он склонен таковыми считать. На самом деле, большинству безразлично, какая связь между пакетом, клеем и молодым человеком, ежели это не совмещается в единый момент в определённой позе. Разве такое можно допустить современному писателю? Нет, нужно обязательно раздуть предположения до небес. Чем, собственно, общество склонно увлекаться. Вернее, те индивидуумы, предпочитающие к тому же обсуждать политику. Кому-то на досуге нечем заняться, кроме как языком чесать.

Говорит Сальников и про сумасшедших. Казалось бы, встретил фрика, забудь его. Но к чему имеешь тягу сам, то аналогично тянется и к тебе. Алексей продолжил показывать Петровых со стороны их мнительности. Даже случись кому-то говорить с самим собой, ни к кому не обращаясь, герои повествования то примут на свой счёт. Хуже не бывает: подумает читатель. Только не бывает ли хуже? Почему вообще всему следует придавать такое пристальное внимание? Всё элементарно объясняется — нужно о чём-то писать. Вот и сваливаются на Петровых невразумительные ситуации, вполне вероятно в качестве следствия особенностей их мышления.

Не олигофрены ли кругом? Подумает читатель снова. Всё у действующих лиц произведения Алексея Сальникова доведено до крайности. Они либо во всём сомневаются, либо идут напролом, забыв о самосохранении. На выходе получается картина из набора глав, где каждый Петров представлен отдельно. А вместе с тем вполне допустимо перестроить содержание в ином порядке, как на страницах предстанет единый Петров, проходящий через разные этапы взросления.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Сорокин прав — в будущем обязательно начнут сжигать книги. И не приходится удивляться, если первым такой участи удостоится литературное наследие его самого. А так как страницы «Манараги» повествуют о процессе сжигания, приравненного к особого рода кулинарным изыскам, то Сорокин быстро окажется невостребованным, скорее всего используемым для приготовления в уличных забегаловках, либо в качестве пробы на блюдах, которые не предназначаются в пищу или послужат материалом для заготовок животным. И никаких революционных идей, касательно изготовления идентичных копий фолиантов прошлого. Просто когда-нибудь на планете не останется ничего, что может гореть, кроме разве только книг. Впору вспомнить об Александрийской библиотеке, дабы осознать, насколько порою люди оказываются гуманными, уничтожая литературу — в большинстве случаев ничего ценного не содержащую.

Стоит ли говорить о манере письма Сорокина снова? Всё тот же абсурд, не содержащий и грамма смысла. Безусловно, въедливый читатель обязательно найдёт, за счёт чего ему следует ценить творчество данного писателя. Измыслит такое же абсурдное предположение, равное по значению изысканиям Сорокина. Ведь это так просто — объявить, будто всё должно быть очевидным. Однако, очевидно лишь отсутствие здравого смысла. Таковое понимание не является минусом — всего-то особенность авторского изложения. Причём для определённого читателя довольно пленительная.

При чтении книг Сорокина лучше забыть о дне сегодняшнем. И об абсурде стоит забыть обязательно. Всё, о чём говорит Сорокин, является будущим. Пусть потомки судят, взирая с высоты своей колокольни. Ещё окажется, недооценённый кем-то из современников, Сорокин предвещал грядущее, ставшее именно таким, каким он его представлял на страницах книг. В любом случае, утопиям нет места, пока читатель внимает очередным антиутопическим представлениям. Причём каждый раз понимает — мир антиутопичен до той поры, пока не примиришься с действительностью. И для этого не надо заглядывать в будущее, достаточно взглянуть на нынешнее время.

Но будущее оправдывает любые мысли. Прикрывшись ширмой ещё не случившегося, можешь сообщать какой угодно сюжет. И было бы о чём рассказывать! Почему бы для начала не отключить бредогенератор? Чему не бывать. Ежели Сорокин продолжает пользоваться спросом, значит он не сойдёт с выбранного им пути. Он удостаивается в меру хвалебной критики, вызывает восторг у почитателей и получает литературные премии. Сорокин — это новая словесность, уже более ста лет живущая футуризмом. Да вот одна оказия! Пока футуризм не выродился в фашизм, он был позволителен. После того кажется неразумным позволять ему властвовать над умами. Всё очень серьёзно, благо разум отделяет абсурд от должного быть.

Сорокин позволяет действующим лицам сжигать книги. Они живут этим, и едят, готовя на тлеющих страницах. Ничего экстраординарного. Хотя бы не гвоздь, забиваемый в голову ради получения наслаждения. И не сладкий леденец в виде чего-то. Но такой же своеобразный изыск, оригинальностью не пахнущий. Сорокин в очередной раз повторился, меняя способ введения в организм наркотических веществ. Казалось бы, будущее за искажением реальности инструментальными методами, вроде погружения в виртуальную реальность. Так оно и будет. Один Сорокин предпочитает отказываться от очевидного, стремясь загнать человечество в пещеры, заставив сидеть у костра и бояться отбрасываемых языками пламени теней.

Беда человека — жить завтрашним днём. Все кормят обещаниями. Завтра будет лучше. К такому-то году надо сделать так-то. Всем безразлично, как прозябают люди сегодня. И Сорокину безразлично. Почему бы не совершить запланированное сейчас? Всем хорошо известно — за обещанием обычно ничего нет, кроме обещания. Потому какой толк от «Манараги»? Пустая иллюзия на воде.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Всё хорошо! Жить в России и не знать русский язык — хорошо. Не иметь перспектив — хорошо. Прозябать — хорошо. Быть бесплодным — хорошо. Видеть изнасилование жены — хорошо. Воспитывать чужих детей — хорошо. Всё хорошо! Особенно, если об этом рассказывать под мухой магического реализма. Оно — насекомое — постоянно тревожит мысли, не позволяя успокоиться. И это хорошо! Ведь хорошо оказаться униженным, преданным и брошенным гнить заживо. Хорошо оказаться сосланным в лагерь. И хорошо там умереть. Ибо всё хорошо, поскольку иначе быть не может. Всё случается к лучшему — пыталась уверить читателя Гузель Яхина. А если и не пыталась, то всё плохое означало наступление доброго. Так — через страдания — её герои шли к счастью. Пусть судьба неизменно была жестокой, зато на последних страницах случится свадьба.

Разве нужно говорить, каким образом построено повествование? Читатель следует за волей писателя, ведущего его тропинками искажения реальности. Каждый встреченный предмет или человек — это еда. Его нельзя съесть, но он всегда видится съедобным. Особенно это цинично станет в последующем, поскольку кажется жутким свести повествование к голоду на Поволжье, постоянно говоря про еду, задолго до наступления способствовавших ему исторических процессов. И сама история в исполнении Яхиной — подобие картинного гвоздя для Дюма-отца. Как бы не происходило в действительности, рассказано будет нечто имеющее отдалённое сходство с тогда происходившим. Собственно, перед читателем немец, живущий будто бы в России, только окружённый разными обстоятельствами, может быть и связанными с той страной, которая стала именоваться Советским Союзом. А может всё происходит в выдуманном автором мире, раз уж Гузель взялась увязывать правду с вымыслом, приписывая одним то, что в реальности делали другие. Воистину, следует говорить о параллельных мирах.

В той Вселенной, куда погружается читатель, существуют таинственные киргизы, уводящие в таинственные дома, где живут скрытые за ширмой девушки, знающие о жизни не больше, нежели малые дети, чьё пространство ограничено ближайшими дворами. Там главный герой повествования влюбится, впадёт в хандру, дабы после сразу оказаться окутанным неземной любовью. В той Вселенной смерть всегда находится рядом, забирая самых близких и дорогих людей. А тем, кто им приходит на замену, не находится места в их же сердце, так как им предстоит жить при иных условиях. И в той же реальности существует умирающий Ленин, подводящий итоги прожитым годам, есть там Сталин с Гитлером, играющие на бильярде. Единственный отголосок нашего мира — скрытые от внимания главы, подробно повествующие о советских лагерях. Отчего возникает мысль о смирительной рубашке Джека Лондона, погружающей человека в состояние, позволяющее переноситься в любое время и становиться какой угодно исторической личностью. Примерно такое случается и с читателем Яхиной, согласившимся принять столь тягостное облачение добровольно.

О настоящей жизни трудно рассказывать, чтобы жизнь не казалась картонной. Долой кинематографичность и следование нормам построения литературного сюжета! У Гузель почти получилось, но не получилось совершенно. Начав чаровать, она поддалась обыденному приёму чередования чёрных и белых полос. В первый раз читатель посочувствует. Посочувствует и во второй раз. И даже — в третий. И если он совсем не уважает себя, с интересом садиста продолжит следить за мучениями действующих лиц. Адекватный читатель вздохнёт, устав от пережёвывания однотипного. Из этого и проистекает девиз: всё хорошо! Разве стоит ужасаться хотя бы чему-то, если следом случается приятное событие? Так уж получается — умерла одна душа, значит она родилась снова: возрадуемся печальному исходу во имя нового воплощения.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Анна Козлова представила вниманию читателя эротические фантазии от лица больного шизофренией подростка. Насколько они правдивы — пусть судят психиатры. Читателю достаточно понять, насколько может быть отягощена наследственность, выраженная необходимостью существовать при заранее предугадываемых неблагоприятных обстоятельствах. Становится известно, больная на голову мать — супруга преуспевающего бизнесмена, рожает с виду здоровых девочек, в скором времени слетающих с катушек. Не стерпев атмосферы сумасшедшего дома, отец семейства покинул жену и детей, предоставив их самим себе. И выросла из гнилого семени гниль, должная дать жизнь очередному подобию. Так оно и будет, пока же читателю предстоит внимать, как героини повествования удовлетворяют похоть, после развешивая выстиранные трусы.

Для передачи содержания, обозначенного согласно десятого пересмотра международной классификации болезней — F20, Анне хватило одной трети представленного для ознакомления текста, тогда как всё остальное — вольная фантазия уже её самой. Действительно, повествование построено от лица девушки, чья сестра страдает шизофренией. Вскоре читатель поймёт — шизофренией больна и рассказчица. Более того, скорее всего такой диагноз должен быть выставлен их матери, о чём нет никаких свидетельств. Откуда вообще возникло заболевание — Анна не сообщает. Нужно просто смириться и принять за факт — случилось крайне неприятное событие, вынуждающее жить в неимоверно сложных условиях.

Шизофрения страшна не тем, что больные ею люди отличаются в плане психического здоровья. Отнюдь, беда в них самих, не понимающих, каким изменениям подвержено их сознание. Они всё воспринимают реально происходящим. Разве не поверит человек, если перед ним кто-то стоит или ему кто-то говорит? Здоровый человек рано распознает галлюцинации, предприняв меры к устранению. Но шизофреник на такое не способен. Впрочем, нет нужды размышлять огульно, имея по данному вопросу лишь приблизительное знакомство, выраженное чтением той же самой медицинской литературы, на которую должна была опираться и Анна Козлова, сочиняя текст произведения «F20″.

Анна как раз показывает людей, осознающих с ними происходящее. Они видят, слышат и осязают галлюцинации, редко воспринимая это за нормальное положение вещей. Они пытаются бороться, употребляя прописанные им лекарственные препараты. Более того, они настолько продвинутые, что подобны диабетикам, регулирующим дозу инсулина перед употреблением обильного количества пищи, то есть дозируют сугубо по потребностям. Если понадобится словить глюк, дабы ощутить сексуальное желание, тогда лекарства будет принято меньше. Если же нечто угнетает и давит негативом — выпивается двойная или тройная доза, гарантирующая дальнейшее отрешение от действительности.

Но как быть с двумя третями произведения, где перед читателем, вместо описания будней шизофреника, дневник нимфоманки? Изначально воспринимаемая за эротику, работа Анны Козловой скатывается к порнографии, ничем не примечательной с художественной точки зрения. Внимать разудалым фантазиям о половой распущенности — удел не совсем здоровых психически людей. Впрочем, подобного уровня текст — признак причастности к современной западной литературе, где редкий именитый автор не показывает личную пристрастность к сексуальной распущенности. Только читателю должно быть ясно — всякая интимная сцена, если она присутствует в коротком произведении, добавляется сугубо для заполнения объёма. И у Анны Козловой то обосновывается, каким образом повесть достигла удобоваримого размерами, чтобы допускалось считать чем-то похожим на роман.

Пусть читатель сам решает, насколько нынешние литературные стандарты соответствуют его внутренним потребностям. К Анне не может быть претензий — она написала произведение в духе современных реалий. Всё нужное в тесте присутствует: от половой распущенности до психической лабильности. Не хватает гомосексуальных отношений, но это видимо от того, что главная роль была отведена сёстрам, тогда как «цивилизованный» мир более интересуется однополой любовью между мужчинами.

Автор: Константин Трунин

» Read more