trounin.ru

Привыкнув видеть в пьесах Островского раскрытие острых социальных проблем, не ожидаешь от одной из них получить невразумительный текст со скудным содержанием. Если быть точным, то от трёх из них. Островским была создана трилогия «Картины московской жизни», куда вошли пьесы «Праздничный сон до обеда», «Свои собаки грызутся, чужая не приставай» и «За чем пойдёшь, то и найдёшь». Ни одна из них не удостоилась милости современников-критиков писателя. Единственное, что может быть примечательным — это духовная связь с «Обломовым» Ивана Гончарова, отчего в воображении рисуется образ того самого русского человека, который сам не старается, но плодотворно мечтает о значительных приобретениях. Фигура Бальзаминова вызывает только отторжение, симпатий к нему у читателя быть не должно. Однако, счастья заслуживают все, поэтому и идея главного героя жениться на богатой девушке должна осуществиться.

Читатель знакомится с главным героем в тот момент, когда тому снится сон. Согласно ему, до обеда увиденное в грёзах должно исполниться. Отсюда Островский и закручивает действие пьесы, наполняя содержание метаниями действующих лиц, верящих в народные приметы. Особого раскрытия не происходит. Читателю предлагается главный герой, его мать и диалоги о чём-то. Иногда проскальзывают афоризмы, но в общей массе они тонут, становясь вырванными из контекста при цитировании. Размышления главного героя проистекают из его жеманности и сильной впечатлительности. Он думает, что достаточно открыть рот, как его вкусно накормят, напоят, а потом предложат добавку. Островский старается, чтобы это было именно так, но разбавляет содержание отсутствием реальных перспектив к осуществлению сна.

Главному герою суждено несколько раз обжечься, практически подойдя к цели. Если в первый раз ему мешает неопытная и излишняя идеализация возможных отношений, то во второй раз его просто используют в качестве предмета для ревности. Островский вторую часть трилогии делает ещё более пустой, лишив читателя хоть какой-то возможности понять происходящие события. Впрочем, называть читателя нужно зрителем, ведь пьесы писались изначально для постановки в театрах. Забить программу бывает полезно и проходными произведениями, а то и развлечь в антракте между другими пьесами.

Логическое завершение трилогии происходит в «За чем пойдёшь, то и найдёшь», где измучившийся главный герой уже практически согласен на любую невесту, но только при условии, что она будет богатой. Хорошо, когда у людей жизненные приоритеты грамотно расставлены, без вовлечения в процесс влюблённости. Главному герою бедная невеста вообще не нужна, хотя Островский мог сделать пьесу поистине драматичной, подведя в конце повествование к трагическому финалу. Однако, мужчины в его представлении имеют больше разума, нежели бесплотной мечтательности, как бы это не противоречило сути касательно Бальзаминова, продолжавшего сохранять благоразумие в мечтах о счастливом будущем.

Образ Бальзаминова соотносится не только с Обломовым и сказочным Емелей, но даже с богатырём Ильёй Муромцем. У всех был изначально сходный характер, немного изменившийся вследствие побудивших к тому причин. Если читатель помнит: Обломов влюбился, Емеля поймал щуку, а Муромец не владел ногами. Пример Ильи Муромца остаётся под большим вопросом. Однако, имеет место быть. Также Муромец выпадает и по той причине, что Бальзаминов, Емеля и Обломов ярко вспыхнули в русской литературе в промежутке между 1855 и 1859 годами, крепко вбив в подсознание последующих поколений образ ленивого русского человека, пребывающего в постоянной надежде на авось. Предпосылки всё равно исходят из фольклора, а это значит — лень издревле присутствует в русских людях. Стоит задуматься, ведь стандартное мышление исходит из того, что вокруг всё плохо, сам делать ничего для исправления ситуации не буду, но вот вдруг приснится мне сон под праздник, или от душевной щедроты поднимут зарплату, или обеспечат жилой площадью без всяких условий, тогда похвалю добрых людей, которые себя обеспечили, да обо мне потом позаботились.

Островский отобразил одну из черт характера своих соотечественников. Но сделал он это не совсем хорошо. Видимо, надеялся, что всем просто так понравится; вдруг повезёт.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Подходить к чтению «Женщины в белом» нужно только со стороны понимания творчества Чарльза Диккенса. Если такого понимания нет, то дело может быть поправимо любовью к сомнительного рода литературе, где писатель водит читателя за нос всё повествование, осознанно раздувая объём произведения до невообразимых размеров, чтобы в итоге ничего толком не поведать. Говорить о чём-то, не говоря о конкретном — это отличительная черта очень умных людей, способных доводить аудиторию до исступления, не обращая внимания не недоуменные выражения лиц. Уилки Коллинз полностью впитал в себя стиль Диккенса, изначально находясь под его влиянием: «Женщина в белом», например, была опубликована именно в журнале Диккенса, позволив почитателям таланта одного писателя насладиться своеобразным фанфиком от другого автора.

Коллинз частично стал новатором, придумав вести повествование от имени нескольких героев. Гениальный ход позволяет писать об одном и том же, только с ещё большим количеством слов. Писатели XIX века кормились не от количества проданных книг, а сугубо благодаря периодическим журналам по подписке. Поэтому эпический размах творений Диккенса вызывает не удивление, а лишь снисхождение к порывам человека быть обеспеченным. Однако, тенденция писать много всегда довлела над миром литературы, несмотря на редкие появления действительно ценных авторов, годами вынашивавших идею для книги, после чего ещё большее количество времени реализуя замысел. Иногда получалось создать уникальное произведение и у писателей-поточников, но в числе других их работ оно просто тонуло, становясь уделом самых настойчивых читателей, верящих в возможность найти действительно интересное творение.

Стиль Коллинза мог быть иным, если не учитывать влияние Диккенса. Каким именно образом происходило общение двух писателей — об этом можно прочитать в соответствующих источниках. Проведённые параллели, в любом случае, сейчас не на стороне Коллинза; на момент написания «Женщины в белом», он всё ещё уступал Диккенсу в способности «лаконично» излагать мысли на бумаге. Язык Коллинза бесконечно витиеват, но не от красивого изложения: Уилки постоянно уводит внимание читателя куда-нибудь в сторону, иногда окончательно, после чего возвращение в основную канву сюжета становится затруднительным, если рассеянное внимание не увидит её в размытом неопределённом виде под слоем воды. Можно уподобить содержание «Женщины в белом» нудному описанию событий, бывших интересными только писателю, включая Диккенса. Однако, читал ли Диккенс труды Коллинза в полном объёме — весьма интригующий вопрос.

Кому всё-таки будет интересно творчество Уилки Коллинза? Только поклонникам Диккенса, уже прочитавшим все его произведения и яро желающим прочитать книги других авторов, писавших подобным же образом. В этом случае Коллинз становится настоящим спасением. Читателям, предпочитающим более ясное изложение и отсутствие топтания на месте, стоит поискать иную литературу, не забивая голову важностью приобщиться к английской классике. Русская классика, для наглядности, поднимает широкий спектр проблематики взаимоотношений, не ограничиваясь возможностью рассказать историю ради самой истории. Про французскую классику стоит говорить отдельно, настолько она разнится от писателя к писателю, имевших свои неповторимые стили, на фоне которых английские классики XIX века выглядят единым монолитным камнем.

Что?! Говорите — ничего ещё не сказано про саму книгу «Женщина в белом»? Про неё можно долго говорить, о ней легко написать трактат. Только он будет таким же витиеватым, как и сама «Женщина в белом». Искать незнакомку, а потом разбираться в чужом грязном белье — это древний сюжет, разбивающий в прах увещевания быть благоразумным и не совершать необдуманных поступков, предварительно решив для себя действительную необходимость начинать расследование. С другой стороны, если ничего не делать, то и жизнь пройдёт мимо, а потом будет больно вспоминать об упущенных шансах.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Жизнь индейца сама по себе является приключением, если он не сидит в вигваме. Именно такое впечатление возникает у читателя от «Последнего из могикан» Джеймса Купера. Американский романист создал примечательный труд о жизни аборигенов Северной Америки, заняв свободную нишу авторов исторических произведений на данную тематику. Совсем неважно, что происходящие события не имеют никаких логических обоснований, развиваясь только ради движения вперёд любыми средствами. Перед главными героями Купером была поставлена задача объединиться, достичь цели и разойтись. С этим они в любом случае должны будут справиться, иначе просто быть не могло. Поэтому некий смысл всё равно присутствует. За основу Купер взял войну 1757 года, позволив героям примерить на себя все обстоятельства. Автор сразу предупредил, что происходящее лишено смысла, ведь в итоге воюющим сторонам ничего не достанется.

Поиски истоков американского культа супергероев постепенно обретают чёткие рамки. Он сформировался не в начале XX века, а намного раньше, и не среди потомков эмигрантов, а получил своё развитие благодаря индейцам. Купер говорит о них много положительного, разжёвывая чем они превосходят европейцев. Индейцы более наблюдательные, ловкие и приспособленные. Они с рождения растут на природе, с молоком матери перенимая умения и традиции предков. Индеец не может плохо видеть ночью, и он не должен мирно уживаться с иноземцами. Купер часто сводит идеализацию коренного населения на нет, когда начинает обличать его в недальновидности и заставляя поступать в критических ситуациях самым неразумным образом. Найти среди индейцев оседлые племена невозможно, поскольку для Купера они все дети вольного ветра, не имеющие привязки к ведению домашнего хозяйства; им был сформирован неистребимый стереотип, благодаря которому индейцы будут вечно восприниматься кровожадными людьми, выходящими на тропу войны с разукрашенными телами, удобной для снятия скальпа причёской, томагавком в руке и с запасённой до лучших времён трубкой мира.

Нет индейца более известного, чем куперовский Чингачгук Великий Змей. Он и его сын Ункас в «Последнем из могикан» — единственные представители племени, когда-то занимавшего территорию вдоль реки Гудзон в современном штате Нью-Йорк. Купер настолько впитал в себя романтизм, что для него не имеют значения реальные обстоятельства описываемых им событий. Всё довольно искусственно и не имеет права претендовать на достоверность. Описываемое Купером происшествие остаётся только на его совести. В красивом антураже происходит в меру увлекательная трагическая история, где индейцы ещё удерживают свои позиции, не уступая европейской волне колонизации. Они стараются сохранить старый уклад жизни, но понимают необходимость искать компромисс, поскольку их природные дарования проигрывают численности европейцев и не идут ни в какое сравнение с техническими возможностями пришельцев. По сути, многочисленные племена пытались в одиночку противостоять нашествию, раздираемые внутренними противоречиями.

История про один сломанный прут и пучок целых прутьев известна каждому читателю. Сломить объединившихся людей невозможно, если воздействовать на них другой человеческой силой. Для этого нужно обладать более весомым аргументом. Люди могут отличаться друг от друга цветом кожи, разрезом глаз и другими особенностями длительного пребывания и питания в определённой местности, но общее между ними останется навсегда — это желание быть важным в данный момент, никогда не осознавая, что всё со временем проходит. Анализирование событий прошлого раз за разом повторяет избитую истину, но человечество активно продолжает заниматься самоистреблением. Купер показал борьбу разных племён, а современный читатель должен оглядеться и увидеть точно такую же борьбу, но в условиях целой планеты. Последний из могикан пал, будучи некогда представителем гегемона в своей области — на его костях вырос другой гегемон, представителем которого был уже Джеймс Фенимор Купер.

Язык Купера сложен для понимания: читателю будет трудно уловить все оттенки повествования. Ясность наступает только в краткие моменты, когда автор отходит от диалогов и событий, делясь своим мнением о происходящем, сообщая любопытные факты и предвосхищая дальнейшее развитие сюжета. Купер прекрасно расписал внутренние распри, сделав врагами не французов, а представителей других племён. Причём, концентрация внимания происходит на лживость и гордость противной стороны, на фоне которой главные герои оказываются очень благородными людьми, желающими быть в мире со всеми. Купера не смущает, что могикане позже активно помогали США в Войне за независимость. Для него они погибли в 1757 году, покуда молчаливый Чингачгук мог её наблюдать со стороны.

«Последний из могикан» — это погоня и выслеживание, а уже потом история об уступающих свои земли индейцах. Купер знакомит читателя с любопытными особенностями жизни индейцев. Только стоит ли ему во всём верить, если он мог подменить одно другим, перемешав реальность с вымыслом? В любом случае, теперь всё представляется именно таким, как об этом рассказывал Купер; об остальном можно догадаться самостоятельно.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Модель мира, где всё основывается на постоянном бездумном потреблении, обязательно будет преобладающей над всеми остальными вариантами бытия. Жизнь человека слишком скоротечна, чтобы можно было задумываться о будущем, а когда незаметно подкрадывается старость — тогда уже поздно оглядываться назад и анализировать прожитые годы. Краткие двадцать-тридцать лет мнимого экономического благополучия оборачиваются тяжёлыми буднями других людей. До Джона Стейнбека с реалиями американской жизни читателя знакомили Теодор Драйзер, отлично показавший действительную правду о перетягивании одеяла на себя, и Джек Лондон, открыто описывавший грядущий крах современного ему общества. Железная пята действительно накрыла мир, когда капиталисты наступили на горло пролетариату, не собираясь сдавать позиций в набирающей обороты технической революции. До массовый столкновений дело в итоге не дошло, хотя всё к тому располагало. Совесть приниженных людей редко находит дорогу к справедливости — её подменяют всем чем угодно, только не действительной справедливостью в угоду всё той же приниженной совести. Стейнбек предложил читателю совершить экскурс в мир разорённых банками американских фермеров тридцатых годов XX века, вынужденных глотать пыль, пожиная гроздья гнева вследствие продолжительной многолетней засухи; впереди их ждёт надежда, глаза закрыты верой в лучшую жизнь, а волк в душе отчаянно не желает просыпаться, заглушая голодным воем разумное побуждение начать бунт.

Стейнбек не спешит, начиная повествование. Он долго и основательно останавливается на каждой сцене. Страницы книги больше напоминают газетные наброски, где за ярким заголовком следует интервью, сопровождаемое размышлениями автора статьи. Именно таким образом встречает читателя роман «Гроздья гнева». Стейнбек не жалеет места, красочно описывая засуху, гибель урожая, толстый слой пыли, даже приключения черепахи не останутся в стороне. Из мелких деталей Стейнбек создаёт масштабное полотно надвигающейся социальной катастрофы. За обличительными фактами человеческой глупости разворачивается депрессивная составляющая романа, погружающая читателя в многостраничные страдания главных героев, вынужденных мириться с бедностью, унижениями и подлым стечением обстоятельств. Не их вина, что они брали деньги в долг, а теперь не имеют средств для восполнения банковских издержек. Их деды и отцы боролись со змеями и индейцами, закрепляя право на землю за собой, а теперь против них выступили кредиторы, забирающие даром всё нажитое имущество.

Можно бесконечно обвинять банковскую систему в её способности ростовщичеством доводить людей до банкротства. Они умело заставляют брать у них кредиты, якобы предлагая выгодные условия. Стейнбек ещё не знал, на какие хитрости пойдут банки в будущем, обрекая на долговую яму людей заранее, заочно оформляя на них кредиты в виде пластиковых карт, отказ от которых вызывает неподдельное удивление в глазах банковских работников. Сомнительно, чтобы в начале XX века был реальный контроль за их деятельностью. Люди совершили неразумный шаг, понадеявшись прикупить больше земли и лучше обрабатывать участок с помощью спецтехники, не ожидая стихийных бедствий. В итоге, они потеряли всё, оставшись наедине с листовкой из Калифорнии, обещающей райскую жизнь и солидный заработок. Почти в один момент со своих мест снялись триста тысяч человек и отправились собирать апельсины с персиками.

Слишком честных людей предложил Стейнбек на суд читателя. Даже убийца в романе совершил преступление, вынужденный защищаться от нападающего на него человека. Остальные просто готовы падать в ноги, чтобы наконец-то обрести счастье. Ни у одного из них нет чувства самоуважения, даже в зачаточном состоянии. Они могли сомневаться в самом начале, но и тогда Стейнбек ничего подобного не описывал, просто сорвав всех с насиженных мест и бросив на поиски лучшей жизни. Что это за рабская покорность? Откуда она могла возникнуть в крови тех, чьи предки совсем недавно захватили эти земли для себя? Может показаться удивительным, но рабами оказываются именно белые люди, а про чёрных Стейнбек не говорит вообще ничего. Может их не было никогда в западных штатах, иначе на длительном пути героев книги кто-нибудь должен был вспомнить о расовых предрассудках. Однако, тяжесть повествования настолько кружит голову читателю, что созерцание людского горя выбивает из колеи и не даёт опомниться, покуда не придёт время обдумать прочитанное.

Стиль Стейнбека довольно резок. Предложения под его рукой получаются обрывистыми. Этюды и эссе о сельской пасторали воспринимаются терпимо, но далее Стейнбек расцветает, наполняя словами большое количество диалогов, где беседующие не всегда говорят по делу, а чаще в иных выражениях повторяют общую идею книги. В мире нет справедливости — она подобна кладу из сгнивших фруктов, выброшенных на помойку, чтобы никто не смог утолить свой голод. Стейнбек основательно твердит об одном и том же, не позволяя читателю расслабиться. Радостных моментов от «Гроздьев гнева» ждать не стоит: повествование подразумевает только надувательство обедневших слоёв населения средним классом, смерть в пути и постоянный поиск работы и пропитания.

Пока по Европе бродили осиротевшие немцы и евреи, выдворенные из Германии режимом нацистов, точно также бродили по Америке фермеры. Но фермеры были в родной стране, а не на чужбине. Однако, какая это родина, если тебе не позволяют свободно передвигаться, устраивая полицейские кордоны, пропускающие только обеспеченных людей? При этом, Америка воспринималась немцами подобием рая, где их ждёт долгожданный покой и худо-бедная возможность почувствовать себя человеком. Разве это не является наглядным доказательством выражения, что лучше там, где нас нет? Всё можно познать только в сравнении. Стейнбек не выжимал слёз из читательских глаз, а констатировал реальное положение дел. В едином порыве триста тысяч человек могли сотворить собственную революцию, но Стейнбек не стал распространяться дальше заданных им рамок, не создавая предпосылок для народных волнений. И всё равно непонятно, почему не стали гореть плантации в Калифорнии, а критическая масса не накалилась до предела, затопив в крови дерзких капиталистов, открыто пользующихся дармовым трудом, постоянно занимаясь демпингом заработной платы.

«Гроздья гнева» оставляют ощущение недосказанности. Человек никому ничего не должен, а значит когда-нибудь произойдёт переосмысление ценностей, где не будет места экономическим моделям, основанным на денежном эквиваленте стоимости товаров и услуг. Упрощение вступит в противоречие с очередным витком конфликта. Учитывая, что уже сейчас понятие денег принимает эфемерный вид, то они останутся даже не бумагой, а будут пустотой, которая точно не заслуживает участия в бартерных сделках. Разумного выхода из ситуации всё равно никогда не найти — человек не может жить без конфликтов. А значит гроздья гнева никуда не денутся.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Фронда в представлении Ивана Тургенева — это нечто большее, нежели просто оригинальное понимание Фронды, имевшей место во французской истории, обогатившей русский язык словом фрондёрство, что означает предпринимать какие-то действия, но ограничиваться при этом словесной угрозой их выполнения. Именно из понимания громкоголосого пустозвонства проистекает характер главного героя романа «Накануне» болгарина Инсарова. Читателю предлагается пребывать в ожидании важных событий, должных вскоре развернуться. Но книга подходит к концу, а действия Инсарова продолжают удерживать всё накануне должного произойти. Элементы недосказанности отсутствуют, а истинно тургеневская манера изложения в единой канве повествовательной линии больше напоминает мелодраму, где все родственники, только уже под другими именами. Жизненный путь героя Тургенева постоянно сводится к внутренней борьбе за собственные идеалы, жертвой которых он обязан в итоге пасть, причём не самой разумной смертью. Тургенев фрондёрствует от начала и до конца, оставив читателя наедине с собственными мыслями.

Тургенев начинает вводить читателя в курс дела издалека, останавливаясь на диспуте двух философов с разным взглядом на мир. Из их диалога можно сделать множество разноуровневых выводов, пока в мирную жизнь творческих людей не врывается буйный Инсаров, пребывающий в мечтах об освобождении родной Болгарии от влияния Османской Империи. Его просто переполняет желание оказать помощь угнетённому народу. Одиозная идея в очередной раз заслоняет разум главного героя тургеневских книг: несостоятельность мироощущения и бунтарский дух Рудина хорошо известны читателю. Инсаров практически ничем не отличается, кроме высокопарных призывов к необходимости начать борьбу прямо сейчас. У болгарина горят глаза, и он не ограничивается одними словами, чтобы потом в безликой массе пасть под случайной пулей француза. Но Инсаров и не равняется чуть запоздалому образу Базарова, родившемуся почти в одно с ним время. Всех героев Тургенева постоянно что-то гложет изнутри, не давая им покоя. Их энергию надо было направлять в созидательное русло, чтобы вместо хаотических перемещений дать шанс на реализацию других потенциалов, безнадёжно убитых влиянием политики.

Найти объяснение метаниям главного героя не получится. Это надо принять как должное. Болгарин необязательно должен стремиться принести себя на алтарь победы Родины. Впрочем, всегда были люди — одержимые идеями, чем пользуются более дальновидные интриганы, возмущающие определённую группу индивидуумов, чтобы в нужный момент выхватить призовой флаг из их рук. Не расквитайся Тургенев с главным героем таким типичным для себя образом, то пришлось бы показывать более печальную картину краха идеалов затуманенного разума Инсарова, чей молодой пыл так легко остудить, но только по прошествии времени и дав ему возможность насладиться стеной из обломанных человеческих рогов, о которую он сам лично сломал перед этим свои.

«Накануне» изобилует диалогами и монологами. Можно от них спастись подобно немцу, оскорблявшему в этой книге дам: уйди с головой под воду от вмешательства грубой силы. Однако, Тургенев всё равно показал читателю ещё один образ истинного революционера, каким бы печальным он не был. Задор Инсарова будет долго стоять перед глазами, как наиболее объективный и достоверный. Человек будет бороться за иллюзорную истину, так до конца и не осознав, что вся его жизнь была по сути наполнена пустотой на фоне общих народных волнений, имевших истинную разрушительную силу. Взяв за основу тысячи пустышек — рождается новый уклад жизни. И так из противоречий создаётся временная историческая истина.

Огня в глазах мало, жара в сердце недостаточно: нужно иметь крепкое здоровье, иначе пожар начнётся с головы, заразив кровь и вызвав неизбежный крах надежд.

Автор: Константин Трунин

» Read more

«Тридцатилетняя женщина» — вымученное произведение от Бальзака. Книга писалась с 1830 по 1842 год, постоянно претерпевая изменения. Единой сюжетной линии нет, общее впечатление исходит от кислого привкуса солянки. Текст, порезанный большими кусками, помещён автором под одну обложку, — это не выдержанная для придания благородного вкуса книга, а залитая соусом жизненного опыта цепь из нотаций, в которых Бальзак раскрывается перед читателем, показывая отрицательные стороны семейной жизни и присущие каждому поколению ошибки молодости. Мудрость старшего поколения редко находит отклик в сердцах молодых людей — вот и главная героиня не сдержалась, пойдя против воли отца, желавшего счастья и обо всём предупреждавшего заранее.

На первых страницах Бальзак выдерживает общую повествовательную линию, сразу начиная со сцены парада войск Наполеона перед очередным военным походом, где юная девушка с отцом смотрят на процессию. Каждый из них имеет в голове разные мысли, и отцу не нравятся взгляды дочери в сторону статного мужчины. Опытный старик знает о нём всё наперёд, о чём и говорит дочери без попыток украсить действительность. За это получает только укор в нежелании даровать собственному ребёнку счастье, желая иметь выгоды только для себя. Таким образом, Бальзак максимально охватывает спектр возможных развитий повествовательных линий, подводя читателя к единственно возможной для европейского менталитета, не привыкшего ставить мнение родителей выше собственного.

Постановочность «Тридцатилетней женщины» — шаткая конструкция. Создав исходную точку, Бальзак за последующие двенадцать лет так и не определился с её продолжением, изредка выпуская фрагменты новых коротких произведений, позже сведённых в одно. Сюжет тает на глазах, появляются новые герои, общей идеи уже не существует. Читатель видит не только крах надежд юности, но и цикличность этого процесса, подкрепляемый соответствующими сценами.

Заслуга книги заключается главным образом в сформировавшемся выражении «женщина бальзаковского возраста», изначально относившегося к свободолюбивым особам, умеющим твёрдо заявить о собственном мнении и имеющим возможность принимать самостоятельные решения. Для Бальзака было проблематично описать состояние людей, в душе оставшихся детьми; он сожалеет, что не придумали ещё слова для обозначения подобного состояния. Ныне оно имеет название — инфантилизм. И когда главная героиня его преодолеет, тогда ей и становится присущ бальзаковский возраст, а не просто достижение тридцати лет, на самом деле не имеющих с ним ничего общего.

Сломанные судьбы не раз возникают перед читателем, пройдя период относительного счастья. Бальзак даёт установку, что женщине всё равно придётся страдать и брать инициативу на себе, как бы она не искала защиту за спиной мужчины. Когда-нибудь обязательно наступит перелом в ситуации, будь жена бесконечно счастливой в браке или осознавшей приближающийся крах — мужчина просто вынужден будет сломаться перед обстоятельствами, не справившись с ними или проявив упрямство барана, повлекшую его гибель.

Бальзак щедро делится с читателем своим мировоззрением, остающимся спорным. Конечно, многое зависит от человека, взявшего книгу в руки в тот или иной отрезок своей жизни, когда для него выражение «Брак — это узаконенная проституция» может стать откровением, а может и просто пройти мимо, поскольку не для каждой семьи приоритетной чертой взаимоотношений становится именно половая сфера, ей может быть и духовная — самая идеальная среда для долгих и крепких отношений.

Своя правда в «Тридцатилетней женщине» есть, но её надо хорошо искать, иначе найти будет трудно. В одном Бальзак прав — только с позиций нажитого опыта можно сделать более-менее правильный выбор, но для этого необходимо хлебнуть горя, позабыв о необходимости просто быть счастливым.

Автор: Константин Трунин

» Read more

При Николае I шутить считалось опасным занятием. Расплата за ёрничание могла довести до Сибири или до поста в каком-нибудь ведомстве, а то и отдалённой губернии, отчего приходилось замолчать всерьёз и надолго. Это не помещало Алексею Константиновичу Толстому и братьям Жемчужниковым придумать личность Козьмы Пруткова, чтобы под его именем в разных изданиях того времени создавать провокационные произведения, направленные на возмущение общественности и просто ради получения удовольствия от издевательств над литераторами. С позиций XXI века Козьма Прутков воспринимается сугубо троллем, не имеющим никакой настоящей ценности для культуры, хоть и подарившим миру ворох афоризмов, порождённых бредом воспалённых умов.

Если вчитаться в стихотворения, пьесы и афоризмы Пруткова, то видишь в них передёргивание других авторов, чаще с целью высмеять. У одного не понравились высокопарные длинные и нудные стихи о Древней Греции, так мгновенно выстреливает пародийное произведение с нотками озорства, но не более. Толстой и Жемчужниковы ярко противопоставляли себя писателям, патетически отвечая на все нападки в тех же источниках, куда помещали собственные творения по мотивам других произведений. Делали они это экспрессивно и напыщенно, по крохам воссоздавая лживую биографию якобы реального человека, занимающего высокий пост в одной Палате, для чего могли приводить слова людей, знавших Пруткова, или ссылаться на многочисленную родню Козьмы, публикуя уже не от его имени, а доставая из пыльных сундуков творческие муки деда и отца, позволяя себя смело шутить над старыми порядками гражданской жизни, да и особенностями военной службы тоже.

Читателю должны быть известны прутковские выражения: «заткни фонтан», «смотри в корень» «объять необъятное», «никто не может объять необъятное» и множество их производных. За долгую жизнь любой человек обязательно станет генератором крылатых фраз, если не забудет их записать, но чаще всего этого не делает, что сильно обедняет русский язык. Создать образ Пруткова на самом деле легко, только уже будет очень трудно выделиться на общем фоне расплодившихся троллей, не стесняющихся подкалывать собеседников просто легко подтрунивая, либо используя приёмы более жёсткой сатиры. Не все из них при этом обладают достойными познаниями в орфографии, чтобы свои мысли довести до ума и представить на суд читателей в самом лучшем виде, а то и просто говоря ради говорения.

Творчество Пруткова всё равно навсегда останется частью истории, каким бы образом его не воспринимали. Собрания его сочинений будут издавать многотысячными тиражами, а то и миллионными, как это сделало издательство «Художественная литература», выпустив разом около двух миллионов книг «Сочинения Козьмы Пруткова». Мало какой настоящий писатель может на такое претендовать, а тут именно вымышленный, чьи произведения публиковались от случая к случаю, да и то по большим праздникам, если Толстому удавалось найти время для встречи с Жемчужниковыми.

Козьма Прутков родился без имени, потом придумал себе имя, после чего оно обросло слухами, потом неожиданно скончался, продолжая слать письма в издательства с того света, покуда авторы наконец-то не решились полностью раскрыть всю правду, наблюдая плоды популярности выдуманного ими человека — его именем стали подписываться многие анонимные авторы, стараясь придать больше внимания своим потугам. Всего один раз Жемчужниковы оговорились, что им как-то помог Ершов, набросавший пару стихотворных строк к одной из пьес. На том и была поставлена окончательная точка.

Если творческая мысль сидит в клетке, а желание творить гнёт прутья темницы, тогда следует обратить внимание на продукт чужих дум, извратив его и выдав за гениальный труд. Таким был Козьма Прутков — такими могут быть подобные ему.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Начать с собственных переживаний, выложенных на бумагу — достойный первый шаг для писателя, пока ещё пребывающего без чётких взглядов на возможное творчество. Лев Толстой решил взять за основу годы молодости, сдобрив повествование разительными от своей биографии отступами и задатками будущей философии, влияние которой на слог писателя всё сильнее ощущается, если начинать чтение с «Детства», а закончить «Юностью» — более взрослым произведением. Перед читателем попеременно предстанет Толстой-ребёнок, -отрок и -юноша, но не как человек, а именно в образе писателя. Незрелый подход к сложению слов в предложения и содержание в форме маленьких рассказов перерастают в размышления о бытие, заменяя основное повествование авторскими мыслями, далёкими от сюжетной канвы.

Читатель может себе представить, с большой натяжкой, середину XIX века, когда Толстой взялся за перо, в виде стандартных декораций, не имеющих каких-либо особенностей. Будто нашу жизнь перенесли на сотни лет назад, забрали все достижения цивилизации за это время, и дали в руки вожжи, чтобы можно было передвигаться на лошади, ощущая дискомфорт от непривычной обстановки. Удивляет арелигиозность Толстого, или может он просто предпочёл не задевать такую щекотливую тему, хотя, в представлении читателя, в то время человек должен был быть богобоязненным, молиться и думать только о благих делах. «Детство» Толстого ничего этого не отображает, концентрируя внимание читателя на совсем других воспоминаниях. Возможно, автор просто посчитал лишним упоминать самые обыденные вещи, которые итак каждому известны. С этой стороны первая проба пера Толстого сразу воспринимается с удручающей стороны, поскольку для автора важнее оказалось вспомнить старика-гувернанта, участие в охоте, мимолётную влюблённость и похороны, опустив всё остальное.

Развитие событий по цепочке продолжается в «Отрочестве». Толстой отошёл от рассказов, предлагая уже более-менее связанную историю. Поднаторевшее мастерство теперь требует большего количество используемых слов, даже в ущерб общему смыслу произведения. Читателю предлагаются точно такие же темы, что и раньше, но разбавленные доброй порцией отступлений, в которых ещё не проглядывается авторская философия, но активно предлагается возможная философия героев произведения. Многое меркнет перед проблемами французов, ныне обитающих в России и вспоминающих ужасные условия пребывания в армии Наполеона.

«Юность» — это творчество сформировавшегося писателя, находящего удовлетворение в возможности высказывать свои взгляды на происходящие вокруг события. А так как главный герой повзрослел, то можно наконец-то оторвать его от родительского очага и бросить на ученические парты, показав скрытый от посторонних глаз его внутренний мир, представленный не тянущимся к знаниям юношей, а балбесом и оторвой, что от имеющихся в наличии больших денег может вести жизнь на широкую ногу, иногда стесняясь бедных сверстников, но имеющий ровно такие же амбиции, как и они. Такой человек мог добиться успехов при любом стечении обстоятельств, но взявшийся за нравоучения Толстой рисует объективную реальность, когда жизнь наполнена страданиями, а благоприятный исход при лёгком отношении может пройти мимо любого человека.

Толстой написал три части о становлении личности, проведя её через неосознанное детство, давая бесценный опыт, завершив всё разбитыми надеждами, но с ясным добрым напутствием. Читателю покажется, что главный герой наконец-то образумился, но скорее всего именно покажется. Люди просто так не изменяются, быстро забывая печальный опыт, если получается вновь добиться успеха. У молодого человека впереди ещё много забот, о которых также следовало написать, но Толстой решил этого не делать. Всё дальнейшее творчество автора итак раскрыло для читателя особенности жизни общества XIX века.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Цикл «Ругон-Маккары» | Книга №1

Тёмное мрачное время, наполненное депрессивными нотками с налётом вековечной печали за человеческий род — таким предстаёт Эмиль Золя перед читателем. Натурализм автора воспринимается удручающе, поскольку живой и великолепно поставленный язык повествования ведёт по закоулкам людских душ. Там, где глыбой встаёт фигура Виктора Гюго, создавшего свою собственную реальность, Золя выглядит таким же впечатляющим гигантом. Если смотреть на «Карьеру Ругонов» под углом современного понимания, то легко понять, что достаточно одного шага в сторону, чтобы получилось подобие магического реализма Габриэля Маркеса. Талант колумбийского писателя легко может быть оспорен, если с ним рядом поставить Эмиля Золя, создававшего сюжеты без фантастических элементов, но в той же безысходной атмосфере, в которой отражена боль за обыденную реальность, вдохновляющую авторов на глубокую философию. Реализм возможен, но отчего-то он постоянно прячется за высокими стенами, попасть за которые невозможно; остаётся смотреть с высоты собственного роста, пытаясь заглянуть в сокрытые недра, перебирая страницу за страницей, пока революция героев не станет твоей собственной. Вчера ты был никем, а уже сейчас вершишь судьбы тысяч людей. Протяните руку к Золя: никогда не пожалеете.

Волнение в обществе — знаковая тема, позволяющая рассказать о своих чувствах. Франции в XIX веке хватило событий, отчего многие поколения пожинали плоды политической нестабильности. Империи рушились, потом приходил крах Республик, снова возводились Империи: так было долгие годы, полные безысходности, заставившие людей жить без надежды на стабильность. Читателю может показаться, что в такой обстановке просто невозможно найти тихий уголок, где человек будет человеком, лишённым представлений о творящихся вокруг переменах. Золя даёт такой городок, до сих пор окружённый стенами и имеющий только один вход, через который гости запускаются внутрь только после тщательного досмотра. И не городок это, а скорее большая деревня; там каждый знает каждого. Слухами полнятся дома. Среди всего этого читатель начинает знакомство с единственной наследницей богатого поместья Фуков. Угасающий род получил новую кровь в виде батрака Ругона, а потом и пьяницы Маккара. И пока читатель трепетно следит за поступками героев книги, вырастают дети, рождаются внуки, происходят критические политические события. В один момент становится ясно — отныне не так просто следить за всеми героями, настолько Золя раскинул ветви одного рода, да дал каждому столько пороков, что возникает головокружение. Вокруг всего разворачивается революция, становясь частью людей, разделяя семьи на враждебные лагеря и неся одним радость, а другим горе.

Золя не всегда балует читателя ладным слогом, устраивая себе отдых. Если читателю удастся преодолеть сумбурное начало книги, наполненное символами и образами, будто цыгане поют марсельезу, вышагивая маршем, то он будет вознаграждён погружением в историю небольшой семьи, для которой любовные переживания не являются определяющими, как и взаимоотношения. Внимание читателя захватывают общественные события, которые становятся более важными, нежели разборки родственников. Конечно, судьбы людей постоянно переплетаются, позволяя за кого-то переживать, а иному желать скорейшей и мучительной смерти, настолько он противно себя ведёт. Золя показывает всё довольно реалистично, не позволяя себе наполнять книгу лишними красками. Изначальная мрачная атмосфера сопровождает «Карьеру Ругонов» до самого конца. Не может сын предприимчивого батрака стать рохлей, а отпрыск деградировавшего человека обрести благородные черты. Везде бывают исключения, и они обязательно должны случиться. Всему уделит Золя внимание, но именно негативные черты он будет ставить во главу всего, предпочитая из них исходить при построении повествования.

Малый объём книги раздут чрезмерным вниманием к революции, особенно к её молодым участникам и их взаимной любви. Сущая мелочь в истории семьи, но Золя делает на ней чрезмерный акцент: для него является трагедией, если девственная душа не смогла познать любовь. Стремление к единству с другим человеком — важная составляющая отношений молодых людей, не испытавших на себе горечь разрушения идеалов. Для них всё прекрасно, даже война и желание заявить миру о своём мнении. Эта многостраничная история становится отдушиной для Золя, поскольку является единственным светлым пятном в почерневшей от скорби истории рода. Развитие отношений может напомнить «Двенадцать башен» Ли Юя, лишённые налёта сказочности. При этом реализма в книге не прибавляется — всё по прежнему пребывает в тумане, а может и в думе от пожара в сердцах трёх тысяч людей, восставших против порядка, либо от пара, когда сорок храбрецов заткнули жерло вулкана страстей, обеспечив себе краткие моменты сладостного долгожданного покоя.

На широко раскинувшейся повествовательной линии непривычно встречать жирные точки важных событий, облаготельствованных вниманием Золя. Гораздо проще воспринимается ускоренный вариант повествования, развивающийся стремительными шагами вперёд. Очень быстро кажутся далёкими чужие судьбы, когда перед читателем возникают совсем другие персонажи, также обречённые вскорости отойти в прошлое. В перемене отдельных жизней строится сюжет, но иногда герои возвращаются, давая читателю новую порцию эмоций. Практически невозможно пересилить себя и не проявить симпатии даже к самым отчаянным злодеям, однако всё смотрится настолько органично, что нельзя кого-то лишить возможности быть участником повествования.

Они были никем, желая иметь только кусок хлеба и стакан воды для продления своих дней, а Золя дал им шанс оседлать лошадей и взбудоражить общественность, исподволь построив карьеру Ругонов в том ключе, который был для этого необходим. Франция окрасилась в тёмные тона, и Золя этому помог. Книга наполнена импрессией — довольно мрачной и до жути притягательной.

Автор: Константин Трунин

» Read more

Свои люди – сочтёмся! (1850), Бедность не порок (1853), Доходное место (1856), Лес (1870)

Очень трудно назвать пьесы Островского комедиями, даже несмотря на утверждение автора, что это именно так. Сюжеты глубоко драматичные и вскрывают язвы общества, над которыми только и остаётся смеяться, поскольку исправить положение не представляется возможным. Островский задевает точно такие же темы, о которых писали другие русские классики. Поэтому нельзя сказать о необъективности кого-то из них, если они не преследовали цель сформировать у потомков отличное от реального представление о нравственной стороне жизни во второй половине XIX века. Многое осталось в прошлом, а что-то настолько присуще характеру русского человека, что останется с ним на века вперёд. С ранних произведений до самых последних Островский обличал кумовство и положение женщин в обществе, рассказывал о несчастной любви и показывал честных людей, над которыми все смеялись, а они в нужде своей прогибались под чужое мнение, находя в этом единственный способ сладить с обстоятельствами.

Почему героини Островского часто видят выход из любого положения в собственной смерти? Им противна атмосфера совершеннолетия — отличная от всего того, к чему их готовили родители. Если кризис удаётся преодолеть, то девушка успешно трансформируется в уверенную в себе женщину, истинно верующую в правильность собственного воспитания. От женщин не требуется работать — необходимо только томно вздыхать, дожидаясь мужа с работы, усиленно надоедая ему жалобами на низкий доход и требуя найти более прибыльное место. Честный муж, желающий иметь скромный угол, где его порывы не будут никого ущемлять, будет долго терпеть, пытаясь перевоспитать жену под себя и найти для этого свободное время. Кажется, бедность не порок — вполне можно спокойно жить, не зная горя. Ещё бы тебя не чурались родные, чьё нынешнее положение не позволяет им вспоминать об обнищавшей родне. Примерно именно по такому сценарию развиваются событиях в пьесах «Свои люди — сочтёмся!», «Бедность не порок» и «Доходное место», написанные Островским в первые годы творчества.

Островский противопоставляет честных людей аферистам, строя на этом драматические сюжеты. Положительные герои обязательно оказываются обманутыми, обворованными и остаются при своём, не смея проявить характер и вернуть потерянное. Аферизм приобрёл размах — об этом тоже любили писать русские классики, используя возможность показать, как можно воспользоваться щедростью широкой русской души, которая боится потревожить чужой покой, жалобно глотая обиды из-за чувства внутренней гордости и не смея самой себе признаться в поруганном кем-то достоинстве. Даже документ перед подписанием стыдно прочитать, боясь увидеть в глазах его подателя сарказм над глупой подозрительностью; Иуда Христа продал, а тот пригрел на сердце гниду. Нужно уметь настоять на своём, оставаясь при этом добропорядочным человеком. Островский на это намекает, предлагая читателю задуматься над важностью чувствовать себя всегда правым и не давать никому ничего просто так без твёрдых гарантий.

Уважать себя и не совершать при этом глупых поступков — трудно. Раскрывая тему бедности и пороков, Островский довольно доходчиво объясняет девушкам прелести брака на пожилом мужчине, предлагая таким образом вытравить из сердца глупую любовь, подобную пробке от шампанского, что быстро взлетает и ещё быстрее опадает (как цинично подметил К. Прутков). Пожилой отдаст девушке всё своё внимание, она для него будет единственной радостью, он не будет заглядываться на других и пропадать по вечерам с друзьями, да ещё и наследство вскоре оставит, тогда и живи в своё удовольствие. Но пока не изопьёшь первой любви — не узнаешь, а там уже будет поздно. Придётся бедного мужа пилить за его неспособность зарабатывать необходимые деньги и отбиваться от принуждения брать работу самой. Предложив одной из героинь шанс стать счастливым человеком, Островский быстро взял слова обратно, понимая, что без счастья никакой радости ждать не стоит. Редкая пьеса у Островского заканчивается хорошо для каждого действующего лица. Только за счастливым концом читатель чувствует обманутым уже себя.

Семейные отношения всегда представляют из себя большое полотно для художника, если тот способен подметить уникальные штрихи во взаимоотношениях людей. Умелые движения кистью сделают картину общественным достоянием — каждый сможет высказать личное мнение о таланте художника. У Островского писать подобные картины получалось весьма доходчиво.

Автор: Константин Трунин

» Read more